Эшелон
Вдвоем со Львом сидим на ящике в полутемном вагоне, сопровождаем имущество дивизионной роты связи. В основном, это катушки с телефонным кабелем и разные другие мелочи.
Один угол у нас отвоевал медсанбат. Там большая куча санитарных сумок и каких-то тюков.
В нашем эшелоне штаб дивизии и медсанбат. Вслед за трудягой паровозом тянутся большие четырехосные вагоны, в них в основном лошади, затем платформы с повозками обоза и двухосные вагоны «теплушки» с личным составом служб дивизии и медсанбата, пара пассажирских вагонов с офицерами штаба дивизии, снова теплушки и несколько больших платформ с высоко навьюченным санитарным имуществом, возами медсанбата.
В голове и хвосте поезда в двух «гнездах» устроились зенитчики.
Уютно устроились на одном из тюков, мысли где-то далеко. Опасаться особенно нечего. Погода пасмурная, нелетная. В небе сплошная облачность.
Тучи нависли так низко, что, кажется, задевают верхушки деревьев. Перед нами благополучно прошло три эшелона с полками нашей дивизии.
Скоро Киев, до него осталось 15–20 километров. Эшелон ползет медленно. Громко стучат на стыках рельс колеса.
Дорога недавно восстановлена. Кругом пески. Песчаная насыпь еще окончательно не сформировалась.
Подъезжаем, собственно, не к самому Киеву, расположенному на правом высоком берегу Днепра, а к его пригороду – Дарнице, расположенной на левом низком берегу, а железнодорожный мост через Днепр взорван.
Вспомнил, каким видел Киев в детстве, в 1936 году, тогда была экскурсия от Киева по Днепру и Черному морю до Одессы.
Киев старинный город, по данным археологов поселения на этом месте были в глубокой древности, примерно 3000 лет до нашей эры. Основание города, согласно легенде, приписывают князю Кию с братьями Щеком и Хоривом.
Киев – столица Украины, крупнейший промышленный, научный и культурный центр, был, после Москвы и Ленинграда, третьим городом бывшего СССР по численности населения.
В той экскурсии мне запомнились Крещатик, главная улица города, и Киево-Печорская лавра с ее подземельями. Этот крупный старинный монастырь основан в середине одиннадцатого века, в княжение Ярослава Мудрого.
Мирные воспоминания прервал рев моторов внезапно вынырнувшего из облаков немецкого бомбардировщика.
Уму не постижимо, как он сумел в такую ненастную погоду, летя на малой высоте, увертываясь от туч, не задеть линий электропередач и связи и точно выйти на цель.
Стреляя из пушек и пулеметов самолет пронесся над эшелоном.
Все было так быстро и неожиданно, что зенитчики не успели и раз выстрелить. От их «гнезд» ничего не осталось.
Я не успел сообразить, что к чему, но инстинктивно свалился и растянулся на полу. Тоже сделал и Лева.
Я замер в ожидании. Опыт подсказывает – худшее впереди.
Опасения мои подтвердились. Самолет где-то развернулся и сделал новый заход.
Зашипел, окутался паром подбитый паровоз.
Раздались взрывы бомб справа от эшелона, одна, вторая третья. Теперь он не спеша бомбил и расстреливал беззащитный эшелон.
Основной удар по четырехосным вагонам, чувствую, что следующая бомба «наша».
Оглушил раздавшийся где-то рядом взрыв.
Эшелон дернулся и резко остановился. Значит, бомба разворотила один из вагонов и железнодорожный путь.
Самолет сбросил еще несколько бомб, теперь уже слева от эшелона.
Глаза привыкли к полутьме вагона, а тут вдруг стало светло. Инстинктивно зажмурился и замер в ожидании дальнейших событий. Волнует другое – сделает он еще заход, чтобы добить нас, или нет.
Все тихо, самолет не вернулся. Открыл глаза. В то, что увидел, не мог сразу поверить. У нашего вагона нет крыши и двери. Их сорвало взрывом. Стены вагона целы. Мы и имущество, находившиеся в вагоне, не пострадали.
Выглянул в открытую дверь. Открывшаяся картина похожа на кадр из приключенческого фильма.
От соседнего вагона СМЕРШ осталась платформа на колесах, а на ней сейф и письменный стол.
У стола стоит бравый на вид задержанный, на столе лежит винтовка, в нескольких шагах от стола конвоир. Он явно не строевик, пожилой, неуклюжий.
Задержанный говорит: «Слушай, кончай дрожать, бери винтовку и пошли искать твой СМЕРШ. Я не хочу, чтобы меня обвинили в побеге и дезертирстве».
Они ушли. Из уцелевших вагонов выбираются солдаты.
Царит паника. Все стремятся куда-то бежать. Раненые, а их порядочно, зовут и ищут санитаров, которых пока не видно.
Выпрыгиваю из вагона, а тут сидит солдат, раненый в руку, зовет санитаров, а их все нет.
Хорошо знаю, что чем раньше раненому окажут помощь, тем лучше. Мигом принял решение, подумал, что перевязывать я умею, а перевязочного материала полно, много санитарных сумок, а в каждой несколько перевязочных пакетов.
Кричу Льву: «Кидай мне несколько санитарных сумок и вылезай сам помогать мне».
Только начинаем перевязывать раненого, а это уже заметили. Ко мне идет еще один раненый в руку, как-то ползет раненый в ногу.
Слышу, как вдали говорят – вон там перевязывают. Со всех сторон потянулись раненые. По сторонам смотреть некогда, кручу и кручу бинты, Лев мне помогает.
Сколько перевязали не знаю. Ко мне подходит женщина – врач, раненая в руку.
Сделал ей перевязку. Она очень удивилась, что этим занимается не санитар. Говорит: «Где же наши (медики)». Я ответил, что никого не видел, а время не терпит. Она ушла и быстро организовала своих медиков.
На краю насыпи лежит кто-то раненый. Возле него несколько наших связистов. Подошел к ним.
Ранена наша связистка, Настя. Веселая, застенчивая девушка, весьма строгого поведения. Ранение тяжелое, смертельное. Осколком бомбы, как острым ножом, срезало верхнюю часть таза.
Рана большая, открытая. Боли девушка не чувствует, находится в сознании, разговаривает. Сокрушается, что не может повернуться и посмотреть на себя.
Ее волнует вопрос, цело ли ее женское достоинство.
Всячески уверяем ее, что все в порядке. Девушка говорит все тише и тише, медленно угасает. Сцена очень тяжелая.
Паника продолжается. Справа от дороги, метрах в трехстах, небольшая деревенька. Кое-кто бежит туда. Зря они бегут. Лучшей мишени для самолета, если он вернется еще раз, чем улица, заполненная мечущимся народом, нет.
Туда бежать нельзя, лучше остаться здесь.
Попытка некоторых офицеров навести порядок – безуспешна.
Тут вспомнил, что где-то читал или слышал: внимание людей в стрессовом состоянии, а это состояние паникеров, может привлечь нечто необычное, противоречащее здравому смыслу.
На полу нашего вагона увидел гитару. Лева на ней неплохо играл и пел.
Вот и решение. Говорю: «Лева бери гитару, будем петь частушки». В два голоса запели, вернее, заорали, чтобы лучше было слышно, матерные частушки, в основном, «Семеновну» и еще что-то в этом роде.
На нас зацыкали: тут такое творится, а они развлекаются. Вдруг один, другой из возмутившихся огляделся, замолчал и стал делать что-то осмысленное.
Мы орем и идем в голову эшелона, там наши лошади. Целы они или нет. Паника понемногу улеглась. Народ стал действовать осмысленно.
Некоторые вагоны разворочены, другие, как наш, без дверей и крыш, от третьих остались только платформы, даже стен нет.
Много убитых и раненых лошадей. Ветеринар и ездовые возятся с ранеными. На уцелевших «площадках» стоят плотно прижавшись друг к другу дрожащие, храпящие, но невредимые лошади.
Попытки заставить их спрыгнуть на землю безуспешны. Наши лошади целы, они на одной из таких «площадках».
Помогаем ездовым из валяющихся досок, вероятно обломков бортов от железнодорожных платформ, соорудить примитивные «сходни».
Первую лошадь с огромным трудом удалось провести по этим «сходням». Остальные за ней шли более-менее спокойно. Автомобильная радиостанция опять пострадала.
К остаткам эшелона с двух сторон подошли паровозы, погудели и потащили, что осталось, на соседние станции. Прибывшие с паровозами саперы начали энергично восстанавливать путь.
К нам подошел начальник штаба дивизии. Обрисовал обстановку.
В целом потери большие, но генерал и большинство офицеров штаба не пострадали. Особенно досталось лошадям, их осталось меньше половины. Полки дивизии уже действуют на передовой. Нам нужно как можно быстрее добраться до них и доставить крайне необходимое имущество.
Поскольку лошадей осталось мало, решили в повозки (они в армии пароконные) запрячь только по одной лошадке. Конечно, будет трудно, но иначе никак нельзя.
Начальник штаба показал на карте пункт назначения – до него более 60 километров, приказал прибыть туда завтра к вечеру.
Сперва нужно прибыть в только что освобожденный Киев. Там получим «напутствие» и последуем дальше. До Киева, вернее до Дарницы, пригорода Киева, расположенного на левом, низком берегу Днепра, километров 10–12.
Железнодорожный мост через Днепр взорван, войска переправляются по временному понтонному мосту.
Дорога к Дарнице ужасная. Колеса повозки увязают в песке. Лошаденка, выбиваясь из сил, вытаскивая повозку из очередной ямы, делает несколько шагов и останавливается обессиленная.
Наступает наша очередь действовать. Трудным оказался путь, мучились целый день. Лишь к вечеру, совершенно обессиленные, одолеваем эти километры.
Перед нами обилие путей, заставленных товарными вагонами, явно прибывшими из глубокого тыла. Они чистенькие, аккуратные, на стенках крупные белые номера.
Между путями суетятся девушки в военной форме с блокнотами в руках. Они что-то ищут, отмечают. Маневренный паровоз таскает вагоны туда-сюда.
В этих вагонах временный железнодорожный мост через Днепр. Его изготовили на Урале, собрали, занумеровали детали, разобрали и привезли сюда. Теперь готовят к установке.
Идем к понтонному мосту. Это одно из чудес инженерной техники. В реке на якорях стоят огромные баржи (понтоны), на которых возведены опоры моста. Высота пролетов позволяет проходить по реке судам Днепровской флотилии.
Баржи охраняют саперы, зорко следящие за обстановкой. Если появляется мина, ее захватывают баграми, проводят вдоль баржи и расстреливают.
Работа переправы комендантом организована четко. Никакой неразберихи, суматохи нет. Всех переправляют в порядке очереди. Вне очереди идут танки и артиллерия.
Подходящую пехоту строят сотнями. Десять шеренг по десять человек в каждой. Построились, и бегом за танками через переправу.
Понтонный мост столь широк, что сбоку от бегущей пехоты спешит обоз.
Находящемуся рядом со мной офицеру-артиллеристу сказал, что опасаюсь налета авиации. Он меня успокоил, сказав, что через заградительный огонь зенитных батарей, охраняющих переправу, самолету перелететь практически невозможно.
Каждому зенитному орудию отведен участок, «квадратик», небесного купола над переправой. Когда ведется заградительный огонь, каждое орудие, с заданной частотой, бьет в свой «квадратик».
Вскоре вдали показались немецкие самолеты и мы увидели этот «фейерверк». В натуре, зрелище впечатляющее, не меньше, чем праздничный салют.
Самолеты к переправе не пошли, сбросили бомбы и мины где-то выше по течению.
Вот и правый берег. Переправа позади.
Прибрежная, низкая часть города называется «Подол». Там что-то горит. Далеко тянется шлейф густого, черного дыма.
Рядом с понтонным мостом саперы заканчивают сооружение деревянных опор для временного железнодорожного моста.
Ведется ремонт опор, буйков постоянного капитального моста.
Временный мост построили в рекордное время, через две недели после освобождения Киева по нему пошли поезда.
Переночевали в городе. Утром нашли сборный пункт дивизии, расположенный на дальней окраине.
Город красивый. Жаль, что разрушен Крещатик, это центр города, где были правительственные здания. Говорят, что их взорвали наши при отступлении.
Разрушений в городе не много, гораздо меньше, чем в Ленинграде.
На сборном пункте нас накормили, объяснили как добраться до дивизии. Еще раз убедился, что туда более 60 километров, а нам приказано прибыть сегодня, к вечеру. Уже когда начало темнеть натолкнулись на штаб летной части.
Уточнили у них расположение нашего штаба. Встретили нас радушно. Накормили ужином, долго уговаривали остаться, распрощались с ними и пошли к своим. К удивлению, эти 60 километров за день преодолели.
Пришли безумно уставшие, надеялись хотя бы на кратковременный отдых. Не получилось. Нет надежной связи со штабом корпуса. Телефонная связь не прямая, а через штабы других частей. Автомобильная радиостанция РСБ на ремонте. Попытки связаться по радио на радиостанции РБМ с табельными антеннами результатов не дали.
Что если воспользоваться опытом радиолюбителей? Для дальней связи они применяют ? (лямбда-образную) антенну, ее еще называют антенной бегущей волны. Особенность ее в том, что излучение происходит в узком телесном угле. Уровень сигнала в месте приема повышается в несколько раз.
Сложность состояла в том, что для антенны требуется длинный провод, средняя часть которого должна быть поднята высоко над землей, обратный конец ее должен быть заземлен через резистор с сопротивлением, равный волновому сопротивлению антенны, а ее настройка производится по прибору-индикатору передатчика.
Все это оказалось выполнимо. В качестве антенны использовали телефонный кабель, сориентировались на корреспондента по карте и компасу, среднюю точку подняли на высокое дерево, нужный резистор нашелся, для заземления использовали противовес (несколько кусков провода, разбросанных по земле и для надежности закопали в землю консервную банку с присоединенным проводом).
Все чуть не сорвалось из-за индикатора настройки. В радиостанции РБМ настройка антенны проводится по яркости свечения лампочки накаливания, а в данном случае требуется более чувствительный индикатор.
Выручил термопарный индикатор со стрелочным прибором, от разбитой трофейном немецкой радиостанции. Он у меня сохранился еще с «Курской битвы».
Сел за рацию, установил «телеграфный» режим. В этом режиме наибольшая мощность отдачи энергии в антенну и выше чувствительность приемника. Вызываю корреспондента раз – ответа нет, еще раз – тоже.
Когда хотел бросить это «бесполезное» занятие, услышал ответ корреспондента. Он сообщил, что только что вышел в эфир и сразу услышал меня. Слышимость хорошая, я предложил : «Попробуем работать «телефоном».
Слышимость тоже хорошая. С трудом поверили, что я работаю на маломощной радиостанции. Уровень принимаемого сигнала у них был такой, как если бы я работал на РСБ.
Собрались большой компанией, встречаем новый 1944 год. Настроение боевое, у нашей дивизии, да и у всего фронта крупные успехи. Чувствуется, что новый год готовит много сюрпризов.
Засиделись за полночь. Стараясь не отстать от друзей, основательно «набрался». Такое со мной произошло в первый и последний раз. С мечтой «отключиться» и вздремнуть, наконец, удобно расположился на настланной на полу соломке.
Отдых не состоялся. Только сомкнул глаза, как будит посыльный начальника связи дивизии, находящийся впереди нас километрах в 4–5. Я для чего-то срочно потребовался.
Посыльный помог одеться и добраться до саней, пока ехали, свежий морозец помог немного протрезветь. Остановились у хаты, стоящей на обледенелом бугорке.
Бугорок небольшой, хата близко. Храбро отказался от помощи, предложенной посыльным. Посыльный ушел, а я полез на этот бугор. Но не тут то было, почти как со сказочным Сизифом, – лезу, почти добираюсь до верха и … сползаю вниз.
Наконец, сообразил, что можно подняться к хате по протоптанной рядом тропинке.
Вошел в избу. Там тепло, уютно, у стола сидит начальник связи дивизии. На столе стоят две радиостанции, явно побывавшие в боях. Одна даже с пулевыми пробоинами. Начальник связи мне говорит:
– Дивизия наступает, связь только по радио. Две радиостанции вышли из строя, а резервных нет. Станции необходимо отремонтировать срочно, они нужны завтра к утру.
Я насколько мог сконцентрировался, бегло осмотрел станции.
Ремонт мне по силам. Только для этого мне нужно придти в «форму», говорю начальнику связи:
– Станции отремонтировать могу, только дайте часа два отдохнуть, а пока кто-нибудь пусть приготовит паяльник.
Паяльник у меня не электрический. На его подготовку требуется не менее 0,5 часа. Два часа мне дали.
Проснулся на удивление свежим, станции отремонтировал, к началу наступления они уже были на месте.
В тылу врага
Конец февраля.
Наступивший новый день начался как-то суматошно. Завтрак много раньше обычного. Не успели кончить завтракать, как звучит команда: «приготовится к движению». Следом новая команда: «Приступить к движению, двигаться за направляющим, выступать по мере готовности».
Обычно указывают место назначения, куда прибыть. Это требуется, чтобы отставшие по каким-либо причинам, могли самостоятельно добраться. Сегодня этого нет.
Наш «экипаж» собрался быстро. На повозку кинули ящик с запчастями и готовы в путь. Комендант посадил к нам в повозку еще двоих, да еще поручил отвезти оседланного кавалерийского коня до очередного привала.
Наконец, двинулись. Мы где-то в середине штабной колонны (обоза, растянувшегося больше, чем на километр).
Генерал со штабными офицерами где-то позади.
Лошадь решили вести по очереди. Для нас это большая трудность, раньше никто из нас верхом не ездил.
До меня дошла очередь, когда проезжали какую-то деревеньку.
Смело взял повод, остановился, вставил ногу в стремя, готовлюсь прыгнуть в седло. Не успел свободной ногой оттолкнуться от земли, как лошадь пошла.
У меня ничего не получилось. Попробовал еще раз, тоже самое. Лошадь кавалерийская, приучена к тому, что всадник вскакивает в седло на ходу. Покрутился, покрутился и нашел выход. Тороплюсь, повозка наша уже далеко уехала. Подвел лошадь к хате, залез на завалинку, а оттуда в седло.
Получиться – получилось, только лошадь неожиданно для меня понеслась галопом. Тяну за уздечку и так и этак, не слушает меня. За что-то уцепился, стараюсь не упасть, усидеть. Так продолжалось, пока не догнал свою повозку. Конь сразу успокоился и спокойно пошел дальше. А я радуюсь, что остался цел, усидел в седле, получил «кавалерийское крещение», с гордым видом передал коня следующему «всаднику».
Проселочная дорога, по которой мы едем, вышла на опушку леса. Справа от нас густой лес, слева – поднимающиеся к горизонту слегка заснеженные поля.
Возможно, под снегом где-то речушка. Прошло с полчаса, обоз еще больше растянулся.
На поле, впереди и левее нашей колонны, обрушились вражеские снаряды.
Но что происходит: голова колонны сворачивает влево, в гущу этих разрывов. Промчалось несколько повозок, бегут, падают люди.
Колонна остановилась. Не могу понять, в чем дело. Сзади в поле послышался шум моторов, нас догоняют танки. Жду, что танки сейчас нам дорогу расчистят.
Первый танк поравнялся с нами. Вот это да, да это же немцы. Из открытых люков высунулись танкисты, кричат «русь» и еще что-то, не разобрать.
Танки совсем близко, жаль, что нечем по ним «шарахнуть».
По колонне передают приказ комдива: «бросить повозки, всем уходить в лес». Мы соскочили с повозки, лошадь отпустили, с собой взяли неисправные радиостанции, без источников питания, и что было с собой продуктов питания.
Оружия с нами не было, обещали выдать на привале.
Бредем по лесу, по неглубокому снегу. До нас здесь кто-то был, снег везде истоптан. Наконец, нашли пункт сбора. Появился генерал. Он сказал, что мы попали в окружение, выбираться к своим будем небольшими группами, самостоятельно.
Затем он показал общее направление, куда двигаться. Наша пятерка решила, что действовать будем вместе. Небольшие группы разбрелись по всему лесу. Слева, справа слышен хруст снега, голоса.
Постепенно стало тише. Послышались новые звуки.
Вдали слышны немецкие команды, лай собак. Немцы «прочесывают» лес.
Немедленно укрываюсь, удалось залезть в какой-то ворох хвороста. Маскировка хорошая, но от собак не спрячешься.
Немецкая цепь все ближе. Немец с огромной овчаркой метрах в трех от меня. Сердце замерло. Сейчас овчарка схватит меня за руку или ногу, немец повернется и убьет меня или пленит.
Понравился я чем-то овчарке, лизнула она мне руку и побежала дальше.
С трудом верю в свое счастье, в этот раз пронесло. Немцы прошли, стало тихо.
Выбрался я из своего укрытия, огляделся. Откуда-то появился мой напарник, больше никого не видно.
Пошли в заданном генералом направлении. Перед нами лесная дорога. Хотели ее перейти, но услышали слева шум шагов.
По дороге кто-то топал. Кто идет: наши или немцы? На всякий случай замаскировались, наблюдаем.
Приближается колонна солдат, идут строем, по четыре в ряд, форма на них наша.
