В сабельном взводе

Родился 24 ноября 1925 года. Призван в Советскую Армию в декабре 1942 года в городе Свердловске. Окончил Краснознаменное кавалерийское училище имени Первой конной армии. Участвовал в боевых действиях на 1-м Белорусском фронте в составе 35-го кавалерийского полка 17-й кавалерийской дивизии 2-го Гвардейского кавалерийского корпуса. Был командиром разведвзвода полка.

Имеет два ранения.

Награжден медалями «За освобождение Варшавы». «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и другими.

Уволен из рядов Советской Армии в запас в апреле 1948 года в звании лейтенанта.

В институте работает с апреля года слесарем механосборочных работ опытного производства. [69]

С каждым годом война уходит все дальше в историю, но ветераны Великой Отечественной не забудут того, что испытали в те дни.

С первых дней Великой Отечественной войны я вместе с друзьями моего возраста упрашивал комиссара Свердловского горвоенкомата призвать на военную службу — защищать Родину, но получил ответ: придет время — призовем. Только в конце 1942 года, когда мне исполнилось 18 лет, осуществилась моя мечта. Меня призвали в армию и направили в город Шадринск: я стал курсантом Краснознаменного кавалерийского училища имени Первой конной армии.

1943 и 1944 годы запомнились как трудные годы познания военного искусства. Политическая, тактическая, огневая, конная, пешестроевая, физическая, военно-химическая, инженерная, бронетанковая, артиллерийская, связь, топографическая подготовки — всего 14 госэкзаменов пришлось выдержать, чтобы получить первое офицерское звание. Можно было продолжить образование, но мною, как и всеми моими однокашниками, владело одно желание — фронт, только фронт! Направление — 1-й Белорусский фронт, 2-й Гвардейский кавалерийский корпус, 17-я кавалерийская дивизия, 35-й кавалерийский полк, разведвзвод. Назначили командиром взвода. «Благословил» меня на ратную службу командир полка, Герой Советского Союза подполковник Гладков. Не забуду, какой прямо-таки непреодолимой была тяга принять участие в сражениях, к которым так долго и упорно готовился.

Вот и передовая. Боевые друзья, прошедшие уже, как говорится, огонь и воду. Но моя фронтовая жизнь началась буднично — мы стояли в обороне. Впереди — [70] река Висла, рубеж, который нам предстояло преодолеть. Первые бомбежки и артналеты гитлеровцев, огрызавшихся со звериной злобой. И такое каждый день, а ночью — в разведку. Моему взводу было поручено обследовать состояние льда на участке, по которому готовились наши части к штурму Варшавы.

Во время штурма столицы Польши в броске через Вислу мне суждено было искупаться в ледяной воде — попал в свежую полынью, как выбрался вплавь из крошева, не знаю. Пока на занятом нами берегу сосредотачивались силы для удара по городу, я отогрелся и обсушился у выхлопной трубы на танке.

Итак, сабельный разведвзвод. Полный состав — 3 отделения по 9 человек, но во время боевых действий нас оставалось иногда человек 18–20. Сейчас, когда рассказываю о событиях сорокалетней давности, о своей боевой службе, те, кто о войне знает по книгам и кинофильмам, иногда спрашивают:

— А что вы на фронте со своими саблями делали?

А мы вот что делали. В каждом отделении имелось 1–2 пулемета, автоматы и карабины — у всех. И десяток гранат приторочены к седлу. Под Варшавой получил приказ: разведка боем — вызвать огонь на себя. Задание было выполнено, хотя извод стал меньше на несколько человек.

Вылазки. Расчет на неожиданность. Если правильно запомнил, под городом Пельценом, ночью, наш полк неожиданно обстреляли. Обстановка была крайне неопределенной — немцы отступали, перемещаясь хаотично, вот мы и нарвались на такую «дикую» часть. Мы спешились. Приказ разведвзводу: отвлечь внимание на себя, выяснить, в чем дело. Мы — на коней и в обход, [71] по непролазной грязище. По такой слякоти не то что пехота, техника не проползет, а лошадке — нипочем. Подобрались к фольверку с противоположной стороны шоссе, спешились. Засевшие там фашисты нас не ждали. Оставили мы коней с коноводами — по две на одного коновода, а сами с автоматами и пулеметами подползли вплотную к зданию, похожему на замок. Из него стреляли снайперы врага — редко, да метко. Убегая, фашисты оставляли позади прикрытия — летучие отряды снайперов. Я послал в полк двух человек с донесением и дал приказ уничтожить противника. Мы забросали окна нижнего этажа гранатами, а тех, кто пытался выскочить, расстреливали почти в упор. Во время перебежки меня ранило в ногу. Было это 1 марта 1945 года. Немцы, видимо, решили, что им пора отходить и, вскочив на велосипеды (осталось их человек 15), покатили наутек по шоссе. Но мы их нагнали и всех уничтожили. До шоссе мне помог добраться один рядовой из взвода, и я лежал на асфальте, дожидаясь санитаров. Подъехала бричка, в которой уже было четверо раненых, меня тоже пристроили в ней. Так я еще раз попал в госпиталь. В свою часть я успел вернуться в середине апреля, когда она подходила к Берлину. За прошедшее время многих своих товарищей я недосчитался — одни были ранены, другие погибли в боях. Победу я встретил во время дежурства по штабу дивизии: взвод нес его охрану. Поднялась беспорядочная стрельба, я выскочил из караульного помещения — думал, напала какая-то шальная группа, осколок разбитой части фашистов — такие случаи были нередки. Но оказалось, что получено сообщение об окончании войны. Было 4 часа утра 8 мая. Бои, однако, продолжались и в последующие [72] дни — с теми одиночками-фанатиками и группами, что не приняли капитуляции и скрывались в лесах и сельской местности.

Несколько месяцев продолжал службу на границе, на заставе возле острова Рюген на Балтике, недалеко от города Гроссвельд. Но лошадок мы сдали, и наша часть стала механизированной.

...Уже четыре десятилетия наш народ живет под мирным небом. Но мы, ветераны Великой Отечественной, не забываем ужасы войны, помним тех, кто сложил головы свои на полях сражений. Но в памяти все-таки стираются лица бывших однополчан и не восстановить уже не только фамилий, но и имен многих из тех, с кем шел бок о бок по фронтовым дорогам. Но остались и такие, кого не забудешь никогда. С Володей Щукиным, ручным пулеметчиком на коне, мы как-то особенно сдружились. И когда, вернувшись из госпиталя в апреле 1945-м, узнал, что он ранен, воспринял это известие тяжело. Служил со мной во взводе и необычайной храбрости старшина Вася Кожаков. Да и все мы служили в прославленном корпусе, которым в 1941-м командовал легендарный Доватор, а когда я в эту часть прибыл, нашим «отцом» был генерал-лейтенант Крюков, пользовавшийся у всех нас большим авторитетом как военачальник и человек. Теперь, не идеализируя, хочу сказать, что на фронте мы, солдаты, были как братья, нас связывала особая дружба, она помогала воевать и побеждать врага даже в тех случаях, когда он был сильнее. [73]