«О наших днях воспоминанья»
В конце 1941 года мне довелось работать ответственным секретарем дивизионной газеты «Патриот Родины». Наша 282-я дивизия входила в состав 3-й ударной армии, которая доформировывалась в районе озера Селигер. Как-то в те тяжелые дни к нам нагрянул редактор вновь создаваемой армейской газеты «Фронтовик» майор Анастас Балдаков. Познакомился с работниками редакции. И тут же заявил:
— Мне нужны журналистские кадры.
И занес мою фамилию в записную книжку. Через пару недель я получил предписание явиться в его распоряжение.
Грустно было расставаться с коллективом «Патриота Родины», с которым сдружился, сработался, но что поделать! Сложил в деревянный чемоданчик свое немудрящее имущество и на попутной автомашине тронулся в путь-дорогу...
Редакция «Фронтовика» дислоцировалась в деревне Пружинцы. Майор Балдаков приветливо встретил меня, обрисовал обстановку, познакомил с сотрудниками редакции, а потом сказал:
— Неделю на приглядку и притирку, потом — за дело!
Так начался мой путь корреспондента армейской газеты. Утром я побывал в типографии, отделах редакции. Все здесь было по-другому: подальше от переднего края, едва слышалась орудийная канонада. Ведь до линии фронта — 20 километров. В редакции встретил интересных людей, опытных журналистов, работавших ранее в центральных газетах. Среди них оказались и член Союза писателей СССР Леонид Елисеев, и художник Николай Аввакумов — люди талантливые, смелые и инициативные. Аввакумов до войны работал в «Комсомольской правде».
Вскоре я постиг топографическую карту района боевых действий, расположение командных пунктов дивизий, запомнил фамилии командиров и политработников. Святым делом в газете была предельная точность описываемых событий, объективное изложение действий подразделений и воинов. Малейшие ошибки в написании фамилий, инициалов, преувеличение данных сурово осуждались.
Приходу в часть корреспондента всегда были рады. Знали: он всегда подбодрит, а главное — напишет о людях, их боевых делах. Дорожили и печатным словом, особенно сердечно сказанным. Мы старались не упустить эпизодов, где проявлялись героизм, самоотверженность воинов.
Разъездные корреспонденты, как правило, были опытными офицерами, проявившими себя на деле. Они разбирались в тактической обстановке, знали солдат, умели разговаривать на равных и с рядовым и с генералом.
Все эти качества с настойчивостью утверждал в них редактор Балдаков. Он умел подбирать людей, по достоинству оценивать их знания и способности.
В редакции было немало людей, знающих цену и слову и окопному лиху. Они принесли на страницы «Фронтовика» правдивые очерки и рассказы о боевой жизни солдат и офицеров. Центральное место в газете занимали письма военкоров. Особенно зачитывались воины корреспонденциями Сергея Чумакова, бывшего правдиста, служившего рядовым в стрелковом батальоне; Владимира Савицкого, старшего лейтенанта, командира орудийной батареи; Алексея Шмелева, Павла Пьянова, Павла Корюкова, Александра Мухина — литературных сотрудников дивизионных газет. [184]
Корреспонденты почти круглосуточно находились в воинских частях. Вдоль дорог, лесными просеками, пешком добирались до действующих подразделений, получали адреса героев, выясняли положение высот, где проходили особо жестокие бои. Ездили обычно группами — два-три офицера с фоторепортером, иногда с художником. Редактор нередко давал полуторку. Это делалось тогда, когда для номера требовался оперативный материал. На водителя Яшу Силкина можно было положиться. Он не раз выручал нас в крутых переделках, ухитрялся вывести машину из-под воздушного налета или из-под артиллерийского обстрела.
Немалых сил требовали от нас и ночные дежурства при выпуске номера, когда оставались с наборщиками и печатниками. 8 эти часы дежурный принимал тассовские радиосообщения из Москвы. За набором, версткой и печатанием тиража быстро пролетала ночь.
Наступал рассвет, и свежие экземпляры «Фронтовика» отправлялись на полевую почту, где из всех дивизий уже ждали автомашины.
