На горячей земле

В тот день я возвратился домой пораньше: надо было собираться к новому месту службы. Пришел сын Андрей — курсант высшего военно-политического училища. Порадовал успехами, грамотой за отличную учебу. Нам на прощание, естественно, было о чем поговорить. И вдруг раздался резкий звонок. Снял трубку:

— Только что пришла срочная телеграмма, — сообщил дежурный офицер. — У ефрейтора Кахнича дома большое несчастье...

Я хорошо знал этого невысокого, щупленького ефрейтора, недавно назначенного на должность старшего водителя. Знал и то, что незадолго до призыва в армию у Василия умер отец. И вот теперь не стало матери. В доме одна сестренка...

Все это в какой-то мере испытал на себе. Я тоже рано, одиннадцатилетним мальчишкой, потерял мать. Отец, прошедший с боями всю войну, был очень слаб здоровьем... Одним словом, для нас с младшим братом детство кончилось.

* * *

Шел август 1981 года. На земле дружественной нам страны продолжалась необъявленная война. Характеризуя обстановку, Осеф Набард, первый секретарь обкома НДПА провинции Парван, куда мы прибыли, говорил о злодеяниях некоронованного князька Ахмед-шаха Масуда. Пользуясь неприступностью гор и щедрой поддержкой недругов, он превратил долину в бандитское логово: чинил кровавый террор и погромы, разбойничал на главной магистрали, ведущей в Кабул.

Здесь я узнал о боевых делах батальона, в который направлялся для оказания помощи. Совместно с афганскими и советскими подразделениями этот батальон вел жестокие бои по очищению кишлаков от душманских банд. Многие бойцы и командиры проявили в боях [57] мужество и самоотверженность, удостоены государственных наград.

Командир батальона — капитан Гулям Хайдар, среднего роста, поджарый, с цепким взглядом угольно-черных глаз. Сын бедного дехканина, он восторженно встретил апрельскую революцию и без раздумий встал на защиту ее завоеваний. Сперва был в отряде самообороны, потом стал курсантом военного училища. Командовал взводом, ротой, а после успешного окончания академии возглавил батальон.

Несмотря на то что Хайдар был моложе меня и на ступень ниже в воинском звании, между нами сразу сложились хорошие, по-настоящему деловые отношения. И не только с комбатом, но и его заместителем по политической части старшим лейтенантом Абдулом Хусейном, другими офицерами.

Близкие, подлинно человеческие отношения у капитана Хайдара были и с подчиненными. Я не раз видел, как комбат, используя малейшую возможность, шел к солдатам. Он умел быть одновременно требовательным и чутким, знал, чем, что называется, дышат подчиненные.

Нередко Хайдар приходил ко мне, и тогда между нами завязывался заинтересованный разговор о Стране Советов, о Ленинграде... Надо сказать, что афганцы проявляют большой интерес и к нашему армейскому опыту, охотно берут на вооружение все лучшее, что накоплено передовыми воинскими коллективами. Я командовал ротой, которая продолжительное время была отличной, награждена памятным Красным знаменем ЦК ВЛКСМ. Так что нам было о чем потолковать. Жаль, что такие разговоры зачастую обрывались сигналом боевой тревоги.

...По данным разведки, в районе кишлака Санджан орудовала банда численностью до двухсот душманов. Батальону была поставлена задача — настичь мятежников и атаковать. Времени в таких случаях в обрез. И вообще быстрота и натиск — козыри Хзйдара. «Ваша наука», — улыбаясь, признавался Гулям, проходивший практику в наших войсках.

— Атакуем на рассвете, — сказал Хайдар. — С ходу, с марша.

Комбат по-восточному спокойно отдавал боевой приказ. Все до мелочей у него продумано, отработано взаимодействие, в том числе и с поддерживающим подразделением. [58]

О том, что противник коварен и хитер, можно было и не напоминать, но Хайдар, проходя вдоль строя, внимательно вглядывался в лица подчиненных, говорил:

— Будьте предельно осторожны. Смотрите в четыре глаза. В лапы врага не попадайтесь...

Накануне в батальоне состоялось партийное собрание. На нем шла речь о том, чтобы коллективно помочь молодым командирам и бойцам, пополнившим подразделения, быстрее войти в строй. Более опытные товарищи делились своим опытом, рассказали об особенностях боевых действий в горах, ведении огня, переносе его с одного яруса на другой.

