В Смоленщине и под Москвой
По зову партии
Шел июнь тысяча девятьсот сорок первого...
Полнокровной жизнью жила многонациональная семья народов Советского Союза. На необозримых просторах нашей Родины — от Прибалтики до Чукотки, от Кольского полуострова до Памира и Закавказья — миллионы советских людей самоотверженно трудились над выполнением народнохозяйственного плана четвертого года третьей пятилетки.
Июнь стоял сухой, знойный. На бескрайних колхозных полях вызревал небывалый урожай; хлеба стояли почти в рост человека.
На Северном Кавказе — в Ставрополье, на Кубани и на Тереке — уже началась уборка урожая. Все внимание партийных, советских и комсомольских организаций было направлено на скорейшее выполнение этого важнейшего политико-экономического мероприятия. Орган Краевого Комитета Коммунистической партии и Краевого Совета депутатов трудящихся Советской Ставропольщины — газета «Орджокикидзевская правда» в эти дни выходила под лозунгами: «Богатому урожаю отличную встречу» (19 июня), «За досрочное выполнение плана уборки» (20 июня), «Быстро и без потерь убрать богатый урожай» (21 июня).
В эти дни в Ставропольском Доме художественного воспитания открылась 4-я городская олимпиада детского искусства. На курортах Кавказской минеральной группы [8] — в Пятигорске, Кисловодске, Ессентуках, Железноводске, где лечились и отдыхали тысячи советских тружеников, с огромным успехом выступал краевой ансамбль терских казаков.
Из края в край необъятного Советского Союза звучала любимая песня миллионов:
Над страной весенний ветер веет,Был на исходе июнь памятного сорок первого года. Наступила ночь под воскресенье двадцать второго — самая короткая ночь в году!
Советские люди готовились радостно встретить этот воскресный день, день заслуженного отдыха после напряженного труда во славу Родины.
Тихая, теплая июньская ночь медленно опустилась над огромной страной...
А на рассвете — в 3 часа 45 минут — 22 июня 1941 года на всем протяжении западных советских границ от Балтийского до Черного моря внезапно загрохотали орудия. Предрассветную тишину разрезал вой снарядов и авиационных бомб, рев моторов танков и автомашин. Неслись торжествующие крики чужеземных солдат, с пьяным хохотом валивших пограничные столбы, у которых, сжимая в застывающих руках винтовки, лежали мертвые бойцы в фуражках с ярко-зеленым околышем и красной пятиконечной звездой.
В эту ночь перевернулась величайшая страница мировой истории. Начался гитлеровский «дранг нах Остен»{1}, вынудивший советских людей взяться за оружие и начать Великую освободительную войну против немецко-фашистских захватчиков.
Сто девяносто вражеских дивизий, в том числе 35 танковых и моторизованных, заблаговременно отмобилизованных и развернутых на наших рубежах, были брошены в бой против советских войск прикрытия. Немецко-фашистская армия, прошедшая победным маршем [9] по всей Европе, кичившаяся сознанием своей силы и непобедимости, по-разбойничьи, нарушив договор о ненападении, вторглась в пределы нашей страны. Фашистские войска были до зубов вооружены новейшей боевой техникой, созданной на золотые доллары заокеанских монополий. Ими руководили опытные генералы и офицеры.
«Юнкерсы», «Хейнкели», «Мессершмитты», пилотируемые летчиками, набившими руку на бомбардировках Мадрида и Барселоны, Варшавы и Роттердама, Лондона и Ковентри, сбрасывали бомбы на жилые кварталы Мурманска и Орши, Могилева и Смоленска, Киева и Одессы. Воздушные хищники с черными крестами на крыльях бомбили толпы беженцев, уходящих на Восток, расстреливали детишек, стариков, женщин, в ужасе метавшихся по дорогам и полям, вереницы крестьянских телег, колхозные стада.
Танки, построенные на заводах Рейнметалла, Круппа и Фиата, Рено, Шкода и Крезо, с открытыми люками двигались по шоссейным дорогам Прибалтики и Белоруссии, по пыльным украинским шляхам. За ними нескончаемыми колоннами тянулись огромные грузовики; в их кузовах сидели пехотинцы в стальных шлемах, в зеленовато-серых мундирах с фашистским орлом и свастикой на груди.
Вражеские полчища устремились на Восток, выполняя план «молниеносной» войны, зародившийся в горячечном мозгу Адольфа Гитлера в кабинете Берхтенсгаденского замка, выношенный на совещаниях фашистских главарей в залах имперской канцелярии в Берлине, до деталей разработанный Гальдером, Браухичем, Кейтелем в тайниках генерального штаба. Высокомерные, самоуверенные, презирающие все на свете фашистские генералы и группенфюреры {2}, полковники и майоры самым серьезным образом полагали, что если на семидесятые сутки после перехода нашей границы немецкие танки выйдут к Волге, то участь Советского Союза будет предрешена.
В напоенные палящим зноем июньские дни сорок первого года, в ночи, освещенные огромными пожарищами советских сел и городов, начались ожесточенные [10] бои, невиданные по упорству, небывалые по размаху, разгораясь все с большей силой...
В первый период войны для нашей страны сложилась тяжелая обстановка. Советская Армия не была полностью готова к войне: новая западная граница оказалась недостаточно укрепленной и подготовленной к обороне, некоторые меры по реорганизации армии не были еще завершены, личный состав только еще начал осваивать недавно начавшую поступать в войска новую боевую технику, войска прикрытия не подготовились к ведению боевых действий.
В ночь на 22 июня 1941 года по приказу Народного Комиссара Обороны СССР Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко, переданному по телеграфу, советские войска, расположенные в приграничных районах, были приведены в боевую готовность в соответствии с планом прикрытия мобилизации и стратегического развертывания Вооруженных Сил страны. Но уже было поздно.
Внезапный удар гитлеровской армии обрушился на наши части прикрытия. Четыре танковые группы противника быстро прорвались через границу, развернули наступление и устремились к жизненно важным центрам страны. Удары вражеской авиации, сопровождавшие вторжение крупных масс полевых войск, в первые же дни войны лишили нашу армию большого количества самолетов, танков и артиллерии. Советские войска вынуждены были отступать, порой неорганизованно, неся тяжелые потери. Несмотря на мужественное, стойкое сопротивление войск приграничных округов, немецко-фашистским войскам в течение десяти дней удалось захватить обширную территорию Литовской, Латвийской, Белорусской и Украинской ССР. Война приближалась к Киеву, Смоленску, Ленинграду.
На смертельный бой с врагом по зову Коммунистической партии и Советского правительства поднимался весь многомиллионный советский народ, вставала вся страна. В бой вступали главные силы нашей армии. В тылу формировались все новые части и соединения.
Государственный Комитет Обороны СССР принял решение о сформировании ряда легких кавалерийских дивизий. Несколько новых дивизий должны были формироваться на Северном Кавказе. Были приняты во внимание историческое прошлое, революционные боевые традиции этих краев и областей. [11]
Это здесь — на широких просторах тихого Дона и многоводной Кубани, на бурном Тереке и в селах Ставрополья — в огненные годы гражданской войны зародилась красная конница, ставшая грозой иностранных интервентов, белогвардейских генералов и кулацких атаманов.
Это здесь — на берегах неторопливого Маныча — Семен Михайлович Буденный организовал из крестьянской и казачьей бедноты конный отряд красных партизан, который затем в огне боев превратился в легендарную Первую Конную армию. Конноармейцы Первой Конной разгромили наголову гордость «добровольческой армии» Деникина — офицерские полки марковцев, корниловцев, дроздовцев, изрубили отборную конницу Мамонтова, Улагая, Шкуро, вышвырнули из пределов Советской страны легионы Пилсудского, сбросили в Черное море армию барона Врангеля.
Это здесь — на Армавирском плато, в долинах Урупа, Калауса, Егорлыков — в боевом восемнадцатом году бесстрашно дрались с белогвардейцами кубанская бригада Ивана Кочубея и конные полки ставропольских партизан Трунова, Ипатова.
Это здесь — на просторах Донских степей и под стенами рабочего Царицына — Климент Ефремович Ворошилов, выполняя решение партии, сплотил партизанскую конницу в регулярную воинскую силу революции, вырастил и воспитал таких выдающихся кавалерийских командиров и комиссаров, как С. К. Тимошенко, Е. А. Щаденко, И. Р. Апанасенко, О. И. Городовиков, А. Я. Пархоменко, И. В. Тюленев, А. И. Еременко, Ф. М. Морозов, Ф. М. Литунов, П. В. Бахтуров.
Это здесь — под Торговой и Егорлыкской, под Белой Глиной и Горькой Балкой — в морозные февральские дни двадцатого года сошлись в невиданной схватке конные массы. В этой схватке буденновская конница окончательно разгромила самые боеспособные силы русской контрреволюции.
Это здесь — в хуторах и станицах Кубани, Терека, Дона, в Ставропольских селах — после окончания гражданской войны было создано советское казачество, ставшее мощным резервом красной конницы.
И теперь, когда на нашу страну вновь напал враг, партия и правительство призвали под Боевые Знамена испытанных в боях конников. С огромным воодушевлением [12] откликнулось на этот зов колхозное казачество и крестьянство Северного Кавказа.
В начале июля 1941 года в Армавире и в Ставрополе началось формирование 50-й и 53-й кавалерийских дивизий. Формирование это стало большим всенародным патриотическим делом.
В молодые кавалерийские дивизии пришел актив Ставропольской и Армавирской организаций КПСС и ВЛКСМ. Это обеспечило создание в этих дивизиях сильного партийно-комсомольского ядра. Кубанские станицы — Прочноокопская, Лабинская, Курганная, Советская, Вознесенская, Отрадная, громадные села колхозной Ставропольщины — Труновское, Изобильное, Усть-Джегутинское, Ново-Михайловское, Троицкое — послали в кавалерийские дивизии лучших своих сынов.
В кавалерию шли не только те, кто получил мобилизационные повестки, не только солдаты, сержанты и офицеры запаса. В эти навеки памятные советскому народу июльские дни командирам, полков и районным военным комиссарам были поданы сотни заявлений от граждан непризывного возраста с просьбой принять их добровольцами в ряды советской конницы. Молодой закройщик-стахановец Армавирской швейной фабрики Николай Чеботарев в своем заявлении писал: «Прошу зачислить меня бойцом в ваш полк. Я хочу исполнить свой долг перед Родиной, долг комсомольца и гражданина нашей великой Родины. Буду до последнего дыхания защищать советскую землю от фашистских бандитов». Участник первой мировой и гражданской войн, пятидесятилетний Павел Степанович Жуков, служивший в Белоглинском полку Первой Конной армии, подал районному военному комиссару заявление: «Готов оседлать боевого коня. Решил идти добровольцем, прошу направить в полк».
Группа бывших красногвардейцев и красных партизан Ставрополья обратилась с заявлением о принятии их в армию и призвала «всех бывших красных партизан и красногвардейцев Ставропольщины встать на защиту нашей социалистической Родины, помочь нашей доблестной Красной Армии уничтожить гитлеровские орды, посягнувшие на нашу священную землю».
Заявления поступали от молодежи, еще не достигшей призывного возраста, но уже известной славными трудовыми подвигами на заводах и колхозных полях. [13]
Заявления подавали бывалые бойцы, уже встречавшиеся с померанскими гренадерами и бранденбургскими уланами в Восточной Пруссии, в Галиции, на Карпатах. Заявления приносили старики казаки, тридцать пять лет назад рубившие японских драгун, ходившие в конные атаки на сопках далекой Маньчжурии. Все эти заявления писали простые и честные советские люди, которые не могли примириться с тем, что вражеский сапог топчет их родную землю.
Ожили лагери в станице Урупской и под Ставрополем. Под могучими дубами и вековыми тополями вытянулись длинными рядами на походных коновязях донские и кабардинские кони, заботливо выращенные на коневодческих колхозных фермах. Десятки кузнецов трудились днем и ночью, подковывая и перековывая конский молодняк. В бараках и в палатках, на лагерных линейках и в клубах, в столовых и в складах шумела и переливалась тысячами голосов пестро одетая людская масса. Из санитарных пропускников и душевых выходили — уже в военной форме — взводы и эскадроны. Люди получали оружие, снаряжение, коней, принимали присягу на верность Родине, — становились солдатами. [14]
Старые казачьи лагери заполнили новые обитатели. В молодые дивизии пришли люди, на долю которых выпало прославить эти дивизии именем первенцев советской конной гвардии, пришли конники, которым суждено было оставить след в летописи Великой Отечественной войны.
Командирами этих кавалерийских дивизий были назначены коммунисты полковник Исса Александрович Плиев и комбриг Кондрат Семенович Мельник.
Старшие офицеры были присланы из кадровых кавалерийских частей, из академий и училищ. Основная масса младших офицеров, почти все политработники, а также весь сержантский и рядовой состав пришли из запаса. Вчерашние инженеры и фрезеровщики, учителя и гуртоправы, инструкторы райкомов и парторги колхозов, комбайнеры и трактористы, агрономы и инспекторы по качеству становились командирами эскадронов и взводов, политруками, артиллеристами, пулеметчиками, кавалеристами, снайперами, саперами, связистами, ездовыми.
Многие из этих людей, пошедших в бой скромно и просто, как скромно и просто делали они свою повседневную работу на заводе и в колхозе, в партийном комитете и в советском учреждении, пали славной солдатской смертью. Их могильные холмики от Смоленских лесов до реки Эльбы отмечают героический путь гвардейской кавалерии в боях за советскую Родину.
13 июля вновь сформированные кавалерийские дивизии получили приказ командующего Северо-Кавказским военным округом: грузиться и следовать в состав Действующей армии. Времени на обучение и слаживание дивизий не было, Родина переживала тяжелые дни.
Опустели лагери. По степи растянулись длинные колонны эскадронов, артиллерийских батарей, пулеметных тачанок. Алели верхи кубанок, лихо сдвинутых набекрень. Ветер, набегая, чуть шевелил концы закинутых за спины цветных башлыков.
Раздалась команда:
— Сми-и-ирно!.. Шашки, к бою!.. Товари-щи команди-ры!.. [15]
Где-то впереди блеснула шашка командира дивизии, и словно в ответ вспыхнули на солнце тысячи клинков.
Эскадроны замерли... Только кони встряхивали головами да изредка слышался металлический перестук стремян. Грянул встречный марш, его призывные звуки побежали по необозримым степным просторам.
На импровизированную трибуну перед сомкнувшимся строем поднялись руководящие партийные и советские работники Кубани и Ставрополья. В их руках были знамена, любовно изготовленные трудящимися своим отцам и детям, мужьям и братьям, уходившим в бой за Родину.
Командиры полков принимали алые полотнища с государственным гербом Советского Союза. Звучали скупые, суровые слова, так отвечавшие грозной и суровой обстановке июля сорок первого года. Эскадроны прошли маршем, прогромыхали конные батареи, промчались пулеметные тачанки.
Кавалерийские колонны потянулись к железнодорожным станциям. Эшелоны один за другим отправлялись из Армавира и Ставрополя, торопясь туда, где гремели бои.
Били копытами о пол вагонов горячие степные кони. Из распахнутых настеж дверей неслась песня.
Над страной нависла туча грозовая,Политработники в десятках эшелонов, мчавшихся на Запад, вели тщательно продуманную и умело организованную партийно-политическую работу. Среди мобилизованных и добровольцев были солдаты и казаки, дравшиеся с немцами в 1914–1917 годах, участники гражданской войны, сражавшиеся против белогвардейцев и интервентов, был кое-кто из служивших в армиях белых генералов, были и совсем невоенные люди. И вот за время переезда на фронт командирам и политработникам предстояло изучить эту людскую массу, сплотить ее, привить ей железную воинскую дисциплину, превратить в крепкие, боеспособные взводы, эскадроны, батареи, которые должны не просто сражаться, а победить врага.
Нужно было правдивым словом найти подход к людям различного возраста, разных специальностей, характеров [16] и привычек. Нужно было этих еще вчера мирных и не помышлявших о войне советских людей научить ненавидеть вероломного врага...
В одном из вагонов собралась группа бывалых солдат: некоторые уже в третий раз за свою жизнь выступали в поход. Агитатором здесь был старший сержант Иван Акулов, бывший пулеметчик-конноармеец, коммунист.
— Значит, опять кубанских казаков на немца гонят?.. — проговорил пожилой, кряжистый боец с черными, уже сильно тронутыми сединой усами. — Режим у нас сменился, а враг все один, без изменения... Такое мое понятие?..
Кто-то отозвался:
— Конечно, враг все тот же. Да ведь он на нас первым идет. Вильгельм-то тогда хоть войну объявил по всем правилам, а этот Гитлер, как бандит-камышатник, ночью напал...
— А кубанцы-молодцы без всякого страха и сомненья на врага идти всегда готовы! — сказал немолодой, красивый казак с усами, закрученными стрелкой.
Акулов внимательно, изучающе посмотрел на кряжистого бойца, мельком глянул на говоруна с усами стрелкой, спросил:
— Выходит, и режимы у нас сменились, а враг все тот же остался, без всякого изменения? А кубанцы-молодцы, ничего не разбирая, прут, куда их не погонят? Так, что ли?..
В вагоне стало тихо-тихо. Акулов за короткий срок пребывания в пулеметном эскадроне успел завоевать прочный авторитет своей прямотой, своей нетерпимостью к нарушениям воинской дисциплины, своей безграничной ненавистью к врагу, и к его словам солдаты всегда прислушивались.
— А я, к примеру, вот что спрошу вас, бравые казаки кубанские, — не спеша свертывая самокрутку, продолжал Акулов. — Знаете ли хотя бы вы, кто при последнем русском царе Николае был атаманом Кубанского казачьего войска?.. Не знаете?.. — он заслюнил цыгарку, чиркнул спичкой. Солдаты, не отрывая глаз, смотрели на Акулова, а он, окутываясь едким махорочным дымом, продолжал: — Так вот, был такой атаман генерал от кавалерии Фишер... Фамилия эта немецкая, а по-русски она переводится — рыбак. Выходит, рыбку [17] русскую, глупую любили ловить и кушать господин генерал от кавалерии, вот и фамилию такую получили. — Хитро усмехнувшись, добавил: — А вот какой станицы Кубанского казачьего войска изволили быть уроженцем их высокопревосходительство — этого не скажу... Сам я казак коренной, но такой фамилии казачьей на Кубани слыхивать мне не приходилось.
Послышались смешки. Кряжистый боец, мрачно потупившись, молчал. У говоруна с усами стрелкой был вид человека, которого неожиданно окатили холодной водой. Акулов, не глядя на них, заговорил снова:
— А армиями его императорского величества, мобилизованными для защиты веры, царя и отечества от супостата Вильгельма, родного дядюшки русской царицы Александры Федоровны, кто командовал?.. — Он вопросительно посмотрел вокруг. — Тоже не знаете? — И сам же ответил: — Генерал от кавалерии фон Ренненкампф, генерал от кавалерии барон Зальца, генерал от артиллерии Ван дер Флит, генерал от кавалерии фон Плеве, генерал от инфантерии Эверт. — После каждой немецкой фамилии солдаты хором ахали. Акулов сделал вывод:
— Выходит, враг-то один, да не совсем один... Враг-то тогда крепко сидел в самой верхушке царской армии, в самой семье царевой. А кубанцев-молодцов не на защиту отечества гнали, а на убой за царскую да буржуазно-помещичью власть...
— А как по вашему понятию, товарищ, имени-фамилии вашей не знаю, — повернулся Акулов в сторону кряжистого бойца, — у Гитлера в армии сейчас генералы с русскими фамилиями имеются?.. Читал я в газетах про ихних генералов: фон Рундштедт, фон Рейхенау, фон Клейст, Гудериан, фон Лист, а вот что-то ни ивановы, ни петренки, ни кочубеи мне не попадались...
Кряжистый боец по-прежнему упорно молчал. Кто-то нерешительно проговорил:
— Балакали, будто Шкуро у него...
Акулов оживился, быстро ответил:
— Совершенно правильно говоришь, товарищ. И Шкуро, белогвардейский кубанский атаман, и Краснов, белогвардейский донской атаман — оба у Гитлера в холуях состоят. — Он немного помолчал, глубоко затягиваясь табачным дымом, потом спросил: — А как же иначе?.. Раз в семнадцатом году против своего народа пошли, раз в восемнадцатом вильгельмам да антантам [18] пятки лизать начали, нет им теперь иного пути, как измена. — Он снова выпустил дым и твердо добавил: — Только не уйдут ни они, ни хозяин их — Адольф Гитлер — от пули или от веревки...
В вагоне разом одобрительно загудели:
— Правильно, товарищ Акулов!..
— Разобрал все до тонкости!..
Акулов спокойно сидел, изредка затягиваясь и поглядывая на оживленные лица солдат, потом вдруг очень серьезно спросил:
— А кого же это, собственно говоря, у нас гонят на войну, как в начале нашей беседы высказался отдельный товарищ?.. — В вагоне снова наступила тишина: слышался лишь частый перестук колес. Слова Акулова зазвучали совсем по-иному, без едкой иронии и насмешки, как он только что говорил, зазвучали строго и взволнованно. — По нашей Конституции защита Отечества является священным долгом каждого советского гражданина. На нашу страну напал злейший и коварнейший ее враг — германский фашизм. Вот советский народ по зову Коммунистической партии и Советского правительства и поднялся с оружием в руках на защиту Родины. — Акулов перевел дыхание, более спокойно закончил: — А забыли разве, что в нашем одном эскадроне одиннадцать добровольцев?.. Это сколько же будет в полку, в дивизии, во всей армии?..
Солдаты опять заговорили, но Акулов, подняв руку, с хитрецой во взоре добавил, как только говор утих:
— Извиняюсь, забыл... Во время мобилизации был у нас в Лабинской такой факт... Приходят в военкомат два паренька: одному лет тринадцать, а другому — и того не будет. Требуют: отправьте нас на фронт, Гитлера бить хотим... Ну, военком, действительно, отправил их... в школу вместо фронта...
В вагоне дружно захохотали. Акулов тоже улыбнулся широкой, доброй улыбкой, но сразу же вновь стал серьезным. Вынимая из полевой сумки газету, он обратился к товарищам:
— Давайте-ка еще раз послушаем то, что сейчас должно больше всего занимать каждого советского человека...
У Ростова эшелоны пересекли Дон и понеслись дальше на север — мимо угольных и металлургических [19] гигантов по-военному посуровевшего Донбасса. Миновали Харьков, Курск, Орел. Эшелоны направлялись к столице Родины — к Москве!
Первые бои
Ожесточенные сражения развернулись на фронте протяжением свыше трех тысяч километров — от Баренцева до Черного моря. Главный удар — из района Сувалки и Брест на Минск, Смоленск, Вязьму, Москву — наносила немецко-фашистская группа армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Теодора фон Бока. В состав ее входили 9-я и 4-я полевые армии, 3-я и 2-я танковые группы — всего 31 пехотная, шесть моторизованных, девять танковых, три охранные и одна кавалерийская дивизия и две моторизованные бригады. С воздуха эти войска поддерживал 2-й воздушный флот (более 1600 боевых самолетов).
Казалось, земли Белоруссии и Смоленщины стонут под тяжелой поступью немецко-фашистских полчищ, рвавшихся к сердцу Советской страны. Противник сразу захватил инициативу. Вражеские танковые и моторизованные соединения вторглись в глубь Белоруссии и глубоко охватили внешние фланги Западного фронта. Командование решило начать отход. Отступление наших войск проходило в тяжелых арьергардных боях, под непрерывным воздействием вражеской авиации. Части 3-й и 2-й танковых групп противника соединились в районе Минска. Значительная часть наших войск оказалась окруженной врагом. Это было тяжелой неудачей фронта. Подвижные группы противника форсировали Березину и Западную Двину, и вышли к верховьям Днепра.
Были приняты меры по укреплению руководства войсками Западного фронта. Командующим войсками фронта, а с образованием в июле 1941 года направлений и Главнокомандующим Западного направления был назначен Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, членом Военного Совета — Н. А. Булганин. Во главе формировавшегося на Западном направлении резерва Ставки Верховного Главнокомандования был поставлен генерал армии Г. К. Жуков.
Над нашей Родиной нависла смертельная опасность. Советские войска, несмотря на героизм и самоотверженность [20] бойцов и командиров, терпели тяжелые поражения и отступали в глубь страны, покидая родные села и города.
Советское Верховное Главнокомандование знало, что враг намеревается добиться решающего успеха на западном стратегическом направлении, нанося удар прямо на Москву. На это направление была двинута значительная часть наших резервов.
— В начале июля 1941 года началось Смоленское сражение, продолжавшееся более двух месяцев и сыгравшее огромную роль в ходе всей войны.
Командующий Западным фронтом получил из Ставки Верховного Главнокомандования приказ: «Смоленск не сдавать врагу ни в коем случае». Все войска, находившиеся в районе Смоленска, были объединены под командованием генерал-лейтенанта П. А. Курочкина. Атаки немецко-фашистских войск разбивались о стойкость советских воинов. Двенадцать суток на пылающих развалинах Смоленска продолжались ожесточенные бои.
Не впервые древний Смоленск грудью встречал рвущегося к столице врага!
В 1609–1611 годах смоленские дружины надолго задержала под стенами города крупные силы польских интервентов и не пустили их к Москве. В 1812 году русские войска приняли под Смоленском первое сражение с армией Наполеона, четверо суток сдерживали натиск втрое превосходившего их противника и искусным маневром вышли из окружения.
В 1941 году советские войска Западного фронта, действовавшие в районе Смоленска, преградили путь основной группировке противника на Вязьму, Можайск и на Москву. Войска генерал-лейтенантов К. К. Рокоссовского и И. С. Конева заняли оборону на рубеже реки Вопь, оседлали автомагистраль Москва — Минск и надолго задержали вражеское наступление под Духовщиной и Ярцевом. Основные силы группы армий «Центр», неся серьезные потери, подтягивали резервы, производили перегруппировки. Но с каждым днем сопротивление врагу нарастало, с каждым километром продвижение его становилось все медленнее.
Севернее Московской автомагистрали в общем направлении на Витебск, Белый, Ржев, Калинин наступала 9-я немецко-фашистская армия под командованием генерала Штрауса. С 10 июля гитлеровцы развернули наступление [22] в междуречье Западной Двины и Днепра. Им удалось прорваться в район севернее Смоленска, овладеть Велижем, Демидовом, Духовщиной. Авангарды противника подходили к долине сильно заболоченного притока Западной Двины — реки Межи, угрожая сорвать сосредоточение наших стрелковых дивизий в районе города Белый.
В лесных массивах этих районов сплошной линии фронта не было. Противник ограничивался тем, что занимал населенные пункты вдоль железных и основных шоссейных дорог, а забираться в лесисто-болотистые дебри не решался. В Смоленской области, так же как и в других областях, оккупированных врагом, развертывалось партизанское движение.
Главнокомандующий Западным направлением Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко направил две кавалерийские дивизии в район озера Щучье, поставив перед ними задачу прикрыть наше сосредоточение и парализовать коммуникации противника...
На станции Старая Торопа, затерявшейся в необозримых лесах между Ржевом и Великими Луками, 18 июля началась выгрузка 50-й кавалерийской дивизии под командованием полковника Плиева (схема 2).
Эшелоны один за другим останавливались у станции. Солдаты выводили из вагонов застоявшихся коней, оглашавших лес звонким, радостным ржанием, выносили седла, оружие, снаряжение. С платформ скатывали полковые пушки и противотанковые орудия, пулеметные тачанки и повозки, закрытые брезентом. Небольшая станция Старая Торопа, вероятно, за все время своего существования не видела такого оживления.
Суровая природа Смоленщины словно расцвела яркими красками. Среди темно-зеленых сосен и елей, под белоствольными березами мелькали алые верхи кубанок и башлыки. Эскадроны и батареи уходили, скрываясь в сосновом бору. И казачья песня вспугивала его вековую тишину.
...По степной дорожке, ветер обгоняя,В небе завывали моторы вражеских самолетов, бомбивших железнодорожные сооружения, воинские эшелоны, поезда с беженцами и имуществом эвакуируемых предприятии. [23] А за деревьями еще долго слышался молодецкий посвист эскадронного весельчака, замирали последние слова задушевной песни:
...Засверкает солнце над родным колхозом,К вечеру прибыл и разгрузился последний эшелон, вся дивизия сосредоточилась в лесу. Началась подготовка к походу. Были высланы разъезды для установления соприкосновения с противником и для связи со своими войсками. Штабные офицеры проверяли готовность полков и эскадронов к бою.
На поляне, вокруг политотдельской повозки, сидели и лежали люди в еще не смявшихся защитных гимнастерках с прямоугольниками и квадратами на походных петлицах — военкомы и секретари парторганизаций полков, инструкторы политического отдела. Комиссар дивизии батальонный комиссар Александр Овчинников собрал их, чтобы рассказать об особенностях новой для большинства работы в условиях боевой обстановки.
— В момент, когда над Родиной нависла угроза порабощения, центральной задачей партийной организации и всего политического аппарата должно стать обеспечение передовой роли коммунистов в бою, — говорил Овчинников, неторопливо прохаживаясь взад и вперед. — Это является важнейшим средством укрепления железной воинской дисциплины и боеспособности наших эскадронов, батарей, полков, дивизии в целом. По нам, армейским коммунистам, будет равняться беспартийная масса, за нами бойцы и командиры будут идти в огонь.
