На земле Смоленской

Не годен к службе в армии...

В октябре 1941 года после короткого затишья снова пришел в движение Западный фронт. Гитлеровцы рвались на восток, к Москве. Не считаясь с потерями, бросали в бой все новые резервы.

Смоленщина была полностью оккупирована. Покинув вместе с отходившими частями последние районы области, смоленские руководящие работники собрались в подмосковном городе Можайске, в парткабинете горкома партии. Первый секретарь обкома Дмитрий Михайлович Попов позаботился об эвакуации в глубь страны сотрудников обкома и других областных организаций, в первую очередь женщин.

В Можайске остались руководители обкома партии и облисполкома, первый секретарь обкома комсомола и автор этих строк, работавший в то время секретарем обкома комсомола по кадрам. Собрав нас, Попов сказал:

— Ночью удалось связаться по телефону с Москвой. Обком и другие областные органы на некоторое время работу прерывают. Мне и председателю облисполкома Мельникову предложено явиться в ЦК партии.

— А нам надо торопиться в армию, на фронт, — сказал кто-то из присутствовавших.

— Да, в армию, — подтвердил Попов. — Завтра вечером явитесь в распоряжение отдела кадров штаба фронта. Когда потребуется, вас отзовут на прежнюю работу...

У меня было свидетельство о непригодности к службе в армии по состоянию здоровья. По пути в штаб фронта я мучительно раздумывал, как поступить: сказать правду и... эвакуироваться? Или попытаться попасть на фронт? Решил рискнуть. Когда в отделе кадров спросили военный билет, я ответил, что он сгорел. Это было правдой [4] лишь наполовину. Дом, в котором я жил в Смоленске, действительно сгорел в ночь на 29 июля, сгорела и часть документов. Но военного билета я не имел.

В штабе фронта поверили моей версии и назначили инструктором политуправления фронта по комсомолу. Все шло хорошо. Я ездил в командировки, выполнял задания, бывал на переднем крае. Здесь никто не обращал внимания, что в моих петлицах нет положенных по должности знаков различия.

И вдруг мой безобидный обман обнаружился. Я только что вернулся из командировки. С трудом отодрал с шинели и сапог окопную глину и заторопился на ужин. Мысли были далеко. Десять дней провел я на фронте в районе Тарутина. За это время в дивизии, оборонявшей шоссе Москва — Варшава, осталось не больше трехсот бойцов. Но гитлеровцы не прошли. Мне посчастливилось участвовать в этих боях. Мы не отдали врагу ни одного населенного пункта. Потом на смену пришла полнокровная, хорошо вооруженная дивизия сибиряков, молодец к молодцу. В штаб фронта я возвратился полный уверенности: немцы к Москве не пробьются.

— Товарищ боец! Почему не приветствуете? — раздался рядом сердитый возглас.

Меня остановил незнакомый высокий офицер.

— Извините, товарищ капитан, задумался.

— Подойдите!

Я подошел, но сделал это, видимо, не так, как положено по уставу. Последовала команда: «Повторить!» Я не выполнил команду и попытался объяснить, что не могу согнуть правую руку.

С этого и началось. Вскоре последовал вызов к заместителю начальника политуправления Ганенко.

Пришлось рассказать, что в раннем детстве перенес тяжелую травму позвоночника, а попросту сказать — сломал хребет. До города было пятьдесят километров. Лечил меня деревенский костоправ и лечил, наверное, неплохо. Отнявшиеся сперва ноги стали постепенно действовать. Через год я начал ходить без костылей, а спустя несколько лет уже озорничал с другими мальчишками.

Не все шалости проходят бесследно. Двенадцати лет я сломал правую руку. Срослась она не совсем удачно и перестала сгибаться. Сверстники прозвали меня сухоручкой. Но я считал себя здоровым. Ходил на лыжах, плавал, [5] стрелял с левого плеча не хуже, чем другие с правого...

Объяснение, но всей видимости, показалось неубедительным. Меня послали в санчасть на проверку. Оттуда направили на гарнизонную комиссию. Я очень просил хирурга признать меня хотя бы ограниченно годным, а получил свидетельство о снятии с воинского учета и справку... «для представления в собес по месту жительства». Я проклинал ту минуту, когда встретился с придирчивым капитаном, ругал медиков, хотя сам по профессии был фельдшером и понимал, что врачи действовали точно по инструкции.

Спорить было бесполезно. Получил расчет и отправился в Москву разыскивать Попова. Я верил, Дмитрий Михайлович поймет меня и поможет.