Под вечер, когда спала жара, батальон начал марш. Предстояло пройти более пятнадцати километров по труднопроходимой местности.

Безлюдье и тишина. Как порой они обманчивы! В этом я не раз убеждался. Засады, огневые мешки, камнепады — на какие только уловки не шли мятежники! А если учесть смертоносную начинку, спрятанную в земле, то станет ясно, с какой предосторожностью приходилось действовать.

За первым же мостом громыхнул взрыв. Черные клубы дыма окутали боевую машину.

Мина! В работу включилось приданное нам саперное отделение. Шагнули вперед вожатые собак ефрейтор В. Кротов и рядовой В. Фокин. Со своими четвероногими помощниками они проверяли дорогу. Мины попадались не часто. Пока овчарки «вынюхивали» их, а саперы обезвреживали, солдаты заменили колесо.

Сгущались сумерки. Темп марша значительно снизился. В кромешной темноте батальон стал втягиваться в узкую горловину ущелья. Сердце невольно сжалось, забилось учащенно. Чего греха таить, все, от командира до рядового, явно сознавали, какая каверзная неожиданность могла подстеречь за каждым поворотом, за каждым камнем, нависшим над крутой террасой. Вздохнули с облегчением лишь тогда, когда вышли на относительный простор.

И вот солнце тронуло заснеженные отроги гор. Подразделения, предусмотрительно оставив боевые машины, дружно устремились в голубоватые сумерки.

И тут же горное эхо многократно размножило звуки внезапно раздавшихся выстрелов. Это ударили минометчики. Отчетливо было видно, как на каменистых скатах взметнулись султаны взрывов. Заняв позицию в защищенном [59] каменным карнизом месте, минометчики прицельно били по засеченным ранее точкам.

Теперь главное — не дать противнику опомниться. Быстрота и натиск удваивают силу удара. Условный сигнал — и серые густые цепи афганских бойцов двинулись на глинобитные стены с узкими прорезями-бойницами. Стоило некоторым из них ожить, как тут же в ход пошла «карманная артиллерия». Не шуточное это дело — держать в руках настоящую боевую гранату. Знаю, что многие новички на первых порах сильно волнуются. Даже некоторые младшие командиры терялись. Пришлось помогать преодолевать страх, вселять уверенность в благополучном исходе при броске гранат. Наука, как видно, пошла впрок.

Много зависело от энергичных и инициативных действий командиров. Рота старшего лейтенанта Абдула Кеюма наступала справа от основных сил, Я видел, как по извилистым тропам на склонах взбирались вверх обходящие группы. По замыслу, они должны были обеспечить отражение возможных контратак с флангов и продвижение групп, наступающих на направлении главного удара.

И надо сказать, что на долю подчиненных Каюма выпала довольно сложная задача. Пока шла перестрелка на правом фланге, душманы попытались было прорваться. Завязавшийся бой долго держал противоборствующие стороны в напряжении. Здесь отличился командир взвода младший лейтенант Дуст Мохаммед. Когда душманы с криками «аллах аббар» перешли в атаку, он заманил их в ловушку и только тогда приказал подчиненным открыть огонь. Мятежникам ничего не оставалось, как прекратить сопротивление.

Батальон умело и решительно действовал в меняющейся обстановке. Выбив противника из опорных пунктов, он вошел в кишлак и освободил его от лазутчиков. Бегством спаслись лишь те немногие, что сидели на склонах в своих каменных гнездах.

Вроде бы все учли бандиты: и то, что группа у них многочисленная, и то, что оружия много, и то, что район труднодоступный и отдаленный. Но не учли они главного — боевых качеств солдат и командиров армии, борющейся за свою свободу и независимость.

Честно скажу, я испытывал гордость за боевых друзей, за их высокую тактическую выучку, за готовность сражаться до полной победы. И совсем иное было чувство, когда я присутствовал при допросе двух матерых [60] головорезов, приближенных Масуда. Они называли себя «борцами за веру», а на поверку — наемные убийцы. Их методы и сущность — садизм, фанатичная ненависть ко всем, кто стоит за новую жизнь. Горе и смерть сеяли они на афганской земле. В этом я воочию убедился здесь, в кишлаке Санджан. Сердце обливалось кровью, когда сталкивался с бесчеловечными злодеяниями так называемых «борцов за веру».

