Боевые друзья и подруги
Родилась 17 января 1924 года. Призвана в Военно-Морской Флот в сентябре 1942 года в городе Перми. Участвовала в боевых действиях на Ленинградском и 1-м Прибалтийском фронтах в составе 406-го Гвардейского морского артиллерийского железнодорожного дивизиона 1-й Гвардейской морской артиллерийской железнодорожной Красносельской Краснознаменной бригады Краснознаменного Балтийского флота. Была радистом; воинское звание — старший матрос.
Награждена медалями «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и другими.
Уволена из рядов Военно-Морского Флота в октябре 1945 года.
В институте работала с ноября 1970 по март 1979 года. [47]
9 мая 1973 года я пригласила к себе домой бывших фронтовиков Фаину Васильевну Яковлеву с мужем Борисом Александровичем и супругов Токманцевых Раису Ивановну и Ивана Павловича, с которыми только что познакомилась на праздновании Дня Победы.
Пока я хлопотала на кухне, гости листали мои семейные альбомы с фотографиями и документами военных лет.
— Рая, посмотри-ка, твой почерк, — воскликнул Иван Павлович, — наверняка эту краснофлотскую книжку выписывала ты.
Это был мой документ, выданный еще в 1942 году на девичью фамилию — «Власовой Нине Григорьевне, краснофлотцу».
Оказалось, что в то время Раиса Ивановна служила в Балтийском флотском экипаже.
Будучи к началу войны студенткой одного из московских вузов, Рая добилась зачисления в действующую армию, добровольцем пошла на Балтику, на защиту блокадного Ленинграда. Позднее она была переведена в другую часть и закончила войну старшиной 2-й статьи.
Но как я ни напрягала память, не могла зрительно вспомнить Раю, хотя, безусловно, тогда мы с ней неоднократно виделись. Но нет ничего удивительного: в учебном отряде Краснознаменного Балтийского флота нас, девчат, было немало. Зато Фаина Васильевна меня признала.
В школе связи в Кронштадте в строю я занимала место по росту правофланговой и поэтому была приметнее других. [48]
Занимались мы в школе в знаменитых классах, где великий русский ученый Александр Степанович Попов изобрел радио.
Это была особая школа. Отбирали в нее более чем тщательно. Из нашего Пермского эшелона, из 330 девчат, в школу попали только двое — Галя Захар-Невская и я.
В чем заключалась особенность нашей школы, расскажу дальше, а сейчас — о начале войны.
Сразу широко развернулась мобилизация в Красную Армию. Видимо, в связи с тем, что многие студенты вузов надели солдатские шинели, был объявлен набор в институт с десятиклассным образованием. Я поступила в сельскохозяйственный институт, который из центра Перми переехал на окраину, поскольку его здание приспособили под госпиталь.
Но недолго мне довелось ходить в студентках. В июле из города вернулась однокурсница Нина Мосеева и сообщила:
— Девчата, кончай с агрономией, пошли в капитаны! Будем военные корабли водить — во! Ну, кто смелый?
Смелых нашлось немало. Мы вооружились печатными призывами ЦК ВЛКСМ к девушкам — поступать на флотскую службу — и гурьбой поехали в военкомат.
А в августе, под Тихвином, наш эшелон бомбили. Мы своими глазами увидели войну, какая она есть на самом деле.
К счастью, никого не убило. Мы по команде повыпрыгивали из вагонов, рассыпались во все стороны под рев паровозного гудка.
Очень правдиво сказал писатель С. С. Смирнов: [49]
«...Нам, мужчинам, было необыкновенно трудно на войне... Женщинам же было во много раз труднее. Потому что испокон веков всей прошлой историей человечества мы, мужчины, были подготовлены в случае необходимости стать солдатами, «уйти на войну».
А женщина... Но именно в годы Великой Отечественной войны советская женщина стала солдатом не в виде исключения. 800 тысяч наших женщин и девушек были на фронте. Они встали в армейский строй не только как медицинские сестры, санитарки, врачи. Они служили в войсках связи и ПВО. В авиации. В артиллерии. В кавалерии. В танковых войсках. В командах боевых кораблей. В саперных батальонах.
Когда я занимался поисками неизвестных героев Великой Отечественной войны, мне не раз приходилось узнавать об удивительном мужестве, смелости, бесстрашии, самоотверженности советских женщин в борьбе с фашизмом».
Лучше не скажешь. Правда, ничего особенного за время военной службы мне совершить не удалось, я просто, как тысячи и тысячи моих боевых подруг, старалась честно выполнять свой долг.
...В августе 1942 года нашу группу переправили с Лисьего носа в блокированный, переживший первую голодную и холодную зиму Ленинград.
