Содержание
«Военная Литература»
Мемуары
Герой Советского Союза М. В. Грешилов

Подводная вахта

Герой Советского Союза (1944 г.) капитан 3 ранга Михаил Васильевич Грешилов (ныне капитан 1 ранга в отставке) в годы Великой Отечественной войны был командиром подводной лодки М-35 Черноморского флота, которая под его командованием совершила 19 боевых походов, уничтожила 4 транспорта противника общим водоизмещением около 25 тысяч тонн. Весной 1943 г. М-35 была удостоена гвардейского звания.

В конце 1942 г. М. В. Грешилов вступил в командование другой черноморской подводной лодкой Щ-215, которая за шесть боевых походов потопила 4 вражеских транспорта с войсками и грузами и 2 десантные баржи. За героизм, мужество, отвагу и самоотверженность весь экипаж был удостоен высоких государственных наград.

В приводимых фрагментах из книги Героя Советского Союза М. В. Грешилова «Подводная вахта» (Курск, 1948) содержится описание некоторых торпедных атак героических экипажей подводных лодок М-35 и Щ-215 в годы минувшей войны. [44]

С первой победой

17 октября 1941 года подводная лодка М-35 прибыла в прибрежный район для действий на коммуникации противника между портами Констанца и Сулина. Здесь мы оказались впервые.

К утру форсировали вражеские минные заграждения, определили свое место по береговым предметам. На следующий день маневрировали к северу от Констанцы. В 13 часов увидели дым со стороны порта. Через час увидели три буксира. Объявлена боевая тревога! Начали маневрирование для сближения с буксирами.

Конвой из трех буксиров, каждый буксир тянет по две большие баржи. На баржах видны люди и пушки. Над буксирами летает гидросамолет и истребитель.

В 16 часов 33 минуты произвели залп одной торпедой по головной барже второго буксира с дистанции 4 кабельтовых.

Через шесть минут выпустили вторую торпеду по второй барже с дистанции 3 кабельтовых.

Однако мы допустили просчет: торпеды не попали в цель из-за малой осадки барж. Торпеды были установлены на глубину хода два метра, и в результате они прошли под килем барж.

С наступлением темноты всплыли в надводное положение, легли на курс в базу.

На мостик поднялся комиссар нашего дивизиона подводных лодок Колобаев Михаил Иванович, опытный уважаемый подводниками политработник. Глядя на мое хмурое лицо, сказал: «Не огорчайся, Михаил Васильевич, первый блин всегда комом, впереди у вас, я уверен, будут успешные атаки».

Разговор с комиссаром дивизиона ободрил меня.

На вторые сутки к полудню прибыли в Севастополь. В тот же день погрузили торпеды, пополнили запас топлива и продовольствия.

К рассвету 23 октября мы находились севернее Констанцы.

На третьи сутки обнаружили буксир на дистанции 30 кабельтовых. Затем в том же направлении увидели еще два буксира, все они идут в нашу сторону курсом, параллельным берегу.

Начали маневрирование для сближения с буксирами, легли на курс 280 градусов. Через двадцать минут сблизились с курсом буксиров до 4 кабельтовых. На перископной глубине касаемся грунта. Над буксирами летает самолет. Буксиры тянут по две небольших баржи, на палубе их видны бочки и доски, на корме немецкий флаг.

Начинает темнеть, самолетов не видно, буксиры идут впереди нас на расстоянии 20 кабельтовых. [45]

Принимаю решение всплыть в позиционное положение, догнать буксиры, открыть артиллерийский огонь по концевым баржам и буксиру.

Мой помощник Юрий Бодаревский соглашается с моим решением. Приглашаю его взглянуть на буксиры. Затем вызываем в центральный пост артиллерийский расчет.

В 18 часов 22 минуты всплыли в позиционное положение.

В 18 часов 26 минут объявляю артиллерийскую тревогу!

Через минуту командир орудия Иван Миргородский докладывает: «Орудие к бою готово!»

У пушки стоят наводчик Николай Климов, установщик прицела Сергей Соловьев, подающий снаряды Леонид Шушманов.

На мостике установлен пулемет, у которого стоит командир отделения рулевых Максим Таран, рядом с ним Александр Морухов с ящиком запасных лент. На вертикальном руле в рубке стоит Виктор Ромашкин. Из центрального поста подают ящики со снарядами Александр Акинин и Виктор Мамаев.

Сближаемся с буксирами, увеличили обороты дизеля до полных. На последнем буксире нас заметили, дают проблесковые сигналы фонарем, мы не ответили.

В 18 часов 48 минут сблизились с последней баржой почти бортами на расстоянии 3 кабельтовых. Наводчик докладывает: «Вижу цель в прицеле!»

— Открыть огонь! — приказал Бодаревскому, управляющему артогнем.

Через секунду прогремел выстрел. Яркое пламя выстрела ослепило артрасчет и всех стоящих на мостике. Второй выстрел произведен с задержкой, ствол орудия откатился не полностью из-за густой смазки. Миргородский вручную открыл замок и вытащил пустую гильзу. То же повторилось после второго выстрела. После третьего откат ствола был нормальный, гильзы выскакивали сами и орудие начало стрелять с полной скорострельностью.

Заметили попадание одного снаряда в баржу, увидели черный дым, но баржа не загорелась.

Лодку качало волной, наводчику было трудно удерживать цель, наши снаряды падали с недолетом или с перелетом. Я подумал, что нашу стрельбу, очевидно, заметили в Констанце.

С буксира начали стрелять из винтовок, услышали свист пуль над мостиком.

— Открыть огонь из пулемета по буксиру! — приказал пулеметчикам.

Сначала пулемет заедало, потом стрельба наладилась, трассирующие пули летели на мостик буксира, выпущена первая лента, заправлена вторая. Стрельба с буксира прекратилась, он начал разворачиваться влево в сторону берега. Таран выпустил вторую ленту.

В 19 часов 15 минут прекратили стрельбу. [46]

Заряжающий Шушманов крикнул: «Катера противника по корме!»

— Все вниз! Срочное погружение!

Артрасчет выбросил за борт стреляные гильзы и ящики от снарядов, спустился в лодку.

Мне некогда рассматривать катера, нужно быстрей погружаться.

Артиллерийская стрельба продолжалась двадцать семь минут. Мы выпустили по противнику сто десять снарядов и две пулеметные ленты, видели четыре попадания в концевую баржу, но она, к сожалению, не загорелась и не утонула. Нашей прицельной стрельбе мешала волна, артрасчет ослепляли яркие вспышки выстрелов.

По данным противника, буксир с баржами после обстрела ушел к берегу на мелкое место. Одна из барж водоизмещением 160 тонн, поврежденная артогнем, была разбита волной, а вторую удалось снять с мели.

На рассвете 27 октября мы погрузились в 5 милях от берега и в 15 милях южнее Сулины.

