Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Каратели нажимают

Планы врага разгаданы

На исходе погожего ноябрьского дня с одного из дальних постов охранения лагеря сообщили, что в деревне Сукромля появились на машинах каратели. Так близко от нашего леса они давно не показывались. Комбриг приказал Данильченко разведать численность неприятеля и установить наблюдение за населенными пунктами, примыкавшими к лесу.

Вечером начальник разведки доложил, что на юго-западе от лагеря, в деревнях Малаховка, Прыща и Алексеевка, сосредоточены большие силы врага, замечено более десяти легких орудий. С западной и северо-западной стороны немцы разместились помимо Сукромли еще в двух населенных пунктах. Численность карателей определить не удалось, но, судя по количеству автомашин, в Сукромле их человек триста — четыреста. В других деревнях тоже не меньше.

Выслушав доклад, Коротченков еще раз посмотрел на разостланную перед ним карту.

— Надо подготовиться к отпору. Разведчикам продолжать наблюдение. Подрывникам заминировать дороги из Прыщи на Барковичи и от Сукромли.

На следующий день разведка сообщила, что из Прыщи большаком движется на машинах в сторону Барковичей большая группа гитлеровцев. Впереди несколько мотоциклистов.

1-й батальон быстро покинул лагерь и занял оборону. Майоров приказал мотоциклистов не трогать, а автомашины подпустить как можно ближе и расстрелять в упор.

Дорога была заминирована. Но мотоциклы спокойно проскочили опасный участок: их тяжесть была недостаточной для противотанковых мин.

Взгляды партизан, притаившихся на опушке, были сосредоточены [141] на приближавшихся машинах. Борта их ощетинились дулами пулеметов и автоматов, солдаты сидели плечом к плечу.

Огонь открыли только после того, как наскочил на мину первый немецкий грузовик. Раздался оглушительный взрыв. Машина подпрыгнула и перевернулась, окутанная дымом. Пытаясь объехать препятствие, несколько грузовиков свернули на обочину и тут же подорвались. Расчет партизан-минеров оказался верным... Остальные грузовики начали поспешно разворачиваться, Проскочившие было к лесу мотоциклисты, услышав взрывы на дороге, кинулись догонять своих.

Стычка закончилась. На дороге пылало пять машин — три наскочившие на мины и две подбитые пулеметным огнем.

Майоров приказал подобрать трофеи, взять документы убитых.

— Пойду в штаб бригады. Доложу о результатах, — предупредил он начальника штаба батальона Лисицына.

— Отставить доклад! — весело сказал Коротченков, выходя из-за мохнатой елки. — Я все видел. Молодцы! Но успокаиваться рано. Надо ждать нападения со стороны Малаховки. Будьте внимательны!

В полдень получили радиограмму Попова: «Ночью ждите самолеты...» Самолеты были бы нам очень кстати. Но примыкавшее к лесу поле, по краю которого проходила дорога на Барковичи и где разыгрались только что описанные события, являлось партизанским аэродромом. Показать это противнику было нельзя. «Ведем бой с карателями, — ответили мы. — Принять самолеты этой ночью невозможно».

Томительно тянулось время, а каратели не появлялись.

Каждый человек волнуется в ожидании боя. Одни умеют это скрывать за внешним спокойствием, другие — нет. Ни перед боем, ни в бою мне ни разу не приходилось видеть волнения на лице у Коротченкова. Но в тот день он был явно чем-то озабочен. Выслушивая сообщения появлявшихся время от времени разведчиков, Тимофей Михайлович молча ходил по землянке, подолгу рассматривал карту. Трубка его с резной маской Мефистофеля не гасла ни на минуту. В землянке висело облако махорочного дыма. [142]

Я попытался вызвать его на разговор:

— Сегодня мы, кажется, поменялись местами. Ты волнуешься, как я в Пригорье.

— Нет, комиссар, я спокоен, — ответил Коротченков, рассеянно глядя на карту. — Только вот не могу понять этого офицера?

— Какого офицера?

