Чапаевцы

Утром девятого июня, на третьи сутки штурма, противник снова провел пятичасовую артиллерийскую подготовку и бомбежку.

Против нас и наших соседей были брошены в бой части 50-й и 132-й пехотных дивизий, накануне пополненные живой силой и техникой. (Теперь уже, известно, что за время июньских боев эти дивизии комплектовались трижды, а подкрепление поступало под Севастополь даже из 17-й гитлеровской армии, которая вела наступление в Донбассе.) Пехоту сопровождала лавина танков.

Фашистскому командованию, очевидно, казалось, что еще одно усилие — и фронт будет прорван, путь к Северной бухте открыт. Но враг переоценил свои возможности.

За танками, — докладывал мне майор Чередниченко, — движутся конница и пехота. Пехота раздета до пояса. Похоже, психическая атака. Нужен артиллерийский огонь. Немцев так много, что трудно определить их число.

Сейчас откроем огонь, — ответил я командиру полка и тут же дал команду начальнику артиллерии.

Полковник Гроссман, посасывая дымящуюся трубку, со свойственным ему спокойствием подошел к стоявшей в блиндаже рации и, надев наушники, взял микрофон.

— Внимание! Я — двадцать второй! Я — двадцать второй!

Через минуту щелкнул переключатель и Гроссман четким командным голосом произнес:

— Я — двадцать второй! Слушайте все. Квадрат шестнадцать. Лев!

Условный сигнал «Лев» означал приказ всем открыть огонь по заранее пристрелянному рубежу.

Буквально через минуту раздался грохот артиллерийской канонады. Артиллеристов сектора поддерживали батареи береговой обороны и армейская группа. [250]

Минуту спустя запищал зуммер полевого телефона. Я взял трубку.

— Вы не можете себе представить, товарищ генерал, что здесь творится, — докладывал Чередниченко. — Впереди сплошная темень. Там, где только что двигался враг, все смешалось с землей. Думаю, что от немцев ничего не осталось.

Четверть часа продолжался артиллерийский обстрел.

Когда горизонт очистился от гари и дыма, на том месте, где наступал враг, догорали вражеские танки, валялись трупы.

Только к часу дня фашистам удалось привести в порядок остатки своих подразделений, ввести свежие резервы и возобновить наступление.

За несколько часов, были отбиты четыре атаки, но к концу дня противник все же оттеснил наши части северо-западнее кордона Мекензия № 1.

Каждый метр земли был ареной кровавых схваток. Гитлеровцы понесли большие потери в живой силе, потеряли много техники, танков. Наступление было при остановлено. Но отбросить врага на прежние рубежи не удалось. Сотни вражеских самолетов подавляли всякую попытку наших войск перейти в контратаку.

10 июня бои развернулись с еще большим напряжением.

Пополнив и усилив свою ударную группировку, противник все же овладел станцией Мекензиевы Горы и кордоном Мекензия № 1.

Решаю перебросить туда батальон 3-го морского полка и роту разинцев.

Но сколько времени займет этот маневр? Начальник штаба считает, что часа два. Продержатся ли это время остатки 287-го полка?

Майор Чередниченко докладывает по телефону:

— В батальоне Гавриша осталось пятьдесят чело век вместе с ранеными, которые отказались покинуть поле боя и еще могут драться. Перед батальоном — до полка немецкой пехоты. Немцы, правда, стали осторожнее. В полный рост в атаку уже не идут. Ползут по кустарнику. Мы бьем их и будем держаться до последнего. Но их в десять раз больше. Авиация и артиллерия не дают поднять головы. [251]

— Направляю к вам роту автоматчиков! — кричу в трубку. — Она уже в Мартыновской балке. Надо продержаться час! Продержитесь?

— Так точно! — доносится голос Чередниченко, Понимая, что каждая минута может стать роковой, решаю сам сходить к разницам.

Пришел в роту, когда она была готова к выходу. Бойцов инструктировал комиссар полка Мальцев.

— Вы идете на выполнение сложной боевой задачи, — говорил он. — Надо остановить врага, теснящего бойцов 287-го, и Вместе с ними продержаться до завтрашнего утра. Уверен, что это вам по плечу.

Комсомолец Александр Бабак коротко и взволнованно произнес:

— Клянусь памятью своих боевых товарищей, погибших на Мекензиевых горах, что буду бить врага до последнего патрона, не щадя самой жизни.

Высказывания и реплики других бойцов тоже были проникнуты ненавистью к врагу, готовностью ценой своей жизни отстоять родной Севастополь.

Вытянувшись в цепочку, рота двинулась к кордону Мекензия № 1, откуда доносился несмолкающий грохот.

Автоматчики вовремя вошли в полосу разрыва между третьим и четвертым сектором. Сосредоточиваясь в лощине, фашисты намеревались зайти в тыл 287-го стрелкового полка. Теперь положение, хотя и ненадолго, выправилось.

Через час разведка донесла, что в районе станции Мекензиевы Горы враг сосредоточил крупные силы пехоты и танков. В нескольких местах появилась вражеская разведка. Завязалась перестрелка. Захваченные пленные заявили, что к полудню начнется атака.

