Орден на флаге
Пронзительный звонок настойчиво терзает слух. Хочется отмахнуться от надоедливого шума и еще хоть немного поспать. Но не меняющий тона звук раздражает, подобно будильнику или комариному звону. Приходится вставать.
Вскакиваю с койки и бегу в центральный пост. После темноты каюты яркий электрический свет бьет в глаза. На своем месте оказываюсь раньше, чем успеваю сообразить, что привел меня сюда сигнал боевой тревоги.
Доклад вахтенного офицера Скопина заставляет окончательно проснуться.
— Акустик слышит шум. Цель идет вправо, ее винты делают двести восемьдесят оборотов в минуту. Начал всплытие и маневрирование для атаки.
— Хорошо. Все ясно. Идите на свое место, готовьте торпедные аппараты к выстрелу.
Неужели снова противолодочные корабли? Слишком уж активно взялись они за нас. Всего пять часов прошло после взрыва последней бомбы. Теперь ждать не станем, пока соберется целая свадьба. Будем атаковать каждую появившуюся цель.
— Круглов! Разобрались ли по характеру шумов, что за цель?
— Работает дизель. Предполагаю — подводная лодка в надводном положении.
Это меняет картину. Лодки, если нет полной уверенности, что это вражеская, атаковать запрещено. Но ведь акустик мог и ошибиться. Лучше заранее приготовиться ко всяким неожиданностям. Поэтому объявляю торпедную атаку.
Над морем снежный заряд. Сквозь хлопья снега с трудом различаю расплывчатый серый силуэт. Как будто лодка... [152]
Даю посмотреть в перископ командиру отделения рулевых.
— Что за корабль, по-вашему, Игнатьев?
— Лодка, товарищ командир, похожа на «Эску», но, скорее всего, немецкая.
— Почему вы так думаете?
— Рубка расположена ближе к носу, чем у «Щук» и «Ленинцев».
Мы сблизились с целью, и теперь отчетливо видно, что это лодка. Почти уверен — немецкая. Почти, но не совсем. Легко и ошибиться. Лодки одна на другую похожи...
— Полный ход!
Решаю максимально сблизиться и рассмотреть как следует.
Снег валит гуще. Сблизились на короткую дистанцию, и все-таки у меня нет полной уверенности, что лодка не наша.
— Старпом, посмотрите в перископ, чья лодка?
— Немецкая... Впрочем, утверждать не могу... В том-то и дело... Чтобы атаковать, нужно быть абсолютно уверенным.
Смотрю на отсчет. До залпа остается несколько градусов.
— Носовые — товсь!
Может, в последний момент удастся окончательно разобраться. Лодка совсем рядом — два кабельтова. Четко виден белый бурун по носу и корме цели. Вот уж поистине промах был бы невозможен.
На миг как будто различаю флаг на мостике: фашистский!.. Трудно удержаться, чтобы не крикнуть:
«Пли!». Но, может быть, это только показалось? Ветер дует в борт лодке, полотнище на флагштоке отклонилось и снова стало невидимым. Снег помешал окончательно убедиться, что перед нами враг. В море в смежных районах действует много товарищей. Не совершить бы роковой ошибки... Стрелять так и не решился. Цель проходит угол упреждения.
Продолжаю движение, и через две минуты мы пересекаем курс лодки за ее кормой. Теперь флаг ясно виден:
Гитлеровский! Но стрелять уже поздно...
Легко понять наше настроение. За прошлый и этот поход упускаем четвертую возможность потопить фашистскую подводную лодку. И все-таки отлично понимаем, [153] что поступили правильно. Как бы мы себя чувствовали, совершив другую ошибку — потопив товарищей?
...Военное счастье нам еще ни разу не изменяло. Во всех походах мы в конце концов находили и топили противника. Так было и на этот раз. Правда, немного по-иному, чем обычно.
К вечеру того дня, когда нас крепко бомбили, а немецкой лодке удалось благополучно уйти, мы возвратились к берегу противника. С тех пор отсюда больше не уходим. В светлое время и в сумерки мы не одиноки. Рядом несет службу шустрый противолодочный катерок. Он рыщет по району, иногда сбрасывает одну — две бомбы. Остановится, послушает, побегает — и снова бомбу за борт. В общем, катеришко довольно безобидный, ведет себя по отношению к нам, можно сказать, лояльно. А гитлеровцы, надеясь на этот противолодочный дозор, других кораблей сюда пока не посылают. Плаваем в довольно спокойных условиях.
