Направление — Прибалтика
На исходе 1943 года я был назначен командиром 119-й гвардейской стрелковой дивизии, входившей в состав 2-го Прибалтийского фронта. Он занимал полосу между Демьянском и Великими Луками. Линия фронта проходила от Ленинграда восточнее Чудова, Новгорода, Старой Руссы, Холма и западнее Невеля и Велижа.
Прежде чем направить меня к новому месту службы, командующий фронтом генерал армии Маркиан Михайлович Попов поручил мне разобраться в причинах неудач под Пустошкой, где 10–12 ноября вели бои части 23-го гвардейского стрелкового корпуса.
В командировке я познакомился с новым для меня театром военных действий; разобравшись с боевыми документами, обошел передний край по всей полосе наступления. За передним краем простиралась очень пересеченная лесисто-болотистая местность. Кое-где глубина вражеской обороны не просматривалась. Трудно было даже определить истинный передний край, потому что гитлеровцы часто относили его на обратные скаты высот. Они создали развитую, глубоко эшелонированную оборону, плотно насыщенную дзотами и прикрытую проволочными заграждениями и минными полями. Их опорные пункты и заграждения были связаны в единый комплекс системой огня.
Возможности подхода к переднему краю обороны противника были различны. В одном районе это не составляло труда, в другом болота вынуждали к обходу. Словом, здесь обстановка требовала особенно тщательного изучения противника и местности, принятия творческого решения на наступление и самой безупречной организации взаимодействия между пехотой, артиллерией, танками и авиацией.
Беседы со многими участниками боев — офицерами и солдатами — помогли мне разобраться, почему завершенные недавно бои оказались неудачными. Причин я нашел две: была слабо изучена и поэтому недостаточно подавлена огневая система гитлеровцев; взаимодействие между пехотой, артиллерией и танками не имело четкой организации. Атака проводилась неодновременно. На ряде участков артиллерия перенесла огонь в глубину, когда пехота и танки еще не вышли на исходное положение. Противник покинул укрытия и затем остановил наступающих.
С этими выводами согласились как организаторы операции, так и командование фронта.
К этому времени в армии вновь создавались корпусные управления. Надо сказать, что это в целом улучшало руководство войсками. Но вначале не обходилось и без недостатков. Состав соединений в корпусах не был постоянным, и переход их из одного корпуса в другой накануне наступления ставил части в тяжелые условия. Они не имели времени на подготовку к боевым действиям, а командованию корпуса бывало трудно за короткие сроки изучить руководящий состав дивизий и частей, оценить его боевой опыт. Все это подчас приводило к недостаткам в управлении и, как следствие, к неудачам в боевых делах.
119-я гвардейская стрелковая дивизия входила в состав 3-й ударной армии, которой командовал генерал-полковник Н. Е. Чибисов. Донской казак, он знал и любил природу, и, видимо, поэтому у командарма была исключительно развита наблюдательность. Много раз я убеждался в этом, видя, как быстро ориентируется генерал Чибисов в обстановке, схватывая особенности и детали местности, их значение для боя. Читая фронтовую карту, он зримо представлял себе все то, что на военном языке называется «характером местности», удивляя нас быстротой и безошибочностью оценок. Знанием военного дела, своим боевым опытом Н. Е. Чибисов делился с командирами дивизий тактично, по-отечески, не подчеркивая своего превосходства. Человек большой культуры, он в то же время был очень требовательным командующим, которого выгодно отличала от других спокойная, хорошо продуманная распорядительность, без нервозности в отношениях с подчиненными, справедливость и корректность во всем.
Членом Военного совета армии был во многом дополнявший командующего по своему характеру очень энергичный и подвижный генерал-майор А. И. Литвинов.
После освобождения Невеля войсками 3-й ударной армии в начертании нашего переднего края образовался большой выступ в направлении Пустошки, так называемый невельский мешок. На дне его и оборонялась понесшая большие потери в предыдущих боях 119-я гвардейская стрелковая дивизия.
В течение длительного времени немцы непрерывными атаками стремились завязать мешок и окружить войска, которые в нем оборонялись. В отдельные дни через его горловину шириною около 3 километров было трудно пробраться, так как она непрерывно простреливалась плотным артиллерийским и минометным огнем. Это мне пришлось испытать на себе, когда я ехал к месту своего назначения.
С новым для меня коллективом я знакомился в ходе боев, которые велись дивизией в сложной обстановке. Командовавший ранее соединением полковник С. И. Аксенов уже уехал, и с делами меня познакомили заместитель командира подполковник Г. П. Кучмистый и начальник штаба полковник И. М. Белогуров. После беседы с начальником политотдела подполковником М. П. Ломоносовым и начальником тыла подполковником В. Г. Черноусовым общее состояние соединения мне стало ясным. Так называемые детали, в которых зачастую заложено существо дела, я намеревался уточнить в частях.
Главной задачей дивизии, как указал мне командир 93-го корпуса генерал-майор П. П. Вахрамеев, было удержание занимаемого рубежа.
Условия на 2-м Прибалтийском фронте, где преобладала лесисто-болотистая, с множеством озер местность, при бездорожье и суровом климате были значительно труднее, чем на Юго-Западном и Воронежском фронтах. И мне предстояло как можно быстрее изучить эти условия, их влияние на ведение боевых действий.
Настало затишье. Мы приступили к укреплению полосы обороны дивизии. Это требовало не только значительного объема работ. В условиях обороны на широком фронте командиры и войсковые инженеры должны были использовать весь свой опыт и знания, чтобы выбрать и построить неприступные опорные пункты, огневую и противотанковую системы.
Здесь изучение местности играет решающую роль. Надо с разных точек определить зоны видимости и обстрела, пути подхода к нашему переднему краю и порядок его боевого обеспечения, подготовить дороги для маневра вторыми эшелонами и резервами, изучить условия маскировки. Уже на первых порах стала очевидной необходимость улучшения наших позиций, сложившихся в ходе наступательных боев. В этом я убедился еще до полного изучения переднего края.
По дороге в 343-й полк, как раз в районе его тылов, мотор нашей машины закапризничал, пришлось остановиться. Водитель Ваня Иванов вместе с адъютантом стали копаться в двигателе, а я отошел немного и остановился у срезанного снарядами большого дерева. Рядом с ним блестела наполненная водой громадная старая воронка.
Неожиданно я услышал характерные звуки идущих на излете снарядов. В стороне от нас поднялись столбы земли, щепок, свистели осколки. Козырь сразу прибежал ко мне, и мы укрылись за поваленным стволом дерева, а водитель, верный примете, что в старую воронку снаряд не попадает, плюхнулся в «озерцо».
Налет кончился, мы подошли к машине. Она осталась целой, только один скат пробило осколком. Выбрался из воронки и водитель. Выглядел он комично — с головы до ног мокрый и грязный. Завистливо глядя на нас, Ваня сказал:
— Так вы же мне говорили, товарищ генерал, что в старую воронку снаряд не попадает, а сами в нее не полезли...
Но меня занимали более серьезные вещи: враг просматривает дорогу.
На КП 343-го, куда мы добрались без приключений, я спросил у командира полка майора И. В. Кулика:
— Откуда противник может видеть район ваших тылов?
— Только с безымянной высоты у озера Рудо, — ответил Иван Васильевич.
— А вы не думали, как ее захватить?
— Думали, конечно, да непростое это дело...
— Что ж, подумаем вместе.
Так возникали задачи по совершенствованию нашей обороны.
Неясной была и группировка гитлеровцев, характер их обороны и намерения. С трудом подвозились боеприпасы и продовольствие: через контролируемую врагом горловину мешка по одной разбитой дороге за ночь не могло пройти достаточно транспорта, и мы часто сидели на голодном пайке. Быт людей тоже нужно было устраивать: в ноябре на северо-западе уже холодно, а бойцы укрывались в плохоньких траншеях, в которых закрепились, выйдя на рубеж.
Времени для решения этих задач потребовалось немало. Целые сутки подчас проводили офицеры управления дивизии в частях и подразделениях. Тогда я поближе познакомился и с начальником политотдела Михаилом Петровичем Ломоносовым.
В работе с людьми, направленной на выполнение конкретных задач, Михаил Петрович видел главное призвание политработника. Мысль, конечно, верная. Но я считал, что политотдел и штаб должны трудиться в частях вместе, как бы дополняя друг друга. Разумеется, каждый из офицеров будет выполнять свои специфические задания, но, когда необходимо, следует объединять усилия. Так я и сказал Ломоносову, как только увидел, что деятельность штабников и политработников в частях организована раздельно. Он согласился со мной, и уже в первой совместной поездке в полк мы все убедились, как важны такие контакты.
Политаппарат соединения был скомплектован из двух политотделов бригад, на базе которых формировалась дивизия. Политработники, это было сразу видно, умело использовали накопленный опыт первого периода войны и работали с огоньком. Ставя какие-либо конкретные задачи, подполковник Ломоносов в то же время давал подчиненным полную свободу в выборе форм работы. Это приучало их к самостоятельности и инициативе. Особенно запомнились мне секретарь партийной комиссии подполковник С. И. Ковалев и помощник начальника политотдела по комсомольской работе майор П. Д. Бублик.
Ковалеву я несколько раз давал поручения в ходе боя, в очень сложной ситуации, и он спокойно, настойчиво выполнял любое дело. Руководил ли подполковник Ковалев эвакуацией раненых или контролировал подвоз боеприпасов передовым подразделениям, я знал, что на него можно положиться. Он был по-своему строг, но справедлив, не мелочен, и коммунисты дивизии искренне уважали секретаря парткомиссии. Вскоре за боевые отличия С. И. Ковалев был награжден орденом Отечественной войны II степени.