В Москве

Недолгим был перерыв в работе Смоленского обкома партии. В начале декабря советские войска перешли в контрнаступление — начался сокрушительный разгром гитлеровских армий под Москвой. Предвидя дальнейшее развитие событий, ЦК ВКП(б) поручил Д. М. Попову возобновить работу обкома и облисполкома.

Узнав от знакомых ребят из ЦК комсомола, что Попов живет в гостинице «Москва», я пошел к нему и поведал свою историю. Дмитрий Михайлович встретил меня, что называется, с распростертыми объятиями: в его распоряжении было пока всего два сотрудника, я стал третьим. Спустя две-три недели по просьбе Попова из армии были отозваны секретари обкома И. Д. Богданов, Г. И. Пайтеров, В. И. Иванов и З. Ф. Слайковский, заместители председателя облисполкома Ф. Р. Васильев и А. Г. Соколов. Из тыловых областей приехали по вызову еще несколько старых работников.

В сложившейся обстановке связь с оккупированными районами области оказалось легче поддерживать из Москвы, поэтому и решено было пока оставаться здесь. Поначалу обком располагался в нескольких номерах гостиницы «Москва», затем в небольшом уютном особняке на улице Станиславского.

Людей в обкоме было немного: секретари обкома и по [6] одному-два работника на отдел. В Москве никто не задерживался. Получив очередное задание, товарищи уезжали на фронт, налаживать связь с партизанами и подпольщиками в оккупированных районах. Им помогали представители фронтовых частей, получавшие в свою очередь много ценных сведений от партизан.

К середине зимы обком был связан со всеми районами, где действовали партизанские отряды, кроме юга области. Красная Армия к этому времени освободила от оккупантов полностью или частично некоторые районы. Работники обкома и облисполкома вступали на их территорию вместе с передовыми частями, создавали местные органы власти, помогали им восстанавливать порядок, организовывать помощь населению, пострадавшему от оккупации.

В середине апреля 1942 года собрался очередной, IX пленум обкома партии, сыгравший важную роль в усилении партизанской борьбы на Смоленщине. Пленум проходил в Москве, в здании Музея Владимира Ильича Ленина. Каждый участник пленума с гордостью и благоговением переступал порог музея. Все понимали: смоленским коммунистам оказана высокая честь и много надо сделать, чтобы быть достойными ее.

Затаив дыхание, слушал я и докладчика и выступавших — боевых вожаков подполья и партизанских отрядов. Ярко и убедительно говорили они о героической борьбе советских патриотов с гитлеровцами, о том, что предстоит сделать для дальнейшего расширения партизанской войны.

Партизан и руководителей подполья переправили за линию фронта. Вместе с ними сразу после пленума ушли и многие областные работники.

Обращение пленума обкома к населению области, напечатанное большим тиражом, быстро доставлялось по назначению. Руководители облисполкома Р. Е. Мельников, Ф. Р. Васильев и А. Г. Соколов изыскивали дополнительные возможности, чтобы улучшить материальное оснащение партизанских отрядов.

Возобновился выход газеты «Рабочий путь», специальный выпуск которой, любовно называемый «малюткой», регулярно доставлялся на оккупированную территорию.

В наиболее важные районы направлялись оперативные группы обкома во главе с одним из секретарей.

Каждый раз, когда обком посылал за линию фронта [7] кого-либо из работников, я испытывал угрызения совести. Практически я был так же здоров, как остальные товарищи, но меня упорно обходили. Дни и ночи корпел я над бумагами, разыскивал адреса, вызывал из восточных областей смоленских работников, готовил необходимые документы, оформлял наградные материалы на партизан. Все это тоже было нужно и важно. Но таким делом могли с успехом заниматься инвалиды. Я считал себя здоровым и не однажды говорил об этом Попову. Он каждый раз обещал учесть мое желание и... посылал других.

Не знаю, сколько бы еще длилась эта история, если бы не помог секретарь обкома партии Пайтеров.

Вскоре после IX пленума бюро обкома приняло решение вторично командировать Г. И. Пайтерова в центральные районы области, где образовался большой партизанский край. Вместе с ним посылались заместитель председателя облисполкома Залесский, секретарь обкома комсомола Винокуров и заместитель редактора областной газеты Власов. За несколько дней до вылета по предложению Пайтерова в группу включили и меня.

Я знал Георгия Ивановича не один год. Рабочий парень из Брянска, он всю жизнь тянулся к знаниям. Окончил рабфак, заочно учился в вузе. Боевая рабочая партийная организация помогла ему расти честным, прямым, стойким коммунистом, выдвинула на партийную работу.

