Четверть века в строю

Родился 17 марта 1910 года. Призван в Советскую Армию в октябре 1942 года Кличевским райвоенкоматом Могилевской области. Участвовал в боевых действиях на Западном, Брянском, Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах в составе 487-го и 860-го стрелковых полков 21-й армии, 23-го танкового корпуса и Войска Польского. Был начальником связи, начальником штаба стрелкового полка, старшим помощником начальника связи корпуса и командиром отдельного батальона связи; в Войске Польском — командиром отдельного батальона связи 1-го танкового корпуса.

Награжден орденами Красного Знамени, Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и другими.

Уволен из Советской Армии в запас в декабре 1955 года в звании подполковника.

Член КПСС с апреля 1940 года.

В институте работал с апреля 1971 по ноябрь 1982 года. [11]

Семья наша была крестьянская, большая, кроме меня, на иждивении у отца было еще четверо детей.

Одними из первых, когда началась коллективизация, вступили в только что организованный совхоз «Красине». В 1929 году мне доверили должность завхоза.

В 1932 году меня призвали на срочную службу в ряды РККА, отслужил четверть века, участвовал в освобождении Западной Белоруссии и Украины в 1939 году, Латвии, Литвы, Эстонии — в 1940 году. С первого дня Великой Отечественной войны находился в действующей армии. Для меня и моих фронтовых товарищей война закончилась только 12 мая 1945 года, когда было сломлено сопротивление фашистской группировки в районе города Праги. А ровно за четыре года до этого великого события, в июне 1941 года я успешно закончил курсы усовершенствования специалистов связи РККА в городе Муроме и был направлен в город Речицу Гомельской области БССР начальником связи полка. Там застала меня война.

В тот же день, 22 июня, наш полк попал под бомбежку в районе Барановичей. Завязался бой. Во время него были сбиты два фашистских самолета. И хотя неожиданный удар немцев выглядел ошеломляющим, мы убедились, что можно сбивать фашистские самолеты, что они не так уж неуязвимы, а наше оружие вполне пригодно для их уничтожения.

Целые сутки шел беспрерывный бой, но гитлеровцы не могли одолеть наш 487-й стрелковый полк. Тогда немецкое командование обрушило на наши позиции около 300 танков и массу самолетов — небо буквально кишело черными стервятниками, сыпавшими на нас свинец и бомбы. Казалось, вся земля вокруг горит и стонет. [12]

С боями, причем упорными, изматывавшими противника, наша 21-я армия отходила через город Слуцк на город Бобруйск, а потом — на города Коленковичи, Лоев, Чернигов, Бахмач и Прилуки — это уже была Украина.

Что сказать об этом, очень тяжелом для нас периоде Великом Отечественной войны? Да, мы отступали, но знали, верили, что скоро соберемся с силами, объединимся в могучий кулак и нанесем такой ответный удар, что от фашистской гадины останется мокрое место.

...Через Сумские леса вышли с боями на город Рыльск. Наша группа, состоявшая из разных частей, на автомашинах двинулась под город Елец, очистила его от захватчиков, далее — в Ефремово, выбили фашистов и оттуда. На тех же машинах нас перекинули под город Тулу, где мы в составе 6-й гвардейской дивизии провели несколько боев. Подошли к городу Мценску, что недалеко от Орла. Весь этот тяжелый путь не был для нас дорогой бегства, уже с первых дней немцы в боях с Красной Армией несли большие потери. Так что основа нашей Победы закладывалась с 22 июня 1941 года.

В 1943 году (тогда уже произошел перелом хода войны в нашу пользу) противник еще был силен, однако с каждым днем боевые действия «уничтоженной» (как трубили на весь мир гитлеровские вруны) Красной Армии становятся все победоносней.

В то время я был начальником штаба 860-го стрелкового полка. Неожиданно меня отозвали в Москву и направили на Юго-Западный фронт. В штабе фронта меня назначили старшим помощником начальника связи в 23-й танковый корпус, называвшийся корпусом фронтового прорыва. Его «бросали» на те участки фронта, где готовилось наше наступление. [13]

Во время очередного прорыва наш корпус занял города Артемовск, Константиновку, Красноармейск, важные промышленные центры. Дошли до Запорожья. Переправились через Днепр, овладели плацдармом на правом берегу и освободили Запорожье. Не могу забыть операции на Корсунь-Шевченковском направлении. Страшные были бои. Сколько там осталось лежать искореженной вражеской техники — пушек, танков, автомашин! Такого количества металлического крошева я, пожалуй, никогда больше не видел.