Майор Бублик был работником, как говорится, другого плана. Молодой, энергичный, жизнерадостный, он подкупал непосредственностью своих суждений и непринужденностью, с которой держался с людьми.
В частной операции по захвату безымянной высоты у озера Рудо, которую мы вскоре организовали, вместе с бойцами 343-го полка участвовал и Бублик. Он одним из первых ворвался на вершину, а потом доложил, что высота наша. За проявленную храбрость комсомольский вожак был награжден орденом Красного Знамени.
Надо сказать, что комсорги всегда стремились быть на самых горячих местах, часто проявляя отчаянную храбрость и боевую инициативу. И это понятно — ведь каждый из них хотел быть примером для комсомольцев. А как вести их за собой, если ты сам пассивен в бою и даже еще не заслужил награду?
И на полковых комсоргов Петра Бородина, Дмитрия Майорова, Григория Фридлянда равнялись гвардейцы, идя в атаку. Первый, к примеру, даже будучи раненным, заменил в бою выбывшего из строя командира роты. Бесстрашно сражался комсорг батальона Валиев, ставший впоследствии Героем Советского Союза, и многие другие.
Вскоре я достаточно хорошо познакомился с бойцами и командирами дивизии, их нуждами и настроениями, традициями соединения.
119-я гвардейская была сформирована в начале октября 1943 года из 11-й и 15-й гвардейских стрелковых бригад, флотских по своему составу, в Калининской области. Моряки-гвардейцы в рядах 64-й армии осенью и зимой 1942 и 1943 годов участвовали в боях под Сталинградом и на Северо-Западном фронте. Было в дивизии немало ветеранов морских бригад, не расстававшихся с тельняшками и бескозырками. Они являлись ядром соединения, пропагандистами славных традиций моряков, заслуживших высокое звание гвардейцев, показывали пример крепкой спайки и высокой дисциплины. Отлично командовал батальоном в 344-м гвардейском стрелковом полку моряк-ветеран капитан 3 ранга А. А. Осекин.
В начале ноября 1943 года после 150-километрового марша дивизия с ходу вступила в бой западнее Невеля в районе Дербиха, форсировала реку Уща и освободила 53 населенных пункта. К исходу 16 ноября соединение прочно оседлало шоссе Опочка — Невель в районе Усть-Долоссы, заняв оборону на широком фронте. Надо сказать, что такой вид обороны чреват угрозой прорыва. Уменьшенная плотность огня, малые резервы и солидные расстояния, которые им приходится преодолевать для проведения контратак, часто создавали критическую обстановку.
Но не зря говорится, что «голь на выдумки хитра». В каждом подразделении были разработаны специальные планы прикрытия занимаемых рубежей частью сил и огневых средств. Высвободившиеся подразделения можно было бросить в контратаку на угрожаемом направлении. Имелись и планы использования специальных подразделений, которые собирались по тревоге и вводились в бой только в исключительных случаях, на самых важных участках.
Вскоре в полосе дивизии удалось оборудовать прочные узлы обороны с развитой системой траншей и ходов сообщения полного профиля, добротные землянки для отдыха и обогрева. Дивизионный инженер подполковник И. Г. Приходько редко бывал на командном пункте, проводил все свое время в частях, руководя оборонительными работами.
Настойчиво трудился и подполковник В. Г. Черноусов. Он проявил себя очень энергичным и опытным офицером, умело руководил всей сложной работой тыла. Непреложным правилом стало трижды в день накормить людей горячей пищей и два раза привозить на передовую чай. Регулярно начала работать баня. Мы получили и раздали обувь и обмундирование по зимнему плану. Все это заметно подняло настроение бойцов и командиров.
Когда основные оборонительные работы были завершены, мы занялись боевой подготовкой. Известно, что оборона — это вид боя, в ходе которого создаются возможности для наступления. Нужно учить войска всему, что может потребоваться в ближайшее время. У нас, в условиях лесисто-болотистой и озерной местности, это прежде всего умелый маневр по обходу и охвату противника, бой в лесу и ночью, организация и осуществление взаимодействия.
Командиры частей выводили на несколько дней в тыл для обучения вторые эшелоны и резервы, а затем заменяли ими передовые подразделения.
Понемногу поступало и пополнение. Его мы готовили отдельно, а потом тщательно распределяли по подразделениям, замещая в первую очередь ведущие специальности в ротах и батареях.
В такой обстановке мы встретили новый, 1944 год. Позади остались Сталинград, разгром гитлеровцев и их пособников на Дону, Курская битва. Приближалось время полного изгнания захватчиков с нашей земли.
В начале января меня вызвали на командный пункт 3-й ударной армии. Генерал Н. Е. Чибисов в присутствии командующего фронтом генерала армии М. М. Попова проинформировал меня о предстоящем наступлении{6}. Разумеется, информация была самой общей. Лишь позднее я узнал, что в готовившейся операции войскам 2-го Прибалтийского фронта предстояло активными действиями под Новосокольниками сковать 16-ю армию немцев, не допустив переброски ее соединений под Ленинград, где в то время развертывались операции Ленинградского и Волховского фронтов по полному деблокированию города и освобождению Ленинградской области.
Вернувшись на командный пункт дивизии, я узнал о приказе командира корпуса сдать занимаемую нами полосу обороны, совершить марш и к 8 января сосредоточиться в районе Ломоносово, Ольховка, Мерники в готовности с утра 12 января к наступлению. Времени на все давалось около трех суток. Его еле хватало для проведения рекогносцировок, организации взаимодействия, управления, боевого и материального обеспечения и, в какой-то мере, доразведки противника.
Исходное положение для наступления дивизия заняла в полосе обороны 115-й стрелковой, сменив ее на участке прорыва. От предшественников мы получили схему вражеской обороны, которая, однако, вызывала сомнения, и не только потому, что была показана малая глубина и небольшое количество выявленных целей. Сведения оказались устаревшими. Решающие районы, и в частности высота 182,4 на левом фланге дивизии, разведывались слабо. Совсем неясной представлялась противотанковая система гитлеровцев. Это при ограниченности маневра в условиях лесисто-болотистой местности совсем недопустимо.
Нам пришлось до начала наступления вести самое тщательное наблюдение за противником, чтобы уточнить и пополнить полученные сведения.
О своих сомнениях я доложил командиру корпуса, который, видимо, говорил об этом с командармом. Он решил провести разведку боем. На нашем участке ее осуществили силами двух стрелковых рот. Разведка лишь частично уточнила истинное начертание переднего края немцев. Появилось около двадцати новых целей. А многие цели на полученной нами схеме не подтвердились. Пока оставалась неясной система противотанковой обороны врага. Словом, можно было ждать многих сюрпризов.
Нам предстояло прорвать долговременную оборону противника на фронте 3 километра и во взаимодействии со своими соседями — 326-й и 150-й дивизиями — овладеть Пустошкой.
К началу наступления дивизия имела менее половины своего штата. Однако достаточные средства усиления обещали успех. В первом эшелоне наступали 343-й полк майора И. В. Кулика и 344-й полк майора М. М. Комарова, во втором — 341-й полк подполковника А. А. Рыжакова.
Прорыв мощной обороны врага при слабом знании его огневой системы требовал от нас глубокого построения боевых порядков. Однако стрелковые полки насчитывали всего по два неполных батальона из двух стрелковых рот по 50–60 человек и наступали в одном эшелоне, располагая небольшим резервом. Зато дивизия имела боевой порядок в два эшелона и в резерве учебный батальон.
Утром 12 января после 40-минутной артподготовки части пошли в атаку. Вскоре командир 343-го майор И. В. Кулик доложил, что полк прорвал первую позицию противника и подошел к высоте 182,4, но развить успех нечем, поскольку оба батальона наступают в первом эшелоне.
С НП дивизии местность на левом фланге просматривалась не полностью (он располагался ближе к правому флангу, где наносился главный удар). Не допуская мысли, что командир полка не разобрался в обстановке и доложил неточно, я приказал А. А. Рыжакову развивать успех 343-го полка.
Выйдя броском в указанный район, полк Рыжакова с ходу вступил в бой. И тут стало ясно, что первая позиция не прорвана, что враг полностью не подавлен и ожесточенно сопротивляется. В этом я убедился и сам, приехав на наблюдательный пункт к майору Кулику.
Тем временем на правом фланге подразделения 344-го полка вклинились в первую позицию немцев и тоже остановились, так как были малочисленны и слабы. Введенный в бой учебный батальон не изменил обстановки.
Закончился короткий зимний день. За ночь гитлеровцы перегруппировали свои силы и с утра сами перешли в наступление. Последовали одна за другой две крупные атаки.
Особенно тяжело сложилась обстановка в учебном батальоне.
Противник сосредоточил на узком участке сильную группировку пехоты и танков, и ему удалось несколько потеснить центр боевого порядка батальона. Однако учебная пулеметная рота капитана Н. В. Токарева и батарея 45-миллиметровых орудий, занимавшие позицию на фланге батальона, остались на месте. Мощный огонь шести станковых пулеметов прижал к земле вражескую пехоту, а четыре орудия за несколько минут подбили три головных танка. Остальные машины, маневрируя и ведя огонь с ходу, поспешили уйти за укрытия. Атака врага была остановлена.
Вскоре я получил приказ о повторном переходе в наступление. После 15-минутной артподготовки части снова бросились в атаку, но вперед не продвинулись. С такими же результатами закончились бои и у наших соседей.
Ясно, что мы слабо знали противника. Двухсуточные бои показали, как далеки мы были от истинного представления о его огневой и противотанковой системе, расположении резервов и характере обороны в целом.