Действительно, к указанному времени на участке стоял сплошной грохот от разрывающихся мин, снарядов и бомб. Дым застлал горизонт. На высоту взобрались вражеские танки, но из-за артиллерийского огня рокота их моторов не было слышно.

Танки рассредоточились по всей высоте от дороги к Камышловскому оврагу до поворота шоссе. За ними — пехота.

Дым постепенно рассеялся, и видимость стала лучше. Горячее солнце обжигает лицо. Губы пересохли. Мучает жажда. [252]

Прорвавшись к линии нашей обороны, танки пытаются расстреливать бойцов, укрывшихся в воронках. Со стороны Мартыновской балки ведут огонь по танкам орудия 69-го полка майора Курганова.

Загорелись два танка. Артогонь усиливается. Остановился еще один танк. Вот заполыхал четвертый.

К воронке, в которой укрылся боец комсомолец Бабак, один из танков подошел вплотную. Снизив скорость и переваливаясь с бока на бок, он вползает в воронку. Бабак в прошлом танкист, ему хорошо знаком этот маневр. Он поднимается во весь рост и бросает под танк гранату. Гусеница слетает с направляющих. На жалюзи летит бутылка с зажигательной смесью. Огонь охватывает стальную громадину.

Пехота врага рвется вперед. Она уже рассыпалась по высоте. Фашисты теснят чапаевцев. Политрук роты автоматчиков Петр Буров поднимает бойцов в контратаку. Что-то крича, бросается вперед комсорг сержант Сирюченко. Слов его не слышно. Видны только широко раскрытый рот и поднятые вверх руки: в одной автомат, в другой граната. Сквозь выгоревшую гимнастерку просачивается кровавое пятно. Оно-то и стало своеобразным призывом. Рота поднялась во весь рост и бросилась навстречу фашистам. И вот лицом к лицу сошлись две силы. Стрельба, крики, разрывы гранат… Сирюченко с бойцами ворвались в цепь наступающего врага.

Хотя фашистов было значительно больше, решительность, с какой действовали чапаевцы, повергла врагов в ужас. Они попятились назад. Часть немцев залегла в кювете. Отсюда они начали вести заградительный огонь. Пришлось и автоматчикам занять оборону. Обстановка осложнилась. Видя это, Сирюченко увлекает бойцов к шоссе.

Пробежав метров двадцать, сержант, сраженный вражеской пулей, упал.

— За смерть командира! — бросает клич комсомолец Бабак и ведет чапаевцев вперед на врага. За ним поднимаются и те, кто не решался на это в первые минуты боя.

Теперь уже ничто не могло остановить бойцов. Их вела месть за смерть боевого товарища. Они уничтожили гитлеровцев. Уничтожили всех до единого.

После двух чапаевских ударов фашисты в этот [253] день так и не предприняли больше наступления на этом участке.

На Мекензиевых же горах обстановка оставалась угрожающей. Создавалась возможность прорыва фашистов к Северной бухте.

Зазвонил телефон. Беру трубку. Командарм Петров сообщает, что принято решение нанести удар по вражеским частям, вклинившимся в нашу оборону, с двух сторон — из третьего и четвертого секторов. От тридцатой береговой батареи навстречу нам пойдет ударная группа из подразделений полковника Е. И. Жидилова, — часть бригады, которая перебрасывается на Северную сторону из второго сектора. В другую ударную группу войдут из Чапаевской дивизии 1-й батальон Разинского полка и 1-й батальон Пугачевского полка, 7 танков, рота бронебойщиков 54-го стрелкового полка, некоторые другие подразделения. Контратака назначается на одиннадцатое июня.

Ночь проходит в подготовке к контрудару. В 8 утра он начинается.

Два с половиной часа идет бой. Группе, которая наступает с нашей стороны — ее возглавляет командир Разинского полка подполковник Матусевич, — удается продвинуться примерно на полтора километра. Противник ставит сплошную завесу огня. Танкисты прорываются сквозь нее, но пехота не может следовать за ними, и танки возвращаются. Предпринимается еще несколько атак, однако безуспешно. Для выполнения задачи не хватает ни сил, ни огневых средств.

В 12 дня в атаку поднялись фашисты. Пехоту поддерживают 50 танков. В воздухе — сотни самолетов. Они бросают бомбы не только на отдельные окопы, но и на каждого замеченного бойца. Ни на минуту не ослабевает артиллерийский и минометный огонь.

Большинство бойцов не имело никаких укрытий, поэтому появление такой массы танков и самолетов было особенно опасно. Бронебойщики роты противотанковых ружей первого батальона Разинского полка, которым командовал старший лейтенант Василий Лаврищев, залегли в цепи бойцов. Никто из них раньше не стрелял из этого длинного, неуклюжего ружья, поэтому и бойцы, и командир чувствуют себя не совсем уверенно. Предстоящий бой — для них экзамен. [254]

Когда до вражеских танков оставалось около четырехсот метров, открыли огонь артиллеристы полковой батареи. С первых залпов они подбили три танка. Вслед за ними в бой вступили бронебойщики. Два танка, идущих в центре, на мгновение остановили снова рванулись вперед, но через несколько метров замерли. Из одного вырвались клубы черного дыма. В следующее мгновение он взорвался.