— Того, что командует карателями. Подумай сам, в его распоряжении огромные силы, а он так глупо сунулся под огонь в походной колонне... Что-то здесь не так... Или мы имеем дело с солдафоном, уверовавшим в свою непобедимость, или немцы решили усыпить нашу бдительность даже ценой определенных потерь. Да, да, комиссар. В этом тоже есть свой резон! Возрадуются партизаны легкой победе, развесят уши и получат по зубам. Разве не логично?

В землянку вошел капитан Клюев.

— Я от Майорова. Там все спокойно. Уже темнеет, можно отвести батальон в лагерь.

— Хорошо, — согласился командир бригады. — Распорядитесь об этом.

Прежде чем выйти и послать связного к Майорову, Клюев положил перед нами немецкую топографическую карту, найденную в планшете убитого. Коротченков обратил внимание на некоторые пометки. Барковичи и соседняя деревня были очерчены кружками. В двух местах на большаке — у пересечения с просекой и лесной дорожкой — стояли две жирные точки. Почти в центре лесного массива, между большаком и Вороницей, был нарисован небольшой треугольник.

Тимофей Михайлович взял карандаш, обвел кружками Малаховку, Прыщу, Сукромлю, Пашино и нарисовал от них стрелки, обращенные к треугольнику. Потом провел длинную стрелу от Прыщи к Барковичам.

— Теперь все ясно, — сказал он, пододвигая карту ко мне. — Ничего нового они не придумали. Тактика известная; окружить и уничтожить. Перед колонной, нарвавшейся на нашу засаду, и не стояла задача нападать на нас. Гитлеровцы, видимо, тоже не ждали нападения. Они направлялись в Браковичи, чтобы закончить окружение бригады и заодно блокировать большак. Эту их ошибку можно объяснить незнанием месторасположения лагеря. [143]

Ошиблись они всего километра на три, и не без причины: в том месте, где обозначен треугольник, был в свое время зимний лагерь отряда Озернова...

Чтобы укрепить мнение противника, что он не ошибся в определении места партизанского лагеря, к Сукромле и Пашину были посланы небольшие группы партизан с задачей имитировать разведку боем. Клюев скомплектовал группы «охотников», которые должны были затемно уйти ко всем лесным дорогам. Им поручили перехватывать вражеских разведчиков и создать впечатление, что в лесу стреляет каждый куст.

Фашисты прямо с утра начали артиллерийскую подготовку. Полчаса содрогался лес от разрывов снарядов нескольких батарей. С чисто немецкой педантичностью вражеские артиллеристы обрабатывали поочередно то полосу леса вдоль Барковичского большака, то центральный квадрат леса.

— Похоже, они опять собираются пробиваться через лес на Барковичи, — прислушиваясь к разрывам, обронил Коротченков. И оказался прав.

Еще не закончился орудийный огонь, как из Прыщи и Малаховки большими колоннами выступили каратели. От вчерашней самоуверенности не осталось и следа. Впереди шли саперы с миноискателями. Их прикрывали две роты солдат, непрерывно стрелявших на ходу. За ними на машинах следовали остальные. Метрах в трехстах от опушки немцы остановились и развернулись в цепь. Офицер долго разглядывал в бинокль безмолвный лес. Не заметив ничего подозрительного, махнул рукой — дал сигнал двигаться дальше.

Надежно замаскировавшись, партизаны батальона решили подпустить карателей как можно ближе. Вот они уже прошли место, где вчера подорвались машины. Каждый партизан выбрал себе цель. Нервы были напряжены до предела. Казалось, еще секунда — и палец невольно нажмет на спусковой крючок...

— Ого-о-онь! — раздалась громкая команда Майорова.

И лес мгновенно ответил свинцовым ливнем... Падали убитые и раненые, припадали к земле живые, стремясь избежать смерти, поразить огнем невидимого врага. Но и залегшие гитлеровцы оставались хорошей мишенью на открытом заснеженном поле. Поняв это, они начали откатываться, прикрываясь огнем. [144]

А тут как раз на сукромлянской дороге, находившейся в тылу колонны карателей, раздался взрыв, за ним последовал шквал ружейно-пулеметного огня. Это на засаду «охотников» из 2-го батальона под командованием начальника штаба батальона Пантелеева налетела машина с гитлеровцами, которые направлялись на Прыщу.