Нас удивило поначалу, что всюду — в скверах, садах, во дворах, на газонах — росли овощи — картофель, морковь, капуста.
Забота о будущем «местном» урожае стала нам понятна, когда мы на себе почувствовали, что такое — блокадный продовольственный паек. [50]
Голодно было в Ленинграде, это сейчас известно каждому, но несравнимо более суровые условия сложились в Кронштадте, где находилась наша школа и нам предстояло пройти курсы обучения радистов. Нас готовили для службы, которая стала известна после окончания школы.
А пока мы старательнейшим образом учились, несли боевую вахту. Наша курсантская жизнь была насыщена событиями до предела, и среди них ни одного маловажного.
Особенной активностью отличалась комсомольская деятельность курсантов — все мы без исключения были комсомолками. Жить было трудно и очень интересно! С помощью командиров, старших товарищей мы становились самостоятельными людьми, солдатами.
Моим подругам исполнилось по 17–19 лет, мы справедливо считали себя взрослыми, а наш знаменитый главный старшина дядя Миша Анисимов казался нам «стариком». А ему, между прочим, тогда едва перевалило за 26–27 лет. Вот такими мы были в школе: энергичными, неутомимыми, бодрыми, решительными, словом — бойцами.
9 мая 1973 года, когда гости произнесли первые тосты за нашу Великую Победу, Фаина Васильевна запела песню на популярный когда-то мотив:
Дядя Миша, хороший и пригожий,Я подхватила куплет.
— Эту песню сочинили про нашего главстаршину. Хотя [51] толстяком его никак нельзя было назвать, это уж так, в шутку, — сказала я.
— Нет, — возразила Фаина Васильевна, — это про нашего главстаршину.
А когда выяснили, что фамилия того и другого дяди Миши — Анисимов, рассмеялись: значит, ко всему, мы и в одном подразделении службу начинали, только она в смене шифровальщиков, а я — радисток. И вот, случайно встретились через тридцать лет.
В школе, надо признать, всемерно поддерживалась строжайшая дисциплина, каждый знал только то и тех, что и кого ему положено было знать. Главное — освоение своего дела.
Только такие условия могли воспитать хорошего воина и классного специалиста.
Старшина дядя Миша (мне и сейчас он таким видится) был личностью необыкновенной. Он был незаменим на своем посту и приносил огромную пользу всем, а значит, нашему общему делу. Он был очень строгий и в то же время по-настоящему невероятно человечный, заботливый, просто добрый, а щедрый — буквально всего себя отдавал нам, совсем еще неопытным, «салажатам», делясь своим богатым опытом морской службы. Дядя Миша все умел и все знал.
...Собираемся на дежурство — после нелегкого-то дня, учебы. Дядя Миша проверит, как мы одеты, тепло ли (зима стояла суровая), правильно ли обернули портянками ноги, чтобы не обморозились, лица нам смажет салом, оружие осмотрит и опробует, как оно действует. И все это он делал благожелательно, а требовал деликатно. Его безмерная щедрость проявлялась [52] не только в заботе, он очень чутко понимал нас, сочувствовал, всегда помнил о нашей девичьей стыдливости, застенчивости. До сих пор удивляюсь, как у него хватало на всех нас доброты. И вообще ребята краснофлотцы к нам, девушкам, относились с уважением. Выше всего ценилась бескорыстная дружба, и не только мужская, как поется в одной песне.
Как раз перед первомайскими праздниками в 1943 году состоялся выпуск нашей школы. Мы очень старались оправдать доверие командиров, преподавателей. Мне удалось все экзамены сдать на «отлично».
Распределили меня в 406-й дивизион 1-й Морской железнодорожной артиллерийской бригады. Мне и Вале Выгодской доверили работу в радиорубке, оборудование которой занимало целый вагон.
Трудились мы со специалистами высочайшего класса, пришедшими в дивизион с кораблей и виртуозно владевшими ключом.
В дивизионе было 4 батареи с обслугой человек в 500. Нам, связистам, поручено было не менее ответственное дело, чем тем, кто выпускал по врагу смертоносные «гостинцы».
Продвигались наши артпоезда по железнодорожной колее. Стотридцатимиллиметровые орудия доставали врага за 25–27 километров.
Естественно, что непосредственно с гитлеровскими молодчиками мы не сталкивались, в атаки не ходили. Но наши поезда, установленные в блокадном Ленинграде, были грозными и надежными защитниками города на Неве, а после прорыва вражеского кольца громили фашистов с фортов Красная Горка, Серая [53] Лошадь, Форт «Ф», Ораниенбаума и других бастионов.