В одном из боев душманам удалось захватить пять афганских военнослужащих. Было установлено, что они находятся в кишлаке Баяни-Бала. Батальон в то время был сосредоточен в распадке, километрах в шести. Люди, естественно, устали за день, нервы у всех напряжены. Капитан Хайдар тоже вторые сутки не смыкал глаз.

— Друзья мои, — обратился комбат к подчиненным. — Пять наших товарищей в руках бандитов. Мы должны освободить их, пока еще не поздно...

Один за другим вперед шагнули несколько добровольцев. Следующий шаг сделала вся рота.

Под покровом ночи подобрались к кишлаку. Незаметно разлившаяся багряная заря подпалила горизонт. Робко жались друг к другу глиняные, с плоскими крышами жилища. Я не раз бывал в них. Маленькие клетушки, связанные друг с другом узкими проходами и лазами-лесенками. В этом лабиринте легко потеряться и нарваться на удар кинжала или пулю. Словом, самые настоящие маленькие крепости. Мы их так и называли.

Лежали с Хайдаром за валунами, перебрасывались словами. Он, кстати, неплохо говорил по-русски, так что языковой проблемы у нас почти не существовало. Ко мне он обращался чаще всего не по званию, а по имени и отчеству, сообразуясь, так сказать, с обстановкой.

Невольно обратили внимание на такую деталь. Обычно дехкане очень рано, с утренней зарей, выходят на свои крохотные клочки земли. До жары надо вскопать или прополоть поле, поправить запруды в арыках. Здесь ни одна капля воды не пропадает даром.

А тут ни души. Верный признак того, что в кишлаке хозяйничают мятежники. Через некоторое время все-таки появился один старичок. Потом второй, третий...

— Вроде бы идут не так, — проговорил Хайдар, осматривая в бинокль зеленую зону, обрамлявшую кишлак с трех сторон.

— Что значит «не так»?

— Не по тропинке. Прыгают по камням. Видите?

— Боятся, наверное. Мин боятся. [61]

— Точно, товарищ майор.

Значит, ночью душманы времени зря не теряли: минировали подступы к Баяни-Бала.

Мы переглянулись: что, дескать, будем делать?

— Атаковать в тех местах, где только что прошли дехкане, — предложил кто-то.

— Что ж, идея, — согласился Хайдар.

Как тут не вспомнить солдатскую мудрость, гласящую о том, что находчивость в трудную минуту — лучшее подкрепление. Быстро оценив обстановку, комбат отдал необходимые распоряжения. Искусно маскируясь, ударная группа, состоящая из самых опытных бойцов, решительным броском атаковала кишлак.

С противоположных высоток раздалось несколько очередей. Этого было достаточно, чтобы зоркие наблюдатели засекли прикрытие, а снайперы уничтожили его. Как и ожидалось, приземистые жилища, раскинувшиеся у подножия высоты, были связаны ходами сообщения с огневыми точками. Их удалось своевременно блокировать.

В разгар перестрелки возле глиняной стены будто из-под земли вырос сухопарый старик. Он и указал на дом, который нас интересовал. В глубокий подвал спустили одного из «духов», сдавшегося в плен, в качестве парламентера. Следом двинулись разведчики. В киризе — подземном ходе — они обнаружили закованных в цепи, окровавленных боевых товарищей. Их зверски пытали, собирались насильно переправить через границу.

В Афганистане много удивляет — экзотическая природа и убогая жизнь крестьян, глубоко религиозных и безграмотных. До революции многие из них вообще не имели своих полей. А если кто и имел крошечные наделы, то не было чем их обрабатывать. Местные мироеды любыми правдами и неправдами притесняли бедняков. Их настолько запугали, что даже сейчас, после революции, некоторые из них продолжали слепо верить богачам. В моем блокноте сохранилась запись беседы с Салехом Джамани, порвавшим с мятежниками.

«В лагере для беженцев я видел голод, нищету, болезни, — сказал Джамани. — Нас учили убивать братьев, держали в постоянном страхе, лишали права думать о родине. Я знаю, что меня обвинили в измене «священному знамени ислама» и приговорили к смерти...»

Да, есть еще молодые люди, которые не понимают и презирают таких, как Джамани. Клюнув на дешевую приманку, они шастают по горам отнюдь не с охотничьей [62] целью, а с холуйским усердием отрабатывают американские доллары. В ходе боевых действий было добыто немало доказательств того, кто направляет, поощряет и финансирует душманские банды, разорявшие кишлаки, убивавшие соотечественников только за то, что те хотят иметь свой кусок хлеба и честно его зарабатывать.