Хотели выскочить и бежать к ним, но что это? По бокам колонны немцы с автоматами наготове.
Понял я, что это ведут наших пленных, результат «прочески» леса.
На душе стало тоскливо, надо думать, что делать дальше. Незаметно подкралась ночь. Я подумал, что немцы вряд ли успели создать сплошную линию обороны, где-нибудь проскочить к нашим удастся.
Вышли на опушку леса. В небе большая круглая луна, полнолуние. Прилегающее к лесу поле освещено почти как днем. В поле с не очень большими интервалами стоят немецкие танки. Их пушки наведены на лес.
Здесь не пройти. Побродили по лесу, выходили на опушку в разных местах, везде одно и тоже.
В сторону фронта не пройти. Решили выбраться из леса в обратную сторону, потом повернуть и попробовать пробраться к нашим в другом месте.
Выбрались мы из лесного массива, до рассвета двигались вдоль немецкой передовой, но «окна», чтобы пробраться к нашим, так и не нашли.
Все везде хорошо охраняется. Духом не падаем, не получилось сегодня, получится завтра. Завтра тоже не получилось. Так прошло несколько дней.
Новая беда. К холоду прибавился голод. Имевшийся у нас запас провианта быстро кончился.
Попытались зайти в ближайшую деревню, но чудом не нарвались на остановившихся там немцев.
Немного посчастливилось – в поле наткнулись на копну не обмолоченного гороха.
С голодухи набросились на горох, набили карманы и все, что можно, спелыми высохшими стручками. Теперь некоторое время продержимся.
В районе немецкой передовой и недалеко от нас рвутся снаряды. Это наши ведут артподготовку, скоро начнется наступление.
Я обрадовался, сейчас наши прорвут немецкую оборону и мы их тут встретим.
Получилось иначе. Немцы, отходя, дотошно прочесывали местность.
Пришлось и нам отходить. Уже больше двух недель мотаемся в немецком тылу, где-то в окрестностях Липовца, юго-западнее Корсунь-Шевченского. Все никак не можем найти «окно», завшивели, как-то заскорузли. Свет не мил стал.
Сегодня нашли удобное место для ночлега. Наступило новолуние, ночь темная. В начале все было спокойно. К утру слева в стороне послышался шум, ржанье лошадей, раздаются немецкие команды.
Мы затаились. Уже стало светло, а днем выбираться из укрытия опасно. Тихонько, аккуратно выглянул. В низине, возле нее, а мы на небольшой возвышенности, разместилась немецкая артиллерийская батарея.
С вооружением у них видимо неважно. Пушки на больших деревянных, с металлическими ободьями, колесах.
Из пушек куда-то стреляют. Жалею, что нет у нас радиостанции, а то передал бы координаты батареи нашим артиллеристам, и был бы «каюк» батарее.
Те неисправные радиостанции, которые были у нас, мы где-то закопали, чтобы они не достались немцам.
Ответный удар наносит наша артиллерия. Кучно рвутся снаряды, но жаль, что чуть в стороне от немецкой батареи. День тихонько просидели в своем укрытии, а ночью постарались подальше убраться от такого шумного соседа.
Немцы снова отступают. Мы не теряем надежды найти «окно», но пока безуспешно.
Ранее утро. Вот-вот из-за горизонта выглянет солнышко, станет совсем светло. Меня это не радует. Передо мной широкое, вспаханное осенью поле. За ним вдали виднеются какие-то заросли. До них нужно добраться, пока совсем не рассвело.
Весна на поле еще не полностью разрушила комья земли, не сравняла борозды, местами сохранился снежок.
Там и тут виднеется что-то похожее на лежащих людей. Что это – в сумерках сразу не разобрать.
Внимательно всмотрелся, и на душе стало муторно. Это же лежат трупы, одетые в нашу военную форму, это же наши погибшие воины. Их довольно много, возможно, больше сотни.
Зимой, развивая наступление, наши войска существенно продвинулись на запад. На некоторых участках фронта наши воинские части были вынуждены отступить. Происходили ожесточенные сражения, теперь эти места находились в глубоком немецком тылу. Волею судьбы мы оказались на одном из таких мест.
Какова судьба сражавшейся здесь части? Сумела она пробиться к своим, или попала, как мы, в окружение – это мне не известно.
Наступающий день торопит. Как только светило поднимется над горизонтом, все наше поле будет просматриваться, как на ладони. Если наблюдателей нет, на поле находится все равно опасно.
Утром немецкие самолеты-разведчики «рама» и «костыль» совершают облет и наблюдение прифронтовой зоны. Когда обнаруживают что-либо подозрительное, сообщают наземным войскам, которые действуют на месте. Иногда наводят на цель свои самолеты.
Торопиться необходимо, но забывать об осторожности тоже нельзя.
Наше поле может быть заминировано. Внимательно приглядываюсь. Следов минирования не видно. Результаты «работы» весны – налицо. Комья вспаханной земли деформировались, полу-рассыпались, позаплыли борозды.
Чтобы уложить мины, необходимо потревожить комья земли вдоль борозды. Придать первозданный вид всему этому очень сложно. На первый взгляд, ничего не потревожено. Но это может быть обманчиво.
Первые шаги делаем очень осторожно, идем «след в след». Сделав первые шаги, убедились, что все «чисто», пошли уверенно и быстро.
Заветные заросли совсем близко, но и солнышко не дремлет. Последние наши шаги совпали с восходом светила.
Кажется успели. Спешно маскируемся в густом кустарнике. Подождали некоторое время. Все тихо, нас не обнаружили. Решили по очереди дежурить и немного отдохнуть.
Встретилась нам выжженная деревушка. От хат остались кучи углей и по-украински выбеленные печи. Жителей то ли угнали немцы, то ли они сами куда-то эвакуировались. В деревне никого нет.
Судя по всему, население деревню покидало впопыхах. Об этом можно судить по остаткам вещей на пепелище и остатками наполовину выкипевшего борща в горшках в печках.
Я обрадовался, сейчас борща похлебаем. Не вышло, он оказался очень соленым, сильно упарился. Воды, чтобы его разбавить у нас не было, а искать и греть воду времени не было.
Если прошлую зиму были лютые морозы, то эта зима была, наоборот, очень теплая. Только это меня не радует, и вот почему.
Немцы прижали нас к речушке. Она не широкая. Но глубокая и не замерзшая. Брода вблизи нигде не видно. Выбора у нас нет. Впереди река, сзади немцы и плен.
Выход один. Плыть через реку. Плыть, но как? Я плавать не умею.
Нашел кусок доски. Вот и выход. Разделся. Узел из шинели со шмотками положил на доску. Полез в реку. Вода ледяная, одной рукой держусь за доску, в другой белье, ногами болтаю изо всех сил.
Спутнику лучше. Он плавать умеет. Окоченел, но до того берега добрался, только свой узел немного подмочил.
Вылез на берег, одел влажное белье. Оно холодит, а не греет. Пытаюсь согреться, машу руками, прыгаю, исполняю танец «дикарей».
Ищем подходящее место, где можно надежно замаскироваться и хоть немного согреться.
Жизнь наша снова осложнилась. Прошлую зиму мы страдали от лютых холодов. Теперь не рады теплу. Толи мы забрались далеко на юг, то ли эта зима здесь была необычно теплой, а весна ранней, только реки не замерзли, а черноземы оттаяли.
Поля превратились в сплошную глубокую, липкую, вязкую грязь. Ноги вязнут чуть не по колено. Каждый шаг дается с трудом. Ноги словно «засасывает». Вытаскиваешь с трудом ногу и боишься, что остался без ботинка или его подошвы.
Движение теперь возможно только по мощенной шоссейной дороге. Она от нас справа, на расстоянии примерно километра. Ведет она на юг, вероятно, к Могилеву-Подольскому.
По дороге сплошным потоком движутся отступающие немецкие войска. Понятно, что мы этой дорогой воспользоваться не можем.
В придачу ко всем бедам добавились вши. Они «оккупировали» все волосяные участки тела. Похоже, что и до бровей добрались.
Это не удивительно. Мы больше двух недель не только белье даже не снимали ни разу, но толком и не умывались.
Нашли чуть заметную, извилистую тропочку. Удалось добраться до заросшего травой и мелкими кустиками относительно сухого «пяточка». От дороги метров пятьсот.
Впереди, на юг от нас, местность слегка поднимается вверх, и просматривается на несколько километров. За полями, у горизонта, виднеется небольшой поселок. По дороге непрерывным потоком движутся отступающие немцы.
Паники у них не наблюдается, но и присущего немцам пунктуального порядка тоже нет. Видимо они торопятся. На расстоянии метров ста от дороги по обеим сторонам находилось боевое охранение.
Надеюсь, что их боевое охранение до нас не доберется. Перед деревушкой немцы готовят рубеж обороны. Вдруг перед этим рубежом из колонны сворачивают вправо два тягача с частями большой пушки. Пушку быстро собирают и нацеливают куда-то влево от нас.
Не могу понять, зачем это делается. Логично было бы направить туда, откуда идет колонна.
Что происходит, вскоре становится понятно. Далеко слева, из-за горизонта, выползает три наших «тридцать четверки», а в небе появляется звено наших штурмовиков «Илов». Надеюсь, что они эту пушку ликвидируют.
Этого не произошло. Самолеты пробомбили дорогу, движение по ней на некоторое время приостановилось. Летчики то ли пушку не видели, то ли строго выполняли свою задачу.
Пушкари танки подбили. Уцелевшие танки не загорелись. Очевидно, снаряды были не бронебойные. Уцелевшие танкисты из танков вылезли и заняли оборону возле них. Послышалась автоматная стрельба, потом все стихло. По дороге продолжается движение.
К вечеру немцы стали заметно нервничать, движущиеся колонны стали пожиже, сняли боевое охранение.
С наступлением сумерек движение вообще прекратилось.
На дороге скопились и стоят машины, повозки. Стало тихо. Складывается впечатление, что немцы все бросили и ушли.
Через некоторое время решили подойти к дороге. Грязь преодолели, двигаемся по-одному, по еще днем намеченному направлению, подошли к деревне, немцев действительно нет. Крадучись двигаемся от повозки к повозке, потом осмелели и пошли не таясь.
В поселке к нам двоим присоединились еще несколько человек. Они, наверное, скитались так же, как и мы. К середине ночи прошли более десяти километров.
Перед нами окраина большого города. Вероятно, это Могилев-Подольский.
Когда в каком-либо городе находятся войска, то всегда шумно, а сейчас тихо. Следовательно, в городе нет ни наших, ни немцев.
Пока приглядывался к обстановке, все мои попутчики «испарились». Остался я один. Мое внимание привлек домик, во дворе которого стоял сарай с очень высокой крышей. Там, на чердаке, находилось сено.
Тихонько пробрался к сараю. Залез наверх, поглубже зарылся в сено. Если придут немцы и начнут «прочесывать» город, вряд ли на каждом сеновале проверят каждый сантиметр.
Решил подремать, а утром разобраться, что к чему. Пригрелся, заснул.
Утро проспал. Проснулся ближе к полудню. Глянул в щелку, во дворе стоят встревоженные хозяева дома, со страхом смотрят на мой сарай. Я удивился, почему меня обнаружили, замаскировался хорошо.
Вылез из сарая, спрашиваю, что всех напугало. Мне говорят, что сарай ходуном ходил. Они решили, что здесь прячется несколько человек, и они что-то там не поделили. А это я один так там чесался.
Гостеприимные хозяева меня раздели, дали умыться. Обмундирование стали гладить горячим утюгом.
Мои кровопийцы гибли под ним с таким треском, словно началась автоматная перестрелка.
На следующий день в город вошли наши. Сперва мне захотелось выскочить на улицу и встретить кого-нибудь из своих, но, поразмыслив, решил подождать.
Наступающие солдаты обозлены, они натерпелись от немцев и бездорожья. Сгоряча могут заподозрить во мне дезертира или изменника и «шлепнуть» на месте без суда и следствия.
В доме долго оставаться нельзя. Положение у хозяев сложное, если меня выдать патрулям, будет мучить совесть, ведь я ни в чем не виноват, если оставить, то могут обвинить в укрытии дезертира.
В городе, а это действительно был Могилев-Подольский, через пару дней установился порядок. Я наконец решился и «сдался» патрулям. В комендатуре состоялся многочасовой то ли разговор, то ли допрос.
Вопросы задавали с «подковырками» с явным намерением меня разозлить, чтобы я потерял контроль над собой и ответил грубостью. Тогда будет очевидна причина – наказать за эти несказанные оскорбления органов власти или еще за что-нибудь.
Убедившись, что в трусости и дезертирстве обвинить меня не удалось, поздно ночью отправили в запасной полк второго Украинского фронта. Раньше был на первом Украинском.
Запасной полк размещается в двухэтажном здании барачного типа. Народа очень много, теснота. У некоторых позади госпиталя, есть и такие как я, большинство новобранцы, среди них много «вторичных».
Перед началом войны в пограничной зоне скопилось много наших войск. В них поступило пополнение от проводимой в стране частичной мобилизации.
В первые дни войны по ряду причин, о которых до сих пор спорят военные историки, мощная оборона не была организована. В этот период противнику удалось вклиниться на нашу территорию на десятки и даже сотни километров. В окружении оказались целые корпуса и даже армии.
В первых боях часть воинов погибла, часть попала в плен и много «рассеялось» на занятой немцами территории. Некоторые из них вернулись по домам, а другие как-то устроились. Кроме того, в западных областях, присоединенных в 1939 году, не везде успели провести мобилизацию. Теперь всех призвали. Вот и получились «первичные» и «вторичные» призывники.
Вспомнил, как под Двинском мы искали штаб Прибалтийского военного округа и в лесу натолкнулись на группу молоденьких лейтенантов. Их не успели направить в часть и выдать оружие. Они искали «высокое» начальство, которое может определить их судьбу. Чем закончился «поиск» этих молодцев, трудно сказать.
В коридоре первого этажа знакомлюсь с народом, как принято в армии. Земляков не нашел, подошел к новичкам.
Среди «новичков» всегда найдется один два стремящихся показать себя «бывалыми волками». Так было и здесь. В руки одного из таких молодцев попал заряженный автомат. Он стал крутить его и так и этак перед новичками.
Случайно заглянул в его сторону и испугался – автомат с диском, заряжен и снят с предохранителя. Быть беде.
Шагнул в его сторону, хотел взять автомат, но не успел. Он случайно нажал на курок и непроизвольно, с перепугу, дал длинную очередь.
В тесном помещении раздался грохот, коридор наполнился дымом, пылью, осколками штукатурки. Все замерли, а потом попадали на пол.
По счастливой случайности пули пошли в потолок. Потолок в бараке жиденький, пули его пробили. Наверху тоже было полно народу, но по той же случайности, и там никого не задело.
Так прошло «боевое крещение» новичков и меня на втором Украинском фронте.
Граница
С маршевой ротой прибыл в 78-ю Запорожскую, Ордена Красного знамени стрелковую дивизию, прошедшую славный боевой путь от Кавказских гор до Днестра. Дивизией командовал генерал-майор Михайлов.
Определили меня в отдельную роту связи дивизии. Пока я и еще несколько «специалистов» в резерве. Мы ждем, когда нужно будет заменить кого-то выбывшего из строя.
Конечно, хорошо бы «поболтаться» в резерве неделю-другую, но рвемся на передовую. Туда зовет долг.
Разговариваем об ожидающей нас перспективе: в одних подразделениях радистов «выбивают» чаще, в других реже. Самым неудачным считается 458 СП, там радисты меняются каждые 2–3 месяца, в других полках – значительно реже.
Мысленно молю бога, чтоб не направили в этот полк.
Через некоторое время меня назначили начальником резервной радиостанции РБМ.
Станция батарейная, переносная, состоит из двух упаковок (блоков) – блока приемопередатчика весом 12 кг, и блока питания весом 14 кг (в нем размещается накальный аккумулятор и анодные батареи).
Штат станции – три человека, кроме начальника – радист и ездовой, еще нам положена повозка с лошадью.
Радист Володя примерно одного со мной возраста. До призыва он закончил два курса Киевской консерватории по классу скрипки.
Ездовой – Пасечник (имя не помню) моложе нас, скромный украинский паренек, колхозник, очень доволен своей судьбой и лошадкой. Пока только он один из нас по настоящему трудится.
Начальник связи дивизии объяснил мне мои обязанности. Я буду обязан постоянно находиться при командире, к которому направят, где бы он не находился, т.е. на передовой или в тылу, и оперативно ему подчиняться. Получается, что подчинение у меня двойное.
Прошло несколько дней. Прибегает посыльный из штаба дивизии.
Меня срочно требует начальник связи. В одном из полков вышла из строя радиостанция.
Приказываю радисту и ездовому быть наготове, а сам скорей в штаб.
Беспокоит мысль – неужели направят в этот пресловутый 458 СП.
Начальник связи приказывает немедленно отправляться в этот самый 458 СП, в распоряжение командира полка полковника Шевченко Василия Ивановича, и обеспечить радиосвязь полка. Выдает мне необходимые документы.
До НП полка, где находится полковник, километра два с половиной. Полк ведет упорный наступательный бой, противник часто контратакует. Связь со штабом дивизии и батальонами возможна только по радио.
Добраться до полковника сложно, путь туда единственный. Сперва около километра по «бетонке», идущей прямо к фронту, до которого несколько больше двух километров. У немцев на прямой наводке стоит пушка, расстреливающая все, что появляется на дороге. Днем на дорогу никто выйти не решается.
Затем поворот в заросли кукурузы, а в конце метров 500 по открытому полю.
Понимаю необходимость восстановления радиосвязи в полку, но все же решаюсь объяснить начальнику связи дорожную ситуацию. Он непреклонен – приказ нужно выполнять.
Выехали на бетонку. Спасительный поворот все ближе и ближе, вот он совсем рядом. Нервы на пределе – неужели «пронесло»? Может, их наблюдатель нас не видит или они испытывают наши нервы?
Когда до спасительного поворота оставалось совсем немного, земля под нами чуть вздрогнула, и там вдали раздался выстрел.
Снаряд долетит до нас за доли секунды.
В голове мелькает мысль – вот и конец. Не раз видел, как «потерпевших» в такой ситуации «разносит так», что и фрагментов для похорон не собрать.
Внезапно возникают и проходят перед глазами, как кадры немого кино, какие-то моменты из прожитой жизни, где я действующее лицо, а сейчас смотрю на это, как посторонний наблюдатель.
Удар снаряда о «бетонку» в нескольких метрах впереди прерывает видения. Летят искры, пыль, дым, что-то больно ударило в щеку, что-то просвистело над нами, и сзади раздался оглушительный взрыв.
Это «наш» снаряд срикошетил и взорвался сзади повозки.
Все произошло так быстро, что я даже не успел сообразить, что мы живы. О происшедшем некогда думать, впереди новое испытание – крутой поворот в заросли кукурузы.
Лошадь испугалась, понесла, ездового не слушает, а до противника совсем близко. Если ездовой не справится, угодим к немцам.
Каким-то чудом ездовой сумел заставить лошадь повернуть на 90 градусов и попасть на небольшой мостик через придорожную канаву, чудо и то, что повозка не опрокинулась, и мы усидели в ней, а не вылетели из нее, как камни из пращи.
В зарослях кукурузы лошадь и мы успокоились. Заросли кончились, впереди открытое простреливаемое со всех сторон поле, по которому до передовой и командира полка метров 500.
Приказываю ездовому с лошадью остаться в кукурузе. С радистом берем блоки радиостанции и – где ползком по-пластунски, где короткими перебежками – вперед к цели нашего пути.
Докладываю полковнику Шевченко Василию Ивановичу о прибытии. Полковника удивило, что мы так быстро до него добрались. Сразу поставил задачу – обеспечить радиосвязь.
Я развернул радиостанцию и сразу включился в работу, доложил в дивизию о прибытии на место и установил связь с батальонами.
Я все время в работе, передаю комбатам распоряжения полковника, докладываю полковнику о полученных мною сообщениях комбатов, в установленное время связываюсь с дивизией.
Иногда полковник сам берет трубку и руководит боем. Так осуществляли руководство многие командиры. Противник контратакует. Немцы все ближе и ближе, еще немного и дойдет до «рукопашной».
Сейчас важен каждый «ствол». Не снимая наушники, поглядываю из своего окопа и веду огонь из автомата, не забываю рацию, внимательно слушаю эфир и отвечаю на вызовы.
Не дойдя до нас метров 50, немцы начали «пятиться», а затем побежали назад.
Контратака отбита, но она была не последняя.
Наступление развивалось успешно. За день полк продвинулся на два-два с половиной километра.
Наступает долгожданный вечер. Бой затихает. Стала действовать телефонная связь. Главная радиостанция дивизии объявила перерыв в радиосвязи до утра.
Даже не верится, что, попав в такие переделки, уцелел, жив остался.
Наконец, можно немного расслабиться, подышать прохладным вечерним воздухом.
Новая забота. Желудок подсказывает, что время ужина.
Если позволяла ситуация, полковник ночевал в ближайшей деревне, там, где размещался штаб полка.
Полковник собирается уезжать, мы должны быть всегда с ним. Как же с ужином, нам его еще не привезли из дивизии.