Акустики изучили шумы «соседа» в совершенстве, ни с кем его не путают, называют «нашей охраной». На ночь катер уходит, а мы всплываем для ночного поиска. Так продолжается несколько суток. Кое-кто на лодке начинает опасаться, как бы нас не отозвали в базу раньше, чем появится вражеский конвой.
Но опасения оказались преждевременными, противника мы встретили.
На рассвете готовимся к погружению. На мостике остались сигнальщик Легченков, штурман и я. Второй сигнальщик уже спустился вниз. С уходом под воду медлим только потому, что идет снежный заряд. Перед погружением хочется увидеть берег и убедиться в точности своего места. Сумерки длятся долга, лодка несколько часов будет «слепой», и начать счисление нужно с обсервованной точки.
Выходим из снежного заряда. И вдруг оказывается, что мы в середине вражеского конвоя!
С правого борта контркурсом идут два транспорта, за ними несколько кораблей охранения. Слева вижу миноносец и два сторожевика. Слишком светло, чтобы атаковать над водой. Просто не верится, что противник нас не видит.
Производим срочное погружение. Иванов, прыгая в [154] люк, не удержался, чтобы не дать совет о способе атаки:
— По акустике, товарищ командир! По акустике! Выбора у меня нет. Единственная возможность атаковать противника в сложившихся условиях — кормой.
Носом, к сожалению, не успеваем.
Круглов поймал цель и «вцепился» в нее. Лежим на боевом курсе. Ход малый. Пускать какие-либо механизмы запрещаю. Любой шум может помешать акустикам взять точный пеленг на транспорт, и тогда торпеды пройдут мимо...
— Товарищ командир! Разрешите пустить помпу из уравнительной за борт. Лодка тяжела и тонет!
Мне понятно беспокойство механика. Но разрешить не могу. До залпа остается минута, а шум помпы наверняка собьет прицеливание.
Атакуем. Ждать взрыва пришлось немногим больше полминуты. И вслед за этим — радостный доклад из акустической рубки:
— Шум винтов первого транспорта прекратился! Из аппаратов вышла только одна торпеда. Для второй глубина погружения оказалась слишком большой, и силы сжатого воздуха хватило только на то, чтобы стронуть ее с места, откинуть курковой зацеп и запустить машину. Вой винтов торпеды в трубе аппарата слышен по всей лодке.
Мичман Павлов пытается вытолкнуть воющую торпеду повторной подачей воздуха. Делает это совершенно напрасно. Выдавить из аппарата удалось только воду. Торпеда не вышла, а дифферентовка нарушилась Лодка «клюнула» носом. Дифферент 10, 15, 20 градусов! А затем его уже вообще трудно определить. Во всяком случае, не меньше, чем у лестницы на эскалаторе московского метрополитена. Пузырек дифферентометра пришел в самое верхнее положение, показать больше ничего не может — прибор явно не рассчитан на такое «пикирование».
Люди буквально висят на переборках, держась за что только можно. Стучат срывающиеся с креплений ящики, звенит инструмент, гремит бьющаяся посуда Все устремляется в нос. Глубина погружения стремительно и неудержимо растет. Проскочили уже рабочую, затем [155] предельную, а стрелка глубомера все еще бежит вправо.
Сейчас затрещит. Колоссальным давлением воды прочный корпус лодки раздавит, как яичную скорлупу. В голове мелькнуло: «Вот так и погибают подводники». Но за жизнь нужно бороться до конца! Давно уже поданы команды:
— Дать пузырь в нос! Оба электромотора — полный назад!
И передать и исполнить эти команды сейчас нелегко. К машинному телеграфу не дотянуться. Механик пытается кричать в переговорную трубу, но ему никто не отвечает. Видимо, в шестом отсеке люди у переговорных не удержались.
Рыбаков повис на станции погружения. Он, как воздушный гимнаст, одной рукой держится, чтобы не упасть, во второй зажал воздушный ключ и открывает им нужные клапаны. С большим трудом это удается ему сделать. Упругие струи сжатого воздуха ворвались наконец в носовые цистерны, расширились, выталкивая воду. Лодка облегчилась и выровнялась. На несколько секунд наступило равновесие, а затем началось всплытие. Теперь зевать нельзя. Может выбросить.
— Снять пузырь с носовой группы!
Выпустить воздух из цистерн за борт нельзя. Выйдя с такой глубины на поверхность, он расширится настолько, что «бульба» получится величиной с дом. Лучшего ориентира для противолодочных кораблей не придумаешь: бросай бомбы — и почти наверняка попадешь. Нет, за борт нельзя...
— Давление снять в пятый отсек!
— Есть!