Многие сразу не поняли, отчего это произошло. Но через минуту по цепи радостно разнеслось: «Бронебойщики!»

Загорелся второй танк. Бойцы ликовали. Бронебойщики стали героями сражения. После, часового боя на поле осталось 26 обгоревший танков, уничтоженных артиллеристами, бронебойщиками и стрелками. В воздухе стоит горький запах гари. То на одном, то на другом участке чапаевцы предпринимают контратаки.

Рядовой Сысков хотя и ранен, но не может не пойти со всеми в штыковую. Вот только ему мешает пулемет. Он оставляет его второму номеру, а сам вырывается вперед. За ним смело идут бойцы.

Приближаются пять вражеских танков. Бронебойщики открывают огонь. Две машины загораются. Навстречу трем другим поднимаются Сысков и еще несколько бойцов.

Один из танков, не снижая скорости, двигается на Сыскова. Из дульного среза пулемета сверкают языки пламени. В грохоте боя выстрелов не слышно. Между бойцом и стальной громадой не более пятнадцати метров. Фашист увеличивает скорость. Сысков прыгает в сторону и швыряет под гусеницу связку гранат. Взревев моторами, танк завертелся на одной гусенице. Подбежавший боец кидает бутылку с зажигательной смесью. Черная пелена дыма обволакивает машину, раздается оглушительный взрыв.

В цепи контратакующих разинцев появляется ко миссар Мальцев, с трудом пробравшийся сюда, поздравляет Сыскова.

Попытка контрнаступления, предпринятая 11 июня, не была напрасной. Враг понес чувствительные потери.

После перегруппировки своих сил гитлеровца 14 июня возобновили атаки в направлении Северной [255] бухты. В полосе же частей Чапаевской дивизии не предпринималось атак в течение двух суток.

16 июня над передним краем Чапаевской дивизии появились семь самолетов врага. У одной из счетверенных зенитных пулеметных установок стоял Николай Ямщиков, который сменил своего отца, ветерана дивизии, воевавшего еще под командованием Чапаева. Несколько дней назад старший Ямщиков пал смертью храбрых во время отражения авиационного налета. Николай спокойно, как учил отец, взялся за рукоятку, наметил стервятника и, когда тот пошел в пике, нажал на гашетку. Последовала очередь зажигательных пуль. Самолет не успел сбросить бомбы. Он врезался в землю и взорвался на собственном грузе.

Утром следующего дня уже девять, фашистских самолетов прилетели бомбить вторую линию обороны. Так же, как и накануне, Николай выбрал ведущего, дал по нему две очереди, и стервятник взорвался в воздухе. Защищая Севастополь, сын мстил за отца.

За десять дней июньского штурма враг так и не сумел прорвать оборону во всю глубину даже на направлении, главного удара. Защитники Севастополя стояли насмерть у стен города-героя.

Во время короткой передышки в Разинском полку проходили совещания коммунистов и комсомольские собрания. Я присутствовал на некоторых из них.

В первом батальоне, который теперь по численности стал не больше роты, осталось 24 комсомольца. Из комсоргов рот — один Сысков.

Комсомольцы собрались в Мартыновском овраге. Людей трудно узнать. Осунувшиеся, похудевшие, с красными от бессонницы глазами. Обветренные, потрескавшиеся губы. У многих вместо пилоток почерневшие бинты. Кое у кого перебинтованы руки, кто ранен в ногу. Но все в боевом строю.

Вперед выходит Сысков и от имени воинов-комсомольцев произносит торжественную клятву:

— В самые суровые дни героической обороны Севастополя мы, комсомольцы Разинского полка прославленной Чапаевской дивизии, клянемся любимой Родине, своему народу и вам, наши боевые друзья, сложившие головы на бастионах города, что и впредь будем беспощадно уничтожать фашистских мерзавцев. Здесь, у стен Севастополя, мы будем стоять насмерть и [256] до конца выполним свои воинский долг перед матерью-Родиной.

Мы знаем, что здесь нам суждено погибнуть, но смерть не пугает нас. Мы умираем честно в неравном: бою с озверелым врагом. Смерть или победа!

Клянемся тебе, Родина! — подхватывает комсомолец Бабак.

Клянемся! — торжественно звучат голоса бойцов. Сжимая в руках оружие, они поднимают его вверх.

17 июня после перегруппировки сил и ввода в действие резервов, фашисты начинают теснить обороняющихся все ближе к городу, наступая по всему фронту. Соотношение сил, и без того неблагоприятное для нас, продолжает изменяться в пользу противника.

В полках дивизии к тому времени осталось по 600–700 человек. В цепи рядом с бойцами — командиры. Сплошной линии обороны почти не существует. Мы уже не в состоянии надолго остановить врага. Можем лишь наносить удары, сдерживать, замедлять его продвижение. Да и это дается все трудней. Удерживаются наиболее опасные направления. Бои идут днем и ночью. Особенно изнурительно действует вражеская авиация. Все светлое время суток самолеты врага кружат над головами. Им стало теперь привольно: наших самолетов нет — негде базироваться. Из-за отсутствия снарядов не может вести огонь и зенитная артиллерия.