Полковник догадался о наших переживаниях, сказал, чтобы мы ехали следом за ним, а об ужине позаботится его повар.
В армии связь дается сверху вниз. Это относится и к радиосвязи. В общем случае вышестоящий начальник (командир) обеспечивает связь с нижестоящими. В дивизии комдив обеспечивает связь с командирами полков, комполка с комбатами и т.п.
Для работы радиостанции объединяются в радионаправления или в радиосети.
Радионаправление объединяет две радиостанции, работающие на одной волне.
Радиосеть объединяет три или более радиостанции, работающие на одной волне (частоте). В радиосети обычно задействуется две радиоволны, основная волна и запасная. Как правило, используется основная волна, а в случае интенсивных помех, или по другим причинам, переходят на запасную радиоволну.
Моя радиостанция входит в радиосеть комдива – это сеть № 1, и в радиосеть комполка – это сеть № 2 (в других полках № 3, 4).
Практически мне приходится работать в двух радиосетях. Сам я состою в штате штаба дивизии, а постоянно нахожусь с командиром полка и ему оперативно подчиняюсь. Следовательно, у меня двойное подчинение. В этом есть некоторое преимущество, я относительно самостоятелен в своих действиях, но есть и недостатки, когда решаются некоторые вопросы. Комдив говорит: «Я не знаю, что ты там делаешь», а комполка говорит: «Ты не в нашем штате».
Каждая радиосеть имеет основную рабочую волну (частоту) и запасную. Каждая радиостанция имеет условный позывной. Правила работы в сети устанавливает главная радиостанция, в сети № 1 – дивизионная, в сети № 2 – полковая.
Кроме радиосетей имелось особо секретное радионаправление, в которое входили две радиостанции, главная станция, находящаяся при командире «инкогнито», и вторая моя, т.е. полковника. Кто этот «инкогнито» – я не знаю, вероятнее всего, это штаб нашего стрелкового корпуса. Особенность этого канала связи заключалась в том, что комполка имел возможность непосредственно обратится к командиру более высокого ранга, чем комдив, т.е. с нарушением принятого в армии принципа «по команде».
Главная станция направления постоянно была на приеме, проверка связи не проводилась. Радио-данные направления были особо-секретные, их знал узкий круг, в полку только я один. Вызвать главную станцию направления разрешалось только в исключительном случае и только с разрешения комполка.
Во всех сетях радиообмен проводился в телефонном или телеграфном режиме. Преимущественно применялся телефонный режим. Журнала приема-передачи радиограмм мы не вели, он нам не положен. Обычно полковник говорит мне, что передать, а я устно докладываю содержание принятых сообщений. Иногда полковник сам брал трубку и по радио руководил боем.
По радио боем руководили и командиры самого высокого ранга. В некоторых случаях радиограммы записывались на специальные, имеющиеся у нас бланки.
С целью скрытности применялись условные позывные, а некоторые сообщения зашифровывались с использованием имеющихся у нас переговорных (шифровальных) таблиц.
Телеграфный режим применялся при высоком уровне помех, плохой слышимости и в некоторых других случаях.
Работать «телеграфом» в полевых условиях значительно труднее, чем в стационарных. Телеграфный ключ устанавливаю на упаковке (блоке) питания, а то и просто держу его в руках.
В стационарных условиях ключ устанавливается на прочном устойчивом основании. В целом рабочее место обеспечивает удобство работы и качество передачи.
Освоился в новой должности. Заочно «познакомился» со своими радиокорреспондентами. При работе телеграфом сразу узнаю корреспондента. Это только на первый взгляд морзянка всегда звучит одинаково.
Но это не так. У каждой станции «свой» почерк. Знаки Морзе – точки и тире – вроде у всех одинаковые, ан нет, кто-то чуть затягивает тире, у кого-то интервал между знаками больше или меньше. Эти особенности позволяют принимать радиограммы при работе «телеграфом» на довольно высоком уровне помех. В какой-то степени это похоже на то, как на фоне мелодии, исполняемой, например, на трубе, можно слушать мелодию, исполняемую на гобое или фаготе при одинаковой громкости звучании инструментов.
О Молдавии я кое-что читал, но представление о ней было весьма поверхностное. До 1939 года Молдавия была разделена государственной границей на две части. Одна часть, называвшаяся Бессарабией, была в СССР, а другая в Румынии.
В 1939 году, после воссоединения Молдавского народа, образовалась Союзная Республика Молдавия. Большая часть ее границ проходила по рекам Днестр и Прут.
Всюду сады, поля, виноградники. Земля плодородная, климат мягкий. Познакомиться с местным бытом особенно не пришлось, быстро очень продвигались вперед.
Ожидаем, что встретят нас дружелюбно. Вспоминается известная песня «Молдаванка». Это лирико-патриотическая песня. Запомнились такие слова:
Как-то летом на рассветеПозади осталось несколько молдавских сел. Особых происшествий при их занятии не было. Входим в только что оставленный противником небольшой городок.
Перед нами улица. По обеим ее сторонам белые домики с красными черепичными крышами. От улицы домики отделены палисадниками, огороженными штакетником. В палисадниках много цветов, есть и огородные культуры. Только что-то не так, что-то не правильно. На улице необычная тишина, все ворота, калитки закрыты. У некоторых домов стоят женщины, в руках у них топоры. Сперва подумалось, что в домах засели немцы, а женщин выставили, как живой щит.
Нет, на это не похоже. Тут что-то другое. К одной из женщин подходит солдат и что-то спрашивает. В ответ женщина замахивается топором и истошным голосом кричит: «Не пущу». Солдат, обескураженный таким «приемом», отошел.
Трогать никого не стали. На душе боль и обида. Не ожидали мы такой прием. Будь на нашем месте немцы – они просто всех расстреляли бы.
Вскоре все выяснилось. Оказалось, что фашисты внушили населению, будто у русских все общее, в том числе и жены. Русские придут и будут насиловать всех женщин. Боясь этого, матери встали на защиту дочерей. Сейчас это звучит, как анекдот, а тогда было не до шуток.
Случился еще один неприятный эпизод. Входим в населенный пункт, только что оставленный противником после продолжительного боя. Справа на улице магазин «культтоваров», в витрине которого выставлено различное физкультурное снаряжение. Дверь магазина чуть приоткрыта, так что внутрь заглянуть можно, не открывая двери.
Первое впечатление такое, что хозяева магазина убежали в панике, бросив все и забыв закрыть дверь. Только этого не могло быть. Бой за поселок был продолжителен. Вероятнее всего, магазин заминирован. Из него решили сделать «богатую приманку». Русский солдат – тупой «Иван» – на такую приманку непременно клюнет. Заминирован магазин или нет, я не знал, но предположил, что заминирован. К двери подошло несколько солдат. Стоят, не входят. Увидев их, я закричал: «Стой, мины».
Подошел ближе, присмотрелся. Так и есть. К ручке привязана еле заметная не то проволочка, не то нитка. Вот и разгадка, конечно, заминировано.
Подошедшие саперы легко разобрались с примитивно установленными ловушками. Действительно, все было рассчитано «на дурака». Только просчитались немцы. Не такие мы «тупые Иваны». Наши саперы умеют разминировать куда более сложные «игрушки».
Ребята взяли, кому что понравилось, а я взял велосипед. Он очень пригодился в тех случаях, когда повозка оставалась в тылу, а я топал пешком. Прослужил он долго, пока шины не изорвались об острые камни горных дорог, а запасных шин не было.
Преодолевая упорное сопротивление противника, наш полк стремительно продвигается вперед и одним из первых выходит к государственной границе СССР, проходящей здесь по реке Прут, с ходу форсирует реку и захватывает плацдарм на правом, румынском берегу реки.
Так началось полное освобождение наших земель от захватчиков.
Весь народ долгие месяцы менование этого события Верховный Главнокомандующий объявил войскам, первым вышедшим к границе, благодарность.
В начале войны пограничники первыми приняли удар врага, пережили горечь отступления. Только теперь у них появилась возможность вернуться на прежние рубежи.
Бой за плацдарм в полном разгаре, а пограничники уже восстанавливают пограничные знаки и вообще начали обустраивать границу. Лучше, чем песня «Грустные ивы» композитора Блантера на стихи поэта С.Жарова, о первых мгновениях, днях войны, не скажешь. Мелодия гармонично сочетается с текстом. Впечатления от песни врезается в память надолго, у меня – навсегда.
Грустные ивы склонились к пруду,Окружающий пейзаж коренным образом изменился. Справа от нас виднеются горы. Они чем-то напоминают облака, застывшие над горизонтом. Дорога тоже изменилась. Позади весеннее распутье русских и украинских черноземов, непролазная грязь, когда порой в пушку запрягали две упряжки, одной было не вытащить ее из очередного ухаба. Ноги в черноземе вязли.
У большинства из нас были ботинки с обмотками. Больше доставалось тем, у кого сапоги. Иной раз солдат вытаскивает ногу, а сапог остался в грязи. Танцует он на одной ноге и двумя руками вытаскивает сапог.
Из-за бездорожья безнадежно отстали тылы. На нас было изодранное, заштопанное неумелыми мужскими руками обмундирование.
Не хватало боеприпасов, иногда их привозили самолетами, но этого было мало.
На моей голове яркий красный берет. Пилотку где-то порвало осколками. А что делать? Без головного убора не обойтись. Солнце такое, что с непокрытой головой у многих солнечный (тепловой) удар случается.
Страдали от солнца не только мы, но и лошади. Мы своей кобыле на голову женскую шляпу с огромными полями приспособили. Для ушей дырки прорезали. Кобыле понравилось. Утром запрягаем, а она головой машет, шляпу просит.
Меня постоянно ругают за берет – демаскирую. Прошло несколько дней, и новый сюрприз.
Каменистые дороги, покрытые местами мелкими, острыми камешками, «расправились» с нашей обувью. Подошвы быстро протерлись до дыр. Действует солдатская смекалка. Кто к подошвам дощечки привязывает проволочками – веревочки перетрутся, кто еще что-нибудь приспособит.
Переходим на новое место. До него несколько километров. Такие переходы полк делает обычно походной колонной. Дорога причудливо изгибается в предгорьях Карпат. Едем на своей повозке.
Смотрю на дорогу. Походной колонны не видно. За нами тянется обоз из разномастных запряженных лошадками повозок. Так теперь выглядит наша пехота, в ней в основном бывшие колхозники, к лошадям привычные. Она едет, а не идет.
Можно сказать, новый род войск появился. Была мотопехота, а теперь появилась еще и «повозочная пехота».
Колонну обгоняет полковник на своем Орле. Орел – красивый гнедой конь. Полковник бывший кавалерист, поклонник лошадей. Бодро стучит подковами наша Булька. Вот только «хватит» ей этих подков на 2–3 дня. Новая для нас неожиданность: требуется кузнец. Где его найти, мы пока не знаем.
На русских черноземах все было в порядке. Я даже не знал, когда и где в армии куют лошадей.
В армии применяются стандартные подковы со сменными шипами стандартного заводского изготовления. Служат они очень долго.
Тут мое внимание привлек стук молотков по металлу. На окраине села увидел несколько простеньких кузниц. Это в них стучат; в открытых дверях виднелись пылающие горны и бравые молотобойцы.
В памяти возникли полузабытые воспоминания детства. На окраине нашего Дмитровска тоже располагалось несколько кузниц. Мы, ребятишки, любили наблюдать за тем, что творилось в кузницах.
Происходящее вызывало восхищение. В огне кузнечного горна разогревается бесформенный кусок металла. Цвет его становится все ярче и ярче. Мастер-кузнец каким-то чутьем определяет нужную температуру.
На мастере кожаный обгоревший фартук, рукавицы. Он клещами выхватывает заготовку, она уже на наковальне.
Дробно стучит молоточек мастера, ухают удары кувалды молодца-силача молотобойца. Ковка дело сложное и опасное. Коваль, сидя на низкой скамеечке, кладет ногу лошади себе на колени, удаляя старую подкову, подгоняет и прибивает новую. Если в это время вспугнуть или причинить боль лошадке, она может основательно лягнуть коваля. Лягнуть она может и просто так, без видимой причины, если в прошлую ковку ей сделали больно.
Иногда и нам выпадало «счастье» – позволяли поработать мехами, пораздувать горн. Позже в школьной мастерской у нас была кузня, и мы выковали все детали для телеги. Сложнее всего было с осями, у них конические концы и отверстия, и втулки для ступиц колес. На Руси всегда восхищались искусством и мастерством кузнецов. О них слагали легенды и песни. Была такая народная незатейливая лирическая песня «Во ку… во кузнице».
Во ку… во кузенке, во ку… во кузенке,Сказочный кузнец «Левша» Лескова подковал «аглицкую» блоху. Хорош кузнец Вакула в гоголевской «Ночи под рождество» и другие.
Более современная песня тридцатых годов. Здесь кузнецы – творцы будущего.
Мы – кузнецы, и дух нам молод,А немецкий композитор Вагнер, построивший оперный театр для исполнения своих опер, в оркестр ввел группу наковален, каждая из которых при ударе молоточком издает звук, соответствующий определенной ноте.
У нас в стране известными памятниками кузнечного искусства являются ограды летнего сада Петербурга и главные ворота Зимнего дворца.
В нашем Озерске у здания кинотеатра имени Маяковского, с обеих его боков, декоративная ограда напоминает фрагменты решетки Петербургского летнего сада.
Справа от нас Карпаты. Дорога то подходит к самому их основанию, то чуть удаляется.
Горы нам представляются высокими и огромными. Их склоны не очень круты, покрыты лесами, чем-то мне напоминают наши Уральские. Впечатление не забываемое.
Большинство из нас жители российской равнины, горы видели на картинках, да слышали о них в школе. Не удивительно, что они ошеломили нас своей громадой.
При первый же возможности развернул трофейную немецкую топографическую карту. Названия на ней даны на немецком и русском языках. Офицерам пользоваться этими картами запрещено. Но, поскольку я не офицер, то мне можно.
Немецкая карта одного масштаба с нашей, более подробна и, что очень удивительно, издана позже наших, с данными чуть ли не на 1939 год.
Такой пример: мы только что заняли поселок, перед которым через ручей – мостик, у которого растут три дерева. На нашей карте указан топографический знак «дерево». На немецкой карте тоже указан мостик, но показаны все три дерева с точным местом их нахождения. Мостик мостиком, а меня интересуют Карпаты.
Карпаты – огромная горная страна, расположенная в Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польше и Украине. Она разделяется на Восточные, Северные и Южные Карпаты. В северо – западной части Румынии, раньше называемой Трансильванией, часть Восточных Карпат называется Трансильванские Альпы. Часть Северных Карпат в Чехословакии носит название Высокие Татры. Еще несколько горных хребтов и отдельных вершин имеют свои названия.
Горы не самые высокие на земле. Основная масса не выше 2 км. Несколько вершин высотой 2–3 км. Перевалы на высоте до 1200 м.
Есть некоторая аналогия между оврагами и склонами гор. Только масштабы несравнимы. С Кавказом или Альпами нет никакого сравнения. Так рассуждаю я теперь, а тогда видел перед собой могучие, неприступные горы.
Первые румынские поселки поражают необычною бедностью населения. Крестьяне облагаются непосильными налогами. Буквально за все, что делается в хозяйстве, даже для себя, нужно платить. Например, выделал кожу – плати, сшил обувь себе с применением колодок – плати и т. д.
Основные продукты питания – кукуруза и чечевица. Мне понравился способ длительного хранения большого количества кукурузных початков. Ее хранят в початках, которые засыпают в плетеные из прутьев сооружения, вроде огромных корзин емкостью больше кубометра, имеющие внизу отверстия для забора початков.
Свежий, только что испеченный кукурузный хлеб, очень белый, пышный и весьма вкусный. Только у него большой недостаток – очень быстро черствеет и теряет вкус.
Хлеб – это пища большинства горожан и нас, солдат.
Сельскому населению хлеб заменяет мамалыга, весьма экзотичный и оригинальный продукт. Для ее приготовления используется специальная посуда с выпуклым дном. Готовится мамалыга так: в подсоленную кипящую воду засыпается кукурузная мука и варится до тех пор, пока не получится масса не прилипающая к рукам и не расплывающаяся на разделочной доске. От кома выложенной на разделочную доску массы ниткой, привязанной к доске, «отрезают» ломтики, заменяющие хлеб.
Свежая мамалыга имеет приятный вкус, но быстро черствеет.
Поскольку готовая обувь стоит дорого, а за самостоятельное ее изготовление нужно платить, крестьяне нашли выход.
У нас с древних времен на селе сохранились лапти, а у румын такой национальной обувью были постолы. За их изготовление налоги не взимались, поэтому они были основной обувью населения.
Эта оригинальная обувь изготавливается очень просто. Кусок сырой кожи обертывается вокруг ступни, полученную заготовку снимают с ноги и высушивают.
На солнце, на южном солнце, кожа сохнет быстро, высыхает за два-три дня. Получается хорошо – приспособленное к местным условиям, прочное как камень сооружение, служащее довольно долго.
Тылы нас еще не догнали, приходится проявлять «находчивость». Соорудил себе постолы. С опаской их одеваю. Ожидаю, что ходить в таких «каменных» мешках вряд ли будет удобно.
Зря волновался, в постолах ноге весьма комфортно, только внешний вид этой обувь не слишком привлекателен.
Подходим к очередному селу. Тут приятная неожиданность: селяне встречают нас с самодеятельным оркестром, состоящим из скрипки, аккордеона, контрабаса, поют и играют «Катюшу», да еще поют «по-русски».
«Катюша»Таких радушных встреч в дальнейшем было много.
Перед нами боярская усадьба. Большой красивый дом и надворные постройки за кирпичной оградой. До ближайшего поселка довольно далеко.
Боярин вышел нам навстречу. Говорит, что симпатизирует русским, эвакуироваться с немцами не собирается. Предложил разместиться в усадьбе и взять, что нам потребуется.
Полковник решил, что разместимся не в усадьбе, а встанем лагерем в поле. Этому решению и погода благоприятствовала: было сухо и тепло. Позаимствовали у боярыни лишь фураж для лошадей.
Разбирало любопытство взглянуть на боярские хоромы внутри. «Экскурсию» в дом удалось осуществить. Обстановка в доме богатая, нарядная, вроде похожая на то, что я видел в крымских дворцах.
В конце мая 1944 года темп наступления наших войск замедлился, и фронт перешел к обороне. Наш полк вывели с передовой в район поселка Шепота на формировку. До передовой не менее 10 километров. Живем «тыловой» жизнью. Получили боеприпасы, обулись, оделись, привели в порядок свое хозяйство.
Вместо отдыха – боевая подготовка, занятия по расписанию. Сегодня часов в девять объявили «тревогу», видимо, опять очередная проверка готовности.
Быстро построились. Опоздавших, не по форме одетых, нет. Все вроде в порядке. Возможно, тревога этим закончится. В худшем случае занятия не по расписанию, а по «тактике».
В этот раз что-то не так. Стоим уже несколько минут, а никакой команды не подается. Вышел к нам офицер штаба и объявил, что тревога боевая, нам предстоит передислокация в район поселка Кирпицы. Выступаем через 30 минут.
Дали некоторое время на сборы. Кто-то меняет портянки на новые, кто перематывает обмотки. Забота о ногах первое дело, беда если натрешь.
С собой решили взять самое необходимое, остальное – в обозе. Идем не на передовую. Часть размещается в тылу. Настроение у всех бодрое, хорошее. Погода радует. Поход представляется легким.
Слева, за рекой, слегка всхолмленная, плавно поднимающаяся к северу, равнина, поросшая травой, а правее дороги – Карпаты.
Неожиданность
Идем по правому берегу реки Жижица. Река необычная, протекает у подножия Северных Карпат, параллельно Пруту и не на много короче его. Только Прут река полноводная, а Жижица всего метров 50–80 шириной, довольно глубокая, глубина метра 2–3.
До фронта (передовой) километров 12–15. Чувствуем себя в глубоком тылу, идем бодро, с песнями.
В полдень подошли к небольшому , сделанному «на живинку» деревянному мостику через реку.
Далеко впереди на шоссейной дороге, пересекающей реку, заворачивающей там немного вправо и поднимающейся вверх, виднеется огромный каменный мост.
Нам предстоит перейти этот мост. Штаб полка должен разместиться в поселке, а подразделения полка – на местности между поселком и мостом.
Река, видимо, здорово разливается в половодье.
Полковая колонна здесь разделилась. Мы строем продолжаем движение к мосту, а все офицеры и обоз переходят деревянный мостик и направляются в Кирпицы. Им предстоит там решить квартирный вопрос и вообще все, что требуется для размещения на новом месте.
Было это в 12 часов дня с минутами. Время запомнилось, потому что привык проведению проверки связи по четным часам.
Далее события развивались стремительно.
Со стороны Ясс на шоссейке на большой скорости буквально «выскочили» три тягача с пушками на прицепе. Заднее, третье орудие свернуло на мысок справа от дороги, на наших глазах развернулось и повело огонь куда-то. Два других орудия продолжали двигаться к мосту.
Происшедшее озадачило. Что это значит? Если мы в тылу, зачем такая спешка у артиллеристов. Возможно, это учебная стрельба, но что-то не так.
Мы сразу посуровели, замолкла походная песня. Все внимание приковано к пушке.