В 17 часов 10 минут Бодаревский заметил в северной части горизонта дым и доложил мне. Я быстро направился в центральный пост, поднял перископ. Увидел слабый дым на сером горизонте. Решили, что транспорт на ходу, ложимся на курс сближения с ним 110 градусов, увеличили скорость.

Прошел целый час, пока мы выяснили, что транспорт стоит на месте. Вероятно, в момент обнаружения он шел по сулинскому каналу и, выйдя на рейд, начал разворачиваться для постановки на якорь. Некоторое время двигались с опущенным перископом, так как слева был близко берег противника. В ходе маневрирования для сближения с противником определили, что транспорт стоит на месте на внешнем рейде перед входом в порт. Это было судно водоизмещением более 6 тысяч тонн.

Теперь каждый думал одно: «Поскорей бы сблизиться с транспортом! Как бы он не ушел от нас...»

До наступления сумерек оставалось недолго. Мы идем в подводном положении, поднимая время от времени перископ на несколько секунд.

— Не ушел? — с тревогой спрашивали меня из отсеков.

— Стоит, ждет нас, — отвечал я, опуская перископ.

Все мысли — как бы не пропустить транспорт. Всплыть в позиционное положение опасно, близко берег, на нем видны наблюдательные вышки, оттуда нас непременно заметят и тогда сорвется атака.

Мы находимся вблизи мола, ограждающего сулинский канал. Видимость ухудшилась, над водой висят дождевые облака, по корме видны на берегу здания и слабые огни.

Нам необходимо отойти от берега и мола, затем развернуться и лечь на боевой курс. Передаю торпедистам: [47]

— Приготовить торпедные аппараты к выстрелу!

Увеличили скорость до 4 узлов, чтобы быстрей отойти от берега. Нужно торопиться, транспорт может уйти.

Лодка легла на заданный курс. Погружаемся на перископную глубину, чтобы не заметили нас с транспорта и сигнального поста на молу. Проходим под водой семь минут. Командую:

— Всплывать в позиционное положение! Дать малый ход!

Поднимаюсь в рубку, за мной Бодаревский. Открываю люк, выхожу на мостик. Прямо по носу виден большой транспорт.

— Торпедные аппараты, товсь!

Лодка идет на боевом курсе, до транспорта три кабельтовых.

— Пли!

Лодка чуть вздрогнула. Вижу след торпед в сторону транспорта. Дело сделано, нужно уходить.

— Лево на борт!

Лодка начала поворачивать влево.

— Дать полный ход! Всем вниз, погружаться на перископную глубину!

Закрываю люк, спускаюсь в лодку и слышу отзвук сильного взрыва. Во всех отсеках прозвучало «Ура!». Команда ликовала. Первая победа!

Мы уклонялись от транспорта в сторону моря. Пройдя под водой четыре минуты, всплыли в позиционное положение, осмотрелись, поблизости ничего не обнаружили. Пустили дизель, развернулись на юг, стали уходить вдоль кромки минного заграждения противника.

Над транспортом стоял черный столб дыма, в его сторону с поста передавались сигналы белым фонарем.

С берега протянулись световые щупальца прожекторов, зарыскали по поверхности. Луч приближался к нам с правого борта, но, к нашему счастью, прошел под нашими головами, не осветив борт лодки, ограждение мостика и тумбу перископа. Луч прожектора коснулся только верхушки тумбы, мы думали, сейчас нас заметят, но размеры освещенной поверхности были очень малы. Прожекторы долго освещали горизонт. Мы успели разглядеть сторожевой корабль, вышедший из порта в южном направлении. Нас ищут.

Вскоре мы увеличили скорость до полной, продолжаем идти на юг.

Заметили, что корабль стал приближаться, у него была больше скорость.

Через час после залпа мы находились в 7 милях от места атаки.

Вражеский миноносец продолжает идти вдоль берега.

Спросил Юрия Бодаревского, не пора ли нам ложиться на восток, чтобы оторваться от берега и миноносца. Он сообщил, что поворот на восток должен быть через десять минут. Наконец он докладывает: [48]

— Товарищ командир, пришли в точку поворота!

— Лево руля! Ложиться на девяносто градусов!

Благополучно прошли на полной скорости полосу минного заграждения противника и в 22 часа оставили за кормой опасный район.

Объявляю боевую готовность номер два. После этого все с облегчением вздохнули. Приятно было передать Бодаревскому текст радиограммы, которую отстучал радист Наумов. Он передал в эфир: «В районе Сулина атаковал двумя торпедами транспорт противника водоизмещением шесть тысяч тонн. Возвращаюсь в базу».

Это был наш вклад в защиту Севастополя.

Стоя на мостике, вслушиваясь в ровный гул дизеля, подумал о том, что комсомольская путевка, проложив прямой, ясный курс моей жизни, привела меня на защиту Родины и я приложу мои знания, опыт и усилия для достижения победы над врагом. Вероятно, о том же думали и мои соратники, возвращаясь в осажденный Севастополь.

В полдень наша «малютка» подошла к Севастополю. Только что кончился очередной налет немецких бомбардировщиков. Вдали еще грохотали зенитки, отгоняя немцев от городских кварталов.

На пирсе нас встретил командир бригады. Он протянул мне руку.

— С первой победой! — поздравил он, приняв мой рапорт.

Девять раз возвращались мы в базу с рапортом о потопленных вражеских кораблях, но слова «С первой победой!» остались для меня и для экипажа лодки самой памятной и дорогой наградой...

Командование флота приказало эвакуировать из Севастополя все подводные лодки и базовое хозяйство.

В течение недели трудился экипаж «малютки» на береговой базе над демонтажом оборудования и погрузкой его на плавбазу «Львов».

Мотористы и электрики во главе с Семеном Билецким и Борисом Сергеевым разбирали дизели и генераторы базовой электростанции и грузили их на борт плавбазы. Трюмные Александр Акинин и Александр Морухов разбирали базовые компрессоры, им помогал весь экипаж.

Под вечер 5 ноября вышли из базы. У нас на борту был командир бригады капитан 1 ранга Михаил Григорьевич Соловьев.

Мы шли совместно с плавбазой «Львов» и подводной лодкой М-60.

Наш курс был проложен к кавказским берегам. [49]

Трудный поход

Сентябрь сорок второго года... Фашисты рвались к Сталинграду и на Кавказ. Бои шли под Туапсе. Красная тесемка, обозначающая линию фронта на нашей карте в кают-компании, ежедневно передвигается вправо... Радист приносит мне ночную сводку Совинформбюро, и каждое ее слово жжет сердце, как раскаленная сталь.

Мы готовимся к выходу на коммуникацию противника. На рубке лодки белеет единица. Только один потопленный корабль записан в вахтенный журнал. Нам кажется, что мы сделали еще очень мало для победы. Каждый раз, возвращаясь с позиции без рапорта о потопленном корабле, мы говорим про себя: «Вот еще один поход, не принесший никакой пользы защитникам Сталинграда...»