Мне пришлось работать с Пайтеровым в Рославле, где он возглавлял партийную организацию. Это был человек, умевший учить, растить и воспитывать кадры. Каждый, кто поработал вместе с ним, расставаясь, искренне благодарил за науку.

Зеленым, хорохористым юнцом я был избран секретарем райкома комсомола. Дела вначале шли неважно. То я брался горячо за все сразу, то опускал руки. И всякий раз Георгий Иванович вовремя поправлял, поддерживал меня. Он не признавал мелочной опеки, но всегда знал, кто чем занимается и что из этого получается. И еще запомнилось — он никогда не повышал голоса, но умел держать строгую дисциплину в организации.

Дела в городе и районе шли все лучше. Пайтерова избрали секретарем Смоленского обкома партии. Довольно быстро он освоился и на этом большом посту.

С первых дней войны Г. И. Пайтеров всегда оказывался там, где был нужен. Его голубая «эмка» исколесила [8] десятки прифронтовых районов. В самые тяжелые, последние перед оккупацией часы местные работники видели рядом секретаря обкома. Его уверенные действия и советы помогали им правильно ориентироваться, решать неотложные вопросы.

Когда в Дорогобужском и прилегавших к нему районах разгорелось пламя партизанской войны, обком послал туда Пайтерова. И он сумел быстро разобраться в сложной обстановке, помочь партизанам, партийным организациям. Георгий Иванович безошибочно определил лучший отряд и вручил ему Знамя обкома, что сыграло большую роль в концентрации вокруг лучшего остальных отрядов. В руководящие органы освобожденных районов были выдвинуты люди, прошедшие школу подпольной борьбы с врагом.

И вот Пайтеров снова летит в тыл врага. Я очень рад, что буду находиться вместе с ним.

В партизанском крае

Вылетели мы с подмосковного аэродрома в один из погожих майских дней 1942 года. Самолет, взяв курс на запад, постепенно набирал высоту. Мерно гудели моторы. Прильнув к иллюминаторам «Дугласа», все жадно смотрели на землю, на серебристые змейки речек, на темные квадраты лесов. Ни одного селения на пути. Лишь изредка попадались сиротливо торчавшие печные трубы да колодезные журавли на пожарищах. Здесь недавно проходил фронт.

Быстро сгущались вечерние сумерки. Но жалко было отрываться от окошек. Впереди — рубеж, отделявший Большую советскую землю от Малой, на которой мы будем примерно через час.

Темную толщу облаков рассекли мощные лучи прожекторов. Справа и слева от самолета вспыхнули багровые пучки огня.

— Зенитки бьют! Линия фронта! — крикнул мне Винокуров. Он летел этим курсом в третий раз.

Самолет круто взял вверх. Сразу стало холодно, застучало в висках. В душу невольно забрался страх: четыре тысячи метров высоты, а мы без парашютов...

Вздохнули с облегчением, когда линия фронта осталась [9] позади. Внизу снова была непроглядная тьма. Самолет медленно снижался, заходя на посадку. После мягкого толчка он, вздрагивая, побежал по полю и наконец остановился. Летчик приглушил моторы, выключил фару, освещавшую посадочную полосу. Мы торопливо начали выгружать мешки с сахаром, табаком, бумагой. На помощь подошли человек десять партизан.

Только успели разгрузиться, над головой завизжали бомбы.

— Ложись! — крикнул кто-то из темноты. — Выследил все-таки, гад!

Фашистский летчик покружил несколько минут над районом нашей посадки, построчил из пулемета и улетел.

Партизаны подогнали подводы, и мы отправились в ближайшую деревню. Сбылась моя мечта: я находился за линией фронта, в партизанском крае.

Наш прилет совпал с началом наступления противника. С самого утра на северо-востоке гремела канонада. Партизанские отряды вели тяжелые оборонительные бои на территории Знаменского и Всходского районов.

Все члены нашей группы имели одну общую задачу: познакомить партизан с положением на фронте и решениями IX пленума обкома. Попутно с этим Пайтеров дал каждому персональные поручения. Залесский как работник облисполкома должен был помочь населению провести весенний сев, Власов — организовать выпуск газеты, Винокуров — встретиться с комсомольскими работниками, усилить работу среди молодежи, мне предстояло доставить подарки дорогобужским партизанам и помочь на месте райкому в пропагандистской работе.