Поэтому сперва не обратил внимание, а зря, на три «катюши».
Они выехали из поселка, переехали мост и движутся в нашу сторону, нам на встречу.
Не доезжая до нас с километр останавливаются и разворачиваются. Я не на шутку встревожился. Вдруг развернутся и «шарахнут» по нам. На фронте всякое бывает.
Тревожился не зря. Залп «катюш». Снаряды рвутся совсем рядом на пригорке, вдоль которого мы движемся. Залп не по нам, но от этого не легче.
Боеприпасы зря не тратят. Поведение пушки и «катюш» можно объяснить только одним: немцы где-то прорвали нашу оборону и стремятся захватить мост. Они уже спускаются по пригорку, не замечая нас. Понял это не только я, но и почти все бойцы в нашей колонне. Наше решение было быстрое и единодушное.
Колонна вдруг, без команд офицеров, разворачивается в боевой порядок. И вот мы уже, почти бегом карабкаемся на этот склон.
Скорее, вперед и вперед, к виднеющимся впереди окопам.
Хорошо бы захватить их, пока немцы в растерянности. Приближаемся к траншеям и окопам, отрытым нашими солдатами когда-то ранее, при общем наступлении на Яссы.
Примерно в километре, впереди нас, просматривается еще траншея. Немцы отходят, отстреливаясь.
Траншея и окопы наши. Я и еще несколько сержантов пытались увлечь бойцов продолжить наступление. Если занять следующую траншею, наше положение было бы еще надежнее. Этого не произошло.
Солдат понять можно. Имеется готовая глубокая траншея и окопы полного профиля. Это в общем готовый надежный рубеж.
Я с радистом нахожусь примерно в середине, чуть ближе к левому флангу развернувшейся цепи.
Быстро разворачиваю радиостанцию. Необходимо установить связь с командованием и выяснить, что нам делать.
Надеюсь, что режим «радиомолчания», учитывая сложившуюся обстановку, отменен и радиосети дивизии развернуты. Увы, эфир молчит, на мои вызовы никто не отвечает, а время идет. Что делать?
Вспомнил про «секретный» позывной. Решил, что наступил тот исключительный случай, когда им необходимо воспользоваться, даже в нарушение правил, без разрешения полковника.
Корреспондент ответил на удивление быстро. Командир «инкогнито», думаю, что это командир корпуса, потребовал доложить обстановку.
Как сумел – доложил. Командир пообещал оказать помощь, держаться и поддерживать с ним связь.
Весть об установлении связи быстро облетела весь полк, укрепила боевой дух бойцов. Они почувствовали, что не одиноки, не брошены на произвол судьбы.
Ко мне уже пробираются связные из батальонов. Раз есть связь – будут указания.
Противник активизируется. Налетела авиация, бомбит нас, мост и то «одинокое» орудие.
Бомбы сыпятся, как картошка из мешка. Кругом взрывы, дым, пыль.
Ко мне в окоп земля сыпется то с одной, то с другой стороны. Перед окопом взрывается большая авиабомба, судя по размерам образовавшейся воронки, с тонну будет. Такие бомбы у немцев появились недавно.
Мы и радиостанция уцелели, а антенна изорвана в клочья. Это не беда. Антенна была не «табельная», а суррогат из телефонного кабеля. Радист быстро разворачивает запасную.
Большого ущерба от налета нет. В полку потери незначительные, мост и «одинокое» орудие целы.
Вижу, как за рекой разворачиваются три разнокалиберные пушки. Значит, «инкогнито» действительно помогает, чем может.
Атакуют немцы. У них тактика стандартная – налет авиации, затем атака. Атаку отбили. Существенно помогала артиллерия.
Затишье продолжалось недолго. Снова налет авиации. Бомбить немцам помешали появившиеся в небе наши «ястребки». Активно действует зенитная артиллерия, расположенная у моста.
Снова атакуют немцы при поддержке трех танков.
Наша артиллерия подожгла два танка. Я видел, что снаряд попал и в третий танк, но он не загорелся, а куда-то уполз.
Наконец, удалось установить связь с дивизией и штабом полка, он находится в поселке за рекой, полковник тоже там. Дивизия поддержала морально, дала «ценные указания». Нужно держаться!
Полковник дал точные директивы для батальонов, а мне приказал, кроме обычной оперативной работы, корректировать огонь артиллерии.
Я приказал радисту найти штатных полковых разведчиков-наблюдателей, имеющих стереотрубу. С их помощью организовал корректировку артогня.
Глянул за реку, а там уже не три, а целых десять или двенадцать орудий. «Инкогнито» действительно нам помогает.
Вот и вечер. Бой затих. К нам уже прибыл полковник и перебралось большинство офицеров полка. Кончилась, наконец, моя напряженная деятельность в роли «посредника» между полковником, батальонами и артиллерией.
Теперь можно спокойно вздохнуть и оглядеться. Картину вижу впечатляющую. Земля кругом буквально вспахана бомбами, снарядами, минами, высоко в небо поднимаются столбы черного дыма от догорающих немецких танков. Мост и «одинокая» пушка целы.
Потери у нас есть, но не очень большие.
Бои на нашем участке продолжались еще пару дней. Затем перешли к обороне, начали устраиваться капитально.
Вгрызаемся в горный склон, сооружаем землянки. У меня с радистом Володей землянка небольшая, по бокам два земляных топчана, накрытых дощечками и сеном, посередине узкий проход. Крыша стандартная – три наката. Только у нас не бревна, а шпалы с разобранной узкоколейки. Рельсы достались саперам. В отличие от других землянок, у нас настоящая дверь. Дверь есть еще у саперов, у остальных вход завешен плащ-палатками.
Почти каждый день прилетают немецкие самолеты. Обычно пытаются бомбить мост, «одинокое» орудие, иногда и наши позиции. Только теперь не 41–42 годы, когда в воздухе хозяйничали немцы.
Теперь в воздухе хозяева наши «ястребки». Они не дают возможности бомбить прицельно. Немцы сбрасывают бомбы куда придется и удирают. Воздушных боев они, как правило, избегают.
На обед сегодня мясной суп из кукурузной крупы и каша из нее же. Армии полагается питаться продуктами территории, на которой она находятся. Поскольку мы в Румынии, то должны питаться традиционными румынскими продуктами, а это кукуруза и чечевица.
Сложность в том, что наши желудки привыкли совсем к другому. У нас традиционны капуста, картошка, гречка и т.п.
Мы стали похожи на молодого обжору Гаргантюа из романа Альфонса Доде «Гаргантюа и Пантыгрюэль», который просыпаясь утром пускал обильные «ветры». Мы тоже пускали «ветры», подчас «с шумом», и не только утром. Вот только причина у нас была другая, не обжорство, а несогласие с румынской кухней.
Разгорелся горячий спор – «ветер» газ горючий или нет. Большинство сошлось на том, что раз есть запах сероводорода – газ горючий.
Разрешить спор решили экспериментально. Нашелся доброволец. Он оголил ягодицы, кто-то поднес зажженную лучинку. Пыхнул голубой факел. Смельчак отделался легким ожогом.
Наш полковник никогда не напивался и обходился без «крепких» выражений. Если кто из подчиненных напьется или не сможет удержаться от многоэтажного выражения, следует суровое наказание.
Однажды стоим кучкой возле землянки, разговариваем о том, о сем. Среди нас полковой писарь Николай. Это такой типичный канцелярский жук. Даже форма сидит на нем как-то не по военному, да еще очки на носу и лексика не солдатская.
Тут на него словно что-то нашло. Вдруг подкрепил свою речь забористым выражением. На свою беду не заметил он полковника, проходящего сзади.
Полковник все слышал. Нашего писаря послал для исправления на передовую в батальон. Полковник решил, что неделю подержит его на передовой, а затем привлечет для наведения порядка в батальонной документации. Прибыв в батальон, по специальности он был пулеметчик, с вполне понятным трепетом принял «максима», в указанном на передовой месте, по всем правилам оборудовал огневую точку, даже схему с указанием ориентиров нарисовал.
В обороне мы больше месяца. Самое подходящее время для комиссионных проверок состояния передовой. Вот и сегодня прибыл очередной генерал со свитой. Проходя по траншее, заметил он нашего не совсем обычного пулеметчика, подошел, заговорил.
Комбат переживает: все было хорошо, обошлось без серьезных замечаний, а тут этот «необстрелянный» пулеметчик. Он такое может ляпнуть, что весь успех насмарку. Опасения комбата оправдались.
Николай вполне связно доложил генералу, что может подавить обнаруженную им у противника огневую точку.
Генералу доклад понравился и он приказал эту точку подавить, что Николай и выполнил. За успешное выполнение приказа генерал наградил Николая медалью, а комбату объявил благодарность.
Полковник в шутку сказал вернувшемуся из батальона Николаю, что если бы он его не наказал, не было бы у него медали.
Рассказали мне такую быль.
Немцы при поддержке танков атаковали нашу пехотную часть.
Пехотинцы получили приказ отойти на занимаемый ранее рубеж.
Большинство воинов – молодые ребята. Они быстренько поднялись и двинулись по траншее в тыл. По дороге растолкали задремавшего, разомлевшего на солнышке, «старичка». «Старичками» назывались солдаты, которым более 40 лет.
«Старичок» спросонку немного покопался, все уже пробежали, он остался один.
Выглянул он из окопа, а на него немецкий танк чуть не наехал.
В окопе были приготовлены противотанковые гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Он бросил под гусеницу гранату, а затем бутылку с зажигательной смесью. Танк загорелся, а он побежал. Оглянулся, а на него снова танк наезжает.
Так было несколько раз.
Выбился он из сил, сел на дно траншеи. Ну, делал все как учили, а танк все едет и едет, пусть будет что будет.
Солдаты по траншее идут обратно, говорят: «Тебя командующий вызывает». Он думал что в трусости обвинять будут.
Пришел он к командующему и говорит: «Не трус я, все делал как нужно, четыре раза бросил гранаты и бутылки, а он все идет и идет».
Командир ему говорит: «Не трус ты. Ты поджег четыре немецких танка, ты помог отбить танковую атаку».
За этот подвиг ему присвоили звание «Героя Советского Союза».
Однажды утром просыпаюсь в своей землянке. Чувствую невероятную усталость, задыхаюсь, вот-вот потеряю сознание. Мной овладевает апатия, не хочется двигаться, даже думать не хочется. Мелькнула мысль: похоже на применение противником ОВ.
Понимаю, что нужно перебороть себя, немедленно что-то делать, найти противогаз, выбраться наружу.
Инстинктивно ищу противогаз, шарю кругом рукой. В землянке кромешная тьма, ничего не видно.
С ужасом вспоминаю: нет у меня противогаза. Никто, в том числе и я, не верил в вероятность применения ОВ, к хранению противогазов относились халатно. Я его то ли выбросил, то ли потерял, осталась только сумка.
Мобилизую все оставшиеся силы на спасительный рывок, которого хватило лишь на то, чтоб свалиться с топчана, толкнуть дверь и чуть-чуть высунуться наружу.
Непроизвольно сделал глубокий вдох. Перед глазами пошли разноцветные круги, закружилась голова. Дышать стало легко, постепенно возвращаются силы и сознание. В землянке остался товарищ, радист, нужно его «спасать».
Набрал в легкие побольше воздуха и «нырнул» в землянку.
За ноги вытащил товарища. Он постепенно приходит в себя, никак не поймет в чем дело. Но вот, все в порядке.
Стало понятно в чем дело. В воздухе землянок пахнет сероводородом. Это последствия вчерашнего «кукурузного» ужина.
Теперь забота о других землянках. Где вместо дверей занавески – атмосфера полегче. Тревогу вызывают саперы. У них землянка добротная и дверь закрывается плотно.
Подошли к их землянке, открыли дверь, все лежат без сознания.
Мы с радистом и подоспевшие санитары стали приводить саперов в сознание, проветривать их землянку.
В конце концов все благополучно закончилось. Медики меры приняли, такое больше не повторялось. Ну, а мы? Мы вспоминали о этом событии, как о забавном анекдоте из серии «Нарочно не придумаешь!»
Дежурю на радиостанции, в помещении у полковника. Коротаю время между очередными сеансами проверки связи, проводимыми по четным часам.
Конвоир привел двух «штрафников». К полку придана штрафная рота, командир которой на правах комбата.
«Штрафников» принимает полковник и, после беседы с ними, направляет их в роту.
На вид арестанты – бравые ребята с хорошей военной выправкой, на гимнастерках следы от снятых многочисленных наград. Впечатление трусов, предателей они не производят.
Полковник спросил, за что их осудили. Сперва они не отвечали, ссылаясь на то, что все описано в сопроводительной бумаге, затем все рассказали. …
Мы друзья, майоры, летчики-истребители. Полеты, пока фронт в обороне, через день. Сегодня летает одна эскадрилья, завтра другая и т.д., по очереди.
Очередной летный день закончился. Завтра выходной. Вернее свободный от полетов день. Наступил вечер. Аэродром на окраине города.
Решили пойти в город, посидеть в ресторане. Пригласили с собой официантку Таню из офицерской столовой. Сидим в ресторане за столиком, беседуем. По очереди танцуем с Танюшей. Пьем чуть-чуть.
Завтра по графику свободный день. Но фронт, есть фронт, всякое бывает. Может возникнуть необходимость полетов.
К нашему столику подходит генерал, приглашает Таню на танец. Она отвечает, что ее раньше пригласил один из майоров. Генералу ответ не понравился. Он говорит:
– Сейчас мы эту помеху устраним. Ну-ка майор, встать, шагом марш из ресторана.
Майор отвечает:
– Товарищ генерал, мы же в ресторане, зачем такой тон?
Генералу ответ не понравился. Он закричал, что это бунт, не выполнение приказа и схватился за пистолет. Видя это второй майор, а ведь он летчик-истребитель, быстрее генерала выхватил свой пистолет и выстрелил ему в ногу.
Первый майор тоже не растерялся, тоже выхватил пистолет и выстрелил в люстру. Шум, гам, патрули, трибунал.
Судья спрашивает: кто, куда стрелял. Майоры отвечают судье, что стреляли в люстру. Судья: а как попали в ногу?
Отвечают:
– В ногу пуля попала рикошетом.
В конце концов бравые стрелки попали в штрафную роту.
В боях штрафная рота участвует, как все подразделения полка. Достается ей все же больше, чем другим. В бою она на наиболее напряженном участке.
Когда воинская часть, в данном случае наш полк, длительное время находится в обороне несколько впереди основного рубежа выставляется боевое охранение, в которое направляется небольшое подразделение. Смена подразделения проводится по графику. Штрафная рота в боевом охранении находится постоянно.
Прошло недели две. Летчики обратились к полковнику с просьбой принять их и обсудить задуманную ими рискованную операцию – захватить пленных. Их так же волновал вопрос: если они захватят пленных, их реабилитируют или нет.
Полковник ответил, что если захватят, то реабилитируют.
В плен они намеревались взять немецких пулеметчиков. У немцев несколько впереди передовой располагалось пулеметное гнездо. Сидящие там пулеметчики давали очередь каждые полчаса.
Для приема пищи гнездо не покидали. Было слышно, как три раза в сутки гремят котелками. После обеда они дают очередь.
После этого они наверняка расслабляются, теряют бдительность. Это самое подходящее время для нападения на них.
Немцы встревожатся только через тридцать минут, если не будет очередной очереди. За эти тридцать минут можно успеть оглушить и утащить немцев до ближайшего укрытия. Ну, а дальше – уже как получится.
Полковник разрешил летчикам осуществить их замысел. При этом он брал на себя большую ответственность, рисковал. Ведь никто не знает, что на самом деле на уме у летчиков, может, они в плен сдаться хотят.
Полковник предложил смельчакам помощь, можно поддержать их огнем или еще что-нибудь сделать. Смельчаки от помощи отказались, сказали, что для успеха необходимо, что было как всегда, чтобы немцы ничего не заподозрили.
Утро. С передовой доложили, что смельчаки начали исполнять свой замысел. Я нахожусь на НП, внимательно разглядываю «нейтралку», довольно ровное поле с невысокой растительностью.
Ничего движущегося не замечаю, здорово ребята маскируются.
Время обеда. Немцы погремели котелками, дали очередь из пулемета. Мы замерли в ожидании, что сейчас будет? Прошло тридцать минут. Прошло еще несколько минут. Пулеметной очереди не слышно. Очевидно, первая часть замысла удалась.
Вдруг немцы открыли шквальный огонь по всей «нейтралке» из всех видов оружия. Теперь вопрос: удастся ли нашим укрыться от такого сокрушительно обстрела.
В неведение прибываем до вечера. Конечно, переживаем за ребят, желаем им удачи.
Уже стемнело. Все меньше и меньше надежды на их возвращение. Вздрагиваем при каждом звонке телефонов, но они все не о наших смельчаках.
Как-то неожиданно прозвучало сообщение телефониста – вернулись ребята, притащили пленного.
Прибыли летчики, рассказали, как все было. На зорьке удалось скрытно подползти очень близко к пулеметному гнезду и там притаиться. Дождались, когда у пулеметчиков наступит обед. Они погремели ложками в котелках, дали очередь из пулемета.
Пленных всех положили сверху, на всякий случай, как живой щит. Хотя надеялись, что немцы вблизи от своей передовой обстреливать не будут.
Одного немца шальная пуля все же нашла. Притащили наши герои одного немца и пулемет.
Полковник решил, что летчики совершили подвиг, себя реабилитировали и наградил их медалями. Летчикам вернули звание, погоны, награды, а их было порядочно, у каждого по два ордена «Красного знамени» и другие.
Летчики посочувствовали генералу, сказали, что побыли здесь две недели, реабилитировали себя, даже по медали заслужили, а генерал еще долго пробудет в госпитале.
Больше двух месяцев прошло с тех пор, как нашим домом стала землянка у подножия гор.
Река совсем близко, за проселочной дорогой и узкой полосой, покрытой изумрудной травой. Близок локоть, да не укусишь. Купаться не разрешали из соображений маскировки.
Больше двух месяцев полк в обороне. У нас некоторая «передышка». Активных действий нет. Радиостанция у меня в постоянной готовности. Включаю ее каждый четный час для проведения сеанса связи (проверки).
В отличие от нас, все лето саперы трудились напряженно, одни строили мосты через реку, другие в поле, на противоположном берегу, устанавливали группы высоких столбов и натягивали на них маскировочные сети, еще что-то рыли в разных местах.
Смотрю я на результаты их трудов и думаю, что это: попытка заставить противника подумать, что здесь скрытно концентрируются наши войска, или действительно готовится большое наступление.
Мост и «одинокое» орудие не пострадали. Это заслуга наших летчиков и зенитчиков. Много раз авиация противника пыталась прорваться к этим целям. Каждый раз наши «ястребки» стремились вступить в бой с немецкими самолетами. Отдельным самолетам все же удавалось прорваться к целям. Здесь своими активными действиями зенитки помогали нашим летчикам.
Прорыв
К середине августа 1944 года на советско-германском фронте от Северного Ледовитого океана до Черного моря сложилось благоприятная для советских войск обстановка.
Наши войска освободили большую часть оккупированной немцами территории. Вели бои в Белоруссии, на Украине, вышли к государственной границе и к образовавшемуся Киевскому выступу немецких войск. Наш второй Украинский фронт длительное время находился в обороне. Эта «передышка» использовалась Верховным Командованием для подготовки нового наступления.
Фронт проходил по линии от Покшаны, севернее Ясс, и далее по западному берегу Днестра и Днестровского Лимана.
Противник придавал большое значение этому участку фронта, прикрывающему подступы к Балканам, а там – так необходимая немцам нефть. Между Черным морем и Карпатами была сосредоточена группа армий Южная Украина в составе шестой и восьмой немецких армий, четвертой и третьей румынских армий и некоторых частей. Всего было 50 дивизий, более 6000 орудий, 500 танков, до 800 самолетов.
Позже мне стало известно, что ставка верховного Главнокомандования поставила войскам второго Украинского фронта, командующий Р.Я. Малиновский, и третьего Украинского фронта, командующий Ф.И. Толбухин, прорвать оборону противника в районах Ясс и Кишинева и ликвидировать группировку. В дальнейшем – развивать наступление в направлении на юг и запад, с тем, чтобы вывести Румынию и Болгарию из войны на стороне Германии. Второй Украинский фронт наносил ответный удар в направлении Фокшаны. Третий Украинский фронт наносил удар в направлении Ермоклая, Сегемет, Хуши.
Совместно с третьим Украинским фронтом действовала Черноморская флотилия по захвату портов и городов на побережье.
Войска второго Украинского фронта 20 августа, после мощной артиллерийской и авиационной подготовки, прорвали оборону противника на тактическую глубину и вышли на оперативный простор. В прорыв ввели мощные оперативные группы.
Развивая наступление, захватили 22 августа Яссы, 23 августа – Вислуй, 24 августа – Хуши, а 26 августа вышли к реке Прут с запада Леови – Леушены, встретились с войсками третьего Украинского фронта и отрезали пути отхода группировки противника.
24 августа войска третьего Украинского фронта освободили Кишинев, а 25 завершили окружение группировки противника в составе 22 дивизии. Одновременно завершилось создание внешнего фронта окружения на расстоянии
100–120 километров от вражеской группировки. Его создали войска второго Украинского фронта, наступающие на Бухарест.