До самого вечера в разных участках леса слышались короткие автоматные очереди: партизаны-»охотники» пресекали попытки карателей разведать расположение лагеря.

Так кончился второй день обороны.

Потерь бригада не имела. Повторить попытку вклиниться в лес оккупанты не решились. Как бы в отместку за неудачу, они часа полтора обстреливали опушку из орудий и минометов. Но партизаны вовремя отошли в глубь леса...

В штабе бригады обдумывали, как отразить следующие атаки карателей. Захваченные в этот день документы — солдатские книжки, неотправленные письма и особенно небольшой дневник убитого обер-лейтенанта — прояснили нам все. На этот раз функции карателей выполняли не охранные войска СД или части СС, а мотомехдивизия из группы армий «Центр», отведенная на доукомплектование.

С наступлением темноты в Малаховку, Прыщу, Алексеевку к гитлеровцам начало прибывать подкрепление. Коротченков сделал вывод, что утром надо ждать нового штурма. Он решил несколько изменить расстановку сил и выдвинуть на главное направление два батальона. Небольшую, но хорошо вооруженную группу партизан решено было заслать для удара в тыл наступающим гитлеровцам. Начальник диверсионной службы лейтенант Черезов получил задание заминировать все дороги между населенными пунктами, занятыми оккупантами. Подвижным группам «охотников» предстояло действовать всюду, где удастся приблизиться к колоннам противника на пути к лагерю.

Утром загремела, загрохотала артиллерийская канонада. Сотни снарядов и мин рвались на опушке леса почти на всем протяжении оборонительных рубежей партизан. Лишь одна батарея методично посылала снаряды в центр леса — по мнимому лагерю.

Как только закончилась артиллерийская подготовка, батальоны Майорова и Щербакова быстро выдвинулись [145] на опушку. Под прикрытием артиллерии гитлеровцы успели почти вплотную приблизиться к лесу.

Но атаки не последовало. У немцев произошла непонятная заминка. Они явно чего-то ждали. Капитан Клюев, находившийся в 1-м батальоне, насторожился.

— Не думают ли фашисты повторить артиллерийский налет? — спросил он у Майорова.

— Все возможно, — ответил тот не очень уверенно.

— Осторожность не помешает. Передай-ка по цепи: оставить наблюдателей, остальным отойти на запасной рубеж. Подготовиться к рукопашной!

Умное и своевременное решение принял капитан Клюев. Через несколько минут по опушке снова ударили все немецкие батареи.

Теперь важно было не упустить момент и немедленно вернуться после обстрела на старое место. Клюев и командиры батальонов хорошо понимали это. Несколько раз они подтверждали команду: «Как только замолчит артиллерия, немедленно занять свои места!» И партизаны четко выполнили команду.

На изрытую воронками опушку развернутыми колоннами, чеканя шаг, без единого выстрела двигались гитлеровцы. Еще минута — и они достигнут цели. Но навстречу полыхнул огонь. Каратели вынуждены были залечь. Они вели яростный огонь по опушке. Однако положение было неравным: партизаны били прицельным огнем из-за укрытия, а немцы строчили по лесу, не видя цели. Неся большие потери, они начали пятиться.

По отступавшим ударила с тыла группа лейтенанта Абрамова, засевшая в перелеске близ дороги. Пулеметчик Киреев длинными очередями косил гитлеровцев, только что вырвавшихся из-под огня двух наших батальонов...

До позднего вечера обсуждались в штабе итоги трехдневных боев. Нам было что доложить на Большую землю. Противник потерял больше трехсот человек убитыми и ранеными. Но с патронами у нас стало совсем худо. Капитан Клюев предлагал немедленно запросить помощь с Большой земли. Однако командир бригады считал нужным подождать прояснения обстановки. Он полагал, что фронтовая мотомехдивизия гитлеровцев долго не задержится в нашем районе.

Часов в одиннадцать вспыхнула сильная стрельба в районе Малаховки. [146]

— Что за чертовщина? — удивился Коротченков. — Данильченко! Немедленно разведку. Клюев, подымите третий батальон!