Нет у нас танков. Батальон Т-26, что находился моем распоряжении, составлял более половины танковых сил всей Приморской армии. Для каждого танк мы подготовили по три экипажа, чтобы машины мой ли продолжать воевать, когда выходят из строя люди. Но в последних боях наши танки были разбиты.

На подступах к городу содрогается и горит земля. Обильно льется кровь. Но каждая атака рождает героев. Их подвиги повторяют другие. И кажется, нет предела мужеству и стойкости советских воинов.

На участке чапаевцев фашисты возобновили наступление в районе кордона Мекензия № 1 и из района станции Мекензиевы Горы на высоту 60, продолжи бомбить старые рубежи третьего сектора.

С каждой атакой людей становится все меньше и меньше. Плотность огня резко снизилась. А враг [257] нажимает все сильней. 16 июня, исходя из сложившейся обстановки, генерал И. Е. Петров и вице-адмирал Ф. С. Октябрьский принимают решение: уплотнить линию обороны за счет ее сокращения.

Мне было предложено отвести остатки частей сектора на рубеж Инкерманских высот, создав линию обороны вдоль южного склона Мартыновского оврага. Я не мог согласиться с таким решением. Оно ставило под угрозу окружения и уничтожения части четвертого сектора и ускоряло выход врага к устью Мартыновского оврага.

— Оставаясь на старом рубеже, — доказывал я, — мы сковываем группировки врага, которые наносят удары по третьему и четвертому секторам. Отойти на рубеж за Мартыновский овраг можно в любое время, для этого есть хода сообщения. Нет у меня и уверенности в том, что можно надолго закрепиться на новом рубеже. Там нет подготовленной линии обороны. Кроме того, отход может отрицательно сказаться на моральном состоянии чапаевцев.

После детального анализа обстановки с моими доводами согласились, и чапаевцы до 24 июня держались на старых позициях, севернее Мартыновского оврага.

Конечно, наше положение от этого не улучшилось. Оно продолжало оставаться таким же тяжелым. Особые трудности возникли с обеспечением подразделений боеприпасами и питьевой водой. От жажды люди страдали больше, чем от недостатка пищи.

Но боевой дух чапаевцев и моряков оставался таким же высоким. Ни одна атака врага не имела успеха, хотя фашистов было в пять — шесть раз больше, чем чапаевцев.

Два дня и две ночи группа сержанта Войтенко, находясь в окружении, вела бои на Северной стороне. После того как остаткам 95-й дивизии пришлось покинуть северные укрепления, Войтенко вывел своих бойцов к Цыганской балке.

Чапаевцы оседлали лощину, по которой фашисты рвались к Инкерману. В группе отважных были пулеметчик Филатов, отличившийся в ноябрьских и декабрьских боях, автоматчик Бабак, стрелок Яровенко, пулеметчик и бронебойщик Решетников и другие.

Среди каменных нагромождений, вдоль которых [258] залегли бойцы, раскинулась обширная лощина. Извиваясь, по ней тянулась дорога.

Светало. Фашисты готовились к атаке. Из-за поворота показалась колонна солдат. У чапаевцев не было ни орудий, ни минометов. Задержать продвижение врага нечем. Солдаты, разворачиваясь в цепочку, скрылись в зелени кустарников. В воздух взвилась зеленая ракета. Минуту спустя появился фашистский танк, за ним второй, третий.

Войтенко на ощупь вставил взрыватели в противотанковые гранаты. Решетников тоже подготовился к встрече с врагом. Сошки ручного пулемета убраны. Диск на месте. К плечу прижат приклад противотанкового ружья, подобранного на поле боя. С помощью товарищей он носит его от рубежа к рубежу. Бойцы охотно помогают ему. Они познали силу этого нового в то время оружия и поверили в него.

Вот ружье вздрогнуло. Приклад толкнул в плечо. Грянул выстрел. По лощине пронеслось перекатное эхо. Решетников торопливо перезаряжает ружье. Еще выстрел. За ним — третий.

Вражеский танк остановился. Открывается люк. Фашист уже вытащил ногу и поднялся на локтях для прыжка, когда лощину огласил сильный взрыв. Из танка повалил черный дым.

Выстрелов больше не слышно, видимо, они прозвучали одновременно со взрывом. Но остановился и второй танк. Из него торопливо выпрыгивает фашист.

— Точно бьет! — восхищенно кричит Войтенко. Третий танк развернулся и, прежде чем Решетников успел сделать очередной выстрел, скрылся в дыму горевших машин.

Бронебойщик радостно возбужден. Он поспешно хватает пулемет и устанавливает его на сошки.

У догорающих танков появляются фашисты. Они открывают огонь, и над головой проносится свинцовый ливень. На огонь врага чапаевцы отвечают молчанием. У них так повелось: подпустить поближе и тогда бить наверняка. Тем более, что патроны на исходе, а рассчитывать на их привоз не приходится.

Та-та-та!.. — раздается короткая очередь станкового пулемета. Это Филатов ведет перестрелку. Такая уж привычка: перед боем проверить работу пулемета. [259]

Снова все затихает.

Перебегая от укрытия к укрытию, враги приближаются. Они уже в ста метрах. С нашей стороны одновременно раздаются пулеметные и автоматные очереди. Цепь наступающих редеет. Огонь усиливается, прижимая фашистов к земле.

