Коварные повороты

Десна

Отряд шел к Десне. До реки оставалось три-четыре километра. Но дальше двигаться днем было нельзя. Лес кончался. Начиналась скучная голая равнина с редкими небольшими перелесками.

Разведчики донесли: берега Десны почти сплошь заминированы, во всех деревнях вдоль реки стоят крупные гарнизоны врага, от села к селу шныряют мотоциклисты.

К вечеру разведчики нашли брод. Там, где он начинался, к самой воде узкой извилистой полосой подходил лес. Левый берег, судя по всему, не минирован. Правый проверить не удалось — брод на виду у деревни.

С наступлением темноты партизаны гуськом двинулись к реке. В голове шел 1-й батальон. Начальник штаба батальона Лисицын вызвался сам проверять по компасу разведчиков, чтобы не сбиться с пути.

По всем расчетам отряд должен был выйти к броду через час. Однако прошло уже два часа, а реки нет как нет. Остановились. По колонне шепотом передали: «Командира отряда просят в голову колонны». Кезиков ушел и долго не возвращался. Глухо шумели деревья, навевая тревожные мысли. Наконец появился Кезиков:

— Обозники, а не разведчики! — с досадой буркнул он. — В трех соснах заблудились.

— Что будем делать?

— Прямо не знаю, — не сразу откликнулся Кезиков. — Пропутаемся еще часа два, а там рассвет. Пожалуй, лучше вернуться да переждать до завтра.

Так и решили. На следующий день Лисицын с разведчиками несколько раз побывали у Десны. Уверенно заявили, что теперь дорогу знают.

Как только стемнело, отряд тронулся в путь. Небо затянуло. Начинал моросить дождик. Тьма непроглядная. Вначале чувствовали под ногами тропинку, потом пошел [28] бурелом, за ним болото, опять бурелом. Десятки поворотов. Наконец снова напали на дорожку. Лес поредел. Пахнуло ветерком. Остановились.

— Неужели Десна? — спросил Клюев. — Как будто опушка, но мы, кажется, не переходили большую дорогу. Судя по карте, она пересекает нам путь.

— Десна, товарищ капитан, — сказал подошедший Лисицын.

— Точно?

— Видите — опушка. Значит, Десна. Разведчики проверяют, сейчас доложат.

— Не у всякой опушки течет Десна. Пойдем сами проверим, — предложил Клюев Лисицыну.

— Василий Петрович, посмотри и начинай переправу, как условились, — сказал вслед Кезиков.

Минут через двадцать колонна поднялась в путь, вышла из лесу и тут же круто повернула снова в лес. У поворота стоял Клюев. Когда центр колонны, где находился штаб, поравнялся с ним, он подошел и зло выругался:

— Опять заблудились! Вылезли на опушку и кричат — Десна! Какой черт Десна, когда до нее еще столько, сколько было! Надо идти вдоль леса, они пошли поперек. Вот и привели к какой-то деревне, в гости к фашистам. Может, разведчики и днем так же к Десне ходили?

— Не горячись, — прервал Кезиков. — С ребятами был Лисицын. Он сам спускался к воде, промерял глубину.

— Ну сбились с дороги. Это ясно. А куда мы идем сейчас? Вы, что ли, приказали двигаться дальше? — спросил я Клюева.

— Я приказал. Теперь-то идем, куда надо. Сейчас повернем и через полчаса выйдем на большую дорогу. Там сделаем еще один поворот и попадем к Десне.

— Попадем ли?

— Должны попасть.

— Как бы опять не вынырнули на старое место, — съязвил Винокуров.

— Нет, сегодня перейдем, — не совсем уверенно сказал Кезиков.

С треском ломая сухие ветви, колонна в третий раз продиралась через бурелом. Дождь усилился. Мокрые листья противно шлепали по лицу. Кезиков послал в голову [29] колонны Данильченко, затем Клюева, наконец ушел сам. Несколько раз мы выходили на опушку, а реки нет, словно ее кто перенес в другое место. Близился рассвет. Блуждать по лесу дальше не было смысла. Остановились. Когда рассвело, оказалось, что стоим в ста шагах от того места, откуда вышли вечером. Дождь не прекращался. Костры никак не разгорались, дымили, шипели. Настроение у людей резко упало. Мокрые, злые, они собирались небольшими группами и о чем-то говорили вполголоса, поглядывая в нашу сторону. Кезиков пошел расставлять посты, я решил обойти лагерь. Переходил от группы к группе, шутил, подтрунивал над нашей неудачей. Но никто не подхватывал шуток. Люди явно разуверились в способностях командиров, на вопросы отвечали неохотно, в глаза не глядели. «Еще один такой поход, и от отряда останется только штаб», — горько подумал я.