Войска второго Украинского фронта, преодолев так называемые «фокшанские ворота» в районе Фокшани, 30 августа захватили Плоешты, а 31 – столицу Румынии Бухарест.
Наша 78 СД, а следовательно и мой 458 СП, входило в состав второго Украинского фронта. Комполка 19 августа приказал всем быть готовым к наступлению. Началось наступление в 6 часов утра 20 августа. Кому положено – быть на НП на своих местах к 5.00.
Судьбе было угодно, чтобы наш полк оказался в полосе прорыва обороны противника. Не зря саперы ставили в поле столбы и натягивали на них сетку. Вскоре под этими сетками стали размещаться войска. Днем все было тихо и пустынно, а ночью все оживало, двигалось без особого шума.
19 августа, днем, все было как по обыкновению тихо, пустынно. В ночь, с 19 на 20 сперва было как обычно, слышалось какое-то движение, немного пошумели ткани. Так я оказался в гуще событий, о которых дальше будет идти речь.
Утро 20 августа, ясное, какое-то прозрачное. Посмотрел в поле за рекой и увидел там поразительную картину. Там стояли 13 или 15 рядов артиллерии. Ближе к передовой орудия малого калибра, затем калибр все больше и больше.
После 7–8 рядов артиллерии, в укрытиях притаился ряд, около сотни, танков. Все это замыкал ряд «катюш». К сожалению, рассмотреть все как следует не удалось. Позже узнал, что на километре фронта стояло 354 орудия. Наш полковой НП приглянулся комдиву. Выгнанные комдивом со своего собственного НП, устраиваемся поблизости, в траншее.
Еще не закончили освоение отведенного нам места в траншее, а уже рядом новые соседи. Это наш комдив, его с НП выгнало более высокое начальство. Я толком не разглядел, кто там появился, то ли комкорпуса, а возможно, и командир фронта.
Последнее достаточно вероятно, там появилось несколько генералов.
Начало наступления всегда волнительно. Здесь чувствовалось, что будет что-то необычное. Смотрю на часы. Сердце тревожно стучит. Стрелка приближается к шести.
Началось. Залп дали «катюши». Эта артподготовка запомнилась надолго. Над нашими головами с ужасным, душу раздирающим ревом и скрежетом, пронеслись сотни тонн смертоносного груза.
Первый залп артиллерии, второй. Поскольку участвовали в артподготовке пушки разного калибра, разных систем, скорострельность у них разная. Однотипные пушки стреляют залпами, но залпов не слышно, и отдельных выстрелов не слышно, все слилось в сплошной гул.
Впечатление, что весь воздух над нами летит в сторону противника. Сам начинаешь чувствовать какую-то невесомость, еще немного и тебя тоже увлечет, кажется, оторвешься от земли и, как листок с дерева, улетишь туда.
Противник ответил лишь несколькими выстрелами, которые не принесли нам какого-либо ущерба. На стороне противника стояла сплошная стена пыли и дыма. Ее иногда пронизывали молниевидные разрывы отдельных снарядов.
Так продолжалось около часа. Затем первые несколько рядов орудий, те, что были перед танками, снялись и поехали вперед. Из укрытий вылезли танки и двинулись следом за артиллерией.
Вот когда стало понятно, для чего саперы строили переправы. По одному шоссейному мосту такою массу войск быстро пропустить было бы невозможно.
Как только переместившаяся артиллерия заняла новый рубеж и открыла огонь, снялись и поехали вперед оставшиеся орудия. Заняв новый рубеж, они снова открыли огонь. Первая группа орудий снова снялась и двинулась вперед, затем все повторилось. Так продолжалось два часа.
На земле шла артподготовка, а в небе господствовала наша авиация, бомбившая цели в ближних и дальних тылах противника.
Внезапно наступившая тишина «ударила» по барабанным перепонкам не хуже, чем артподготовка. Сразу запели цикады. Оказалось, что где-то уцелели и зачирикали птички, осели пыль и дым.
Все внезапно изменилось. Только что были на передовой, в центре событий, осевшую пыль отряхнуть не успели, и – почувствовали себя в тылу.
Через боевые порядки полка двигались вперед, походными колоннами в образовавшейся прорыв во вражеской обороне, войска ударной группы. Вот уже движутся тылы, обозы.
Невольно вспомнился «Марш артиллеристов». Его бодрые патриотические слова и музыка ярко отражали мое впечатление только что пережитого, звали вперед, к действиям.
Горит в сердцах у нас любовь к земле родной,В своеобразном тылу мы находились всего несколько часов. Полку поставлена новая задача – повернуть несколько на запад и наступать вдоль шоссе Яссы-Бухарест. Это самый короткий путь до Бухареста. Загвоздка в том, что он идет через горы, по ущельям, трудно проходимым для большой массы войск.
Основная ударная группа фронта действует восточнее, по более равнинной, танкодоступной местности, а мы создаем «внешнее кольцо окружения». Движемся по ущелью с крутыми склонами, густо поросшими смешанным лесом. Кое-где, между деревьев, виднеются крутые отвесные скалы, темными пятнами проглядывают входы в пещеры.
Красота дивная. Тут бы ходить в турпоходы, а не воевать. На первый взгляд все пещеры одинаковые, но это не так. Если внимательно присмотреться, видно, что некоторые из них превращены в ДОТы.
ДОТы весьма солидные. Стены у них – это естественная скала и бетон. Ни артиллерийские снаряды, ни авиабомбы им существенного ущерба причинить не смогут.
Вернувшись в Ленинград я обратил внимание на то, что на гранитной облицовке бастионов Петропавловской крепости от попадания вражеских снарядов и авиабомб остались только пятна от ободранного мха, а сам гранит даже не потрескался.
Построены ДОТы когда-то давно, растительности укрывающей их явно много больше двух-трех лет. Возможно, еще в пору I мировой войны. На наше счастье, в ДОТах ни немецких, ни румынских войск не было. Иначе пришлось бы штурмовать эти твердыни с неимоверными трудностями и потерями.
Продвижение все же наше не было простым. Все время вели бои с ожесточенно сопротивляющимися группами противника.
Перед нами Серет, это третья, после Дуная и Прута, река Румынии. Завтра утром нам эту серьезную водную преграду форсировать. Специальных плавсредств, а именно понтонов и т.п., у нас нет, а плавать умеют далеко не все, в том числе и я.
Думать о завтрашнем дне даже не хочется. В полосе действий полка большой шоссейный мост, но он занят противником. Слева на песчаном берегу, метрах в двадцати от уреза воды, огромный металлический понтон, зарывшийся наполовину в песок. Если бы он был «на плову», полк переправился бы быстро. К сожалению «сидит» понтон основательно. Его невозможно вытащить даже танковым тягачом. Вероятно, можно найти способ воспользоваться этим спасителем, но для этого требуется время, а у нас его нет.
Единственное решение – захватить исправный мост. Это не просто. Перед мостом – траншеи и окопы, занятые противником. Прорваться к мосту необходимо стремительно, не дать противнику возможности и времени заминировать и взорвать мост.
Утро. Вижу как к мосту двинулась группа наших разведчиков. Все замерли в ожидании разворачивающихся событий. Противник перед нами молчит, огня не ведет. Молчим и мы.
Правее, в тылу противника слышна оружейно-пулеметная перестрелка. Почему это происходит – не понятно, наших частей там нет.
Разведчики подают условный знак – «путь свободен», можно двигаться к мосту. На мосту нас встречают румыны, говорят по-русски, что Румыния капитулировала, а армия перешла на нашу сторону. Справа от нас немецкая часть пыталась прорваться к мосту. Румыны их остановили, ведут бой, ждут от нас помощи. В дальнейшем румынские войска действовали вместе с нашими.
У нас получился своеобразный дуэт. Вместе с нашей дивизией действовала румынская. Этим соединением командовал наш генерал. Связь и артиллерия в румынской дивизии были наши.
А впереди – Бакэу, промышленый центр и железнодорожный узел.
Сегодня день необычный. Противника перед нами как будто нет. Возможно, он есть, но отходит без боя. Наступили сумерки. Двигаемся по довольно ровной местности, заросшей высокой травой, с кое-где разбросанными кустиками.
Наш полк должен участвовать в окружении и ликвидации группы немцев, удирающих из под Кишинева. К вечеру нам нужно продвинуться более, чем на 10 километров, в заданном пункте встретиться с наступающими восточнее нас нашими войсками и этим замкнуть кольцо окружения и приступить к ликвидации немцев.
Идем в бодром темпе, походной колонной. Мы должны «обогнать» немцев, придти в пункт в назначенное время раньше их и встретиться там с наступающими с востока частями.
Идем и идем. Волнует возможность всяких неожиданностей. «Наши» немцы могут внезапно изменить направление своего движения и атаковать нас слева. Если немцы попытаются вызволить своих, то могут для этого направить мобильную группу, тогда ударят справа.
Наконец, наши, действующие слева, могут выйти, опередив значительно противника, нам навстречу, принять нас за немцев и вступить в бой.
С наступлением сумерек темп движения снизился. Вот слева показалось какое-то темное пятно, оно похоже на движущиеся колонны. Кто это? Наши или немцы? Сердце бьется учащенно. Поднялись на бугорок, огляделись. А это туман колышется над низиной.
Такой переполох был два или три раза. Наконец, встретились со своими. Замкнулось кольцо. На следующий день наша эпопея завершилась успехом. Бой был скоротечный. Немцы капитулировали, сдались в плен.
Завершилось окружение немецких войск, находящихся между Яссами и Кишиневом. Продолжалась их ликвидация. Ударные подвижные силы фронтов успешно продвигались левее по более ровной местности и намного нас обогнали. Мы участвовали в освобождении и теперь обеспечиваем внешнее кольцо окружения, препятствуем прорыву немцев к окруженным.
На этом закончилось наше продвижение в сторону Бухареста. Нас повернули на запад. Перед нами обширная горная страна – Восточные Карпаты.
Через Карпаты
Продвигаемся по сельской местности. Население живет здесь богаче, чем на северных склонах Карпат.
У населения много лошадей. Часть из них – это угнанные из России. Большинство наших солдат – это бывшие крестьяне. Лошади для них обычное домашнее животное, привычный помощник в труде и быту.
Естественно желание обзавестись лошадями, переложить на них часть забот, ведь часто каждый тащит на себе, как правило, не только табельное оснащение, но и боеприпасы для артиллерии или еще что-нибудь.
В результате обзавелась пехота лошадьми. Практически все едут на повозках. По-румынски повозка – «каруца».
Первые годы после войны это название долго гуляло по просторам нашей страны. В обиход вошли тогда и другие румынские слова. Это происходило само собой.
Мы находились в гуще народа. Требовалось как-то общаться.
Довольно быстро усвоили некоторые слова и понятия. Я до сих пор помню, что по-румынски один – уна, два – доу, три – три, четыре – патру, пять – зече. Удивительно, что три на многих языках звучит почти одинаково.
Теперь нас назвать пехотой можно только условно. Полковник скачет на лихом скакуне, а солдаты едут на повозках.
Какое название дать «новому» виду войск? Есть пехота, мотопехота, артиллерия и т.п. А кто мы? Очень похожи на мотопехоту, только вместо автомашин повозки «каруцы» с лошадьми. Подходят названия: «коне-пехота», «повозка-пехота». Жаль, что не помню, как тогда мы себя называли.
Поражает обилие слив в садах. Нам это в диковинку. На юге России, на Украине и Северном Кавказе сливы растут, и не плохие, только население отдает предпочтение черешне и вишне. В прошлом году мы слив как-то не заметили.
В прошлом году все внимание было помидорам. Мы их поглощали в огромных количествах. Теперь пришла очередь слив.
Сперва потреблять в неограниченных количествах не решались. Сложилось поверье, что на желудок действуют они отрицательно.
Все оказалось не так. Опасаться нужно только незрелых слив. Они действительно… «того».
Все было нормально, если в рацион добавлять побольше мяса.
За сезон съели наверное столько слив, сколько съедает человек за нормальную жизнь. Втроем за день мы «расправились» с половиной ведра зрелых хороших слив таких сортов как «Венгера», чернослив или вроде них.
Сливы были крупные, сочные, очень вкусные. Каждый сорт имел свои яркие отличительные вкусовые особенности.
Теперь на рынке бывает много слив разных сортов. Но таких по вкусу, с теми, естественно созревшими, только сорванными, никакого сравнения нет.
Иной раз сливами называют культурные сорта терна.
От мелкого, дикого терна они существенно отличаются. Ягоды крупные, сочные. По вкусу отличается некоторой терпкостью. Мякоть у терна не отделяется от косточки, у сливы отделяется.
Наступление развивалось успешно. За сутки продвигались до десяти километров, а то и больше.
Бои происходили, как правило, днем, а ночью продвигались вперед.
Ночь. Полк, вернее обоз с солдатами на повозках, движется по горной дороге. Мы ведь в горах, а не в поле.
Дорога не прямая линия, все время зигзаги, повороты. Слева обрыв, справа скала.
Ночью хотят спать не только люди, но и лошади. В отличие от людей, лошади могут спать на ходу.
Лошадь хоть и спит, но дорогу хорошо чувствует, например, к краю пропасти ближе сантиметров пятидесяти не подходит.
К сожалению, где располагается повозка она не чувствует. Временами, чаще на повороте, лошадь проходит близко к краю дороги.
Она-то проходит, а повозка срывается в пропасть.
Лошадь изо всех сил старается ее удержать. Некоторое время это ей удается. Дремлющие солдаты мигом просыпаются и как горох скатываются на землю.
Кучер, по военному, ездовой, торопится обрезать сбрую, освободить лошадь. Обычно он успевает.
Дрожащая лошадь испуганно храпит, хлопает ушами, а повозка летит в пропасть.
Порой возникали ситуации менее драматичные, но достаточно сложные.
Спокойно движется по ночной дороге полк-обоз, от монотонного движения задремали не только люди, но и лошади.
На какое-то мгновенье обоз остановился. Снова продолжается движение.
Впереди развилка.
Лошадки вновь послушно пошли друг за другом.
Только не весь обоз двинулся. Одна заснувшая покрепче лошадка осталась на месте, а за ней и часть обоза.
Проснувшись, через некоторое время она начинает снова топать. Отставший караван двинулся вперед.
Хорошо если «хвост» головной части не скрылся за поворотом. Обычно отставшие постепенно догоняют головную часть.
Бывает и иначе. «Хвост» намного отстал, подходит к развилке. Если из седоков никто не проснулся, лошаденка сама «выбирает» дорогу дальше. К сожалению, не всегда правильно.
Наконец, кто-то проснулся и понимает, что настоящего вожака у нас нет. Хорошо, если среди оставшихся окажется офицер. Сориентировавшись по карте, он найдет правильный маршрут. Иногда приходилось возвращаться к развилке и двигаться в нужном направлении.
В горах сплошная линия обороны, когда сосед чувствует соседа как говорят «локтем», бывает редко. Часто соседние подразделения располагаются на соседних высотах.
Вместо «прямого» контакта осуществляется «огневая» связь, то есть участок местности между ними простреливается с обеих сторон.
На ночь штаб полка часто занимал круговую оборону, поскольку вполне вероятно, что между соседними подразделениями может просочиться группа противника и создать реальную угрозу штабу полка.
Каждой штатной единице, не зависимо от звания, устанавливались вид оружия и место размещения, и требовалось должным образом подготовить свое место на огневом рубеже.
Полковнику стало известно, что я единственный из «штабников» владею станковым пулеметом «Максим». Штат пулемета – несколько человек, но нас было только двое: я – первый номер и радист – второй номер.
Вручили мне «Максим» из резерва, а заряженных штатных пулеметных лент, они в полку были большим дефицитом, не дали.
Выдали отстрелянные, не заряженные. Рассудили так, у радистов относительно свободного времени много. Пусть ленты заряжают сами.
Зарядка – дело кропотливое и ответственное. Если патрон вставлен не на нужную глубину или перекошен, при стрельбе пулемет «заклинит». Если «заклинит» во время тренировки это не беда. Повозишься немного и порядок. Для тренировки это не плохо, лучше овладеешь материальной частью. Другое дело, если это случится в бою.
Зарядкой лент овладели довольно быстро. Стало получаться не плохо. Наши ленты брали даже для «штатных пулеметов».
К счастью, трудности заключались только в перетаскивании пулемета с места на место и оборудованием для него «гнезда», когда все отдыхают на огневом рубеже. Нападению мы ни разу не подверглись.
По широкой долине движемся на запад. Поступил приказ, согласно которому требуется повернуть вправо и высоко в горах овладеть населенным пунктом.
На первый взгляд – обычная боевая задача. Взглянул на топографическую карту, у меня была трофейная немецкая, понял, что, начиная с пути к поселку, все не так просто.
Дорога в гору как-то странно переплетается с ручьем. Когда подошли, все стало понятно. Дорога идет по дну ручья.
Ручей весело шумит, катит по дну мелкие камешки, как будто радуется, что пробился сквозь толщу скал.
Скалы подступили к самой воде, не оставив места даже для узенькой тропинки.
Чувствуется, что ручей не всегда такой безобидный. Судя по огромным валунам, бревнам и даже целым деревьям, застрявшим в прибрежных скалах, здесь бушевал могучий поток.
Судя по всему, мы попали сюда в благоприятное время, в период мелководья, иначе нам туго бы пришлось.
Двигаться по этой своеобразной дороге можно было только либо верхом на лошадях, либо на повозках. Поскольку вся наша пехота обзавелась «каруцами», в этом проблемы не было, ехали все.
Добрались до поселка. Он расположен на краю небольшого плато, обрамленного горами, покрытыми густым лесом. На плато все свободное от леса пространство занято садами и небольшими полями.
С другой стороны поселка есть пешеходная тропа, ведущая в долину. Но она трудно проходимая, даже на карте показана пунктиром. Жителям не позавидуешь, каждое посещение долины – событие.
Сегодня необычный день. Ординарец полковника обрадовал меня сообщением, что я допущен к «барскому столу». Полковник решил, что я достаточно владею «этикетом», знаю, как пользоваться ложкой, вилкой и ножом, и не скомпрометирую его перед «высокой» компанией. За столом обычно присутствовали, кроме полковника, его заместители, кто-либо из офицеров штаба и командиров приданных частей (артиллеристы, минометчики, танкисты).
Такого решения я не ожидал. Оно сперва меня обрадовало. Льстило моему самолюбию. Значительно приятнее восседать за столом, чем болтать ложкой в котелке, сидя где-то в сторонке на полу.
Потом закралось сомнение – хорошо ли это? «Высокая» компания может меня унизить. Причем даже не специально, а так, походя, касаясь темы взаимоотношений с подчиненными. Это, конечно, заденет мое самолюбие.
Встанет вопрос – как поступить? Воинская дисциплина требует принять это как должное и смириться с таким оборотом дела. Внешне с этим смириться можно, но в душе след останется.
К счастью, этого не случилось. Возникли и другие трудности. Например, внешний вид. На передовой, когда солдат находится в окопе, в бою, к внешнему виду особых требований не предъявляется.
Чтобы оправдать оказанное доверие, здесь на КП или НП полка нужно выглядеть более-менее опрятно. Следовало иметь свежий подворотничок у гимнастерки, ежедневно бриться (по норме раз в два дня) и т.д. И это при том, что мы располагались подчас в окопах или траншеях, а ординарца у меня не было.
Трудности вроде пустяковые, но учтите, что мы на фронте, на передовой. День у нас не нормированный, иной раз в сутки удается вздремнуть 2–3 часа.
Конечно, я присутствовал не на всех трапезах полковника, а лишь иногда, когда находился в одном с ним помещении во время дежурства на радиостанции, и в некоторых других случаях.
На КП полка, обычно он выполнял и функции НП, кроме полковника находились разведчики (наблюдатели) со своей стереотрубой, адъютант, радисты, телефонисты, некоторые офицеры, охрана.
Таков примерный состав командного пункта. Штат собственно «свиты» полковника был адъютант, денщик, охрана, кучер, повар (кучера позднее сменил шофер) и прикомандированные радисты.
Иногда, в ходе боя, полковник разворачивал НП с сокращенным, по сравнению с КП, штатом.
Несколько слов о «свите». Адъютант, молодой лейтенант с хорошей военной выправкой, всегда подтянутый, аккуратный, понимает полковника с полуслова. Жаль, что имеет крупный недостаток – прилично «закладывает», к вечеру часто сильно пьянеет. Внешне этого почти не заметно. Мы же знали, что чем больше он выпьет, тем легче становится шаг и прямее походка, идет строго по прямой. Выпивши может поднять руку на ближнего.
Охране, а это было двое пожилых крестьян, от него иной раз перепадало. Полковнику они не жаловались, опасались потерять относительно безопасное место.
Один раз он хотел поднять руку на меня. Посмотрели друг на друга. Что-то в моем взгляде его остановило. Больше не задирался.
Из нас наиболее яркая личность – ординарец Ваня, или Ванюша. Я удивлялся его таланту чувствовать и учитывать в своих действиях настроение полковника, его находчивости и оперативности.