Перед заходом солнца мы вышли из небольшого порта на Кавказском побережье и легли курсом на запад, на позицию. Предстояло пересечь все Черное море. Шли в крейсерском положении ночью и днем со скоростью 10 узлов. Небо плотно заволокло тучами, видимость отвратительная, ни один самолет не показывался над морем.

Мы находились почти в центре Черного моря между крымским и турецким берегами.

На мостике стоит первая боевая смена, заступившая в 16 часов. Я, как вахтенный командир, сигнальщики, боцман Николай Хриненко, командир отделения штурманский электрик Виктор Мамаев.

Предупредил сигнальщиков о возможности появления вражеских самолетов с аэродромов Крыма, чтобы внимательно следили за морем и воздухом.

— Слева на траверзе под облаками летит орел, — доложил Мамаев. — Не к добру это, товарищ командир.

— Не будьте суеверным, товарищ Мамаев, лучше следите за самолетами, — ответил ему.

С левого борта в сторону Турции облачность высокая с голубыми просветами неба. Впереди по носу — низкая, горизонт темный, на море барашки.

— Прямо по курсу на малой высоте самолет! — доложил Хриненко, стоявший слева от меня. Бросаю взгляд в сторону самолета и командую: «Срочное погружение».

Мамаев и Хриненко бросились в лодку, я еще раз взглянул на самолет в бинокль, успел разглядеть у него за хвостом шлейф черного дыма, подумал, что летчик заметил нашу лодку и дал газ. Это был Ю-88.

Мигом бросаюсь в лодку, закрываю рубочный люк, командую:

— Заполнить цистерну быстрого погружения, нырять на глубину сорок метров! [50]

Вахтенный трюмный Александр Морухов, услышав команду, дал ряд протяжных ревунов, открыл кингстоны средней цистерны быстрого погружения. После доклада из пятого отсека о готовности к погружению открыл клапаны вентиляции цистерн, и лодка начала погружаться.

Боцман Хринеико уже сидел у горизонтальных рулей, переложив их на погружение.

Пока я спускался по трапу в центральный пост, лодка с небольшим дифферентом на нос погружалась и была уже на глубине 6 метров.

Срочное погружение проходило нормально, нам нужно побыстрей уходить от самолета на глубину.

Морухову сказал:

— Цистерну быстрого погружения будем продувать на глубине двадцать метров.

Хриненко докладывает глубину погружения через каждые 10 метров. Достигли двадцатиметровой глубины.

— Продуть цистерну быстрого погружения, не допуская выхода воздушного пузыря на поверхность! — скомандовал я Морухову.

Засвистел воздух высокого давления в цистерну.

— Продута цистерна быстрого погружения, — доложил Морухов. Лодка стала легче на одну тонну.

— Глубина тридцать метров! — доложил Хриненко.

С левого борта разорвались две глубинные бомбы на большом расстоянии.

«Значит, не заметили немецкие летчики точного места нашего погружения», — подумал я.

— Глубина сорок метров!

— Так держать! — скомандовал я.

Вижу, боцман перекладывает рули на всплытие и создает небольшой дифферент на корму, чтобы удержать лодку на заданной глубине.

— Глубина пятьдесят метров!

Решил, что мы проскочили по инерции из-за позднего продувания цистерны быстрого погружения, это наша рабочая глубина, ведь мы погружались с большой скоростью, и цистерну быстрого погружения нужно было продуть на перископной глубине, как требовала инструкция. Поступи мы по инструкции, лодка задержалась бы с уходом на глубину на полминуты и нас бы засекли вражеские летчики.

Между тем дифферент на корму возрос до 20 градусов, чувствую, что лодка тяжелеет.

— Дать самый полный! — Морухов репетует мою команду в шестой отсек.

Стрелка глубиномера показывает 60 метров, это наша предельная глубина погружения, на ней мы не раз бывали. [51]

Глубина 65 метров, дифферент увеличился до 30 градусов.

— Продуть кормовую цистерну главного балласта аварийно! — приказываю Морухову.

Засвистел воздух высокого давления по трубам. Глубина достигла 70 метров. В центральном посту раздался треск, из визира уравнительной цистерны вырвалась струя воды, ударилась в подволок, в отсеке образовался водяной туман.

Командир отделения трюмных Александр Акинин и командир отделения радистов Дмитрий Наумов кинулись за аварийным инструментом, нашли деревянную пробку и быстро забили в трубу уравнительной цистерны.

Через несколько секунд течь прекратилась.

Воздух свистит по трубам. Глубина 80 метров. Корпус лодки начинает потрескивать, но падение ее замедлилось, хотя все еще продолжаем медленно погружаться.

Морухов чувствует, что давление в магистрали падает, он самостоятельно подвключает вторую группу баллонов, свист в трубах усилился, корпус продолжает зловеще трещать.

Держусь руками за приборы на подволоке. Лодка стала особенно вибрировать от увеличенного хода, начали тускнеть лампы освещения в отсеке, догадываюсь, что садится аккумуляторная батарея от сильной перегрузки электродвигателя.

Вижу, стрелка прибора приближается к цифре 90 метров. «Как глупо погибаем!» — пронеслось у меня в голове.

Стрелка прибора медленно движется к 100 метрам, дифферент лодки достиг 35 градусов на корму. Прошла секунда, стрелка остановилась и начала быстро передвигаться вправо.

Глубина 76 метров! Кажется, остались живы. Дифферент выровнялся на глубине 60 метров, затем начал идти на нос.

— Заполнить частично кормовую цистерну, — сказал я Морухову. — Держать глубину двадцать метров!

Лодка быстро подвсплыла до перископной глубины, а затем погрузилась на 20 метров. Хриненко уверенно удерживает заданную глубину.

Прошло не более пяти минут после сигнала «Срочное погружение», а они нам показались вечностью.

Стал размышлять о случившемся, никто нам ничего не доложил из кормовых отсеков. По поведению лодки у нас была тяжелая корма, но от чего же?

Меня волнует причина случившегося, и чтобы окончательно во всем разобраться» вызываю в центральный пост инженера-механика Ивана Валикова, старшин Билецкого и Сергеева, они подробно рассказывают о происшедшем.

Основным виновником оказался курсант пятого курса инженерного училища, отдыхавший после вахты за дизелем. Он находился с нами во втором походе, участвовал в погружении лодки по срочному. Услышав сигнал ревуна, он кинулся закрывать [56] газоотводный клинкет, который уже был закрыт Соловьевым за две секунды после остановки дизеля. Курсант начал вращать маховик клинкета на закрытие, но тот не поддавался. Курсант растерялся, начал вращать маховик в другую сторону, на открытие, в результате чего в лодку попало более 3 тонн забортной воды.

Благодаря умелым действиям личного состава и особенно Александра Морухова, лодка была спасена от гибели. Он и в дальнейшем отличался не раз. В 1944 году ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Уточняю у подчиненных, сможем ли мы продолжать движение на позицию? Они отвечают: серьезных повреждений дизеля и электрооборудования нет, необходимо около двух часов на уборку пятого отсека, замены масла в дизеле, приведения в порядок аккумуляторных ям.