Сумерки окутали лес. Над вершинами сосен далеко на юго-западе в небе полыхали не то зарницы, не то отблески военных пожарищ. Оттуда доносилась орудийная канонада. К ней чутко прислушивались участники совещания, и в этом грохоте слова — такие обычные и хорошо знакомые — звучали как-то совершенно по-иному. Фигура комиссара во мраке утратила свои очертания, лица его уже невозможно было рассмотреть. Казалось, не батальонный комиссар Александр Овчинников это говорит, а кто-то могучий, огромный, напоминает старшим политическим работникам дивизии высший закон Коммунистической партии. [24]
— Основой воинской дисциплины является точное и безоговорочное выполнение приказов командира. В частях нашей дивизии есть немало совершенно невоенных людей, немало таких людей и на политической работе. В гражданских условиях эти люди привыкли много говорить. Кое для кого из этих людей мои напоминания могут звучать непривычно, малопонятно. Таким людям нужно особенно быстро и решительно перестроиться на военный лад. В отношении четкости воинской дисциплины коммунисты должны быть примером для всех. И примерность эту нужно оценивать не по случайным красивым словам, не по клятвам и обещаниям, а по постоянной практической работе каждого.
В эскадронах и батареях проходили митинги, проводились партийные и комсомольские собрания. Батальонный комиссар Михаил Федоров вручал партийные билеты и кандидатские карточки принятым в ряды Коммунистической партии. Перед первым боем это было особенно волнующим событием, и навсегда запомнили этот момент те, кто получал документы, определяющие их принадлежность к партии. Молодые коммунисты заверяли своих старших товарищей о готовности до конца выполнить свой долг перед партией, перед Родиной.
Ранним утром был получен приказ о выступлении. Перед штабной палаткой собралась небольшая группа офицеров: командиры и комиссары полков, руководящие работники штаба и политического отдела.
Полковник Плиев — серьезный, подтянутый, спокойный — отдавал боевой приказ. В авангард был назначен 37-й кавалерийский полк под командованием полковника Василия Головского. Командир дивизии предупредил о вероятной встрече с вражескими мотомеханизированными [25] частями, приказал держать в полной боевой готовности противотанковые и зенитные средства. Офицеры отметили на картах тактические рубежи и сроки их прохождения, боевой порядок на случай встречи с крупными силами противника.
После полковника заговорил комиссар:
— Сегодня нам предстоит принять первый бой с врагом. Очень важно добиться успеха в этом бою. Первая победа закаляет части, делает людей уверенными в своих силах. Особая выдержка нужна при встрече с танками. Говорят о танках у нас немало, но нужно сразу показать солдатам, что танки врага можно бить, что танки устрашили западноевропейские армии не потому, что нельзя было бороться с ними, а потому, что генералы этих армий боялись своего народа больше, чем Гитлера, и предали своих солдат. Получше и подоходчивее объясните боевую задачу личному составу, будьте все время с людьми, с солдатом, с офицером.
Зазвучал сигнал седловки. Быстро снялись полки со своих биваков, длинные походные колонны потянулись на юго-запад.
Конница шла дремучими лесами, среди торфяных болот, мимо озера Вережуни, окруженного зарослями такого камыша, что в нем свободно скрывался всадник. Путь дивизии лежал к переправе через реку Межу у села Жабоедово. Привыкшим к степным просторам кавалеристам было как-то не по себе в этих лесных дебрях, простиравшихся на сотни километров.
К исходу следующего дня дивизия вышла на северный берег реки Межи и остановилась на большой привал в лесу.
По данным штаба 29-й армии, на рубеже Канат, Ордынка должны были находиться передовые части наших стрелковых соединений. Однако высланные вперед разъезды нигде своих войск не обнаружили. Местные жители говорили, что по большакам, идущим из Духовщины на Старую Торопу и на Белый, двигаются крупные силы противника.
Командир дивизии решил организовать глубокую разведку и боем установить группировку противника на южном берегу Межи. В штаб были вызваны капитан Батлук и старший лейтенант Лющенко, уже показавшие себя энергичными командирами эскадронов. Глядя на развернутую карту, полковник Плиев ставил им задачу. [26]
— Сегодня же ночью переправиться через реку Межу и незаметно подобраться к Троицкому. Днем укрываться в лесу, наблюдать за движением по большакам на Белый и на Старую Торопу и установить, какие силы у противника, куда идут, есть ли танки, сколько их? — Офицеры делали пометки на своих картах. Плиев присматривался к ним, не торопил, спокойно помогал, когда те не особенно быстро ориентировались. — С наступлением темноты окружить Троицкое заставами с пулеметами; места застав и подход к этим местам разведать заранее. За час до рассвета произвести короткий артиллерийский налет по селу и атаковать стремительно, по-казачьи, чтобы ни один гитлеровец не ушел. Непременно захватить пленных, документы и немедленно доставить ко мне!
В ночь на 22 июля оба эскадрона переправились на южный берег Межи. Лесными тропами конники вышли к Троицкому и скрылись в сосновом бору в километре от леса, занятого вражеской частью. По лесу рассыпались небольшие разъезды; им было приказано следить за передвижениями противника и без шума захватить пленных.
Первыми встретились с врагом разведчики старшего сержанта Георгия Криворотько, комсомольца из станицы Вознесенской. Разъезд вышел на одну из дорог, сворачивавшую густым лесом с большака к переправе. Конники спешились, оставили лошадей за деревьями, ползком подобрались к дороге. В десяти шагах от них время от времени проезжали большие серые грузовики, битком набитые солдатами, которые громко кричали, хохотали, играли на губных гармошках, пели какие-то песни. Разведчики порывались обстрелять противника из засады, но старший сержант категорически отрезал:
— Ни якого шума, хлопцы, не допускаю...
Криворотько, крепко помня приказ капитана захватить «языка», то-есть живого врага, размышлял про себя: «Як же тую чертяку гитлеровскую спиймати, тай ще не прийзводя шума?.. Це ж не дудак!»
Но придумал. Собрал несколько сыромятных чумбуров {3}, связал их в длинный и прочный аркан, прикрепил один конец аркана на высоте около метра к росшей у самой дороги сосне, а второй конец свободно опустил поперек [27] дороги и припорошил сверху хвоей. Сам спрятался за дерево на другой стороне дороги и, прихватив петлю на свободном конце аркана, стал ждать. Ефрейтор Захар Федоров и двое солдат получили приказание: «Як гукну, хватать того чертячьего языка за шкирки и вьязать, щоб и не пикнув!»
Прошло с четверть часа. Сидевший на дереве рядовой Николай Савин прокуковал кукушкой один раз — условный знак, что едет один гитлеровец. Послышалось быстро приближающееся тарахтенье мотора. Разведчики притаились, готовые к прыжку. Кркворотько, напрягая мускулы, уперся ногами в ствол дерева.
Из-за сосен показался мотоциклист. Мелькнуло покрытое серой пылью лицо в огромных очках, непривычный глазу куцый мундирчик серо-зеленоватого цвета. Мотоцикл быстро приближался к засаде. Кризоротько рывком натянул петлю. Аркан поднялся перед самой грудью мотоциклиста. Гитлеровец, не успев затормозить, с полного хода налетел на упругий, как струна, ремень, вылетел из седла и растянулся на дороге.
Разведчики навалились на оглушенного мотоциклиста, скрутили ему чумбурами руки, предусмотрительно замотали башлыком рот. Не прошло и трех минут, как связанного по рукам и ногам гитлеровца перекинули поперек седла, вскочили на коней. Криворотько скомандовал:
— Галопом!..
Прежде чем вражеский солдат смог прийти в себя, всадники примчали его на лесную поляну, где стояли оседланные лошади, сидели и лежали кавалеристы.
— Ось вам, товарищ капитан, язык, — спрыгивая с коня, доложил Криворотько. С усмешкой добавил: — Тильки вин, ма будь, немий ций язык, бо до си ще ничого з нами не балакав...
Пленного отправили в штаб. Там прочли захваченный в его полевой сумке приказ 6-й пехотной дивизии, содержавший много ценных сведений о группировке противника на южном берегу реки Межи.
Другой разъезд конников встретил в лесу пробиравшегося куда-то старика. Его доставили к командиру эскадрона, накормили, напоили чаем, угостили махоркой. Старик рассказал, что в Троицком стоит рота противника с цифрой «58» на погонах, а в Пронине — до батальона солдат и гаубичная батарея на тракторной [28] тяге. Гитлеровцы говорят, что все русские войска разбиты, а германская армия взяла Смоленск, Вязьму, Ленинград и подошла к Москве, откуда Советское правительство бежало в Сибирь.
— Но только никто из наших колхозников не верит этим рассказам, — заявил старик. — Как же это так может наше правительство в Сибирь уехать, если и сам немец — а уж на что брехун — и то не говорит, что Москву-то он взял?.. А разве без боя Москву можно отдать?..
Дед сидел на поваленной сосне, с наслаждением затягиваясь крепчайшей махоркой.
— Это, товарищи мои дорогие, мне очень даже хорошо понятно. Сам я — унтер-офицер гусарского полка. С немцами в ту войну не раз в бою встречался, крест георгиевский заслужил. Службу солдатскую еще помню... Не знаю, как у вас, в казачьих войсках, — старик бросил быстрый взгляд на красные кубанки своих собеседников, из-под ладони посмотрел на опускавшееся к вершинам сосен солнце. — А у нас, в регулярной русской коннице, это по уставу называется — ночной налет... Самое наше кавалерийское дело, а немец его ой-ой как не уважает... Бог на помощь вам, товарищи мои дорогие, — проговорил старик...
Быстро надвинулись сумерки. Непроглядная тьма окутала лес, с большаков уже не доносился шум моторов.
По разведанным тропам двинулись на свои места заставы. Ни звука, ни шороха!.. Хвоя, толстым слоем покрывавшая землю и дороги, скрадывала и осторожную поступь коней, и легкий ход пулеметных тачанок.
Ровно в три часа капитан Батлук поднял сигнальный пистолет. Высоко в небе загорелась красная ракета, медленно догорая, потухла над безмолвным селом, осветив его неясные очертания.
Тотчас же с опушки леса открыли огонь полковые орудия. Через несколько секунд в Троицком вспыхнуло. несколько багрово-красных разрывов. Орудия били непрерывно. Эхо гулко раскатывалось по разбуженному лесу.
В селе началась паника. Застрекотали моторы. Вспыхнули слепящие огни автомобильных фар.
Артиллерийский обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. На окраинах села завязалась ружейная перестрелка. Но вот, все заглушая, с трех сторон [29] раздалось какое-то особенно грозное во мраке этой июльской ночи, нарастающее с каждой секундой «ура!» Послышался быстро приближающийся конский топот...
— Козакен!.. Козакен!.. — с ужасом кричали фашисты.
По улице села мчались всадники. Тускло поблескивали клинки. Началась ночная схватка. Крики, стоны раненых, выстрелы, автоматные очереди, ржание коней и над всем этим — непрекращающееся ни на мгновение протяжное «ура-а-а!»
С дорог, выходящих из Троицкого, раздалась стрельба, ритмично застучали пулеметы — заставы расстреливали убегавших гитлеровцев.
Вскоре все стихло. На востоке быстро светлело. Погожее тихое утро вставало над лесными просторами. Спешившиеся конники вытаскивали из погребов и подвалов, с чердаков и из сараев спрятавшихся туда полуодетых гитлеровцев. Изредка вспыхивала короткая перестрелка: кое-кто не хотел сдаваться...
Эскадроны собирались, шла торопливая перекличка. Время от времени после голоса офицера наступало тяжелое молчание, потом слышалось — негромко, сурово:
— Раненый...
— Пал в бою...
Взвились и рассыпались в утреннем светлом небе зеленые ракеты — сигнал отхода.
Батлук ехал по улицам села впереди эскадрона, направляясь к лесу. Рыжий белоногий дончак прядал ушами, храпел, пугливо косился на трупы гитлеровцев, валявшиеся на улице. У самой околицы поперек дороги лежал навзничь здоровенный белобрысый верзила, широко раскинув руки, словно хотел что-то схватить в момент, когда казачья шашка снесла ему полчерепа. Капитан натянул поводья.
— Вот тебе и «жизненное пространство»! — проговорил он вслух и тронул шенкелями коня...
8-я рота 58-го пехотного полка, стоявшая в Троицком, была почти полностью уничтожена. На улице и во дворах насчитали больше сотни вражеских трупов, много их валялось вокруг расположения застав. Немецкий лейтенант и семнадцать солдат понуро брели по дороге, окруженные кавалеристами. Было захвачено десятка три автоматов, которые охотно разобрали солдаты. Восемь ручных пулеметов, шесть минометов, сумки с картами и [30] документами, снятые с пленных, составили трофеи разведывательного отряда.
Эскадроны переправились через реку Межу и потянулись лесом к расположению дивизии. Шли весело; солдаты, возбужденные успешным ночным боем, оживленно делились впечатлениями.
53-я кавалерийская дивизия переправилась через реку Межу темной ночью, восточнее села Коленидово. Головной отряд 50-го кавалерийского полка вышел из леса уже на рассвете. Впереди, по обе стороны дороги, лежала небольшая деревня.
Из-за деревьев выплыл край медленно поднимавшегося солнца. Косые его лучи осветили верхушки сосен, скользнули по поляне, тысячами сверкающих алмазиков зажгли росу на траве, позолотили далекие крыши домов.
Разрывая утреннюю тишину, с околицы посыпались выстрелы, затрещали пулеметные очереди. Головная походная застава спешилась, ввязалась в перестрелку. Старший лейтенант Курбангулов развернул эскадрон на поддержку заставе. Застрочили снятые с тачанок пулеметы, ударила пушка.
Подскакал командир полка. Приказав эскадрону наступать вдоль дороги, а батарее поддерживать его огнем, сам повел главные силы в обход справа. Укрываясь за деревьями, три эскадрона подобрались почти к самой околице.
Выехав вперед, полковник Семен Тимочкин увидел вражескую артиллерийскую батарею. Орудия стояли всего в полкилометре, еще прикрытые стогами сена, и вели огонь по залегшим цепям четвертого эскадрона. Это был редкий в современной войне случай: артиллеристы увлеклись стрельбой и не замечали конницу, вышедшую почти на фланг батареи.
Моментально пришло решение: «атаковать в конном строю!» Полковник приказал майору Сергею Аристову развертывать полк для атаки, а пулеметному эскадрону поддержать атаку огнем с тачанок из-за фланга. На опушке быстро построились эскадроны, левее галопом выезжали тачанки, развертываясь в сторону деревни. Подносчики спрыгнули с седел, подхватили коренных лошадей под уздцы. [31]
На опушке леса стало тихо-тихо. Жадными, беспокойными глазами всматривались конники вперед, стараясь рассмотреть не видимого еще врага. Руки нервно перебирали ремни поводьев.
Командиры эскадронов не сводили глаз с полковника. Он сидел неподвижно на своем вороном коне, смотрел в бинокль. Вдруг, быстро выпустив из рук бинокль, он выхватил из ножен изогнутый кавказский клинок и поднял его над головой. Отовсюду разом послышались команды:
— Шашки, к бою!.. В атаку, марш-ма-а-арш!..
Заработали пулеметы. Всадники рванулись к батарее. Из под копыт летели черные комья земли, расстояние до орудий быстро сокращалось. Что-то кричал немецкий офицер, тыча парабеллумом прямо в лица артиллеристам. С протяжным «ура-а-а!» налетели конники на батарею, рубили гитлеровцев, стреляли, топтали конями. Часть артиллеристов бросилась бежать. Другие неподвижно стояли с поднятыми руками. Оставив несколько солдат у захваченных орудий, командир полка повел эскадроны дальше, к деревне.
Там сразу прекратилась стрельба. По дороге, по обочинам, вдоль леса бежали вражеские пехотинцы, часто останавливаясь и отстреливаясь. Около села эскадроны попали под огонь, начали спешиваться. Близ околицы, среди стогов сена, стояли четыре гаубицы с маркой «Рейнметалл. 1940». Возле орудий были сложены горы снарядов в плетеных корзинках, навалены груды стреляных гильз, валялись трупы. Мрачно стояли, окруженные конниками, шестнадцать пленных артиллеристов.
К деревне подтягивались главные силы. Ознакомившись с обстановкой, командир дивизии комбриг Мельник приказал авангарду наступать вдоль большака. Подходившие 44-й и 74-й кавалерийские полки сворачивали вправо и влево, скрываясь в лесу. Им была поставлена задача обойти село и уничтожить оборонявшегося там противника.
Майор Радзиевский допрашивал пленных. Ему отвечал унтер-офицер с железным крестом на борту мундира. При появлении Мельника гитлеровцы почтительно вытянулись.
Что-нибудь интересное, Алексей Иванович? — спросил Мельник Радзиевского.
— Ничего нового, товарищ комбриг, — начальник [32] штаба улыбнулся. — Только вот унтер-офицер распинается, что он старый идейный противник Гитлера, сочувствует коммунистам.
— Сочувствует?.. — переспросил Мельник, глядя вдоль дороги, где реденькими цепочками перебегали вперед эскадроны. Повернувшись в седле, бросил: — Прикажите ему открыть огонь из захваченных орудий по немецкой пехоте, занимающей Жабоедово!.. — Подумав, добавил: — Да предупредите этого, «сочувствующего»: если промахнется, пусть пеняет на себя...
Начальник штаба перевел. Гитлеровец подбросил ладонь к козырьку и подал команду. Артиллеристы подскочили к орудиям, быстро развернули гаубицы. Унтер-офицер встал немного в стороне, снова что-то крикнул. У унтера в руках откуда-то появился бинокль, он посмотрел в сторону Жабоедова, повернулся вполоборота к орудиям:
— Файер!..{4}
Ударил залп. Орудийные стволы откатились назад и затем плавно стали на места. Быстрыми, механическими движениями гитлеровцы перезарядили орудия. Наши солдаты с чувством глубокого презрения смотрели на этих бездушных автоматов.
На окраине села, где вражеская пехота энергично отстреливалась от наступавших кавалеристов, взметнулись четыре черных столба. Унтер-офицер оторвался от бинокля, заискивающе взглянул на командира дивизии, довольным голосом проговорил: «Зэ-ер гут...»{5} Подал новую команду, а когда номера изменили установки, опять прокричал: «Файер!..»
Вновь заревели гаубицы, полетели снаряды из рейнметалловских орудий. Еще четыре гранаты разорвались среди гитлеровских пехотинцев.
— Файер!.. Файер!..
Гаубицы рявкали снова и снова... Унтеру положительно нравилась роль командира батареи, о которой он и помышлять не мог час тому назад. В кого стрелять — его, очевидно, нисколько не беспокоило; он по-профессиональному гордился лишь меткостью своего огня.
Цепи авангардного полка подошли почти вплотную к Жабоедово. Огонь противника заметно ослаб; очевидно, [33] немецкие снаряды делали свое дело. Справа и слева из леса вырвалась конница. Ветер донес «ура!» Мельник, отрываясь от бинокля, бросил: «Генуг!»{6} Гаубицы смолкли. Гитлеровцы, до этого оживленно работавшие, как-то сразу сникли, потускнели. Кавалеристы начали переговариваться:
— По своим били — и хоть бы что...
— Здорово их Гитлер оболванил!..
В этом бою был разгромлен батальон 18-го немецкого пехотного полка. Пленные говорили, что 6-я пехотная дивизия получила задачу наступать в обход наших частей, обороняющихся на рубеже реки Вопь, и что появление конницы явилось для них полной неожиданностью.
...50-я кавалерийская дивизия подошла к реке Меже близ деревни Ордынка, где разведчики нашли брод.
В это время разъезд старшего сержанта Корзуна пробирался в направлении Троицкого. Разведчики ехали гуськом, несколько в стороне от дороги, укрываясь за деревьями.
Корзун — пожилой, плотный человек с густыми усами и орденом Красного Знамени на гимнастерке — не спускал глаз с осторожно двигавшегося впереди головного дозора. Дозор вел его земляк, друг и однополчанин по гражданской войне, ефрейтор Яковчук. Вот Яковчук натянул поводья, остановил дозорных, быстро поднял над головой винтовку — условный знак, что заметил противника. Слышался дробный треск мотоциклов.
— Повод вправо!.. — хрипловато проговорил Корзун.
Разведчики скрылись за соснами.
— К пешему бою, все слезай! — продолжал командовать Корзун. — Стацюк, Кочура, Трофименко — остаться коноводами! Остальные, за мной, — и побежал к дороге, на ходу передергивая затвор. Все шестеро залегли в придорожной канаве. Головного дозора уже не было видно.
Треск моторов раздался совсем рядом. Сбоку, словно вынырнули откуда-то, появились пять мотоциклистов. На груди у них висели автоматы. Затрещали выстрелы. Разведчики, стреляя на бегу, бросились на дорогу. Ни одному гитлеровцу не удалось ускользнуть: трое валялись неподвижно подле продолжавших тарахтеть машин, двоих взяли живьем. Они яростно отбивались от насевших [34] на них дюжих конников, и — уже обезоруженные — продолжали что-то выкрикивать, гневно сверкая глазами. У одного на поясном ремне болтались две пестрые курицы, привязанные за лапки, головами книзу.
Корзун подошел к пленным вплотную, сурово взглянул на них, вытянув наполовину из ножен клинок, внушительно бросил:
— А ну — ша, куроеды!..
Гитлеровцы затихли, присмирели.
Авангардный 47-й кавалерийский полк с хода форсировал реку и продолжал марш.
Кавалерийские колонны резвым аллюром двигались по лесной дороге. В головной походной заставе шел взвод под командой лейтенанта Ткаченко. Не прошла застава и пяти километров от переправы, как дозоры донесли, что показался противник.
Ткаченко приказал помощнику вести взвод, а сам дал шпоры коню и галопом выскочил на стоявшую в стороне высотку, поросшую молодым ельником. В полкилометре впереди, вдоль опушки леса, пылила пехотная колонна, примерно около роты. Лейтенант посмотрел вперед и на фланги колонны, но не заметил ни походной заставы, ни дозорных, ни наблюдателей. Гитлеровцы шли ровными рядами, не спеша, с закатанными по локоть рукавами и широко расстегнутыми воротниками мундиров.
— Вот, сволочи, как на пикник идут! — вслух проговорил Ткаченко. Повернувшись в седле, крикнул: — Осипчук!
Молодой солдат подъехал к командиру взвода. Ткаченко приказал:
— Галопом к старшему лейтенанту! Доложи, что навстречу по дороге идет рота противника. Я с заставой сворачиваю право, обойду лесом и обстреляю гитлеровцев с фланга.
Осипчук спустился с высотки, вытянул гнедого плетью, сразу пустил в карьер. Пыль взвихрилась из-под копыт. Застава скрылась за деревьями. Пройдя лесом метров полтораста, Ткаченко подал команду:
— К пешему бою, слеза-а-ай!..
Конники спрыгнули с седел, поспешно передавая поводья коноводам, снимали из-за спин винтовки. Лейтенант рассыпал солдат в цепь, бегом вывел на опушку леса, снова приказал: [35]
— Ложись!.. Огонь открывать только по моей команде...
Из-за поворота дороги поднялась пыль, сквозь нее замелькали колыхающиеся ряды пехотной колонны врага. Ткаченко вскочил, срывающимся голосом закричал:
— Ого-о-онь!.. Бей их, гадов!..
Лес ожил. Затрещали винтовки, залились пулеметы...
Командир головного отряда старший лейтенант Иванкин, получив донесение Ткаченко, повел эскадрон вправо и развернул его на опушке леса. Шедший следом эскадрон старшего лейтенанта Виховского разомкнулся влево и продолжал двигаться вдоль дороги, маскируясь густым подлеском. Как только впереди послышалась стрельба, оба эскадрона перешли в полевой галоп. Через несколько минут конники выскочили на открытое поле метрах в трехстах от вражеской колонны.
Виховский выпустил коня в карьер; за ним бросились кавалеристы. Справа из леса выскочили всадники первого эскадрона. Далеко впереди их, рядом с Иванкиным, скакал политрук Бирюков, приметный по своей снежно-белой кобылице. Эскадроны с двух сторон мчались на противника.
Конная атака была настолько стремительной, что вражеская рота, уже потерявшая десятка два солдат от огневого нападения походной заставы, была сразу смята, изрублена, истоптана. Кавалеристы помчались дальше, но из леса вышла новая колонна противника. Гитлеровцы бегом рассыпались в цепь, затем залегли и открыли огонь. Эскадроны спешились. Коноводы галопом умчали коней в лес. Началась перестрелка. К противнику подходили подкрепления. Полковник Евгений Арсентьев развернул еще один эскадрон, направив его на поддержку двум головным. Полковая батарея заняла огневую позицию за высоткой, частым огнем прижала к земле поднявшихся было в атаку гитлеровцев. Командир дивизии приказал полковнику Василию Головскому развернуть свой полк правее авангарда. Завязался ожесточенный бой.
Из леса, обгоняя пехоту, вырвались темно-серые машины. На башнях были хорошо видны черные, обведенные широкими белыми полосами кресты.
— Танки!..
Лейтенант Амосов скомандовал:
— На руках выкатывай орудия на опушку! [36]
Расчеты замерли у орудий, наводчики припали к окулярам прицелов, тонкие стволы сорокапятимиллиметровок уставились на приближавшиеся танки. А до танков уже не более трехсот метров... двести пятьдесят... двести...
— По фашистским танкам — батарея, огонь!.. — раздалась долгожданная команда. Выстрелы прогремели почти одновременно. Моментально были перезаряжены орудия.
— Батарея, огонь!.. Огонь!.. Огонь!..
— Горит... горит!.. — послышались радостные голоса.
Суровые, побледневший лица артиллеристов озарились улыбкой. Танк, вырвавшийся вперед, резко свернул вправо, остановился, накренившись на бок. Из-под башни, быстро густея, повалил дым.
Наводчик второго орудия сержант Дулин рванул спуск. Противотанковая пушка негромко ухнула. Остановился как вкопанный еще один танк; из рваной пробоины в лобовой части вымахнул язык пламени. Остальные машины развернулись и устремились назад, под прикрытие леса. Вражеская пехота залегла. Замелькали саперные лопатки, над головами солдат вырастали черные кучки земли — гитлеровцы окапывались.
Снова загрохотали вражеские батареи. В начале войны кавалеристы окапываться не любили: в мирное время конница этим занималась мало, и теперь пришлось сильно подналечь на лопату! Обстрел продолжался минут двадцать, потом из леса снова показались танки. Из башен сверкали огни выстрелов, тянулись красные нити трассирующих пуль. Танки подползали к уткнувшейся в землю цепи эскадрона.
Политрук Бирюков, чуть приподнявшись, крикнул:
— Кто фашистов не боится, за мной! — и пополз вперед по-пластунски, прижимаясь к земле. За ним — со связками гранат, с бутылками с зажигательной жидкостью — поползли солдаты. Первым к танкам подобрался Бирюков. Что-то мелькнуло в воздухе, раздался взрыв, из-под гусениц взвихрилось пламя. Танк, окутываясь сизоватым дымом, замер в десятке шагов от приникшего к земле политрука...
Командиру дивизии доложили, что группа автоматчиков лесом обходит наши фланги, очевидно, стремясь выйти к переправе. [37]
Начали сгущаться сумерки. Шла сильная стрельба, темноту прорезали ракеты. Все это было ново даже для людей, уже обстрелянных во время мировой и гражданской войн. Противник казался сильным, умелым, хорошо маневрирующим.
Приехал офицер связи и доложил, что комбриг Мельник решил с наступлением темноты отвести свои полки за реку. Такое же решение был вынужден принять полковник Плиев: перед его спешенными частями был обнаружен вражеский пехотный полк с артиллерией и десятком танков, боеприпасы кончались, а разъезды доносили, что с юго-запада к реке выдвигаются новые колонны противника.
Как только совсем стемнело, снялась с позиции артиллерия и начала отходить к броду; за ней потянулись спешенные полки. У переправы кавалеристы разбирали лошадей, строились, садились, эскадрон за эскадроном переправлялись на северный берег.
Противник заметил отход и вновь перешел в наступление. Гаубичные батареи непрерывно били по лесу, окружавшему брод.
Артиллерия и пулеметный эскадрон арьергардного полка уже переправились через реку Межу и заняли огневые позиции. Отошли за реку коноводы. На южном берегу остался полковник Головской с двумя эскадронами. Они медленно повзводно отходили к переправе. Гитлеровцы шли за ними, но в атаку не переходили. У самого берега вновь пришлось залечь. Командир полка приказал подпустить противника поближе.
Вражеские батареи продолжали стрелять, но снаряды рвались далеко за рекой. За спиной кавалеристов тихо плескалась неторопливая Межа. От реки несло прохладой, запахом болота.
И вот из темноты показались густые, движущиеся цепи вражеской пехоты. Солдаты шли во весь рост, полосуя ночь автоматными очередями.
Раздалась команда:
— Ого-о-онь!..
Берег опоясался вспышками выстрелов. Крики «хайль!» сменились стонами раненых. Утихли автоматчики, погасли ракеты: гитлеровцы залегли. Прекратила огонь и артиллерия.
По совершенно разбитому броду эскадроны переправились через реку и присоединились к полку. При отражении [38] этой атаки был тяжело ранен полковник Головской.
50-я кавалерийская дивизия собралась, северным берегом Межи двинулась в направлении озера Емлень и встала здесь на дневку. В это же время 53-я кавалерийская дивизия сосредоточивалась в районе озера Пловное.