Недостаточными были и наши силы. Наступая двумя эшелонами, мы располагали на фронте 3 километра лишь восемью ротами по 50–60 человек. Этого было совсем мало. Надежда на то, что нехватка людей будет возмещена средствами усиления, не оправдалась.
Полками дивизии руководили энергичные, но молодые офицеры. Командира 343-го полка майора И. В. Кулика я знал еще по 25-й гвардейской дивизии. Он участвовал в захвате сторожевского плацдарма, а потом уехал на учебу. На разборе операции с командирами частей я откровенно высказался о причинах неуспеха, подчеркнув вину командира 343-го полка и его штаба, которые плохо следили за ходом боя и нетвердо управляли им. Но, видимо, всем нам, как и майору Кулику, еще не хватало опыта ведения боевых действий в подобных сложных условиях.
Уже к концу 1943 года у нас появились возможности повышения плотности артиллерии на километр фронта. Наступление пехоты проводилось за одинарным и двойным огневым валом. Артиллерия создавала перед наступающими подразделениями как бы стену из разрывов снарядов. Каждые 3–4 минуты она, эта стена, перемещалась вперед по рубежам, ведя за собой на безопасном удалении танки и пехоту. Бойцы, следуя за огневым валом, вели на ходу огонь из стрелкового оружия, подавляя противника непосредственно перед собой.
Поэтому у нас начались напряженные занятия по организации наступления за огневым валом. Проводились они не только с бойцами, но и с командирами корпусов и дивизий на картах и рельефных планах в штабе армии и фронта. Словом, учились все.
Во второй половине января 1944 года мы готовились к наступлению. Несмотря на отдельные неудачи, в то время все жили радостью побед под Ленинградом и Новгородом, где войска Ленинградского и Волховского фронтов окончательно освободили город Ленина от вражеской блокады.
Войска нашего фронта в то же время захватили станцию Насва и перерезали железную дорогу Новосокольники — Дно, а 29 января освободили город Новосокольники. Своими активными действиями они сковали 16-ю армию немцев, не допустив переброски ее войск под Ленинград и Новгород.
25 января дивизия перешла в подчинение 10-й гвардейской армии и вошла в состав 7-го гвардейского стрелкового корпуса, которым командовал генерал-майор М. А. Сиязов. Командующего 10-й гвардейской генерал-лейтенанта М. И. Казакова я знал по Воронежскому фронту. Членом Военного совета армии был полковник Ф. Г. Ткаченко.
Мы совершили двухдневный марш в район Больших Наричей, что в 26 километрах северо-западнее Невеля. Наступление началось в последний день января. Силами 10-й гвардейской и 22-й армий следовало разгромить новосокольническую группировку противника.
В этой операции 119-я гвардейская наступала в первом эшелоне 7-го гвардейского корпуса. Две недели учебы — время, достаточное для изучения врага, — сказались и на результатах боев. В первый же день 344-й полк М. М. Комарова и 343-й И. В. Кулика решительной атакой вслед за огневым валом прорвали позицию противника и, продвигаясь вперед, овладели сильным опорным пунктом в Климентьевке. Быстрый прорыв избавил нас от больших потерь и создал условия для развития успеха. Уже на третий день операции наши части перерезали в районе Абово железную дорогу Новосокольники — Пустошка, завершив взламывание первой полосы обороны гитлеровцев.
Используя преимущества для обороняющихся лесисто-болотистой местности, враг ожесточенно сопротивлялся. В тот день юго-восточнее станции Маево мы заняли сельцо Юрково — всего шесть сожженных домов. За него шел тяжелый бой, и, докладывая мне обстановку, командир 341-го полка Рыжаков сказал, что в районе Юрково, видимо, находился командный пункт вражеского полка. Так и было.
К вечеру в 14 благоустроенных немецких блиндажах разместился командный пункт дивизии. Поздно ночью, когда бой несколько затих, я приехал туда, чтобы сделать необходимые распоряжения и немного отдохнуть. Но не успели мы поговорить с начальником штаба, как над нами стали рваться тяжелые мины. Блиндаж задрожал, свет погас. Я схватил трубку телефона, чтобы узнать, в чем дело, но связь не работала. Капитан Козырь выскочил наружу и, вернувшись, доложил, что гитлеровцы ведут огневой налет.
А ведь мы знали: оставляя свои командные пункты, немцы, как правило, их минировали, а потом, зная координаты, обстреливали или бомбили. Но... пересилило желание быстрее попасть в тепло и хоть немного отдохнуть. На войне же ни на что скидок нет. За все, что сделаешь не так, приходится расплачиваться по полному счету. Хорошо еще, что обошлось без серьезных потерь. Пришлось нам срочно перемещаться. Ночь опять прошла без сна.
Бои на этом направлении продолжались до 16 февраля. Враг ожесточенно сопротивлялся, неся большой урон в людях, вооружении и технике. Немалые потери понесли и мы. 31 января прямым попаданием снаряда убило заместителя командира дивизии по политчасти Михаила Петровича Ломоносова. Мы были потрясены этим горестным событием и долго не могли привыкнуть к мысли, что этого замечательного человека уже нет среди нас. Мне вспоминалось часто, как, знакомясь с дивизией, я не раз бывал в частях вместе с Михаилом Петровичем. И стоило ему появиться среди гвардейцев, как лица их теплели, к нему тянулись взгляды людей, ему адресовались их улыбки. «За что так любят его солдаты?» — думалось тогда. Потом понял: Михаил Петрович часто бывал в частях и непосредственно на передовой, в ротах и батареях. Солдаты знали его, шли к нему с открытой душой и верили ему беззаветно. Тепло, душевно напутствовал он их перед боем. И теперь вот смерть настигла подполковника Ломоносова, когда он обходил первую траншею перед атакой. Я видел, как четыре гвардейца несли на плащ-палатке его изуродованное тело. Суровые, с думами, ожесточенными войной, они скорбно молчали. Но если бы на глазах закаленных бойцов появились слезы, никто бы не удивился.
В ходе боев мы два раза получали пополнение по 200–300 человек. Велик был соблазн направить людей в сильно поредевшие стрелковые роты. Однако начальник строевого отделения гвардии капитан Н. Д. Якушков доложил, что половина новичков — необстрелянная молодежь. Так что в роты мы направляли опытных бойцов, прибывших из госпиталей, а молодых придерживали во втором эшелоне, организовав с ними занятия. Эту работу правильно оценили и те, кто был на передовой, и сами молодые солдаты, которые вскоре вошли в строй и отлично воевали.
Хотя в целом задачи операции, поставленные перед войсками, остались невыполненными, главная ее цель — сковать 16-ю армию немцев — была достигнута. Противник очистил новосокольнический выступ, а рубеж, на который мы вышли, создавал значительно лучшие условия для дальнейшего наступления.
В ночь на 24 февраля начался наш марш в исходный район для наступления на новом направлении. В предстоящей операции 10-я гвардейская и 3-я ударная армии должны были прорвать оборону противника юго-восточнее Пустошки, овладеть переправами на реке Великая севернее Идрицы и выйти на рубеж Опочка, Зилупе.
119-й гвардейской совместно с 1183-м стрелковым полком 312-й стрелковой дивизии генерал-майора А. Г. Моисеевского при поддержке всей артиллерии и минометов корпуса нужно было обеспечить правый фланг ударной группировки армии и освободить город Пустошка. Быть в готовности к наступлению предписывалось к вечеру 26 февраля. Атака намечалась утром следующего дня.
Как только мы пришли в район, противник усилил активность своей артиллерии, осуществлял днем огневые налеты, а ночью вел беспокоящий огонь и плотно освещал местность перед своим передним краем. Особенно сильный обстрел гитлеровцы устроили 26 февраля. Мы подумали тогда, что они могли заподозрить наше сосредоточение, а может быть, и знать о нем... Если так, то за ночь противник может оставить первую позицию и, отойдя в ближайшую глубину, встретить нас оттуда уничтожающим огнем. Если соотношение сил, по оценке немцев, для них угрожающее, они могут отойти и на более дальний рубеж, обманув нас активным огнем своей артиллерии и выиграв время для создания за собой зоны выжженной земли и заграждений. Подумывал я и о том, что гитлеровцы, возможно, сами готовят с утра атаку, как это случалось уже не раз.
Нужен пленный, но его нет. Значит, надо усилить наблюдение за противником, а ночью выдвинуть к его переднему краю группы для подслушивания. Одновременно следует готовиться к наступлению и преследованию в ночных условиях. Своими мыслями я поделился с начальником штаба полковником И. М. Белогуровым, сменившим на этой должности В. С. Макарова, и новым начальником политотдела М. А. Колпаковым. Оба согласились с моими выводами.
Командирам полков М. М. Комарову и А. А. Рыжакову, наступавшим в первом эшелоне дивизии, а также командиру 325-го артиллерийского полка И. Я. Мирашову было приказано усилить наблюдение, а с наступлением темноты выслать вперед от стрелковых рот первого эшелона слухачей и обо всем подозрительном немедленно докладывать на КП. В 344-й полк выехал начальник разведки дивизии майор В. И. Романенко, а в 341-й он послал своего помощника.
После снежной метели, бушевавшей два дня, установилась тихая погода. К вечеру подморозило. Стемнело. С наблюдательного пункта все вокруг казалось белым, лишь леса выделялись темными массивами. Гитлеровцы начали освещать местность ракетами, вели редкий огонь из дежурного стрелкового оружия, артиллерии и минометов.
Выдвинутые вперед слухачи докладывали: «У врага тихо».