И вот теперь лежат они передо мной, мои стародавние друзья — комплекты «Фронтовика». Читаю их и словно чувствую горячее дыхание военных дней.
...Старшина Петро Хондраш подбил танк с фашистской метиной на борту; санитарная дружинница Паша Переверзева вынесла с поля боя обезноженного сержанта. Под многими заметками — подписи военкоров. Многих я знал лично. Я помню их радостные, просветленные лица, когда почтальон доставлял в роту свежую газету с их заметками. Газета зачитывалась до дыр. Герой рассказа аккуратно складывал вчетверо листок, прятал в карман либо вырезал заметку и отправлял домой: читайте, дескать, как воюю.
Профессиональные журналисты придавали газете нужный облик, нацеливали читателя на жгучие задачи фронта, пропагандировали боевой опыт. Из памяти не уйдут такие отличные журналисты и писатели, как Владимир Ставский, Евгений Поповкин, Иван Нехода, Лев Черноморцев, которые оставили в военной печати яркий след. Многих из них нет в живых. Хорошо помню Ставского. Он вошел в избу редакции и сразу же в ней стало шумно, весело и тесно. Сбежались наборщики, печатники, машинистки и литературные сотрудники. Всем хотелось пожать ему руку, услышать голос автора романов «Станица» и «Разбег». Ставский говорил, что хочет увидеть все своими глазами, побывать рядом с солдатами, а затем написать о них. Все знали, как Ставский сражался в интернациональной бригаде у Андалузских гор в Испании, с японскими интервентами на Халхин-Голе.
Осенью 1943 года он ушел в 21-ю гвардейскую дивизию, а через несколько часов пришла печальная весть — Ставский убит.
Тотчас я выехал в полк. И вот что узнал. На участок невдалеке от деревни Турки-Перевоз, где находился Ставский, неожиданно пошли тяжелые танки гитлеровцев. Полк оказался расчлененным на три части. Ставский в это время был на самом переднем крае. Сразила его разрывная пуля. Похоронили писателя в Великих Луках. Помнится, падал снег. На похороны приехал Александр Фадеев.
На месте гибели мужественного писателя-бойца — у деревни Турки-Перевоз, что стоит вдоль шоссе Полоцк — Великие Луки, саперы установили обелиск. Он и сейчас стоит там, обвитый лапчатым хмелем и плющом. Великолучане поставили у себя в городе памятник писателю.
Запомнился и Владимир Савицкий — добрый человек, хороший журналист, поэт. Даже в редкие минуты отдыха он не расставался с самодельным блокнотом — писал стихи.
В редакцию Володя принес какую-то свежую лирическую струю. Он часто читал нам написанное. Смуглое его лицо пылало. Мы слушали и удивлялись его умению простыми словами будоражить людские души. Воины знали стихи Савицкого, часто читали их вслух.
Еще один поэт — Лев Черноморцев. С ним я сдружился в редакции дивизионной газеты «За правое дело» 219-й стрелковой дивизии. Числился он корректором, писал стихи. Еще до войны печатался в «Октябре» и «Новом мире».
С огрызком карандаша в зубах он обычно засиживался у чадящей лампы далеко за полночь. Однажды он протянул мне исписанную фанерку, на которой вразбежку прыгали строки:
...Пройдет война. И вспомним мы не раз...В наступлении на Выдгощь 3-я ударная армия увязала в снегах. День и ночь завывала необычная для этих мест пурга. Дороги замело снежными сугробами. Маршевые колонны с трудом пробивались вперед. Солдат одолевала усталость.
Брел и я в одной из пехотных колонн. Наконец добрались до деревни, зашли в хату польского крестьянина, отогрелись, затянули цигарки. «Чем расшевелить солдат?» — подумал я. Вспомнил о сатирическом разделе нашей газеты. Он назывался «Капут». Дал несколько выпусков политруку. И он начал читать вслух. Вижу, солдаты стали поднимать головы, заулыбались.
Политрук читал:
«Грабить вместе, тащить врозь — вот и вся фашистская ось (Берлин — Рим)».
«Перехвачена фрицевская радиограмма:
— Нам нужен бензин до зарезу.
— А после зареза?»
