Письма учительницы Лашиной
Перед войной Антонина Матвеевна Лашина преподавала литературу в средней школе № 7. Накануне вступления гитлеровцев в Калинин, 13 октября 1941 года, она со своей семьей ушла из города. Два месяца прожила в рамешков-ской деревне Рязанчиха, работала в сельской школе.
Вскоре после освобождения Калинина Антонина Матвеевна вернулась в родной город. К этому времени ее муж Т. П. Лебедев был призван в действующую армию. Четырнадцатилетняя дочь Нина осталась в деревне на попечении душевных, добрых людей.
Письма А. М. Лашиной дочери и мужу — подлинно человеческие документы о том трудном времени. Они дают яркое представление о жизни в прифронтовом городе, каким еще долго оставался Калинин. В них не скрываются невзгоды, не приукрашивается быт. Строки этих писем свидетельствуют о том, что переживали советские люди в очень тяжелое для страны время, как сильна была их вера в наше правое дело, в победу, как стремились они сделать все от них зависящее, чтобы приблизить ее.
Письма А. М. Лашиной 50 лет бережно хранит ее дочь Нина Тимофеевна Лебедева, тоже заслуженная учительница школы РСФСР. Она долгое время преподавала литературу в средней школе № 12, где последние годы своей жизни работала ее мать. [340]
Милая Нинуся! Я добралась благополучно: в половине четвертого была в Кушалине, прямо попала на машину и к огонькам была дома.
...Школы откроются не все, 7-я в этом году работать не будет. Обещают устроить в другую школу.
Город начинает немножко приходить в себя. Люди работают, стоят в очередях, с 1-го января торгует рынок. Начали проводить электричество, радио; работают колонки.
У нас в квартире живет по-прежнему много чужих людей... Варю на обед суп, ем рязанчинский хлеб и сухари, пока не голодаю. Пайка еще не получаю... Пиши письма на открытках и почаще! Почта работает нормально.
Милая дочурка! Мы спим в комнате, где температура 4 градуса тепла.
...Был два дня М. И. Калинин. Выступал на собрании партактива, говорил о нашей непременной победе.
Я ходила к тете Татьяне. Шла по Красной Слободке. Вместо улицы и фабричных корпусов — чистое поле и кой-где тополя. Жуткая картина... Сильно строчит пулемет и бухают зенитки.
Дорогая моя дочурка! Очень я по тебе соскучилась, но все время радуюсь, что ты в деревне. Я получила назначение в школу № 16, с завтрашнего дня иду работать. Сегодня пошла посмотрела: дверей и стекол нет; парт, столов тоже нет; директора и вообще никого не нашла.
Школа № 6 будет уже заниматься. Завтра собирают ребят, а в школе грязи еще по колено, ужасно холодно и почти нет мебели. Как учиться?
За хлебом очереди, его не хватает, поэтому выдают пшеницу.
Бомбят нас каждый почти день. Сегодня ночью бросили бомбу на углу Радищевой, в здание рядом с Домом крестьянина. Я совсем перестала бояться бомбежки, но очень жаль, что гибнут невинные люди. На Бассейной улице бомбой разрушено семь домов, погибло десять человек, много ранено.
Вчера ездили за торфом. На дороге видели два трупа убитых немцев. Их много лежит под снегом. А 14 января [341] вырыли на улице Софии Перовской, там, где дом торфотре-ста, в саду, 22 трупа партизан. Руки вывернуты, пальцы отрублены, носы тоже.
Какая ужасная вещь война... Какое море горя кругом!
...Сегодня воскресенье. Я проснулась раньше всех, села за письменный стол и пишу.
До сегодняшней ночи я спала в кабинете, но здесь вчера была температура на 0, а сегодня — минус 2. Нет никакой надежды квартиру обогреть. Дров мало. Купили торфу, возили его на санках километров за пять.
Учеба в школах идет совсем плохо. Некоторые школы вовсе не отапливаются. Из 60 человек приходят в класс человек девять. Все физические и химические приборы, книги — все погибло, испорчено. Учителя, директора — все не знают, как работать в таких условиях, а работать нужно.
Папа в Старице, а может быть, теперь и дальше, так как их госпиталь первичный и пойдет за фронтом.
Под Ржевом немцы взяты в кольцо. Заняты нами города Холм, Торопец, Старая Торопа, Западная Двина, Андреаполь, еще какой-то.