Враг предпринимает артиллерийско-минометный налет. Ранен сержант Войтенко. Оказав ему помощь, бойцы спешат занять свои места. Сейчас снова появятся фашисты.

Вот метрах в сорока поднимается группа наступающих. Орут. Стреляют. Чапаевцы встречают их огнем и вынуждают залечь. Но вражеский огонь не ослабевает, фашисты снова ползут вперед. В дело пошли гранаты. Раздаются автоматные и пулеметные очереди. Враг не выдерживает и начинает отступать.

Гранаты на исходе. Двое смельчаков — Бабак и Яровенко отваживаются на вылазку. Укрываясь за трупами фашистов, они ползут по лощине, отстегивают гранаты и баклажки, подбирают автоматы убитых гитлеровцев.

Через несколько минут бойцы вернулись. Их трофеи — десятка два гранат, шесть автоматов с запасными магазинами, немного продуктов и две баклажки воды.

За камнями обнаружили тридцать два фашистских трупа, — доложил Яровенко.

Эх, камни, камни, — вздохнул Филатов. — Если бы вы смогли рассказать людям, как дрались здесь комсомольцы из Чапаевской. Люди поблагодарили бы и их и вас. Быть может, и в музей поместили…

Все не войдут, — в тон пулеметчику ответил сержант, — Здесь, на Мекензиевых, да и по всей линии севастопольской, обороны каждый камень, каждый окоп — целая поэма, каждый боец — герой. Но всех в историю не впишешь. Все же я верю: слова «защитник Севастополя» будут произносить с гордостью.

До четырех часов дня штурмовали фашисты небольшую группу чапаевцев. Невредимыми остались двое, но никто из раненых не покинул своего рубежа.

Во время пятой атаки в третий раз был ранен сержант Войтенко. Силы оставили его. Он часто терял сознание. Но даже в таком состоянии запретил отрывать людей для эвакуации его в тыл. [260]

Наконец враг бросил против горстки чапаевцев двенадцать «юнкерсов» — и камни превратились в пыль.

Но когда фашисты поднялись в атаку, их встретили огнем оставшиеся в живых стрелок Яровенко и пулеметчик Филатов.

Несколько чапаевцев уничтожили семьдесят пять фашистов.

…Восемнадцатый день длится штурм. В среднем за сутки немцы продвигались на главном направлении на сто пятьдесят метров. Быть может, эта цифра говорит о стойкости севастопольцев больше, чем многое другое.

Командующий Севастопольским оборонительным районом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский принял решение отвести части второго и третьего секторов ближе к городу. Решение было своевременным. Опоздай на сутки — и пути отхода были бы отрезаны.

Для частей Чапаевской дивизии сложилась опасная обстановка. Противник предпринял попытку окружить и уничтожить нас. Сорвали замысел врага части второго сектора своим сопротивлением на рубеже Федюхиных высот. Фашисты вынуждены были перейти к планомерному наступлению с фронта.

Во второй половине дня 25 июня две пехотные дивизии при поддержке танков, после продолжительного артобстрела и бомбежки, стали продвигаться вперед по южному склону Мартыновского оврага к Инкерманским высотам. Одновременно враг наступал в направлении Новых Шулей и Сахарной головки.

Тяжелые, кровопролитные бои шли всю ночь и день 26 июня. Врагу удалось потеснить только наше боевое охранение, закрепившееся на южных склонах Мартыновского оврага. В этих боях была разгромлена 132-я пехотная дивизия немцев, остатки которой, по показаниям пленных, были выведены в Камышлы для переформирования.

Перегруппировав свои силы, противник снова предпринял наступление в направлении высоты 113,7, примерно в километре от устья Мартыновского оврага, в верховьях которого занимал оборону 3-й полк морской пехоты (по численности штыков он был тогда немногим больше батальона).

С командиром полка С. Р. Гусаровым слежу за [261] ходом событий с его наблюдательного пункта. Против остатков первого батальона, насчитывающего около ста сорока человек, накапливается более батальона вражеской пехоты, которая начинает движение между двумя отрогами Мартыновского оврага.

Мелькая между кустарниками, немцы быстро пересекают открытое место и скрываются в лощине. Ведут огонь вражеская артиллерия и минометы, строчат пулеметы, в воздухе носятся десятки самолетов.

— В доброе время эту фашистскую нечисть можно было уже уничтожить, а сейчас приходится ждать, пока все они сосредоточатся в лощине, — с горечью в голосе говорит полковник Гусаров. — Мин осталось не больше двух сотен.

Сочувственно смотрю на командира. Да, ни мин, ни снарядов на складах больше нет. Все, что было, отдано на передний край.

Такая же картина и с гранатами, — тяжело вздыхая, добавляет Гусарев. — Хорошо, что хоть патроны есть.

Кормили сегодня людей? — спрашиваю я.

Сухари и сало. Селедку давать запретил. Замучает жажда. Горячей пищи приготовить нельзя. Крупа есть, варить не на чем. Не осталось ни одной кухни.

Немногим далее километра от нас движется около двух рот пехоты противника. Немцы идут к дому, расположенному юго-западнее треугольной полянки.