«Унтер Драппель допытывается на учебных занятиях у ефрейтора Курвица:
— Какую нужно подать команду, чтобы поднять сразу всех солдат?
— Русские идут!»
Сатирические миниатюры пользовались у солдат успехом. Они помогали лучше переносить тяготы походной жизни. Рубрику эту вели Леонид Елисеев, Николай Иванов и Владимир Савицкий.
...Шел победный 1945 год. Войска нашей армии только закончили бои в Померании и непрерывно продвигались вперед. Дивизии приближались к Одеру. Наша редакция расположилась в бюргерском местечке Бадшенфлис. Однажды майор Балдаков сказал нам:
— Завтра на рассвете наши части начнут форсировать Одер. Предстоит и нам поработать.
Заместитель редактора Яков Назаренко, фотокорреспондент Владимир Гребнев и я тут же выехали в передовые части.
Стрелки часов подползают к цифре пять. Над Одером плывут пряди белесого тумана. Они цепляются за ракитник, за островные кустарники. Бойцы туже запахивают полы шинелей и плащ-палаток — становится зябко.
И вдруг разорвалась тишина с треском и грохотом. Ливень ракетных снарядов «катюш» образовал шумящий, свистящий, клокочущий свод огня — сигнал к артиллерийскому наступлению. Какие только не стреляли орудия! Ночь 16 апреля сорок пятого стала днем: тысячи орудийных вспышек отодвинули темноту, мощные прожекторы поглотили ночь.
Первые траншеи неприятельской стороны обсыпались снарядами пушек прямой наводки, вторые, третьи, четвертые линии обороны обстреливались артиллеристами с дальних позиций. С каждой секундой шквал огня, растянутый на несколько километров, нарастал с невиданной силой. На стволах пушек лопалась краска, батарейцы скинули шинели. Росли кучи пустых гильз.
Вдоль переднего края наших позиций взвились к небу цветные ракеты — сигнал к общему наступлению. Пошла пехота. Ее обгоняли танки с сидящими на них автоматчиками. Тронулась людская лавина, словно лед вешний пошел.
Залп на Одере 16 апреля 1945 года был необычным. Никто еще в истории войн не видел такой гигантской сокрушающей мощи огня.
После Одера события буквально захлестывали. Для всех материалов не хватало газетной площади. Редакция нашла выход: в дополнение к газете стала выпускать специальные листовки. Это четвертушки форматом с ученическую тетрадь. Мы публиковали в них рассказы участников боев. Успехом они пользовались огромным.
Я помню, как мы рассказали о двух героях — парторге роты Людмиле Кравец и рядовом Алексее Алексееве.
Во время штурма вражеских укреплений парторг роты 63-го гвардейского полка 23-й стрелковой дивизии Людмила Кравец повела за собой автоматчиков.
Стрелки, гранатометчики ворвались в траншею противника.
Рота, овладев траншеей, двинулась дальше, но наткнулась на вражеский заслон. Несмотря на шквальный огонь, Кравец бросилась в воду, переплыла канал, первой оказалась на другом берегу. В этот момент упал сраженный пулей командир роты. Кравец громко крикнула:
— Слушай мою команду! На время боя командиром роты буду я!
В этой схватке Людмилу дважды ранило, но с поля боя она не ушла.
Листовка о ее подвиге произвела огромное впечатление на воинов нашей армии.
Людмиле Кравец присвоено звание Героя Советского Союза. Сейчас она живет в Запорожье.
А вот листовка о героизме комсомольца первой роты 82-го полка 33-й стрелковой дивизии автоматчика Алексея Алексеева. Он повторил подвиг Александра Матросова.
В роте все его звали нежным именем — Алек. Оно шло к нему, 19-летнему пареньку, всегда ласковому с бойцами-сверстниками, [186] почтительному к бывалым пехотинцам, усатым ефрейторам и сержантам.
До прихода в часть Алексеев находился в фашистской неволе. Гитлеровцы оторвали Алека от родной семьи: впихнули в вагон и увезли. Позже советские воины освободили его, и он стал автоматчиком. Алека приняли в комсомол.