Мы держали с нашими войсками постоянную связь — с кораблями и самолетами, со штабом флота и с бригадой, с дивизионами и разведчиками, пехотой и ПВО. Работа фронтового радиста требовала большого напряжения сил и была очень ответственной: мы обязаны были работать, как минеры — без ошибок и молниеносно.
В походных условиях радистам приходилось переносить на себе рации 6ПК-1, которые в шутку расшифровывались как «шесть километров пешком». Одному человеку такую рацию, да еще с батареями (питание радиостанции) и прочей амуницией, на себе тащить — шинель насквозь мокрая. Да еще помогаешь связистам катушку телефонного кабеля нести — руки немеют и ноги подкашиваются. А на привале карабкаешься на деревья — ставишь антенну. Словом, и связистам несладко приходилось. И погибали тоже, — война есть война.
Никогда не забуду день, самый горький, пожалуй, за всю нашу службу. 1 февраля 1944 года мы похоронили 47 человек своих — после бомбового удара. Жестоко нас тогда накрыла авиация врага. Хоронили мы погибших товарищей, а дружба наша становилась только крепче.
...Особую любовь и уважение девушек и всего дивизиона снискала Зоя Николаевна Гуськова, старшая телефонистка того дивизиона, куда меня направили после окончания школы. Бывшая учительница, она опекала нас как мать. Замечательный человек, кристальной душевной чистоты. После окончания войны она, не [54] жалея времени и сил, разыскивала тех, кто остался в живых, и почти всех нас нашла.
Наш командир, Тупиков, похоронен в Ленинграде, и Зоя Николаевна приходит на его могилу не только с однополчанами, но и со школьниками, в праздники — Победы, День Советской Армии и Военно-Морского Флота, и в день рождения командира, и в день его кончины, рассказывает им, какой это прекрасный был человек, чтит память о нем, словно о родном, близком человеке, а он для нее был и остался только командиром, как и для всех нас, сослуживцев.
Для меня (и не для меня одной) эта чудесная женщина служит примером в жизни.
И таких примеров у нас тогда было немало. Нам определенно везло на хороших командиров. Сперва нами командовал майор Яков Данилович Тупиков. В 1944 году его сменил известный на весь Советский Союз гвардии капитан Борис Митрофанович Гранин, легендарная личность, Герой Гангута (Ханко).
Во время блокады мы стояли в Ленинграде на Варшавском вокзале. Дивизион сдерживал натиск фашистов на большом и ответственном участке. После прорыва и снятия блокады наш дивизион прошел славный путь до Либавы (Лиепая). О Победе, о мире я узнала на станции Руцава под Либавой. В этот день я была счастлива.
Сколько пленных фашистов — тысячи! — тащились по дорогам из Либавы через станцию — заросших дикой щетиной и понурых, злобных, с полными ненавистью взглядами побитых «сверхчеловеков» — противное и жалкое зрелище.
Войну я закончила совсем другим человеком, повзрослела, [55] меня приняли кандидатом в члены ВКП(б). Этот день я тоже никогда не забуду. Под Выборгом, сразу после бомбежки, написала я на листке из блокнота: «Прошу принять в ряды партии большевиков. Высокое доверие оправдаю».
Было это в 1944 году, мне исполнилось 20 лет. Война приближалась к концу. Вся жизнь — обязательно большая и счастливая, о какой еще мечтать девушке! — была впереди. Мы уже жили предвкушением неминуемой огромной радости — Дня Победы. Казалось чудом, что не будет ни орудийных залпов, ни взрывов бомб, ни скорбных минут у разверстых свежих могил.
И с той счастливой минуты, когда смолкли последние выстрелы из всех видов оружия в честь Великой Победы, прошло уже сорок лет. Но мы, участники Великой Отечественной войны, не забываем о тех суровых годах и друг о друге.
Во фронтовых условиях, в постоянной опасности нас соединяла по-настоящему крепкая дружба. Она осталась с нами на всю жизнь.
Нашу дружбу поддерживают и общественные организации. С 1973 года я сотрудничаю в Клубе морской пехоты при редакции газеты «Вечерний Свердловск», который занимается и розыском бывших фронтовиков.
Сегодня в совете советских моряков Свердловской секции Советского комитета ветеранов войны состоит на учете более 400 человек. Мы поддерживаем постоянную связь между собой, собираемся в праздники, которые для нас особо дороги, в годовщины военных событий. [56]
Вот уже 8 лет как мне доверили вести устный журнал «Боевая подруга» в Доме офицеров. Вышло уже 16 выпусков, на каждом из которых присутствовало много ветеранов и молодежи.
Так продолжается наша фронтовая дружба, ставшая дружбой на всю жизнь. [57]