Вместе с воздухом в дизельный отсек попала вода. Дифферент перешел на корму и стремительно нарастает. Снова гремят ящики, совершая на этот раз обратное движение. Лодка, как воздушный шар, у которого обрубили удерживающие его у земли канаты, подпрыгнула вверх, к поверхности.
Оказаться наверху столь же опасно, как и проскочить предельную глубину погружения. И там и там — смерть. Над нами вражеские противолодочные корабли.
«Выскакивать» нельзя. [156]
— Принимать воду! Заполнить цистерну быстрого погружения!
Дифферент отвести удалось, а с плавучестью не справились. Лодка, что норовистый конь, не слушающийся наездника, упрямо всплывает. Нас подхватывает волна и цепко, как в когтях, удерживает у поверхности. Рубка уже над водой.
— Сторожевик и миноносец идут на нас! — взволнованно докладывают из акустической рубки.
«Ну, теперь все, конец...» — думает каждый про себя. Всем кажется, что таранный удар придется именно в его отсек. Раздастся треск и скрежет рвущегося железа, кованый форштевень миноносца проломит борт.
Принимаем воду, куда только можно... Как автоматы, работают трюмные Оборин и Токарев.
— Миноносец и сторожевик быстро приближаются! Работают полным ходом!
Да, кажется, наступает последний парад.
— Как лодка, боцман?
Вопрос — для очистки совести. Сам вижу — на месте.
— Лодка не погружается, товарищ командир! Что ж, время терять не будем, через минуту будет поздно.
— Артрасчетам обеих пушек — в смежные с центральным постом отсеки! Приготовиться дуть среднюю по моей команде!
Поднимаюсь в боевую рубку. Достаю кормовой флаг. Противник ни на секунду не должен подумать, что всплываем для сдачи в плен. Мы всплываем для боя. Флаг своей Родины подыму на руках,
— Как лодка?
— Не погружаемся!
Становлюсь на ступеньки трапа, берусь за кремальеры верхнего рубочного люка.
— Артрасчет, за мной!
Слышу топот ног. На трапе Хлабыстин, Булгаков, Бочанов. Несколько выстрелов, наверное, сделать успеем...
Начинаю открывать люк. Шипит воздух...
— Продуть среднюю!
Вдруг неистовый крик из центрального поста.
— Товарищ командир, закрывайте люк! Лодка погружается! [157]
— Артрасчету вниз! По своим отсекам! Спустившись в центральный пост, прежде всего смотрю на глубомер — уже двадцать пять метров! Лодка стремительно проваливается, но нам еще кажется, что она идет вниз страшно медленно. Особенно — после доклада Круглова.
— Миноносец у борта!
Слышим шум винтов над собой, и затем оглушающие разрывы глубинных бомб. В носу гаснет свет. Гремят падающие вещи, звенит разбитое стекло. Как позже выяснилось, сорвало два листа в надстройке. Но теперь уже не страшно, мы в своей стихии — под водой.
Переднюю крышку аппарата, из которого не полностью вышла торпеда, закрыть не удалось. Пришла или нет торпеда в боевое положение? Сдетонирует она или нет при близком разрыве бомб? По теории—нет. Вертушка с ударника свертывается при поступательном движении торпеды в воде. Но кто знает, как влияют на нее струи от винтов лодки, да и от собственных винтов, отработавших в аппарате? На теоретических занятиях мы бы единодушно доказывали, что торпеда безопасна... А сейчас далеко не все в этом убеждены. Заднюю крышку аппарата подпираем аварийными балками. Так будет надежнее. Иначе ее может вырвать силой гидравлического удара при взрыве.
Лодку удифферентовали, дали полный ход и нырнули в минное поле. По счастью, нас почти не бомбят.
Серьезная бомбежка началась через час, когда мы благополучно вышли из района.
Миноносец и сторожевик нас потеряли, ушли в сторону и только глушат бомбами рыбу. Сейчас можно не много привести себя в порядок. Кузьмича просят в шестой отсек сделать пострадавшим перевязки.
Одним из пострадавших оказался командир группы движения инженер-лейтенант Николай Ушаков. До того как Ушаков получил ушибы, он попал в довольно смешное положение, если, конечно, во время таких «мертвых петель» и других фигур «высшего пилотажа», какие Мы выполняли несколько минут назад, бывают положения, которые можно назвать смешными.
Сигнал срочного погружения застал Ушакова в пятом отсеке, где и положено быть командиру группы движения по тревоге при работе дизелей. Убедившись в [158] надежной герметизации отсека и двигателей после погружения, он направился в шестой отсек, куда автоматически перемещался его КП, поскольку лодка шла в торпедную атаку под электромоторами.