Справа раздается орудийный выстрел. Несколько секунд спустя на склоне разрывается снаряд. Немцы заметались, полагая, что сейчас последует огневой налет, и залегли. Прошла минута, другая, третья. Орудие молчало. Фашисты снова поднялись. Выстрел повторился.

— Это артиллеристы батареи старшего лейтенанта Константина Лысого, — пояснил Гусаров. — Снарядов нет, вот они и экономят.

Немцы поднялись в атаку. Им надо перебежать зеленую низинку, но десятки гитлеровцев сразу же валятся на землю. В бинокль отчетливо видно: те, что упали, остаются неподвижными. Другие мечутся по низине. Спастись удается немногим. В общем грохоте боя совсем не слышны пулеметные очереди из замаскированного на склоне дота. Оттуда наши пулеметчики [262] Николай Кучерявый и Григорий Буланов скосили за несколько минут десятки фашистов.

Появляется группа немецких самолетов. Они бомбят низину и склон оврага чуть не полчаса. Там, где только что зеленели трава и кустарник, дымится чёрная земля. У одной из воронок виднеется часть железобетонного колпака дота…

Немцы снова пытаются пересечь овраг. Дота больше нет, но их встречает автоматный огонь нескольких уцелевших после бомбежки краснофлотцев. Фашисты падают, поднимаются, делают перебежки… Навстречу им бросаются четверо моряков. Ни я, ни Гусаров не знаем их имен. Это герои, понявшие, что настал их час.

Вспыхивают дымные облачка от разрывов ручных гранат, и несколько гитлеровцев остаются на перепаханной бомбами поляне. Там же лежат и наши бойцы — последние из тех, кто стоял на этом рубеже.

Новая группа немцев приближается к склону, где находятся командные пункты подразделений.

— Надо остановить их! — Гусаров поворачивается к стоящему рядом лейтенанту П. Егорову. — Берите своих людей…

Речь идет о взводе противохимической защиты, в котором осталось с десяток человек. Вместе с командиром бойцы скрываются в кустарнике, спеша наперерез врагу.

На южной стороне оврага завязался бой. Фашисты прорвались к переднему краю. Моряки поднялись в контратаку и сбросили их в овраг.

Четверть часа спустя — новая атака. Потеснив правый фланг батальона, немцы устремляются к высоте, обозначенной у нас на карте 113,7. Они пытаются отрезать и окружить моряков.

— Больше резерва нет, — говорит Гусаров. — Здесь со мной только пятнадцать человек из комендантского взвода.

Связываюсь с командиром 287-го полка, люди которого обороняются южнее. Требую остановить немцев, лишить их возможности зайти в тыл пугачевцам и разинцам, занявшим оборону на Инкерманских высотах.

Пока взвод, посланный Гусаровым, ведет перестрелку, вперед выдвигается группа бойцов с двумя станковыми пулеметами. [263]

Противник подбрасывает свежие силы. Его нажим становится все ожесточеннее. Враг уже у подножия высоты. Завязывается схватка в створе большого северного отрога Мартыновского оврага. На обороняющихся моряков четвертой роты наступает до двух рот пехоты противника. Фашисты выходят к высоте и с южного направления.

Но, так и не овладев высотой 26 июня, гитлеровцы возобновляют атаки с рассветом следующего дня. За ночь мы выдвинули туда роту автоматчиков, собранную из разных подразделений, под командованием лейтенанта П. Ф. Сологуба и десять расчетов бронебойщиков. К утру они сумели хорошо окопаться.

Теперь высоту штурмует уже батальон противника. Но взять ее не может. Первая атака отражена с большими потерями для врага.

К полудню в бой введено до полка вражеской пехоты и двенадцать танков. Бой длится до четырех часов. Сожжено восемь танков, перебиты сотни гитлеровцев. Высотка по-прежнему в наших руках.

Вдали, над горизонтом, показалась группа бомбардировщиков. Их больше сорока. Идут сюда. Ясно, что их цель — высота 113,7. От бомб там укрыться негде. Нельзя допускать, чтобы люди гибли бесполезно, и я приказываю Гусарову дать сигнал на отход с высоты. Успеют ли? Успели, почти без потерь отошли на линию обороны 287-го полка.

Бомбовый удар фашистской авиации продолжался почти час. Когда он закончился, высота и ее скаты представляли собой вспаханное поле.

Я подробно рассказал о двухдневных боях за одну высоту не потому, что они представляли собой что-то особенное. Наоборот, то, что происходило тут, характерно для всей борьбы на севастопольских рубежах в двадцатых числах июня сорок второго года.

На следующий день противник продолжал развивать наступление. Понеся большие потери и не располагая достаточным количеством боеприпасов, части Чапаевской дивизии в ночь на 28 июня отошли на вторую линию обороны и закрепились между Сахарной головкой и бывшим Инкерманским монастырем. Их атакует немецкая дивизия. Ее поддерживают танки и самолеты. Но все попытки фашистов безуспешны.

Командующий Приморской армией генерал И. Е. [264] Петров, вызвав меня к телефону, передал поздравление чапаевцам с успешными боями на Инкерманских высотах, куда враг перенес центр тяжести своего удара, и сообщил, что вице-адмирал Октябрьский восхищен беспримерной стойкостью бойцов, командиров и политработников дивизии.