После заслушанных докладов принял решение продолжать следовать на позицию.

Подводная лодка шла на безопасной глубине. В пятом отсеке производилась приборка. На помощь Билецкому и Самородову пришел моторист Шушманов, они начали убирать разлившееся по отсеку масло, затем приступили к осушке дизеля от воды и прокачке его свежим маслом. Электрики в это время производили протирку аккумуляторов и доливали их дистиллированной водой. Электрикам помогали Мамаев и Наумов, а также рулевые Ромашкин и Климов.

В центральном посту трюмные Акинин и Морухов производили уборку попавшей воды в отсек.

Через полтора часа Валиков доложил о готовности дизеля к пуску.

Мы начали всплывать в позиционное положение. Следом за мной на мостик поднялись Хриненко и Мамаев. Мы внимательно осмотрели горизонт и небо. Оно было сплошь покрыто плотными облаками.

Обстановка вокруг была спокойная, передал в центральный пост приступить к завтраку. После пережитых волнений и усталости у подводников был неплохой аппетит, и они благодарили торпедистов за хорошую пищу.

На мостик поднялся наш новый штурман лейтенант Александр Милов. Он идет с нами в первый поход. До этого он служил на подводных лодках Щ-208 и М-120, имеет опыт кораблевождения.

Я передал ему обязанности вахтенного офицера, а сам опустился в лодку. После завтрака прошел по отсекам, побеседовал с матросами и старшинами, сказал, что идем на коммуникацию противника к северу от Сулины. Предстоит форсировать минные заграждения противника и нужно быть всегда начеку.

Подводники слушали и в их глазах была уверенность и желание продолжать поход и искать врага. [53]

Снова поднимаюсь на мостик, вместе с вахтенным командиром веду наблюдение за обстановкой.

После полуночи прямо по носу заметили чуть видимые очертания низкого острова. Я обрадовался тому, что мы так точно вышли к острову, и остался доволен работой нашего нового штурмана Александра Милова. Однако никому не сказал об обнаруженном острове, подумав, что мне показалось. По прокладке нашего курса движения на позицию, прочерченного Миловым на карте, я видел, что он ведет прямо на остров. Через пятнадцать минут спросил Хриненко, видит ли он что-либо прямо по носу?

— Нет, ничего не вижу, — ответил он.

— А вы посмотрите внимательнее чуть правее носа лодки.

— Вижу темный силуэт, похожий на остров.

Мое зрение меня не подвело. Говорю Хриненко, что я этот остров обнаружил вот уже как четверть часа и веду за ним наблюдение.

Через полчаса остров стал хорошо виден.

Милов взял пеленги на мысы острова и определил наше точное место. Мы продолжали двигаться уверенным курсом к коммуникации противника.

С наступлением рассвета мы погрузились и форсировали минное поле под водой. И на этот раз курс был проложен удачно, мы не касались минрепов.

Шли пятые сутки нашего маневрирования на позиции.

После полуночи на вахту заступил Милов. Стою вместе с ним на мостике. Лодка в позиционном положении, палуба лодки находится в воде, над водой торчит небольшой островок-мостик, ограждение рубки и тумба перископа, возвышающаяся над крышей мостика на полтора метра. Мы стоим без хода, ведем акустическое наблюдение, которое дает нам возможность обнаружить шумы кораблей дальше, чем мы заметим их визуально.

Спустился в лодку, спросил у акустика Александра Краснова, как прослушивается горизонт.

— Слышу слабые шумы справа на траверзе, — ответил акустик.

Из центрального поста мне передают:

— Командира срочно на мостик.

Бегом поднимаюсь по трапу, с зажмуренными глазами выхожу на мостик. Милов мне докладывает:

— Справа на траверзе вижу силуэт транспорта.

Я дал малый ход, ложусь на курс атаки. Приказал торпедистам приготовить правый торпедный аппарат к выстрелу.

Всматриваюсь в сторону транспорта, но ничего не вижу.

— Товарищ командир, — докладывает Милов, — я установил ночной прицел на скорость транспорта десять узлов. — Затем он командует: — Аппарат, товсь! [54]

Только теперь я разглядел низкий борт транспорта, а впереди по носу нашей лодки силуэт катера-охотника, заметил бурун за его кормой.

— Транспорт подходит к углу упреждения, — докладывает Милов.

Бросаюсь к ночному прицелу проверить правильность установки угла упреждения, говорю ему: «Стреляйте!» Он командует «Пли».

— Торпеда вышла из аппарата! — передали из центрального поста.

Даю команду:

— Срочное погружение! Право на борт! Полный ход!

Все бросились вниз, закрываю рубочный люк, спускаюсь в центральный пост, слышу взрыв торпеды.

— Торпеда попала в цель, не слышны шумы транспорта, — доложил акустик Краснов.

Через три минуты после взрыва торпеды лодка коснулась грунта.

Был остановлен электродвигатель, лежим на грунте — глубина 13 метров.

Через минуту услышали шум винтов приближающегося катера, он проходит близко от нас. Затем раздается сильный взрыв глубинной бомбы. Катер сбросил еще серию из семи бомб, бомбы сбрасывались с короткими промежутками. Первая бомба разорвалась близко от лодки, у нас вышла из строя акустическая станция, других повреждений, кроме лопнувших осветительных ламп, не было. Мы вынуждены сидеть в отсеках при слабом освещении аварийных ламп.

Около часа мы слышали маневрирование катера-охотника. Но без акустики нам трудно было ориентироваться в обстановке.

Командир отделения радистов Дмитрий Наумов и акустик Краснов сразу же приступили исправлять поврежденную станцию. На ремонт ушло два часа.

Акустики тщательно прослушали горизонт, шумов не обнаружили. Мы более двух часов лежим на грунте. Наверху еще ночь, но скоро наступит рассвет, нужно успеть провентилировать лодку.

Всплыли в позиционное положение, стоим без хода. Погода пасмурная, туманная, слабое волнение. Вентилируем лодку в течение часа. Начинает светать, снова ложимся на грунт.

За эту ночь мы не успели подзарядить аккумуляторы, у нас малая емкость батареи.

Принимаю решение лечь на грунт и дожидаться рассвета. Находимся на выгодной позиции по отношению к маршрутам движения противника. Лежим на мелком месте, противник не предполагает, что здесь могут находиться советские подводные лодки. [55]

С наступлением светлого времени мы отдаем подводный якорь и всплываем на перископную глубину. Весь день мы провисели на подводном якоре на глубине 8,5 метра, вели непрерывное наблюдение за горизонтом и воздухом.

Недалеко от нас пролетали разведывательные самолеты противника, мы их замечали первыми, когда они пролетали над нами, и опускали перископ, затем снова смотрели в хвост улетавшим самолетам. Катеров и транспортов днем не обнаружили.

С наступлением темноты всплыли в позиционное положение и двинулись галсами вдоль берега, ведя зарядку аккумуляторной батареи. Погода была благоприятная, дул слабый ветер с востока, небольшая волна, светит полная луна. Видимость в неосвещенной части горизонта до 20 кабельтовых.