Полночь. Надо было хоть немного отдохнуть... Проснулся я словно по сигналу, взглянул на часы: два часа ночи. Зашел адъютант Козырь:
— У телефона майор Романенко.
Начальник разведки, а вслед за ним и командир 344-го полка доложили: слухачи отметили шум моторов в глубине, а ближе к переднему краю противника — скрип саней, позвякивание снаряжения и приглушенный говор. Вызванный командир левофлангового полка А. А. Рыжаков сообщил, что тоже сидит у телефона и что его слухачи докладывают: «У немцев тихо». Передовые наблюдатели артиллеристов подтвердили — шум моторов слышен только перед 344-м полком.
Приказав начальнику штаба поднять части дивизии и готовить их к наступлению ночью, я доложил обстановку новому комкору генерал-майору Б. К. Колчигину. Он одобрил решение, но предупредил, что поговорит еще с командармом, а потом мне позвонит. На переговоры и уточнения ушел час. В три часа командир корпуса передал приказ генерал-лейтенанта М. И. Казакова: «В 3.30 после короткого, но мощного артналета всеми силами атаковать противника».
Через несколько минут Рыжаков доложил, что и перед его участком слышен шум моторов. Обстановка прояснилась.
Мы приказали оттянуть слухачей. Командиры полков доложили о готовности. Наконец команда: «Огонь!» Началась атака.
То, что я увидел за передним краем врага, когда переходил на следующий наблюдательный пункт, убеждало — гитлеровцев мы захватили врасплох. В глубоком снегу валялись десятки убитых фашистов, на поле боя догорали танки и самоходные орудия, на дороге стояли разбитые машины. Все носило следы поспешного бегства гитлеровцев — брошены были не только пушки и минометы, но и кухни.
Наши части пробивались через леса и болота, с ходу преодолевая многочисленные заграждения врага, стремясь не допустить его отхода к Пустошке. Пройдя за день с тяжелыми боями 26 километров, дивизия во взаимодействии с 1183-м полком к вечеру заняла город. Сколько людей недосчитались бы мы на этих километрах, если бы не наша внезапная ночная атака, разрушившая планы врага!
Однако дальше развить успех не удалось. Противник остановил нас за Пустошкой на заранее подготовленном рубеже с развитой системой опорных пунктов, прикрытых проволочными заграждениями и минными полями.
Наступила ночь, надо было привести в порядок части, дать людям отдохнуть и подкрепиться.
В боях за Пустошку отличились многие. Начальник штаба 1-го батальона 343-го полка старший лейтенант А. А. Баранов при отражении натиска гитлеровцев личным примером поднял в атаку гвардейцев. Ведомые офицером, они уничтожили большую группу фашистов, а остальных обратили в бегство. Баранов не покидал поле боя до тех пор, пока не был тяжело ранен.
Санинструктор этого батальона Нина Казакова весь день под огнем врага оказывала первую помощь воинам. Многим из них она спасла жизнь.
Я подъехал к И. В. Кулику, который развернул свой наблюдательный пункт на высоте неподалеку от дороги. В бинокль была видна цепь головной роты. К ней на специальных салазках по снегу подтягивали 45-миллиметровую пушку. Расчет, пробираясь ползком, толкал ее перед собой. Другое орудие взвода стояло невдалеке за сугробом и огня не вело. Я спросил командира полка:
— Кто командует взводом сорокапяток и почему второе орудие не ведет огня и не поддерживает роту?
— Взводом командует лейтенант Мазур, — ответил Иван Васильевич, — а почему орудие молчит, сейчас разберемся.
В этот момент на стороне противника из-за высотки показалось самоходное орудие. Едва оно успело сделать единственный выстрел, расчет 45-миллиметрового орудия, стоявшего за сугробом, ответил двумя, и самоходка завертелась на перебитых гусеницах. Позже командир взвода лейтенант Мазур рассказал мне, что расчет пушки приметил орудие за укрытием и ждал его появления. Это была, конечно, главная цель, и командир взвода принял правильное и смелое решение. Выбрать наиболее важную цель в ходе боя — непростое дело. Подавив самоходку врага, лейтенант Мазур открыл дорогу всей роте.
К этому времени подошли главные силы батальона. Его поддерживал 3-й дивизион 325-го артиллерийского полка, которым командовал капитан М. А. Чебатуркин. Уже через пять минут подразделение открыло меткий огонь по гитлеровцам. Наши роты развернулись в цепь и, стреляя на ходу, броском начали обходить врага. Огонь с его стороны вскоре прекратился. И невооруженным глазом стало видно, как гитлеровцы в беспорядке выскакивали из траншей и бежали к своим машинам, но туда уже выходили наши правофланговые роты. Передовой отряд на плечах отходящего врага ворвался в Пустошку.
Итоги этого небольшого боя вызвали во мне радость не только потому, что он закончился успешно. Главное — здесь были видны по-настоящему грамотное взаимодействие артиллеристов и стрелковых подразделений, мастерство командиров и хорошая выучка бойцов.
В Пустошку я приехал к вечеру. Печально выглядели руины небольшого городка, взорванного фашистами. Сохранилась только городская больница, хитро заминированная врагом. Гитлеровцы рассчитывали, что единственное уцелевшее здание займет какой-нибудь большой штаб и найдет в нем свою гибель. Но наши саперы раскрыли этот коварный замысел, и скоро у дверей здания появилась лаконичная надпись: «Мин нет».
Поздно вечером мы узнали, что ранен наш командир корпуса генерал-майор Б. К. Колчигин. Он подорвался на мине, когда разместил свой НП на бывшем командном пункте немцев. С именем Богдана Константиновича у меня были связаны воспоминания моей военной юности. Когда я учился в Академии имени М. В. Фрунзе, начальником кафедры тактики был комдив Б. К. Колчигин. Большой знаток своего дела, кадровый военный, опытный педагог, он пользовался большим авторитетом среди слушателей и преподавателей.
Всю ночь вражеская авиация висела над Пустошкой. Артиллерия гитлеровцев вела изнуряющий огонь, не позволяя бойцам сомкнуть глаз. Расчет врага был прост: не дать нам отдохнуть. Во всяком случае, наши дальнейшие попытки прорвать оборону противника успеха не имели. Гитлеровцы здесь были намного сильнее нас.
Потом опять двухсуточный марш, и 9 марта дивизия вышла для наступления на другом направлении в район Ружьи, северо-восточнее Пустошки. Надо сказать, что переброска соединения с одного направления на другое была слишком частой и не всегда приносила оперативный успех. Так произошло и на этот раз. Гитлеровцы, видимо, установили сосредоточение наших войск и открыли сильный артиллерийский огонь, от которого части несли довольно большие потери. В тот день погиб и командир 343-го полка Иван Васильевич Кулик. Потеря такого боевого опытного офицера и славного человека была для нас невосполнимой утратой.
В каком-то звене наша разведка явно недоработала. Вместо того чтобы наступать, нам пришлось неожиданно отражать мощные атаки пехоты и танков противника, поддержанных сильной авиацией. 10 марта части дивизии отбили девять вражеских атак. Бои продолжались и на следующий день. Противник потерял семь танков и до трех батальонов пехоты. Когда мы взяли первых пленных, выяснилось, что они из 12-й танковой дивизии, только что переброшенной в этот район. Гитлеровцы, видимо, собирали силы. И мы удивились, когда они вскоре прекратили атаки и перешли к обороне.
Затем дивизия была выведена из боя и сосредоточена в лесу восточнее Лукино. Прибывало пополнение. Начались дни напряженной учебы. Основой каждого занятия становился добытый нами большой ценой опыт ведения боевых действий в условиях лесисто-болотистой местности.
С офицерами мы тоже провели ряд занятий на материале недавних боев. В частях шли сборы снайперов, истребителей танков, пулеметчиков. В завершение днем и ночью с пополненными ротами и батальонами были проведены комплексные учения, на которых отрабатывалось наступление за огневым валом с боевой стрельбой из всех видов оружия. Молодые необстрелянные солдаты после учений, кажется, чувствовали себя увереннее.
25 марта был получен приказ на марш, и через два дня мы отправились в полосу 1-й ударной армии северо-западнее Новоржева. Частям предстояло пройти 235 километров по разбитым, начавшим таять дорогам. Марш в распутицу протекал медленно и тяжело...
Только в ночь на 7 апреля мы сменили 208-ю стрелковую дивизию на плацдарме реки Великая, у холмистой гряды, которая на картах была помечена как Чертова гора. Отсюда наутро должно было начаться наше наступление.
В этой операции 2-й Прибалтийский фронт во взаимодействии с частью сил Ленинградского фронта выполнял задачу по разгрому островской группировки противника. 119-я гвардейская продолжала входить в состав 7-го гвардейского корпуса, которым теперь командовал генерал-лейтенант Ю. В. Новосельский. Корпус наступал в первом эшелоне 10-й гвардейской армии в направлении Юхново, Манино с ближайшей задачей прорвать вражескую оборону, перерезать шоссе Опочка — Остров и лишить противника его основной рокады с твердым покрытием, что было очень важно в связи с надвигавшейся распутицей.
Операция оказалась неудачной с самого начала. Враг установил нашу перегруппировку и своевременно усилил свои войска. В ответ на полуторачасовую артиллерийскую подготовку, проведенную нами, гитлеровцы открыли значительно более мощный огонь. Над полем боя вскоре появилась вражеская авиация. Она бомбила части, изготовившиеся к наступлению, и вторые эшелоны. Наши неоднократные атаки, не получавшие развития, захлебывались.