Мы вышли из землянки, чтобы точнее определить, откуда и в каком направлении ведется стрельба. Сквозь пулеметные очереди явственно слышался гул машин. Винокуров не удержался, чтобы по-дружески не подковырнуть командира бригады:

— Видишь, как оно получается! Ты их на фронт отправляешь, а они ночной бой затевают.

— Не торопись! — ответил Коротченков, внимательно вслушиваясь. — Никакого боя пока нет.

— Через пять минут батальон будет готов. Куда его направлять? — спросил подошедший Клюев.

— Подождем разведку, — сказал Коротченков. — Огонь односторонний, причем бьют довольно далеко от нашего поста. Работает только немецкое оружие.

Стрельба продолжалась еще минут двадцать. Было уже ясно: она не имеет непосредственного отношения к бригаде. И все же хотелось знать, что произошло. Мы сидели у коптилки, перебрасываясь шутками, и ждали Данильченко, ушедшего с разведчиками. Он вернулся во втором часу ночи и доложил, что немцы оставили Малаховку. Боясь напороться на засаду, они обстреливали поле и кусты на всем пути до Прыщи.

...Лагерь гудел. Каратели ушли из всех ближайших деревень. Победа партизан была полной. На все лады обсуждались эпизоды трехдневных боев с оккупантами.

— Ты мне все-таки растолкуй, — приставал Николай Бронебойный к своему другу Ларину, — почему они вот так, во весь рост, молча, перли на нас?

— С твоим умом этого не понять, — отвечал Ларин, поглядывая на собравшихся вокруг любителей потравить баланду. — Это, дружок, особая атака — психическая.

— Выходит, каратели пустили против нас психов?

— Ничего такого не выходит. Они тебя хотели заставить психануть и сбежать от страху.

— Меня? А чего мне психовать? Я свободно могу...

— Штыком? Как тогда... в Понетовке? — съязвил Ларин под общий хохот...

Звездная морозная ночь подарила нам большую радость — прилетели самолеты. Аэродромная команда пригнала два тяжелых воза, нагруженных ящиками с патронами, [147] взрывчаткой, гранатами. Нашелся здесь и мешочек махорки. Задымили свежие самокрутки.

Не успели угомониться партизаны, Макаров на своем стареньком приемнике принял сообщение, которое потрясло всех нас: войска Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов взломали оборону противника и за несколько дней успешных наступательных боев окружили трехсоттысячную армию гитлеровцев.

Трудно описать ликование лазовцев. Бедного радиста качали до изнеможения. Он хоть и не участвовал в окружении армии Паулюса, но первый принес счастливую весть.

Зимние хлопоты

Обычно на Смоленщине в первой половине зимы снегу бывает мало. Но та зима была особой. Еще не наступил декабрь, а все утопало в сугробах. С одной стороны это было на руку нам, а с другой — очень мешало работе диверсионных групп и разведчиков. Снег предательски выдавал следы. Ходить, минуя дороги, становилось все трудней.

Возникла крайняя необходимость в лыжах. Добыть их было негде. Пришлось организовать собственное производство. По заданию командования Роман Семенович Анодин нашел глухой, заброшенный хутор лесника. Инженер Сухин подобрал среди партизан хороших столяров и обосновал на хуторе мастерскую. Поначалу дело не ладилось. Перепробовали сотню вариантов, натащили уйму инструмента, изучили все капризы дерева, и оно стало послушным... Мастерская начала выдавать вполне сносные охотничьи лыжи. Однако далеко не все подрывники и разведчики умели пользоваться ими. Надо было быстро научить ходить на лыжах хотя бы человек двести.

Команду тренеров возглавил политрук штабной роты москвич Михаил Капитонов. Политрука считали сиднем, отчаянно влюбленным в шахматы. А когда этот медлительный, чуть мешковатый мужчина стал на лыжи, он преобразился прямо на глазах. Ловко и быстро двигался он по лесу. Легко маневрировал между деревьями, без труда выполнял крутые повороты.

Целыми днями Капитонов и другие тренеры занимались [148] с партизанами. К середине декабря всю диверсионную службу и разведку удалось поставить на лыжи.