Что тебе еще написать, моя девочка? Вспоминаю часто, беспокоюсь, скучаю, но радуюсь, что ты в тепле и сыта. Как хорошо, что у тебя есть хлеб и картошка, у многих этого нет. Я ни разу не поела картошки, как сюда пришла. Я вчера променяла табак на два куска мыла. Пришлю и тебе. Хороший урок дает тебе жизнь...
Милый Прокофьич! Вчера нужно бы полежать, но Валя (девушка, живущая в нашей квартире) получила лошадь, и поэтому мы поехали за торфом. Дорога плохая, лошадь наша легла и не желала ехать. Наволновались, набегались, потратили на это весь день до шести часов. Торф далеко по дороге к Горютину. Люди везут на санках топливо, застревают в ухабах, ругаются, плачут или покорно стоят над мешками, не зная, что с ними делать. Я всем помогала, кого видела в таком положении. Столько видела благодарных взглядов, столько слышала теплых слов...
Очень я измоталась и не совсем здорова. Лицо все заплыло, глаз почти не видать; ветром надуло щеки, а нос оборвала платком так, что он похож на грушу. Полежу сегодня, а завтра с 12-ти часов в школу.
Сохрани себя для нас. Я тебе уже говорила и еще раз [342] повторю, что жить мне без тебя плохо, что у меня все время сознание неполноты, ненастоящей жизни, временной...
Вчера позвала детишек живущих в нашем доме погорельцев, подарила им Минины игрушки. Рады как были!
Мне хочется отдать людям все лишнее: отдала два стула отдам одну кровать — не возражаешь?
До свиданья, мой дорогой! Будь здоров и бодр духом
Милый мой Прокофьич!
...Город наш оживает с каждым днем: работаем, чистим ремонтируем...
В школах занятия идут по-прежнему Библиотеки не работают, читальню в Доме учителя открыли
Милая дочурка! Жизнь такая суматошливая, что не успеваешь ничего сделать. Я была у папы. Брала опять отпуск на два дня... Папу перевели в конно-санитарную роту. Сделали его повозником, а он и обращаться-то с лошадьми не умеет...
Мы много работаем на воскресниках. Вчера например чистили дорогу от заносов. Очень полезная и нужная работа. Нам дали участок, где машины никак не могли проехать Поработали три часа — и все в порядке! Из-за заносов очень трудно было мне приехать из Старицы, 25 километров прошла пешком, потом ехала на трех машинах
Дорогая дочурка! Все работаю, проверяю тетрадиНекогда почитать, пошить. В дни отдыха — воскресники. Завтра у меня два воскресника: по школе с 9 часов по дому с 5 часов.
Сегодня в моем прикрепленном классе не было 12 человек: кто болен, кто уехал в деревню за картошкой, кто возит из лесу дрова, кто торф... Что с них спросишь?
...В городе все еще неспокойно. Я знаю, что мы не из полошливых, мы с тобой обе не очень трусим а все же радуюсь, что тревоги тебя не тревожат. Было хорошо когда не объявляли тревогу, а теперь опять воет сирена' тревожно настраивает радио: «Внимание, внимание! « У нас его еще нет, но ведь оно на всех углах. А какая отчаянная поднимается стрельба по немецким самолетам!.. Были случаи гибели прохожих от осколков зенитных снарядов Движение по городу прекращается. Милиция поставит куда-нибудь к стене, и стоишь. Бывает, тревога объявляется по три раза в день, часа на полтора. Летают эти стервятники по 25–40 сразу. Нас хорошо охраняют ястребки, спасибо. [343] В магазинах кой-что получаем. Недавно выдавали крупу по 200–300 граммов, макарон по столько же, мороженой картошки по два килограмма.
Дома я себе готовлю немного: парю мороженую свеклу, когда есть — с картошкой, когда картошки нет — с мороженой капустой.
...Трамваи ходят теперь и до Советской больницы. Ходят от вагонзавода до мясокомбината. По волжскому мосту уже ездят (пока еще по разрешению), рыночный мост давно готов; трамвайный через Тьмаку все взрывали, чтобы разобрать. Теперь почти разобрали, примутся за постройку нового.
Милый Прокофьич! Питаюсь я неплохо. Сыта каждый день. Плохо одно, что часто есть хочется. Из деревни мне привезли две меры картошки, варим ее. Хлеб у меня есть. На рынке ничего не покупаю, так как все очень дорого, нечего и пытаться.