По вражеским тылам
В конце июля восточнее и юго-восточнее Смоленска советские войска начали наносить контрудары по войскам немецко-фашистской группы армий «Центр». Удары были нанесены: из района Белый в направлении Духовщина, Смоленск; из района Ярцево также на Духовщину и из района Рославля в направлении Починок, Смоленск. Ниже по Днепру советские войска выбили гитлеровцев из Рогачева и Жлобина. Вражеские войска, понеся серьезные потери, к началу августа перешли к обороне на фронте Великие Луки, Ломоносово, река Вопь, Ельня, Рославль, река Сож, Новый Быхов, Рогачев, Глусск, Петриков.
— Войска Западного фронта вели упорные бои. Ставка Верховного Главнокомандования решила выделить для действий во вражеском тылу крупные кавалерийские соединения.
Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко объединил сосредоточенные на правом крыле Западного фронта 50-ю и 53-ю кавалерийские дивизии и поставил перед ними задачу — нанести удар по тылам противника, сковать вражеские части, действующие в районе Ярцево, и не дать немецко-фашистскому командованию возможности усилить свою ельнинскую группировку, против которой готовился наш контрудар.
Командующим кавалерийской группой был назначен полковник Лев Михайлович Доватор, военным комиссаром — полковой комиссар Федор Федорович Туликов.
Сразу же по назначении Доватор направился в дивизии, находившиеся на отдыхе в лесах вокруг озер Емлень и Пловное. Он побывал в. каждом полку, эскадроне, в батарее, и не просто побывал, а глубоко — как хороший, рачительный хозяин — ознакомился со всеми сторонами жизни своего нового, большого «хозяйства».
Невысокого роста, коренастый, плотно сложенный, одетый в защитную гимнастерку и синие бриджи, в начищенных [39] до глянца сапогах с блестящими шпорами — Доватор производил впечатление подтянутого, привыкшего тщательно заботиться о своей внешности офицера. На груди поблескивал эмалью новенький орден Красного Знамени, полученный им за отличие в боях на Соловьевской переправе через Днепр.
Доватор ходил по расположению частей, присматривался, расспрашивал солдат и офицеров о боях, в которых они участвовали, о довоенной службе. Он когда-то служил на Северном Кавказе в 12-й Кубанской казачьей дивизии, комплектовавшейся в том же районе, где теперь была сформирована 50-я кавалерийская дивизия. Немало старых бойцов-переменников узнало в командующем кавалерийской группой своего бывшего командира эскадрона. С такими «старичками» Доватор подолгу говорил, вспоминал общих знакомых, весело шутил.
Надолго запомнился конникам такой эпизод. Во время смотра Доватор приказал командиру эскадрона капитану Батлуку, который пользовался репутацией не только боевого командира, но и отличного строевика:
— Развьючьте вот это седло!
Батлук расстелил на земле подле коновязи попону, положил на нее снятое с самодельного стеллажа седло, четкими, привычными движениями кавалериста начал вынимать из переметных сум: щетку для чистки коня, скребницу, сетку сена, торбу, мешочек с запасными подковами, гвоздями и шипами, недоуздок, пару белья, портянки, мыло, полотенце, мешочек со швейной и ружейной принадлежностями, сакву с чаем, сахаром и солью, банку консервов, пачку галет и прочие мелкие предметы, которые по уставу полагается всаднику иметь на походе.
Капитан Батлук сиял от гордости за исправного [40] подчиненного, седло которого ему попалось под руку. Доватор с улыбкой смотрел на капитана.
— А сколько патронов, овса, консервов и сухарей возит с собой кавалерист? — склонив по привычке голову влево и слегка вздернув правое плечо, словно прицеливаясь в собеседника, спросил он Батлука.
Батлук в душе немного обиделся за этот «экзамен» в присутствии не только командира дивизии и командира полка, но и стоявших вокруг солдат, однако ответил четко, как при рапорте:
— Согласно уставу, товарищ полковник, всадник возит в седельном вьюке неприкосновенный запас: на сутки овса для лошади, консервов, сухарей, сахара, чая и сто двадцать патронов для винтовки.
— А сколько суток вам пришлось драться на реке Меже, не видя в глаза своих обозов и поминая родителей всех хозяйственников на свете? — все еще улыбаясь уголками глаз, продолжал Доватор.
Батлук, не понимая, чего от него хотят, не так уже четко, но все же точно ответил:
— Шесть суток, товарищ полковник.
— Значит, бойцы и кони сутки кушали, а пять суток радио слушали? — сухо бросил Доватор. Он по натуре был вспыльчив. Знал это за собой, длительной военной тренировкой старался изжить этот недостаток.
Несколько минут длилось неловкое молчание.
— А если бы оставить в обозе все эти щетки, подштанники да цепные чумбуры, которыми, кстати, только слонов в цирке привязывать, а не коней на походе, — продолжал Доватор, — а всаднику дать в седельный вьюк не на сутки овса, а на трое суток, да патронов штук триста, на сколько бы повысилась маневренность конницы? Пожалуй, не пришлось бы уже на второй день вопить: «Патронов нет, хлеба нет, овса нет, бой вести не могу!» Да и хозяйственникам нашим куда бы спокойнее жилось! — закончил Доватор и пошел дальше, мимо окончательно сконфузившегося Батлука, так и не дождавшегося благодарности за отличную вьючку седел в его лихом, прославившемся в первых боях эскадроне...
Доватор подводил итоги своим наблюдениям. Со своими дивизиями он начал знакомиться еще в штабе фронта, когда получил назначение. Он слышал лестную оценку первых боевых действий этих легких кавалерийских [41] дивизий. Опытные боевые генералы с большой похвалой отзывались о кавалеристах.
Он успел прочитать сводки политического отдела, в которых было отмечено, что солдаты, сержанты и офицеры обеих дивизий в первых боях с врагом показали беззаветную преданность Родине, великому делу партии, верность своей воинской присяге, своему солдатскому долгу. Он читал и слышал о многих героических подвигах конников, сердцем и разумом коммуниста понимал, что это — подлинно советский, массовый героизм, свойственный нашему великому народу.
Доватор прослужил в Советской Армии восемнадцать лет, в 1928 году вступил в партию. Прошел суровую военную службу: был красноармейцем, химическим инструктором, курсантом нормальной школы, командиром взвода, политруком и командиром эскадрона, начальником штаба полка и бригады. Хорошо знал солдата и офицера, горячо верил в их морально-боевые качества.
Но теперь он смотрел на свои новые части особенно придирчиво, стараясь сразу же вскрыть причины, которые не дали возможности кавалерии полностью выполнить поставленную перед ней задачу и прорваться в глубокий тыл противника. По опыту службы в территориальном полку Доватор знал недочеты частей с сокращенными сроками обучения: отсутствие должной слаженности эскадронов и полков, недостаточные практические командные навыки у офицерского состава. И это было в мирное время, в территориальных частях, проходивших трех — четырехмесячное обучение каждый год. А теперь ему дали дивизии, которые отправились на фронт через неделю после начала формирования. Было над чем задуматься командующему кавалерийской группой!
Доватор смотрел на бодрые, загорелые лица отдохнувших людей. С удовольствием строевика-кавалериста отмечал, что конники тщательно ухаживают за лошадьми, ходят при шашках, что четко несет службу внутренний наряд.
Но Доватор видел и другое. В разговорах с новыми своими подчиненными он подмечал их восторженные отзывы об (увы, немногих!) конных атаках, их несколько преувеличенное впечатление от встреч с вражескими танками, автоматчиками. Доватор сделал вывод, что средний командный и политический состав, пришедший [42] в основном из запаса, порядочно поотстал, что многие из офицеров пытаются в сорок первом году воевать теми же методами, какими воевали в период гражданской войны, что искусство управления кавалерией в современном бою и ее взаимодействие с поддерживающей боевой техникой освоены недостаточно. Уроженец Белоруссии, хорошо знакомый с районом боевых действий, Доватор подметил недостаточную приспособленность кавалеристов, выросших на степных просторах, к обстановке лесисто-болотистой Смоленщины.
Он остановился у стоявших под соснами тачанок, обращаясь к командиру эскадрона, спросил:
— Как же вы, товарищ старший лейтенант, действовали в долине реки Межи, среди лесов и болот, когда у вас пулеметы на четверочных тачанках?
Старший лейтенант Куранов был из тех заядлых пулеметчиков, про которых говорят — в шутку или всерьез, — что они могут «расписаться» из «Максима», т. е. выбить полсщтней патронов свою фамилию на мишени. В понятии Куранова станковый пулемет, тачанка, два номера по сторонам пулемета, ездовой, сжимающий вожжи четверки могучих коней (конечно, лучше всего — белых, как лебеди!) — так же неотделимы друг от друга, как у человека корпус, голова, руки, ноги. Он хотел было все это доложить полковнику, но вспомнил бой под Прохоренкой, когда его пулеметы застряли в болоте и их еле вытащил второй эскадрон. Вспомнил... и промолчал.
— Красиво, спора нет, — говорил Доватор, — когда видишь пулеметную тачанку на голопе. Героикой гражданской войны так и дохнет! Только ведь теперь уже сорок первый год, и не Кубань, а Смоленщина — вековой лес да торфяные болота! Я ведь сам почти местный, — продолжал он. — Моя родина — село Хотино Бешенковичского района на Витебщине; это — километров полтораста отсюда. Леса здешние я с малолетства хорошо знаю. В них мальчишкой собирал грибы, ягоды, птичек ловил. По ним в двадцать третьем году с отрядом сельских комсомольцев гонял кулацкую банду Капустина, а ведь она пряталась в самых глухих лесных чащобах. Здесь, товарищ старший лейтенант, тачанка для станкового пулемета — гроб! С дороги ты на ней никуда не свернешь: ось полетит или дышло сломаешь. По лесной тропинке она не пройдет, через болото [43] не проберется, а эскадронам придется без пулеметов воевать.
Доватор повернулся к Плиеву и решительно закончил:
— Прикажите, Исса Александрович, чтобы для всех станковых пулеметов в полковых кузницах были сделаны вьючные седла и обратите на это самое серьезное внимание всех командиров полков. Послезавтра я буду смотреть пулеметные эскадроны.
Доватор с полковым комиссаром Туликовым возвратились в штаб. Собственно говоря, штаба в современном понятии еще не существовало. Кроме командующего кавалерийской группой, комиссара и начальника штаба, больше никого не было. Доватор сразу же после приезда приказал выделить от каждого полка одного офицера, двух сержантов и трех солдат на лучших лошадях для несения службы связи. Для управления в бою он предполагал пока пользоваться радиостанциями той дивизии, при которой будет находиться сам. Проводной же связи легкие кавалерийские дивизии в то время не имели вовсе.
Доватор слез с коня, медленно поднялся по ступенькам на крыльцо, вошел в избу. Подполковник Картавенко передал ему только что полученные разведывательные сводки и хотел уйти. Полковник задержал начальника штаба.
— Отдайте, Андрей Маркович, предварительные распоряжения командирам дивизий, — глядя через окно куда-то в лесную даль, негромко заговорил Доватор. — Готовность к походу — через двое суток. Артиллерию с собой не брать. В полках выделить для похода по четыре станковых пулемета. На каждый пулемет иметь по две заводных лошади и по пяти тысяч патронов. Радиостанции перемонтировать на вьюки.
Картавенко, внимательно слушая, раскрыл планшет, вынул полевую книжку, начал быстро записывать.
— Машины, повозки, походные кухни, больных людей, — говорил Доватор, — слабых лошадей оставить на местах стоянок и в каждой дивизии объединить под начальством одного из заместителей командиров полков. У всадников из переметных сум все выложить в обоз. Оставить только котелки, ложки, конские торбы и по одной щетке на отделение. Каждому солдату выдать на трое суток овса, консервов, сухарей, по триста штук патронов [44] и по три ручных гранаты. Командирам дивизий все проверить лично и к исходу двенадцатого доложить мне.
Доватор разрабатывал план удара по вражеским тылам. Он тщательно изучил местность и группировку противника перед фронтом армии, проанализировал наши прошлые действия. Так как противник силами до двух пехотных дивизий перешел к обороне по южному берегу реки Межи, имея местами передовые части на северном берегу, Доватор выбрал для переправы своей конницы участок реки значительно восточнее, за недостроенной железной дорогой со станции Земцы в Ломоносове. На карте этот район был обозначен как болотистое, покрытое лесом пространство с редкими небольшими деревушками. Сплошного фронта у противника здесь не было, он ограничивался обороной населенных пунктов на большаках. Вот в этом районе и решил Доватор прорваться в тыл противника.
Доватор вызвал к себе командиров, комиссаров и начальников штабов дивизий и сообщил им:
— Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед нашей и перед несколькими другими кавалерийскими группами задачу прорваться в глубокий тыл противника. Конница должна сорвать нормальную работу вражеских коммуникаций, нарушить управление войсками противника, оттянуть на себя как можно больше его войск с фронта. Своими действиями мы должны помочь войскам Западного фронта задержать гитлеровское наступление на Москву.
Нам выпала большая честь. Ставка посылает нас одними из первых в наступление. Мы будем олицетворять всю нашу Советскую Армию в глазах советских людей, временно попавших под иго врага. А имена наших дивизий и полков войдут в историю. Ведь жизнь короткая, а слава — долгая! — закончил Доватор своей любимой поговоркой...
13 августа 1941 года войска резерва Ставки Верховного Главнокомандования под командованием генерала армии Г. К. Жукова нанесли контрудар по противнику в районе Ельни. 15, 78, 263-я и 268-я пехотные дивизии врага, а также часть сил 10-й танковой дивизии и моторизованной дивизии СС «Райх» понесли тяжелые потери и были отброшены со своих позиций. [45]
Ранним утром этого дня от каждой кавалерийской дивизии было выслано по два разъезда на лучших лошадях под командой наиболее смелых и опытных офицеров. Разъезды должны были разведать маршруты, по которым предстояло наступать дивизиям, и отыскать переправы на реке Меже.
В 17 часов кавалерийская группа снялась со своих биваков и двинулась на юго-запад. Кони хорошо отдохнули на ночных выпасах, шли бодро. Конники ехали, оживленно переговариваясь. Все разговоры велись вокруг Доватора. Всех увлекла неистощимая энергия нового командующего группой, его уверенность в успехе. За эти несколько дней он стал для всех близким, понятным, своим командиром.
53-я кавалерийская дивизия выходила к реке Меже через огромное, поросшее перелеском и кустарником болото под названием урочище Савкин покос, которое на карте было обозначено без единой тропинки. Части 50-й кавалерийской дивизии были направлены еще восточнее и составили левую колонну кавалерийской группы.
Маршрут был чрезвычайно тяжелым. Первые пять — шесть километров полки шли цепочкой, растянувшись по одному. Под копытами лошадей чавкала болотная топь; чем дальше, тем она становилась все глубже. Через час авангардный полк стал.
Полковник Доватор выехал к авангарду. Впереди лежала огромная топь, окруженная темным строем берез и осин. Посланные в стороны дозоры не смогли найти никакого обходного пути.
— Спешить три эскадрона! Рубить деревья, настилать на болото, покрывать ветками, камышом и идти вперед! — приказал Доватор командиру авангарда майору Красношапке.
Эскадроны спешились. Конники начали рубить топорами деревья, косить шашками камыш; ночь быстро опускалась на землю.
Устроив настил, кавалеристы почти ощупью начали продвигаться вперед. Храпя и прядая ушами, осторожно ступали по зыбкому, колеблющемуся над топью настилу привыкшие к степным просторам дончаки и кабардинцы. За 12 часов было пройдено всего 14 километров пути, проложенного кавалеристами. К рассвету дивизия миновала урочище Савкин покос. Впереди стеной стоял заболоченный лес, но здесь все-таки можно было двигаться, [46] лишь кое-где останавливаясь, чтобы завалить срубленными ветками особенно вязкие места.
В полдень, когда до реки Межи оставалось километров шесть, полковник Доватор приказал встать на привал. Вскоре возвратился один из высланных накануне разъездов. Лейтенант Панасенко доложил, что нашел не обозначенный на карте брод, который никто не охраняет. Брод окружен болотом, поросшим камышом и кустарником, глубина его около метра. Это было как раз то, чего искал Доватор.
Как только стемнело, конники двинулись к броду. Авангардный полк должен был переправиться первым и затем обеспечить переправу главных сил. Вместе с ним были высланы вперед спасательные команды, составленные из лучших пловцов.
Авангард быстро форсировал реку, но очень разбил дно. Переправа затянулась. Лошади спотыкались на разрыхленном сотнями копыт дне, многие из них теряли равновесие, падали и плыли. Всадники соскакивали в воду; держась за путлища стремян, за конские хвосты, плыли рядом. Кое-кто порядочно наглотался холодной, пахнущей болотной травой воды. Гитлеровцы переправу конницы не обнаружили. Задолго до рассвета 53-я кавалерийская дивизия уже была на южном берегу. Пройдя еще километров пятнадцать, она встала на большой привал.
50-я кавалерийская дивизия также успешно преодолела трудный путь. Ночью не замеченные противником эскадроны переправились через реку Межу.
Кавалерийская группа вплотную подошла к вражеской обороне, основой которой являлись населенные пункты на дорогах, идущих из Духовщины на Белый и на Старую Торопу.
Прошло два месяца с начала войны. По плану «Барбаросса» немецко-фашистские танковые группы к этому времени должны были бы уже овладеть Москвой, Ленинградом, Кавказом. Вместо этого к началу третьего месяца войны части 9-й немецкой армии все еще находились в лесах Смоленщины.
По южному берегу реки Межи, северо-западнее Духовщины, противник не имел сплошного фронта. 129-я пехотная дивизия, оборонявшаяся на Духовщинском [47] большаке, занимала населенные пункты на дорогах, контролируемых подвижными группами из моторизованной пехоты с танками.
Третий батальон 430-го полка 129-й пехотной дивизии занимал узел сопротивления в Устье. Деревня была приспособлена к обороне. На высоте с отметкой 194,9 и в деревне Подвязье находился узел сопротивления второго батальона. В лесу были расположены огневые позиции третьего дивизиона 129-го артиллерийского полка, который поддерживал 430-й пехотный полк.
В течение двух дней дивизии вели разведку. Небольшие разведывательные группы и разъезды доносили, что в месте намечаемого прорыва между Подвязье и Устье пройти невозможно, так как стык этих двух опорных пунктов якобы плотно заминирован и хорошо простреливается. Но сведения разведчиков оказались недостоверными, так как они близко к опорным пунктам не подходили.
Доватор вызвал к себе командиров дивизий и полков. Вывел их на опушку леса близ опорных пунктов и целый день вел наблюдение за обороной противника. Рекогносцировкой удалось установить, что стык между Подвязье и Устье никем не прикрыт и не охраняется. Здесь же был отдан устный боевой приказ на выход в тыл противника.
В авангард для осуществления прорыва назначался 37-й кавалерийский полк под командованием подполковника Ласовского. Действия авангарда обеспечивали: со стороны Подвязье — заслон в составе усиленного эскадрона старшего лейтенанта Сиволапова, а в сторону Устья высылался эскадрон старшего лейтенанта Иванкина.
Авангард должен был действовать спешенным. Главные силы группы в это время в конном строю ожидают в исходном положении результатов действий авангарда. [48]
Если авангард пройдет между опорными пунктами врага незаметно, то вслед за ним двинутся главные силы, избегая ввязываться в бой.
Отдав устный боевой приказ, командующий группой собрал всех командиров и комиссаров полков.
— Противник будет преследовать нас моторизованными частями и танками, так как пехоте конницу не догнать. Артиллерии у нас с собой нет. С танками нужно бороться иными средствами. — Доватор говорил быстро, короткими энергичными фразами. Чувствовалось, что все это им хорошо продумано и он хочет, чтобы его так же хорошо поняли подчиненные. — Сформируйте в эскадронах группы истребителей танков. Отберите в эти группы наиболее смелых, спокойных, проверенных в бою людей. Дайте им побольше противотанковых и ручных гранат, бутылок с горючей жидкостью, автоматы. — Доватор внимательно посмотрел на серьезные, сосредоточенные лица офицеров. — Помните сами и внушите своим подчиненным, что основное в борьбе с танками — человек, наш советский солдат. Эти люди должны будут доказать всем, что танк не страшен тому, кто его не боится...
Около часа ночи в стык между опорными пунктами врага вошли разведчики лейтенанта Дубинина. В три часа тридцать минут авангард перешел дорогу Подвязье — Устье.
...Утро 23 августа 1941 года выдалось по-осеннему свежее. Над болотистыми низинами Смоленщины, поросшими невысоким березняком и ольшаником, стелился туман. Видимость не превышала двух сотен шагов. Природа просыпалась медленно. Вокруг была разлита ленивая, совсем не военная тишина...
Доватор, завернувшись в бурку, лежал под сосной близ командного пункта 50-й кавалерийской дивизии. Не было еще четырех, когда он раскрыл глаза, упруго вскочил на ноги, бросил взгляд на часы, слегка поеживаясь от забиравшегося под гимнастерку утренника, проговорил:
— Пора, Исса Александрович...
Плиев подошел к Доватору. Его смугловатое, свежевыбритое лицо горело от студеной родниковой воды; чуть тянуло острым запахом одеколона. Легко перебирая пальцами небольшой руки кожаный темляк шашки, Плиев спокойно и негромко, как всегда, доложил: [49]
— Дивизия готова, Лев Михайлович...
Несколько в стороне ординарец держал в поводу коней. Отливавший серебром Казбек заигрывал с конем ординарца, и Акопян притворно грубо покрикивал на полковничьего любимца. Поодаль группой стояли офицеры и автоматчики штабной охраны.
Доватор легко сел в седло, разобрал поводья и поехал в сторону дороги. Видно было, как в тумане двигались всадники — главные силы кавалерийской группы входили в прорыв.
Гитлеровцы услышали многотысячный топот конских копыт. Затрещали пулеметы. Открыла огонь вражеская артиллерия. Спешенные полки завязали бой.
Командир эскадрона старший лейтенант Лющенко повел своих солдат в атаку на видневшиеся невдалеке вражеские окопы. Лющенко был тут же ранен. Командование эскадроном принял лейтенант Агамиров. Загремело «ура». Гитлеровцы были выбиты из окопов и поспешно отходили к деревне.
Спешенный 50-й кавалерийский полк под командованием полковника Тимочкина сломил сопротивление вражеской пехоты и выбил ее из окопов вблизи Подвязье. Противник снова пытался задержать наше наступление, но был атакован тремя эскадронами резерва, которые возглавил начальник штаба дивизии майор Радзиевский. Кавалеристы в конном строю преследовали остатки разгромленного второго батальона.
Тем временем главные силы пересекали дорогу. Быстро светало. Туман рассеялся и лежал отдельными островками в сырых низинах. Зубчатой темно-синей лентой, уже сильно тронутый осенней позолотой, высился по ту сторону дороги сосновый бор.
Вместе со своим полком переходил дорогу снятый с заслона эскадрон старшего лейтенанта Иванкина. На опушке леса послышался рокот моторов и лязганье гусениц. По дороге, переваливаясь на ухабах, шли три танка. Первый увидел танки Иванкин. Танки оказались левее его эскадрона, до них оставалось не более трехсот метров. Нельзя было терять ни секунды времени, так как вражеские машины могли смять хвост колонны дивизии. Иванкин подал необычную в конном строю команду:
— Бутылки с горючей смесью, гранаты, к бою! Галопом!.. [50]
Эскадрон помчался в атаку на танки. Минута, и послышались взрывы гранат. Танкисты, захваченные врасплох, не успели произвести ни одного выстрела. Головная машина, объятая пламенем, остановилась. Из открывшегося люка выпрыгивали танкисты и, поднимая руки, испуганно смотрели на проносившихся мимо всадников. Две другие машины поспешно уходили, отстреливаясь из пулемета.
За находчивость и смелость Иван Васильевич Иванкин был награжден орденом Красного Знамени.
Гитлеровцам удалось быстро закрыть прорыв, отрезав коноводов 50-го кавалерийского полка и первого эскадрона 37-го кавалерийского полка. Главные силы кавалерийской группы сосредоточились в сосновом бору за дорогой. Бор этот, небольшой по размеру, не мог укрыть многочисленную конницу. Необходимо было прорваться в большой лес на Духовщинском большаке. Перед лесом лежало открытое поле. Доватор приказал выдвинуть против опорных пунктов все станковые пулеметы и под прикрытием их огня, днем атаковать гитлеровский заслон на большаке.
В первом эшелоне действовала 50-я кавалерийская дивизия, во втором эшелоне — 53-я кавалерийская дивизия. В авангарде по-прежнему оставался 37-й кавалерийский полк.
Подполковник Антон Ласовский вел полк шагом в расчлененном строю. Когда гитлеровцы открыли огонь, командир полка поднял эскадроны в галоп и метров за 400–500 подал команду на конную атаку. Атаку поддержали эскадроны 43-го кавалерийского полка под командованием подполковника Георгия Смирнова.
Третий батальон 430-го пехотного полка, на который обрушился удар конницы, был почти уничтожен; второй батальон также понес большие потери.
Кавалерийские дивизии сосредоточились в лесу южнее дороги. Путь в глубь расположения врага был открыт.
Кавалерия с боями стремительно продвигалась на юго-запад. По тылам противника поползли зловещие слухи о прорыве советской конницы.
Вражеские солдаты и офицеры, которым посчастливилось бежать из разгромленных гарнизонов, разносили [51] панические вести о приближении многочисленной русской конницы. Немецко-фашистское командование было вынуждено снять с фронта ряд частей и бросить их против кавалерии.
Действия кавалерийской группы под командованием Доватора в тылу врага отличались большой продуманностью.
Как правило, днем кавалерия укрывалась подальше от больших дорог и населенных пунктов, отдыхала. Лишь неутомимые разъезды шныряли по лесам во всех направлениях, нападали на одиночные автомашины, захватывали пленных. Ночами дивизии делали очередной скачок, переходя в районы, назначенные командующим группой на основании данных, собранных разъездами. Специально выделенные эскадроны и даже целые полки производили налеты на вражеские гарнизоны, уничтожали их в коротких ночных схватках.
Одним из участников этого лихого рейда младшим политруком Иваном Кармазиным была сложена не особенно художественная, но с любовью исполнявшаяся в течение всей войны песня.
Сквозь леса дремучие, с песнею веселою,Население освобожденных районов устраивало кавалеристам трогательную встречу. Советские люди делились с кавалеристами последним мешком овса, последним куском хлеба, шли проводниками, сообщали все, что знали о противнике.
Неудержимой лавиной катились конники полковника Доватора по вражеским тылам, а впереди них неслась грозная молва о прорыве огромных масс советской кавалерии. Штаб генерала Штрауса, чтобы хотя немного [52] рассеять панику, опубликовал приказ, в котором говорилось, что в немецкие тылы прорвалось вовсе не сто тысяч казаков, как то говорят паникеры, а только три кавалерийские дивизии, насчитывающие... восемнадцать тысяч сабель. Доватор же взял в рейд всего около трех тысяч всадников, двадцать четыре станковых пулемета и ни одной пушки!
27 августа кавалерийская группа подошла к шоссейной дороге Велиж — Духовщина, которая являлась одной из важнейших коммуникаций 9-й немецкой армии. Во все стороны веером рассыпались разъезды, высматривая объекты для налетов. А на шоссе и соседние дороги было выслано несколько эскадронов для разгрома автоколонн врага.
Разъезд младшего лейтенанта Криворотько перехватил у небольшого мостика на шоссе вражескую штабную машину. Гитлеровцы начали отстреливаться, убили одного нашего солдата. Разведчики Кихтенко и Кокурин, выскочив из канавы, стали бросать под автобус ручные гранаты. Машина загорелась, из нее выпрыгнуло несколько человек. Затрещали автоматы. Фашисты как снопы повалились на дорогу. Криворотько бросился в машину и начал выбрасывать из нее полевые сумки, плащи, чемоданы с какими-то бумагами. Из захваченных документов было установлено, что вражеский штаб находится в крупном населенном пункте Рибшево.
Один из эскадронов вышел на большак между Рудней и Гуками. Едва успели конники спешиться, как впереди послышался гул моторов. По дороге двигались четыре танка.
Командир эскадрона старший лейтенант Ткач успел предупредить солдат, чтобы стреляли только по выскакивающим из машин гитлеровцам. Сам он, зажав в руке противотанковую гранату, притаился за огромной сосной, росшей у самой дороги.
Как только головная машина поровнялась с сосной, Ткач выскочил, сильным броском метнул тяжелую гранату и моментально спрятался опять. Раздался взрыв. Танк с перебитой гусеницей завертелся на месте, поливая лес пулеметным огнем. Ткач, выждав, когда машина повернулась кормой, бросил на моторную часть бутылку с горючей смесью. Танк запылал.
Второй танк подбил политрук Борисайко. Бывший инструктор райкома партии, двадцативосьмилетний здоровяк [53] — Борисайко еще на походе озадачил командира эскадрона, заявив ему:
— Петр Алексеевич, изобретение я сделал оборонного характера... Изобрел противотанковую артиллерию системы Сашки Борисайко. На, полюбуйся...
Ткач еле удержал тяжеленное сооружение из трех ручных гранат, наглухо скрученных телефонным кабелем с противотанковой гранатой.
— Да разве можно такую тяжесть бросать?..
— А я, Петр Алексеевич, как, бывало, на физкультурных состязаниях брошу что-нибудь легонькое, так мне потом руку ломит, — с широкой улыбкой ответил политрук. — Люблю размахнуться потяжелее и ударить со всего плеча...