Зима нисколько не снизила боевой активности бригады. С прежней настойчивостью продолжалась охота за вражескими железнодорожными эшелонами. На диверсии рвался каждый, но это дело поручалось только специально подготовленным группам.

Получив однажды разрешение пойти на железку, командир 2-й роты Ларин направился в знакомые с детства места. На дороге Смоленск — Рославль он облюбовал участок в глубокой выемке, подкараулил эшелон с танками и подорвал его. Двое суток растаскивали оккупанты искореженные вагоны и танки...

О размахе партизанских диверсий на железных дорогах в этом районе свидетельствует и одна из записей в дневнике убитого немецкого солдата Пауля Рихтера.

Когда я впервые проехал по линии Смоленск, Рославль, Брянск, Жиздра, то четыре поезда, вышедшие перед нами, нарвались на мину и загородили путь, — пишет он. — Много было убитых. Что значит из России выбраться на родину, может понять только тот, кто это сам испытал. Отпускники, словно в сладком сне, садятся в наши немецкие вагоны из бывшего экспресса «Децуг» и... взлетают на небеса.

Командование бригады понимало: рано или поздно, каратели снова попытаются уничтожить партизан. Предвидя это, мы настойчиво приучали командиров батальонов самостоятельно решать боевые задачи.

Как-то в конце ноября штабу 3-го батальона было приказано разгромить гарнизон гитлеровцев в деревне Тросна. Озернов тяжело заболел — у него открылся туберкулез. Руководить боевой вылазкой комбриг поручил начальнику штаба Петру Родивилину. Получив данные разведки, тот явился к Коротченкову за советом.

— Решайте все сами, учитесь обходиться без нянек! — отрезал подполковник.

Родивилин попробовал тайком от комбрига проконсультироваться с капитаном Клюевым. Тот внимательно выслушал товарища, но разбирать план не стал, сославшись на занятость. Родивилин наконец понял, чего от него ждут. И хотя первый бой, которым он руководил, прошел [149] не без шероховатостей, гарнизон гитлеровцев был разгромлен.

Через несколько дней командиру 2-го батальона Щербакову поручили разделаться с вражеским гарнизоном в деревне Грязенять, расположенной на большаке Рославль — Мглин. Вместе с комиссаром батальона Мищенко и начальником штаба Пантелеевым Щербакову пришлось серьезно попотеть, продумывая детали предстоящего боя, и батальон отлично решил поставленную задачу.

Несколько позднее мы испытали таким же образом и командира 1-го батальона Николая Майорова. Ему удалось самостоятельно разработать и осуществить крупную диверсию на железной дороге Брянск — Унеча, в районе станции Россошь. Нейтрализовав гарнизон станции, партизаны взорвали около шести километров полотна. Движение прекратилось на несколько дней.

В начале декабря подпольщики из Рославля и Клетня сообщили, что гитлеровцы в строгой тайне готовят какую-то акцию против партизан, базирующихся в Клетнянских лесах. Гарнизоны оккупантов, стоявшие вдоль железных и шоссейных дорог, передвинулись ближе к лесам. В Рославле, Брянске, Мглине и других ближайших городах появились новые части СД и СС.

— Гитлеровцы определенно готовят против партизан серьезный поход, — уверенно сказал Коротченков, проанализировав все полученные данные.

Оккупанты стягивают силы

К нашествию гитлеровцев начали усиленно готовиться все партизанские соединения. По инициативе подпольного райкома партии дважды созывались совещания командования бригад. Был выработан план совместных действий. Наладился быстрый обмен разведывательной информацией.

Часто бывая в те дни во 2-й Клетнянской бригаде, я ближе познакомился с земляком — командиром батальона Владимиром Павловичем Добровольским. Накануне войны Добровольский работал в отделе народного образования в Ершичах. Затем воевал на Западном фронте, попал в окружение, стал партизаном. Отряд, где он был начальником штаба, долгое время базировался в Екимовичских лесах. А затем, разросшись, передвинулся на юг, ближе к [150] большому массиву Клетнянских лесов, и оказался рядом с нашей бригадой. По приказу Центрального штаба партизанского движения он вошел в состав 2-й Клетнянской бригады.