...Бомбить — бомбят иногда по несколько раз в день. Жертвы и попадания редко бывают. Два дня тому назад летел немецкий самолет, строчил из пулемета, сбросил четыре бомбы... Разрушен один дом, без людских жертв. В нашей школе 15 стекол вылетело и одна рама целиком...
Моя дорогая дочурка! Если бы подсохла дорога, я пришла бы к тебе на 1-е Мая, но это невыполнимо: дорога будет ужасная, а обуви хорошей нет.
...Растаял снег, и обнаружилось много мин. Несчастий от них сколько! На стадионе в Пролетарском районе пострадало 17 бойцов, на улице Спартака разорвало на части нашего ученика и четырех взрослых. Много, много случаев. Сегодня нашли мину около нашей школы. Другую мину нашли во дворе Вагжановки. Есть предположение, что заминировано котельное отделение в школе...
Милый Прокофьич! У нас уж с неделю спокойно, не бомбят... В подвале 16-й школы нашли два ящика с минами, а под ними две мины с каким-то особым соединением. Что было бы, если бы взорвались?
...Третий день плохо с хлебом. Мы, правда, получили в своей лавке, а в других — беда!
...Купила сегодня огородных семян на 27 рублей — каково! Всего три чайных ложки. Очень они нужны. В колхозы нас отправят, но на огород я все же записалась... [344]
Милая дочурка! Сегодня у меня праздник: твои письма, папина открытка.
...Караул, Нинок, застреляли зенитки, а самолет где-то над самой головой! Слышно, как налетели наши ястребки, погнались... и вот все стихло.
Недавно я готовила доклад: как увязать уроки по литературе с современным моментом. Я подошла к этому всем сердцем, всей душой стремилась через уроки воспитать в ребятах хорошие человеческие качества. Я не могла пройти мимо Натальи Лагунской и Лизы Калитиной из «Дворянского гнезда». Какие женщины! Перед ними тогда все дороги были закрыты, нормальной считалась жизнь в рамках семьи, а у них запросы шире, больше. Все тургеневские женщины таковы. Жизнь толкала их на неверную дорогу — Лизу, например, в монастырь, к религии. Но это не умаляет их ценности. В наше время Лиза пошла бы другой дорогой, дорогой Зои Космодемьянской или Лизы Чайкиной. И как велико у них чувство долга!
...Недавно очень подняла мое настроение одна ученица — Степанишина. Она теперь старший сержант, разведчица, была на фронте. Месяц тому назад написала записку, не застав меня дома, теперь опять зашла. Она искала меня, чтобы сказать, что хорошие люди, настоящие советские, есть, что их много на фронте. «Какие люди!» — говорила она, захлебываясь. Она вспомнила сочинение о дружбе, которое мы писали в прошлом году, и сказала, что только теперь поняла, что это значит.
Мясо стоит: свинина — 320 рублей, молоко — 50 рублей литр, яйца — 200 рублей десяток, масло постное — 250 рублей литр.
Цены на базаре: свинина 350 руб. кг (на деньги нет), молоко 50–60 руб. литр, яйца 140–150 руб., масло русское 800 руб. (не на деньги), щавель на щи — 16 руб., сморчки на два супа 30 руб., одна картошина 3–5 руб., котелок картошки (солдатский) — 50 руб.
Милый Прокофьич! Победам на вашем фронте радуемся, но боимся еще верить. Всему, что творится на юге, огорчаемся. Со страхом включаем радио, слушаем его уже в 6 часов утра. [345] Нас два дня бомбили — 5-го и 6-го. Сброшены бомбы в поселке им. Крупской, где-то еще.
У Лавровских жила одна семья, у них единственный чудесный сынишка шести лет. Поехали на машине в Торжок на рынок, попали на рынке под бомбежку — и вот мальчонки нет. Жалко мальчика.
...Завтра отправляемся с Валей в лес на заготовку дров. Всем прислали бумажки. На мою долю четыре кубометра. В противном случае — «лишаетесь жилой площади». Ничего не поделаешь...
Милый Прокофьич! Вчера была на огороде и расстроилась: во-первых, украдена вся брюква, во-вторых, свекла — мышиные хвостики, а картошка — горох. Что случилось, не могу понять, но картофель весь пропал, не только листья, но даже стебель. Очень все это меня расстроило. Думала, что хоть ползимы проживем без нужды.
В столовых стало настолько плохо, что и говорить не приходится. Задушили тушеной зеленой и без масла капустой, а на первое все щи...