Когда Борисайко швырнул свое смертоносное «изобретение» под вражеский танк, раздался мощный взрыв, вызвавший детонацию боезапаса танка. Машина разлетелась на куски. Борисайко был оглушен взрывом. Очнувшись, он увидел, что всего в нескольких шагах от бесформенной глыбы дымящегося металла разворачивается третий танк, очевидно, намереваясь уйти.
— Не удерешь, гадина!.. — крикнул Борисайко и швырнул в танк подряд две зажигательные бутылки. Машину охватило пламя. Политрук вырвал из рук лежащего рядом солдата ручную гранату, кинулся к танку, бросил гранату в открывшийся люк. Оттуда взвился огненный столб, повалил густой бурый дым.
За уничтожение двух вражеских танков Александр Ефимович Борисайко был награжден орденом Красного Знамени.
Танк, шедший позади, также начал разворачиваться. Наперерез ему выбежал комсомолец Никон Фролов и почти в упор бросил связку гранат. Танк грузно осел и замер на месте.
...Иван Васильевич Ивинкин был опытным, боевым офицером. Совсем еще юношей вступил он добровольцем в Красную Армию, сражался с белогвардейцами и интервентами в годы гражданской войны, вступил в Коммунистическую партию, был ранен. Уволившись в запас, он восемь лет работал военным руководителем одной из средних школ города Грозного. Он привык все делать продуманно, спокойно, аккуратно.
Возглавляя два эскадрона, старший лейтенант Иванкин организовал засаду там, где большак длинной за [54] кругленной петлей спускался к мосту через сильно заболоченную речушку. Кавалеристы спешились по обе стороны большака и терпеливо ожидали. Дозорные донесли, что с запада идет вражеская моторизованная колонна.
— Сейчас услышите, товарищ старший лейтенант, как поет мой «Максим», — проговорил старший сержант Иван Акулов, опуская стойку прицела.
Из леса выехали двенадцать мотоциклистов. Двумя цепочками они медленно двигались вдоль обочин. Вслед за ними показались семь грузовиков, в кузовах которых ровными рядами сидели солдаты в стальных шлемах.
Следом из-за деревьев выезжали все новые и новые машины, быстро скользя на закруглении и спускаясь к мосту.
Акулов, стиснув рукоятки затыльника, поймал на мушку головную машину и плавно нажал спуск. Застрочил пулемет, затрещали винтовки, автоматы. Грузовики начали тормозить, съезжать с дороги. Сзади напирали разогнавшиеся под уклон машины. В течение нескольких минут вся автоколонна была уничтожена. На берегах речушки, на полотне дороги, вокруг горевшего мостика осталось 58 грузовиков, четыре бензовоза и три легковых «опеля».
В то время как эскадроны расправлялись с вражескими колоннами на дорогах, 47-й кавалерийский полк, окружил село Гуки, где свирепствовал эсэсовский карательный отряд. Спешенные эскадроны с трех сторон ворвались в село. В течение получаса все было закончено — больше сотни трупов в черных мундирах осталось в небольшой смоленской деревушке.
Проезжая по улице, командир полка заметил белевший на стене листок бумаги — объявление о премии за убийство или выдачу Доватора. Полковник Арсентьев [55] придержал поводья, обернувшись к ординарцам, проговорил:
— А ну-ка, хлопцы, снимите осторожно эту бумажку. Отвезу ее Льву Михайловичу, пусть почитает, сколько дает за его голову Адольф Гитлер.
Отважно действовали кавалеристы на вражеских коммуникациях. Немецко-фашистское командование было вынуждено снять с фронта значительные силы пехоты и танков и бросить их против кавалерийской группы. Вражеские части с трех сторон охватили район действий 50-й и 53-й кавалерийских дивизий к северо-востоку от Велижского большака и начали прочесывать лесные дороги. Конная разведка доносила, что в Рибшеве и Рудне сосредоточиваются войска противника, пытаясь окружить кавалеристов. Надо было срочно уходить из этого района.
Доватор попытался доложить обстановку в штаб 29-й армии, но кавалерийская группа ушла так далеко от своих войск, что ее радиостанции не смогли связаться со штабом армии. Боеприпасы и продовольствие подходили к концу. Доватор решил отойти, но перед отходом произвести налет на вражеский штаб. Он знал о том, что генерал Штраус выехал со штабом из Рибшева и там остался лишь случайно задержавшийся топографический отдел да парк грузовых автомашин.
Была выслана разведка с целью определить наиболее удобные подступы к Рибшеву, состав гарнизона, расположение охраны штаба. Вместе с разъездами в разведку отправились две санитарки — Горюшина и Аверкина.
Переодетые в крестьянские платья, девушки вместе с партизаном Алексеем Ближнецовым под вечер шагали по большаку, ведущему к Рибшеву. Вскоре путников обогнала грузовая машина. В кабине, рядом с шофером, сидел немецкий лейтенант. Машина проехала немного вперед и остановилась. Гитлеровец, распахнув дверцу, на ломаном русском языке крикнул:
— Пошалюйста, красавиц, ходить сюда!..
Девушки поравнялись с машиной. Лейтенант предложил довезти их до Рибшева. Притворясь смущенной, Лена Аверкина толкнула локтем подругу:
— Поедем, Анька!.. [56]
Офицер потеснился, девушки забрались в кабину. Ближнецов тоже занес было ногу через борт, но сидевший наверху молодой солдат поднялся, вскинул автомат, грубо крикнул:
— Цурюк!..{7} Рюска свольш...
Из разговора со случайным попутчиком девушки узнали, что вражеский штаб помещается в здании школы. В Рибшеве на площади перед школой они заметили ряды грузовиков, накрытых брезентом.
Лейтенант пригласил девушек на офицерскую вечеринку. Когда гитлеровцы перепились, разведчицы, улучив удобный момент, выскользнули во двор, огородами выбрались к околице, обошли стороной хорошо запримеченный полевой караул и бросились в лес. В полночь они благополучно возвратились в штаб и рассказали, что видели. Лена принесла прихваченную на вечеринке офицерскую полевую сумку с картой и документами. За отважную разведку и ценные сведения о противнике комсомолки Анна Горюшина и Елена Аверкина были награждены орденами Красного Знамени. — В ночь на 29 августа конники налетели на Рибшево и разгромили вражеский охранный батальон. Огромный склад топографических карт и несколько десятков грузовиков были сожжены.
После этого кавалерийская группа сосредоточилась в лесу. Противник обложил весь этот район переброшенными с фронта войсками. Его авиация планомерно, по квадратам, бомбила леса. Тяжелые бомбы с грохотом рвались в чаще, падали деревья, образуя завалы на дорогах.
Кавалерийская группа тронулась в обратный путь. На рассвете самолеты обнаружили ее движение, начались воздушные атаки. По дорогам, вслед за отходящими кавалеристами, двинулись танки и моторизованная пехота врага, стягивая кольцо окружения и прижимая кавалерию к громадному болоту. Положение создавалось очень серьезное.
На выручку пришли советские люди. Командир одного из местных партизанских отрядов предложил провести кавалерию через болото, считавшееся непроходимым. Зная, что гитлеровцы никогда не рискнут забраться в такую топь, Доватор принял решение преодолеть трясину ночью. [57]
Доватор особенно тщательно организовал этот трудный марш. Вперед в качестве головного отряда был выслан не раз отличившийся в боях эскадрон во главе со старшим лейтенантом Виховским. Для прикрытия отхода выделялся эскадрон исключительно упорного и спокойного офицера старшего лейтенанта Сиволапова. Доватор вызвал его к себе и приказал:
— Останетесь с эскадроном на этом рубеже, пока я не дам сигнал, что дивизии миновали трясину. Отходить до сигнала запрещаю. Какие бы силы противника ни наступали на вас, держаться до последнего солдата, до последнего патрона!
— Эскадрон без вашего сигнала не отойдет, товарищ полковник, — глядя прямо в глаза Доватору, коротко ответил Сиволапов. Доватор крепко пожал ему руку.
Еще до захода солнца по одному эскадрону от каждой дивизии выступили на северо-восток, в сторону фронта. Они должны были дезориентировать противника и отвлечь его от главных сил. Привязавшиеся к коннице «рамы»{8} вскоре выследили тянувшиеся по лесным дорогам колонны этих эскадронов. Над лесом закружились «юнкерсы», загремели разрывы авиационных бомб, затрещали пулеметы и автоматические пушки бомбардировщиков. Тогда эскадроны круто свернули с дорог и двинулись вслед за главными силами, шедшими лесом на север, к непроходимой трясине.
Ночь на 31 августа окутала дремучие леса Смоленщины. Эта ночь была едва ли не самой тяжелой в этом кавалерийском рейде.
Вслед за проводниками — партизанами Гудковым и Молотковым — по болоту, в непроглядной тьме, тянулась вереница всадников. Шли в колонне по одному, обе дивизии в затылок одна другой. Вскоре пришлось спешиться и двигаться в поводу. Конники шли по чуть заметной тропе, перепрыгивая с кочки на кочку, то и дело оступаясь и проваливаясь в болотную грязь.
Движение было крайне изнурительным. Часто приходилось останавливаться, чтобы дать передохнуть измученным, голодным лошадям, усталым, не спавшим несколько ночей людям.
Сзади, там, где остался тыльный отряд, началась перестрелка. [58] Слышались разрывы снарядов, частые выстрелы полуавтоматических пушек.
— Сиволапова атакуют... — проговорил Доватор, оборачиваясь к шедшему следом Картавенко. Начальник штаба ничего не ответил.
До рассвета оставалось еще часа два, когда из головного отряда по цепочке передали: «Вышли на твердую землю». Доватор немедленно приказал дать сигнал эскадрону Сиволапова на отход. Над соснами взлетели красные и белые ракеты. Все сразу приободрились, самые усталые подтянулись, зашагали бодрее.
Болото кончилось.
Выйдя из трясины, кавалеристы остановились, немного почистились, напоили коней в лесном ручье, дали им поесть травы и двинулись дальше. Радисты поймали наконец армейскую рацию, приняли приказание командующего армии: выходить в прежнем направлении. Навстречу кавалерийской группе, содействуя ее прорыву к своим войскам, должны были нанести удар стрелковые части Западного фронта.
Не останавливаясь, конница шла на северо-восток, и лишь глубокой ночью Доватор дал отдых частям. Четыре разъезда на лучших лошадях выступили дальше, к участку намечаемого прорыва на Духовщинском большаке; им было приказано уточнить расположение противника.
К рассвету три разъезда возвратились и доложили, что противник занимает прежнее положение.
1 сентября кавалерия сделала еще сорокакилометровый переход и сосредоточилась в лесу южнее деревни Устье. Здесь ее ожидал четвертый разъезд. Лейтенант Немков доложил Доватору подробные данные об обороне противника.
Как только стемнело, кавалеристы без выстрела атаковали противника, разгромили первый батальон 430-го пехотного полка, прорвались через вражеское расположение, прошли боевые порядки своих стрелковых соединений и были выведены в армейский резерв.
Удар кавалерийской группы полковника Доватора имел большое оперативное значение. Конница прошла около трехсот километров по бездорожным лесисто-болотистым районам Смоленщины, проникла в глубокий тыл 9-й немецкой армии, деморализовала его работу, отвлекла — во время горячих боев под Ельней — более [59] двух пехотных дивизий с сорока танками с линии фронта. Конники уничтожили свыше 2 500 вражеских солдат и офицеров, 9 танков, более двухсот автомашин, несколько военных складов. Были захвачены многочисленные трофеи, которые пошли затем на вооружение партизанских отрядов.
По всей стране прокатилась весть о славных подвигах кавалеристов. После сообщения Советского Информационного бюро от 5 сентября 1941 года в «Правде» появилась первая корреспонденция «Рейд кавалерийской казачьей группы». Армейская газета «Боевое знамя» посвятила конникам специальный номер. Советское правительство высоко оценило подвиги кавалеристов. Льву Михайловичу Доватору и Иссе Александровичу Плиеву было присвоено воинское звание генерал-майора. 56 наиболее отличившихся солдат, сержантов и офицеров кавалерийской группы были награждены орденами и медалями Советского Союза.
От реки Межи до реки Ламы
Наступление немецко-фашистских войск было задержано нашей упорной обороной и контрударами развернувшихся резервов Советской Армии. Среднесуточный темп продвижения вражеских войск с двадцати — двадцати пяти километров в июле к началу сентября снизился до трех — четырех километров.
Вопреки расчетам противника война принимала затяжной характер. В боях под Дубно и Ровно, Лугой и Смоленском, у Ельни и на Днепре, в районе Сольцы немецко-фашистская армия понесла значительные потери в людях и технике. Но это не остановило фашистов. Перед ними стояла прежняя цель — разгромить советские войска и поработить наш народ и нашу землю.
3 октября 1941 года Гитлер заявил: «48 часов тому назад начались новые операции гигантских размеров. Они будут способствовать уничтожению врага на Востоке. Враг уже разбит и никогда больше не восстановит своих сил».
Ставка немецко-фашистского командования объявила, что германские войска вступят в Москву ровно в 14 часов 16 октября. Затем срок был перенесен на 25 октября. Потом было сообщено, что «фюрер» будет принимать парад своих войск... на Красной площади 7 ноября, а дальше [60] гитлеровцы вообще перестали писать о сроках взятия Москвы.
На Западном стратегическом направлении, на дальних подступах к Москве, завязалось новое грандиозное сражение, в котором с обеих сторон принимало участие большое количество живой силы и техники при значительном численном превосходстве на стороне немецко-фашистских войск.
Основные удары наносили: 3-я танковая группа и 9-я полевая армия — на ржевско-калининском направлении, 4-я полевая армия и переброшенная из-под Ленинграда 4-я танковая группа — на вяземско-можайском, 2-я танковая группа — на орловско-тульском, 2-я полевая армия — на орловско-елецком.
Командующий армией приказал кавалерийской группе генерала Доватора прикрыть правый фланг армии, имея передовой отряд на реке Меже. К рассвету 19 сентября 1941 года конница сделала сорокакилометровый переход и передовым отрядом вышла на рубеж Борки, Жарковский. Разъезды были направлены вперед с задачей установить группировку противника на южном берегу реки Межи.
Разведчикам удалось добыть солдатские книжки и медальоны, письма и дневники. На основании этих документов было установлено, что 110-я пехотная дивизия, понеся в августовских боях на невельском направлении тяжелые потери, была выведена в резерв, получила пополнение и теперь выдвигается на передовые позиции.
Эскадроны передового отряда хорошо подготовили оборону. Солдаты отрыли окопы полного профиля, построили блиндажи с перекрытиями из толстых бревен, тщательно замаскировали артиллерию.
На рассвете 1 октября вражеская артиллерия открыла сильный огонь по расположению нашего передового отряда. Спустя полчаса противник, силой до полка пехоты, перешел в атаку. На протяжении шести часов кавалеристы отбивали непрерывные атаки вражеской пехоты. Гитлеровцы попытались обойти правый фланг 47-го кавалерийского полка и прижать его к реке, но с большими потерями были отброшены.
Как только были получены сведения о начале наступления [61] противника, к реке Меже выступили главные силы 50-й кавалерийской дивизии.
Командир 43-го кавалерийского полка подполковник Смирнов выслал в головной отряд первый эскадрон капитана Батлука со взводом станковых пулеметов и двумя полковыми пушками, поставив перед ним задачу обеспечить развертывание полка.
Капитан Батлук с командиром пулеметного взвода, производя рекогносцировку местности, обнаружили вражеский пехотный батальон, шедший походной колонной. Гитлеровцы шли быстро, четко, держа равнение и сохраняя дистанции между ротами и взводами.
— Белоусов, выводи пулеметы на опушку! — приказал Батлук и поскакал к спешившемуся эскадрону.
— По первому взводу, в цепь!.. За мной, бегом!.. — крикнул он.
Пулеметный взвод выехал на опушку леса. В каких-нибудь трехстах метрах от спокойно маршировавших гитлеровцев изготавливались к бою пулеметные тачанки. Через несколько минут расчеты старшего сержанта Матвеева, сержантов Степаненко и Одноглазова уже были готовы к бою. Правее пулеметчиков развертывался взвод лейтенанта Немкова. Еще дальше мелькали между деревьями согнувшиеся фигуры солдат остальных взводов с винтовками и автоматами в руках. Вражеская колонна продолжала маршировать в прежнем направлении...
— Огонь!..
Стройные ряды гитлеровцев сразу же нарушились, они бросились врассыпную с дороги и залегли в канавах.
Батлук поднял эскадрон в атаку, цепи рванулись вперед. В этот момент капитан упал. Командование принял политрук Шумский и эскадрон продолжал атаку. Шумский тоже был ранен, но не покинул поля боя. Гитлеровцы не приняли штыкового боя и с большими потерями начали отходить. Эскадрон перешел в преследование, но в свою очередь был контратакован во фланг вражескими резервами. Под натиском превосходящих сил врага конники начали отходить.
Последним, прикрывая отход товарищей, выходил из боя взвод, которым командовал младший лейтенант Никифор Синьков, бывший боец 6-й Чонгарской дивизии Первой Конной армии. Гитлеровцы охватили с обоих флангов реденькую цепочку взвода. Синьков подал [62] команду: «Отползать по трое!..» — и, тяжело раненный, упал.
Лежавший неподалеку от него комсомолец рядовой Ребров, доброволец из станицы Советской, под сильным обстрелом подобрался к младшему лейтенанту, поднял его на плечи и пополз вслед за своим взводом. Три раза ему приходилось останавливаться и отстреливаться от наседавших гитлеровцев. Реброва тоже ранило, но он не бросил своего командира и продолжал ползти. Когда его ранило вторично, силы оставили Реброва. Он осторожно опустил Синькова на землю и прикрыл своим телом так и не пришедшего в сознание командира. Спасая жизнь офицера, отважный воин свято выполнил воинский долг, отдав при этом свою жизнь.
Отойдя, кавалеристы опять окопались.
Рано утром 4 октября артиллерия противника возобновила обстрел наших позиций. Уже трое суток конники удерживали свои оборонительные рубежи! Обстрел продолжался с полчаса, потом орудия смолкли. Конники приготовились встретить вражескую пехоту, но она не показывалась из своих окопов. С запада быстро нарастал резкий гул моторов.
— В-о-здух!..
Над вершинами сосен курсом на северо-восток тремя эшелонами шли 17 бомбардировщиков. Более сорока минут бомбили они наши позиции.
Только скрылись самолеты, снова заговорила вражеская артиллерия. На опушке леса показалось двенадцать танков, за ними во весь рост двигалась пехота. Подпустив танки метров на двести, с переднего края по ним ударили из укрытий сорокапятимиллиметровые пушки. Одна машина завертелась на месте с перебитой гусеницей, вторая загорелась. Полковые пушки беглым огнем били по пехоте. Не выдержав интенсивного огня, вражеская пехота залегла. Танки повернули назад, оставив одну горевшую и две подбитые машины. Атака была отбита.
Во второй половине дня генерала Плиева вызвали к телефону.
— Исса Александрович, положение осложняется, — послышался в трубке голос генерала Доватора. — Противник крупными силами наступает на Белый. Командующий армией приказал немедленно направить туда 53-ю кавалерийскую дивизию. Вам придется рассчитывать только на собственные силы. [63]
Плиев положил трубку, несколько минут о чем-то размышлял, прислушиваясь к грохоту орудийной канонады, потом обратился к начальнику штаба:
— Товарищ Соловьев, я решил перейти к маневренной обороне. Передайте Ласовскому приказание: немедленно оторваться от противника, на широких аллюрах отойти за линию железной дороги Земцы — Ломоносово, занять промежуточный рубеж обороны по реке Чернушка и на нем пропустить через свои боевые порядки остальные полки. Смирнову и Арсентьеву продолжать упорно обороняться, пока арьергард не займет оборону.
На правом фланге дивизии конники группами потянулись в лес, а спустя полчаса 37-й кавалерийский полк уже шел рысью на новый рубеж обороны.
Гитлеровцы возобновили атаки. Их артиллерия и тяжелые минометы минут двадцать вели огонь по нашим позициям, потом снова показались плотные пехотные цепи с семью танками впереди. Вторая атака также была отражена, но на южном берегу Межи противник вышел почти к Жарковской, угрожая отрезать коннице путь отхода.
Но вот на востоке загорелись красные ракеты — Антон Ласовский доносил, что его полк занял оборону. Генерал с начальником штаба поскакали лично выводить из боя полки первого эшелона. Полки должны были отойти поэскадронно и сразу же занять оборону на третьем рубеже.
Гитлеровцы еще не успели изготовиться к новой атаке, а конники уже устремились в лес, быстро разобрали коней и затерялись в лесной чаще. За спиной их послышался грохот, вражеские батареи снова начали аккуратно обрабатывать оставленные конниками окопы. Вскоре противник заметил, что он бьет по пустому месту. В небе показались 22 бомбардировщика, выискивающие кавалерию. Обнаружить ее на марше не удалось и, «Юнкерсам» пришлось сбросить бомбы куда попало.
Этим маневром Плиев выиграл время. Только к вечеру передовые части противника вышли к Чернушке, где были встречены огнем боевого охранения, предусмотрительно выдвинутого на западный берег реки. Гитлеровцы развернулись и повели наступление; их артиллерия засыпала речушку градом снарядов. Оставленные на западном берегу три кавалерийских взвода постреляли с полчаса, отошли к коноводам и присоединились к полку. [64]
Противнику все-таки удалось нащупать нашу оборону. Его батареи перенесли огонь на восточный берег, но эскадроны растянулись такой редкой цепью, что снаряды почти не причиняли им вреда. Пехота противника продолжала упорно продвигаться вперед. Вскоре оба фланга 37-го кавалерийского полка были обойдены, до трех пехотных батальонов врага наступало с фронта.
Тогда генерал Плиев приказал арьергарду отходить за третий рубеж обороны, уже занятый 43-м и 47-м кавалерийскими полками.
Маневренная оборона кавалерии изрядно вымотала противника. В третий раз за день главные силы 110-й пехотной дивизии вынуждены были развертываться для боя. Опять им нужно было менять огневые позиции, ставить новые задачи полкам, батальонам, ротам, организовывать взаимодействие пехоты с артиллерией и танками. Все это значительно замедляло наступление.
После полуторачасового боя на третьем рубеже кавалерийские полки в сумерках оторвались от противника и отошли на новый рубеж, где уже снова занял оборону арьергард.
Так в течение 4 октября конники сдерживали натиск целой пехотной дивизии противника, усиленной танками и поддерживаемой авиацией.
Крупные силы противника рвались к Белому, для обороны которого командующий армией выделил группу генерала Лебеденко. Юго-западнее города разгорелись ожесточенные бои. Особенно сильно напирали гитлеровцы вдоль шоссе Духовщина — Белый, создав здесь угрозу прорыва на стыке двух наших стрелковых соединений.
К исходу 3 октября в район Белого подошла 53-я кавалерийская дивизия. Генерал Лебеденко поставил комбригу Мельнику задачу — оседлать Духовщинский большак и остановить наступление противника. 50-й и 44-й кавалерийские полки спешились и заняли оборону. Всю ночь противник вел разведку сильными разведывательными группами, но нигде не мог проникнуть в наше расположение. За ночь эскадроны окопались и сделали завалы вдоль большака, проходившего среди густого леса.
Двое суток шли бои на ближних подступах к городу Белый. Наши части отбивали одну атаку за другой, а нередко и сами предпринимали контратаки, чтобы восстановить свое положение. Гитлеровцы теряли время, и это ставило под угрозу срыва их план наступления. [65]
На рассвете 6 октября противник бросил в бой авиацию. Бомбардировщики группами до восьмидесяти самолетов в каждой атаковали наши позиции. От разрывов авиационных бомб лес затянуло дымом, с грохотом падали вековые деревья, кое-где загорелся сухой лес. Воздух был до того накален, что стало трудно дышать.
Противник, усилив натиск, прорвался южнее Белого. Танки и моторизованная пехота, обходя город с юго-востока, поворачивали на Холм Жирковский, Сычевку. Командующий армией отдал приказ отходить. Стрелковые части, свертываясь в походные колонны, потянулись по лесным дорогам на новые оборонительные рубежи. Их отход прикрывала конница.
Противник предпринял еще более настойчивые атаки, в которых пехоту поддерживали многочисленные танки. Самолеты буквально «висели» над нашими позициями. Под напором численно превосходящих сил врага спешенные кавалерийские полки начали постепенно отходить назад. Чтобы дать им возможность оторваться от противника и отойти к коноводам, комбриг Мельник приказал своему резерву атаковать наступающую вражескую пехоту в конном строю.
На опушке большой лесной поляны, справа от большака, выстроились эскадроны 74-го кавалерийского полка, полковая батарея и пулеметные тачанки заняли огневые позиции на правом фланге.
Из леса, отстреливаясь от наседающего противника, начали выходить эскадроны 50-го и 44-го кавалерийских полков полковника Семена Тимочкина и майора Бориса Жмурова. Через несколько минут на поляну высыпали гитлеровцы.
Загремели пушки, застрочили пулеметы. Под их огнем вражеские пехотинцы залегли, а затем бросились обратно в лес. Тогда майор Сергей Красношапка выхватил из ножен широкий кубанский клинок, крикнул: «Шашки, к бою!.. За мной!..» — и сильно выслал шпорами своего ахалтекинца{9}. Эскадроны устремились за командиром полка.
Кавалерийская атака явилась для противника полной неожиданностью.
Эскадроны смяли вражескую пехоту и, прежде чем она успела прийти в себя, скрылись в лесу. [66]
После трехсуточных боев в долине реки Межи 50-я кавалерийская дивизия отошла к большаку Оленине — Белый и еще четверо суток отражала попытки противника обойти правый фланг армии. 9 октября подошедшие стрелковые части сменили дивизию, и конники выступили в направлении Вязоваха, куда уже шла от Белого 53-я кавалерийская дивизия. Был получен приказ командующего Западным фронтом о выводе кавалерийской группы в резерв для пополнения.
Соединившись, обе дивизии направились к станции Осуга, находившейся на рокадной железной дороге Ржев — Вязьма, но противнику удалось упредить конницу. 41-й немецкий моторизованный корпус, захватив Холм Жирковский, Ново-Дугино и Сычевку, развил наступление на Ржев. Кавалерия отошла в Медведовский лес. Высланные разъезды привезли неутешительные вести: по большаку вдоль железнодорожного полотна идут на север моторизованные колонны врага, а с запада на арьергарды наседают его преследующие части.
В ночь на 11 октября кавалерийская группа подошла к большаку. Было сыро, холодно, очень темно. Нескончаемым потоком шли мимо танки, грузовики с пехотой и орудиями на прицепах, специальные машины. Тяжело завывали моторы, фары тускло блестели сквозь частую сетку ненастного осеннего дождя. Осторожно, стараясь не производить шума, подтянулись авангардные 37-й и 74-й кавалерийские полки.
Поток машин стал понемногу редеть, и наконец движение прекратилось. Большак, изрезанный глубокими колеями, полными грязной воды, иссеченный гусеницами, опустел. Прозвучала команда: «Пря-я-ямо-о!..» Зачавкали по грязи сотни конских копыт. Авангард 50-й кавалерийской дивизии двинулся вперед, пересек дорогу, потянулся дальше, скрываясь в непроглядной тьме. Вдали опять замигали огоньки фар — приближалась еще одна вражеская колонна.
Эскадроны, не успевшие пересечь большак, снова укрылись в перелеске. Генерал Плиев приказал задержать перешедший дорогу авангард до сосредоточения остальных частей. Перед самыми машинами карьером промчались несколько всадников и словно растаяли во тьме.
Снова потянулись грузовики, танки, орудия, трактора. Машины буксовали, часто останавливались. Совсем рядом звучали хриплые, злые голоса закутанных в пятнистые [67] плащ-палатки солдат, подталкивавших огромные машины, крытые заляпанным грязью брезентом. Наконец и эта колонна скрылась за деревьями. Кавалерия продолжала переходить большак.
Осталось еще три эскадрона 43-го кавалерийского полка, следовавшего в арьергарде, когда справа из-за пригорка вновь показалась длинная вереница огней. Противник мог надолго задержать конницу, а до рассвета оставалось уже не так-то много.
Прозвучал резкий голос Плиева:
— Огонь по фарам! Эскадронам, повзводно, галопом!..
Из темноты прокатились выстрелы. Огни остановились, начали гаснуть. С той стороны также засверкали вспышки, над головами завыли пущенные наугад снаряды, трассирующие пули. Взвод за взводом проскакивали конники через большак.
Плиев стоял, напряженно всматриваясь вперед. Рядом захлюпали по грязи копыта, выплыла фигура всадника; от бурки она казалась огромной и неуклюжей. Простуженный голос проговорил:
— Товарищ генерал, остался только третий эскадрон...
— Быстрее перебрасывайте орудия! — откликнулся командир дивизии. Подполковник Смирнов скрылся во мраке осенней ночи.
Когда через дорогу переправили последнюю пушку, Плиев негромко крикнул назад: «Третий, пря-ямо-о!..» — и поехал рядом со старшим лейтенантом Ткачом.
В двух километрах левее большак переходила 53-я кавалерийская дивизия...
3-я немецкая танковая группа захватила Ржев и Зубцов; колонны танков и моторизованной пехоты двигались по дорогам дальше на Восток — на Погорелое Городище, Шаховскую, Волоколамск. Наши войска с тяжелыми оборонительными боями отходили к Москве.