15 декабря стало известно, что из Рославля, Дубровки и Жуковки движутся к лесу крупные силы противника. Перед вечером в наш лагерь по поручению клетнянцев прискакал Добровольский.

— Командование нашей бригады, — сказал он, — получило данные, что наступление карателей назначено на завтрашнее утро. Начнется оно в северной части леса.

— Мы тоже получили такие сведения, — подтвердил Коротченков. — А что известно о юге?

— Секретарь подпольного райкома Семенов передал, что немцы блокировали весь массив Клетнянских лесов. По его данным, они стянули больше тридцати тысяч солдат и полицаев. Наша бригада будет действовать по согласованному плану. Обо всем непредвиденном немедленно сообщим, — закончил Добровольский.

— Лазовцы тоже намерены строго придерживаться общего плана. В лес карателей не пустим! — твердо сказал Коротченков.

Около полуночи в лагерь вернулись наши разведчики. Они сообщили, что с наступлением темноты большое количество гитлеровцев прибыло в Малаховку, Прыщу, Сукромлю, Пашино, Барковичи и другие населенные пункты, расположенные вокруг леса.

Что ж, бригада была готова встретить врага...

До рассвета было еще далеко, а мы с Коротченковым, Клюев, Винокуров и Данильченко давно были на ногах. Едва успели умыться, из темноты вынырнул постовой, вернувшийся из-под Барковичей.

— Каратели! Стеной идут! — сказал он, с трудом переводя дыхание.

Как бы в подтверждение этих слов на посту заработал наш пулемет, ударили винтовки. А через секунду заговорили немецкие пулеметы и автоматы.

— Раненько начинают, — сказал комбриг, прислушиваясь к перестрелке. — Решили прощупать, не спят ли партизаны.

Он приказал Озернову, который почувствовал себя лучше и вновь встал в строй, немедленно отправить под Барковичи 6-ю роту и следом двигаться всем батальоном. [151]

Пока батальон Озернова достиг места боя, большая группа гитлеровцев, подавив огонь партизанского поста, успела проникнуть в лес. План обороны на заранее подготовленном рубеже начал ломаться... Быстро оценив обстановку, Озернов с ходу повел батальон в атаку.

Каратели попятились. Батальон занял свой оборонительный рубеж. Не видя в темноте цели, Озернов приказал прекратить огонь. Через несколько минут замолчал и противник.

С восходом солнца по всей линии партизанской обороны, протянувшейся на двадцать километров, заработали десятки артиллерийских батарей противника. На участке бригады Данченко к пушечным залпам прибавился скрипучий визг шестиствольного миномета.

Над нашим расположением повисла «рама». Снаряды стали все гуще ложиться на участке 2-го батальона. Основательной обработке подверглась и опушка леса в районе Барковичского большака. Интенсивно обстреливалась линия обороны 3-го батальона.

Часам к десяти утра немцы перенесли артиллерийский огонь в глубину леса. На правом фланге обороны бригады — против Барковичей — снова закипел бой. Гитлеровцы пошли в атаку на 3-й батальон. Озерновцы выстояли и заставили их отойти к деревне.

Одновременно разгорелся интенсивный бой на левом фланге обороны — на участке батальона Майорова. Первый удар карателей, выступивших из Малаховки, приняла 3-я рота. Обороне ее рубежа комбат придавал большое значение. Рота оседлала лесной выступ и могла не только отражать атаки, но и наносить фланговые удары по цепям оккупантов, наступавшим на роты Абрамова и Ларина.

Умело и расчетливо действовал командир 3-й роты младший лейтенант Степанов. Но в пылу боя он не сразу заметил, что большая группа карателей обошла его роту и придвинулась к просеке. Над батальоном нависла угроза. Оставив на основном рубеже один взвод, Степанов с остальными бойцами успел перехватить карателей на просеке и отбросил их.

Однако гитлеровцы все же воспользовались временным ослаблением обороны на важном для обеих сторон участке: они атаковали оставленный Степановым взвод и оттеснили [152] его. Позиции карателей несколько улучшились. Обезопасив фланг, они пошли в атаку.