Я передал это командирам частей.

Во второй половине дня объектом ожесточенных атак врага был район высоты 68,5. Фашисты рвались в Инкерман, стараясь выйти на западный берег реки Черной и тем самым отрезать нам пути отхода

Мы держались из последних сил. Уже не было ни переднего края, ни тыла. Все было передовой линией обороны.

Я с небольшой группой командиров и комендант ским взводом, охраняющим секретные документы штаба и кассы, находился метрах в восьмистах от места боя. Рядом с нами у большой отвесной скалы была огневая позиция двух сохранившихся гаубиц с батареи лейтенанта С. Д. Скрябина. Северо-западнее монастыря занимала огневую позицию сводная батарея первого дивизиона, состоявшая из трех орудий старшего лейтенанта Перепелицы.

У артиллеристов боеприпасы были на исходе. Отбиваться от фашистов фактически было нечем. Но как только немцы поднимались в атаку, расчеты двух батарей открывали по ним огонь прямой наводкой, и атака тут же захлебывалась. Когда же гитлеровцы начинали вести огонь по нашим артиллеристам, они укрывали орудия в пещере и оставались невредимыми. С прекращением вражеского огня пушки вновь выкатывались на площадки. Так продолжалось целый день. Вылетевшая на уничтожение орудий вражеская авиация тоже ничего не могла сделать.

С наступлением темноты 29 июня части Чапаевской дивизии и всего третьего сектора отошли на западный берег реки Черной. По приказу генерала И. Е. Петрова к утру 30 июня был занят рубеж: английское кладбище, хутор Дергачи, Хомутовая балка. Приступили к оборудованию обороны. Командный пункт дивизии расположился в ущелье балки Сарандинаки.

На переднем крае занимали огневые позиции пять 45-миллиметровых орудий противотанкового дивизиона под командованием майора Кудия. На этом же участке [265] — пять станковых пулеметов, один из них младшего лейтенанта Павла Морозова. К этому времени из его взвода уцелели лишь один пулемет и три бойца. Наводчиком стал Морозов.

Утром 30 июня немцы прорвали нашу оборону на Сапун-горе, на фронте второго сектора. Теперь они передвигались колоннами батальон — полк. Одна такая колонна численностью до полка пехоты с развернутым знаменем двинулась по дороге балка Чертова — хутор Дергачи. Обнаружив ее, наши артиллеристы открыли огонь, их поддержали пулеметчики. Через несколько минут дорога была завалена трупами фашистов.

Враг продолжал жестокую артиллерийскую и авиационную бомбардировку.

Нас обстреливали сотни орудий и минометов. Самолеты с воздуха контролировали каждый наш шаг, охотились за отдельным человеком, бросали бомбы на вспышку каждого орудийного выстрела.

В боевых порядках чапаевцев осталось 400–450 бойцов, командиров, политработников. Убиты командир 3-го полка морской пехоты полковник Гусаров, боевой, отважный командир 99-го гаубичного артполка полковник Семен Ильич Басенко, выбыл из строя командир 31-го стрелкового полка майор Жук. Снаряды кончились, на исходе патроны и гранаты.

Я собрал всех находившихся на командном пункте командиров и бойцов. Им не нужно было объяснять, какой настает для нас час. Окинув взглядом верных боевых товарищей, я сказал:

— Все, кто способен держать в руках оружие, должен пойти на передний край обороны. Документы штаба и все, что составляет военную тайну, сжечь. Выходим отсюда через сорок минут.

Я зашел в блиндаж, сжег ненужные бумаги. Но организованно выйти на передний край мы не успели. Со стороны хутора Николаевка появились вражеские танки, а на КП пикировала группа «юнкерсов»…

Позднее, восстанавливая в памяти события героической обороны Севастополя, я все больше убеждался, что только такие люди, как те, с которыми мне пришлось вместе сражаться, могли 250 дней держать оборону перед во много раз превосходящим и лучше нас оснащенным врагом. [266]

Восьмимесячная оборона Севастополя в 1941–1942 годах — одна из самых ярких страниц героической летописи Великой Отечественной войны.

Военно-политическое и стратегическое значение ее было огромно. Надолго приковав к Севастополю большие силы врага, защитники города несколько раз срывали стратегические планы фашистского командования на южном крыле советско-германского фронта. Обескровленную под Севастополем 11-ю немецкую армию гитлеровское командование еще долгое время не могло использовать в боях.

В сообщении Совинформбюро от 3 июля 1942 года говорилось: «…В течение 250 дней героический советский народ с беспримерным мужеством и стойкостью отбивал бесчисленные атаки немецких войск. Последние 25 дней противник ожесточенно и беспрерывно штурмовал город с суши и с воздуха. Отрезанные от сухопутных связей с тылом, испытывая трудности с подвозом боеприпасов и продовольствия, не имея в своем распоряжении аэродромов, а стало быть, и достаточного прикрытия с воздуха, советские пехотинцы, моряки, командиры и политработники совершали чудеса воинской доблести и геройства в деле обороны. Севастополя… Основная задача защитников Севастополя сводилась к тому, чтобы приковать на севастопольском участке фронта как можно больше немецко-фашистских войск и уничтожить как можно больше живой силы и техники противника.