Второй день наступления запомнился мне особо. В перерыве между атаками мы вместе с командующим артиллерией дивизии гвардии полковником Н. А. Кудрявцевым зашли в блиндаж нашего НП, чтобы дать указания по подготовке очередной атаки. Начинж дивизии И. Г. Приходько докладывал об инженерном обеспечении предстоящего боя, Н. А. Кудрявцев, сидя напротив меня, отдавал по телефону распоряжения артиллеристам. Во втором отделении блиндажа работали связисты. Неподалеку прилег отдохнуть адъютант И. Г. Козырь, не спавший всю ночь.
Вдруг послышался глухой удар и треск трехслойного наката блиндажа. Сломанные бревна обрушились на Приходько, и он упал замертво. Охнул, свалившись набок, Кудрявцев: на него упала часть наката. Из отсека связистов тоже доносились крики и стоны.
Стало темно. Только узкая щель пропускала снаружи свет. Разрушенный накат лишь навис надо мной козырьком, не причинив ни мне, ни адъютанту никакого вреда. Я бросился к Приходько — мертв. К Кудрявцеву добраться было невозможно. Сквозь щель послышался шум, удары лопат о землю, потом чья-то команда: «Вытаскивайте скорее людей». Когда в расчищенном проеме показались солдаты с лопатами, я приказал им вынести Приходько, Кудрявцева и раненых связистов, а сам вместе с Козырем выбрался наверх.
У блиндажа стоял командир 341-го полка полковник В., С. Тюриков, сменивший раненого А. А. Рыжакова. Часть вышла во второй эшелон дивизии, и его НП был неподалеку. Он сказал, что видел, как во время налета бомба попала в наш блиндаж, но не взорвалась, а лишь пробила накат и ушла в землю.
— Возможно, — добавил Тюриков, — она замедленного действия.
Из разрушенного блиндажа вынесли тело Ивана Григорьевича Приходько. Тяжело раненный полковник Кудрявцев был без сознания. Среди связистов также были убитые и раненые.
Между тем кто-то уже сообщил командиру корпуса и генерал-лейтенанту М. И. Казакову о случившемся, и командарм вызвал меня к телефону. Я доложил обо всем и добавил:
— Перехожу на наблюдательный пункт командира полка. Продолжаю руководить боем.
— Ну и счастливый же ты! — как-то не очень весело сказал Михаил Ильич. — Теперь жить тебе сто лет, не меньше.
Я горько улыбнулся, вспомнив, что это уже не первое такое пожелание, а вероятность осуществления предсказаний в условиях войны весьма призрачна.
Наши атаки продолжались и на следующий день, но сложившаяся обстановка, плохое состояние дорог, затруднявшее подвоз боеприпасов, не обеспечивали дальнейшего ведения операции, и ее пришлось прекратить.
Это заставило призадуматься многих. Критически анализируя боевые действия, нетрудно было прийти к выводу, что причина неудачи не только в силе врага. Ведь к тому времени наши войска громили его на всем советско-германском фронте. Видимо, допускались ошибки в оценке противника и организации наступления.
Частые передислокации по одиночным и плохим дорогам оказывались длительными и тяжелыми. Да и сохранить такие передвижения в тайне очень трудно. Получалось, что противник вместе с нами готовился к предстоящей операции. Были недостатки в разведывательной деятельности войск и штабов. Враг оказывался слабо изучен разведкой соединений, стоявших в обороне, а при подготовке наступления о его передвижениях за линией фронта мы, очевидно, знали не все. Так было и в этой операции.
Перед частями дивизии решающими пунктами являлись село Стержнево и высоты 94,4 и 96. Их захват создавал значительно лучшие условия для нашей обороны и обеспечивал хорошее исходное положение для наступления, которое, как мы надеялись, не за горами.
А что, если захватить эти пункты внезапной ночной атакой? Мы считали, что сразу после отражения крупного наступления противник вряд ли был настороже. Поэтому ночная атака, будучи во всех отношениях внезапной, должна принести успех. Доложив об этом замысле командиру корпуса генералу Ю. В. Новосельскому и получив его согласие, а также дополнительные указания, мы стали готовиться к нанесению удара.
Четверо суток днем и ночью командиры подразделений и частей, разведчики и снайперы, артиллеристы и саперы выявляли огневые точки врага, уточняли их режим, изучали заграждения перед передним краем, подходы к ним. Оказалось, что огневая система противника заметно изменилась и на переднем крае, и в ближайшей глубине. Почему? Смена частей? Перегруппировка при затишье? Ответить на эти вопросы мог только пленный.
В ночь на 14 апреля группа разведроты захватила «языка» в районе Стержнево. Пленный был из 157-го полка 69-й пехотной дивизии и показал, что в ночь на 12 апреля они сменили части 83-й пехотной дивизии, которая понесла большие потери и отведена в тыл. Наутро мы вывели гитлеровца на передний край. Он показал нам расположение огневых точек своего взвода и соседей, места, где солдаты принимают пищу и отдыхают, пояснил установленный в полку режим. Видя, с какой готовностью пленный все объяснял, стараясь не упустить чего-либо из того, что он знал, я невольно подумал, как изменились психология и поведение немецких солдат. Годы давно похоронили их радужные мечты о победе, навеянные легкими успехами на Западе. На смену пришло единственное стремление — выжить.
Теперь план боя был ясен. Главное — внезапный ночной удар после пятиминутного огневого налета. Село Стержнево, высоты 94,4 и 96 намечалось захватить фланговыми ударами 341-го и 344-го полков. Всю огневую систему противника в пунктах захвата и по соседству с ними мы распределили для уничтожения между орудиями, скрытно поставленными на прямую наводку. Затем с началом атаки большая часть их должна была следовать в боевых порядках стрелковых рот.
Ночами саперы готовили проходы в наших минных полях, тщательно маскируя их. Проходы во вражеских заграждениях намечалось сделать в период артиллерийского налета, который начинали орудия прямой наводки и завершали гвардейские минометы.
В ночь на 16 апреля офицеры управления и частей дивизии тщательно проверяли готовность к атаке подразделений, устраняя на месте недоделки. В полночь я вместе с начальником политотдела М. А. Колпаковым и командующим артиллерией Н. Я. Мирашовым, назначенным вместо раненого Н. А. Кудрявцева, уже находились на наблюдательном пункте.
Стояла теплая сырая погода. Небо было ясным, и туман не поднимался. Мы легко находили назначенные для подразделений ночные ориентиры, я оценивал их видимость и показывал Колпакову. Последние телефонные переговоры с командирами частей — и ровно в два часа раздался залп орудий прямой наводки, затем второй, а вслед — грохот «катюш». Ночное небо озарилось полосами светящихся трасс.
С наблюдательного пункта хорошо были видны разрывы снарядов и мин, загоревшиеся в Стержнево машины врага, взрывы в заграждениях противника. С его переднего края поднялось ввысь несколько осветительных ракет. В их неровном свете стали на мгновение видны наши гвардейцы, уже преодолевавшие проходы в заграждениях. Вскоре до нас донеслось отдаленное «ура», автоматные очереди, аханье сорокапяток...
Бой закончился через два часа. Враг в панике бежал. До рассвета батальоны успели закрепиться на захваченных рубежах. И потом они успешно отразили дневные контратаки противника.
Успех был, конечно, весьма скромным, но гвардейцы ценили его очень высоко: ведь последнее слово в этих боях осталось за нами.
В труде и заботах мы встретили Первомай 1944 года. С легкой грустью вспоминалось довоенное празднование международного дня трудящихся. Как, казалось, давно все это было...
В начале мая командующий 2-м Прибалтийским фронтом генерал армии А. И. Еременко приказал подготовить в 119-й гвардейской показное учение для руководящего состава войск фронта. Наблюдал за тренировками заместитель командующего фронтом генерал-лейтенант М. А. Антонюк. Все шло нормально. Тема для нас не была новой — уже проводилось несколько учений с боевой стрельбой. Ни я, ни генерал Антонюк не ожидали никаких неприятностей. Но они, однако, произошли.
В ходе показного учения, на которое приехал и генерал А. И. Еременко, проводилась прежде всего атака переднего края обороны «противника» пехотой и танками. При этом ставилось условие, чтобы танки и пехота одновременно оказались у первой траншеи «противника».
Однако, когда началась атака, танки несколько вырвались вперед, а пехота отстала. В реальном бою обычно так и бывает. Но так как условия показа не были соблюдены, командующий фронтом приказал учение остановить и перенести его на другое время.
Решение генерала армии А. И. Еременко в отношении меня было довольно суровым: он приказал отстранить меня от командования гвардейской дивизией и назначить командиром негвардейской — 33-й стрелковой.
33-я стрелковая дивизия занимала плацдарм на левом берегу реки Великая в 9 километрах от Пушкинских гор. Он имел по фронту 12 километров и 7 в глубину. В северной части плацдарм вытягивался в сторону деревни Новый Путь, которую занимал противник. Здесь наши позиции находились в непосредственной близости к плацдарму гитлеровцев на правом берегу реки Великая.
Командующий 1-й ударной армией генерал-полковник Н. Е. Чибисов ранее возглавлял 3-ю ударную, в состав которой входила 119-я гвардейская. Он хорошо знал меня, принял очень внимательно, познакомил с обстановкой и подчеркнул, что главной задачей дивизии является прочное удержание плацдарма. Пожелав успеха, командующий отпустил меня. Затем я представился члену Военного совета армии генерал-майору Д. Е. Колесникову, который также отметил важность задачи, которую выполняет 33-я стрелковая.
— Во всем остальном, — сказал он в заключение, — разберетесь на месте.