Вернувшись к своему костру, я попросил Винокурова собрать политработников и коммунистов, честно объяснить, что неудача с переходом Десны произошла не по вине командования, а из-за нашей неопытности, что отряд в безопасности и главное сейчас — не падать духом.

А тут еще куда-то запропастился Кезиков. Послал ординарца — не нашел. Кинулся искать сам, обошел все посты — нет. Наткнулся на дорожку, углубился в лес и вскоре увидел Кезикова. Он понуро сидел на пеньке. Заметив меня, обернулся.

— Не везет нам, комиссар...

— Что думаешь делать дальше?

— Идти через Десну.

— Два дня идем через нее и никак не уйдем со старого места. Украли немцы Десну, что ли?

— Не думал, что так получится. Опыта нет. Воевали мы в деревнях, а лес, оказывается, совсем другое.

— Пойдем-ка сами все как следует посмотрим!

Через час разведчики безошибочно вывели нас к реке. Все дело было в проклятых поворотах. Узкая полоска леса, примыкавшая к Десне, в этом месте образовывала выгиб, извивалась змеей. Именно потому мы прошлой ночью выскакивали на опушки то с одной, то с другой стороны. Чтобы не запутаться еще раз, на обратном пути на каждом повороте едва заметно надламывали ветки. Вынуждены были пойти на это, хотя знали, что грубо нарушаем неписаные партизанские правила. [30]

Подходя к стоянке отряда, я вспомнил, что у меня есть «Спутник партизана». Кто-то из друзей, провожая, сунул книжицу мне в карман.

— Замечательная вещь! — полистав справочник, просиял Кезиков. — Тут есть все, что надо. Давай соснем, а потом займемся с командирами и разведчиками, поучимся ориентироваться ночью, ходить по азимуту.

К вечеру распогодилось. На небе приветливо засверкали звезды. Подул слабый ветер, зашумел лес. Отряд в третий раз направился к реке. Часа через полтора по колонне радостно прошелестело: «Десна...»

Первым перешел реку Виктор Мацко, проверил берег. Мин нет. Быстро переправились все остальные. Пошли полем. Колонну повел начальник штаба Данильченко. К утру отряд углубился в урочище Старая Контора и остановился на дневку.

Чиберяк выручил

Неожиданно свалилась новая неприятность: испортилось взятое в дорогу мясо. Две трети партизан заболели. Командир приказал уничтожить все несвежие продукты. Приказ выполнили, а кормить людей нечем. Разослали по деревням специально отобранные группы. Вернулись с пустыми руками: оккупанты начисто обобрали жителей, народ в деревнях бедствовал.

Ослабленных болезнью и голодом бойцов немыслимо было вести дальше. Возвращаться в полк — значит сорвать задание обкома. Да и в полку доедали последние запасы.

И вдруг обнадеживающая весть. В одной из деревень на Десне разведчики видели коров. Правда, в деревне полно гитлеровцев.

Собрали командиров посоветоваться.

— Надо устроить внезапный налет, — предложил Клюев.

— Ничего из этого не выйдет, — решительно возразил Кезиков.

— Придется, наверное, топать обратно за Десну, к Бате в полк, — вздохнув, сказал начхоз Силков.

— Вот-вот, там тебе пирогов напекли! — с иронией ответил ему Коновальчук. [31]

— Как бы Батя через недельку сам не затопал вслед за нами или в Белоруссию, — в тон ему добавил Данильченко.

— Разрешите мне? — обратился к Кезикову Чиберяк.

— Говори.

— Я достану коров.

— Как?

— Там будет видно. Говорю, достану, — значит, достану. Только дайте в помощь двух бойцов.

— Выбирай хоть двадцать.

— Достаточно двух. Разрешите выполнять задачу?

— Выполняй!

Чиберяк повернулся и пошел в свое подразделение. Совещание вскоре закончилось. Я решил заглянуть к Чиберяку. Он уже был готов к выходу. На груди — автомат, на поясе — пистолет и кинжал. Из кармана зеленого френча, перешитого из немецкого, торчали ручки гранат. Рядом с ним стояли два молодых партизана, Виктор и Федя. У каждого по автомату.

— Ни пуха ни пера, Георгий. От твоей удачи зависит судьба отряда, — напутствовал я Чиберяка.

— Понимаю, товарищ комиссар...

