Они не пропали без вести

В предвоенные годы в Калинине на Бурашевском шоссе (ныне ул. Ерофеева) располагалась кавалерийская школа Осоавиахима. Здесь обучались конному делу старшеклассники, 16–17-летние парнишки. Из самых ловких, сноровистых, [154] физически крепких начальник школы М. И. Сысоев отобрал около 20 человек в конно-спортивную группу. Ребята на рысях преодолевали препятствия, рубили лозу, участвовали в скачках, стреляли из боевого оружия.

Когда началась война, Сысоева призвали в армию и назначили военным комендантом города. Дел у коменданта было много, а людей мало — помощник да несколько бойцов. Тогда и вспомнил Матвей Иванович о своих учениках.

Так при военной комендатуре появился кавалерийский отряд. Бывший боец этого отряда Юрий Арсеньевич Зеле-нов рассказывает: — Время было тревожное, город бомбили. Ходили слухи, что по ночам кто-то сигналил вражеским самолетам. Мы группами по пять-шесть человек с вечера до утра объезжали весь город. Случалось, задерживали тех, кто нарушал комендантский час. Кто были эти люди, разбирались без нас. И так каждую ночь. А днем работали. Сейчас думаю: где только силы брались?

Когда немцы взяли Старицу, построил капитан Сысоев отряд, спросил: «Кто хочет добровольно вступить в ряды Красной Армии?» С того дня мы стали красноармейцами.

Помню очень тревожный день 13 октября, когда жители покидали родной город. Людская река текла беспрерывно. Уходил и стар и млад. Наш отряд во главе с капитаном Сысоевым стоял у входа на Волжский мост. Вместе с нами были командиры с четырьмя «шпалами» в петлицах и даже с ромбами. Из толпы мы отбирали мужчин в военной форме и молодых, физически крепких парней, которые по возрасту уже должны были надеть такую форму. В горсаду им выдавали винтовки, патроны, гранаты. Сразу же формировались взводы и роты...

Положение было чрезвычайное, войск в городе почти не было. Сысоев был вынужден послать своих конников к Первомайской роще, где они спешились и заняли оборону. Тут же окапывались ополченцы.

С трудом, с большими потерями, но первые атаки немцев были отбиты. Утром 14 октября появились немецкие танки, и пришлось отходить.

...Вернулся в Калинин конный отряд с нашими войсками 16 декабря и снова вошел в подчинение военному коменданту города.

Все, что красноармеец Юрий Зеленов увидел на следующий день, глубоко запало в его душу и бередило ее многие-многие годы. [155]

Утром капитан Сысоев спросил ребят, кто из них хорошо знает район Рябеево, расположение дач. Отозвался Зеленое: он с детства помнил эти места.

Вместе с незнакомым политруком сели в полуторку с брезентовым верхом и покатили к Рябееву. Был крепкий мороз, в деревне Опарине забежали в избу погреться. Когда подъехали к забору, политрук раскрыл полевую сумку, заглянул в блокнот и спросил Зеленова: — Дачу Калыгиной знаешь? Пошли.

За забором увидели разграбленные дачи. На улице валяются вещи, в плетеном кресле «сидит» убитый немец с витыми погонами на плечах. Неподалеку от берега Волги стоит дом с мезонином.

— Вот эта дача, — показал Юрий.

— Где-то тут должна быть землянка, — сказал политрук. — Смотри внимательней.

Прошли немного и остановились. На дереве висел вниз головой человек в гимнастерке. На петлицах — три кубика, на рукаве — красная звезда с серпом и молотом. Рядом с ним — еще один повешенный за ноги.

— Политруки...

— Выходит так...

...Землянка была завалена снегом. Зеленое разгреб вход, протиснулся в черную дыру. У входа лежал человек, в руке зажата граната... Чиркнул спичку. Из тьмы проступила груда закостенелых трупов...

Семь трупов они погрузили в машину. Сняли повешенных. У самой землянки заметили бугорок снега. Под снегом оказались документы: удостоверения, справки, фотографии, письма, записные книжки... Собрали их в плащ-палатку и взяли с собой.

Помнит Зеленое, как подъехали они к Большому Пролетарскому театру, открыли двери, бережно перенесли убитых. Через много лет узнает он, что похоронили политруков в безымянной могиле. У «колодца», как называли здесь обнесенный штакетником магазин. Позднее, слышал, их перезахоронили — отвезли будто к Мигалову.

Где похоронены оставшиеся в землянке, куда подевался политрук с их документами — на эти вопросы, пожалуй, уже никто не ответит.

Воевал Зеленое под Москвой в корпусе генерала Доватора, потом подо Ржевом, в Белоруссии, Польше. Дошел до Берлина, много видел смертей, много страшного пережил, а землянка в Рябееве из памяти не уходила. [156] После войны Юрий Арсеньевич работал на хлопчатобумажном комбинате, заводе штампов, потом вышел на пенсию.

— Когда приближается день освобождения Калинина, — говорит он, — не нахожу себе места. Вспоминаются сложенные штабелем неопознанные политруки. И чем дальше, тем больнее все это переживал.