Наступили шестые сутки пребывания на позиции.

Ровно в полночь заступила на вахту первая боевая смена. Я передал обязанности вахтенного командира Александру Милову и спустился в лодку обедать. За маленьким столом нашей кают-компании рядом со мной сидели Валиков, Сергеев и Билецкий. Мы выпили положенную нам по меню чарку вина, отметив нашу первую победу в этом походе. Вспоминали события ночной атаки. Сергеев говорит:

— У нас нет больше запасных лампочек. Если еще такое произойдет, то мы будем сидеть в темноте.

Я его успокоил, сказав, что мы действуем на позиции последние сутки. Иван Миргородский принес нам вкусный обед, мы быстро с ним расправились. Миргородский был у нас не только торпедистом, но и коком, артиллеристом и вестовым — подающим пищу к столу старшин и офицеров. Обед продолжался недолго, я снова поспешил на мостик.

Вместе с сигнальщиками и вахтенным командиром наблюдаю за горизонтом.

Лодка идет курсом на юг, по носу светлая полоса от полной луны.

— Слева по корме вижу силуэт транспорта! — доложил сигнальщик.

Вижу транспорт больших размеров, у него высокие надстройки и мачты. Транспорт идет параллельным с нами курсом, впереди него катер-охотник, за кормой второй катер.

Командую приготовить левый торпедный аппарат к выстрелу. Остановлен дизель. Конвой приближается.

Погружаемся на перископную глубину, чтобы нас не заметили катера-охотники. В перископ слабо вижу силуэт транспорта, собираюсь повернуть лево на борт, на боевой курс, и вдруг замечаю, как транспорт начинает поворачивать вправо — противник сам подставил свой борт. Принимаю решение всплыть в позиционное положение. Лодка идет средним ходом под электродвигателем, мы находимся в темной части горизонта. [56]

На мостик вынесен ночной прицел, устанавливаю угол упреждения. До транспорта дистанция 6 кабельтовых.

— Аппарат, товсь!.. Пли!

Торпедисты Макаренко и Миргородский произвели залп торпедой из левого аппарата в 01. 01 минута 21 сентября 1942 года.

След торпеды хорошо виден на лунной дорожке, через минуту видим столб бело-черного дыма над транспортом. Доносится взрыв. Мы продолжаем двигаться в сторону конвоя.

Транспорт начал поворачивать влево, видим его с креном на правый борт. Передний катер-охотник маневрирует возле транспорта, второй катер продолжает идти следом.

Транспорт лег на курс параллельный берегу, с креном на правый борт продолжал движение.

Мы следуем за конвоем еще тридцать минут, ожидая, что транспорт может застопорить ход, чтобы проследить за дальнейшими действиями конвоя, но он медленно удалялся от нас в южном направлении в сторону Сулины.

Мы израсходовали весь торпедный запас и начали движение в базу. Милов проложил безопасный курс в минном поле противника, мы его форсировали в надводном положении.

Нашу победу мы посвятили защитникам Сталинграда и Кавказа.

С наступлением светлого времени ушли под воду от глаз противника. Через час всплыли и крейсерское положение, шли под дизелем со скоростью 10 узлов. Ночью передали радиограмму о потоплении транспорта и повреждении другого, о времени нашего прибытия в базу.

В полдень мы ошвартовались у борта плавбазы «Эльбрус».

С волнением поднимаюсь по трапу на борт, докладываю улыбающемуся командиру дивизиона капитану 1 ранга Льву Петровичу Хияйнену — экипаж М-35 успешно завершил боевой поход, потоплен транспорт, один поврежден, личный состав здоров, подводная лодка повреждений не имеет.

Комдив крепко пожал мне руку и поблагодарил экипаж с победой. Вечером в нашу честь был торжественный ужин, на котором присутствовали мои боевые друзья — командиры других подводных лодок и представители их экипажей.

После короткого отдыха экипаж «малютки» стал готовиться к новому походу.

Атака танкера под Сулином

Через месяц М-35 была снова у вражеских берегов.

В 15 часов 2 октября приблизились к входному каналу Сулииа на расстояние 3 миль.

В 7 часов 30 минут вахтенный офицер Юрий Бодаревский обнаружил транспорт противника, шедший в охранении сторожевого [57] корабля и катеров-охотников со стороны Констанцы. Мы легли на боевой курс.

Желая ускорить атаку и сохранить выгодную дистанцию залпа, легли на контркурс. Сторожевой корабль идет впереди транспорта в 6 кабельтовых правее. С правого борта транспорта идут два катера-охотника, охраняя транспорт с моря. Теперь ничто уже не могло помешать нам прийти на помощь сталинградцам. Мы думали о них в тот день, о героических защитниках Сталинграда, и хотели помочь им своими торпедами...

Никогда я так не боялся промаха, как на этот раз. Казалось, если торпеды минуют корпус транспорта, сердце не выдержит, прикажет всплыть и на виду сторожевого корабля открыть огонь по врагу, что было бы равносильно самоубийству...

Черный корпус вражеского транспорта медленно приближался к невидимой для него последней точке своего курса. Я послал две торпеды — одну за другой, с интервалом в несколько секунд.

Увидя след торпед, я с сожалением опустил перископ из-за того, что лодка после залпа начала всплывать, и стал уклоняться вправо в сторону берега. Раздалось два взрыва. Обе торпеды настигли транспорт. От взрыва наших торпед акустика вышла из строя. А вслед за этими взрывами, обрадовавшими экипаж лод ки, началась канонада! Все корабли охранения, сопровождавшие транспорт и прозевавшие нас, теперь ринулись в нашу сторону и не поскупились на глубинные бомбы. Очевидно, нас заметили по показавшейся тумбе перископа и части ограждения рубки.

Я решил лечь на грунт, чтобы не выдавать себя вражеским акустикам. Лодка коснулась грунта. Слышим приближение катера, по правому борту грохочет разрыв первой глубинной бомбы. Акустик докладывает, что вышла из строя станция. Катер сбросил еще четыре бомбы, которые разорвались уже дальше. Мы лежим на глубине 11 метров, выключив мотор, все шумящие приборы и слушаем, что происходит над нами. Шум винтов то приближался, то замирал в отдалении. В момент, когда катера выслушивали нас, мы улавливали через корпус лодки гудки и вой сирены, доносившиеся звонки машинных телеграфов. И на наше счастье, именно после того как этот шум становился все юолее слабым, когда корабли противника удалялись от нас, разевались взрывы глубинных бомб. Это означало, что на сторожевом корабле и на катерах-охотниках не знали нашего местонахождения. Они теперь бомбили вслепую. Над морем спустились сумерки, и это затрудняло противнику искать нас.

— Двадцать...

— Двадцать три...