Он единственный из нас освоил езду на мотоцикле. По окончании войны домой поехал на трофейном мотоцикле.
Вспомнился такой случай. Наступил вечер. Закончился трудный, продолжающийся весь день бой. Противник несколько раз контратаковал. Полк не только выстоял, но и существенно продвинулся вперед.
Сели ужинать. Полковник, он почти никогда не пил, вдруг говорит, ординарцу: «Ванюша, налей-ка мне 100 грамм». Ванюша на мгновенье растерялся.
Полковник знал, что Ванюша утром получил 3 литра спирта. Но он не знал, что Ванюша, зная что полковник не пьет, распорядился спиртом на свое усмотрение. Короче говоря, вечером спирта не было.
Ванюша быстро нашелся, что ответить, стал перечислять, кого за день встречали и угощали. Были офицеры из полка ИПТАПП, дивизиона АРГК и др. Полковник объяснение принял, но спирт Ванюше все же пришлось добывать.
Мы, за исключением адъютанта, к этому спирту относились без энтузиазма. Объяснение простое – выпивши выполнять свои обязанности достаточно сложно.
Конюх Григорий – внешне и по характеру – словно сошедший с книжной иллюстрации запорожский казак. Лошади, седла, сбруя – у него выглядит образцово, конь полковника всегда готов принять своего седока.
Повар Михаил – яркий пример фанатика, безгранично влюбленного в свою профессию. До призыва он творил свои чудеса в одном из Киевских ресторанов, любил повторять, что не бывает плохих продуктов, бывают плохие повара.
Где-то в 60-е годы добирался я до одного из Трускавецких санаториев. В Киев прибыл утром, поезд из Львова, в Трускавец отправлялся вечером.
В городе, в одном из ресторанов привлекло необычное для нас блюдо – борщ с пампушками. Борщ был вполне приличный. Но главное – пампушки. Это небольшие очень сдобные белые булочки с румяной корочкой и сдобренные чесноком.
И тут вспомнил Михаила, не его ли это творчество?
Михаил старался сделать полковнику что-либо приятное. Каждое утро ставил один вопрос, что сегодня готовить. Полковник почти всегда отвечал одно и тоже: «На твое усмотрение». «Усматривать» Михаилу помогали мы. Наш выбор практически всегда устраивал полковника.
Военврач Клава появилась у нас неожиданно, в конце августа, когда мы забрались в самую гущу Восточных Карпат. Она заменила выбывшего по ранению командира взвода санитаров-носильщиков, обязанность которых – эвакуировать раненых бойцов с поля боя, и быстро вписалась в наш небольшой коллектив. Была она, по существу, предусмотрена штатом.
Место размещения взвода носильщиков, пункт сбора раненых, по традиции располагался вблизи от КП полковника.
Во время боя солдатам останавливаться для оказания помощи раненым запрещалось. Этим занимались санитары-носильщики.
У нас санитарами были пожилые солдаты. Сложилось представление о санитарах, как о женщинах. Даже в песне поется «Подползла санитарка Маруся и сказала «живой». Однако, так было не везде.
Наши санитары вооружены были носилками на колесах, тянули их с помощью лямки. Руки и ноги были свободны, можно тащить раненного, ползя по-пластунски, пользоваться оружием.
Почти у каждого санитара был преданный надежный друг-помощник – собака, помогающая тащить носилки. Преданный друг чутко реагировал на все, что делает хозяин. Часто наблюдал, как он старательно ползет, если ползет хозяин, роет себе яму, если хозяин окапывается.
Подвиг санитаров ценился высоко. Вынесшему с поля боя 100 и более раненных полагался орден «Ленина». Только о собаке все забыли, а она заслуживает не меньшей награды.
Были случаи, что пес вытаскивал с поля боя и раненого, лежащего на носилках, и раненного во время его транспортировки санитара.
Со сборного пункта раненых эвакуируют с использованием транспортных средств и пешком.
С вершины занятого нами хребта хороший обзор обращенного к нам склона соседнего хребта и долины внизу, между хребтами, с расположенным там покинутым жителями поселком.
Замаскировавшись в кустах, в тени большого дерева, внимательно оглядываю окружающую местность. Знаю, что на противоположном хребте противник.
Склоны хребтов покрыты густым лесом, дворовые постройки в поселке подходят почти вплотную к опушке леса.
Особое внимание поселку. Раз есть поселок, должен быть источник воды, где он? Дело в том, что ни на нашем, ни на противоположных хребтах, судя по топографической карте, источников воды нет.
Нас все время мучает жажда. Воду нам привозят, но выдают в ограниченном количестве.
Вглядываюсь во дворы, улицы поселка. Ищу взглядом колодец или другой источник. Колодца не видно.
Внимание привлекает обилие кур во дворах, гордо расхаживают петухи, охраняя «свои» территории, свои гаремы. На пограничных «ничейных» территориях временами вспыхивают петушиные драки.
Наблюдаемое обилие курочек повлияло на желудок, захотелось курятинки. Неожиданно созрел план. Вечером, когда наступят сумерки, курочки устаиваются на ночь в своих сарайках, на насестах.
Пока не стало совсем темно, можно быстро незаметно прошмыгнуть в сарайку, схватить одну-двух курочек и назад. Конечно, поднимется большой шум, так что всполошится вся округа.
Вечером операцию «курочка» мы провели успешно. Единственное неприятное последствие – это активный обстрел места происшествия с обеих сторон. С курами ясно, но это деликатес, и совсем другое дело жажда.
Просмотрел почти весь поселок в надежде обнаружить колодец или еще что-либо водяное. Но, увы, все нет и нет. Наконец, успех. На окраине поселка невзрачный, спрятанный в зарослях кустарника, колодец, из которого бежит – журчит тоненький ручеек.
Немцев у колодца не видно. Жажда заставляет рисковать.
Взяв котелок, рывком – к колодцу, Володя с автоматом наготове прикрывает меня из укрытия на опушке.
Набрав воды, быстро назад, обернулся, а у колодца – немец, тоже воды набирает. Разошлись мы каждый в свою сторону.
В дальнейшем у колодца нечто вроде «очереди» образовалось. Подойдешь к опушке, посмотришь, если немца нет – идешь, если есть, ждешь пока уйдет.
Так продолжалось несколько дней. Но вот об этом узнал замполит. Нас капитально отругали, провели «воспитательную» работу и эксперимент запретили.
Дивизия наступает вдоль долины, окаймленной горными хребтами. Наш полк – на левом фланге. Два полка дивизии продвигаются по долине, а нам почему-то всегда достаются горы. Вот и теперь наша задача – занять поселок на одном из горных отрогов, на высоте метров 200. Поселок отсюда не видно. На верху откоса, сквозь заросли, просматривается лишь крыша одной из построек.
Дорога к поселку проложена по этому склону. Она сперва круто поднимается вверх, затем делает несколько зигзагов и заканчивается перед поселком довольно ровным участком.
Полк наступает не здесь, а правее. Там за небольшим поворотом, где откос менее крутой, были немецкие окопы.
Наши выбили немцев из окопов и теперь преследуют их, продвигаются к поселку.
Полковник подошел к нам и приказал мне оставаться здесь до тех пор, пока в поселке не прекратится стрельба, а затем подниматься наверх. Дав мне указание, сам пошел с одним из комбатов.
Стрельба затихла. Подождали несколько минут, поехали. Подъем крутой, с повозки слезли, идем рядом.
Перед поселком немного ровной дороги. Сели с Володей на повозку, решили въехать как победители, с шиком. Но получилось все не так. Началась сельская улица. На ней никого. Все окна, двери, ворота закрыты.
Удивило это меня. Обычно, когда поселок только что взят, стоит шум, гам. Кто-то ищет своих товарищей, оказывает помощь раненным и т.д., а тут тихо.
Вглядываюсь в окно справа. Там наши солдаты, мне что-то знаками показывают.
Глянул налево, глазам не поверил. В окне за стеклом немец на меня смотрит. Что делать?
Решение родилось мгновенно. Нужно как-то удивить, ошарашить немцев.
Вспомнил, что у ездового под ногами трофейный немецкий пулемет. Приказываю ему стрелять из пулемета, тот ногой нажал на спусковой крючок пулемета, лежащего дулом в сторону немцев. Мчим по улице под пулеметный грохот. Ну чем не «чапаевская» тачанка.
Нашлись, наконец, открытые ворота. Обрадовался наш ездовой и мы тоже. Свернули во двор. На нас смотрят, как на вернувшихся с того света. Мы сами никак в себя не придем. Не верится, что это было не во сне, а наяву.
Вспомнилось, какое незабываемое впечатление произвели на меня настоящие тачанки в бою. Это было где-то под Киевом.
В упряжке – горячие, резвые кони. Тачанка для них игрушка. Захотят и разнесут ее вдребезги. На тачанке сильные, храбрые ребята. Один правит лошадьми. Дикие бешеные кони на удивление послушны. Остальные седоки управляются с пулеметом.
Тачанки буквально вылетают на поле. Враг ведет огонь. Упал раненый конь, опрокинулась тачанка. Другие мчат и мчат. Вдруг развернулись, открыли огонь. У врага нервы не выдержали, бежит.
Выходит, и в эту войну, войну танков и самолетов, находится место и тачанкам. Понятно, что в гражданскую войну их роль была очень велика, примерно, как танков в отечественной.
Хорошая яркая, патриотическая песня о тачанке.
Ты лети с дороги птица,Тем временем, наш головокружительный вояж воодушевил наших воинов. Одним рывком заняли весь поселок, продвинулись дальше.
Полковник высоко оценил наш подвиг, особенно, действия ездового Пасечного. Его он наградил медалью.
Впервые и единственный раз героя на моих глазах, сразу наградили, без бюрократических проволочек.
Нас окружают хребты Восточных Карпат. Забрался на очередную гору. Радует глаз открывшийся ландшафт. Хорошо бы в этих местах побродить туристом. К сожалению, мы не туристы. Идет война. Я военный радист. Мне необходимо обеспечить надежную связь комполка с комдивом и комбатами полка. Времени на созерцание красоты природы почти нет.
На равнине проблем со связью не было. В горах все иначе. Иной раз между станциями, (у нас радиостанции РБМ – коротковолновые), всего по прямой два-три километра, но они расположены на противоположных склонах одной горы, и связь установить не удается. Не проходят радиоволны сквозь гору.
Если в радиосети, кроме этих двух станций, назовем их первая и вторая, есть третья радиостанция, выход из положения можно найти, применив так называемый «переприем». Сущность его заключается в том, что первая станция передает радиограмму третьей. Третья радиостанция принимает радиограмму и передает ее второй. Оперативность передачи информации снижается, но связь все же осуществляется.
В моей практике такое случалось в радиосети комдива несколько раз. Мне иногда доствалась роль третьей, первой и второй были радиостанции комдива и одного из полков дивизии.
В некоторой степени это объясняется тем, что я выбирал место для размещения своей радиостанции «по карте» так, чтобы обеспечить связь с комдивом, а помехи от гор были минимальными. Связь с другими полками зависела от случайного взаимного расположения станций.
Находясь на ПУ требовалось установить радиосвязь в двух радиосетях. Направление на корреспондентов могли быть самые разнообразные. Установить связь со всеми необходимыми корреспондентами иногда не удавалось. Тогда на карте выбирал место, расположенное как можно ближе к ПУ, с которого нужно установить необходимые связи. В этом случае прокладывали телефонную линию от станции к ПУ. Полковник мог вести переговоры по радио, находясь на ПУ, так как конструкторы радиостанции предусмотрели возможность ведения переговоров с использованием телефонной линии.
На трофейной топографической карте мое внимание привлекла одна румынская провинция, расположенная не далеко от нашего маршрута. Меня удивило, что главный город провинции назывался Хуед, а протекающие в ней реки в своем названии имели слова Секель, видимо в этой местности река вообще называется Секель, отсюда такие названия рек, как Секель-Керестур, Секель-Уй-Вар, и д.р.
После войны в Атласе мира, изданном в 1954 году, такой провинции на карте Румынии обнаружить не удалось. По всем данным, эта провинция с главным городом Сталин.
Что переименовали город, это возможно. После войны переименовали много городов, но ведь на карте и реки называются по другому.
Возможно, что географические названия немецкой карты даны жителями одной национальности, а на современной карте – другой.
Так, в Трансильвании, город Дебрецен имеет славянские корни, тоже и многие другие географические объекты.
За прошедшие тысячелетия на территории Румынии сменилось много племен и народов. Видимо, это и сказывается на географических названиях.
Перебираемся с одного горного хребта на другой. Внешне горы, как горы. Особенность в том, что эта часть Восточных Карпат называется Трансильванские Альпы. Трансильвания – это историческая, а не административная, область с богатой историей, расположенная в северо-западной части Румынии, и восточной части Венгрии. До первой мировой войны она принадлежала Австро-Венгрии. После войны эта область перешла к Румынии.
Не вся Трансильвания занята горами. На ней расположено Трансильванское плато, окруженное горами.
Сегодня к нам должен прибыть новый комбат – майор Масюк. Он заменяет раненного в бою за перевал одного из комбатов полка. Вокруг майора некий ореол таинственности. Обычно новое назначение в кулуарах офицеры обсуждают. В этот раз все молчат, что необычно. Лишь кто то мельком сказал: «А, это тот Масюк».
Вновь прибывшего комбата успел разглядеть, когда он пришел доложить полковнику о своем прибытии. Он производил приятное впечатление. Стройный, подтянутый молодой человек, лицо продолговатое, обычное, назвать «волевым» его нельзя. У комбата много боевых наград, есть даже орден «Ленина».
Прошло некоторое время. Батальон Масюка сражается, как все, не лучше и не хуже. Тем временем высшее командование нашло новый выигрышный тактический ход, заключавшийся в применении при наступлении так называемых «передовых отрядов». Смысл этого решения заключался в том, что перед самым началом наступления в тыл противника скрытно засылается достаточно сильная боевая группа – «передовой отряд». Одновременно с началом наступления с фронта эта группа наносит удар по врагу с тыла. Противник чувствует себя в окружении. Он не знает какие силы атакуют его с тыла, и не готов к отражению атаки с этой стороны. Пока противник в растерянности, часть наступающая с фронта этим пользуется и добивается успеха. В гористой местности, при определенных условиях, проведение такой операции вполне осуществимо.
Высшее командование решило, что такие условия у нашего полка есть. Полку приказали занять населенный пункт с задействованием «передового отряда», причем командиром отряда приказали назначить комбата, майора Масюка.
Отряд скомплектовали на базе батальона. Связь должна осуществляться по радио. Моя радиостанция должна быть все время на приеме. Комбат должен докладывать о прибытии на определенные рубежи.
В назначенное время отряд ушел в ночную тьму. Напряженно вслушиваюсь в привычные шумы эфира. Узнал знакомую «по почерку» морзянку, кто-то кого-то вызывает, кто-то ведет переговоры. Иногда слышна и немецкая речь. Вслушиваюсь и во внешние шумы. Больше внимание горе, что перед нами.
Время идет. «Молчит и эфир», «молчат и горы». Если противник обнаружит отряд, начнется перестрелка, «заговорят» горы.
Наконец, послышался знакомый позывной. С замиранием сердца слушаю первый доклад отряда. Им удалось скрытно углубиться в тыл противника.
Через некоторое время доклад о том, что вышли на намеченный рубеж, то есть достигли высотки южнее населенного пункта. Снова доклад о том, что достигли района сосредоточения для атаки.
У них последняя рискованная задача перед наступлением. Одной роте необходимо скрытно перебраться через довольно оживленную дорогу.
Последний доклад короткий – к наступлению в назначенное время готовы. Утром полк начал наступление основными силами с фронта, а отряд ударил по немцам с тыла.
Эффект превзошел все ожидания. Гарнизон населенного пункта капитулировал. У нас небольшие потери. Взяли много пленных и богатые трофеи.
Примерно через месяц после описанных событий стало известно, что майор Масюк награжден орденом «Ленина». Это у него уже второй такой орден.
Неожиданно пришел приказ о переводе майора в другую дивизию. Меня это очень удивило, потому что офицеру, прослужившему в части более трех месяцев и отличившемуся в боях, могли присвоить очередное звание.
Судя по имеющимся у Масюка наградам, его переводят не первый раз. По-видимому, у него где-то с кем-то возникли проблемы.
Прошло некоторое время. Снова поступил приказ, чтобы при занятии очередного населенного пункта опять задействовать «передовой отряд».
Кому командовать отрядом – оставили на усмотрение полковника. Вначале все шло, как прошлый раз. Поступали бодрые доклады о занятии намеченных рубежей.
Жду сообщения о занятии исходного рубежа для наступления на село, а его все нет и нет. В тылу у немцев послышалась стрельба.
О худшем не хочется думать – неужели наших обнаружили? Есть слабая надежда, что это ведет бой не наш отряд, а чья-то разведгруппа наткнулась на немецкий караул.
Увы, иллюзии исчезли. Радист отряда сообщает, что их обнаружили.
Без помех добрались почти до цели, вышли на опушку леса наверху горы. Внизу склона с пожухлой травой, ровного, без заметных неровностей и скал, поселок.
Думая, что их не обнаружили, торопясь занять исходный рубеж, стали спускаться, не разворачиваясь в боевой порядок, не маскируясь.
Вдруг мощный огневой налет. Комбат приказал окапываться, но было поздно. Окопаться не успели.
Сообщение тревожное. Они ведут бой. Практически погиб весь отряд. У меня еще теплится надежда, что может быть комбат сумеет организовать оборону. Только увы. Следующее сообщение еще тревожнее – ранен комбат.
Через некоторое время радист сообщил, что его ранили, а комбат погиб.
Снова ожил эфир. Радист сообщает, что его ранили второй раз. Это было последнее сообщение.
Погиб наш отряд. К вечеру заняли мы этот злополучный поселок.
Вышли к месту разыгравшейся утром трагедии. Глазам предстала ужасная картина. На пригорке по-одному и группами лежали погибшие воины.
Увидел я и погибшего радиста, лежащего рядом с разбитой радиостанцией. Немцы захватили их врасплох, когда они были совсем близко от деревни. Еще немного, и они бы заняли удобный рубеж.
В захваченной деревне удалось взять несколько пленных. Они показали, что наших обнаружили в самом начале операции, вскоре после того, как они прошли передовую.
Из разгрома своего гарнизона в одном из поселков, когда исход боя решило участие в нем «отряда» Масюка, противник сделал для себя выводы. Он по-новому организовал наблюдение и охрану.
Мы же что-то не учли. За проникшим к ним в тыл отрядом противник внимательно следил. Он ожидал подходящий момент для нанесения сокрушительно удара. Вышедший на открытый пригорок отряд представлял прекрасную мишень, а необходимые силы и средства были рядом, в деревне.
Давно я уже на войне, всякое случалось, но все равно не могу спокойно воспринимать гибель своих друзей, товарищей. Особенно больно, что все понимаешь, чувствуешь себя там, рядом с ними, а помочь ничем не можешь.
Я на сельской улице. С обеих сторон чистенькие беленькие домики с черепичными крышами. К улице они обращены торцевой стороной. Усадьбы ограждены штакетником. Двор от огорода тоже в большинстве случаев отгорожен таким же штакетником.
Достается нам от этих штакетников. Дело в том, что мы обычно, входя в поселок, перемещаемся не по улице, она хорошо простреливается, а по задворкам, перелезая то через один, то через другой заборчик.
Иной раз, правда редко, место штакетника занимает живая изгородь.
Как правило, дома трехкомнатные. С одной или нескольких сторон у них открытая галерея. Вход в дом в центральную комнату с галереи. Центральная комната многоцелевая. Она и кухня, и столовая, и гостиная. Из нее двери в соседние комнаты.
Если в русских хатах основным атрибутом является русская печь, то тут это – плита. Плита большая, аккуратная. Внешняя арматура у нее обычно бронзовая, начищенная до блеска.
За плитой легкая, не доходящая до потолка, перегородка отделяет кладовку.
У боковой стены, рядом со входом, два разделочных стола. Столешница одного из них частенько обита оцинкованным железом. Под столом ведра и бачки для отходов. На стене против плиты полки, или навесные шкафчики для кухонной посуды. Непременный атрибут – это развешанные по стенам тарелки с рисунками на донышке. Некоторые рисунки, да и сами тарелки, представляют собой настоящее произведение искусства. Особо запомнилось приспособление для размещения крышек от кастрюль. Это нечто вроде висящего на стене остроугольного треугольника со штырями, куда вставляются крышки.
Из двух, примыкающих с противоположных сторон, комнат, одна «теплая». В ней живут круглый год, она отапливается. Вторая – «холодная», без отопления, ею пользуются для жилья примерно с середины марта до середины ноября.
Обстановка в комнатах стандартная. Высокими спинками к противоположной от входа стене стоят две плотно сдвинутые кровати. К коротким спинкам приставлена тахта. В непременном шифоньере на полочках аккуратно разложено постельное белье. В комнате могут быть и другие предметы.
От достатка семьи зависит не количество мебели, а ее качество.
Кровати застелены огромными объемными одеялами. Набиты они не ватой, а чем-то легким.
С утра мы наступаем. Полковник все время на передовой. Часто меняет местонахождения. То мы у одного комбата, то он облюбовывает какой-то бугор, с которого, по его мнению, хороший обзор. С радиостанцией и автоматом тащусь рядом. Радиостанция все время включена.