Кавалерийская группа форсированным маршем вышла в район станции Княжьи Горы, но противник снова упредил ее. Конники были вынуждены безостановочно двигаться дальше. Пробираясь по глухим проселочным дорогам, 50-я и 53-я кавалерийские дивизии производили внезапные налеты на вражеские заслоны, занимавшие узлы дорог, и продолжали марш на соединение со своими войсками. [68]
Ударили первые заморозки. Разбитые, изрезанные глубокими колеями полевые дороги сковало; грязь застыла громадными кочками. Лошадям, кованным на летние подковы без шипов, двигаться стало чрезвычайно трудно. Эскадроны кавалерийских полков сильно поредели, пополнений не поступало с начала войны.
Доватор, Туликов, командиры и комиссары дивизий все время торопили части, этого настойчиво требовала обстановка. И измученные, по нескольку суток кряду не спавшие и недоедавшие люди на исхудавших, некованых лошадях снова и снова бросались в атаки. Кавалеристы громили моторизованную пехоту, подбивали и жгли танки, отражали непрерывные атаки вражеских бомбардировщиков.
13 октября кавалерийская группа сосредоточилась в лесах восточнее Волоколамска. Генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский приказал генералу Доватору занять оборону на правом фланге 16-й армии, в полосе от Волжского водохранилища до Яропольца. На этом рубеже кавалеристы отразили несколько попыток противника с хода переправиться на восточный берег реки Ламы.
* Обстановка на московском стратегическом направлении с каждым днем становилась все более грозной. Противнику, располагавшему численным превосходством в силах, особенно в танках, удалось прорвать оборону советских войск Западного и Брянского фронтов. 10 октября вражеские танковые и моторизованные соединения достигли Сычевки, Гжатска, Медыни и Мценска. 12 октября наши войска оставили Брянск, 13 октября — Вязьму. Действовавшие в районе Вязьмы и южнее Брянска советские войска оказались окруженными и начали с боями пробиваться на Восток.
Для улучшения руководства войсками на московском направлении Западный и Резервный фронты были объединены в один фронт. Командующим войсками Западного фронта был назначен генерал армии Г. К. Жуков, членом Военного Совета фронта — Н. А. Булганин, начальником штаба фронта — генерал-лейтенант В. Д. Соколовский.
14 октября части 9-й немецкой армии вышли к Волге и овладели Калинином. 2-я танковая армия, захватив Орел, устремилась к Туле. На восточной окраине Калинина, на можайском направлении, между Орлом и Тулой [69] продолжались ожесточенные бои. 18 октября гитлеровцы захватили Можайск.
Государственный Комитет Обороны СССР постановил ввести с 20 октября 1941 года в Москве осадное положение.
Это был самый тяжелый и грозный для нашей Родины и нашего народа период войны...
На Волоколамском шоссе
Первая волна вражеского наступления на столицу Советского Союза разбилась о стойкость наших войск. Ценой огромных потерь немецко-фашистской группе армий «Центр» за месяц ожесточенных боев удалось продвинуться местами до двухсот километров и к концу октября выйти на рубеж Осташков, Калинин, Волоколамск, Наро-Фоминск, Алексин, западнее Тулы. Здесь противник был остановлен. Войска Калининского фронта в ходе оборонительного сражения сковали 9-ю немецкую армию и заняли прочную оборону на рубеже Селижарово, северная окраина Калинина, Волжское водохранилище. [70] 2-я армия противника вынуждена была вести бои в районе Ефремов, Елец, Касторное, где сосредоточивалась ударная группировка Юго-Западного фронта.
Немецко-фашистское командование продолжало держать на московском направлении свои основные силы. Германский генеральный штаб срочно разработал план нового, названного «генеральным», наступления на Москву.
Наиболее мощная ударная группировка была создана на северном крыле, где действовали 3-я и 4-я танковые группы. 4-я танковая группа, переброшенная в сентябре 1941 года из-под Ленинграда, была усилена танковыми частями, предназначавшимися ранее для армии генерала Роммеля. Танки, причудливо раскрашенные в светло-желтые и черные цвета африканских песков, оказались в зеленых сосновых лесах и на белоснежных полях Подмосковья. Танкистов, тренировавшихся в специальных камерах, где поддерживалась температура Ливийской пустыни, послали сражаться в русские снега.
Северная ударная группировка противника состояла из шести танковых и двух моторизованных дивизий. Эта танковая группа получила приказ частью сил прорвать нашу оборону на клинском и волоколамском направлениях и нанести удар на Москву с северо-запада, а частью сил обойти Москву с севера и, соединившись с подвижными войсками, наступавшими с юга, замкнуть в районе Ногинска кольцо окружения вокруг столицы.
Южная ударная группировка противника состояла из 2-й танковой армии, в которую входили четыре танковые, три моторизованные и пять пехотных дивизий, а также одна мотобригада. Группировка имела задачу нанести удар на тульском направлении и развить его на Каширу, Коломну, Ногинск, в обход Москвы с юга. 4-й армии, состоявшей из двух танковых, одной моторизованной и 21 пехотных дивизий, предстояло сковать наши главные силы, а с развитием удара фланговых группировок прорвать нашу оборону на звенигородском и наро-фоминском направлениях и наступать к Москве с запада.
Для захвата Москвы немецко-фашистское командование бросило громадные силы — 45 пехотных, танковых и моторизованных дивизий. Вместе с войсками 9-й, и 2-й армий, действовавших в районах Калинина и Ельца, противник имел здесь в своем распоряжении до [71] 72 дивизий и четыре бригады. Это был цвет гитлеровской армии. Под Москвой были сосредоточены три из четырех имевшихся у противника танковых групп. Армиями, корпусами, дивизиями командовали генералы, имевшие солидный боевой опыт.
Советское Верховное Главнокомандование, готовясь нанести врагу мощный ответный удар, сосредоточивало под Москвой большое количество свежих войск и боевой техники.
Кавалерийская группа генерала Доватора сосредоточилась в районе Ново-Петровское, прикрывая с юга левый фланг 316-й стрелковой дивизии генерала Панфилова, оборонявшейся на Волоколамском шоссе. Находясь в нескольких километрах в тылу своих войск, конница приводила в порядок свои части после трехмесячных почти непрерывных боев и походов.
В это же время к кавалеристам пришла радостная весть. Родина высоко оценила их боевые подвиги. 5 ноября 1941 года приказом Военного Совета Западного фронта 207 генералов, офицеров, сержантов и солдат кавалерийской группы были награждены орденами и медалями Советского Союза. Генералы Доватор и Плиев, батальонный комиссар Овчинников и старший лейтенант Виховский были награждены орденом Ленина.
...Доватор, задумавшись, сидел за столом над картой Подмосковья. За окном валил снег, завывал ветер, было мрачно, темно.
Только что привезли приказ командующего армией: занять оборону на северном берегу реки Ламы и не допустить прорыва противника с юга к Волоколамскому шоссе.
Начальник разведки старший лейтенант Тупицын, не замечая, что генерал глядит куда-то в сторону, докладывал:
— Данные разведки, показания пленных, изучение документов позволяют сделать вывод: юго-восточнее Волоколамска сосредоточились 5-я и 10-я танковые дивизии и моторизованная дивизия СС «Райх». — Искоса взглянув на генерала, он на секунду умолк. Доватор молча кивнул, и Тупицын продолжал:
— 5-я танковая дивизия полностью укомплектована кадровым личным составом и новой материальной частью. Командир дивизии генерал-майор Файн считается одним из способнейших немецких генералов-танкистов. [72] 10-я танковая дивизия и моторизованная дивизия СС «Райх» на нашем фронте с начала войны. В боях под Смоленском, Оршей, Спас-Деменском, Вязьмой понесли большие потери, но сейчас пополнены. Пленные утверждают: на днях начинается «генеральное» наступление на Москву.
Доватор молчал. Слушая начальника разведки, он прикидывал в уме: «Ширина полосы обороны около двадцати километров. Полки в боях сильно поредели, артиллерии маловато. В группе всего две дивизии, сильного второго эшелона создать нельзя. Да, значит, надо выходить за счет максимального использования местности и климатических условий!» — Он привстал, легко ударяя ладонью по карте, заговорил, обращаясь к начальнику штаба.
— Оборону будем занимать на широком фронте, прикрывая отдельными эскадронными районами только дороги, доступные для танков и автотранспорта. Боевой порядок дивизий построить в два эшелона. Командиры полков должны выделить сильные резервы. Передний край вынести на берег Ламы, окопы замаскировать снегом. В населенные пункты не лезть. На южный берег Ламы, — он наклонился к карте, — в узлы дорог Шитково, Ново-Павловское, Щелканово выдвинуть по эскадрону с противотанковыми пушками и ружьями. Это даст нам общую глубину обороны... — Доватор взялся было за циркуль, но Картавенко быстро промерил расстояние по карте и доложил:
— Около восьми километров.
Доватор с легкой усмешкой посмотрел на начальника штаба, довольно проговорил:
— Это уже не так-то плохо...
Кавалерийская группа заняла оборону. 50-я кавалерийская дивизия оседлала большак, выходящий на Волоколамское шоссе со стороны Рузы, 53-я кавалерийская дивизия перешла к обороне, прикрывая большак, идущий из Михайловского в Ново-Петровское. Штаб кавалерийской группы расположился в Язвище.
На рассвете 16 ноября 1941 года началось «генеральное» наступление немецко-фашистских войск на Москву.
Основной удар на северном крыле противника наносили 4-я и 3-я танковые группы. На участке, где наносился [73] этот удар, оборонялись 316-я стрелковая дивизия генерала Панфилова, 1-я гвардейская танковая бригада генерала Катукова и части кавалерийской группы генерала Доватора.
Около восьми часов наблюдатели заметили 46 бомбардировщиков, приближавшихся с юго-запада под прикрытием 19 истребителей. Бомбардировщики, звено за звеном, пикировали на врывшихся в землю конников, бомбили, обстреливали из пушек и пулеметов. Деревни загорелись от множества сброшенных бомб. Лес был повален силой взрывов, лед на реке Ламе покрылся огромными полыньями и трещинами. Зенитная батарея кавалерийской группы встретила воздушную атаку и зажгла два «Юнкерса».
Вслед за шквалом артиллерийского огня началось наступление противника в полосе 50-й кавалерийской дивизии, где оборонялись в Морозове и Иванцове 43-й и 37-й кавалерийские полки. До 30 танков атаковали передовые эскадроны. Вслед за танками из леса вышла пехота (схема 3).
Из-за глубокого снега на полях танки развернуться не могли и двигались колоннами по дорогам. Пехотинцы, проваливаясь в сугробах чуть не по пояс, отстали. Пушки, находившиеся с передовыми эскадронами, открыли беглый огонь. Орудиям вторили глухие выстрелы противотанковых ружей.
Вскоре четыре вражеские машины загорелись, еще две остановились с искалеченными, пробитыми бортами; остальные начали развертываться в боевой порядок. Вперед, вздымая снежный вихрь, вырвались тяжелые танки. Бронированные громадины медленно надвигались, охватывая с флангов расположение передовых эскадронов, продолжавших отстреливаться. Генерал Плиев приказал дать сигнал об отходе передовых эскадронов к главным силам. Через несколько минут по снежному полю потянулись назад редкие цепочки спешенных кавалеристов. Их отход прикрывали противотанковые пушки.
Танки, сопровождаемые пехотой, поползли дальше к Ламе. С главной полосы обороны ударила наша артиллерия. Не дойдя до реки, танки повернули, оставив еще две подбитые снарядами машины. Вражеская пехота даже не смогла приблизиться на дистанцию ружейно-пулеметного огня. Первая вражеская атака захлебнулась. [74]
Гитлеровцы подтянули резервы, перегруппировались, и снова густые пехотные цепи поползли вперед вслед за танками. Фронт наступления противника стал значительно шире, захлестнув Морозово и Иванцово. В первом эшелоне наступало до полка пехоты и 52 танка.
Наши войска отбили и вторую атаку врага, а за ней — третью и четвертую. Несмотря на то, что уже почти стемнело, атаки продолжались с неослабевающей силой. Вражеские цепи надвигались на наши позиции, откатывались назад, перестраивались, пополнялись и снова устремлялись вперед. К грохоту артиллерийской канонады присоединились новые, еще не знакомые конникам звуки — гитлеровцы ввели в действие шестиствольные минометы.
Атака следовала за атакой. Вражеские цепи набегали на наши позиции и под огнем снова откатывались назад. Противник отходил и вновь бросался вперед, к ярко горевшим в наступившей темноте домам Морозова и Иванцова, где продолжали обороняться отошедшие с берега Ламы эскадроны.
К вечеру кавалеристы расстреляли все боеприпасы. Атаки противника не прекращались. Командиры полков позвонили генералу и попросили подбросить патронов и снарядов.
Плиев ответил:
— Боеприпасов нет... Стоять насмерть!..
Вечером врагу все-таки удалось ворваться в пылающую груду развалин, которая еще утром называлась деревней Иванцово. Командир 37-го кавалерийского полка подполковник Ласовский отвел своих солдат метров на пятьсот к северу. Правофланговый 43-й кавалерийский полк еще с полчаса удерживал развалины Морозова, но, обойденный с обоих флангов, оказался под угрозой окружения. Командир полка подполковник Смирнов приказал эскадронам отойти за глубокий овраг, тянувшийся северо-восточнее деревни. Полк снова занял оборону на опушке леса. Гитлеровцам удалось овладеть всем передним краем обороны 50-й кавалерийской дивизии. На участке 53-й кавалерийской дивизии атаки противника были отражены.
Как только Доватору доложили, что гитлеровцы захватили Морозово и Иванцово, он выехал в штаб дивизии, приказав вызвать туда же командиров и комиссаров отошедших полков. [76]
На опушке леса Доватора встретил Плиев. Несколько поодаль стояли комиссар дивизии Овчинников, начальник штаба майор Соловьев, Ласовский, Абашкин, Смирнов и Казаков.
Доватор слез с лошади, медленно подошел, выслушал доклад командира дивизии.
— Потери большие?.. — отрывисто и негромко спросил он, глядя куда-то мимо вытянувшихся подполковников. Зная вспыльчивый характер генерала, они ждали грозы и не понимали какого-то странного его спокойствия.
— В сабельных эскадронах процентов до десяти, — доложил Смирнов. — Большинство — раненые...
Ласовский потупился и промолчал. Доватор покосился на него, но не повторил вопроса. У Ласовского потери были большие...
Доватор прошелся несколько раз взад и вперед вдоль опушки, подошел вплотную к офицерам, все так же глядя в сторону, где в ночной темноте полыхали оставленные деревни, начал медленно, словно с трудом подбирая нужные слова:
— В августе Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед нами задачу: ударить по тылам врага, чтобы задержать его натиск на московском направлении. Мы задачу выполнили, положив этим начало боевой славы наших молодых дивизий... Но августовская задача была очень небольшой по сравнению с задачей, которая поставлена перед нами теперь.
Он сделал несколько быстрых шагов по звонко хрустевшему снегу, снова остановился и продолжал:
— Мы обороняемся на подступах к Москве. На нас смотрит весь мир, как на силу, которая должна уничтожить гитлеровских захватчиков...
Генерал говорил глухим, немного хрипловатым голосом. Офицеры понимали, что он сдерживается, говорит умышленно спокойно, чтобы не дать прорваться своим чувствам.
— Нам Родина приказала, — повышая голос, продолжал Доватор, — нам партия поставила задачу: любой ценой, хотя бы ценой нашей жизни, остановить врага, не пропустить его к Москве. Москва — это начало разгрома немецко-фашистской армии, это крах гитлеровского плана, это поворотное сражение всей войны... Вот почему, товарищи, мы не имеем права так легко оставлять [77] противнику даже две сожженные деревни на подступах к Москве...
Офицеры молчали. Доватор обратился к Плиеву:
— Накормить солдат. Собрать в тыловых подразделениях боеприпасы. Ночью контратаковать обоими полками и восстановить положение. Исполнение доложить не позднее трех ноль-ноль!.. — круто повернулся и заторопился к лошадям. Акопян уже подводил Казбека. Через несколько минут генерал в сопровождении ординарца и нескольких автоматчиков скакал лесной дорогой в Язвище.
Плиев отдавал приказание:
— К двадцати трем часам Смирнову занять исходное положение для атаки на опушке леса северо-западнее Иванцово, а Ласовскому — восточнее. — Генерал замолчал. Его похудевшее, осунувшееся, но, как всегда, чисто выбритое лицо дышало решимостью. — Я буду в сорок третьем. Атаковать Иванцово с хода. Огонь открыть прямо с коня, громче кричать «ура!», наделать как можно больше шума. Гитлеровцы не ожидают нашей контратаки. Если окажут сопротивление, переходить к пешему бою... После захвата Иванцово с хода атаковать противника и выбить его из оставленных вами траншей. К трем часам утра полки должны снова занять оборону на прежних рубежах.
Развалины домов в Морозове и Иванцове догорели. Морозная ночь спустилась над Подмосковьем. На западе во весь горизонт полыхали огромные зарева пожарищ. Над передним краем противника то и дело в небо взвивались ракеты. Стреляли пулеметы. По небу метались длинные лучи прожекторов. На нашей стороне было тихо и темно...
С опушки леса, стоявшего зубчатой стеной севернее захваченных гитлеровцами деревень, двигались в контратаку 37-й и 43-й кавалерийские полки. Подполковник Ласовский ехал впереди, рядом с батальонным комиссаром Абашкиным.
— Да есть ли, Антон, в деревне немцы-то... Может, давно удрали, — негромко спросил комиссар, наклоняясь с седла.
Не успел Ласовский ответить, как кони насторожились. Всадники придержали поводья. Шагах в десяти впереди выросла какая-то фигура, неясно выделяясь на снегу. Человек в белом маскировочном костюме с автоматом [78] на шее подошел к офицерам. Ласовский поднял руку. Послышалась приглушенная команда: «Сто-ой-й!». Оборвался хруст подков.
— Товарищ подполковник, — заглядывая близко в лицо Ласовского, простуженным голосом заговорил солдат. — Посыльный из пе-эр-ге{10} лейтенанта Криворотько... Гитлеровцы окопались в развалинах деревни, поперек улицы, под домами. Должно быть, спят, потому уже с час, как ихнего бормотанья не слышно. Наши дозоры остановились, не доходя метров двести до деревни, в лощинке.
— Капитан Шевченко, — бросил негромко Ласовский начальнику штаба. — Своего помощника галопом к генералу, доложить, что передал Криворотько. Эскадронам приготовиться к атаке!..
Прошло несколько минут. По-прежнему было тихо. Полки развернулись, охватив с трех сторон развалины деревни. Серые шеренги заколыхались, двинулись вперед, переходя в широкую рысь. До развалин оставалось шагов полтораста. Там все еще ничего не замечали.
Застрочили из автоматов дозорные, полевым галопом ворвавшись на улицу. Послышались команды, кони наддали хода, заклубилась снежная пыль, в темноте раскатилось «ура-а-а!»
Из развалин, из наскоро вырытых траншей послышалась ружейная трескотня, застрочили пулеметы, начали бить полуавтоматические пушки. Гитлеровцы сопротивлялись, но были окружены быстро спешившимися кавалеристами и разгромлены. Коноводы подали лошадей. 43-й кавалерийский полк рысью двинулся в сторону Морозова, один эскадрон обходил деревню с юга. Дозорные помчались вперед и вскоре донесли, что в развалинах никого нет: противник не принял боя и поспешно отошел на южный берег реки Ламы. Оба полка начали занимать свои прежние оборонительные позиции...
В два часа ночи в Язвище, в комнате, где помещался командующий кавалерийской группой, зазвенел звонок полевого телефона. Генерал взял трубку:
— Слушаю!.. Доватор...
— Товарищ генерал, — донесся голос Плиева: — Иванцово и Морозово отбиты у противника. Разгромлен [79] батальон 13-го моторизованного полка 5-й танковой дивизии. Положение восстановлено.
— Спасибо, Исса Александрович! Я и не сомневался в успехе. Передайте командирам полков: сегодня опять будет жаркий день. Наступление противника на Москву развивается...
Едва забрезжил тусклый, поздний ноябрьский рассвет, атаки противника возобновились. 5-я танковая дивизия продолжала настойчивые атаки против кавалеристов генерала Плиева, оборонявшихся между Волоколамским шоссе и рекой Ламой. В направлении Ново-Петровское против полков комбрига Мельника наступали части 10-й танковой дивизии.
Гитлеровцы бросили в бой массу пикирующих бомбардировщиков. Артиллерия и тяжелые минометы обрушились на позиции советских войск. После этого пошли в атаку густые цепи пехоты с десятками танков впереди. И опять под огнем из наших полуразрушенных окопов гитлеровцы вынуждены были отойти в исходное положение. Бой продолжался, не затихая, на протяжении пятнадцати часов.
...Десять танков прорвались в стыке двух наших эскадронов и устремились на командный пункт полка. Старший политрук Казаков, собрав группу ординарцев, связных, коноводов, поспешно организовал оборону.
Иван Глобин, комсомолец из станицы Прочноокопской, прижался к побелевшему от снега стволу многолетней сосны и зорко всматривался вперед. В руке была зажата бутылка с горючей смесью. Танки подползали. В морозном воздухе вились струйки пара от напряженно работавших моторов. Гремели выстрелы танковых пушек, трещали пулеметы. С визгом проносились снаряды, трассирующие пули стегали по деревьям, по сугробам, с шипением гасли в снегу.
Глобин прикидывал расстояние до ближайшего танка, двигавшегося немного левее его. Когда осталось шагов двадцать пять, он покрепче уперся сапогами в утоптанный снег, отвел правую руку назад. Стальная громадина проползала мимо. По соседней сосне резко защелкали пули. Глобин на секунду прижмурил глаза, как-то весь сжался, но тут же овладел собой, резко подался [80] вперед, метнул бутылку. Слух уловил звон разбившегося стекла. За башней прошедшего вперед танка вспыхнул огонек. Повалил дым. Танк, ткнувшись носом в дерево, запылал. Такая же участь постигла и другой танк, подбитый Глобиным связкой ручных гранат. За свой героический подвиг отважный комсомолец был награжден орденом Красного Знамени.
Танки остановились, усилив огонь. Заместитель командира полка майор Скугарев подбил вражескую машину, но был при этом тяжело ранен. Подоспевший взвод противотанковых ружей лейтенанта Захарченко подбил еще три танка. Тогда уцелевшие поспешили обратно.
...Батарея лейтенанта Алексея Амосова занимала огневую позицию на переднем крае, непосредственно за боевыми порядками спешенных эскадронов. Орудия, окрашенные белилами, были глубоко вкопаны в промерзлую землю; лишь длинные тонкие стволы, надежно прикрытые стальными щитами, виднелись поверх снега. Над орудиями были натянуты маскировочные сети с густо вплетенными кусочками — белой материи. Уже в полутора десятках метров пушки выглядели, как небольшие снежные холмики.
Накануне батарея вела тяжелый бой. Пять танков, броневик и одиннадцать машин с пехотой были разбиты меткими выстрелами артиллеристов, больше сотни гитлеровцев погибло от осколков их снарядов.
На огневую позицию пришел парторг полка Владимир Попов. Не спеша он переходил от орудия к орудию, говорил с батарейцами, рассказывал о ходе битвы за Москву, о подвиге панфиловцев под Дубосеково, об обстановке на участках соседей.
Попов подошел к Амосову, поздоровался:
— Как, комсомол, сегодня?.. Не подкачаем?..
— За кого Вы нас принимаете, товарищ политрук, — обиделся лейтенант. — Что мы, не такие же, как панфиловцы?
— Не кипятитесь, на гитлеровцев злость оставьте, — улыбаясь ответил парторг. — Командование полка уверено, что вы не пропустите врага...
Над линией боевого охранения взвились ракеты. Из окопов послышалась автоматная дробь, застучали пулеметы, начали рваться мины. [81]
— Батарея, к бою!.. — звонко крикнул лейтенант Амосов.
Семнадцать танков в сопровождении пехоты, стреляя на ходу, двигались прямо на батарею. Снаряды рвались между орудиями, осколки с визгом рассекали воздух.
— По танкам, бронебойным, наводить во фланговые машины. Батарея — огонь!..
Левофланговый танк с разбегу встал, ткнувшись орудийным стволом в сугроб. На боевом счету старшего сержанта Дулина стало уже три уничтоженных танка!
Еще две машины замерли среди снежного поля. Батарея гремела частыми выстрелами; командиры орудий самостоятельно выбирали цели. Эскадроны весь ружейно-пулеметный огонь сосредоточили на вражеской пехоте, отсекли ее от танков и заставили залечь на снегу.
Тяжелый танк подошел метров на сто. Дулин поймал на прицел башню танка, рванул спуск. Не успел еще орудийный ствол стать на место после выстрела, как из-под башни вырвалось пламя, громыхнул взрыв, танк встал совсем рядом с пушкой.
Атака была отбита. Рукавами шинелей артиллеристы утирали вспотевшие лица. Потянуло махоркой.
Попов беседовал с расчетом второго орудия. Амосов подошел к парторгу. Кивнув на четыре обгорелых, исковерканных танка, на трупы гитлеровцев, весело спросил:
— Как, товарищ политрук, получается?..
— Получается, — так же весело ответил парторг. — Давай, покурим, комсомол...
Еще три раза переходили гитлеровцы в атаку. Еще четыре танка и бронемашину подбили артиллеристы; два из них уничтожил расчет коммуниста Тихона Дулина. Пройти через огневую позицию батареи противнику не удалось. Девятнадцать артиллеристов этой батареи были награждены за отличие в этом бою. Лейтенант Амосов и старший сержант Дулин получили ордена Красного Знамени.
В конце дня пехота противника обошла Морозово и Иванцово и в сопровождении семи танков устремилась на Матренино, где располагался штаб дивизии. Связь со штабом была прервана. 37-й и 43-й кавалерийские полки оказались в окружении.
Подполковники Ласовский и Смирнов оставили свои, ставшие ненужными, позиции и сосредоточили эскадроны в лесу восточнее Иванцово. Было решено идти на [82] Чисмену, разыскивать штаб дивизии. Там оставались тылы, коноводы. Идти пришлось пешком, голодными, в летнем обмундировании. Через Волоколамское шоссе прорвались с боем. Остановились на ночлег в деревне. Перед рассветом полки вышли на командный пункт 50-й кавалерийской дивизии.
53-я кавалерийская дивизия, действовавшая левее, отразила семь вражеских атак. В полдень гитлеровцам удалось прорваться в стыке полков первого эшелона. К месту прорыва выдвигались густые цепи резервов врага. Полковник Тимочкин бросил в контратаку эскадрон старшего лейтенанта Ипатова с тремя танками. Атакой танков и спешенной конницы во фланг гитлеровцы были сброшены с дороги в глубокий снег, метнулись было обратно, но с другого фланга были атакованы эскадроном старшего лейтенанта Курбангулова. Батальон 86-го моторизованного полка был разгромлен.
Почти два часа противник не предпринимал атак и только в наступающей темноте вновь бросил на конников до четырех батальонов пехоты с 30 танками. Под их натиском эскадроны 50-го и 74-го кавалерийских полков оставили Сычи и Данилково и снова заняли оборону.
К концу дня 111-й моторизованный полк врага прорвался по Волоколамскому шоссе в тыл дивизии, но комбриг Мельник перебросил резервный 44-й кавалерийский полк с танками, которые отбросили врага и восстановили положение.
Кавалеристы вышли из боя, понеся значительные потери. В темноте по цепям сновали старшины и повара: разносили термоса с горячим борщом, раздавали табак, хлеб. Солдаты подкрепились, вволю покурили, тут же в наскоро вырытых окопах, подстелив побольше сосновых веток, забылись тяжелым сном. Боевое охранение было выставлено от частей второго эшелона.
Срочно были собраны коммунисты. Комиссары полков, политруки, сами еле держась на ногах от усталости, подводили итоги трудного боевого дня. Уже поступило известие о бессмертном подвиге панфиловцев, уже стали известными слова героя политрука Василия Клочкова: «Велика Россия, а отступать некуда: позади Москва!»
Еще раз коммунистам напомнили указание Военного Совета фронта — «Стоять насмерть!» [83]
Шли четвертые сутки непрерывного ожесточенного сражения за Москву. Особого напряжения бой достиг 19 ноября. В этот день конники отбили до двадцати вражеских атак.
В 15 часов 20 ноября был получен боевой приказ командующего 16-й армией генерала Рокоссовского: кавалерийской группе отойти за Волоколамское шоссе, прикрывая правый фланг 8-й гвардейской (бывшей 316-й) стрелковой дивизии.
Доватор приказал оставить тыльные отряды для прикрытия отхода, а главные силы дивизий немедленно отводить на новые рубежи. Он вызвал Картавенко и приказал ему ехать со штабом вперед, встречать подходящие части и направлять на назначенные им участки обороны. Сам с несколькими офицерами связи и ординарцами остался руководить выводом дивизий из боя.
Мимо генерала, стоявшего на опушке леса, потянулась 53-я кавалерийская дивизия. Кавалеристам удалось оторваться от противника и начать отход. Доватор приказал комбригу Мельнику вести колонну рысью и немедленно занимать оборону.
Грохот боя смолк. Из леса вышла колонна конницы, шагом двигаясь по покрытой снегом дороге.
— Товарищ генерал, 43-й кавалерийский полк следует на новый участок обороны, — подскакивая на галопе, доложил капитан Кулагин, заменивший раненного накануне Смирнова.