— Я побуду в отрядах, которые сейчас ведут бои, — сказал Георгий Иванович, заканчивая инструктаж. — Через неделю встретимся у Деменкова. Если потребуюсь раньше, ищите через штаб первой партизанской дивизии...

Моими попутчиками были возвратившиеся в партизанский край секретари Дорогобужского и Глинковского райкомов Феоктист Николаевич Деменков и Петр Сергеевич Куковенков. Организовав небольшой обоз из трех подвод, мы отправились в неближний путь.

Весь день шел дождь. Дорога раскисла так, что лошади с трудом вытаскивали ноги из непролазной грязи. Особенно не повезло Куковенкову. Колеса его подводы попали в глубокую колдобину. Лошадь, выбившись из [10] сил, упала на оглоблю. Телега сильно накренилась. Куковенков, правда, успел соскочить в воду. Упершись плечом в телегу, он не давал ей перевернуться.

Трудно сказать, чем бы закончилось дело, если бы не сломалась оглобля. Телега встала на место.

— Надо идти в деревню за помощью, — предложил Деменков.

— Сейчас там одни старухи. Управимся сами, — ответил расстроенный Куковенков. — Придется разгружать.

Выпрягли лошадь, перенесли мешки с сахаром на сухое место. Общими силами вытащили застрявшую было телегу. Но в деревню все-таки идти пришлось. Как ни мудрили, сломанную оглоблю починить не смогли.

Всю дорогу Деменков и Куковенков рассказывали, как начинали работу в подполье, как по крупицам собирали, сколачивали силы, как совершали первые, робкие вылазки на врага малочисленные партизанские группы, как развернулась массовая партизанская война. Слушая, я невольно думал, что Пайтеров не случайно свел меня с этими людьми.

Внешне Куковенков и Деменков совсем не похожи друг на друга. А вместе с тем есть в обоих что-то общее, роднящее. Деменков небольшого роста, щуплый, подтянутый, с мягким грудным голосом; Куковенков высокий, широкоплечий, немного угловатый, говорит сочным басом. А когда я слушал их, то переставал замечать, где кончал говорить один и где начинал другой.

Благодаря Деменкову и Куковенкову я довольно хорошо понял суть событий, происходивших на земле моей родной Смоленщины. После оккупации Дорогобужского, Знаменского, Глинковского и соседних районов боевыми штабами партизанской борьбы с немецкими захватчиками стали ушедшие в подполье райкомы партии.

Потому ли, что здесь проходят и новая, асфальтовая, и старая, грунтовая, дороги с запада на восток, на Москву, или благодаря лесам, а может, и по другим причинам, в деревнях Дорогобужского и ближайших к нему районов осело много военнослужащих. Раны, контузии, разные другие неудачи, из-за которых люди оказались в тылу врага, не сломили их духа. С помощью местных коммунистов и комсомольцев они вооружались, организовывались в небольшие группы и отряды, уничтожали немецких ставленников. [11]

Фашистские власти учуяли опасность. Бургомистры, старосты и полицейские получили строгий приказ: привести в районные центры всех мужчин призывного возраста, якобы для регистрации, а на самом деле, чтобы загнать за колючую проволоку. Подпольщики вовремя раскусили и правильно оценили затею врага. Повсеместно раздался их призыв: «К оружию!»

И запылало пламя партизанской войны. Созданные к этому моменту отряды блокировали дороги от районных центров, где располагались крупные вражеские гарнизоны. Почти во всех деревнях появились вооруженные группы. Группы быстро сливались в отряды, которые в свою очередь объединялись в крупные боевые единицы. Во главе партизанских отрядов, их партийных и комсомольских организаций становились вчерашние подпольщики.

К концу января в шести районах оккупанты были изгнаны почти из всех деревень. 15 февраля объединенными силами партизаны взяли город Дорогобуж. Немного позднее глинковские партизаны освободили свой районный центр.

Удары партизан по врагу приобрели еще большую силу и организованность, когда в здешних местах появились авиадесантные и конногвардейские части группы советских войск под командованием генерала П. А. Белова, действовавшей по заданию Верховного Командования в тылу группы немецких армий «Центр». Образовался огромный партизанский край, в состав которого вошло свыше тысячи населенных пунктов. Своеобразная линия фронта, возникшая вокруг партизанского края, отвлекла на себя не одну дивизию гитлеровцев.

Под Дорогобужем

Проехав около сотни километров по дорогам партизанского края, мы к исходу третьего дня добрались до небольшой деревни под Дорогобужем.