Холодеет. Нет стекол, нет дров, дом не ремонтируют; лопнула труба, и водопровод закрыли. Чинить его, конечно, не будут — нужно менять все трубы. К довершению всего, собака ходит по пятам, просит есть. Настроение у меня, как видишь, плохое...
Все дело за фронтом... На юге страшное. Хотелось бы сделать что-нибудь непосредственно полезное фронту, а тут все не то.
Сейчас уверовала, что можно в школе воспитать нового, честного человека, буду это выполнять со всей ответственностью.
Прости, что я все о себе. Ты у меня всегда на сердце и в мыслях, и забота о тебе большая.
Милый Прокофьич! Шестого получила твое письмо от 31 октября. Были очень рады, что у тебя все благополучно. Не очень доверяю всему, что ты так хорошо расписал.
...И на 7-е, и вчера у нас прилетали «гости». Объявили тревогу. Нина с Еленой были в квартире Кошелевых, а я дома. Впрочем, вчера и Нина со мной. Легли на диван и сладко заснули — никакой «тревоги» не испытывали.
С ребятами в школе «клеится». Они очень прислушиваются к моему мнению. Накануне праздника урок у нас был [346] особенный: говорили стихи; я им сказала, что добытое 25 лет назад нужно удержать, просто-напросто объяснила — почему, сказала, что убедилась в необходимости воспитать из них людей с новыми качествами. Урок прошел тепло.
Целую крепко. Нина еще спит. 40 минут восьмого.
Здравствуй, папка! Ура! Памятник Ленину вновь высится на площади!
Ночью ударил мороз, и когда я пошла утром за завтраком, то чуть не отморозила нос. Утро было чудесное. Солнце, небо синее, снег сверкающий.
В час дня мы пошли на площадь Ленина. Там уж возвышалась фигура вождя, пока еще закрытая полотном. Но вот полотно упало, и мы увидели новый памятник. Он гораздо больше старого, поза Ленина более спокойна, нет поднятой руки. Делал его тот же скульптор (Меркуров). Был митинг, а после митинга все разошлись домой: занятий в тот день у нас не было. И «гости» нас не потревожили. Но на следующий день вечером была объявлена тревога.
Целую тебя крепко-крепко.
Милый Прокофьич! Мы живем все так же: сыты, сума-тошимся с утра до ночи, зябнем, угораем. (Военная цензура вымарала строчки о бомбежке и о том, что на окне лопнула плотная бумага, заменявшая стекло. — С. Ф.). Рама замокла, ее не откроешь. С улицы заколачивать — нет гвоздей, нет лестницы да нет и времени. А дует в окно отчаянно. Сижу сегодня весь день и ломаю голову — как же мне быть? Помощников у меня нет. Ну, да придумаю что-нибудь.
Рядом с нами, в доме Егора Семеновича, умерла женщина, трое детей остались... Горя сколько кругом! Скорей бы крышка окаянным немцам.
Ура! Ура! Ура! Сейчас радио сообщает о прорыве блокады Ленинграда.
27 января, в день своего юбилея (50 лет), явился уволенный по болезни из армии папа. Теперь он работает в ДКА (Доме Красной Армии).
Семья собралась вместе... Счастливая судьба: уцелел дом, сохранились книги, остались живы. Я часто думаю об этом. Другим пришлось хуже...
Подготовил С. Флигельман [347]
Группа ветеранов 133-й стрелковой дивизии, побывав недавно на северо-западной окраине города, где в ноябре 1941 г. проходил передний край нашей обороны, обнаружила в Комсомольской роще свои обвалившиеся полузаросшие блиндажи. Рядом играли дети, уже не внуки — правнуки...
А земля все еще хранит память...
Помнят и благодарные люди. Каждый год 16 декабря, в день освобождения города, приходят тверяки к братским могилам. «Тридцатьчетверка» на Ленинградском шоссе, 122-миллиметровая гаубица у Орши, стелы, мемориальные доски на калининских улицах, обелиск Победы, над которым дважды в год загорается Вечный огонь, — все это непреходящие символы великой народной трагедии и великой нашей победы.
50 лет назад здесь отгремели последние залпы. Но и сегодня еще описаны не все достойные памяти эпизоды войны, не все герои названы поименно.
Это заставляет ветеранов вновь и вновь браться за перо, чтобы воскресить для потомков правдивые страницы нашей военной истории. Свидетельством чему и настоящая книга. [348]