Доватор выждал, когда с ним поравнялась середина головного эскадрона, крикнул:
— Спасибо, товарищи, за стойкую оборону!..
— Служим Советскому Союзу! — дружно ответили конники.
Подъехал Плиев, доложил, что два полка уже снялись с позиций, свернулись в походные колонны и двигаются на новые оборонительные участки.
Прошло с полчаса. Показалась колонна арьергарда. Доватор тронул шенкелями коня. Сзади послышалась стрельба, заухали разрывы снарядов. Тыльный отряд завязал бой...
Одним из тыльных отрядов командовал лейтенант Красильников, несмотря на свои двадцать два года уже опытный, обстрелянный в боях офицер. Его эскадрон [84] получил задачу до особого распоряжения прикрывать на старом оборонительном рубеже выход из боя и отход главных сил полка. Передавая Красильникову приказ, помощник начальника штаба полка добавил, что от стойкости его отряда зависят успешный выход из боя полка и всей дивизии и занятие ими нового оборонительного рубежа.
Трижды потерпев неудачу, гитлеровцы прекратили атаки. Лишь изредка в районе обороны эскадрона рвались снаряды.
Красильников, не отрываясь, смотрел на опушку леса, ожидая, что вот-вот оттуда вырвутся танки, двинутся на окопы эскадрона цепи пехоты.
«Эскадрона!..» — Он-то хорошо знал, что в четвертом эскадроне всего-навсего остались офицер, тридцать семь спешенных конников, один станковый и четыре ручных пулемета да сорокапятимиллиметровая пушка с тридцатью снарядами!..
«Усиленный взвод!» — с горечью подумал лейтенант.
— Противник!.. — перебивая его мысли, доложил наблюдатель.
Красильников посмотрел в бинокль — из леса показалась густая цепь. Наметанным глазом определил: не меньше двух рот. По дороге один за другим двигались восемь танков. Артиллерийский огонь усилился.
Из окопов уже началась стрельба, конники отбивали четвертую в этот день атаку. Несколько раз прогремела пушка, загорелся головной танк. Начался бой, в котором эскадрон 37-го кавалерийского полка под командованием лейтенанта Красильникова повторил бессмертный подвиг панфиловцев.
На левом фланге эскадрона, у крутого обрыва ручья Язвище, на огневой позиции стоял пулемет старшего сержанта Ивана Акулова. Акулов наблюдал за приближающейся вражеской цепью. Под огнем гитлеровцы залегли, открыли сильную стрельбу и поползли вперед, выдвигаясь своим правым флангом. Пулеметчик понял, что гитлеровцы думают обойти эскадрон как раз в направлении огневой позиции его пулемета.
Акулов выжидал момента, когда вражеские цепи приблизятся к двум корявым деревьям, росшим над спуском к ручью, к которым он хорошо пристрелялся. Как только фашисты подошли к деревьям, Акулов нажал на спуск. Как скошенные под его огнем легли солдаты первой [85] цепи. Остальные начали пятиться назад. Но и пулеметчиков заметили. Послышался противный визг, и за их спиной разорвалось несколько мин.
— Ну-ка, милок, давай катить «Максимку» на запасную, — обратился Акулов ко второму номеру ефрейтору Борисенко. — Да поживее!
Под грохот совсем близко разорвавшейся мины они покатили пулемет к запасной огневой позиции. Мины одна за другой рвались вокруг старой огневой позиции.
Акулов, оставив у пулемета ефрейтора Борисенко, снова выбрался поближе к обрыву и продолжал внимательно наблюдать. Гитлеровцы, воспользовавшись тем, что пулемет умолк, начали перебежки, накапливаясь для атаки. Акулов вернулся к пулемету, поправил наводку. Жадно затягиваясь цыгаркой, всматривался он в сторону противника. Неторопливо падали редкие хлопья снега...
Борисенко несколько раз поднимал глаза на Акулова, наконец, решившись, негромко спросил:
— Дядя Иван, а ты... Ленина видел?
Акулов медленно перевел взгляд на ефрейтора, которого всегда называл «милок». Глаза потеплели, он тихо ответил:
— Нет, Афанасий, Владимира Ильича не видел... Михаил Иванович Калинин приезжал к нам в Первую Конную. Я тогда молодым был, вот как ты сейчас. У Оки Ивановича Городовикова в дивизии пулеметчиком был...
Борисенко немного помолчал, а затем проникновенно сказал своему командиру, которого всегда величал «дядей Иваном»:
— В случае чего, ты, товарищ Акулов, скажи нашему парторгу: пусть считает, что я погиб коммунистом... Так прошу и отметить...
Акулов снова посмотрел на Борисенко и очень серьезно проговорил:
— Передам... А живы останемся, сам рекомендовать тебя буду в партию. Парень ты, Борисенко, наш, стоящий парень, и солдат стал хороший... Только ведь ты второй номер, а я — первый, значит, по закону, мне и смерть принимать первому.
Оба замолчали...
В долине ручья собралось уже около сотни гитлеровцев — сейчас они перейдут в атаку! Действительно, послышались выкрики: офицеры отдавали приказания. [86]
Поднялась цепь, затрещали вразнобой автоматы. Солдаты, проваливаясь в снегу, побежали вперед, что-то крича хриплыми голосами.
Акулов прицелился во флангового солдата, нажал спуск и начал плавно строчить вдоль цепи.
Эскадрон отбил уже четыре атаки, а приказа на отход все еще не поступало...
Противник снова поднялся в атаку. Расчет противотанковой пушки старшего сержанта Шлемина, выпустив последние снаряды, подбил еще один вражеский танк и погиб под гусеницами остальных. Никто из артиллеристов не ушел со своего боевого поста.
Бой продолжался... Был смертельно ранен лейтенант Красильников. Тыльный отряд продолжал выполнять свою боевую задачу...
На левом фланге снова застрочил станковый пулемет Акулова. Гитлеровским офицерам удалось еще раз поднять солдат в атаку, но им пришлось пробежать всего только несколько шагов. Единоборство героя пулеметчика с целой ротой противника продолжалось.
В пылу боя Акулов не заметил, как несколько фашистов пробрались в мертвое пространство, где он не мог достать их пулеметным огнем. Неожиданно из-под обрыва в пулеметчиков полетели гранаты.
Акулов понял, в чем дело, отстегнул от пояса две гранаты, выдернул из одной предохранительную чеку, размахнулся и бросил вниз. Громыхнул взрыв... Пулеметчик наклонился, готовясь бросить вторую гранату. Но тут прозвучала длинная автоматная очередь, и старший сержант Иван Акулов упал у своего пулемета.
Два часа продолжался неравный бой. Когда прискакал офицер связи, посланный выводить четвертый эскадрон из боя, он нашел семерых оставшихся в живых солдат, все они были ранены. Вокруг окопов валялись вражеские трупы. Несколько поодаль стояли пять танков с закопченными крестами на обгоревших башнях. Гитлеровцы больше атак не возобновляли.
Раненых подобрали коноводы и отвезли в полк.
Родина высоко оценила славный подвиг кавалеристов. Павший смертью храбрых старший сержант Иван Акулов был посмертно награжден орденом Ленина. Его пулемет принял Афанасий Борисенко, впоследствии ставший гвардии старшиной, боевым конногвардейцем. Он беспощадно разил врага до августа 1943 года, когда [87] пал смертью героя в бою на реке Болве севернее Брянска. Пулемет же Ивана Акулова стал исторической реликвией 9-го гвардейского кавалерийского Седлецкого Краснознаменного и ордена Суворова полка.
Под прикрытием тыльных отрядов конная группа отошла за Волоколамское шоссе, 22 ноября была выведена за боевые порядки стрелковых соединений и сосредоточилась в районе Нудоль.
Из кавалерийской группы генерала Доватора и 20-й кавалерийской дивизии под командованием полковника Ставенкова был образован 3-й кавалерийский (корпус.
Советская конная гвардия
К исходу 21 ноября 1941 года наши войска отошли на рубеж Истринское водохранилище, река Истра. Водоспуски были взорваны. Вода разлилась на десятки километров, преградив путь противнику. Наступление гитлеровцев на волоколамско-истринском направлении приостановилось.
Немецко-фашистские войска вынуждены были наносить главный удар севернее. 3-я танковая группа развернула наступление по берегам Волжского водохранилища на Клин, Солнечногорск. На это же направление — через Теряеву Слободу, Захарово — потянулись колонны танков и автомашин 46-го моторизованного корпуса 4-й танковой группы.
Командующий 16-й армией генерал Рокоссовский перебросил на свой правый фланг 44-ю кавалерийскую дивизию полковника Куклина. В боях под Ситниковом и Подъистровом конники на двое суток задержали 106-ю немецкую пехотную дивизию, обеспечив отход правого фланга армии за Истринское водохранилище.
Положение на клинско-солнечногорском направлении становилось все более напряженным. 22 ноября 41-й моторизованный корпус атаковал Клин с северо-запада. С юга к городу подошла 2-я немецкая танковая дивизия. После ожесточенных боев гитлеровцы захватили Клин и продолжали развивать наступление в сторону Солнечногорска. Создалась угроза прорыва вражеских войск к Москве с северо-запада.
Командующий Западным фронтом генерал армии Г. К. Жуков, выдвинув на солнечногорское направление части 7-й гвардейской стрелковой дивизии полковника [88] Грязнова, приказал перебросить на Ленинградское шоссе конницу, поставив перед ней задачу сдерживать натиск противника до подхода фронтовых резервов.
На рассвете 23 ноября 1941 года командир 3-го кавалерийского корпуса генерал Доватор получил распоряжение командующего 16-й армией: форсированным маршем двигаться в район Солнечногорска. В его подчинение поступали 44-я кавалерийская дивизия, два танковых батальона из армейского резерва и два батальона 8-й гвардейской стрелковой Краснознаменной дивизии имени Панфилова.
Противник с утра возобновил наступление, но был отброшен частями 20-й кавалерийской дивизии. Доватор приказал приехавшему в штаб корпуса командиру этой дивизии полковнику Ставенкову:
— Прикрывать марш главных сил корпуса в новый район сосредоточения. По моему радиосигналу оторваться от противника и отходить в направлении Солнечногорска.
В 9 часов утра 50-я кавалерийская дивизия уже двигалась полковыми колоннами через Нудоль к переправе через Истринское водохранилище, находившейся недалеко от села Пятница. За ними потянулись части 53-й кавалерийской дивизии.
20-я Краснознаменная ордена Ленина кавалерийская дивизия прибыла в Действующую армию из Среднеазиатского военного округа в середине ноября 1941 года. Личный состав дивизии уже обстрелялся, приобрел боевой опыт. Это была одна из старейших наших кадровых кавалерийских дивизий. Сформированная в начале 11919 года по приказанию М. В. Фрунзе для борьбы с конницей белоказаков, дивизия прошла славный боевой путь: громила рвавшиеся к Волге колчаковские корпуса, пробивала с боем дорогу в Туркестан, боролась с басмачами в Средней Азии, была награждена двумя орденами. Дивизия была хорошо укомплектована и вооружена.
После тяжелых боев с частями 2-й танковой и 35-й пехотной дивизий противника на рубеже реки Большая Сестра части 20-й кавалерийской дивизии отошли вдоль большака Теряева Слобода — Нудоль и снова преградили путь противнику. 103-й Гиссарский Краснознаменный и ордена Красной Звезды кавалерийский полк под командованием майора Дмитрия Калиновича и 124-й Краснознаменный кавалерийский полк, где командиром [89] был майор Василий Прозоров, с батареями 14-го Краснознаменного конно-артиллерийского дивизиона под командованием майора Петра Зелепухина оборонялись в восьмикилометровой полосе Кадниково, Васильевско-Сойминово. 22-й Бальджуанский Краснознаменный кавалерийский полк под командованием майора Михаила Сапунова находился во втором эшелоне.
Командир дивизии полковник Анатолий Ставенков возвратился в Покровско-Жуково. Начальник штаба доложил ему, что оборонявшаяся левее 8-я гвардейская стрелковая дивизия оставила Ново-Петровское и ведет тяжелый бой с крупными силами противника, теснящего пехотинцев на лед Истринского водохранилища. Разъезды, посланные вправо для установления связи с полковником Куклиным, еще не возвратились; радиосвязь также не работала.
Около 10 часов утра противник усилил артиллерийский обстрел и возобновил наступление. Эскадроны встретили противника огнем. Вражеские цепи залегли. Частыми очередями ударили минометы. Над боевыми порядками противника встала стена разрывов. 111-й моторизованный полк, оставив на поле боя до двухсот трупов солдат и офицеров и четыре подбитых танка, поспешно отошел в исходное положение.
После неудавшегося фронтального наступления гитлеровцы предприняли обходный маневр. Противник начал обходить наш фланг с севера. Пять танков с десантом пехоты на броне сбили сторожевую заставу, ворвались в Кадниково и двинулись колонной по улице, заходя в тыл нашим артиллерийским позициям.
Из ворот одного дома выскочил солдат и устремился наперерез грохочущим машинам. Сапер Виктоненко, сжимая в каждой руке по противотанковой гранате, перебежал улицу, остановился в нескольких шагах от головного танка. Прогремели почти слившиеся в один два взрыва. Танк осел и накренился, подмяв гусеницами героя.
Остальные танки начали осторожно обходить горевшую машину. Был подбит еще один танк; он ткнулся в забор и окончательно перегородил дорогу. Тогда по скопившимся машинам дружно ударили наши батареи. Только двум танкам удалось вырваться из деревни.
Тело комсомольца Виктоненко было извлечено из-под вражеского танка и погребено на площади села Кадниково. [90]
Вскоре в дивизию поступило по радио приказание выйти из боя и отходить в направлении села Пятница.
...Главные силы 3-го кавалерийского корпуса весь день двигались на северо-восток. Впереди раздавалась артиллерийская канонада, ветер доносил ружейно-пулеметную стрельбу. Это кавалеристы полковника Куклина продолжали удерживать свои позиции на северном берегу Истринского водохранилища. Сзади, со стороны Нудоль, также слышался грохот боя — дивизия полковника Ставенкова прикрывала марш-маневр главных сил конницы.
Доватор выехал вперед и остановился на опушке леса, осматривая проходившие полки. Впереди шла 50-я кавалерийская дивизия. Подъехал Плиев, остановился рядом с командиром корпуса. Оба молча смотрели на хорошо знакомые лица испытанных в боях солдат и офицеров. Мимо тянулись эскадроны и батареи, дравшиеся в июльские дни на реке Меже, ходившие в рейд по вражеским тылам, с тяжелыми боями отступавшие к Москве.
Мелькали лохматые бурки и алые башлыки офицеров, шинели и ушанки солдат. Проплывали полковые знамена, закрытые защитным брезентом. По обледенелой дороге громыхали орудия и пулеметные тачанки.
В боях на волоколамском направлении ряды конников сильно поредели. Были тяжело ранены командиры полков Смирнов и Ласовский, комиссары Абашкин и Рудь. Выбыли из строя прославившиеся в боях командиры эскадронов Виховский, Иванкин, Ткач, Куранов, Лющенко, политруки Борисайко и Шумский. Смертью героя пали лейтенант Красильников, секретарь парторганизации полка Сушков, разведчик Криворотько, пулеметчик Акулов. Многие солдаты и офицеры отдали свою жизнь на подступах к родной Москве.
Перед командиром корпуса проходили полки, внешне больше похожие на эскадроны. Но строгий, наметанный глаз подмечал, что колонны на марше идут организованно, стройно. Лихо подлетают командиры полков, рапортуя Доватору. Солдаты подтягиваются, равняя ряды, дружно отвечают на приветствие генерала. Позади эскадронов и батарей двигаются старшины, дежурные, как и полагается по уставу. По всему видно, что идут хорошо дисциплинированные части, крепко спаянные в боях и походах. [91]
Накануне командиры эскадронов и политруки читали конникам приказ Военного Совета Западного фронта, в котором говорилось:
«...Борьба за подступы к Москве за последние шесть дней приняла решающий характер. Противник напрягает последние силы, собрал резервы и ведет наступление... Опыт борьбы за последние шесть дней показывает, что войска понимают решающее значение происходящих ожесточенных сражений. Об этом говорит героическое сопротивление переходящих в ожесточенные контратаки, доблестно дерущихся 50-й и 53-й кавалерийских дивизий, 8-й гвардейской и 412-й стрелковых дивизий, 1-й гвардейской, 27-й и 28-й танковых бригад».
Узнали кавалеристы и о сообщении Народного Комиссариата Обороны СССР о преобразовании 4-й танковой бригады и ряда стрелковых дивизий в гвардейские. Как обязательство перед Родиной и Коммунистической партией, как ответ на высокую оценку кавалерийских дивизий в приказе Военного Совета здесь же, на марше, зародился лозунг, под которым конники пошли в новые бои:
«Завоевать гвардейские знамена, стать первыми конно-гвардейцами Советской Армии!»
Эскадрон за эскадроном, батарея за батареей спускались на лед Истринского водохранилища. Впереди продолжали греметь орудия. Сзади стрельба стихла. «Удалось ли Ставенкову отбить атаки?» — думал Доватор.
Из-за сосен выдвинулся арьергардный полк. Лихо, с молодецким посвистом кавалеристы пели:
...На врага заклятого...Было уже около полуночи, когда Доватор прибыл в штаб корпуса. Подполковник Картавенко доложил, что противник занял Солнечногорск, передовые его части выдвинулись на рубеж Селищево, Обухово.
Генерал присел к столу, придвинул карту. Мягко ступая валенками, в комнату вошел адъютант.
— Товарищ генерал, прибыли полковник Куклин и командиры танковых батальонов.
— Просите сюда.
Дверь открылась, впуская вошедших. Невысокий в серой бекеше с башлыком за плечами полковник четким [92] движением приложил руку к ушанке, отрапортовал:
— Товарищ генерал, 44-я кавалерийская дивизия согласно приказу командующего армией поступила в ваше подчинение.
Доватор, встав при первых словах рапорта, крепко пожал полковнику руку, предложил сесть. Куклин отошел, пока командиры танковых батальонов докладывали, что их батальоны имеют на вооружении новые танки в штатном количестве, а экипажи укомплектованы кадровыми танкистами, уже побывавшими в боях. При этих словах лицо Доватора просветлело.
— Доложите обстановку, товарищ полковник, — обратился он к Куклину.
Куклин, наклонившись над картой, коротко доложил, что его дивизия после трехдневных боев отошла на восточный берег реки Истры, полки понесли значительные потери, но готовы к выполнению любой боевой задачи. У противника действуют передовые батальоны 23-й и 106-й пехотных дивизий; танков у гитлеровцев стало значительно меньше. «Раз танковые дивизии противника остались где-то сзади, очевидно, они приводят себя в порядок после боев на берегах Волжского водохранилища под Клином, — подумал Доватор. — Противник занял Солнечногорск поздно. Ночью гитлеровцы разведки не ведут».
Доватор встал.
— Я решил нанести по противнику ответный удар, — заговорил он. — Гитлеровцы уверены, что завтра, вернее сегодня, — поправился он, бросив взгляд на часы, — они будут уже на московских окраинах. О подходе конницы и танков противнику еще не известно. Наш удар захватят его врасплох. Мы выиграем сутки — двое для подхода и развертывания фронтовых резервов...
У Куклина невольно вырвалось:
— Вот это здорово!.. Виноват, товарищ генерал, — моментально спохватился он.
— Удар наносят с юга-востока 44-я и 50-я кавалерийские дивизии с обоими танковыми батальонами, — продолжал Доватор. Картавенко привычно быстро отмечал по карте. — 53-я кавалерийская дивизия должна оседлать Ленинградское шоссе и Октябрьскую железную дорогу; с подходом батальонов 8-й гвардейской стрелковой дивизии оборону передать им и атаковать Солнечногорск [93] с востока. 20-я кавалерийская дивизия составит корпусной резерв.
Поскакали в части офицеры связи штаба корпуса с боевым приказом. Выехали неутомимые инструкторы политического отдела, получив задание: в течение остатка ночи собрать коммунистов и с их помощью довести до каждого бойца новую боевую задачу и значение ее успешного выполнения для всего хода обороны столицы.
Под покровом ночи кавалерийские полки выходили на исходное положение. Лязгая гусеницами, ползли танки, занимали огневые позиции батареи. Впереди всю ночь мерцали огни, слышался отдаленный шум моторов: вражеские дивизии подтягивались к Солнечногорску, готовясь к новому решительному броску на Москву.
Морозным, пасмурным утром 24 ноября 1941 года 3-й кавалерийский корпус нанес контрудар по врагу.
Главный удар наносила 50-я кавалерийская дивизия. Правофланговый 37-й кавалерийский полк, продвинувшись километра на два, был задержан огнем вражеской пехоты. 47-й кавалерийский полк, наступавший на левом фланге дивизии, также имел незначительное продвижение.
Тогда генерал Плиев ввел в бой резервный полк с обоими танковыми батальонами. Спешенные эскадроны ворвались в Селищево. Противник бросил в контратаку батальон пехоты, но был смят кавалеристами, впервые шедшими в атаку вместе с новыми уральскими танками «Т-34».
Эскадроны 43-го кавалерийского полка обошли с севера Мартыново, где противник продолжал оказывать упорное сопротивление, и ворвались в расположение гитлеровцев. Полетели ручные гранаты, солдаты бросились в штыки. Головной эскадрон капитана Сахарова с хода атаковал врага вслед за танками; его примеру последовали остальные подразделения. После ожесточенного уличного боя второй батальон 240-го немецкого пехотного полка был разгромлен.
Удар кавалерии был полной неожиданностью для противника. Немецко-фашистское командование начало спешно подтягивать резервы из Солнечногорска. В небе появились «Юнкерсы». Противник ввел в бой главные силы 23-й и 106-й пехотных дивизий и около 50 танков. Два вражеских батальона с восемью танками атаковали [94] левый фланг 50-й кавалерийской дивизии и стали заходить кавалеристам в тыл. Генерал Плиев возглавил последний оставшийся в его резерве эскадрон и при поддержке танков повел его в контратаку. Противник был отброшен. Наши части начали переходить к обороне на достигнутом рубеже.
53-я кавалерийская дивизия перешла в наступление около полудня, продвинулась до семи километров, захватила гаубичную батарею, около ста пленных. Но вражеское командование подтянуло резервы, бросило на конников свои бомбардировщики, и комбриг Мельник вынужден был отдать приказ закрепиться на достигнутых рубежах.
Внезапный удар 3-го кавалерийского корпуса сорвал наступление крупной группировки противника от Солнечногорска в сторону Москвы. Гитлеровцы были отброшены, понесли значительные потери и потеряли целые сутки, которые были использованы советским командованием. Головные батальоны 7-й гвардейской стрелковой дивизии начали выгружаться на станции Поварово, чтобы занять оборону на Ленинградском шоссе.
Еще двое суток кавалеристы удерживали свои позиции. Противник, введя в бой 2-ю танковую дивизию и крупные силы авиации, предпринимал одну атаку за другой, но все напрасно. В этих боях гитлеровцы потеряли только убитыми семьсот солдат и офицеров, 22 танка и три бомбардировщика.
26 ноября противнику удалось несколько продвинуться вдоль Ленинградского шоссе и вклиниться между 53-й кавалерийской дивизией и батальонами 7-й гвардейской стрелковой дивизии. Вражеские танки и моторизованная пехота захватили Есипово и Пешки.
Командир корпуса перебросил на правый фланг 50-ю кавалерийскую дивизию с обоими танковыми батальонами. Ударом конников, танкистов и гвардейских стрелков прорвавшаяся группировка противника была отброшена. В этом бою смертью храбрых пали, ведя своих солдат в атаку, капитан Кулагин и старший политрук Казаков.
Трое суток драгоценного времени получило советское командование в результате смелого удара и стойкой обороны кавалеристов и пехотинцев. За это время фронтовые резервы заняли оборону, прикрыли Ленинградское [95] шоссе и снова преградили немецко-фашистским войскам путь к Москве.
...Доватор только что прилег после тяжелого боевого дня. Внезапно в комнату быстро вошел офицер, ездивший в штаб армии, Доватор приподнялся, сбросил бурку.
— Товарищ генерал, нам присвоено гвардейское звание! — радостно доложил офицер.
— Как, как?.. — быстро вставая, переспросил Доватор.
— Вот записанное в штабе армии сообщение Наркомата Обороны, переданное сегодня по радио.
Доватор взял листок, торопливо скользнул по нему глазами, оправил гимнастерку, вытянулся и начал читать:
— «...За проявленную отвагу в боях с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество и героизм личного состава Ставкой Верховного Главнокомандования преобразованы:
...3-й кавалерийский корпус — во 2-й гвардейский кавалерийский корпус (командир корпуса генерал-майор Доватор Лев Михайлович);
...50-я кавалерийская дивизия — в 3-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию (командир дивизии генерал-майор Плиев Исса Александрович);
...53-я кавалерийская дивизия — в 4-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию (командир дивизии комбриг Мельник Кондрат Семенович);
...Указанным корпусам и дивизиям вручаются гвардейские знамена»{11}.
В комнату входили офицеры штаба, работники политического отдела. Все поздравляли друг друга.
— Высокая эта награда для наших молодых дивизий, — задумчиво говорил Доватор, а глаза радостно блестели. Много и крепко надо работать, хорошо и зло надо воевать, чтобы оправдать эту награду Родины...
Новость вскоре стала известна всем.
Были получены приветственные телеграммы от Военного Совета Западного фронта, Военного Совета 16-й армии, от 8-й гвардейской стрелковой Краснознаменной дивизии имени И. В. Панфилова, плечом к плечу с которой кавалеристы отражали яростные атаки вражеских танковых дивизий на Волоколамском шоссе. [96]
На имя командира 2-го гвардейского кавалерийского корпуса пришло приветствие и с далекой Кубани. В нем, в частности, писалось:
«...Армавирское общее городское собрание партийных, комсомольских, профсоюзных организаций и депутатов Городского Совета, посвященное дню Конституции СССР, приветствует Вас и доблестных бойцов, командиров и политработников Вашего корпуса в связи с преобразованием его в гвардейский.
Подвигами нашей гвардии, рожденной в боях с фашистскими ордами, гордятся все советские люди. Наши гвардейцы служат примером для всех воинов Красной Армии и воодушевляют их на достижение победы над врагом.
Мы гордимся вашими подвигами и потому, что в рядах Вашего корпуса находится много сынов Советской Кубани, и это воодушевляет и обязывает трудящихся города Армавира в борьбе за усиление помощи фронту равняться по своим землякам, сражающимся под Вашим командованием...»
Наступили решающие дни битвы за Москву. Наша страна, советские войска напрягали все силы, чтобы сдержать яростный натиск противника.
Немецко-фашистское командование сосредоточило на Ленинградском шоссе 23-ю и 106-ю пехотные и 2-ю танковую дивизии и категорически приказало им прорваться к Москве по кратчайшему пути с северо-запада. Частям 40-го моторизованного корпуса удалось овладеть городом Истра.
Войска 16-й армии под натиском численно превосходящего противника с тяжелыми оборонительными боями отходили на восток.
К 29 ноября гитлеровцы перебросили на восточный берег реки Истры 5-ю танковую и 35-ю пехотную дивизии и вышли к Алабушеву, угрожая замкнуть кольцо окружения вокруг кавалерийского корпуса.
Во второй половине дня командир корпуса принял решение начать вывод дивизий из боя, чтобы снова перейти к обороне вне кольца вражеского окружения. Штабным офицерам, которые поехали в дивизии передавать боевой приказ и контролировать его выполнение, Доватор сказал: [97]
— Передайте командирам и комиссарам частей и пусть это знает каждый солдат: противник проскочил южнее нашего расположения, оказался у нас почти в тылу; мы нанесем удар на восток, разорвем вражеское кольцо и снова перейдем к обороне фронтом на запад. Не оставлять противнику не только ни одного орудия или пулемета, но даже ни одного колеса от повозки. Категорически требую: вывезти в тыл всех раненых, а также тела погибших в бою для предания их земле с воинскими почестями. Командирам, коммунистам, комсомольцам быть первыми при прорыве, последними при отходе!..
Основная тяжесть прорыва выпала на части 20-й кавалерийской дивизии, оборонявшейся на левом фланге корпуса.
Утром 30 ноября вражеская пехота и танки возобновили атаки вдоль Ленинградского шоссе. В тыл дивизии прорвались два пехотных полка с танками. Дивизия оказалась в кольце. Бомбардировщики непрерывно бомбили лес, по которому отходили наши части. Вековые деревья, поваленные взрывной волной, мешали движению.
В полдень 124-й кавалерийский полк, подойдя к линии Октябрьской железной дороги, был встречен огнем прорвавшихся вперед вражеских танков и лыжников-автоматчиков. Полк развернулся и с хода устремился в направлении Чашниково, где снова занял оборону. Его правофланговые подразделения установили связь со стрелковыми батальонами дивизии полковника Грязнова.
Эскадроны 22-го кавалерийского полка при поддержке огня 14-го конно-артиллерийского дивизиона, расположившегося на опушке леса, перешли в атаку на Алабушево, выбили гитлеровцев из села, но тут же были атакованы во фланг двумя батальонами пехоты с 46 танками. Вражеские батареи произвели огневой налет на село. Одним из первых снарядов был тяжело ранен командир дивизии полковник Ставенков. Командование дивизией принял подполковник Тавлиев.
Эскадроны отошли на километр и окопались на опушке леса, сомкнув фланг с подразделениями 124-го кавалерийского полка.