* * *

Рота Ларина, возвращаясь с бесплодных поисков продовольствия, столкнулась с пятью неизвестными. У одного из них нашли красную ленточку. Ларин еще не привел задержанных, а по отряду уже разнеслась весть: поймали предателей.

До нас доходили слухи, будто гитлеровцы для нападения на мелкие группы партизан засылали в лес полицейских, переодетых в форму Красной Армии. Отличительным знаком у них якобы являлась красная ленточка в левом кармане.

— Контра, точно! Один с орденом, другой с медалью, вооружены до зубов. Только у нас они и пикнуть не успели, — с гордостью рассказывал Ларин.

Кезиков приказал поместить задержанных невдалеке от лагеря и поручил начальнику особого отдела Елисееву допросить их.

— Ведут себя нахально. Говорят, что десантники, отбились от батальона. Требуют возвратить оружие и либо [32] принять в отряд, либо отпустить. Четверо в армейской форме, один в гражданском.

— А что за ленточка и как она к ним попала?

— Ленточку, орден и медаль я отобрал. Орден был у старшего лейтенанта, а медаль и ленточка — у военфельдшера: Говорит, что ленточку получил вместе с медалью «За отвагу».

— Ну а ты как считаешь?

— Ленточка, может, и от медали... А вот как они сюда попали... Думаю, по заданию фашистов.

— «Может», «думаю». Тоже мне разведчик! Кто эти люди? Веди их сюда.

Елисеев привел задержанных.

— Ваши фамилии? — спросил Кезиков.

Инженер-интендант Сухин, военный инженер-строитель Белов, старший лейтенант Андропов, военфельдшер Винник, работник леспромхоза Попов по очереди назвали себя.

— Какое задание получили от немцев?

— Никакого задания не получали. Мы десантники, — ответил Белов.

— Чем докажете? — спросил я.

— Доказывать, конечно, нечем, документов у нас нет. Хотя один документ Андропов может предъявить. Покажи, — сказал товарищу Белов. — Только и мы хотели бы знать, с кем имеем честь?

— Комиссар отряда.

— Это другое дело!

Андропов снял сапог, вынул из-за подклейки завернутый в тонкую клеенку пакет, развернул и подал мне свой партбилет. Он был немного измятый, но чистый, точно недавно полученный. Членские взносы последний раз уплачены за май.

— Как вы отстали от части? — спросил Кезиков.

— Батальон находился недалеко от Знаменки. Нас послали подыскать площадку для посадки самолетов. В это время напали гитлеровцы и отрезали нас. Батальон перешел в другое место. Мы бродили недели две, никого не нашли и решили идти через линию фронта, — рассказал Белов.

— А теперь что думаете делать?

— Вступим в отряд. Если не примете — пойдем через фронт, — ответил за всех Сухин. [33]

Все пятеро держались твердо, с достоинством, на вопросы отвечали прямо и четко.

Сомнений быть не могло. Люди говорили правду. Кезиков приказал возвратить товарищам все отобранные у них вещи и зачислить в отряд. Нам очень были нужны офицеры...

* * *

В полночь я проснулся от сильного толчка в бок.

— Вставай, комиссар! Чиберяк мясо привел! — Лицо Кезикова расплылось в довольной улыбке.

— Брось шутить!

— Какие шутки! Вон они стоят. Пойдем смотреть.

Сна как не бывало. Обгоняя друг друга, мы побежали к березняку, откуда доносились приглушенные голоса. Несмотря на полночь, тут собралась добрая половина отряда. Плотным кольцом обступили партизаны животных. Тут же стоял смущенный Чиберяк.

Только на следующий день удалось узнать, как он увел коров из-под носа у фашистов. Чиберяк был весьма немногословен. Но главное мы поняли: помощниками своими он остался доволен и задумка его оказалась правильной. А то, что пришлось бесшумно снимать часового, что уходили партизаны из деревни под огнем немецких автоматов, — это, по мнению рассказчика, к делу отношения не имело. На то она и война.

Крепко выручили нас пять коров, добытых Чиберяком. Люди ожили, повеселели. Теперь можно было смело трогаться дальше.

Тяжелым и мучительным был этот путь. Днем отсиживались в небольших перелесках. А ночью... Много ли нашагаешь в темноте по болотам, оврагам, зарослям... Но обстоятельства заставляли торопиться: кончались продукты, трудно было рассчитывать на успех в случае стычки с врагом на открытой местности.

Пройдя примерно половину пути, отряд остановился на дневку в мелком березняке среди ржаного поля. Ночью предстояло переходить шоссе и железную дорогу Смоленск — Рославль.

В этот день все мы получили тяжелый урок, воочию убедились, к чему ведет несоблюдение дисциплины.

