Бой первый и бой последний

Родился 2 апреля 1924 года. Призван в Советскую Армию в сентябре 1942 года в городе Свердловске. Участвовал в боевых действиях на 2-м Белорусском фронте в составе 26-й танковой бригады 2-го Тацинского танкового корпуса. Был механиком-водителем; воинское звание — сержант.

Имеет тяжелое ранение.

Награжден орденом Отечественной войны II степени, медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и другими. Уволен из рядов Советской Армии в апреле 1944 года по ранению.

В институте работал с июля 1968 по март 1983 года. [125]

1 сентября 1941 года меня направили в летную школу в город Чкалов (Оренбург), но я не прошел в нее по здоровью, снова приехал в Свердловск и принялся за свое дело на станкостроительном заводе — фрезеровку.

Ровно через год, тогда мне уже исполнилось 18 лет, получил повестку из военкомата и был зачислен на краткосрочные курсы механиков-водителей в 25-й танковый учебный полк в городе Кургане.

После окончания курсов со мной произошел вот какой случай. Мы приехали в Нижний Тагил для получения с завода боевых машин. Так уж обстоятельства сложились, что некому оказалось работать на большом карусельном станке. И дирекция попросила разрешения у командования временно оставить меня на заводе.

Но через несколько месяцев все-таки удалось найти мне замену. 7 ноября 1943 года наш эшелон с танками остановился на Белорусском вокзале в Москве.

Вскоре мы разгрузились на станции Гусево, что между Смоленском и Оршей, причем во время жестокой бомбежки.

...Есть среди моих знакомых один фронтовик, не знаю, правда, приходилось ли ему бывать под бомбежкой, он утверждает, что ничего не боялся во время боевых действий.

Ну, ему лучше о себе знать. А со мной было иначе. Скажу правду: страшно было. Руки не могли удержать фрикционы, била какая-то неудержимая нервная дрожь. Хорошо, что командир танка оказался обстрелянным, он помог мне справиться с машиной в те минуты испытания. [126]

Что вокруг творилось — трудно передать. Но машину, знаменитый Т-34, мы из-под бомбовых ударов вывели.

Так я начал службу в 26-й Гвардейской танковой бригаде 2-го Тацинского танкового корпуса.

Прошло много лет, в памяти сохранилось немного, но невозможно забыть бои под Оршей. Из 400 машин к концу битвы остались на ходу едва ли десятка полтора, но фашисты потеряли еще больше.

...Белоруссия, местечко Буды за Смоленском. Местность такая: ложбина, переходящая в небольшую возвышенность, вроде пригорка, и опять понижение. Там, за пригорком, — немцы. А на пригорке дымит расстрелянный наш танк, и по нему, как по мишени, продолжают молотить из орудий, минометов.

Командир роты (тогда я был водителем-механиком танка командира роты) приказал мне вывести машину из-под огня. Я пополз. Был канун нового года — 1944 года. Сколько времени подбирался — не знаю. Может — час, может — полчаса. А может, и больше часа.

Возле машины зевать было нельзя — накроет одним из разрывов, ничего от тебя не останется.

Залез под танк — нижний люк открыт, а щель — сантиметров 40, не протиснешься. Выкрутился из полушубка, снова полез. В машине — дым и смрад, дышать нечем.

Из экипажа в живых оставался только командир, и тот тяжело ранен. Мотор разбит вдребезги, но мне удалось убрать тормоз. Под собственной тяжестью, по наклонной машина пошла вниз.

Когда я вытащил наружу командира, он еще дышал. [127]

Это был молодой офицер, по внешнему виду — южанин. Им занялись санитары.

Командир роты сказал мне:

— Молодец, умело маневрировал.

Испытал ли я страх в тот раз? Было страшновато. Разрывы-то гремели рядом, машину двигало, по броне стучали осколки. Но я владел собой. Руки не тряслись, а привычно делали свое дело.

Награда за эту операцию — орден Отечественной войны II степени.

А 15 января, во время наступления, наша машина вспыхнула от прямого попадания снаряда. Видимо, фашист саданул по ней прямой наводкой, в лоб. Все выскочили из машины, а я не мог — осколками раздробило обе ноги. Танк горел. Я стал задыхаться. Хотя неприятель продолжал обстреливать нашу машину, друзья за полушубок вытащили меня.

Десятки краснозвездных танков шли вперед мимо меня, их бомбили «мессеры». Я наверняка погиб бы тогда, если бы остался лежать на поле боя. Но друзья-танкисты закатали меня в брезент, привязали к поручням и вот так, на фрикционах, вывезли в полевой госпиталь. Меня и еще одного офицера. Его ухитрились втащить в танк. А я лежал на броне, вцепившись в поручни, и видел очень ясное голубое небо и пикировавшие, казалось, прямо на нашу машину черные «мессеры». Из них огнем струилась смерть. Меня она миновала.

Полгода врачи в Смоленском, Московском, Кемеровском госпиталях несколько раз оперировали и собирали мои ноги. Выписался я инвалидом II группы. Ходить мог только с тростью. Но хоть как-то надо [128] было помогать фронту. Я поступил на работу по своей довоенной специальности — фрезеровщиком и трудился до выхода на пенсию по инвалидности. [129]