И все-таки правда берет свое. Как ни свирепствовал тот же Масуд, как ни стращал, парванцы все активнее вступали в борьбу за революционную власть, за новую жизнь. Но враг, как говорится, остается врагом. Потерпев поражение в одном месте, он перебирался в другое.

Вспоминается встреча с Сабиром Сангаром, начальником отделения обороны провинции Парван. В костюме военного покроя, заметно прихрамывая, он заговорил по-русски:

— Теперь мятежники нацелились на Саланг...

Сабир Сангар — интересный и мужественный человек. Он прошел большую жизненную школу, стал опытным руководителем. Самостоятельно изучил русский язык, выступает активным пропагандистом ленинских идей. Неоднократно участвовал в боях, был тяжело ранен. Его брат Закир тоже храбро сражался за правое дело революции, погиб от вражеской пули. Его место в строю занял младший брат Насыр.

Знакомя нас с обстановкой, Сангар сказал, что через высокогорный перевал Саланг идет почти 90 процентов всех грузов, поступающих в республику. Через него проходит дорога, соединяющая север провинции с Кабулом. Дорога сложная, с длинными туннелями, пробитыми в каменной толще, крытыми галереями, поворотами.

— Враг стремится любой ценой нанести удар по Салангу, — сказал Сангар. — Но ничего у него не выйдет. Мы защитим. А с нами вы — советские воины.

Да, враг коварный и опытный, освоившийся в горах, на ощупь знающий все ходы и выходы, ущелья и тропы. Его излюбленные приемы — внезапные выстрелы в спину, из засады, из-за угла, из пещер и со скал.

Преследуя и подавляя мятежников, батальон провел немало больших и малых сражений. В одном из них геройски погиб заместитель комбата по политчасти старший лейтенант Абдул Хусейн. Выступая как-то перед солдатами, он сказал: «Пока бьются наши сердца, мы будем защищать нашу резолюцию». Коммунист Хусейн [63] в критическую минуту поступил так, как говорил. Он сражался до последнего удара сердца.

В том бою отличились и наши воины, помогавшие афганским друзьям, Организовав круговую оборону, они стойко вели неравный бой с душманами, внезапно напавшими на важный пост. Младшие сержанты Я. Янкин и П. Гончарук были ранены. В горах долго металось эхо автоматных очередей. Небольшая группа храбрецов сдерживала натиск, обеспечивав бесперебойную связь.

Среди тех, кто мужественно выполнял интернациональный долг, были и ленинградцы. Гвардии сержант Сергей Орехов командовал отделением, умело обучал своих подчиненных, смело водил их в бой. За проявленное мужество награжден медалью «За отвагу». Метко вел огонь из пулемета гвардии рядовой Алексей Ешков. В одном из боев он совершил энергичный обходный маневр и обеспечил успех своему взводу. Воин-комсомолец тоже отмечен медалью «За отвагу». Немало испытаний выпало на долю разведчика Михаила Петрова. Мужественный следопыт не раз выручал сослуживцев, рискуя жизнью. Был дважды ранен. Петров награжден медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды. Сейчас он работает слесарем-монтажником в объединении «Светлана».

Воины-интернационалисты самоотверженно выполняли свой долг. Рискуя жизнью, они спасали афганских детей, стариков и женщин от кровавой расправы, давали возможность людям заниматься своими мирными делами. Я слышал о наших солдатах очень много теплых отзывов. Со многими офицерами и солдатами был хорошо знаком. Перебирая сейчас, спустя четыре года, в памяти то, что было, перечитывая скупые записи в блокноте, вырезки из газет, я не перестаю восхищаться людьми, которые меня окружали.

— Знаете, как только наши воины поближе познакомились с советскими солдатами, у наших даже строевая выправка стала значительно лучше и дисциплина крепче, — признался как-то мне комендант гарнизона майор Незамутдин Таэб. — Равняются на ваших орлов, подражают им, подтягиваются. На днях побывали в гостях у мотострелков — палатки в линию, на дорожках чистота, повсюду порядок.

Афганские друзья давно оценили доблесть наших воинов. Слово «шурави» — советский — они неразрывно связывают с другим — «дост», что значит друг. Многому и охотно учатся, берут на вооружение не только наши [64] уставы и наставления, формы и методы обучения, но и наши немеркнущие боевые традиции.