В полдень комиссар 1-го батальона Терехов пошел проверять посты. Побывав на последнем, он не устоял [34] перед искушением — решил попробовать, нет ли зерен в колосьях ржи, и вышел в поле. Видя, что комиссар долго не возвращается, часовой забеспокоился, выбрался на. самый край березняка и остановился как вкопанный: в конце поля шесть гитлеровцев волокли Терехова к ближайшей деревне.

Узнав о случившемся, Кезиков выслал разведчиков последить за деревней и определить численность гарнизона. Надо выручать товарища, а ночью продолжать путь. Через несколько минут наши посланцы вернулись. Пройти к деревне оказалось невозможно. За дорогой, пересекавшей поле, во ржи цепью лежали гитлеровцы.

— Нащупали, гады! Как бы они нам колечко не устроили, — сказал Кезиков, выслушав разведчиков.

— Вполне возможно, место у нас — хуже быть не может, — поддержал командира Клюев.

— Разведке наблюдать за деревней, отряду приготовиться к бою, — приказал Кезиков.

Вскоре выяснилось: отряд действительно окружен. Прорываться решили ночью. В случае боя первый удар принимал батальон Коновальчука.

— Двигаться гуськом, по одному, с интервалами два шага. Без команды огня не открывать, движения не приостанавливать. Разведка идет на сто метров впереди колонны, — приказал командир отряда.

Благополучно миновав поле, мы долго шли по болотистому лугу с редкими кустами лозняка и наконец достигли намеченного ориентира. До шоссе и железной дороги Смоленск — Рославль, которые предстояло пересечь ночью, оставалось четыре километра. На карте в этом месте был обозначен вырубленный лес, но мы попали в непролазный ельник.

— Вот темень, в двух метрах слона не увидишь! — проворчал связной 1-го батальона, шутник и балагур, неутомимый выдумщик Николай Бронебойный.

Настоящая фамилия Николая Безмельников, а Бронебойным прозвали его партизаны. Прозвали, услышав, как Николай тремя бронебойными пулями якобы подбил три тяжелых фашистских танка.

Не прошли и километра, колонна разъединилась. Пока останавливали передних, потеряли в темноте оторвавшихся. А время шло...

— Товарищ командир, разрешите соловьем свистнуть. [35]

Может, поймут и пойдут на свист, — тихо сказал Бронебойный.

— Свисти, если можешь.

Бронебойный долго выводил трели, свистел, прищелкивал, получалось хорошо, да толку никакого.

— Это что! Вот бы по-настоящему свистнуть! — нерешительно предложил он.

— Давай!

Николай заложил два пальца в рот. Раздался такой свист, что в ушах зазвенело. Однако делу помогло, нас услышали отставшие.

К цели вышли, когда уже светало. Перед нами блестело асфальтом шоссе, за ним отчетливо виднелась высокая насыпь железной дороги.

Объявив привал, Кезиков выслал разведчиков посмотреть, что делается на дороге.

— Может, вернуться в ельник и подождать ночи? — предложил он. — Светло, могут заметить. За железкой почти напротив деревня...

Я считал, что переходить надо немедленно. Клюев, Винокуров и Данильченко придерживались такого же мнения. Кезиков согласился с нами.

Партизаны быстро перемахнули дорогу и, круто повернув в сторону Рославля, направились в. небольшой лиственный лес — Кругликову Дачу. Через час, впервые за много дней, мы сидели вокруг разведенных костров, шумно обсуждая, кто и как катился с железнодорожной насыпи. А спустя еще час послышалась стрельба. Гитлеровцы из минометов и пулеметов обстреливали ельник, недавно оставленный отрядом.

Кто кого перехитрит

К вечеру над нами снова нависла опасность. Оккупанты обнаружили, что партизаны пересекли железную дорогу и безошибочно определили наш дальнейший маршрут: Кругликова Дача, Деребужский и Халиповский леса. Кроме этих лесов, образовывавших нечто вроде треугольника, укрыться было негде.

Немцы начали с того, что отрезали отряду путь в ближайший Деребужский лес и организовали там засаду. Затем подтянули минометы и с противоположной стороны стали обстреливать Кругликову Дачу, толкая нас пойти [36] на их засаду. Но в районе вражеской засады уже побывали разведчики. Мы знали — туда путь закрыт.

Решили двигаться в Халиповский лес. Расстояние до него за один переход преодолеть немыслимо, но другого выхода не было. Дождавшись темноты, отряд под грохот разрывающихся мин оставил Кругликову Дачу и двинулся полем.