В штабе 12-го гвардейского стрелкового корпуса комкор генерал-лейтенант Н. Д. Захватаев более подробно познакомил меня с обстановкой в районе плацдарма и обратил внимание на правый фланг дивизии, где гитлеровцы вели себя особенно активно.
Плацдарм на левом берегу Великой, занимаемый 33-й стрелковой дивизией, создавал оперативную угрозу немецко-фашистским войскам на направлении Новоржев, Рига. С него наши части уже предпринимали попытки нанести крупный удар, и потому немцы держали здесь две пехотные дивизии, усиленные танками, артиллерией и поддерживаемые авиацией. Противник не только своим огнем накрывал весь наш плацдарм, но и держал под наблюдением подходы к нему на расстоянии до 20 километров.
Чем ближе мы подъезжали к переправе через Великую, тем чаще попадались свежие воронки от разрывов бомб, снарядов и мин. Дороги были разбиты и раскисли. Дорожные отряды не успевали их ремонтировать. Весенняя распутица была в полном разгаре.
Командный пункт 33-й удачно размещался во впадине на обратном скате Чертовой горы. Блиндажи, врезанные в гору, находились в «мертвом» пространстве от огня артиллерии противника.
За день я успел уточнить обстановку с начальником штаба полковником П. И. Шнейдерманом, поговорил с начальником политотдела полковником А. И. Ораловым и начальником тыла полковником Г. А. Шевелевым. Из всего услышанного самым неприятным было то, что в частях ежедневно выходило из строя от огня врага 15–30 человек.
На следующее утро мы — командующий артиллерией полковник Т. К. Морозов, начальник оперативного отделения подполковник А. М. Сахно, начальник разведки майор И. И. Нестеров и я с адъютантом И. Г. Козырем — отправились в полки.
На наблюдательном пункте дивизии майор Нестеров доложил характеристику противника, а подполковник Сахно — организацию нашей обороны. Потом мы побывали на левом фланге в 73-м полку подполковника Г. Л. Сампетова, который был назначен командиром несколько дней назад. В траншеях — полно жидкой грязи, колодцы для сбора воды переполнены. И хотя противник постоянно вел сильный методический обстрел, солдаты в буквальном смысле разгуливали поверху.
С переднего края мы внимательно осмотрели вражескую оборону. Прикрытая проволочными заграждениями, она казалась мертвой. Лишь после пристального наблюдения кое-где подмечались замаскированные контуры дзотов и блиндажей. Я попросил командира роты, оборонявшей район, а потом и наблюдателей показать огневые точки противника, рассказать о режиме дня и ночи врага. Все ответы звучали неуверенно. Да, противник был изучен слабо... Интересно, с чем мы встретимся на наблюдательном пункте Сампетова?
По дороге туда мы встречали многих бойцов и командиров.
— Почему ходите поверху? — спросил я. — Ведь напрасно несете потери и демаскируете оборону!
— Так грязно же в траншеях, товарищ генерал, а обсушиться негде, — отвечали они дружно, косясь на мои сапоги, доверху вымазанные желтой липкой грязью.
Подполковник Сампетов подробно доложил свое решение на оборону и организацию взаимодействия, сделал вывод о необходимости дальнейшего развития наших инженерных сооружений. Значительно меньше он говорил о противнике, и на многие вопросы ответа мы не получили. После бесед с офицерами и разведчиками и просмотра журнала наблюдения и разведывательной схемы становилось ясным, что наблюдение за противником и разведка в целом здесь велись нецелеустремленно.
— Каковы силы противника перед вами? Батальон, полк, может быть, дивизия? Вдруг они вас завтра атакуют? — спрашивал я офицеров-разведчиков. — Неужели на участке полка у гитлеровцев только два орудия и минометная батарея? Тогда почему каждый день потери? Когда выявлены эти огневые точки? Возможно, их уже нет, а у вас они значатся! Что же — вы будете вести огонь по пустому месту?
Офицеры молчали. Свои претензии я записал в журнал наблюдения. Урок, кажется, был вполне предметным, и я верил, что офицеры сделают из него правильный вывод.
Командиру полка было приказано начать работы по осушке траншей и ходов сообщения, организовать комендантскую службу, запрещающую движение поверху, и улучшить бытовые условия солдат.
Следующие сутки мы провели на правом фланге дивизии, где оборонялся 82-й полк подполковника Д. Я. Жаворонкова. Обстановка здесь была еще сложнее, а ежедневные потери больше. Правый фланг полка находился как бы на острие клина, врезавшегося в оборону противника. Стрелковая рота там занимала позицию в низине, ближе к реке Петь, впадавшей невдалеке в Великую, и простреливалась с плацдарма немцев на правом берегу и со стороны деревни Новый Путь. Днем пробраться в роту было невозможно. Позиция не соединялась траншеей с районом обороны батальона, занимавшего деревню Печане. И мы туда пришли только ночью.
Бойцы и командиры разговаривали шепотом, объясняя это близостью противника, который на голос открывал огонь. А ведь местность и обстановка давали возможность захвата деревни Новый Путь и выхода в тыл немцев на их правобережном плацдарме. Я приказал подполковнику Жаворонкову соединить участок роты с обороной полка насыпным валом, чтобы за ним можно было скрытно передвигаться.
Последующие дни ушли на знакомство со вторым эшелоном — 164-м полком подполковника И. Г. Николаева, 44-м артиллерийским полком подполковника И. Д. Мусатова, другими частями. Одновременно я старался хорошо изучить новую для меня местность — без этого командовать соединением невозможно.
Пришло время собрать офицеров штаба, командиров частей и их заместителей. Накануне я обговорил с начальником политотдела и начальником штаба сложившиеся у меня впечатления и выводы. Оба согласились со мной, так что на совещании было несложно наметить необходимые меры по устранению недостатков и определить, что, кому и в какие сроки следует сделать и проверить.
Усиление инженерных работ в полосе дивизии противник не мог не заметить. Какие выводы он сделал для себя? Вскоре мы о них узнали. Гитлеровцы участили артиллерийские и минометные налеты, а ночью чуть ли не постоянно освещали местность перед своим передним краем. Со временем, видимо убедившись, что мы лишь совершенствуем свою оборону, они резко сократили огневые налеты, но вели себя настороженно. Наши потери значительно снизились. Люди передвигались только по ходам сообщения. Армейская артиллерия стала последовательно «наваливаться» на батареи противника.
Были упорядочены быт и обеспечение наших подразделений, устранены недостатки в изучении противника, в тылах полков днем и ночью шли учения, обеспечивавшие подготовку к наступлению...
6 июня мы узнали о начавшейся высадке союзников в Нормандии. Второй фронт открыт. Это событие вдохнуло в нас новые силы. Хотя в разгроме фашизма и до открытия второго фронта никто не сомневался, все мы понимали — теперь победоносное завершение войны будет ускорено.
На правом фланге нашей обороны шла кропотливая работа. Готовилась частная операция по захвату деревень Новый Путь и Посад.
Командир 12-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенант Н. Д. Захватаев вскоре стал командовать 1-й ударной армией, сменив Н. Е. Чибисова, назначенного начальником Академии имени М. В. Фрунзе. Он одобрил проведение операции и дал указание командиру 14-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майору П. А. Степаненко поддержать нас, сковав силы гитлеровцев на правом берегу Великой.
В половине восьмого 23 июня после пятиминутного огневого налета две стрелковые роты 82-го полка броском вышли к первой траншее немцев и после короткого рукопашного боя овладели ею. Не давая врагу опомниться и разобраться в обстановке, они стремительно развивали наступление и к 8.20 взяли опорные пункты противника в Новом Пути и Посаде. Всего 50 минут прошло от начала атаки. Внезапность и скоротечность боя принесли успех, но главная задача — удержать захваченные рубежи — была впереди. Ведь гитлеровцы не хуже нас понимали важное тактическое значение потерянных ими пунктов.
В 11.00 последовала первая контратака гитлеровцев на Посад, а вслед за ней и вторая — на Новый Путь. Немцы несколько потеснили нас, но введенные в бой батальон 164-го полка и рота автоматчиков 82-го полка восстановили положение. В течение дня было отражено еще три атаки вражеской пехоты и танков. За день боя гитлеровцы выпустили по этому району около 3000 снарядов и мин, однако успеха не добились.
...Шел третий день боев. Атаки противника продолжались. Начертание переднего края в районе Нового Пути и особенно Посада позволяло гитлеровцам нажимать на наши позиции с разных направлений. Утром 25 июня они снова атаковали Новый Путь с двух направлений, а Посад — даже с трех и еще раз получили отпор.
Небольшая вначале операция с каждым днем становилась значительнее. О ней уже знал штаб фронта, она держала в напряжении всю дивизию. Для ее успеха многое сделал командующий артиллерией полковник Т. К. Морозов. Грамотный артиллерист, он хорошо знал не только свою специальность, но и характер общевойскового боя. Находясь на наблюдательном пункте, следя за противником, он неоднократно направлял огонь батарей, чтобы рассеять сосредоточивавшихся для атаки гитлеровцев. Непреодолимой стеной возникал перед вражескими танками и пехотой наш заградительный огонь, а артиллерия, стоявшая на прямой наводке, добивала прорвавшиеся сквозь него машины.
В ночь на 26 июня гитлеровцы дважды пытались вернуть потерянные пункты. Но наши бойцы не теряли бдительности: все оружие было подготовлено к ведению огня ночью и пристреляно по направлениям и рубежам. Атаки противника сразу же захлебывались. Через несколько дней относительного затишья нам удалось даже продвинуться на этом направлении еще дальше и выйти в район слияния рек Петь и Великая.
