Мы — разведчики

Взвод подняли по тревоге.

— Командир бригады приказал уточнить, какие свежие части прибыли на участок Азис-Оба — Безымянная, — сказал комбат, — уточнить и доложить не позднее начала следующего дня..,

Нам, разведчикам, было известно, что против участка обороны нашей бригады действует 22-я немецкая пехотная дивизия, которая вышла на занятый рубеж 13 ноября. На ее правом фланге находился 47-й полк, а на левом — 65-й пехотный полк, во втором эшелоне 16-й пехотный полк.

Эти части были основательно потрепаны, и мы не боялись их. Наконец-то, кажется, гитлеровцы поняли, что рассчитывать на легкий успех под Севастополем нельзя. И они, боясь наших ударов, укрепляли свои позиции, тянули вдоль линии фронта проволочные заграждения, минировали все подходы к своей передовой линии.

Все это, разумеется, не означало, что враг отказался от своих замыслов овладеть Севастополем. Поэтому разведчики должны были знать, что делается в войсковых тылах врага.

…Ночь. Ветер гонит густой туман с моря и закрывает все высоты. Это хорошо и плохо для разведчиков. Хорошо потому, что туман тебя укрывает от глаз противника, плохо потому, что в тумане можно потерять ориентировку и оказаться перед врагами на открытом месте.

Ползем по «нейтральной» медленно. Перед нами засветился огонек и погас. Не поймешь, то ли он действительно исчез, то ли его туманом накрыло. Послышался писк губной гармошки и смолк. Ясно, мы уже в расположении врага. Взвод остановился.

Я и Савченко двигаемся дальше на холмик, что виднеется невдалеке. Забравшись на него, припали. Перед нами дымоход. Из дымохода вырываются искры. В землянке шум, слышна чужая речь. Интересное [92] положение: там, внизу, противник греется у печки, а мы сидим у него на крыше, у дымохода.

Я взял руку Савченко, привлек его к себе и показал перед его глазами два пальца. Это означало две гранаты…

Оттянув рукоятки до щелчка, мы спустили гранаты в трубу. Через три секунды крыша землянки поднялась на рыжих космах взрыва и рухнула.

Забрав документы убитых, всем взводом направляемся к соседней высоте. Внизу густой туман. В кустарнике теряем ориентир. Надо подождать, пока кто-нибудь — то ли враг, то ли наши — осветит ракетами местность.

Наконец ракета взлетела. Она помогла нам сориентироваться. Мы правильно взяли курс на высоту Азис-Оба. Прошли озимое поле, Савченко, который шел рядом со мной, вслух подумал:

— Кто будет его убирать?

Спускаемся в яр Каба-Динг, выбираемся из. него. Туман тем временем редеет. Впереди чернеет асфальт симферопольской дороги.

Неожиданно мы услышали шорох.

Оказалось, что немецкая разведка тоже воспользовалась туманом и организовала вылазку в направлении наших траншей.

Редко бывает, когда вот так встречаются разведчики. Но когда между ними возникают стычки, они дерутся молча и ожесточенно.

На этот раз мы решили не оставлять разведчиков врага безнаказанными. Вихрем налетели на них с двух сторон. И слышалось только хрипение, тяжелое дыхание, глухой лязг металла и стук прикладов. Я видел, как Петр Азов навалился на такого же, как сам, рослого фашиста и, казалось, что-то шепчет ему на ухо. Он успел схватить гитлеровца за горло, но тот оказался сильным, и Азову пришлось закончить дело ножом.

Савченко катался на земле с другим фашистом. Я поспешил ему на помощь и ударил прикладом по фашистской каске. Савченко поднялся, вскинул автомат и пошел прямо на меня. Я не понял, в чем дело. И вдруг почувствовал: меня кто-то сильно саданул по каске. Оборачиваюсь — и вижу немца, которого сию же минуту Савченко прикончил очередью из автомата. [93]

Эта схватка с немецкими разведчиками закончилась так же быстро, как и началась. Разошлись в разные стороны без крика и без пленных.

Возвращались к своим траншеям разгоряченные и злые.

Впереди меня шел Василий Пасько. В нервном напряжении он нечаянно оступился и подорвал мину. Вспыхнуло пламя, и моряк рухнул. Меня только обожгло волной и что-то заскребло между лопатками.

Мы подобрали раненого товарища и двинулись дальше.

Когда мы подходили к своим окопам, оттуда донеслось:

Разведчики немца несут…

Опять «языка» добыли…

На этот раз мы несли подорванного на мине матроса Василия Пасько. Горькой и тяжелой была эта ноша.

Наступила не по-южному холодная фронтовая зима. Солнце не показывалось несколько дней. Покрытые первым снегом горы спрятали свои раны-воронки. Снег замаскировал укрепления севастопольской обороны. Только черные трубы торчат то тут, то там. Над курганом Акай-Оба кружатся вороны: там еще не успели убрать убитых.

И здесь, на высоте 165, тоже кружат вороны. Высота была отбита у врага вчера ночью как важный пункт для продолжения активных действий. И сегодня, 9 декабря, разведчики готовятся начать отсюда ночной рейд в тыл противника.

Пока еще день, и я веду наблюдение. Смотрю вдаль, а перед глазами события вчерашней ночи. То была разведка боем. Разведчики вышли на исходный рубеж вместе с бойцами второго батальона. Вышли и залегли. Я лежал в первой цепи. Тишина стояла угнетающая. В белом снегу и тумане ничего не было видно. Рядом лежали Владимир Сергиенко и Василий Савченко. Как всегда в такой обстановке, время тянулось долго.