— Любой первогодок знает, как геройски сражались советские солдаты с фашистами в годы Великой Отечественной войны, — продолжал майор Таэб. — А сейчас каждый из них видит, как самоотверженно и мужественно выполняют свой воинский и интернациональный долг внуки и сыновья героев Великой Отечественной. Выше орлов забираются ваши солдаты в горы, действуют смело, сражаются до победы...

До сих пор перед глазами такая сцена. За столом сидят четверо солдат. Бадерголь Барат и Мамед Вазир — афганцы. Первый — темно-русый пуштун, сын бедного дехканина, член НДПА. Второй — остролицый, из кабульской провинции, сын многодетного крестьянина. Их собеседники — советские солдаты Владимир Сергеев и Вадим Фокин. Оба — рязанские парни. О чем оживленный разговор? Может, Барат рассказывает о своем нелегком детстве, а Вадим делится боевым опытом? Нет, солдаты, оказывается, так горячо обсуждают эпизод из романа Ю. Бондарева «Берег»...

— Наш командир удивительно похож на бондаревского лейтенанта Княжко, — горячо доказывал Вадим Фокин.

Я хорошо знал лейтенанта Юрия Крымова, о котором говорил Фокин. Нам без саперов, бывало, и шагу не ступить, настолько враг густо начинил землю смертоносными «ловушками». На них можно было нарваться всюду — на полях и вьючных тропах, у родников и жилых домов. Мины различные — самодельные, примитивной конструкции, и последние образцы, состоящие на вооружении стран НАТО.

Подчиненные Крымова своевременно расчищали путь, ловили мины «на себя». Пример подавал сам командир, сапер, как говорят, от бога. Когда требовалась помощь профессионала высшего класса, лейтенант каким-то особым чутьем догадывался об этом и спешил на помощь. «Отойди-ка, браток», — говорил он солдату и, опускаясь на колени, принимался за работу. Если попадалась мина с секретом, объяснял и показывал, каким образом необходимо ее обезвреживать. Словом, давал наглядный урок.

Под стать командиру и его подчиненные. «От лейтенанта, — объясняли, — наука». Взять того же Вадима Фокина. Он со своей овчаркой Блек обезвредил сотни взрывоопасных предметов. Его верная помощница была [65] хорошо обучена, по праву считалась «специалистом» высокого профиля.

А однажды саперам пришлось принять бой. Наемники, как это нередко бывало, подстерегли на тропе. Из-за камней раздались очереди. Подбадривая себя криками, душманы надвигались с уверенностью, что не встретят сопротивления. Положение у саперов и в самом деле было критическое, но каждый понимал: дороги назад нет, именно здесь, у моста, они должны стоять до тех пор, пока не подоспеет подмога. Вот тут-то лейтенант Крымов и уберег от вражеских пуль двух своих подчиненных. А под конец схватки, когда мятежники, дрогнув, попятились назад, спасая жизнь командира, под пули бросился Вадим Фокин: от автоматной очереди его спас бронежилет...

* * *

Выполнив свой интернациональный долг, я возвратился в Ленинград. И здесь я хочу сказать об эпизоде, с которого начаты эти заметки. Когда я пришел на службу, меня ожидала командирская почта. Среди других писем — весточка от Василия Кахнича. Как и следовало ожидать, он, вернувшись из краткосрочного отпуска, еще с большей энергией стал выполнять свои обязанности. Горе не сломило солдата, не ожесточило его. Честно отслужив свой срок, Василий уволился в запас. Устроился на работу, поступил в техникум. Сердечно благодарил за участие и поддержку.

Эта весточка меня очень растрогала. Я думал о бывшем своем подчиненном Василии Кахниче, об отважном сапере Вадиме Фокине и его командире лейтенанте Крымове и в который раз убеждался, что истинная забота о людях не бывает безответной, иначе на какой бы почве она возникала. Уважение за уважение, доброта за доброту, любовь за любовь. Такова суть армейского братства, прошедшего еще одно испытание на афганской земле.

Говорят, у человека в жизни есть свой багаж — бесценный груз прошлого. Если говорить о своем багаже, то добрую его часть составляют афганские впечатления. Проходит время, но они, эти впечатления, не теряют своей остроты и актуальности. Я часто к ним возвращаюсь, размышляю и рассказываю о событиях, происшедших на горячей земле, о мужественных и щедрых душой людях, оставивших глубокий след в моей памяти. [66]