Противник еще несколько раз поднимался в атаку, пытаясь сбить конницу с ее оборонительного рубежа, но все безрезультатно. [98]
103-й кавалерийский полк прикрывал прорыв главных сил дивизии. Спешенные эскадроны развернулись по железной дороге и шоссе и отбили несколько атак пехоты. Потерпев неудачу, противник начал обходить наши боевые порядки лесом. Завязались жестокие схватки; в бой втянулся резервный эскадрон, а за ним и специальные подразделения: химики, саперы, зенитчики.
Три танка с десантом автоматчиков обошли левый фланг полка и устремились к штабу. Здесь находилось Почетное Революционное Красное Знамя Центрального Исполнительного Комитета РСФСР, которым полк был награжден за взятие в 1921 году крепости Гиссар и разгром банд эмира бухарского Сейд-Алим-хана. Рядом стояло Боевое Знамя с орденом Красной Звезды от Всебухарского Центрального Исполнительного Комитета за разгром в 1922 году басмаческих банд Энвера-паши и Ибрагим-бека.
Штаб полка охраняли одиннадцать солдат комендантского взвода с двумя ручными пулеметами и противотанковым ружьем. Они вступили в бой. Старший сержант Лукаш связкой ручных гранат подбил головной танк, второй танк подожгли бронебойщики, а третий застрял в сугробе и вел пулеметный огонь.
Неравный бой продолжался больше получаса. Все защитники полковых Знамен, кроме одного — раненого младшего сержанта Степана Онуприенко, были убиты. Онуприенко, напрягая последние силы, вставил в автомат диск и в упор полоснул по наседавшим гитлеровцам. Оставляя на снегу убитых и раненых, враги отползли за деревья.
Почти теряя сознание, младший сержант Онуприенко поднялся, швырнул гранату и, пораженный третьей пулей, упал, прикрыв своим телом запорошенные снегом зачехленные Знамена.
Подоспевшие на выстрелы кавалеристы отбросили гитлеровцев и бережно подняли застывающее тело героя и две полковые святыни — Знамена, защищая которые отдал свою жизнь Степан Онуприенко. Близ штаба полка стояли три подбитых вражеских танка, валялось до сорока трупов гитлеровцев.
С наступлением темноты противник прекратил атаки. Подразделения 103-го кавалерийского полка присоединились к своей дивизии, снова занявшей оборону на Ленинградском шоссе, в селе Большие Ржавки. [99]
Части 3-й гвардейской кавалерийской дивизии, через боевые порядки которых отходили выходящие из боя кавалерийские дивизии первого эшелона, оказались в глубоком тылу противника. В течение дня гитлеровцы несколько раз переходили в атаку на конников, но успеха не имели. Как только стемнело, генерал Плиев повел дивизию на прорыв. Авангардный полк короткими ударами сбивал вражеские заслоны, пробивая дорогу главным силам. К рассвету части дивизии вышли из окружения и сосредоточились в селе Черная Грязь, где снова перешли к обороне. В состав дивизии был включен 1-й Особый кавалерийский полк, сформированный из трудящихся Москвы.
Таким образом, попытка противника окружить и уничтожить 2-й гвардейский кавалерийский корпус и прорваться в полосе его обороны к Москве потерпела крах. Все части корпуса в полном порядке, со всей боевой техникой вырвались из кольца трех вражеских дивизий и снова заняли оборону на ближних подступах к столице.
С этого рубежа конногвардейцы уже не отошли ни на шаг!
Вперед, на Запад!
Закончился оборонительный период великой битвы под Москвой.
«Генеральное» наступление противника на столицу Советского Союза провалилось. Вместо молниеносного удара трех танковых групп, в стальные «клещи» которых Гитлер намеревался зажать советские войска, оборонявшие Москву, группа армий «Центр» вынуждена была буквально ползти к Москве. На обходящих, внешних флангах гитлеровцам удалось за двадцать дней наступления продвинуться на сто километров, но наша оборона нигде прорвана не была.
К 5 декабря 1941 года вражеская группировка, истощенная тяжелыми потерями, начала переходить к обороне на рубеже Калинин, Яхрома, Крюково, Наро-Фоминск, западнее Тулы, Мордвее, Михайлов, Елец.
В самый критический момент, когда в ряде мест линия фронта проходила по дачным местам Подмосковья, Ставка Верховного Главнокомандования отдала приказ о переходе Советской Армии в решительное контрнаступление. [100]
6 декабря войска Западного фронта нанесли мощные удары по флангам 3-й, 4-й и 2-й немецких танковых групп, вышедших на ближние подступы к Москве и Туле. Резервные 1-я ударная, 20-я и 10-я армии, сосредоточенные в районе Дмитров, Яхрома, Химки и южнее Рязани, перейдя в наступление, сломили упорное сопротивление противника. Вслед за ними начали наносить удары по врагу и войска 16-й армии генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского. 7-я и 8-я гвардейские стрелковые, 44-я кавалерийская дивизии и 1-я гвардейская танковая бригада, разгромив крюковскую группировку противника, овладели Крюковом и истребили вражеский гарнизон, отказавшийся сложить оружие. 18-я стрелковая дивизия полковника Чернышева выбила гитлеровцев из Шеметова. 9-я гвардейская стрелковая дивизия генерала Белобородова захватила узел дорог Нефедово.
Развивая успех, армии правого крыла Западного фронта нанесли поражение 3-й и 4-й танковым группам и 6–10 декабря продвинулись на запад от 25 до 60 километров. Войска левого крыла продолжали преследовать разгромленную 2-ю вражескую танковую армию. Севернее развернулось контрнаступление войск Калининского фронта, руководимых генерал-лейтенантом И. С. Коневым и получивших задачу разгромить 9-ю немецкую армию и освободить Калинин. Южнее войска правого крыла Юго-Западного фронта (командующий «Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, член Военного Совета Н. С. Хрущев) нанесли сильный удар по 2-й немецкой армии в районе Ельца. Вражеские части, на которые обрушились эти сокрушительные удары, еще несколько дней пытались продолжать наступление, но в конце концов вынуждены были прекратить его.
Контрнаступление Советской Армии развернулось на огромном фронте от Калинина до Касторное.
После отражения вражеских атак на Ленинградском шоссе 2-й гвардейский кавалерийский корпус получил небольшую передышку. Прибыли маршевые пополнения. Части получали новое вооружение, зенитные и противотанковые средства, зимнее обмундирование. В 4-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию командование включило Добровольческий казачий полк. Были окончательно сформированы штаб и политический отдел корпуса. На [101] должность начальника штаба прибыл подполковник Радзиевский, начальника политотдела — старший батальонный комиссар Дробиленко.
Командующий фронтом передал 2-й гвардейский кавалерийский корпус в состав 5-й армии генерал-лейтенанта Л. А. Говорова, действовавшей на можайском на правлении.
8 декабря 1941 года состоялось вручение Гвардейских Знамен. Среди посеребренных снегом сосен выстроились сводные подразделения конногвардейских дивизий, в которые были отобраны наиболее отличившиеся в боях солдаты, сержанты и офицеры. Совсем недалеко раздавался грохот мощной артиллерийской канонады. В воздухе ревели моторы самолетов, летевших на запад. Советские войска развивали наступление...
Знамена вручал член Военного Совета армии дивизионный комиссар А. А. Лобачев.
Доватор подошел к члену Военного Совета, принял алое полотнище, на котором был выткан портрет В. И. Ленина, преклонил колено, поцеловал край Знамени, взволнованно сказал:
— Пока бьется сердце в груди, пока руки наши способны держать оружие, мы будем уничтожать немецко-фашистских мерзавцев, очищать родную землю от подлой фашистской мрази. С именем Родины, под святым Гвардейским Знаменем пойдем вперед, до полной победы над врагом!..
Морозной ночью кавалерийские дивизии выступали в поход. Когда полки построились на сборных местах, командиры и комиссары объявили о переходе наших войск в контрнаступление под Москвой. Радостная весть была встречена долго несмолкающим «ура!»
Кавалерия двигалась только ночью, проходя за ночь по сорок — сорок пять километров. К рассвету 11 декабря кавалерийские дивизии сосредоточились в лесах севернее Кубинки.
В этот день наши войска прорвали вражескую оборону, форсировали местами Москву-реку и вышли на рубеж Локотня, Колюбакино. В связи с тем, что противник имел заранее подготовленный сильный оборонительный рубеж на западном берегу реки, бои принимали затяжной характер.
2-му гвардейскому кавалерийскому корпусу, усиленному 22-й танковой бригадой подполковника Ермакова [102] и 16-м реактивным минометным дивизионом, была поставлена задача: войти в прорыв и ударом по тылам истринской группировки противника содействовать наступлению правого фланга армии в направлении города Руза.
...Доватор сидел в штабе корпуса и по карте намечал маршруты движения конницы в тылы противника. На карте большими массивами зеленели леса, пересеченные реденькими ниточками грунтовых дорог. По опыту только что проведенного марша командир корпуса знал, что эти дороги мало отличаются от подмосковных полей, покрытых толщей снега в метр глубины, что движение по этим дорогам будет сопряжено с большими трудностями.
— По основному маршруту корпуса — на Ордино, Загорье — направить 20-ю кавалерийскую дивизию — говорил Доватор своему начальнику штаба. — В ней полки значительно полнее, сильная артиллерия. В левой колонне — на Петрово, Сафониху — пойдет 3-я гвардейская кавалерийская дивизия (схема 4). Части этих дивизий должны перерезать большак Истра — Руза южнее озера Тростенское и не позволить противнику, действующему перед правым флангом армии, отойти на запад. Каждой из этих дивизия придать по батальону средних танков.
4-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию с дивизионом «катюш», легкими танками и мотострелковым батальоном танковой бригады направить во втором эшелоне по правому маршруту. В голове ее колонны двигаться штабу корпуса.
Генерал задумался. Он знал, что ввод конницы в прорыв и действия ее в оперативной глубине являются одним из наиболее сложных видов боевой деятельности крупных кавалерийских соединений.
Второй раз его коннице предстояло наносить удар по тылам врага, но теперешняя обстановка и задача по своей сложности не могли идти ни в какое сравнение с тем, что было в августе. Тогда кавалерийская группа шла в рейд налегке, действовала как большой партизанский отряд и должна была, не ввязываясь в упорные бои, только оттянуть на себя как можно больше сил противника с фронта. Теперь же в тыл врагу, понесшему поражение под Москвой, но все еще сильному и организованному, направляется кавалерийский корпус [104] с танками, с артиллерией и все это — в условиях суровой и многоснежной зимы.
Доватор обратился к Радзиевскому:
— Нужно, Алексей Иванович, очень тщательно организовать ввод частей в прорыв. Вызовите командиров и начальников штабов кавалерийских дивизий и танковой бригады. Я дам указания по организации взаимодействия между дивизиями и со стрелковыми частями, которые будут прорывать оборону противника. Я буду находиться на наблюдательном пункте командующего армией. Знаю, что со средствами связи у нас все еще не особенно густо, но вы мне обеспечьте связь от этого наблюдательного пункта до исходных районов наших дивизий. Вопросы тыла продумайте сами и доложите вечером.
К рассвету следующего дня конница достигла боевых порядков стрелковых дивизий и укрылась в лесу. Подошли и тщательно замаскировались танки. Командиры и начальники штабов дивизий с командирами авангардных полков выехали в стрелковые части для отработки взаимодействия на месте.
Утро 13 декабря 1941 года было хмурое, пасмурное. Огромные лохматые облака тяжело плыли над Подмосковьем, почти цепляясь за вершины сосен. Повалил крупный снег, покрывая пушистым ковром израненные войной поля.
В 9 часов на всем фронте войск 5-й армии началась артиллерийская подготовка. Над вражескими позициями повисли темные шапки разрывов. По направлению к противнику поползли стрелковые цепи; солдаты поверх шинелей и полушубков надели белые маскировочные халаты.
Гитлеровцы цеплялись за каждый населенный пункт, за каждую высотку, за каждый перелесок. К полудню удалось выявить более слабый участок обороны противника — между деревнями Власово и Марьино. Части 329-й стрелковой дивизии ворвались во вражеские окопы, штыковым ударом овладели первой их линией, завязали бой в глубине.
Доватор, вместе с командующим армией, находился на наблюдательном пункте. Генералы внимательно следили за ходом боя. Снег валил все гуще, видимость не превышала двух — трех сотен метров. Из-за низкой облачности и наша и вражеская авиация бездействовала.
Говоров опустил бинокль и повернулся к Доватору. [105]
— Нужно, чтобы конница проскочила через вражескую оборону, не ожидая полного ее прорыва.
— Понятно... — ответил Доватор. Через плечо бросил Радзиевскому: — Давайте сигнал дивизиям — вперед!..
Застучали ключами радисты, в небе вспыхнули красные ракеты. Над лесом позади наблюдательного пункта в снежной мгле тускло загорелись ответные алые и зеленые ракеты. Радиостанция приняла сигналы, что части первого эшелона выступили из исходных районов.
— Дивизии пошли, товарищ командующий, — доложил Доватор. — Разрешите ехать?..
— Ни пуха, ни пера, — пожимая ему руку, проговорил Говоров. — Да смотрите, Лев Михайлович, чтобы земля под гитлеровцами горела!..
Доватор откозырял, поправил на плечах бурку, заторопился к ординарцам, двинувшимся с лошадьми навстречу генералу и начальнику штаба.
Из снежной мглы показались кавалерийские колонны. Длинными серыми лентами выползли они из леса; извиваясь по узким полевым дорогам, двигались! к спускам на лед Москвы-реки.
За рекой могуче грохотали орудия.
Едкий сизый дым горевших деревень и сел, мешаясь с клочьями тумана, стлался по долине скованной льдом реки.
Наша пехота в жестоком бою ломала упорное сопротивление вражеских дивизий, рвавшихся к Москве. Стрелковые батальоны, прорвав первую линию вражеской обороны, стали расширять прорыв в сторону флангов, образуя проходы для конницы и танков. Гитлеровцы отчаянно оборонялись, переходили в контратаки, но продолжали откатываться под натиском советских войск.
В полдень 2-й гвардейский кавалерийский корпус переправился через Москву-реку и вошел в прорыв, углубляясь в тыл врага. Офицеры кавалеристы тщательно изучили местность на совместной рекогносцировке с пехотинцами. Конница шла уверенно, быстро.
Доватор приказал дать сигнал для движения дивизии второго эшелона, дождался, когда она вытянулась из леса и поехал в голове колонны. Кавалерия, используя плохую видимость, быстро проскочила между вражескими опорными пунктами, где еще находились гарнизоны противника, и устремилась в тыл немецко-фашистских войск. [106]
Надвинулась ночь. Мороз все крепчал и к полуночи достиг двадцати градусов. Снег валил непрерывно, тяжелыми хлопьями, дороги замело. Автомашины, танки, дивизион реактивных минометов, колесный обоз отстали. Орудия и пулеметные тачанки были предусмотрительно поставлены на полозья.
Разъезды установили, что Ордино занято крупными силами противника; на улице стояли танки, орудия, длинные вереницы автомашин. Избы в селе густо дымили — захватчики обогревались. В Житятине и в Тимонине было примерно по роте пехоты. Дороги в обход этих населенных пунктов занесло снегом; кони разъездов проваливались по брюхо. Нечего было и думать протащить через такие сугробы артиллерию, тачанки.
Командир 20-й кавалерийской дивизии полковник Тавлиев принял решение захватить Житятино и Тимонино и продолжать движение по назначенному маршруту.
Командир 103-го кавалерийского полка майор Калинович закончил рекогносцировку на опушке леса юго-восточнее деревни Житятино. Был на исходе ясный декабрьский день. Морозило. Где-то далеко на юге грохотала артиллерия. Гитлеровцы и не предполагали, что в километре от них, в лесу, притаилась советская конница. Калинович отдавал боевой приказ. Среднего роста, коренастый, смуглый, с небольшими подстриженными усиками, одетый в черный дубленый полушубок и кубанку, он сидел, как влитый в седло.
— Старшему лейтенанту Раевскому с эскадроном при поддержке двух батарей конно-артиллерийского дивизиона наступать на южную окраину Житятина, отвлекая на себя внимание противника. Я с остальными эскадронами буду обходить деревню по лесу справа и атакую с тыла. [107]
Воспитанник легендарной 3-й Бессарабской кавалерийской дивизии, сражавшийся еще при Г. И. Котовском с белогвардейцами и интервентами, Дмитрий Ефремович Калинович был, что называется, фанатиком-кавалеристом. Он никогда не расставался с кавказской шашкой в серебряной оправе и даже в лютые морозы ходил в хромовых сапогах со шпорами, самым серьезным образом уверяя всех, что в валенках у него «ноги мерзнут». Он был очень доволен сейчас, что боевую задачу предстояло решать по-кавалерийски, что кончились наконец эти оборонительные бои, что начали воевать «по-настоящему».
Второй эскадрон спешился. Артиллерия и станковые пулеметы заняли огневые позиции. Прозвучало несколько пристрелочных выстрелов, а затем батареи ударили дружными залпами. Спешенный эскадрон быстро приближался к деревне, но почти у самой околицы попал под огонь и залег на снегу.
Главные силы полка в колонне по звеньям рысью шли вдоль опушки, маскируясь густым подлеском. Впереди от укрытия к укрытию двигался головной дозор.
Майор Калинович с батальонным комиссаром Агуреевым ехали сбоку колонны. Командир полка внимательно наблюдал за наступлением головного отряда.
— Не замечают нас фашисты, комиссар, — довольно проговорил он и скомандовал: — Прибавь рыси-и-и!..
Иван Акимович Агуреев был одним из тех представителей советской молодежи, которых воспитала Коммунистическая партия в предвоенные годы и смело выдвинула на командные должности во время Великой Отечественной войны. Призванный в 1929 году в армию рядовым, Агуреев скоро стал комсомольским организатором полка. За храбрость, проявленную в боях с басмачами, был награжден орденом Красного Знамени. Агуреев много учился, упорно работал над собой, вырос в политически образованного, хорошо знающего военное дело и армейскую жизнь коммуниста.
Их обоих — командира и комиссара — связывала большая и крепкая солдатская дружба. Оба они вместе в мирное время служили в далеком Кулябе, затерявшемся среди снеговых гор Таджикистана близ советско-афганской границы. Полк их, прославившийся в боях гражданской войны и при разгроме басмачества, был первым в дивизии по боевой и политической подготовке. [108]
Конники вышли на опушку леса. Дозорные поскакали вперед, пересекли дорогу, идущую к северу от Житятино, и скрылись в лесу. Эскадроны подтягивались, развертывались. Лошади, отфыркиваясь, тяжело поводили вспотевшими боками, от них валил пар, шерсть покрылась серебристыми витками изморози. Прошло несколько минут. Из-за деревьев показался всадник, размахивая ушанкой, подал знак: «В лесу противника нет».
— Направление атаки на северную окраину деревни. Направляющий эскадрон четвертый, третий — уступом вправо, первый — во втором эшелоне за четвертым. Орудия — по двенадцати снарядов — беглый огонь по деревне! Шашки, к бою!.. Рысью ма-а-арш!..
Шеренги дрогнули, сломались. Четвертый эскадрон вырвался вперед. Старший лейтенант Владимир Драненко, поднимая коня в галоп, обернулся, увидел, что взводы не отстают, идут ровно, машисто. Взвихрив снежную пыль, мимо промчался темно-гнедой «Мишка» Калиновича. Командир полка что-то кричал.
«В атаку!..» — не услышал, а скорее угадал Драненко. Он выхватил из ножен клинок, дал шпоры своему карабаиру{12}. Снег заскрипел под острыми шипами подков. Снова глянул назад — по полю скакали всадники, крутя над головами высоко поднятыми шашками, крича хрипловатыми от мороза голосами. Сзади звонко ухали орудия, трещали пулеметы...
Все внимание противника было привлечено к противоположной окраине деревни, где эскадрон Олега Раевского уже подобрался к крайним избам. Конники галопом влетели на деревенскую улицу. На дороге толпилось с полсотни вражеских пехотинцев, перед ними, что-то крича, размахивал руками офицер, повязанный поверх фуражки ярко-зеленым шарфом. Кавалеристы смяли гитлеровцев, изрубили, истоптали конями и помчались дальше, навстречу выстрелам.
При появлении конницы стрельба стихла. Гитлеровцы бросились бежать в сторону леса, но немногим из них удалось добраться до него.
Эскадроны спешились, во все стороны помчались дозоры, на окраинах деревни было выставлено сторожевое охранение. [109]
Калинович проворно соскочил с коня, попрыгал, отогревая закоченевшие ноги, обращаясь к окружившим его офицерам и солдатам, весело проговорил:
— Кто сказал, что конница умерла?.. Кто сказал, что шашки больше не нужны?..
В направлении Тимонина раздавалась артиллерийская стрельба, длинными очередями заливались пулеметы, трещали винтовочные выстрелы. Это дрался 22-й кавалерийский полк!
...Разъезд старшины Корзуна двигался в направлении Горбова.
До села оставалось километра полтора. Головной дозор подал условный знак: «Вижу пешего противника!» Корзун предостерегающе поднял руку, повел коня рысью; следом гуськом потянулись разведчики. Остановив разъезд неподалеку от прижавшихся к стволам сосен дозорных, старшина подъехал ближе, выглянул вперед. Лесная дорога спускалась к мостику. За мостом, на пригорке, горел костер; вокруг него грелось шестеро гитлеровцев. Чуть в стороне, в неглубоком окопчике, стоял ручной пулемет, ствол его был обращен в сторону дороги.
Корзун быстро осмотрелся. Справа шла просека.
— Наблюдайте за противником, да не высовывайтесь, а я поищу обход, — проговорил старшина и послал одного из разведчиков проехать по просеке рысью. Конь шел свободно, слегка проваливаясь в снег.
— За мной! — приказал Корзун, оборачиваясь к разъезду.
Разведчики обошли полевой караул лесом, перебрались через речушку, подошли, скрываясь за деревьями, шагов на сто к гитлеровцам. Корзун дал шпоры коню и бросился вперед, за ним, охватывая противника полукругом, рванулись конники.
— Хенде хох!{13} — высоко подняв над головой ручную гранату, крикнул старшина, подскакивая к костру.
Двое гитлеровцев схватились было за винтовки. Протрещали автоматные очереди, два тела в серо-зеленоватых шинелях ткнулись в снег. Остальные подняли руки вверх.
— Забрать оружие! — приказал Корзун. Два разведчика спрыгнули с коней, взяли ручной пулемет и автоматы, винтовки побросали в костер. [110]
Поднявшись на пригорок, где по-прежнему стояли дозорные, Корзун укрыл разъезд за соснами и только тогда как следует оглядел пленных. Они стояли, понурившись, со все еще поднятыми руками. На них были грязные, местами прожженные шинели. Отвороты пилоток были опущены, сверху — вместе с воротниками шинелей — обмотаны каким-то тряпьем. Лица — небритые, обветревшие, глаза слезились, испуганно бегали по сторонам.
— Ну и завоеватели... — сплюнув, проговорил Корзун. — А какими щеголями были в июле!
— Полуботько и Сидорчук, гоните их в штаб полка и доложите, что я продолжаю разведку на Горбово, — закончил старшина.
...Старший лейтенант Найчук ехал с головной походной заставой в километре впереди своего эскадрона. Всю долгую декабрьскую ночь шли на запад кавалерийские колонны, и теперь, под мерный шаг коня, невольно дремалось.
Словно в полусне проносились в памяти картины былого. Ведь уже больше двадцати лет тянется боевая служба офицера! Молодым юношей вступил Георгий Найчук в ряды Первой Конной, прошел не одну тысячу километров в походах за Родину. Егорлыкское побоище с конными корпусами деникинцев, переход на Юго-Западный фронт, бои с белополяками под Сквирой, Новоград-Волынском, Дубно, Замостьем, конные атаки на полях Северной Таврии...
Ровно шагали кони, хрустел снег под подковами, поскрипывала кожа седла.
Головной отряд вышел на опушку леса против Горбово, здесь его встретил разъезд. Корзун доложил Найчуку, что в селе находится противник, обходных дорог нет, а снег на полях достигает полутора метров глубины. [111]
Спустя четверть часа цепи спешившихся кавалеристов уже двигались по глубокому снегу в направлении Горбово. Ударила полковая пушка, снаряд с воем полетел в сторону села. Наугад начала бить вражеская артиллерия. Эхо раскатисто грохотало по лесу, с деревьев медленно осыпались тяжелые хлопья снега.
На опушку леса выскочил всадник на взмыленном коне, спрыгнул с седла, бросил поводья коноводу, быстро подошел к стоявшему под сосной Найчуку. Тот обернулся на хруст шагов, оторвался от бинокля, вытянувшись, доложил:
— Товарищ майор! Третий эскадрон наступает на Горбово. Село занимает батальон 195-го немецкого полка с артиллерией. Я с резервным взводом сейчас двигаюсь за взводами первого эшелона.
— Правильно, Найчук, — одобрил Шемякин. — Старый солдат времени зря не теряет и приказа не ждет. Полк будет наносить удар левым флангом...
Авангард охватил Горбово полукольцом, но гитлеровцы продолжали удерживать приспособленные к обороне строения и баррикады на улицах. Бой разгорался. Прискакал генерал Плиев, приказал двум полкам обходить село с запада. Загрохотали наши орудия. Доватор приказал подходившим к Терехову частям 4-й гвардейской кавалерийской дивизии обойти Горбово и перехватить дороги на Ордино и Петрово. Противник, обнаружив кавалерийские колонны, бросил на них авиацию Три раза налетали бомбардировщики на рассредоточившиеся полки, бомбили, обстреливали из пушек и пулеметов. 44-й кавалерийский полк майора Быстрова вышел на дорогу Горбово — Терехово, по которой отходила вражеская пехотная колонна. Под ударом конников гитлеровцы поспешно отошли в Ордино.
Противник перешел в контратаку на второй эскадрон. Под натиском врага конники начали медленно отходить. На выручку соседу подошел слева первый эскадрон. Противник подтянул еще роту, и первый эскадрон, отбиваясь от яростно наседающих гитлеровцев, начал медленно отходить назад.
Найчук видел отход соседей. На флангах его эскадрона уже трещали автоматы, гитлеровцы просачивались в тыл. Но опытный офицер знал, что нельзя уступить инициативы врагу, что с минуты на минуту в бой вступят главные силы. [112]
— За мной... Вперед!.. — закричал Найчук. Солдаты бросились за ним. А в это время с обеих сторон на улицу вливались эскадроны 3-й гвардейской кавалерийской дивизии.
Батальон 195-го пехотного полка был выбит из Горбово.
За проявленные отвагу и мужество старший лейтенант Георгий Найчук был награжден орденом Красного Знамени.
...Решительные действия 2-го гвардейского кавалерийского корпуса в тылу 4-й немецкой армии в значительной степени содействовали наступлению войск 5-й армии, правый фланг которых к исходу 14 декабря вышел на рубеж Давыдовское, Ново-Александровское, Спасское. Вражеское командование приказало командиру 78-й пехотной дивизии, усиленной 40 танками, разгромить советскую конницу.
Обнаружив скопление крупных сил противника, генерал Доватор принял решение разгромить их.
На рассвете 16 декабря 74-й кавалерийский полк подполковника Сергея Красношапки завязал бой на подступах к селу Ордино. Гитлеровцы окопались на опоясывающих село холмах, засели в приспособленных к обороне зданиях. На огородах стояли танки, которые фашисты использовали в качестве неподвижных огневых точек. Противник вынудил наши наступающие части залечь.
Тогда Доватор приказал командиру 20-й кавалерийской дивизии нанести удар на Ордино и помочь частям 4-й гвардейской кавалерийской дивизии овладеть этим населенным пунктом. Артиллерия сосредоточила огонь по селу, заработали реактивные минометы. Ринулись вперед, обгоняя спешенных кавалеристов, танки подполковника Ивана Ермакова. На броне сидели автоматчики. [113]
Они первыми ворвались в село, вслед за ними в село устремились эскадроны.
Головной отряд попал под огонь нескольких пулемётов, укрытых в каменном подвале. Почти все офицеры были перебиты, эскадрон залег. Тогда солдат в атаку повел командир полка. Он обошел вражеское укрепление и атаковал его с тыла. В рукопашном бою майор Дмитрий Калинович был тяжело ранен. 103-й кавалерийский полк возглавил батальонный комиссар Иван Агуреев. Только глубокой ночью смолкли последние выстрелы. Два батальона 238-го пехотного полка были уничтожены.
Два вражеских батальона с 10 танками перешли в контратаку на Ремянники. Атака была отражена. Гитлеровцы подтянули резервы и возобновили наступление, введя в бой 195-й и 215-й пехотные полки и 30 танков. В небе появились «Юнкерсы». Бой длился шесть часов, только в уже сгустившихся сумерках, отразив вражеские атаки, части 3-й гвардейской кавалерийской дивизии сами возобновили наступление. Противник начал отход.
20-я кавалерийская дивизия вышла к большаку Истра — Руза. По большаку сплошными колоннами двигались автомашины, орудия, пехотные части. Это отходил 9-й немецкий армейский корпус, разбитый советскими войсками.
Полковник Тавлиев обратился к собравшимся командирам:
— Мы вышли на пути отхода противника к Рузе, сзади на него нажимают наши стрелковые части. Приказываю: 103-му и 22-му полкам захватить Сафониху и отрезать гитлеровцам путь отступления. 124-й полк прикрывает атакующих справа. Слева атакует 3-я дивизия и танки...