Наконец территория СССР была очищена от врага. Наши войска освобождали Румынию. Из-под города Плоешти меня срочно затребовали в столицу нашей Родины. Как специалисту по связи мне предложили вступить в Польскую Армию.

И вот город Сумы. Здесь формировалась 2-я Польская Армия. Меня назначили командиром батальона связи. С детства мне был знаком польский язык, и эти знания пригодились. 1944 год. Бои за Варшаву. Встречали нас жители освобожденной Польши восторженно. Повсюду.

Мне выпало в составе Польской Армии штурмовать Берлин. После падения цитадели фашизма мы двинулись на Прагу. Это был стремительный, последний штурм.

Столицу Чехословакии освобождали не только русские, но и поляки, словаки и чехи. Я тогда служил в 1-м танковом корпусе 2-й Польской Армии. Командовал ею генерал Сверчевский.

12 мая 1945 года сдались последние, оказавшие упорное и поэтому еще более бессмысленное сопротивление, фашистские части, засевшие в Праге. Отборные, фанатично преданные бредовой идее гитлеризма головорезы [14] сражались отчаянно, устилая своими трупами каждый метр.

Советским танкистам помогали даже ребятишки, жители города. Вспоминается такой эпизод. Наш танк с десантниками на броне остановился на перекрестке улиц. Щелкают по металлу пули, и трудно определить, откуда стреляют. Вдруг подбегает к танку мальчишка лет 12–13, кричит:

— Дяденьки! Вон там немцы, на крыше, а вон там — на чердаке.

Разворачивается башня танка. Выстрел пушки, еще один — щелканье и визг пуль прекращаются.

Вот таким был мой путь по дорогам и бездорожью Великой Отечественной войны.

Теперь уже и не вспомнить всех боев, в которых приходилось участвовать. Но до сих пор удивляюсь, как остался жив. Сколько раз участвовал в боях, и ни одного ранения, даже пустякового. Только однажды меня заживо похоронило — взрывом бомбы. Произошло это под Брянском. Она рванула за моей спиной. Я почувствовал: словно пудовой доской по плечам огрели. И все — мрак.

А впереди меня бежали двое моих бойцов-связистов. Их тоже сшибло воздушной волной. Когда они поднялись с земли, огляделись: нет командира. Хорошо, что ребята не поддались первой мысли, которая пришла в голову: прямое попадание, разнесло в мелкие куски. Они стали разрывать выброшенный взрывом грунт и наткнулись на меня.

Когда привели в чувство, то оказалось — оглох. Так я в мае 1942 года попал в госпиталь в город Горбачи. Вскоре слух восстановился настолько, что я вернулся в свою часть.

Из боев мне запомнились несколько. Первый — под [15] городом Барановичами. Жестокий, казалось, бесконечный, этот бой дал понять, что такое война с фашистами. Все уяснили: или они нас, или мы их, жизнь или смерть.

За первым боем последовали столь же кровопролитные под городом Бобруйском, на реке Березине.

6 июля 1941 года. Река Березина. Немцы настырно строят переправы. Каждое утро. Мы уничтожаем все возведенное ночью.

В этот день на противоположный берег неожиданно прикатила орда громко орущих мотоциклистов. Они положили машины и принялись переправляться, вплавь. Видимо, была подобрана специальная команда пловцов. Ставка — на неожиданность. Но ничего у них из этой затеи не получилось. Мы их встретили меткими выстрелами, и все до единого, несколько десятков самоуверенных верзил, так и не добрались до берега.

Другой случай. 1942 год, река Зуша под городом Мценском. На противоположном берегу — немцы. Их приказано выбить со стратегически выгодного плацдарма.

Нас — около ста человек. Начинаем бой. Перебираюсь через Зушу вместе с другими. Вода, кажется, кипит от раскаленного металла, которым ее подогревают из всех видов оружия. Такое впечатление, что бой длится целый день, а не прошло и получаса. Плацдарм мы все-таки заняли. Но осталось нас всего человек двадцать-двадцать пять, не более. Дорого заплатили мы за победу. Но из таких побед складывалась та, Великая, к которой мы стремились изо всех сил.

Почти целый год довелось мне воевать рядом с замечательным человеком. Тогда, в 1943 году, я был командиром батальона, звание — майор. Он — генерал, командир 23-го корпуса. Фамилия — Пушкин. [16]

Не знаю почему, но меня комкор отличал. И возил с собой.