Большую часть времени в полковой сети. Слушаю донесения комбатов, передаю распоряжения полковника, по графику включаюсь в главную сеть, докладываю обстановку комдиву. Кроме основной деятельности стараюсь не пропустить новости, переключиться на Москву, послушать Левитана, своим магическим голосом, сообщающего, что один из фронтов освободил такие-то города.
В дивизионной сети стараюсь не пропустить доклады соседних полков комдиву о складывающейся у них обстановке. О том, что услышал, говорю полковнику.
Слушать их мне вообще-то не полагается, но полковник за это не ругает. Даже иногда спрашивает: «Радист, а что там у соседей?» Послушает он, что я промямлю, и у себя на карте пометки какие-то сделает.
Во время наступления, когда управление боем идет по-радио, я имел некоторое представление об обстановке как на фронте нашего полка, так и всей дивизии.
Судя по сообщениям соседей, мы продвинулись вперед несколько дальше их. Перед нами противник продолжает атаковать. Подошли к горе, у подножия которой бежит речушка. Справа от нас, на горе, крутой поросший лесом склон, отвесные скалы подступают к самой воде. Слева горы. Между горой и речушкой деревенька в одну улицу, домов 40–50. Огороды ближней к нам стороны подходят к самой речушке, а справа к подножию горы.
Улица начинается почти от уреза воды. Речушка здесь раскинулась широким перекатом, метров 50–60 шириной. Дорога, по которой мы идем, перед речушкой заканчивается. Далее брод – и начинается улица. Брод мелкий, вода бежит очень быстро, холодная, катит с шумом мелкие камешки.
Течет река справа налево. Левее, ниже поселка, течение замедляется, река становится уже, но глубже. Перед бродом остановились, заняли исходное положение для наступления.
Наши теснят немцев. Вся улица уже свободна. С полковником дошли до середины поселка. Полковник и мы остановились в одном из домиков.
Развернул радиостанцию, установил связь с батальонами. Комбат батальона, оседлавшего впереди дорогу, докладывает, что противник подтянул резервы, где-то на дороге, за пределами вдимости, слышен шум танковых моторов.
Сообщение тревожное. У нас только стрелковое вооружение. Поддерживающий нас полк ИПТАПП поотстал.
Полковник принял решение: отойти на рубеж у брода. Там у нас оборона подготовлена. Приказывает мне передать это его решение комбатам.
Пока я передавал сообщение, полковник собрался уходить. Мне показал на карте, где он будет находиться и ушел.
Быстренько свернул радиостанцию. Антенну, а это был обрывок телефонного кабеля, сворачивать не стал.
Вышли с радистом Володей во двор, бросил взгляд на улицу, а у нашей запертой калитки остановился немец с автоматом. Думать некогда, прыгаю через изгородь со двора в огород. Глянул он в нашу сторону и дал очередь из автомата.
Автоматные пули впились в забор около меня. В этот раз вроде пронесло, остался цел. Бежим с Володей параллельно улице, кувыркаемся через заборы. У нас ведь упаковки радиостанции, с ними особенно не попрыгаешь.
Вижу, что немцы нас обгоняют, раньше их мы к броду не успеем. Выход один, поворачиваем к реке. Нужно ее форсировать. Загвоздка в том, что я плавать не умею. Пробежав огород, вышли на берег.
Река не очень широкая, но, судя по всему, не мелкая. Хорошо хоть, что дно каменистое. Поднимаю автомат и радиостанцию над головой, и в воду. Мыслю так: река не широкая, пройти по глубокому месту, где скроешься с головой, вероятно нужно всего несколько метров. Затаив дыхание, это преодолимо, как-нибудь выберусь.
Двигаюсь медленно, шаг за шагом. Вода достигает шеи. С трепетом делаю следующий шаг, задрав голову. Подбородок весь в воде, но рот еще над водой, дышать можно.
Делаю еще шаг. Глубина та же. Володе легче. Он несколько выше меня. Еще с десяток таких шагов, когда нервы были на пределе, и испытание окончилось.
Вылезли на берег, Володя говорит: « Что это у тебя с рубашкой?» Посмотрел на рубашку, ничего особенного, мокрая она после «купания». Пригляделся и ахнул, сбоку две дырки от пуль. Не промахнулся немец, только попал не в меня, а в мою рубашку, раздуваемую ветром.
Однажды вечером сидим, отдыхаем, обсуждаем события прошедшего дня. Один телефонист, герой дня, вспоминает, как устранил повреждения телефонного кабеля. Разговаривал он по телефону, неподалеку разорвалась мина и вдруг связь оборвалась. Пошел проверять кабель.
Где пригнувшись, где ползком добрался до места обрыва. Второй конец нашел быстро, соединил концы, проверил связь. Все в порядке. Катушку с кабелем, которую брал на всякий случай с собой, взвалил на спину и уже собрался ползти обратно.
Вдруг недалеко разорвался снаряд. На всякий случай, прежде чем ползти обратно, проверил связь. Нет связи, опять обрыв. Второй конец кабеля нашел не сразу. Разорвавшийся снаряд, видимо, оборвал кабель в нескольких местах и обрывки куда-то унесло. До второго конца было метров 50.
Хорошо, что с собой была катушка с кабелем, сделал вставку. Связь заработала.
Другой телефонист вспомнил дела недавнего прошлого. Полку были приданы танки. Танки, находившиеся в ближайшем тылу, пошли вперед, обогнали пехоту. Пехоте они оказали ощутимую помощь. В этот день полк добился больших успехов. Все были довольны, кроме связистов. Продвигаясь вперед и маневрируя, танки в мелкие клочья изорвали почти все телефонные линии. Телефонистам пришлось «попотеть», чтобы установить связь.
Наши беседы прервало появление нового связиста. Он прибыл к нам с маршевой ротой из резерва. У новичка была необычная фамилия Насань. Имя не помню. Лет ему было около 30. До последнего времени он на гражданке был телеграфистом на одном из узлов связи, имел бронь от призыва в армию.
Он неоднократно обращался в военкомат с просьбой направить его на фронт, но начальство узла связи его не отпускало. На фронт он стремился не только из патриотических чувств. Были и другие причины. Его как наиболее опытного специалиста, часто заставляли работать сверхурочно, по 10–12 часов в сутки. Это бывало в тех случаях, когда шли правительственные и другие важные телеграммы.
Такое отношение к себе он посчитал несправедливым, перессорился со всеми, решил «наказать» руководство – пусть поработают без него. Неизвестно, как им это удастся. В результате всего этого, он оказался у нас.
У меня сложилось впечатление, что он смутно представлял, что ожидает связиста на фронте, думал, что таких нагрузок, как были у него на гражданке, на фронте не будет.
Так заблуждался не он один. Были и другие искатели приключений, легкой жизни, считающие, что на фронте не так трудно, как в тылу.
На душе у Насаня накипело много. Прошло не мало времени с того момента, как он покинул свой узел связи, а спокойно говорить о своих делах он не мог, начинал кричать, жестикулировать.
Сегодня он дежурит у телефона. У нас, на фронте, он уже более двух недель. Функции телефониста освоил. Телефонную трубку у уха не держит рукой, а привязал обрывком бинта, как бывалый связист.
Слушает телефонные разговоры, обменивается фразами с соседями. На передовой жаркий идет бой. Внезапно, телефон замолк.
Покричал он некоторое время стандартное алло. Никто не отвечает.
Ясно, на линии обрыв. Катушку за спину, автомат в руки – и проверять линию.
Прошло минут 15–20. Молчит телефон. Насаня нет. Проверять линию пошел другой телефонист.
Линия заработала. Вернулся телефонист, и не один. Притащил он Насаня. Только, к сожалению, не живого.
Судьба, а вернее воля командования, посылает нас, при общем направлении на запад, то на юг, то на север. Двигаемся то на северо-запад, участвуем во взятии Пьетру-Ньямц, то на юго-запад и мы овладеваем Одорхеем. Сегодня 11.09.44 г. – заняли Сигишоару.
Все время горы, горы и горы. Есть новые трофеи. У полковника два автомобиля. Один автомобиль большой, черный, почти копия горьковского «эмки» (М-1), второй – чешский армейский вездеход-амфибия.
Последний – очень оригинальная модель фирмы «Татра». Кузов машины похож на большое корыто. Машина четырехместная. Мотор воздушного охлаждения расположен сзади. Привод на задние колеса или гребной винт.
Любопытная коробка передач, которая позволяет переключать ведущие колеса или гребной винт. Переключение очень простое. Если поднять и закрепить в поднятом положении гребной винт, что делается вручную, включаются колеса. Если винт опустить – включается гребной винт.
Машина на удивление легкая, надежная и проходимая. Как правило, едем вчетвером, шофер и полковник впереди, а автоматчик и я с радиостанцией сзади. Иногда «умещались» вшестером.
Наш водитель вездехода-амфибии, Петр, не только хороший специалист, но и хороший парень, не обижается на розыгрыши.
Решили разок над ним подшутить, машина у него легкая, заднеприводная. Вчетвером мы можем ее приподнять.
Однажды сел он за руль, завел мотор. С приятелями подходим сзади, почти вплотную к машине, делаем вид, что интересуемся его работой.
Он рассказывает, что нужно сделать, чтобы машина тронулась с места, берется за рычаги переключения скоростей.
Этот момент мы только и ждали, боялись прозевать.
Машина легкая. Мы чуть-чуть приподняли задок, так чтобы он этого не почувствовал, а шины чуть-чуть оторвались от земли.
Он включает скорость. Колеса бешено закружились, и мотор буквально «взревел». Так было два раза.
Вылез Петр из машины, пытаясь понять что произошло. Взглянул на наши озорные лица и понял…, что это наша проказа.
Сперва он рассердился, а потом вместе рассмеялись, говорит: «Как это вы догадались устроить такую пакость?»
Одним словом, остались друзьями.
Однажды едем в гору. В машине нас трое.
Полковник ушел вперед. Нам приказал минут через 15 догнать его.
Подъем крутой, машина еле ползет, мотор гудит от перегрузки, но не глохнет. Вдруг «трах», машина села на левый бок, и заскребла днищем по камням, мотор заглох.
Соскочили с машины, смотрим что случилось.
У заднего колеса срезало шпильки. Оно соскочило и, набирая скорость, покатилось вниз. Действует закон «Бутерброда», колесо не падает, а катится и катится. Побежал за ним, но куда там, догнать не смог, подобрал, когда упало, прокатившись не менее полукилометра. Полковник нас отругал за опоздание, но не очень. По-моему, он нам сочувствовал и ругал только «для порядка».
В горах телефонную связь установить не только сложно, а порой в приемлемое время просто невозможно. Действительно, если прикинуть расстояние между двумя пунктами по карте получается, например, метров 400–500.
На местности между этими пунктами овраг или ущелье. Возможная трасса прокладки кабеля составляет километры, да еще по труднопроходимой местности.
В таком случае командир руководит боем по радио. Боем по радио руководили даже командиры армии.
Сегодня как раз такой случай. Все время то передаю приказы и принимаю сообщения, то трубку берет сам командир и ведет переговоры.
Вдруг приемник замолчал. В чем дело? Включил передатчик – работает. Значит, причина в самом приемнике.
Быстренько вынимаю приемо-передатчик из кожуха, рассматриваю схему, неисправность обнаружил сразу.
Перегорела лампа одного из каскадов двухкаскадного усилителя промежуточной частоты.
Причина ясна, но как ее устранить? Запасной лампы у меня нет.
Можно «исключить» неисправный каскад. Приемник работать будет, только уменьшится усиление. Но как это осуществить в полевых условиях?
Вспоминаю схему. В цепи сетки сгоревшей лампы стоит контур, настроенный на промежуточную частоту, в цепи анода такой же контур. Если их соединить, приемник будет работать.
Кажется проще простого – соединить соответствующие гнезда ламповой панельки проволочкой и все в порядке.
Только так сделать нельзя. Произойдет короткое замыкание анодного напряжения и нарушится настройка контура.
Выход есть. Нужно поставить конденсатор. Высокочастотный сигнал пройдет и короткого замыкания анодного напряжения не будет. По счастливой случайности подходящий конденсатор у меня нашелся. Подошел конденсатор от недавно разгромленной, разбитой трофейной немецкой радиостанции.
Перерыв связи был минут 15–20. Полк свою боевую задачу выполнил в срок.
Риск
Наша дивизия наступает вдоль долины между мощными Карпатскими хребтами, поросшими густым лесом. Переход предгорий в долину совпадает с опушкой леса, заросшей кустарником. Линия опушки четкая, что производит впечатление искусственной посадки. Полоса действия полка, находящегося на левом фланге дивизии, проходит по отрогам главного хребта, справа, почти все время, по опушкам леса, слева – по склонам хребта.
Нам почему-то все время достается не только сражаться с противником, но и лазить с горы на гору.
Иду лесом, взбираюсь на очередной пригорок.
Увидел лежащего на земле солдата, немного удивился. Мы пробираемся по лесу, местами обгорелому, стараясь прибыть в назначенное место вовремя, а он тут разлегся.
Хотел пнуть ногой, отругать как следует.
Что-то меня остановило. Нагнулся, дернул за руку. Солдат перевернулся.
Увиденное заставило меня вздрогнуть. На первый взгляд человек был как человек, но что-то было не так, не было головы, но ведь сперва, когда я его увидел, она была.
Была она и теперь, только не вся. Осталась блестящая, как отполированная костяная чашка, лицевая часть черепа.
Смерть была такой мгновенной, что солдат не успел что-либо почувствовать. У него сохранилось предсмертное выражение лица.
Наиболее вероятной причиной гибели была небольшая мина, угодившая ему в голову.
Такое предположение возникло потому, что невольно вспомнил происшедший с нами случай под Белгородом. Тогда в наш котелок попала маленькая мина.
Разница только в том, что котелок развернуло, а мы не пострадали.
Солдатская служба такая. Задерживаться по любым причинам нельзя. Только вперед и вперед.
Оставил этого солдата и догоняю полковника. Наконец, мы у цели.
Полк сосредоточился внизу склона на опушке леса.
Выходить из леса строжайше запрещено. Необходимо соблюдать и обеспечивать полную маскировку. Противник не должен нас обнаружить раньше, чем мы начнем действовать. Перед нами склон очередной горы, тянущейся от хребта к долине.
В отличие от окружающих гор, она «голая», проросла лишь редкой травкой. Судя по карте, противоположный склон более пологий. Вначале, у хребта, высота горы метров 150–200, а против нас не более 40–50 метров.
Слева за нашей горой – котловина. Кроме нашей горы к ней подступают с трех сторон высокие горы, покрытые лесом.
В котловине – поселок, крайние домики почти у самой опушки горного леса.
В поселке небольшая площадь с церковью посередине.
От поселка к долине протянулась дорога, длиной километра два, проходящая по межгорью. С одной стороны – наша гора, «лысая», с другой-горы высокие и лесистые.
По данным авиаразведки в поселке сосредоточилась довольно сильная немецкая группа. Она может усилить отступающие немецкие части или, в подходящий момент, нанести удар во фланг и в тыл нашей наступающей вдоль долины дивизии.
Нашему полку приказано скрытно выйти к дороге и «оседлать» ее у входа в долину с тем, чтобы не допустить выход ударной группы противника в долину.
Полковая разведка успела побывать у деревни, где обнаружила 6 или 7 танков, более десяти орудий и до роты пехоты.
Ознакомившись с данными разведки, полковник предложил другое, более выигрышное, но очень рискованное решение.
Суть его в следующем: поскольку у противника танки и артиллерия, а у нас только стрелковое оружие, успеха можно добиться лишь ошеломив его, напав внезапно, не дав возможности развернуть и привести в готовность могучую технику.
Вся техника сосредоточена на маленькой площади с церковью посередине. Сперва я недоумевал, почему генерал и полковник приняли разные решения. Наконец, до меня дошло – дело в церкви.
Церковь оказалась нашей невольной союзницей, заняв значительную часть площади. Почти вплотную к церковной ограде расположились с одной стороны танки, а с другой стороны артиллерия.
Место для маневрирования и приведения в боевую готовность всей технике явно не достаточно. Поэтому выгоднее напасть на противника в поселке, чем блокировать дорогу и встретить там готового к бою противника.
Генерал решение полковника, Василия Ивановича, утвердил.
Для реализации этого замысла один батальон должен скрытно пройти по заросшему лесом горному хребту в тыл противника, два других батальона должны выступать с фронта, а одна рота, на всякий случай, блокировать дорогу.
Начало операции уже назначено генералом на 8 часов утра.
Этого изменить нельзя. Сейчас 6 часов.
Следовательно, на подготовку операции в новом варианте у нас всего 2 часа.
Для обеспечения скрытности и внезапности никаких сигналов подаваться не будет. Действовать строго в назначенное время. О выполнение этапов не докладывать. Радио использовать нельзя, но радиостанция должна стоять на «приеме».
Противник может обнаружить у себя в тылу действующую радиостанцию и, если не запеленговать ее, то во всяком случае принять какие-то меры.
Один батальон ушел в горы, а нам нужно забраться по крутому откосу на «голую» гору и оттуда ринуться на поселок.
Преодолеть откос нужно скрытно. Только это не так просто. На откосе, на расстоянии метров 200 одна от другой две промоины.
Это щели шириной и глубиной около метра, там, на верху, где они начинаются – два пулеметных гнезда.
Начало операции, ее успех зависел от того, сумеем ли мы без шума забраться на бугор, предварительно ликвидировав пулеметные гнезда, из которых весь пригорок хорошо просматривался и простреливался.
Кроме этих щелей другого чего-либо, позволяющего скрытно подняться наверх, нет. Если мы полезем в открытую, пулеметчики подымут такой шум, всколыхнется весь немецкий тыл и наша операция сорвется. Выход один, забраться по промоинам наверх и забросать гнезда гранатами.
Смотрю на пригорок и не могу найти какое-либо реальное решение этой задачи.
Так думают не все. Нашлось несколько смельчаков, решившихся на это.
Отобрали шесть человек, три пары.
Пошла первая пара. Они взяли с собой только по две гранаты, перешли ручей, подошли к промоинам.
За происходящим наблюдает весь полк. Получается как будто мы в древнеримском Колизее на сражении гладиаторов. Пригорок – это арена, гладиаторы – наши смельчаки, а мы на своей горе – зрители в партере.
Каждый наблюдал за происходящим, чувствуя себя там, с ними.
Я в недоумении: как они надеются подняться наверх, да еще скрытно, по совершенно голому склону.
Способ для меня оказался неожиданным. Упершись спиной в один край промоины, ногами в другой, они начали подниматься вверх.
Мне видна вся промоина, а скалолазу только небольшая ее часть. Невольно хочется подсказать, куда поставить ногу, чтобы удачнее сделать следующий шаг.
Каким-то образом скалолазы, словно чувствуя друг друга, движутся почти параллельно. Вдруг один оступился, остановился. То ли камень выскользнул из под ноги, то ли еще что произошло.
Все в порядке, продолжает путь.
До верха осталось меньше трети пути.
Неожиданно сорвался один, потом другой. У зрителей вырвался такой возглас «ой», что я испугался – немцы могут услышать.
Пошла вторая пара. Начали они более уверенно, чем первые.
Затаив дыхание, следим за смельчаками. Легко преодолели трудное место, где сорвалась первая пара.
Они совсем близко от верха. Там у цели почти обратная кривизна, нужно ее преодолеть, да еще после этого прицельно бросить гранату.
Опять неудача, сорвались ребята. То ли нервы подвели, то ли под ногу ненадежный камень попал.
Все надежды на оставшуюся третью пару. Опять затаив дыхание следим за каждым движением этой пары.
Ребята успешно преодолели места преткновения своих предшественников, добрались почти до самого верха.
Несколько минут отдыха и гранаты, почти одновременно у обоих, полетели в цель.
Снова несколько минут ожидания. Цели поражены, или нет? Заговорят пулеметы, или нет?
Пулеметы молчат.
Дружно вскарабкиваемся на этот пригорок и замираем в ожидании команды.
Командиры напомнили, что нужно побольше шума, стрельбы. Нужно палить из всех видов нашего оружия, в том числе и из ПТР, которые грохнут, как из пушки, чтобы ошеломить противника, создать впечатление, что нас гораздо больше, чем есть.
В 8.00 последовала команда, и мы с криком и грохотом ринулись на поселок. Противник сопротивлялся слабо, у него паника.
Техники много, а места для ее развертывания и маневра нет. Поднимается несколько белых флагов.
Гарнизон капитулирует.
Удачно закончилась операция. Взято более трехсот пленных, богатые трофеи – семь танков, 12 артиллерийских орудий, более десятка автомашин.
Василий Иванович приказал установить связь с дивизией, что я и сделал.
Он взял трубку и сам доложил генералу об удачном завершении операции.
Трансильвания
Все горы и горы. Сперва мы несколько раз пересекли хребты Восточных Карпат. Потом были Трансильванские Альпы. Так называют западную часть Восточных Карпат.
Выбираемся на Трансильванское плато, окруженное Карпатскими горами. Это не совсем равнина. Местность слегка холмистая, изрезанная многочисленными руслами рек.