— Ну вот и прибыли, — довольно улыбаясь, сказал Деменков.

— Как? — удивился я. — Разве райком не в Дорогобуже?

— Был в Дорогобуже, пришлось переехать. Как [12] только партизаны заняли город, фашисты стали методично бомбить его.

— Так же случилось и с Глинкой, — добавил Куковенков.

— Надеюсь, Петр Сергеевич, ты отдохнешь у нас до утра? — обратился Деменков к Куковенкову.

— Нет, Феоктист Николаевич. К своим тянет, пойду.

— Оставайся, дело к ночи.

— До ночи еще полпути отмахаю, у меня ноги длинные.

Куковенков крепко пожал нам руки и размашисто зашагал по дороге на Глинку. Мы остановились у старого дома под железной, давно не крашенной крышей.

— Это и есть райком. Квартира секретаря тут же, — сказал Деменков, приглашая входить. — Устали небось с дороги...

Первой я встретил утром Дусю Симонову — второго секретаря райкома партии. Дуся... и второй секретарь райкома. Кое-кому такое сочетание может показаться странным. Но именно так называли Симонову дорогобужцы. Отчасти за молодость, а больше из любви, уважения. Недолго была Дуся секретарем райкома комсомола до войны, но стала признанным вожаком дорогобужской молодежи. Ее жизнерадостность, прямота, находчивость, смелость пришлись по сердцу комсомольцам. Старшие уважали Дусю за инициативу и напористость.

Симонова оказалась незаменимой в условиях подполья. Каким-то необыкновенным чутьем она угадывала верных, надежных людей, находила и вовлекала в борьбу не только девчат и ребят, знакомых по работе в мирное время, но и военнослужащих, оказавшихся в тылу врага. Сеть подпольных молодежных групп росла, как снежный ком.

Все дорогобужские партизаны знали о Дусе — отважной разведчице, умевшей незаметно проникать в фашистские гарнизоны.

С образованием партизанского края Дуся Симонова приступила к прежним обязанностям секретаря райкома комсомола. Теперь по докладу Пайтерова бюро обкома утвердило ее вторым секретарем райкома партии. Узнала она об этом только сегодня.

Мы с Дусей были хорошо знакомы по Рославлю, и эта встреча мне была особенно приятна. Разговору о Москве, обкоме, общих знакомых не было бы конца, да торопили [13] дела. На дворе стояли готовые в путь подводы. Мы с Деменковым отправились в штаб партизанской дивизии.

Командир дивизии капитан Ильичев сердечно поблагодарил за подарки, затем обстоятельно доложил оперативную обстановку на занимаемых дивизией рубежах, угостил скромным партизанским обедом.

Деменков вернулся в райком, а я остался у партизан, чтобы выступать в подразделениях с докладом «О текущем моменте». За несколько дней так свыкся с народом, что не хотелось уезжать. Но подошло время отправляться в путь: предстояло совещание районного партийного актива.

Доклад Деменкова об очередных задачах партийной организации партизанского края длился больше трех часов. Необычно выглядели и прения, скорее похожие на рапорты. Выступавшие сообщали, сколько собрано в лесах и отправлено партизанам патронов, гранат, снарядов, мин, сколько сшито и починено обмундирования, как провели весенний сев восстановленные колхозы.

Актив закончился поздно вечером. Деменков ушел к себе — у многих накопились вопросы, которые хотели обговорить наедине с секретарем райкома. Мы с Дусей вышли на улицу и присели на крылечке. Стояла тихая майская ночь. Постепенно оживляясь, Дуся рассказывала о пережитом, откровенно признавалась, как иногда было трудно и страшно, с гордостью называла молодых подпольщиков и партизан, с которыми приходилось переживать смертельную опасность. Потом девушка умолкла, а после паузы неожиданно заговорила о личном, сокровенном:

— Ты понимаешь, как в жизни все сложно... Война идет, тысячи смертей кругом, а я влюбилась как дура. Я его, контуженного, случайно встретила на дороге в первые дни оккупации, помогла укрыться в деревне Купелище. Назвался Николаем Майоровым. Еще не успел окрепнуть, как включился в борьбу. Стал одним из организаторов отряда «Ураган».

— А он-то что-нибудь знает?

— Думаю, нет. Встречались мы, правда, не раз, но говорили не о чувствах, а о том, как лучше бить фашистов.

С интересом слушал я скупые слова Дуси о любимом человеке. Я и не подозревал, что спустя несколько месяцев военные дороги сведут меня с ним. [14]