Шепотом отсчитывали мы удары глубинных бомб. Сколько продлится это беспорядочное сбрасывание бомб? Не заденет ли нас двадцать пятая или тридцатая? [58]

Мы насчитали уже тридцать взрывов. Последние бомбы легли на приличной дистанции от корпуса притаившейся на дне лодки.

Мы были уверены в потоплении транспорта от взрыва двух наших торпед. Взглянуть бы, убедиться, что тебе действительно удалось помочь сталинградцам... Нет, надо еще долго пролежать вот так, в полной тишине и прислушиваться к каждому звуку, который проникает в плотно задраенные, отрезанные друг от друга отсеки лодки.

Через час после первой бомбежки, не причинившей нам никакого вреда, если не считать двух погасших лампочек, началась вторая атака. Она продолжалась несколько минут. Очевидно, вышли на поиск новые корабли противника и, проходя над местом нашей атаки, сбросили четыре бомбы. Одна разорвалась близко, нас приподняло над грунтом на полметра, точно кто-то бесцеремонно подхватил нас и опустил на место, притом лодка накренилась на левый борт. От следующей бомбы лодка еще больше накренилась. В пятом отсеке лопнули две лампочки.

Мы переиграли преследователей. У нас оказалось достаточно выдержки, чтобы не выдать себя и не включить мотор, прежде чем миновала опасность привлечь внимание противника. Через три часа акустики Дмитрий Наумов и Александр Краснов исправили поврежденную станцию. Теперь мы стали лучше понимать окружающую обстановку. Корабли противника маневрируют дальше от нас, в момент их хода даем небольшой пузырь в среднюю цистерну, и лодка отрывается от грунта. На самом малом ходу начинаем двигаться в южном направлении. Катера стопорят ход, мы тут же выключаем электродвигатель. Катера дают ход — мы тоже. Таким образом мы продвигались в течение двух с половиной часов.

В 23 часа 24 минуты всплыли в позиционное положение. Осматриваем поверхность моря, вблизи никого нет, начинаем вентилировать лодку.

Пасмурная, темная ночь встретила нас на поверхности. Свежий северо-западный ветер предвещал приближение шторма. Мы стояли на мостике, вдыхая терпкий, чудесный аромат моря. В полночь 22 октября, пройдя опасный район, мы легли на курс в базу.

Под Севастополем

13 мая 1943 года получил боевой приказ командира 2-го дивизиона подводных лодок капитана 2 ранга Романа Романовича Гузы о выходе подводной лодки Щ-215 для действий на коммуникации противника у побережья Крыма.

Перед нами была поставлена задача: уничтожать транспорты [59] и боевые корабли противника, а также разведывать входные и выходные фарватеры, которыми пользуются гитлеровцы на путях к Севастополю.

После полуночи 14 мая мы отошли от плавбазы «Волга» и взяли курс к крымским берегам.

С наступлением рассвета обнаружили на западе силуэт подводной лодки, уклонились от встречи, считая ее вражеской. Около трех часов находились на глубине и вели акустическое наблюдение, ожидая сближения с неопознанной лодкой.

В полдень, находясь в надводном положении, обнаружили плавающую мину.

Объявил артиллерийскую тревогу.

Расстреляли мину с дистанции полкабельтова тремя снарядами.

С наступлением темноты начали вести зарядку аккумуляторной батареи.

Днем, пользуясь солнечной погодой, штурман старший лейтенант Анатолий Рулюк определил наше место по солнцу, оно было близко к расчетному.

Перед рассветом 15 мая приняли позиционное положение, идем курсом на Феодосию.

В полночь 16 мая подошли к границе района боевых действий у Крыма. В час ночи Рулюк определил наше место по звездам.

В 2 часа 18 минут слева по носу лодки показался берег, это был мыс Киик-Атлама. Был доволен работой штурмана, он хорошо привел лодку к Крымскому побережью.

В 11 часов обнаружили по носу самоходную баржу, идущую навстречу. Начали маневрирование для атаки. Перед залпом обнаружил вторую баржу, идущую следом за первой. Через десять минут произвел залп двумя торпедами с интервалом девять секунд с дистанции 7 кабельтовых и наблюдал в перископ след торпед, затем вынужден был опустить его, так как лодка начала подвсплывать и я опасался, что наш перископ могут обнаружить на второй барже.

Через минуту после залпа услышали взрыв торпед.

Лодка идет на перископной глубине, поднимаю перископ, смотрю по носу и справа, атакованной баржи не увидел на поверхности, поворачиваю перископ влево, вижу нос второй баржи. На барже заметили наш перископ, идут на нас в атаку. В ту же секунду скомандовал:

— Право на борт! Дать полный ход!

Через три минуты разорвалась глубинная бомба за кормой лодки, через минуту разорвались по корме еще четыре бомбы, не причинив нам вреда.

Через час с начала атаки был дан отбой боевой тревоги. Заступила на вахту очередная смена. [60]

Личный состав был доволен первым небольшим успехом: баржа имела водоизмещение 650 тонн. Особо радовались торпедисты — их торпеда попала в цель.

Мы продолжаем движение к Севастополю.

Убедившись, что охранения нет, решил зайти на внешний рейд Севастополя.

Ночью идем к мысу Сарыч, чтобы в светлое время форсировать наше минное заграждение в районе Балаклавы.

В 4 часа 30 минут погрузились. Перед погружением любовались бирюзовым небом над Крымскими горами, вершины их четко вырисовывались на светлеющем небе. Что нас ждет под Севастополем?

В 9 часов 27 минут погрузились на глубину 70 метров, подходим к нашему минному заграждению. Все стоят на своих боевых постах как по боевой готовности. Двери отсеков закрыты на клинья. Идем самым малым ходом. В центральном посту не слышно работы наших винтов. Мы прислушиваемся к забортным шумам, ждем касания минрепов о борт лодки, нервы у всех напряжены.

— С правого борта слышим касание минрепа! — доложили из первого отсека.

— Стоп правый электродвигатель! — передали мое приказание в шестой отсек.

Слышим слабое шуршание по правому борту, оно переходит к корме и пропадает. Проходит еще три минуты, за кормой тихо. Все вздохнули с облегчением. Минреп не зацепился за ограждение кормовых рулей.

Даем снова ход правым электродвигателем. Мы форсировали минное поле. Всплыли под перископ, по носу виден высокий берег и вход в Балаклавскую бухту. Увидел родные берега, которые покинули ровно год назад.

Повернули влево в сторону Херсонесского маяка. Рулюк каждый час определял наше место по береговым знакам.

Вскоре заметили гидросамолет, летевший со стороны Херсонесского маяка. Через три часа заметили другой.

Стало ясно: немцы ведут регулярную разведку вдоль берега.

С наступлением темноты всплыли против Херсонесского маяка, проложили курс на внешний рейд Севастополя. Идем в позиционном положении, производим зарядку батареи.

Я стоял на мостике и вспоминал, как ровно год назад наша М-35 уходила из Южной бухты под перископом, опасаясь идти в надводном положении из-за обстрела немецкой артиллерией с Северной стороны.