В этих боях противник понес большой урон. Захваченный в ночь на 27 июня пленный 547-го пехотного полка 83-й пехотной дивизии показал, что их полк, потерявший больше половины своего состава, был сменен другими частями 285-й охранной дивизии.
7 июля 1-я ударная была передана в состав 3-го Прибалтийского фронта, которым командовал генерал-полковник И. И. Масленников. Членом Военного совета фронта был генерал-лейтенант М. В. Рудаков. К тому времени войска 3-го Прибалтийского вышли на ближние подступы к оккупированным немцами Эстонии и Латвии и занимали полосу между Псковским озером и Пушкинскими горами.
Готовилась крупная операция по освобождению советской Прибалтики. В период с 11 по 16 июля был ликвидирован плацдарм немцев на правом берегу Великой. На следующий день войска левого крыла фронта перешли в наступление. Целью его являлся разгром псковско-островской группировки противника и выход в тыл его нарвской группировке, противостоявшей Ленинградскому фронту.
В этой операции 33-я стрелковая дивизия наступала в первом эшелоне 14-го гвардейского стрелкового корпуса. Перед ним была поставлена задача прорвать оборону врага на участке Гараи, Заходы, перерезать шоссе Остров — Опочка и, обходя город Остров с юго-запада, не допустить отхода из него гитлеровцев.
16 июля вечером, накануне общего наступления, началась разведка боем силами одной роты. К тому времени все было готово и для развития успеха главными силами дивизии: батальоны первого эшелона 82-го и 73-го полков находились в исходном положении, командиры — на наблюдательных пунктах.
После артподготовки рота стремительно атаковала противника, ворвалась в первую траншею, захватила высоту 77,8 и начала успешно продвигаться в глубь вражеской обороны. Успеху подразделения во многом содействовал дивизион капитана М. И. Гришина из 44-го артполка, поддерживавший роту. Исключительная точность стрельбы сводила на нет попытки гитлеровцев остановить наступление. Появились условия для ввода в бой главных сил дивизии. Об этом я сразу же доложил командиру корпуса генерал-майору П. А. Степаненко.
Через полчаса начали активные действия первые эшелоны стрелковых полков. 82-й полк, которым теперь командовал полковник В. П. Старков, энергично атаковал противника и к 17.40 захватил опорные пункты на его переднем крае в Чашкино и Касыгино. К этому времени и 73-й полк подполковника Г. Л. Сампетова овладел опорными пунктами в Гаевке и Сатанино. Особенно умело и решительно действовали бойцы 1-го батальона майора В. П. Шолмова. Они первыми атаковали гитлеровцев. К моменту переноса огня в глубину воины броском подошли на 150 метров к переднему краю противника, подавив врага залповым огнем стрелкового оружия и гранатами, и без потерь ворвались в его первую траншею. Бой развивался успешно.
Начинало темнеть. Противник, кажется, стал приходить в себя.
С НП я заметил в деревне Пустохново какое-то движение, ближе к центру появились столбы пыли. Я передал бинокль полковнику Морозову, попросив его проверить мои наблюдения.
— Немцы сосредоточиваются для контратаки. Там их не менее батальона с танками, — подтвердил командующий артиллерией. — Надо готовить огонь...
В стрелковых полках из-за некомплекта людей было только по два батальона. Для захвата Пустохново, важного опорного пункта в глубине вражеской обороны, и обеспечения ночных действий мы решили ввести в бой второй эшелон — 164-й полк. Дивизионный залп «катюш» и огневой налет артиллерии нанесли гитлеровцам в Пустохново большие потери. Разгром их завершил полк И. Г. Николаева, ворвавшийся в село около полуночи. Таким образом, мы вышли ко второму оборонительному рубежу врага.
Всю ночь подразделения готовились к следующему дню. Предстояло совершить перегруппировку частей, смену огневых позиций артиллерии и наблюдательных пунктов, а также уточнить задачи, восстановить взаимодействие, пополнить боеприпасы. Каждая минута была на счету.
Утром 17 июля точно в назначенное время после полуторачасовой артподготовки наши части перешли в наступление, завершили прорыв обороны противника. Пройдя с боями за день около 20 километров, они освободили от гитлеровцев 30 населенных пунктов. Достигнутый темп создавал условия для успешного развития операции. Впереди было шоссе Остров — Опочка. Захват его открывал для наших войск рокаду и ряд дорог из тыла к фронту.
На следующий день 33-я стрелковая во взаимодействии с 23-й и 52-й гвардейскими дивизиями нашего корпуса с ходу перерезала шоссе Остров — Опочка на участке Гараи, Ельняны и, обходя город Остров с юга, устремилась к шоссе Остров — Резекне, которое было основной рокадой немцев. Здесь решалась и судьба города Остров. К исходу дня дивизия форсировала реку Синюю в районе Бурлово и вышла к Деменкино.
Через несколько дней на подходе к шоссе Остров — Резекне в районе деревни Пашково расстояние между нами и противником сократилось до 500 метров. Накануне ночью, выйдя в этот район, командиры передовых подразделений не сумели разобраться в обстановке, а когда рассвело, стало очевидным, что была возможность выдвинуться к противнику значительно ближе. Когда на рассвете я подъехал к Пашково, чтобы выбрать наблюдательный пункт, мне приглянулась высотка в нейтральной зоне, имевшая скрытый подход. Там мы и расположились.
Впереди простиралось на редкость ровное для этих мест плато. Оно отлично простреливалось и, следовательно, таило грозную опасность для наступающих. Как преодолеть его без больших потерь? Посоветовавшись с командующим артиллерией полковником Т. К. Морозовым, я приказал командирам полков, чтобы стрелковые подразделения под прикрытием короткого, но мощного огневого налета сблизились с врагом, не давая гитлеровцам времени на выход из укрытий, подавили их огнем, забросали гранатами и атаковали.
Сигнал атаки прозвучал вслед за началом артиллерийского налета. Прокатился гром «катюш» и артиллерии, и взрывы снарядов и мин взметнулись на стороне противника. И вот уже мимо НП в яростном броске устремилась пехота. Через несколько минут мы услышали отдаленное «ура» и залповые взрывы гранат. Наши бойцы ворвались во вражескую траншею. Это был успех! Они перерезали шоссе Остров — Резекне юго-западнее Острова, создав непосредственную угрозу на путях отхода островской группировки гитлеровцев.
На следующий день, взаимодействуя с 16-й танковой бригадой, дивизия прорвала очередной рубеж противника и форсировала реку Утроя. Сравнительно небольшая, она являлась серьезным препятствием для танков и пехоты. Часто форсирование малых рек, безобидно выглядевших на карте, оказывалось совсем нелегким делом и обходилось нам дорого. В тот раз благодаря хорошей подготовке, которую провел в течение ночи саперный батальон майора Бронского, преодоление водной преграды прошло успешно. Тогда же был освобожден город Остров. Враг стал с боем отходить, а мы продолжали продвигаться дальше на запад.
21 июля, уже будучи в Луговской, мы услышали приказ Верховного Главнокомандующего войскам 3-го Прибалтийского фронта, отличившимся при взятии Острова. В их числе была названа и 33-я стрелковая дивизия. Приказ вызвал у нас новый прилив энтузиазма и благодарности, гордости за нашу армию. Мы видели, что наш ратный труд высоко оценен народом, партией и правительством, и это вдохновляло нас в тяжелой борьбе.
Днем части дивизии стремительно форсировали реку Кухва в районе Ситки и вступили в пределы Советской Латвии.
К исходу 24 июля полки вышли в район Качаново, где на следующий день нам пришлось отражать непрерывные атаки гитлеровцев, которые создали там крупную группировку, надеясь надолго задержать нас.
Глядя на карту, я думал о том, как создать перелом в сложившейся обстановке. На стороне врага против нашего левого фланга проходила еле заметная на карте полевая тропа, связывавшая в этом краю лесов и болот отдельные хутора. Она выводила к небольшой деревне Глыбоченка, стоявшей на большаке уже в тылу противника.
Постепенно укреплялась мысль обойти гитлеровцев по тропе и совместным ударом с фронта и тыла прорвать их оборону. Но прежде предстояло выяснить, не прикрывается ли эта дорога врагом, какова ее проходимость. Вскоре наши разведчики доложили, что противника на тропе не обнаружили, а проходима она только для пеших. Об этом я и доложил командиру 118-го стрелкового корпуса генерал-майору В. К. Парамзину. в состав которого дивизия вошла накануне. Он одобрил задуманный маневр.
И вот ночью 164-й стрелковый полк подполковника И. Г. Николаева без артиллерии, но с батальонными минометами и станковыми пулеметами двинулся по маршруту Качаново, Спорныкс, Липковские. К вечеру следующего дня он вышел в районе Глыбоченки в тыл немцев и, перерезав большак, создал угрозу их окружения.
Гитлеровцы, конечно, обнаружили в своем тылу нашу часть и уже к 23 часам атаковали ее. Но в это же время перешли в наступление с фронта главные силы дивизии.
Особенно тяжелые бои развернулись с утра следующего дня. Погода была летной, и в воздухе появилась авиация обеих сторон. Наши штурмовики непрерывно наносили удары перед фронтом 164-го полка, заменяя ему артиллерию. Все в дивизии знали, что в тылу врага ведет тяжелый бой наш полк, и всеми силами стремились прорваться к нему. Однако гитлеровцы были очень сильны, и наши успехи оказались незначительными.
Между тем в 164-м полку обстановка быстро осложнялась. Противник наступал на него и с фронта, и с тыла. К полудню подразделения отразили двенадцать атак его пехоты и танков. Вражеские автоматчики просочились на участок обороны полка, отрезав командно-наблюдательный пункт от батальонов. Создалась реальная угроза расчленения и гибели части.