Роте предстояло форсировать канал. Автоматчики скрытно подобрались к нему, а затем соорудили на скорую руку мостки из подручных средств. Первым по ним пробежал Алек, устремился вперед, увлекая за собой остальных бойцов. И вдруг вспышка огня: застрочил неприятельский пулемет. Алек метнул в него гранату, но он не умолк. Он швырнул еще одну гранату. Взрыв. Но показалась новая группа гитлеровцев — и пулемет вновь застучал.
И тут Алек вскочил на бруствер окопа и бросился на дульный срез ствола пулемета. Пули прошили тело героя, но пулемет замолк. В этот момент рота и овладела неприятельской траншеей.
В заключении листовки говорилось:
«Товарищ боец! Пойдешь мимо могилы Алека — преклони голову перед прахом юноши-героя, сохрани о нем светлую память. Смело иди вперед, воин! Штурмуй берлинские укрепления решительно и дерзко. Скорее водрузи Знамя Победы над Берлином!»
Приближался завершающий этап великой освободительной войны. Третья ударная стремительно двигалась к Берлину.
— Далеко ли до него? — спрашивали солдаты друг у друга.
— Плевое дело! Больше прошли. Остались последние километры.
Слово «Берлин» не сходило с полос газеты: «Ближе к Берлину — ближе победа!», «У нас один путь — на Берлин!»
И вот наконец прилетела радостная весть: «Наши пушки бьют по фашистскому логову». Володя Савицкий, Алеша Шмелев и Володя Гребнев помчались к батареям.
Одной из них командовал капитан Решетов (136-я артиллерийская бригада). Это она 20 апреля в 13 часов дня с дистанции 16 500 метров дала первый залп по Берлину.
Затем в дело вступили другие артиллерийские подразделения. Снаряды рвались в районе Александерплац, Штетинского и Силезского вокзалов, во дворах авиационного завода «Аргус и Хейнкель», у Бранденбургских ворот и стен рейхстага. Газета держала воинов в курсе событий, информировала о всех значительных эпизодах схватки с осатанелым врагом.
Наконец «Фронтовик» обрадовал читателей долгожданной новостью: «Наша гвардия в Берлине». Мне посчастливилось первым доставить в редакцию это сообщение. В нем говорилось, что гвардии рядовой Юрий Гусаров на окраинной кирхе столицы Германии первым прикрепил красное знамя.
А через два дня на домах Берлина появилось множество кумачовых флагов. Вскоре группа разведчиков во главе с лейтенантом Семеном Сорокиным прикрепила красный флаг к стене рейхстага.
Весть о взятии рейхстага потребовала обстоятельной информации о подвигах героев. Я и художник Илья Кричевский были направлены в рейхстаг. Мы понимали важность задания.
Редакционный шофер Яша Силкин на полуторке двинулся в путь из Бернау — пригорода Берлина — до Мюллерштрассе. Дальше мы с Кричевским пробирались пешком. Миновали Моабитскую тюрьму, перешли мост Мольтке, по-пластунски преодолели Королевскую площадь, и нам открылся рейхстаг. Боец проводил нас на командный пункт 756-го пехотного полка 150-й стрелковой дивизии. Командный пункт располагался в подвале. Полковник Федор Матвеевич Зинченко отрекомендовался:
— Комендант рейхстага! Я знал, что первыми гостями у меня будут корреспонденты. Дотошный народ!
Затем он стал рассказывать:
— Когда штурмовые отряды под командованием Неустроева, Самсонова и Давыдова ворвались в рейхстаг, эсэсовцы пустили в ход фаустпатроны. И все же нам удалось выкурить оттуда 600 гитлеровцев.
— Кто ворвался первым в рейхстаг?
— Рота Ильи Сьянова! Своим огнем она прикрывала группу Алексея Береста, в которую входили полковые разведчики Михаил Егоров и Мелитон Кантария. Они-то и установили Знамя Победы над рейхстагом.
Пока я брал интервью у первого коменданта рейхстага, художник Кричевский зарисовал его, подошли еще герои: Неустроев, замполит Берест, Егоров и Кантария.
Не хотелось расставаться с этими героическими людьми, но нас ждали в редакции: ведь мы везли материалы, чуть позже из которых вся армия узнала о Победе доблестных солдат и офицеров. [187]