Верный своему правилу — вести только ближний бой, Майоров предупредил людей:

— Подпустить фашистов на пятьдесят метров. Без моей команды не стрелять!

Нервы у партизан не дрогнули. Каратели откатились. Но ожесточенная стычка продолжалась до полудня.

К этому времени батальон Озернова отразил третью атаку противника. На помощь Озернову командир бригады послал всех бойцов штабных подразделений, оставив в своем резерве лишь отделение автоматчиков Виктора Мацко и взвод хозяйственной части. В ожидании очередной атаки Озернов проверил остаток боеприпасов. В штаб бригады был направлен посыльный с просьбой подбросить тысяч десять патронов. Но запасы «боепитанцев» были исчерпаны. Коротченков отослал посыльного с пустыми руками, приказав передать комбату: вести только прицельный огонь, при повторении атаки — пустить в ход гранаты.

Спустя некоторое время прискакал на огненно-рыжем коне сам Озернов.

— Батя! — взмолился он. — Дай хоть пять тысяч! Половина пулеметов и автоматов молчит, а в остальные заправлены последние диски!

— Патронов нет! Понимаешь, нет! — сердито ответил Коротченков.

— Не может быть! У вас есть НЗ! — горячился Озернов. — Мне нечем отбить атаку, а она обязательно будет: до вечера еще далеко. Не дадите патронов, пойду в атаку на коне, с саблей!

— Остыньте, комбат! В батальоне полтысячи гранат. С таким оружием можно отбить врага!

— Есть отбить врага! — уже другим тоном ответил Озернов, вскочил на коня и умчался к батальону.

— Как же ему все-таки помочь? — вопросительно посмотрел на меня Коротченков.

— Попробуем кое-что подсобрать.

Я знал, что раненые, попадая в госпиталь, не расстаются ни с оружием, ни с вещмешками, в которых хранят патроны. Послал Винокурова в санчасть, а сам взялся вытряхивать запасы штабников. Один только писарь Тиханкин высыпал на стол больше трехсот патронов к автомату. По стольку же нашлось у двух ординарцев. Кое-что наскребли [153] радисты. Винокуров вернулся из санчасти тоже не с пустыми руками.

Взобравшись на командирского вороного жеребца, оружейный мастер Володя Филиппов повез Озернову около трех тысяч патронов...

Командир 1-го батальона Майоров прислал связного с сообщением, что из Малаховки в сторону южной просеки движется около роты гитлеровцев и что он не может выставить против них заслон — некого снять с обороны. Коротченков приказал отделению автоматчиков взять под контроль просеку и задержать карателей.

На центральном участке обороны, который занимал 2-й батальон, было относительно спокойно почти до середины дня. Лишь изредка слышалась перестрелка. Это наши «охотники» наскакивали на колонну немцев, двигавшуюся по лесной дороге со стороны Сукромли. Пока противник останавливался, разворачивался и открывал огонь, пока разбирался, что к чему, «охотники» передвигались на полкилометра, поджидали колонну в новом месте, давали несколько очередей и тут же исчезали.

Так повторялось трижды. Только к четырнадцати часам гитлеровцы пересекли полосу леса, тянувшегося по берегу Вороницы, и вышли к оборонительному рубежу 2-го батальона.

В штаб прибежал взволнованный партизан из числа «охотников».

— Минут через десять каратели будут на большаке со стороны Пашина. Мы постараемся их задержать. Но нас только трое.

— Любой ценой, хотя бы ненадолго, задержите врага! — приказал Коротченков. — Потом подойдут наши.

Назревала серьезная опасность. От большака до лагеря было менее пятисот метров. Так глубоко в лес немцы еще не проникали. С этой стороны мы не ждали их никак. Достаточных сил, чтобы отразить нападение, не было, а чтобы перебросить людей из ближайшего батальона, требовалось время.

Коротченков, однако, нашел последний резерв.

— А ну, Федор, — сказал он находившемуся рядом Лазареву, — покажи, на что способна твоя музыкальная команда!

— Посмотришь, комбриг, мы умеем не только хлеб печь! [154]

Лазарев выскочил из землянки и уже через минуту мчался со своим взводом к большаку. Рядом с начальником, как всегда, находились его верные помощники — Сухин и Борода.