— Товарищ лейтенант, проверьте «взрывомер»,— не то, шутя, не то серьезно попросил мичман Елин.
«Взрывомер» — это «патентованное» изобретение электриков, сделанное, как говорится, из подручных материалов. Одному из матросов девушки подарили детскую игрушку — маленькую обезьянку с пружинами вместо рук и ног. На спине у обезьянки — резинка. И, если подергать за эту резинку, обезьянка проделывает уморительные движения. Игрушка как игрушка для детей дошкольного возраста.
Еще в первом нашем боевом походе обезьянка случайно оказалась за ходовой станцией главных электромоторов. Тут-то и проявились ее необыкновенные свойства: когда при взрывах бомб корпус лодки испытывал толчки, обезьянка, закрепленная на резинке, начинала свой пляс. Чем ближе взрыв и сильнее толчок—тем больше «амплитуда» скачков обезьянки. Макаров и Федотов обратили на это внимание.
Дальнейшее было делом морской смекалки. Обезьянке отвели «штатное место» за левой станцией и нарисовали шкалу. Ноль стоял против положения обезьянки в спокойном состоянии. В обе стороны отмечены установленные опытным путем деления; «далеко», «близко», «очень близко» и наконец «ого-го», что соответствовало такой близости разрывов, когда обычно разлетаются плафоны и лампочки.
Электрики умудрялись без шума держать в курсе показаний «взрывомер» соседей — пятый отсек. Вот почему Ушакова не удивила просьба Елина.
Наша торпеда ударила в борт неприятельского транспорта и взорвалась. Каждую секунду можно было ждать, что противник начнет бомбежку. Вот тут-то Ушаков и отдраил переборочную дверь, чтобы жестом показать Елину: дескать, все в порядке, ждите бомб спокойно, «взрывомер» в исправности. В этот момент лодка «клюнула» носом и пошла в «пике». Командира группы выбросило в пятый отсек. Захлопнувшаяся переборочная дверь зажала полу надетой на нем шубы. [159]
Инженер-лейтенант повис в воздухе, болтая руками и ногами.
Помочь своему командиру мотористы не могли, так как не могли добраться до него. И когда в момент самого большого дифферента Ушаков сорвался, он упал между дизелями, расшиб лоб и повредил руку.
В другое время этот эпизод долго служил бы темой для шуток острых на язык Иванова и Шаповалова. Но сейчас у каждого хватало своих переживаний. Ведь смерть пыталась заглянуть нам прямо в глаза.
Враг не ожидал, что лодка сможет так быстро погрузиться, буквально у него под носом. Бомбы, сброшенные на нас, были поставлены на минимальную глубину взрыва. Миноносец опоздал на какие-то секунды. Спасло пас то, что на корабле не наблюдалось ни малейшей паники. Все спокойно и сосредоточенно делали свое дело. Дерендяев во время дифферентов лег на настил, открыл лючок и все время следил, не проливается ли электролит из элементов аккумуляторной батареи. Боженко и Федотов умудрились четко менять хода при катастрофическом аварийном дифференте. Выше всяких похвал работали механик, боцман, трюмные. Команда активно боролась за жизнь!
Из всего случившегося мы сделали вывод: нельзя нарушать инструкции даже в мелочах. Мичман Пав лов действовал, конечно, с самыми лучшими намерениями, когда без разрешения центрального поста продул торпедный аппарат, но это едва не кончилось катастрофой.
...В тот же день нас отозвали в базу. Прибыли мы туда ровно в годовщину нашего прихода на Север. Ровно год тому назад мы впервые ошвартовались к такому знакомому теперь причалу.
Нас очень тепло встретили не только потому, что мы вернулись с победой, но и потому, что наша лодка была удостоена высокой правительственной награды. Нам показывают газету, на первой странице которой напечатано адресованное экипажу приветствие Военного совета флота: нас поздравляют с награждением лодки орденом Красного Знамени и выражают уверенность, что она будет еще крепче бить врага.
Через несколько дней нам были вручены: [160] Краснознаменный флаг, орден Красного Знамени и грамота. Вот её подлинный текст:
«УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СОЮЗА ССРО НАГРАЖДЕНИИ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ «С-56»
ОРДЕНОМ КРАСНОГО ЗНАМЕНИ»
За образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками наградить подводную лодку «С-56» орденом «Красное Знамя».
Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. КАЛИНИН.
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. ГОРКИН».
На лодке был торжественно поднят Краснознаменный Военно-морской флаг. А на митинге, посвященном этому событию, мы поклялись еще настойчивее учиться воинскому мастерству, неутомимо искать и уничтожать врага. [161]