Наконец морские пехотинцы, одетые в белое, двинулись на склоны высоты, словно призраки. Неприятель молчал. Неожиданно на правом фланге, разрезав утреннюю тишину, затрещал длинной очередью пулемет. [94] Взорвалась граната. И снова стало тихо. Потом опять разорвалась граната, уже слева.

— Пошли! — донеслось справа.

Треснуло, раскололось небо. Это ударила наша артиллерия. Она накрыла снарядами высоту 220.

— За мной, разведчики, вперед! — крикнул Ермошин.

Несколько рывков — и мы ворвались в траншею противника. Закипел рукопашный бой. Мы навалились на врага неожиданно, будучи уверенными по прежним атакам, что такой метод действий ведет к успеху. Это был настоящий матросский удар. Временами вспыхивали короткие автоматные очереди. Кто-то протяжно застонал: «Га-а-ды!» Незнакомый моряк зажимал раненую руку. Я бросился на этот крик. Моряк лежал на земле. Я дал короткую автоматную очередь по наседавшим немцам. Затем помог ему перевязать раненую руку. Не хотелось сильно сжимать, но когда я оглянулся, то увидел: моряк зубами и здоровой рукой затягивает рану туже. Потом он поднял над головой гранату и тоже побежал к обрыву, куда наши прижимали фашистов.

На моем пути встретились два немца. Пришлось изловчиться, чтобы не попасть под удар. Я рванулся со всей силой в сторону и полетел в траншею. Но, падая, успел дать прицельную очередь. Выглянув из траншеи, я увидел — бегущий впереди немец упал навзничь, второй, словно споткнувшись, тоже перевернулся кверху лицом.

Пули свистели со всех сторон. Одну, вторую, третью очередь посылаю вдогон убегающим фашистам. В диске кончились патроны. Быстро заменил диск и продолжаю вести огонь.

Бой подходил к концу. Пора закрепляться на высоте. Но тут-то и началось то, чего мы не ждали в ночных условиях. Получив сигнал о потере позиций на высоте 165, немецкие артиллеристы накрыли нас огнем из орудий и минометов. Они, оказывается, заранее пристреляли позиции своей пехоты, и теперь каждый снаряд, каждая мина ложились с поразительной точностью и выводили из строя наших людей.

Ранило Савченко и политрука Алхимова. Мы, оставшиеся в живых, подобрали, кого можно, и покинули только что занятые немецкие позиции. [95]

Со стороны Камышловского моста ударили орудия бронепоезда «Железняков». Их огнем и были подавлены вражеские батареи, стреляющие по ночным ориентирам.

И вот сегодня эта высота наша. Мы ждем ночи. Сидим в блиндаже, построенном немецкими солдатами для офицеров. Тепло, уютно, есть нары с мягкими матрацами. Гитлеровские офицеры и на фронте не забывали о мягкой постели.

Набившиеся сюда разведчики слушают запись последних сообщений Совинформбюро. Такие информации политрук Алхимов проводит регулярно во взводе разведки. Сейчас он сидит перед нами с перевязанной рукой.

Появился командир взвода Ермошин.

— Пора, — сказал он и уточнил задачу: — Сегодня мы пойдем на окраину села Дуванкой, чтоб разве дать оборону противника. По наблюдению ясно, что там находится боевое охранение, которое надо уничтожить..

Вышли. Обильно валит снег. Белеют деревья и кусты. Это нам на руку: мы в белых халатах. Бойцы боевого охранения высоты, провожая нас, напутствуют, шутя:

— Вы там не очень-то дразните фрицев, чтобы они нас не трогали.

— Хорошо, передадим ваше пожелание…

Мы двигались в своем обычном боевом порядке: впереди «щупальца», справа и с тыла боевое охранение, в середине — ядро.

Кругом тихо. Мы уже под самым селом, на кладбище. Рукой подать до первой хаты Дуванкоя. Село спит.

Разведчики залегли. Мы, уже лежа на боевом рубеже, прикинули, как лучше начать и закончить. Недалеко по обе стороны симферопольской дороги стояли две группы фашистов. Видно, идет смена нарядов боевого охранения. Лучше бы они сошлись вместе в одну группу. А то одна стоит ближе, а другая дальше. Накинешься на первую — услышит шум та, которая дальше, и не уйдешь отсюда.

Ветер с моря метет снег. Я подползаю к Ермошину. Еще раз посоветовавшись, двинули тихонько вперед. [96]

Немцы все так же стоят, топают ногами, чтобы согреться, пока не чуют опасности.

Первые гранаты полетели в группу, что находилась дальше, по ту сторону дороги. Затем гранаты полетели в гитлеровцев, которые находились ближе. Затрещали автоматные очереди. Ермошин кинулся вперед, мы за ним.

Два немца побежали в село. Но не ушли далеко. Их догнали наши пули. Здесь, в окопах боевого охранения противника, мы забрали телефонный аппарат, все документы убитых.

Ермошин сожалел:

— Перестарались мы сегодня, ребята, ни одного живого, а в штабе нужен «язык».

Я еще ничего не успел ответить командиру, как вдруг мы услышали, что Азов с кем-то возится, приглашая:

— Да вставай, вставай… Какого черта мертвым притворяешься?

Из окопа вылез немец. На руках не по росту огромные рукавицы, на лице кровь. Ранен.

— Это он чужую размазал на своем лице, — сказал Азов.

Было страшновато и приятно стоять в этих окопах, где еще несколько минут назад чувствовали себя хозяевами гитлеровцы. Вот так бы гнать их и гнать!..

— Пошли скорее обратно, — сказал Ермошин, — сейчас фашисты все поймут…

Прихватив пленного, мы снова в боевом порядке пошли по направлению к своим рубежам. [97]