С «малюткой» я пробыл в осажденном Севастополе пять месяцев. Отсюда мы совершили шесть боевых походов на разведку портов Одессы и Ялты и на разведку побережья и аэродромов в Саки и Евпатории. [61]

По нашим донесениям, морские летчики в апреле — мае 1942 года уничтожили 25 немецких самолетов на аэродроме Саки.

Наступила полночь 21 мая, мы находимся в 5 милях к северу от Херсонесского маяка. Внимательно присматриваемся к внешнему рейду Севастополя. Было темно, кажется, нет никаких признаков жизни.

В шесть часов утра скрытно приблизились под водой в район Херсонесского маяка и Камышовой бухты, до берега было 4 мили.

С этой точки хорошо был виден город и внешний рейд.

Ранним майским утром воздух был прозрачен, видимость отличная.

Хорошо видим разрушенные здания, город казался вымершим, словно после сильного землетрясения.

Разрешил посмотреть в перископ всем членам экипажа.

Глядя на развалины родного Севастополя, у многих появились на глазах слезы, мы поклялись отомстить врагу за его злодеяния.

Все светлое время находились на видимости выхода из Северной бухты. На вторые сутки маневрировали ближе к Лукульскому створу.

Наступили третьи сутки нашего пребывания под Севастополем. Убедившись в отсутствии корабельного дозора, решил держаться ближе к выходу по Инкерманскому створу.

Днем мы совершили восемь двухчасовых галсов, непрерывно наблюдая за внешним рейдом и подходом со стороны Евпатории.

На четвертые сутки в 9 часов 18 минут старший лейтенант Анатолий Рулюк обнаружил на Лукульском створе мачты и трубу.

— Прошу командира в центральный пост! — передал он в третий отсек, где я отдыхал в каюте.

Подбегаю к перископу, вижу мачты эскадренного миноносца, за ним мачты и труба транспорта, над ними самолет.

Объявлена боевая готовность. Все команды по отсекам передаются голосом.

— Лево на борт! Дать ход пять узлов!

Снова прильнул к перископу. Теперь ясно виден порядок конвоя: впереди транспорта идет эскадренный миноносец на расстоянии 8 кабельтовых, замыкает строй второй миноносец на расстоянии 6 кабельтовых, с правого борта транспорта идут два катера-охотника на носовых и кормовых углах на расстоянии 5 кабельтовых, над конвоем летают два гидросамолета.

Сближаемся с конвоем полным ходом, при подъеме перископа снижаем ход до 3 узлов. На море, к нашему счастью, появились барашки, они помогают нам более скрытно вести наблюдение за конвоем, особенно скрывают нас от самолетов. Осторожно пользуясь перископом, за несколько секунд успеваю осмотреть сначала все небо вокруг, затем конвой. [62]

По расчетам, которые помогают мне вести штурман Рулюк и помощник Николай Сердюк, мы не сможем сблизиться с транспортом ближе 10 кабельтовых.

— Торпедные аппараты, товсь! — передают телеграфом мою команду в первый отсек.

— Пли!

Торпедисты Петр Кулик, Василий Рябчиков и Григорий Качурин производят залп четырьмя торпедами с расстояния до цели 12 кабельтовых.

Увидев след первой торпеды, опустил перископ, так как. лодка начала всплывать. Инженер-механик Михаил Поспелов и старшина трюмных Виктор Попов начали быстро принимать забортную воду в цистерны, чтобы предотвратить выплывание на поверхность. Лодка все же успела всплыть на глубину 5,5 метра на несколько секунд, а затем начала погружаться.

Когда вышла четвертая торпеда, скомандовал:

— Лево на борт! Погружаться на глубину сорок пять метров!

Через несколько секунд после моих команд услышали взрыв первой торпеды, наша лодка находилась на глубине 10 метров.

Через пятьдесят секунд слышим мощный продолжительный взрыв с правого борта, лодка находится на циркуляции, глубина 14 метров. От этого взрыва в отсеках посыпалась пробка с облицовки корпуса. Через минуту услышали еще взрыв торпеды.

Из четырех выпущенных торпед три достигли цели — это хороший результат. Возможно, одна торпеда попала в концевой миноносец, в момент залпа его нос створился с кормой транспорта.

Торпеды имели установку глубины хода: первая 2 метра, вторая 1 метр, третья и четвертая по полметра.

Торпеды с малым ходом, очевидно, были обнаружены самолетом, который заметил место выпуска торпед и, возможно, тумбы перископа нашей подвсплывавшей лодки.

Самолет сбросил на нас 5 глубинных бомб в тот момент, когда мы успели погрузиться на глубину 45 метров. Бомбы рвались выше лодки, не причинив нам вреда. Часть осколков бомб упали на палубу надстройки лодки, я услышал их стук на корпусе.

Поднялся в боевую рубку, открыл стальную крышку иллюминатора, выходящего на нас. Вижу носовую стойку антенны. Хорошо просматривается палуба и надстройка с пушкой, так как вода очень прозрачная. Осколков на палубе не обнаружил. Закрыл снова крышку иллюминатора. Решил подняться к верхнему люку. Прикладываю ухо к ручке закрывания люка, прослушиваю шумы за бортом. Шумов кораблей противолодочной обороны противника не слышу. К такому способу наблюдения за шумами вынужден был прибегнуть из-за неисправности нашей акустической аппаратуры. [63]

Корабли противника, по-видимому, нас не преследовали. Возможно, они были заняты спасением людей с затонувших судов.

Через час после залпа всплыли на перископную глубину, осмотрели горизонт. В районе атаки транспорта видимость плохая, кораблей конвоя не обнаружил.

Вскоре заметили гидросамолет, летевший по Лукульскому створу в сторону Евпатории.

В 12 часов 23 минуты погрузились на глубину 70 метров, начали форсировать минное заграждение со скоростью 2 узла.

Через пять часов закончили форсирование заграждения, касаний минрепов не было.

Целые сутки потратили на переход к мысу Сарыч.

После полуночи 25 мая получили радиограмму командира бригады подводных лодок Крестовского в адрес всех подводных лодок, находящихся в море: «Подводная лодка Щ-215 потопила на внешнем рейде Севастополя танкер противника водоизмещением 5000 тонн».

Для экипажа это было радостное известие.

Очевидно, после попадания торпеды в танкер на нем произошел взрыв бензина, мощная взрывная волна достигла правого борта нашей лодки и сильно тряхнуло нас.

Следующие сутки маневрировали в 5 милях от берега.

К концу суток старшина радистов Николай Дудник принял радиограмму комбрига Крестовского в адрес всех подводных лодок, действовавших в море: «Рады отважным действиям и боевым успехам экипажей подводных лодок Щ-215 Грешилова, Л-4 Полякова».

Текст этой радиограммы был передан по отсекам, все мы были обрадованы такому сообщению.