Это произошло под городом Изюмом. Я находился на наблюдательном пункте. Прервалась связь с командиром бригады. Пушкин приказал мне передать лично комбригу: немедленно ударить в тыл противнику. И отдал в мое распоряжение свой танк, который всегда находился недалеко от наблюдательного пункта комкора, закопанный или замаскированный.

Залез я в машину на ходу, и она сразу рванула, пошла зигзагами. Водитель комкоровского танка был опытный, но в этот раз случилось непредвиденное — машина наскочила на мину. Здорово тряхнуло. И тут же прямой наводкой долбанула немецкая пушка. Не промахнулся фашист. Запахло в машине гарью. Медлить было нельзя. Я вылез через башенный люк. Даже не вылез, а вывалился и скатился на землю. А старшина, командир танка, попытался покинуть горящую машину через передний люк, и пулеметная очередь из фашистского окопа разрезала его пополам.

Пополз я по направлению к комбриговскому НП. Услышал взрывы, оглянулся и увидел пушкинский танк, он стоял как раз на макушке небольшой высотки, из него полыхало пламя, рвались снаряды боекомплекта.

Когда я возвратился на НП комкора и доложил генералу о выполнении приказа, он, не скрывая удивления, сказал:

— Живы, майор? А я посчитал, что вы остались в машине. Долго жить будете!

Доложил и о гибели командира танка. Комкор нахмурился и произнес:

— Видел, все сам видел. [17]

Пушкин, несмотря на высокое звание, почему-то стремился в самые опасные места, часто его видели и на «передке», у самых вражеских позиций. Это был очень смелый человек, не кабинетный стратег, а боевой командир. Он хотел все, что творится вокруг, видеть своими глазами, чтобы действовать наверняка.

Погиб генерал-лейтенант Пушкин по воле случая. Мы ехали в освобожденный Херсон. Впереди — открытый «виллис» комкора, наша машина с большой радиостанцией (РСБ) — позади.

Генерал любил четко налаженную связь, и посредством большой станции мы соединяли его с любым из танков, со штабами, даже с авиацией, с соседними частями.

Над нашими машинами пролетел «мессер». Я подумал: «Ну, пронесло».

Но не пронесло. С самолета бросили «хлопушки». Так попросту называли противопехотные мины. И надо же было «хлопушке» попасть точно в машину комкора. Это редчайший случай, чтобы сброшенная мина попала в одиночную цель.

«Хлопушка» взорвалась. И что удивительно — шофера даже не поцарапало, только малость оглушило. А крохотный осколок металла пробил сердце генералу.

Когда я подбежал к «виллису», комкор был в сознании, он, вероятно, понял, что умирает. Я поднял его на руки, хотя нести было некуда. И Пушкин дал мне последний наказ: «Передай жене, что честно умираю...»

Вот о чем он думал в последние мгновения своей жизни — умереть достойно, мужественно, честно.

Я лично был знаком с его женой, врачом по профессии. Она занимала пост начальника санитарной службы корпуса. [18]

Еще утром генерал беседовал с ней по телефону — она звонила из Москвы, из госпиталя, и сообщила мужу, что у них родился сын. Поэтому весь день генерал был в приподнятом настроении, много шутил, улыбался, радовался полученному известию.

И вот его нет. На часах — полдень. Жена еще ничего не знает, еще голос мужа звучит у нее в ушах, а его уже нет в живых, нашего храброго генерала.

И мне вспомнился наблюдательный пункт, рядом со мной возбужденный, даже веселый Пушкин с биноклем в руке. А рядом вздуваются взрывы, комки земли залетают и сюда, а он восклицает:

— Ах, собаки, хорошо бомбят!

За то, что наш комкор был выдающимся военачальником, говорит и такой факт. Не припомню, чтобы кого-то в начале войны, при отступлении, наградили Звездой Героя. А Пушкин получил это самое высокое звание при отходе от Киева, где в 1941 году он показал фашистам, что русские, и отступая, умеют драться и побеждать. Там, под Киевом, он и провел операцию, за которую был удостоен этой награды.

Я выполнил наказ, написал подробное письмо его жене об обстоятельствах гибели комкора.

Тело погибшего отвезли в Днепропетровск и с подобающими почестями похоронили на городской площади.

Сегодня рядом с могилой Героя, на которой установлен его бюст, возвышается монумент с боевым танком. [19]