Трансильвания – это не административная единица, а «большая историческая область». Она расположена в северо-западной части Румынии и северо-восточной части Венгрии.
В разное время здесь побывали разные племена. Были славяне, англосаксы, монголы, румыны а возможно, и другие народы.
Свой след они оставили в географических названиях.
Край промышленный и сельскохозяйственный. Кроме обычных сельскохозяйственных культур и кукурузы, появились виноградники.
Мое внимание привлекли придорожные кресты. Они установлены у некоторых дорожных перекрестков. В большинстве – это большие деревянные сооружения, четырехгранный столб с перекладиной.
Возле креста, как правило, расположена скамеечка. Иногда над ней установлена крыша. Путник, проделавший долгий нелегкий путь, может посидеть здесь, отдохнуть.
Некоторые кресты украшены резьбой. Это настоящие произведения искусства, выполненные местными кустарями-умельцами. Иные достойны помещения в музей прикладного искусства.
В семидесятых годах прошлого столетия деревянные придорожные кресты я видел на Украине в окрестностях Канева. По-видимому, в старину они были и в России.
В восьмидесятые годы я был в Литве. Экскурсовод обратил наше внимание на деревянные столбы с художественной резьбой, установленной для украшения одной из дорог. Это работы известного литовского скульптора Чюрлениса. Тогда вспомнились трансильванские кресты.
Изредка встречаются каменные кресты. Неизвестные древние скульпторы оставили потомкам свои произведения.
Установлены они, видимо, очень давно. Время их не пощадило, пострадали некоторые фрагменты скульптур, покосились, осели.
Радиосвязь – это не просто замена телефонной связи, где вместо телефонов радиостанции, а вместо телефонного кабеля радиоволны.
Радиостанция – это не только и не столько радиотелефон, это элемент канала передачи информации.
Командир редко ведет переговоры лично. Часто он дает указания радисту передать тому-то то-то или то-то.
Дело в том, что передача по радио открытым, прямым текстом ограничены. Многое необходимо кодировать. Например, командирам присвоены номера, комдив – 10, комполка – 20 и т.п. Боеприпасы, вооружения имеют условное наименование и т.п. Радист имеет переговорные таблицы и осуществляет простейшие кодирование. Получив указание, радист оформляет радиограмму, что нужно кодирует. Командир подписывает текст и радист передает радиограмму корреспонденту. Приняв радиограмму, радист ее раскодирует и текст передает адресату.
Еще следует учесть, что в радиосети работает несколько радиостанций, и поэтому существует определенный порядок обмена информации. Иной раз приходится подождать своей очереди на установление связи.
Я уже говорил, что в горах трудно обеспечить устойчивую радиосвязь. Горы являются непреодолимым экраном. Бывает, что между мной и корреспондентом всего 2–3 километра, но я нахожусь на одном склоне у подножия горы, а корреспондент на противоположном. Связаться можно, но слышимость плохая, слова разобрать трудно. Работать «телефоном» невозможно, приходиться переходить на «телеграф».
Бывает, что не помогает и это. Тогда приходиться выбирать место расположения радиостанции «по карте» так, что бы между мной и корреспондентами не было больших гор. Это тоже сложно, ведь работать нужно в двух радиосетях – дивизионной и полковой, направление на корреспондентов разное.
Бывает, что выбранное место расположения радиостанций не удается совместить с необходимым местом размещения ПУ полка. Тогда радиостанция располагается в выбранном месте, а между ней и ПУ устанавливается телефонная связь.
В этом случае, полковник обычно выделял автоматчика для охраны станции.
В полевых условиях работать телеграфом не просто.
Для нормальной работы радиотелеграфиста требуются определенные условия, которые можно выполнить только в стационаре. В помещении не должно быть лишних звуков, отвлекающих внимание. Телеграфный ключ устанавливается прочно, так чтобы поза и рука оператора находились с наивыгоднейшем положении. В таких условиях оператор может длительное время передавать и принимать радиограммы со скоростью 60–80 знаков в минуту. В редких случаях даже больше. В полевых условиях такие условия выполнить невозможно.
На моей переносной радиостанции РБМ для закрепления телеграфного ключа имеется приспособления на крышке упаковки питания.
На передовой работать приходиться стоя на коленях, сидя на корточках, а то и лежа, как позволяет укрытие. Влияет и окружающий шум.
То все звуки перекрывает пулемет, то разорвавшийся рядом снаряд или мина.
Простая, вообщем-то, штука – антенна – в полевых условиях доставляла порядочно хлопот.
В комплекте моей радиостанции РБМ две штатные антенны. Одна из них – телескопический штырь со звездочкой на конце, предназначена для связи на близкие расстояния. Вторая – полуволновой диполь – применяется для установления связи на расстоянии до нескольких километров. Она выполнена из гибкого медного провода, закрепляемого на колышках, вбитых в землю.
В полевых условиях со штыревой антенной проблем нет. Вставил штырь в гнездо на радиостанции, и все.
Другое дело – диполь. Нужно забить колышки, натянуть провод, подключить к радиостанции. Все это требует места и времени, чего чаще всего не хватает.
Особенно дорого время, если обстановка требует быстро свернуть радиостанцию и перейти на другое место. Много страха и невзгод натерпелся, пока не нашел решение, как заменить эту антенну. Нужно иметь в виду, что эта антенна табельное имущество, за ее потерю строго спросят.
Выход замаячил в замене этой сложной антенны очень простой, типа «наклонный луч», применяемой радиолюбителями, и дающей неплохие результаты.
Эта антенна представляет собой отрезок медного гибкого провода, один конец которого присоединяется к радиостанции, а второй, дальний конец, поднимают как можно выше, а провод располагается наклонно по отношению к земле.
Эксперименты показали, что в качестве провода для антенны возможно применение телефонного кабеля. Несколько метров кабеля всегда можно позаимствовать у телефонистов.
Приспособился поднимать дальний конец антенны без установки мачты. Все просто. К концу кабеля привязываю камешек, и забрасывают с его помощью антенну на дерево, крышу, или еще куда-нибудь.
Теперь с антенной проблем нет. В запасе всегда несколько отрезков кабеля. Если при перемещении не успеваю смотать антенну, на новом месте установлю новую.
На склонах гор и в долинах начали встречаться виноградники.
В центральной России виноград не произрастает. Для многих он диковинка. Для меня виноград был редкостным деликатесом.
Вначале, виноградники особого внимания не привлекли. Просто красивая зелень и все.
Когда виноград отцвел, а цветы у него невзрачные, и стали завязываться кисти, захотелось попробовать эту диковинку. Первая проба разочаровала, дикая кислятина. Понял, что нужно ждать пока ягоды созреют. Понять-то понял, но сейчас не мирное время, война. Уцелею ли, доживу ли до спелых ягод, еще большой вопрос...
Прошло какое-то время. Наш командир, полковник Василий Иванович, развернул ПУ в винограднике.
Сижу со своей радиостанцией. Работы много. Связываюсь то с одним корреспондентом, то с другим.
Рядом виноградная лоза, увешенная кистями спелых, полупрозрачных ягод, светящихся на солнышке, словно янтарные бусинки, так и просящихся в рот.
Но служба есть служба. Борюсь с искушением бросить все и сбегать, сорвать пару кистей.
Виноград манит не только как развлечение, но и как источник влаги. От жажды во рту пересохло. Октябрь месяц, а жара как в середине лета, в июле.
Виноградник хорош не только ягодами. Трудно придумать лучшую маскировку.
Не плохо еще, что между рядами кустов глубокие борозды. Если в такую борозду лечь, не очень надежная, но все ж защита при обстреле.
Ранее утро. Идем по узкой, заросшей травой дороге между виноградниками. На небе ни облачка. Поют птички. Такое мирное, доброе утро.
Раздавшаяся невдалеке короткая автоматная очередь вернула к действительности. Мы на фронте, совсем близко от передовой.
Больше стрельбы не слышно. Короткую очередь вероятнее всего дал кто-то задремавший в своем окопе на рассвете, испуганный мелькнувшей перед ним тенью или шумом, нарушившим утреннюю тишину.
Впереди небольшая высотка, поросшая травой. Вершина ее на 3–4 метра выше виноградника.
Полковник решил обосноваться на ней. По его мнению, оттуда хороший обзор, лучше руководить боем.
Раньше мы размещались в виноградниках, и все было в порядке.
Действительно, виноградник хорошее средство маскировки, как для нас, так и для противника. Иными словами ни нам, ни им ничего не видно.
Поднялся на бугор. Огляделся. Мы тут как мишень в тире. Скорей нужно окапываться.
Радист обосновался возле полковника, а я начал рыть щель немного в стороне.
Повезло, грунт мягкий, податливый. Когда отрыл примерно на половину, подошло время сеанса связи.
Проконтролировал, что радист передал и принял все, что положено.
Вот и щель готова. Лег на дно. Почти уютно, не жарко и защита при обстреле не плохая.
Приподнялся, гляжу, на холм поднимаются три офицера, представители поддерживающих нас артиллеристов и минометчиков.
Только они поравнялись со мной, как чуть вздрогнула земля. По выработавшемуся опыту понял, что у противника грянул артиллерийский залп, снаряды летят сюда, к нам.
По земле звук выстрела орудия распространяется быстрее, чем в воздухе.
Почувствовали это и офицеры, бросились к моей щели.
Хотел вылезти, уступить им место, не успел, навалились они на меня.
Попытался вывернуться из под них. Чтобы действовать согласно уставу, защищать офицера грудью.
Шикнули на меня, чтобы не вертелся, лежал смирно. И тут началось: снаряды, мины рвались кругом.
Ощущаю, что на лежащих сверху сыпется земля.
Кончился артналет. Вылезли все из щели.
С удовольствием вздохнул воздух. Меня так придавили, что еле дышал. Все целы. Живы.
Лежавший сверху полковник артиллерист отделался тем, что на него насыпалось порядочно земли, но ушибов не было.
Сегодня 22 августа. День солнечный, на небе ни облачка. На передовой тихо. Наша часть временно перешла к обороне.
О близости передовой напоминает то близкий одиночный выстрел, то короткая автоматная очередь.
Вероятно кто-то из бойцов задремал в своей щели или окопе, разморенный солнышком, после бессонной ночи проведенной в карауле. Его что-то разбудило. Возможно, кто-то прошел рядом. Боец, испугавшись, что это был проверяющий. Чтоб показать свою бдительность, что он не спит, на всякий случай «пальнул».
Телефонная связь работает устойчиво. В радиосетях объявлен перерыв до особых указаний.
Включил радиостанцию на прием. Подошло время послушать Московскую передачу «От советского информбюро». Эта передача о текущих событиях на фронтах Отечественной войны.
Послушав, выключил радиостанцию и стал собираться в соседний виноградник.
Подыскиваю, во чтобы собрать виноград. Взгляд остановился на ведре-поилке нашей кобылы.
Нарушился мой план. Подошел связной и сказал, что меня вызывают в штаб полка.
Такое официальное обращение бывает очень редко. Возможно, прибыл кто-то из дивизионного начальства.
Пропало благодушное настроение. Стараюсь вспомнить, где, в чем в последнее время проштрафился. Возможно, кто-то «накапал», что слушаю по радиостанции Московские новости, что вообще-то не полагается. Ну, да это «грех» небольшой.
Кроме меня, в штаб по вызову прибыло несколько офицеров и солдат.
Оказалось, что причина вызова не очередная взбучка, а приятное событие. Нам вручили правительственные награды за успешные действия в боях, в Карпатских горах.
Неожиданным для меня явилось награждение орденом «Красная Звезда».
Конечно, очень приятно было получить награду, да еще орден.
Закончился день еще одним приятным событием, концертом фронтовой концертной бригады.
Мне очень нравилась песня «Синий платочек», часто исполняемая по радио Клавдией Шульженко. В концерте эту песенку исполнила молодая симпатичная певица с хорошим голосом. Ее исполнение мне понравилось. Конечно, это не Шульженко, но все равно хорошо.
Помню, как в памятный вечерВместе с другими частями овладели городом Тыргу-Муреш. Дальше наш путь к столице Трансильвании городу Клуж.
Несколько дней стоим в обороне.
Перед нами поле с невысокой травянистой растительностью. Между нашими и немецкими окопами метров 800–1000.
На расстоянии метров 100–150 позади наших окопов проселочная дорога.
Наш полковник Василий Иванович решил «подразнить» немцев и покрасоваться самому, прокатиться на автомобиле-вездеходе (амфибии) по нашему переднему краю.
Он почему-то решил «осчастливить» меня и взять с собой.
Поехали втроем – полковник, шофер и я.
Проехали в одну сторону, затем обратно, пару раз сделали короткие остановки, во время которых полковник осмотрел солдатские окопы.
Наш вояж на немцев видимо особого впечатления не произвел. Нас ни разу всерьез не обстреляли.
Сквозь шум мотора вроде слышал посвист пуль, но возможно мне это только показалось.
Определенную опасность эта поездка представляла, но особых волнений не вызвала.
Где-то слышал, или читал, что при ощущении опасности у человека поднимается температура тела.
Медицинский термометр у меня был. Прихватил его в какой-то бесхозной аптеке. Смерил температуру. Ого, у меня 39 градусов!
Подошел полковник, поинтересовался, что мы делаем с медицинским термометром. Ознакомившись с результатами, заявил, что я струсил, поэтому такая температура.
Я возражаю, говорю, что температура тела повышается у любого человека при наличии реальной опасности для него.
Тогда полковник поставил термометр себе. Результат – 38,5 градусов. Пришлось Василию Ивановичу согласиться со мной, что угроза опасности на всех действует одинаково.
Сегодня с утра движемся походной колонной по очень хорошей дороге, «бетонке». Говорят, что нам сегодня нужно пройти километров 50.
«Бетонка» – это вообщем-то шоссе с бетонным покрытием проезжей части. Оно настолько прочное, что от прошедших перед нами танков на дороге остались лишь кое-где небольшие царапины.
Назвать нас колонной можно только условно. Наша колонна больше похожа на обоз. Все воины едут на «каруцах».
Время к полудню. Объявили привал часа на 3, на обед и отдых.
Лагерь развернулся справа от дороги. Дальше, метрах в трехстах, заросли кустарника. Возможно, там есть ямы и бугры. Со своей повозкой расположился не далеко от дороги. Приказал ездовому распрячь лошадку, пусть отдохнет, пощиплет травку. Он поворчал, но распряг и отошел куда-то в сторону.
С радистом Володей расположились в тени повозки. Состояние послеобеденное, то ли полудремота, то ли ленивый разговор.
Вдруг насторожился, дремоту как рукой сняло. Вдали, у горизонта появилось в небе несколько темных точек, и ветер донес слабый звук летящих чужих самолетов.
Направляются они вроде бы влево, куда-то в сторону от нас. Возможно, в этот раз пронесет, пройдут стороной.
Нет, не пронесло, заметили нас. Звучит команда «Воздух».
Началась суета, паника. Все куда-то бегут, в большинстве в сторону кустов. Некоторые забиваются под повозки.
Прикидываю, где бы укрыться. Место ровное, словно футбольное поле, ничего не вижу подходящего. Если в кустах укрыться и можно, но не успеть до них добежать.
Рядом дорога и глубокие кюветы. Кюветы укрытие не плохое, но ненадежное. Немецкие летчики всегда «прочесывают» их пулеметными очередями. Уцелеть можно, но вероятность маленькая. Надеюсь на авось, бросаюсь с Володей в кювет.
Приятная неожиданность. В полотне дороги глубокие промоины. Они начинаются от бетона наверху и идут до дна кювета.
Я забрался в одну промоину. Володя забрался в соседнюю. Это уже более надежно, чем просто кювет. Нас бомбят тяжелые бомбардировщики, летящие на большой высоте. Первые бомбы, покачивая носиками, летят куда-то в сторону.
Вот и «наша», к нам летит кассетная бомба – «дьявольское» изобретение немцев.
Бомба эта, по существу, чемодан, загруженный маленькими бомбочками. На определенной высоте он открывается и сыплется на землю куча маленьких бомбочек с пропеллерами.
Пропеллеры, сделав несколько оборотов, нажимают на взрывной механизм. Взрыв происходит на расстоянии нескольких метров от земли.
Этими «гостинцами» одна бомба засеивает большую площадь.
На открытой местности укрыться от осколков практически не возможно. Даже окоп или щель защищают не очень надежно.
Дьявольщина, эта кассета, летящая в нашу сторону, играет на нервах. Она не спеша «рыскает», то есть качает носиком туда – сюда.
Вильнула в нашу сторону. Сердце замерло. Сейчас на нас высыплется смертоносный груз.
Повезло. Чемодан высыпал смертоносную свою начинку где-то в стороне.
Тут новое испытание. Оторвавшаяся от «чемодана» крышка летит прямо на меня. Если попадет острым носом, раздавит как муху, а если упадет плашмя, шансы еще есть.
В действительности все эти мысли проносятся в голове быстрее, чем я успеваю их сейчас записать.
Вообще, я заметил, что в условиях смертельной опасности человек мыслит во много раз быстрее, чем в обычных условиях.
Мысли о бомбе вытеснила новая возникшая внезапно опасность. Скрипнув тормозами, над нами останавливается горящая грузовая машина, груженая снарядами.
Деревянная сухая тара быстро разгорается. Еще немного времени – и взрыв. И вместо нас останется приличная воронка. Убежать не удастся, снаряды догонят.
Выскочивший шофер пытается стащить горящий ящик, но не хватает сил. Бросились с Володей к нему на помощь, забыв о бомбежке.
Пресловутое «корыто» упало плашмя буквально в сантиметрах от нас.
Совместными усилиями машину разгрузили и пожар потушили.
Перед глазами жуткая картина. На поле в разных позах лежат убитые, куда-то бредут и ползут раненые, там и здесь бьются раненые лошади.
Повозку, вернее то, что от нее осталось, нашли быстро. Уцелели задок и радиостанция. Вместо всего остального воронка.
Невдалеке брели уцелевшие ездовой Пасечный и лошадка. Взяли с Володей радиостанцию, и пошли к полковнику Василию Ивановичу, находящемуся в центре событий.
Под его руководством быстро прекратилась паника, и восстановился порядок. Командиры собирали своих людей, начали работать санитары.
Я развернул радиостанцию и установил связь с дивизией. Полковник взял микрофон, и сам доложил комдиву обстановку. Полк понес большие потери, более ста человек. Особенно обидно, что понесли потери не в честном бою, а на каком-то безымянном поле.
В постигшем нас несчастье все были в равных условиях, а пострадало больше всего «новичков» из пришедшего недавно пополнения. «Старичков» старослужащих относительно пострадало гораздо меньше.
Вечером долго не могли успокоиться. С горечью вспоминали погибших, и с юмором о том, как прятались от авиабомбы.
Только вчера овладели совместно с другими частями вторым по величине в Румынии городом Клужем.
Сегодня наш полковник Василий Иванович взял меня с собой в деловую прогулку по городу.
Недавно румынский полковник из взаимодействующей с нами румынской части, попросил Василия Ивановича, если мы будем в Клуже, передать его жене посылку – несколько банок консервов и еще кое-что.
Зашли в какой-то магазинчик. К своему удивлению увидели там телефон автомат с номеронаборным диском. Хозяин, увидев мой интерес к телефону, сказал, что аппарат действует и можно позвонить, если мне известен нужный номер.
Номер телефона квартиры жены румынского полковника у нас был. Мы позвонили и договорились о встрече.
Нашли нужную улицу, оглядываемся по сторонам. Надеемся увидеть отдельный особняк или квартиру в солидном доме.
Вот и нужный адрес. Обычный кирпичный четырехэтажный дом. Квартира на третьем этаже.
Дверь нам открыл невзрачный старичок, немного понимающий по русски. Зашли в вестибюль. Он объяснил, что три двери ведут в комнаты, в каждой живет семья, четвертая – в туалет, и показал нам нужную дверь.
Мы почувствовали себя как в обычной московской коммунальной квартире.
Наш приход хозяйку сперва напугал. С фронта могут быть разные вести.
В дальнейшем, когда прояснилась цель нашего прихода, установились дружеские отношения.
К нашему удивлению, хозяйка не плохо владела русским. Сама говорила с большим акцентом, а понимала все.
Рассказала она нам, что живется трудно, у нее дочь лет 12–13, ее она отправила к родственникам в деревню. Там и бомбят меньше и менее голодно.
Посылке она очень обрадовалась, долго благодарила и пожелала живыми вернуться с войны.
Наша походная колонна движется в сторону города Арадя, последнего румынского города на венгерской границе.
Справа от нас железнодорожные пути, забитые подвижным составом. Весело поглядывают чистенькие пассажирские вагоны, будто зазывающие к себе пассажиров. Рядом товарные вагоны и платформы до отказа забитые каким-то имуществом.
Виднеется несколько застывших паровозов и различных цистерн. Всю эту застывшую массу охраняет несколько лениво прохаживающихся румынских солдат.
Впечатление, что мы зрители какого-то кадра застывшего немого фильма. Вот появляется режиссер, и все придет в движение.
Только не появиться режиссер. Этот «состав» – значительная часть национального богатства Румынии. Венгерские захватчики пытались его угнать. Помешала наша авиация, разбомбившая путевые сооружения западнее Арада.