Сколь успешно выполнил севастопольский гарнизон свою задачу, лучше всего видно из следующих фактических данных. Только за последние 25 дней штурма севастопольской оборони полностью разгромлены 22, 24, 28, 50, 132 и 170 немецкие пехотные дивизии и четыре отдельных полка, 22-я танковая дивизия и отдельная мехбригада, 1, 4 и 18 румынские дивизии и большое количество частей из других соединений. За этот короткий период немцы потеряли под Севастополем до 150000 солдат и офицеров, [267] из них не менее 60 000 убитыми, более 250 танков, до 250 орудий. В воздушных боях над городом сбито более 300 немецких самолетов. За все 8 месяцев обороны Севастополя враг потерял до 300 000 своих солдат убитыми и ранеными. В боях за Севастополь немецкие войска понесли огромные потери, приобрели же — руины. Немецкая авиация, в течение многих дней производившая массовые налеты на город, почти разрушила его…

Севастополь оставлен советскими войсками, но оборона Севастополя войдет в историю Отечественной войны Советского Союза как одна из самых ярких страниц. Севастопольцы обогатили славные боевые традиции народов СССР. Беззаветное мужество, ярость в борьбе с врагом и самоотверженность защитников Севастополя вдохновляют советских патриотов на дальнейшие героические подвиги в борьбе против ненавистных оккупантов…»

Советское правительство высоко оценило подвиги севастопольцев. В ознаменование героической обороны города учреждена медаль «За оборону Севастополя». Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года городу-герою Севастополю были вручены орден Ленина и медаль «Золотая Звезда».

Героизм тысяч славных защитников Севастополя отмечен орденами и медалями, а 54 наиболее отличившихся участника обороны удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Советские воины вернулись в Севастополь весной сорок четвертого.

А до весны освобождения была историческая Сталинградская битва, разгром фашистских войск под Курском, был перелом в ходе всей Великой Отечественной войны.

Осенью 1943 года войска Южного фронта, разгромив 6-ю немецкую армию в Донбассе и Северной Таврии, вышли к Крыму, захватив плацдарм на крымской земле. Тогда же части Отдельной Приморской армии, форсировав Керченский пролив, высадились севернее и южнее Керчи. А в начале апреля 1944 года наши войска при поддержке Черноморского флота и Азовской военной флотилии нанесли сокрушительные удары по оборонительным укреплениям врага и, прорвав их, устремились в глубь Крыма.

Спустя неделю после начала наступления — 16 апреля 1944 года войска 4-го Украинского фронта (2-я гвардейская и 51-я армии), а через два дня и Отдельная Приморская армия подошли к внешнему оборонительному кольцу укреплений врага под Севастополем.

Враг сделал все, чтобы сделать город неприступным. Используя [268] гористую местность, гитлеровцы создали глубокоэшелонированную оборону. Они не только восстановили старые укрепления, на которых стояли севастопольцы в 1941–1942 годах, но и значительно усилили их, насытив мощными огневыми средствами.

Но не помог и «каменный фронт», как называли гитлеровцы свои укрепления, за которыми укрылись остатки 17-й немецкой армии, разгромленной в Крыму в ходе наступательной операции ваших войск.

Враг был еще силен: 72 тысячи солдат я офицеров, 1500 орудий, танки, самолеты. Командующий армией генерал Еннеке хвастливо заявил, что немцы будут держать Севастополь столько, сколько им потребуется.

Но к Севастополю вернулись воины, закаленные в жестоких схватках с врагом, герои Севастополя и Сталинграда, защитники Кавказа, освободители Донбасса и Таврии. Пришли полки и дивизии, хорошо оснащенные боевой техникой и оружием. Многие из тех, кто принимал участие в обороне города в 1941–1942 годах, теперь были в рядах его освободителей.

5 мая 1944 года советские войска начали штурм укреплений врага — вначале на Мекензиевых горах (2-я гвардейская армии), а спустя два дня — 7 мая — войска 51-й и Приморской армий нанесли удар на главном направлении: Сапун-гора — высота Горная. После легендарного штурма Сапун-горы ключевые позиции вражеской обороны перешли в наши руки. 9 мая 1944 года Севастополь был очищен от врага, а 12 мая были пленены последние солдаты разгромленной в Крыму 17-й немецкой армии.

«Здравствуй, родной Севастополь, любимый город советского народа, город-герой, город-богатырь! Радостно приветствует тебя вся Советская страна», — писала «Правда» 10 мая 1944 года, выражая чувство радости и любви советских людей к легендарному городу.

Севастополь вернулся к мирной жизни. Его восстанавливала вся страна. Благодаря неустанной заботе Коммунистической партии и Советского правительства, самоотверженному труду советских людей он за короткий срок был поднят из руин и пепла. Возрожденный, обновленный, он стал еще более прекрасным, чем был прежде.

Ныне трудящиеся Севастополя приумножают боевую славу родного города замечательными трудовыми достижениями. Они идут в первых рядах строителей коммунизма. И в сердце каждого из них — нетленная память о великом подвиге защитников и освободителей Севастополя, стремление быть достойными наследниками их неугасимой славы.