В 8 часов обнаружили три малые самоходные баржи и шхуну, идущие из Ялты в сторону Севастополя, От атаки их отказался из,-за малых размеров. Перед заходом солнца пролетел гидросамолет вдоль берега на запад. Когда всплыли в позиционное положение, заметили у мыса Сарыч белую и зеленую ракеты, выпущенные с поста, со стороны моря была дана белая ракета. Пост ответил двумя белыми ракетами. Считаю, что идут корабли на восток, решил следовать за ними. Мы слышали шумы их винтов через корпус лодки невооруженным ухом.

В 16 часов 31 минуту заметили силуэты малых кораблей; около мыса Сарыч. Объявил боевую готовность. Начали маневрирование для выхода в торпедную атаку по баржам.

Шли две самоходные баржи и буксир с баржой. Мы сближались с буксиром полным ходом, около 8 узлов.

Выходим на дистанцию залпа 4 кабельтовых. Перед залпом наблюдаю самоходную баржу слева от нас, опустил перископ, баржа должна пересечь наш курс. Из-за нее мы пропустили момент залпа. Поворачиваем вправо на курс 20 градусов, чтобы [64] атаковать пропущенную баржу с углом встречи торпеды с целью 110 градусов.

Слышим шум самоходной баржи за кормой, с правого борта.

Поднимаю перископ, цель подходит к вертикальной нити перископа, установленного на угол упреждения.

— Пли!

Произвели выстрел одной торпедой с углублением хода полметра.

Смотрю в сторону атакованной баржи, жду взрыва торпеды, но его не последовало. Самоходная баржа, прошедшая возле нас, продолжает идти переменными курсами на восток.

Через четыре минуты после залпа торпеда взорвалась о берег, мы слышали слабый взрыв.

Промахнулись потому, что считали скорость буксира 8 узлов, а нужно было считать 6 узлов, торпеда прошла впереди буксира.

С наступлением сумерек всплыли в надводное положение.

Истек срок нашего пребывания на позиции.

Пущены оба дизеля, мы легли на курс, ведущий нас к кавказским берегам.

Двое суток днем шли в подводном положении, опасаясь самолетов противника.

На третьи сутки 1 июня в 8 часов ошвартовались к подводной лодке Щ-209 у плавбазы «Волга».

Поднявшись на борт плавбазы, доложил комдиву Роману Романовичу Гузе о потоплении транспорта. Он поздравил меня с первой победой на «щуке» и крепко пожал руку.

Вечером комдив устроил в честь нашего возвращения с победой товарищеский ужин.

Тридцать тысяч тонн

27 марта 1944 года торпедисты Петр Кулик, Василий Рябчиков и Григорий Качурин отправили на дно транспорт, перехваченный нами на пути из Севастополя. То была моя последняя боевая операция на коммуникациях противника в годы Великой Отечественной войны.

В тот же день округлился счет, начатый нами после первой победы. За 427 суток, проведенных в открытом море и у берегов противника, нам удалось вывести из строя девять вражеских судов общим водоизмещением 30 тысяч тонн.

Последний боевой поход наиболее интересен с точки зрения возросшего воинского мастерства экипажа.

Мы пришли на позицию рано утром и сразу же погрузились, так как видимость была отличная, солнце, казалось, стояло неподвижно в прозрачно-синем небе, и вражеские самолеты могли нас обнаружить на большой дистанции. Район нашей позиции [65] находился на самой оживленной коммуникации противника, который весною сорок четвертого года чувствовал себя неуютно в осажденном Севастополе. Все снабжение немецко-фашистских войск, запертых нами в Крыму, происходило морскими путями, и нам в те дни хватало работы.

Вскоре после погружения наш акустик Кустов доложил мне из своего крошечного отсека:

— Слышу шум винтов в восточном направлении.

Пользуясь данными акустических приборов, мы стали сближаться с кораблем противника. До этого случая мы уже не раз убеждались, что акустика для подводника является сильным, и точным оружием. Но обычно акустик только сигнализировал нам о появлении вражеского корабля, предупреждал о необходимости повременить с подъемом перископа или, наоборот, поторопиться с подготовкой к атаке.

Теперь акустик вел нас в бой. Мы сближались с невидимым кораблем, следуя указаниям акустических приборов. Лодка шла навстречу врагу, не видя, но слыша его.

Время от времени я спрашивал Кустова:

— Шум возрастает?

— Так точно. Приближается...

Постепенно дистанция, отделяющая «уши» нашей лодки от источника шума, сокращалась.

Пора было уже не только прислушиваться к шуму винтов, но и взглянуть на пойманный акустиком корабль. Я всплыл на перископную глубину. Подняв на несколько секунд перископ, успел заметить конвой в составе двух миноносцев и большой транспорт, следовавший за ними. Опуская перископ, я увидел над вражеским караваном прикрытие с воздуха — два гидросамолета, круживших на высоте около 200 метров.

Кустов вывел нас точно к вражескому каравану, будто не спускал с него все время глаз.

Пришла минута самой ответственной проверки для нашего акустика. Он должен был точно определить, разошлись ли мы с миноносцем, остался ли он у нас за кормой и можно ли поднять перископ.

Находясь на боевом курсе для атаки транспорта, мы должны пересечь курс миноносца, охранявшего транспорт с его правого борта и шедшего впереди транспорта. Идем на глубине 20 метров, чтобы не столкнуться с ним.

— Миноносец справа за кормой! — прозвучал чуть хрипловатый спокойный голос Кустова, когда мы были на двадцатиметровой глубине, пересекая курс миноносца.

Я поднял перископ и увидел транспорт. Он шел, ничего не подозревая. Миноносец охранения находился от нас в 8 кабельтовых, шел с правого борта транспорта.

Еще секунда — и четыре торпеды устремились к транспорту. [66]

Сильный взрыв. За ним — второй. И спустя полминуты еще один, глухой мощный взрыв, похожий на взрыв котла транспорта.

После выпуска первой торпеды, увидя ее пенящийся след, сразу же опустил перископ, боясь быть обнаруженным летающими гидросамолетами.

После залпа всеми торпедами лодка начала подвсплывать — не сработала четко система беспузырной стрельбы.

Инженер-механик и главный старшина трюмных Виктор Попов начали принимать в лодку забортную воду и предотвратили выброс лодки на поверхность. Вскоре мы начали погружаться на глубину 50 метров.

Следовало ожидать, что гидросамолеты и миноносцы будут торчать здесь долго. Надо было запастись терпением.

Больше часа мы продержались на большой глубине, слушая возню, затеянную над нашей головой разозленными конвоирами. Они ходили взад и вперед, стараясь напасть на наш след, сбрасывая глубинные бомбы. Было сброшено 11 глубинных бомб, не причинивших нам вреда.

Через час сорок пять минут с момента залпа всплыли на перископную глубину, на горизонте ничего не обнаружили. А через два часа всплыли в позиционное положение, передали радиограмму об атаке транспорта противника.

Срок пребывания на позиции пришел к концу. Мы взяли курс на свою базу.

Это был мой последний поход на борту подводной лодки Щ-215.

Через два месяца я поднял на ней гвардейский Флаг. [67]

Дальше