Связавшись с Иваном Гавриловичем по радио, я приказал ему во что бы то ни стало пробиться к батальонам; затем, уточнив координаты противника, обратился с просьбой к командиру корпуса срочно поддержать полк авиацией. Комкор обещал помочь, одновременно приказав направить в район Глыбоченки и 73-й полк. О том, как продолжался героический бой, рассказал мне сам Иван Гаврилович Николаев, когда мы вскоре встретились.
На командно-наблюдательном пункте полка находились часть офицеров штаба, связисты, остатки саперной и комендантской рот и рота автоматчиков. Воины заняли круговую оборону. С направления, где вели бой батальоны, слышалась сильная ружейно-пулеметная стрельба и характерные звуки немецких танковых пушек. Пользуясь тем, что наши бойцы, экономя боеприпасы, вели редкий огонь, фашисты нагло лезли вперед, сжимая и без того небольшой пятачок обороны. От огня нельзя было поднять головы. Уже слышны были гортанные крики гитлеровцев: «Рус, сдавайс!»
Минуты решали судьбу боя, судьбу полка. И тогда, распорядившись приготовиться к атаке, Николаев приказал развернуть полковое знамя, взял его из рук знаменщика.
— В атаку! За мной! — крикнул командир полка и бросился в направлении наших батальонов.
Увидев знамя в руках подполковника, солдаты и офицеры в едином порыве устремились вперед. Вокруг командира сразу образовался плотный клин из бойцов и командиров. Они вели огонь из винтовок и автоматов. Мощное «ура» перекрыло даже шум боя. Такого враг не ждал. На какое-то мгновение гитлеровцы оторопели, даже перестали стрелять. Это был перелом. Огнем, штыками и гранатами проложили воины путь к батальонам и соединились с ними.
К концу дня, оттеснив 164-й полк непосредственно от дороги, враг все-таки прорвался по большаку на Глыбоченку. Но угроза его тылам осталась, и подошедший 73-й полк усилил ее. Вскоре противника вынудили отойти.
Но завершали бои здесь уже не мы: 33-я была выведена в тыл.
Несколько суток части приводились в порядок. Затем дивизия участвовала в нескольких частных операциях по улучшению занимаемого нами положения. В их ходе был освобожден и район Лауры, создавший выгодные условия для дальнейшего наступления наших войск.
За период с 16 июля, когда мы начали наступление с плацдарма на реке Великая, до 8 августа 33-я стрелковая дивизия прошла с боями 175 километров, освободила более 140 населенных пунктов, участвовала в освобождении города Остров. 9 августа мы услышали по радио Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении соединения за эти бои орденом Красного Знамени.
С рубежа Ирборск, Лаура 10 августа возобновилось наступление войск 3-го Прибалтийского фронта в направлении Выру, Тарту. Нашей дивизии была поставлена задача во взаимодействии с 54-й стрелковой дивизией прорвать оборону противника на рубеже Ломище, Модона, перерезать шоссе Псков — Рига и овладеть межозерным дефиле в районе Мисса. То был оборонительный рубеж немцев «Мариенбург» от Псковского озера до Гулбене.
За первый день мы продвинулись вперед на 10 километров. Враг бешено сопротивлялся, понимая, чем грозит ему дальнейшее наше наступление. Освободив деревню Сахново, мы взяли 84 пленных из 3-го гренадерского полка 11-й егерской дивизии. Они продолжали отстреливаться, пока не оказались в полном окружении.
Наступление, однако, развивалось тяжело. 12 августа в бою за деревню Савины 73-й полк был остановлен на промежуточном рубеже, и подполковник Г. Л. Сампетов сообщил, что враг упорно сопротивляется. Попытки разгромить его с ходу не увенчались успехом. Требовалось время, чтобы уточнить обстановку, подтянуть и поставить артиллерию на прямую наводку, подготовиться к серьезной атаке. Я одобрил решение командира, но приказал ему одним батальоном обойти гитлеровцев и нанести по ним удар одновременно с фронта и тыла.
Вскоре Сампетов доложил, что атака была успешной и враг полностью уничтожен.
— Никто не ушел, — продолжал он, — все остались на месте, для меня это загадка. Если можете, приезжайте посмотреть...
Вскоре вместе с командиром полка мы подъехали к рубежу, о котором он говорил. Мелкий лес с широкими прогалинами перемежался болотцами. Неподалеку от опушки леса около большой поляны, по которой шла дорога, мы увидели наспех оборудованный промежуточный рубеж обороны из отдельных ячеек и щелей, не соединенных между собой. Около 250 мертвых фашистов лежали в ячейках и возле них, а рядом валялось оружие и боеприпасы. Ясно, что гитлеровцам приказали стоять до последнего.
14 августа наш наблюдательный пункт располагался уже у безымянного озера в районе Майори. До противника было каких-нибудь 300–400 метров. Позвонил командир 164-го полка И. Г. Николаев и сообщил, что немцы на его правом фланге ведут себя очень подозрительно. Вместе с полковником Морозовым мы решили подъехать туда, чтобы разобраться в обстановке.
Прибыв к Николаеву, мы стали внимательно наблюдать за районом, который он нам показал. В бинокль было видно, как на участке длиною около 500 метров, почти не маскируясь, с явной целью привлечь наше внимание выходят отдельные солдаты и мелкие группы гитлеровцев. Я приказал командиру полка открыть по ним огонь и одновременно уточнить поведение немцев на своем левом фланге. Командир 1-го батальона капитан М. Д. Борисов доложил оттуда, что противник мелкими группами начал отход. Тогда подполковник Николаев распорядился после пятиминутного огневого налета перейти в атаку на всем участке полка. Попытка немцев ввести нас в заблуждение не удалась.
Я позвонил на НП дивизии, чтобы уточнить положение на левом фланге, но связь прервалась. Пришлось воспользоваться радио. Сообщив командиру левофлангового полка Г. Л. Сампетову об обстановке на участке 164-го полка, я приказал и ему атаковать противника.
К началу атаки нужно было вернуться на НП. Подъезжая туда, мы подумали было, что заблудились: местность вокруг стала неузнаваемой, всюду валялись срезанные снарядами деревья, на дороге было много свежих воронок.
Встретил нас начальник разведки майор И. И. Нестеров. Он доложил, что сразу после нашего отъезда противник открыл по району НП мощный артиллерийский огонь и что ранены шофер и писарь.
Полковник Морозов заметил:
— Видимо, немцы еще ночью засекли работу саперов по оборудованию НП, а в светлое время, уточнив цель, решили ее уничтожить. Дорого приходится нам расплачиваться за малейшее нарушение маскировки...
Развивая наступление вдоль шоссе Псков — Рига, дивизия к исходу 14 августа вышла к важному узлу дорог в районе Бранцини, где вновь встретила сильное сопротивление противника на заранее подготовленном рубеже. Начались перегруппировки и атаки на новых направлениях.
Немецко-фашистское командование часто сборными подразделениями удерживало промежуточные рубежи, обеспечивая отход своих главных сил.
Но моральный дух солдат противника был подавленным. 16 августа, атаковав противника на рубеже Саки, Калуга, наши части за два дня боев освободили 40 населенных пунктов и разгромили латышский сборный батальон СС, немецкую роту жандармерии, роту власовцев и эстонский полицейский отряд. Уцелевшие вояки этих подразделений разбрелись по лесам, не зная, видимо, что делать: сдаваться ли в плен или еще подождать. Наверно, именно такую группу растерянных фашистов увидел невдалеке от дороги старшина транспортной роты 73-го полка Я. Г. Носов, ехавший на повозке.
— Хенде хох! — громко скомандовал Носов, направив на гитлеровцев трофейный автомат.
Потом фашисты — их было семеро — по знаку старшины стали подходить по одному к повозке и складывать оружие. Вскоре Носов привел гитлеровцев в штаб и, сдав их дежурному под расписку, отправился выполнять прерванное задание.
25 августа, сдав занимаемый рубеж, дивизия вышла во фронтовой резерв и сосредоточилась в районе Крабов.
На следующий день меня вызвали на командный пункт 3-го Прибалтийского фронта в Сангасте. Оперативный дежурный направил меня к начальнику отдела кадров фронта генерал-майору С. М. Фомину. Тот доверительно сообщил мне, что командующий фронтом, кажется, хочет вернуть меня на гвардейскую дивизию.
Начальник отдела кадров советовал мне согласиться с назначением, хотя целесообразность его казалась мне сомнительной. Очень много усилий да и немало времени требуется, чтобы войти в обстановку нового соединения, изучить его штаб, командиров частей, познакомиться с его традициями да и многим другим. А главное — жаль было расставаться с боевыми друзьями, дивизией, с которой сроднился.
Командующий фронтом генерал армии И. И. Масленников, когда я ему представился, тепло поздоровался со мной, пригласил сесть. Разговор он начал издалека: спросил о ходе последних боев, о командирах полков, а потом уже о том, в каком состоянии соединение и как долго я им командую. Немного помолчав, командующий сказал, что считает целесообразным вернуть меня к гвардейцам, Если, мол, я не возражаю, то завтра же мне надлежит отправиться в 23-ю гвардейскую стрелковую дивизию.
Возвратившись в Крабы, я рассказал своим заместителям о моем новом назначении. Тепло простившись с офицерами управления, командирами частей, их заместителями и пожелав им и новому командиру дивизии полковнику В. И. Смирнову самых лучших боевых успехов, я вместе со своим адъютантом капитаном И. Г. Козырем отправился к новому месту службы.