Полки спешились, развернулись и повели наступление. Спустя полчаса подошли и вступили в бой 47-й и 37-й кавалерийские полки; 43-й кавалерийский полк обходил село с северо-запада.
4-я гвардейская кавалерийская дивизия выходила на большак Румянцево — Руза.
Гремел бой на подступах к Сафонихе. Гитлеровцы сильно наседали; их подстегивала быстро приближающаяся с востока канонада — подходили наши стрелковые дивизии.
Эскадроны 22-го кавалерийского полка ворвались в [114] горевшую Сафониху. Противник постепенно отходил. Справа подошел 103-й кавалерийский полк, слева — части 3-й гвардейской кавалерийской дивизии и танки. Гитлеровцы устремились на север, бросая материальную часть на занесенных глубоким снегом полевых дорогах. Но и здесь путь им был перерезан спешившимися полками 4-й гвардейской кавалерийской дивизии. После отчаянного сопротивления отрезанная вражеская колонна была уничтожена.
Над полями спустилась ночь. На большаке Истра — Руза сплошной шестикилометровой лентой чернела разбитая и брошенная вражеская боевая техника.
Еще до рассвета части 2-го гвардейского кавалерийского корпуса начали преследование противника.
Ночь уходила медленно. День 19 декабря 1941 года начинался серый, неприглядный. Небо было затянуто тяжелыми тучами. Шел снег. По полю, по дорогам мела сухая декабрьская поземка. На каждом шагу из-под снега торчали остовы автомашин, разбитые и застрявшие повозки, лежали конские трупы, валялось всевозможное имущество, брошенное поспешно отступающим противником.
Походные колонны двигались все дальше и дальше. Кавалеристы настигли прикрывающие части противника. Авангардный полк спешился, завязалась перестрелка.
Командир дивизии обернулся к ехавшему в нескольких шагах позади майору Линнику, приказал:
— Атакуйте в конном строю из-за правого фланга авангарда!..
Из леса вырвались эскадроны, и батальон 252-й немецкой пехотной дивизии начал поспешно отходить.
Преследование продолжалось. Без боя было захвачено большое почти уцелевшее село Толбузино. Головной отряд вышел на восточный берег реки Руза. На той стороне закрепились гитлеровцы. Они занимали командующие высоты западного берега и встретили конницу организованным огнем. В районе Дятьковской переправы втянулись в бой полки генерала Плиева.
Около полудня лесная дорога вывела к рокадному шоссе Волоколамск — Руза, проходящему по восточному берегу реки Рузы, Были получены донесения, что части первого эшелона корпуса форсировали реку, но остановлены [115] упорным сопротивлением гитлеровцев. Из Дьякова на юго-запад вытягивались колонны автомашин и повозок, отходили какие-то пехотные части.
— Уйдут ведь фашисты, Михаил Петрович, — обращаясь к Тавлиеву, проговорил Доватор. — А ну-ка рысью в обход!..
Командир корпуса сам повел резервную 20-ю кавалерийскую дивизию, чтобы отрезать противнику пути отхода. Едва голова колонны вышла из леса против деревни Палашкино, как с противоположного берега реки застрочили пулеметы. Укрытий впереди не было.
— Развертывайте части, полковник Тавлиев, — приказал генерал. — Скорее выводите на позицию артиллерию и выбивайте врага из деревни!
В сопровождении нескольких офицеров связи и ординарцев Доватор подъехал к сараю, стоявшему у самого берега, спрыгнул с коня, похлопал Казбека по шее, передавая поводья Акопяну, проговорил:
— Выводи, Саркис, хорошенько, а то застынет...
Генерал облюбовал себе место, устроился поудобнее, вынул бинокль.
Справа горело Дьяково. Вспыхивали огоньки разрывов, окутанные буроватыми облачками. Еле просматривались залегшие цепи спешенных полков. Из ближнего леса вышли эскадроны 103-го кавалерийского полка и повели наступление на Палашкино. Не успели конники спуститься на лед, как с лесной опушки загрохотали орудия — 14-й конно-артиллерийский дивизион открыл огонь по деревне.
Мимо сарая торопливо пробегали конники 22-го кавалерийского полка. Капитан Журавов со своим штабом расположился в сотне метров от Доватора. Еще левее, обходя Палашкино с юга, цепями выдвигались эскадроны 124-го кавалерийского полка.
Спешенные кавалеристы продвинулись всего с полкилометра: сильный огонь гитлеровцев вынудил их залечь. Через некоторое время три эскадрона ворвались в Палашкино с юго-востока. Но противник бросил в контратаку батальон пехоты с семью танками. Наши эскадроны откатились назад и начали окапываться.
— Тавлиев, нужно, непременно поднять бойцов в атаку! — закричал Доватор, спустился на лед, побежал к цепям 22-го кавалерийского полка. Он был в защитной бекеше, серой кубанке, с маузером в руке. За генералом [116] бросились его адъютант Тейхман, полковник Тавлиев, политрук комендантского эскадрона Карасев, несколько офицеров и солдат из охраны штаба корпуса.
Доватор пробежал уже половину расстояния до лежавших на льду цепей. Со стороны Палашкино длинной очередью залился пулемет. Доватор остановился, как-то разом сник, тяжело опустился на снег. Адъютант бросился к своему генералу, приподнял его, но был скошен следующей очередью. Рухнул ничком Тавлиев, сраженный насмерть. Кинулся к Доватору Карасев, но упал мертвым, не добежав до него нескольких шагов.
Это было в 14 часов 36 минут 19 декабря 1941 года.
На берегу видели, как упал Доватор, как падали и оставались лежать бросавшиеся в его сторону люди. Гитлеровцы продолжали строчить из пулеметов по месту, где лежал генерал.
Наконец старшему лейтенанту Куликову и младшему лейтенанту Сокирко удалось под сильнейшим обстрелом ползком подобраться к Доватору и вынести его на наш берег.
Когда Доватора подносили к сараю, прискакал подполковник Радзиевский. Взглянув на тело генерала, безжизненно поникшее на руках солдат, он замер, потом недоуменно оглянулся вокруг, словно что-то ища глазами. Из леса рысью вытягивалась колонна конницы, двигались тачанки, орудийные запряжки. Майор Шемякин доложил о подходе полка. Начальник штаба корпуса глухим, срывающимся голосом приказал ему:
— Спешивайте полк, окружайте деревню и кончайте!..
Весть о гибели Доватора разнеслась мгновенно. По боевым порядкам прокатилось одно слово: «Отомстить!»
Снова загремела батарея старшего лейтенанта Кузнецова. Расчеты старших сержантов Ершова и Костылева на руках выкатили гаубицы почти к самому берегу и прямой наводкой били по зданиям, в которых засели гитлеровцы. Огонь противника понемногу начал стихать. Конники поднялись со льда и бросились вперед, окружая деревню. Эскадрон за эскадроном врывался на улицу...
Радиостанция приняла приказ: кавалерийскому корпусу выйти из боя для выполнения новой задачи.
Подъехал Плиев, слез с коня, тяжело ступая, подошел к телу Доватора. Снял ушанку, ссутулился, долго [117] молча смотрел на мертвого. Радзиевский обратился к нему:
— Товарищ генерал, принимайте командование...
Плиев медленно поднял голову, каким-то усталым движением провел рукой по лицу, спокойным, как всегда, голосом отдал приказание о выводе дивизий в назначенные районы.
Ночью тело Доватора было отправлено для погребения в Москву. Конногвардейцы навсегда прощались со своим генералом. Их глубокую скорбь выразил в песне, ставшей очень популярной в корпусе, Иван Кармазин:
По рядам пронеслась весть печальной волной,Уже после разгрома и капитуляции гитлеровской Германии неизвестным автором была сложена последняя строфа этой солдатской песни:
...Мы фашистскую армию в прах разнесли,Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 декабря 1941 года Льву Михайловичу Доватору было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Имя генерала Доватора стало одним из любимых, бережно хранимых нашим народом имен героев Великой Отечественной войны.
На гжатском направлении
Советские войска продолжали развивать наступление.
Войска правого крыла Западного фронта освободили Клин, Солнечногорск, Истру, Рузу, Волоколамск, форсировали реки Москву, Рузу, Ламу. Соединения левого крыла фронта освободили Калугу. [118]
Войска Калининского фронта, нанося удары по соединениям 9-й немецкой армии, выбили гитлеровцев из Калинина и продолжали продвигаться вперед.
Войска Юго-Западного фронта, разгромив противостоящие соединения 2-й немецкой армии, освободили Елец.
К исходу 1941 года советские войска вышли на рубеж Старица, Волоколамск, Руза, Наро-Фоминск, Калуга, Белев, Чернь. Здесь они встретили сильное сопротивление противника.
Немецко-фашистское командование направило к этому времени на советско-германский фронт крупные подкрепления из Западной Европы. Во вражеском тылу спешно сооружались полевые укрепления, приспосабливались к упорной обороне населенные пункты восточнее Ржева, Вязьмы, Гжатска и далее на юг по рекам Угре и Оке. Опираясь на эти позиции, гитлеровцам удалось отразить наши попытки прорвать их оборону с хода.
В многодневных ожесточенных боях советские войска понесли серьезные потери и нуждались в отдыхе, в пополнении, в подтягивании тылов. Но обстановка не позволяла предоставить войскам этот отдых. Нельзя было дать противнику передышку для организации обороны.
Советское Верховное Главнокомандование приказало войскам Западного фронта продолжать наступление к западу от рубежа рек Ламы, Рузы, Оки.
В соответствии с указаниями Ставки командующий Западным фронтом генерал армии Г. К. Жуков решил произвести перегруппировку войск и организовать прорыв вражеской обороны на правом крыле фронта. Ближайшей задачей являлся прорыв обороны противника на западном берегу реки Ламы, на восьмикилометровом участке от Михайловки до Ананьина, и обеспечение ввода в прорыв 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, который должен был овладеть железнодорожной станцией Шаховская и развивать удар на Гжатск.
На рассвете 10 января 1942 года началась артиллерийская подготовка; через полтора часа в наступление перешли стрелковые части, поддерживаемые танками. Из-за низкой облачности и сильного снегопада действия авиации были ограничены. Противник оказывал упорное сопротивление и предпринимал частые контратаки. К исходу дня нашей пехоте удалось продвинуться всего на два — три километра. [119]
С утра прояснилось, вражеские самолеты приступили к планомерной бомбежке наших наступающих частей. К району прорыва подтягивались резервы противника.
К исходу 12 января советские войска преодолели первую полосу обороны противника и вклинились в нее на пять — шесть километров. Гитлеровцы продолжали упорно обороняться, предпринимая сильные контратаки. В этих условиях 2-му гвардейскому кавалерийскому корпусу было приказано приступить к выполнению своей боевой задачи.
Генерал Плиев склонился над картой, на которой красным и синим карандашами была нанесена обстановка на участке прорыва. Несколько раз он то принимался прикидывать циркулем расстояния, то снова вел его острием на запад по тоненьким ниточкам редких полевых дорог, и каждый раз циркуль натыкался на густо заштрихованные синим населенные пункты — основные узлы обороны противника.
— Я докладывал командующему армией, что глубина вражеской обороны значительно больше, чем мы предполагали, — обратился он к подполковнику Радзиевскому. — Противник усовершенствовал наши бывшие укрепления, построил новые, пополнил свои дивизии, разбитые под Москвой. Я высказал мнение, что до более глубокого прорыва обороны противника ввод корпуса в бой нецелесообразен... — Плиев вышел из-за стола, оттолкнув табурет, заходил взад и вперед по крошечной комнатке. — Вы знаете, что Власов{14} мне ответил?.. — «Боитесь потерять свою дешевую славу?» — И так мог сказать человек, носящий звание советского генерала!.. — Плиев снова начал мерить шагами комнату по диагонали. — Я кое-как сдержался, промолчал, хотя чувствую, что здесь что-то неладно... Я, конечно, выполню боевой приказ... — Он остановился. — Но ведь нужно же воевать не нахрапом, а умением и управлять не барскими окриками и оскорблениями. Передайте, Алексей Иванович, приказание дивизиям: выступление в пять часов!..
К рассвету авангарды кавалерийских дивизий прошли Большое Голоперово и Зубово (схема 5). [120]
Авангард правой колонны вышел к боевым порядкам наших стрелковых частей, залегших перед Афанасовым, где продолжал обороняться противник. Командир дивизии решил не ввязываться в бой на рубеже еще не прорванной обороны и приказал майору Шемякину свернуть влево. Дивизия потянулась в юго-западном направлении, с трудом пробиваясь через снежные сугробы. К исходу дня авангард уперся в занятое противником село Чухолово.
Таким образом, дивизия весь день маневрировала вдоль фронта, но прошла не более десяти километров. Кони выбились из сил, артиллерия застряла где-то в лесу. Приходилось вступать в бой и самостоятельно пробиваться в тыл врага. Цепи спешенных полков медленно поползли вперед по снегу. Недостаточно подготовленная огнем атака успеха не имела.
Левая колонна корпуса еще при выдвижении из исходного района попала под фланкирующий артиллерийский огонь из Зубова, где удерживались гитлеровцы, и была вынуждена обходить населенный пункт справа. Татьянино оказалось занятым противником. На поддержку спешившемуся под его огнем авангарду командир дивизии развернул главные силы, а эскадроны майора Линника направил в обход по густому подлеску. К ночи бой затих.
С рассветом части 3-й гвардейской кавалерийской дивизии совместно с танками и пехотой группы генерала Катукова возобновили наступление. Эскадроны, двигаясь по пояс в снегу, обошли лесом Чухолово, достигли окраины села и вновь попали под огонь. Бойцы начали ложиться. Тогда вперед бросился, увлекая за собой бойцов, парторг полка политрук Федор Бавыкин. Кавалеристы ворвались на улицу и в коротком рукопашном бою уничтожили противника.
Полки 4-й гвардейской кавалерийской дивизии после ожесточенного боя овладели Татьянино. Правее части генерала Катукова взяли Назарьево; левее наши войска выбили гитлеровцев из Зубово и Аксеново.
Кавалерийский корпус, введенный до полного прорыва вражеской обороны, ввязался в затяжные бои. Не имевшая достаточной пробивной силы для того, чтобы самостоятельно прорваться в тыл врага, конница начала терять свое основное свойство — подвижность. [122]
Южнее войска 16-й и 5-й армий генералов Рокоссовского и Говорова развивали успешное наступление. Немецко-фашистское командование вынуждено было начать отвод на запад своей можайской группировки.
Командующий фронтом решил использовать выгодное положение 20-й армии, нависавшей с севера над отходившими к Можайску вражескими войсками, и приказал повернуть кавалерию с шаховского направления на Гжатск.
Этот маневр был рассчитан на подвижность кавалерийских соединений. Корпус должен был, обойдя опорные пункты гитлеровцев, выйти к Гжатску и отрезать противнику пути отхода. Но в 22 часа 14 января командир корпуса получил от командующего армией Власова приказ: «Всеми силами повернуть и наступать на Середу, в дальнейшем на Гжатск». Приказ Власова противоречил общему замыслу командующего фронтом генерала армии Г. К. Жукова и бросал кавалерийский корпус на сильно укрепленное село, находившееся на рокадном большаке Шаховская — Гжатск.
Выполняя приказ командующего армией, генерал Плиев направил 3-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию через Андреевскую, Красное Село для атаки Середы с севера, а 4-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию — через Якшино, Лаптево — для атаки с северо-востока.
Завязался упорный бой за свх. Степанково. Только к 16 часам 14 января удалось выбить гитлеровцев из каменных зданий совхоза. Отойдя к Андреевской, противник снова прижал спешенные кавалерийские полки к земле. Первый эшелон корпуса вынужден был всю ночь провести на снегу при двадцативосьмиградусном морозе.
На рассвете 15 января авангардный 74-й кавалерийский полк ворвался в Андреевскую с северо-востока, но тут же был контратакован вражеским батальоном, поддержанным восемью танками. По танкам открыли стрельбу наши бронебойщики. Комсомольцы сержант Игорь Чудновский и младший сержант Иван Кривоглазов подбили из своих ружей два головных танка; остальные повернули назад. С северо-запада село атаковал 37-й кавалерийский полк под командованием подполковника Левина. На западной окраине завязали уличный бой подразделения 43-го кавалерийского полка майора Шемякина, на восточной — Добровольческий и [123] 44-й кавалерийские полки под командованием майоров Линника и Быстрова, а также головной стрелковый полк группы генерала Катукова. Кавалеристы и пехотинцы выбивали гитлеровцев из одного здания за другим, шаг за шагом продвигаясь вперед.
20-я кавалерийская дивизия ночью развернулась на левом фланге корпуса и перед рассветом подошла к Бухлову, занятому противником. Командир дивизии полковник Арсентьев, заменивший убитого полковника Тавлиева, приказал авангарду атаковать деревню. Главные силы в это время обходили село слева.
У самой околицы эскадроны 124-го кавалерийского полка под вражеским огнем залегли. Увидев это, командир дивизии направил в обход справа группу автоматчиков под командой старшего лейтенанта Козлова. Автоматчики на галопе ворвались на сельскую улицу, спешились и открыли огонь в спину оборонявшемуся противнику. Тогда командир полка майор Чекулин поднял свои эскадроны в атаку. После короткого уличного боя деревня была взята. А в это время подоспели подразделения 103-го кавалерийского полка, которые в конном строю атаковали отступающего врага и изрубили более ста солдат и офицеров.
17 января правая колонна корпуса овладела Брюхановом и начала быстро продвигаться в южном направлении. Лишь у Красного Села авангардный 47-й кавалерийский полк вынужден был спешиться и вступить в бой, который продолжался до ночи. К исходу дня корпус вышел на северный берег реки Рузы, сделав за день более двадцати километров. Поворот на юг обеспечил коннице некоторую свободу маневра и позволил оторваться от своих стрелковых соединений.
Высланные вперед разъезды донесли, что село Середа хорошо укреплено и занято значительными силами противника. Плиев снова решил обойти Середу. Но ночью был вторично получен категорический приказ Власова овладеть Середой. Вместо того чтобы использовать возможность свободного маневрирования и форсированным маршем идти на Гжатск, корпус должен был наносить фронтальный удар на хорошо укрепленные опорные пункты. Маневр кавалерии снова был скован.
Ранним утром 18 января 3-я гвардейская кавалерийская дивизия ввязалась в бой за переправу через реку Рузу у Красного Села на большаке Шаховская — [124] Середа. Бой затянулся и только ночью кавалеристы и лыжники захватили переправу. Левая колонна также была задержана упорным сопротивлением противника на переправах. Авангарды стрелковых дивизий снова догнали конницу.
Утром 19 января 2-й гвардейский кавалерийский корпус атаковал опорный пункт Середу. Противник для прикрытия своего отхода на гжатскую линию обороны оставил в селе арьергард в составе трех пехотных батальонов.
Авангардный 37-й кавалерийский полк, в командование которым вступил капитан Клименко, с хода перешел в наступление. Эскадроны старших лейтенантов Ильи Бурунова и Ивана Картечкина ворвались в село и завязали уличный бой. Вправо и влево от авангарда развернулись главные силы дивизии. Батареи вели по селу сосредоточенный огонь.
Разъезды, действовавшие вокруг Середы, обнаружили вражескую пехотную колонну, двигавшуюся со стороны станции Княжьи Горы по направлению к Середе. Создалась угроза правому флангу и даже тылам 3-й гвардейской кавалерийской дивизии, полностью втянувшейся в бой. Тогда генерал Плиев приказал направить два полка для разгрома колонны противника.
Эскадроны 50-го кавалерийского полка под командованием майора Немова, заранее развернувшись на выгодном рубеже, встретили колонну огнем. Гитлеровцы развернулись и перешли в наступление. Конники сделали вид, что они отходят. Гитлеровцы бегом бросились вдогонку. В этот момент по их флангу ударили выскочившие из леса в конном строю эскадроны 74-го кавалерийского полка под командованием подполковника Красношапки. Два батальона противника были разгромлены.
20-я кавалерийская дивизия обходила Середу с юго-востока и с юга. При выходе из леса она была атакована тридцатью пикирующими бомбардировщиками. «Юнкерсы» заставили колонны укрыться в лесу и более часа ожидать ухода самолетов.
22-й и 124-й кавалерийские полки спешились, развернулись и перешли в наступление. 103-й кавалерийский полк и лыжники обошли Середу с юга и завязали бой на Гжатском большаке. Противник подвез на бронетранспортерах батальон пехоты и бросил его в контратаку. [125] Бой не прекращался до самой ночи. Сопротивление врага начало слабеть. Генерал Плиев приказал резервному полку атаковать Середу с запада. Майор Калинович вывел из боя два эскадрона, посадил их на коней и приказал перехватить большак, выходящий на юго-запад. Почувствовав угрозу полного окружения, гитлеровцы начали поспешно отходить на гжатскую линию обороны.
После этого боя 2-й гвардейский кавалерийский корпус получил приказ к исходу 20 января 1942 года главными силами выйти в район Буриново, а передовыми частями овладеть переправами через реку Гжать, имея в виду в дальнейшем развивать удар на Гжатск. Конница снова должна была действовать на гжатском направлении. Но сутки, потерянные на атаку Середы, позволили противнику опередить конницу. В ночь на 20 января противник оставил Можайск и начал общий отход на гжатскую линию обороны.
За день кавалеристы прошли более пятнадцати километров. Левая колонна корпуса натолкнулась на упорное сопротивление противника. Два вражеских батальона с одиннадцатью танками при поддержке самолетов контратаковали Никольское. Огнем нашей артиллерии вражеская атака была отбита. Противник отошел к Куклову и там снова закрепился. Пришлось развертывать главные силы 20-й кавалерийской дивизии. После ожесточенного боя, в котором смертью храбрых пал командир 22-го кавалерийского полка капитан Журавов, село было очищено от противника. Кавалеристы захватили пять гаубиц, три танка, много других трофеев. Ночью они продолжали преследовать отходившие вражеские части. 24 января наши войска подошли к гжатской линии обороны противника, прикрывавшей пути на Сычевку, Гжатск и Вязьму. Они атаковали опорные пункты противника с хода, но были встречены организованным огнем и успеха не имели. Немецко-фашистскому командованию удалось отвести на заранее подготовленный оборонительный рубеж свои главные силы, где в них были влиты маршевые пополнения.
2-й гвардейский кавалерийский корпус продолжал двигаться уступом вперед на левом фланге 20-й армии. [126]
4-я гвардейская кавалерийская дивизия, шедшая в правой колонне корпуса, атаковала село Березки, превращенное гитлеровцами в сильный опорный пункт, выбила оттуда противника и подошла к Большим Триселам. Атака с хода успеха не принесла. Под вражеским огнем части дивизии развернулись в боевой порядок и к исходу дня залегли в полкилометре от села. 3-я гвардейская кавалерийская дивизия, наступавшая в левой колонне корпуса, после пятичасового боя вышла к опорному пункту врага в Быково.
Поступило новое приказание командующего армией — сломить сопротивление противника на промежуточном рубеже, разгромить его арьергардные части и продолжать выполнять боевую задачу. Генерал Плиев доложил, что кавалерийские дивизии первого эшелона остановлены не арьергардными частями на промежуточном рубеже, а вышли к заранее подготовленному оборонительному рубежу, занятому крупными силами противника, которые поддерживают танки и авиация. Несмотря на это, Власов снова повторил свое приказание — ускоренной атакой конница должна овладеть сильно укрепленными опорными пунктами Большие Триселы и Быково и наступать в направлении узла дорог Карманово. Кавалерийскому корпусу, сильно поредевшему в боях, предстояло нанести фронтальный удар с целью прорыва сильной полевой оборонительной позиции противника.
Генерал Плиев решил нанести главный удар 3-й и 4-й гвардейскими кавалерийскими дивизиями по селу Большие Триселы. 20-я кавалерийская дивизия наносила удар по Быково. Весь корпус, таким образом, наступал в одном эшелоне.
25 и 26 января 1942 года в леденящую стужу и снежную метель части 3-й и 4-й гвардейских кавалерийских дивизий предприняли шесть атак на Большие Триселы. Несколько раз удавалось ворваться в село. Завязывались жестокие рукопашные бои, но под ударами противника наши части вынуждены были отходить. В этих боях дивизии понесли тяжелые потери.
Ночью была произведена перегруппировка с целью нанести основной удар с юга, чтобы перерезать дорогу между Большими Триселами и Быковом. С утра 27 января наступление возобновилось. Первым подошел к дороге эскадрон старшего лейтенанта Картечкина. Перед [127] самой дорогой кавалеристы были прижаты к земле огнем. Солдаты начали окапываться.
В этот момент в рядах наступающих появился комиссар дивизии Александр Овчинников. В простом солдатском полушубке, ушанке и валенках он во весь рост шел по снежному полю, направляясь ко взводу младшего лейтенанта Владимирова. Вот он наклонился, поднял автомат убитого солдата, повернулся к залегшим на снегу цепям и громким голосом крикнул:
— Коммунисты, за мной!.. В атаку! — и побежал вперед, не оборачиваясь, уверенный, что за ним пойдут все.
— Комиссар в цепи...
— Вперед!..
Весь эскадрон поднялся и бросился к дороге.
Овчинников пробежал немного. Совсем рядом встал огненно-черный столб разрыва; осколками мины комиссар был тяжело ранен. Но эскадроны 37-го кавалерийского полка уже ворвались в окопы, перерезали большак. Капитан Клименко приказал переходить к обороне. Солдаты поспешно углубляли захваченные окопы, бронебойщики и пулеметчики оборудовали огневые позиции для противотанковых ружей и пулеметов, артиллеристы на руках подкатывали сорокапятимиллиметровки.
Загрохотали гаубицы, завыли мины. Из Больших Трисел на окопы эскадрона двинулись девять танков, за ними показалась пехота.
Батарея старшего лейтенанта Мельникова открыла беглый огонь. Старший сержант Федин подбил головной танк, еще два танка загорелись от выстрелов бронебойщиков лейтенанта Харитоненко. Четвертый танк взорвался, очевидно, на собственной мине. Вражеская пехота залегла. Справа подошли и развернулись эскадроны 43-го кавалерийского полка майора Шемякина. Конники заняли оборону на большаке и до наступления темноты отбили четыре атаки противника.
20-я кавалерийская дивизия произвела семь атак на Быково, но также не добилась успеха. В ночь на 28 января перед Быково остались лишь эскадроны 103-го кавалерийского полка, а главные силы обошли село с юго-запада и на рассвете атаковали его с этого направления. Конники 22-го и 124-го кавалерийских полков перекололи вражеское боевое охранение и ворвались на улицу села. [128]
Противник подтянул два пехотных батальона на автомашинах и вместе с десятью танками атаковал прорвавшиеся в село полки, угрожая перерезать им путь отхода. Ввиду численного превосходства врага было приказано отходить. Для прикрытия выхода из боя главных сил было оставлено по одному эскадрону от каждого полка — не более шестидесяти бойцов с двумя противотанковыми пушками. С этими эскадронами остались оба командира полков — майоры Бросалов и Чекулин и комиссар 124-го кавалерийского полка старший политрук Зубков. Противнику удалось окружить оба наши эскадрона в юго-восточной части Быково. Они заняли круговую оборону и упорно оборонялись.
Командир дивизии полковник Евгений Арсентьев организовал контратаку с целью пробиться к окруженным эскадронам, но атака успеха не имела; вторая атака тоже была безрезультатной. Окруженные эскадроны оказали гитлеровцам исключительно упорное сопротивление. Командиры полков рассчитывали продержаться до темноты, а ночью организовать прорыв. Но противник подтянул к зданиям, где засели кавалеристы, танки. Всю ночь в воздухе висели осветительные ракеты, фашисты открывали сильный огонь по каждому, кто появлялся наружу.
Незадолго до рассвета старший политрук Зубков с группой солдат двинулся к танкам. Смельчаки подобрались к ним почти вплотную и гранатами подожгли три машины. Остальные открыли огонь. В неравной борьбе все смельчаки пали смертью храбрых, погиб и их руководитель офицер Зубков. Трем солдатам удалось пробраться к нашим войскам.
На рассвете была предпринята общая атака дивизии, но и она захлебнулась.
Как только совсем рассвело, гитлеровцы перешли в атаку на окруженные эскадроны. Еще два часа держалась горстка героев. Но вот к домам вплотную подошли танки, открыли огонь. Дома загорелись.
Фашисты прекратили стрельбу, ожидая неминуемой сдачи в плен оставшихся в живых кавалеристов. Но из пылавших зданий послышалось пение:
— Мы жертвою пали в борьбе роковой...
Рухнули прогоревшие стропила, похоронив под собой бесстрашных солдат и офицеров 20-й кавалерийской дивизии, до конца выполнивших свой долг перед Родиной. [129]
...Прошло семь месяцев боев. Остались позади первые Схватки с врагом на реках Меже и Ламе, бои на дальних подступах к Москве, жестокое сражение на Волоколамском шоссе, на берегах Истринского водохранилища. Но не забудутся лихие удары по вражеским тылам в Смоленщине и в Подмосковье, тяжелый боевой путь гвардейской кавалерии. На этом пути остались священные могилы лучших из лучших солдат, сержантов, офицеров, отдавших свою жизнь в боях за свободу и независимость Отечества. Много храбрых, честных, несгибаемых осталось на этом славном пути. Позади могила Доватора, впереди — его немеркнущая слава!
Впереди новые задачи, впереди жестокая борьба с понесшим серьезное поражение, но все еще сильным врагом. [130]