Хозяйственный взвод подоспел на помощь автоматчикам в тот момент, когда на дороге, выходившей на большак, показалась колонна противника. По ней одновременно ударили три пулемета, пять автоматов и три десятка винтовок.

— Ура-а-а! — басом рявкнул Лазарев.

— Ура-а-а-а! — на редкость дружно подхватили бойцы хозяйственного взвода (вот оно когда пригодилось участие в художественной самодеятельности!).

И тут произошло непредвиденное, на первый взгляд невероятное: нервы у гитлеровцев, несколько часов пробиравшихся по лесу, не выдержали...

* * *

В штабе бригады подводились итоги прошедшего дня. Партизаны сохранили свои оборонительные рубежи. Во всех подразделениях люди дрались хорошо, трудно даже было выделить отличившихся. Погибли шестнадцать человек. В их числе Шевяков, Брагин, Борисенков, Пранов со Смоленщины, Харитонов с Брянщины, Хасанов с Алтая.

Лишь командир бригады не принимал участия в наших разговорах. Он сосредоточенно просматривал поданную Клюевым сводку расхода боеприпасов. Сто тысяч патронов расстреляли партизаны за один день. Такого количества патронов мы не израсходовали даже во время разгрома вражеских гарнизонов в Понетовке и Пригорье. Когда Коротченков после долгих размышлений назвал эту цифру, она прозвучала как гром с ясного неба.

— Надо серьезно обдумать, как быть дальше, — сказал он. — Осталось шестьдесят тысяч патронов. Этого вполне достаточно, чтобы провести, к примеру, один ночной налет, вроде налета на Понетовку. Но чтобы выдержать еще один такой оборонительный бой, как сегодня, патронов у нас мало.

— Неужели ты предлагаешь уходить? — удивленно спросил Винокуров.

— Нельзя нам уходить. Хлеба здесь заготовлено почти на всю зиму, картошки месяца на два! — горячо сказал Лазарев. [155]

— Я пока не принял решения и хочу знать ваше мнение, — продолжал комбриг.

— А мы ждем твоего мнения, Батя. Ты лучше знаешь, как надо решить вопрос, — сказал Озернов.

— Правильно! — поддержали его Щербаков и Майоров.

— Нет, неправильно, — с укором сказал Коротченков. — Каждый из нас отвечает за жизнь подчиненных нам людей, за судьбу бригады. И каждый обязан думать, как поступить дальше.

— С этим, я думаю, согласны все, — заметил Винокуров. — А все же хочется знать твое мнение; сможем мы отбить завтра натиск карателей?

— Сможем! Не сомневаюсь. Меня волнует другое... Мы имеем дело с опытным противником, который не боится леса. У карателей по меньшей мере тройное превосходство в численности, есть артиллерия, много боеприпасов. Блокада может длиться долго. Положим, мы выиграем бой завтра, послезавтра, расстреляем все патроны. А потом? Наш рубеж — там, где мы стоим. Наше призвание — нападать. Нам невыгодно связывать себя обороной...

В землянку вошел посыльный клетнянцев капитан Шилин. Его послали передать, что командование 2-й Клетнянской бригады приняло решение отходить в южную часть лесов. Удерживать оборону бригада не может из-за недостатка боеприпасов.

— Если вы примете такое же решение, — закончил Шилин, — могу назвать наш маршрут и пароль.

— Мы на юг не пойдем! — твердо ответил Коротченков.

Данильченко ушел проводить Шилина. Несколько минут в штабе царила гнетущая тишина. Как быть дальше? Как бросить в лютую стужу обжитые землянки? Что делать с продовольственными базами? А как оставаться здесь дальше?

— Ну что, комиссар, будем молчать или продолжим совет? — разрубил тишину Коротченков.

— Все ясно, Тимофей Михайлович. Надо отходить. И конечно не на юг. А в знакомые местные леса. Нельзя нам удаляться от рославльского узла коммуникации противника.

Других мнений ни у кого не было. Комбриг приказал погрузить на подводы все самое необходимое и в одиннадцать часов оставить лагерь. [156]

Дальше