На рассвете подошли к реке Стомять. Это была самая скверная из рек, встретившихся на пути отряда: илистое дно, бесконечные заводи, вязкое болото у берегов, местами трясина. Казалось, тут проходит не одна, а несколько речек, соединившихся вместе. Только благодаря помощи местных жителей мы перешли Стомять и смогли продолжать путь.

Взошло солнце. Передвигаться средь бела дня мы просто отвыкли. Вокруг все казалось странным, непривычным, новым. Свежесть раннего утра не бодрила людей — все окончательно выбились из сил. То один, то другой теряли сознание. Товарищи подхватывали ослабевших, быстро устраивали носилки из плащ-палаток.

Двигались все медленнее.

Отозвав меня в сторону, Кезиков сказал:

— Впереди большая деревня. За ней какой-то кустарник, наверное болото. Давай завернем в деревню, подкормим людей, отдохнем. Насядут немцы, отскочим в болото.

Я согласился.

Жители встретили нас с радостью. В каждом доме принимали как дорогих гостей. Угощали, чем могли.

Деревня, где нас так ласково приняли, была последним населенным пунктом, обозначенным на карте командира отряда. Теперь надеяться приходилось только на проводников.

На исходе дня дозорные, пристроившиеся на крыше гумна, стоявшего на самом высоком месте, донесли, что по нашему следу пробирается крупный отряд фашистов с собаками. Надо было уходить.

Винокуров взялся искать проводника. Хозяйка дома, где остановился штаб, сказала, что есть у них в деревне пожилой мужик, хорошо знающий, как скрытно пройти в лес.

— Только трус он. Хуже последней бабы. Обязательно прикинется больным. [37]

Несмотря на такое предупреждение, Винокуров все же отправился в указанный дом. Наш парторг, видимо, обладал незаурядными педагогическими способностями. Через несколько минут он вернулся в штаб в сопровождении бойкого хитроватого старика. Проводник с полуслова понял нас.

— Вам, ребята, надо в Халиповский лес. Дело нетрудное. Можно податься через болото. Так ближе, только воды очень много. А если дадим кругаля, через Первомайский, пройдем по сухому.

— Веди, отец, по болоту, — сказал Кезиков.

— Только вы уж как-нибудь с револьвертом, что ли, меня из деревни сопроводите, а то придут немцы — повесят, — всхлипнув, попросил проводник.

— Ладно, ладно, не волнуйся, — успокоил Кезиков и отдал соответствующее распоряжение.

Отряд благополучно пересек сплошь залитое водой болото. Перед выходом из болота Кезиков подозвал проводника и спросил, нет ли мелкой речушки или ручья, вытекающих из болота по направлению к лесу. Получив утвердительный ответ, он приказал вести отряд прямо по руслу речушки и строго запретил партизанам выходить на берег. Речонка была мелкая, вода не поднималась выше колена.

Пройдя еще километра два по воде, мы по низинам и оврагам вошли к ночи в Халиповский лес и в первый раз расположились не на дневку, а на ночевку. Проводника отпустили домой.

Потом мы узнали: гитлеровцы долго искали партизан. Собаки привели немцев к болоту, но у воды след потеряли. Решив, что отряд засел в болоте, каратели окружили его и целый день били из минометов и пулеметов. А мы в это время, подыскав нового проводника, двигались дальше. До нового района действий осталось несколько переходов, наш путь пересекали глубокая река Остёр, автомагистраль Москва — Брест и железная дорога Рославль — Минск.

На день остановились в красивом Гневковском лесу на берегу широкой извилистой реки.

Проводник, хотя и был старожилом, брода в этих местах не знал. Только к вечеру нашим разведчикам удалось найти мель.

Когда стемнело, благополучно перебрались на другой [38] берег. Командир поторапливал. Надо было затемно перейти автомагистраль и железную дорогу.

К Варшавке подошли на рассвете. Кезиков приказал остановиться и стал советоваться с командирами: впереди была еще железная дорога, в четырех километрах — станция Понетовка. Переходить было рискованно, но командиры высказались за переход: скорее бы перевалить последнее препятствие! Сразу за шоссе начиналось болото с густым кустарником, соединяющееся с лесом. Пересечь железную дорогу в таком месте будет нетрудно...

Я хорошо знал эти места. Теперь можно было отпустить проводника, который, кстати сказать, выбился из сил за три дня пути — старику было далеко за семьдесят. Мы горячо поблагодарили нашего добровольного помощника и пожелали ему счастливого пути.

Начался переход автомагистрали. Широкое шоссе стрелой убегало вдаль. [39]