Обращался в военкоматы, в другие организации, но понимания почему-то не нашел. Не интересовала никого судьба политруков из далекого сорок первого года.

Пробовал вести поиск сам, но узнал немного. Местные жители рассказывали, что в братскую могилу у Мигалова из Рябеева никого не вывозили. Что кругом была милиция. Где и как захоронили тех, кто лежал в землянке, неизвестно. Может, там, за высоким забором, и остались. Навечно безымянные...

Не мог смириться с этим Зеленое, писал и удивлялся холодному равнодушию. Если, конечно, это было просто равнодушие. Но в 1984 году ему повезло: познакомился он с секретарем Калининского сельского райкома комсомола Лидией Васильевной Бубенчиковой, учителями Некрасовской средней школы Татьяной Алексеевной и Дмитрием Александровичем Потаповыми. Долго и настойчиво обращались в разные инстанции, наконец в 1985 году из Центрального архива Министерства обороны СССР получили официальное сообщение:

«В 1941 году в г. Калинине дислоцировался Высший военно-педагогический институт, отдельный стрелковый батальон которого с 13 по 17 октября 1941 года входил в состав действующей армии.

На комплектование указанного батальона был обращен личный состав 3, 4, 5, 6 и 7-й рот под командованием полковника Жаброва. Сводный батальон занял оборону на широком фронте, особое внимание уделив прикрытию дороги на Даниловское, Деревнище, в район Мигалово.

Бориха, район Желтикова вместе со сводным батальоном института отражали атаки немцев 142 с.п. 5 с д., рабочее ополчение и др... В результате боя 13.10.1941 г. институт потерял убитыми 12 человек, пропавшими без вести — 45 человек, ранеными — 24 человека... Сводный батальон ВВПИК А дал возможность выиграть время регулярным частям для сосредоточения...»

В списках убитых и пропавших без вести значатся: политрук Авдошев Иван Ефимович... политрук Балясный Абрам Моисеевич... политрук, политрук, политрук... [157] Советских войск в Калинине было тогда крайне мало. В прибывающих полках 5-й стрелковой дивизии насчитывалось по 450–500 бойцов и командиров. Оборону заняли отряд народного ополчения, курсы младших лейтенантов, курсы шифровальщиков, истребительный батальон НКВД. Вот почему из состава направляемого в Ташкент Высшего военно-педагогического института для защиты города был оставлен сводный батальон, состоящий из слушателей института. Политруки стали на Мигаловском рубеже рядовыми бойцами.

Все это стало известно только через 43 года... 15 декабря 1985 года об этом появилась первая публикация в газете «Калининская правда». Ни в одной из книг, рассказывающих о тех трагических днях, до сих пор о боевых действиях сводного батальона политруков не упоминалось. Разумеется, ничего не было известно и о судьбах тех, кто значился в списке пропавших без вести.

Через несколько дней после газетной публикации откликнулся житель Калинина Алексей Михайлович Шуинов, бывший слушатель военно-педагогического института, принимавший участие в оборонительных боях 13–14 октября 1941 года. Он вспоминает:

«Утром 13 октября мы заняли позицию на линии Мигалово — Рябеево. Вооружены мы были как рядовые стрелки: у каждого винтовка; патроны, бутылки с горючей жидкостью. И все, ни одного пулемета не было... Залегли, а окапываться нечем. За лопатами бегали в поселок Мигалово, но по-настоящему окопаться не успели. Нас обстрелял из пулемета вражеский самолет. Появились первые раненые. И мы стреляли по самолету из винтовок, но он ушел. Немецкая разведка обнаружила нашу оборону. Перед нами появились мотоциклы с пулеметами, пехотинцы. Пытались с ходу смять наши цепи. Завязался бой. По команде «вперед!» бросились на врага. Отбили первую атаку и снова закрепились на оборонительном рубеже. Но силы были неравные, мы получили приказ отходить к железнодорожному вокзалу. Нужен был проводник, кото рый хорошо знал местность. Старшим назначили меня, так как я родился и рос на «Пролетарке». Потом мы под бомбежкой прошли в центр города, к зданию института (это ; дом, стоящий у Нового моста, на правом берегу Волги. — С. Ф.), затем к Московской заставе. К тому времени раненые были вывезены на нашем маленьком автобусе.

Я рассказываю только о своей 3-й роте, а их было в [158] батальоне еще четыре. О том, что произошло в районе Рябеево, мы не знали ни тогда, ни позже, когда продолжали учебу в Ташкенте».

Учителя и следопыты Некрасовской школы написали запросы в военкоматы по месту рождения всех погибших и пропавших без вести политруков. Им удалось установить связь с родственниками некоторых из них. Отозвалась дочь П. О. Щегельского, сестра П. И. Близнюка, брат М. Е. Данилова, сын И. Д. Савенко, жена М. А. Погребняка, брат П. Д. Мухи и другие. Все они еще в войну получили извещения о том, что их отцы, братья, мужья пропали без вести. И больше ничего о них не знали.

Удивительное письмо пришло от жены политрука С. С. Ферцева — Надежды Николаевны из Ромодановского района Мордовской АССР. Вот строки из него:

«Через три или четыре месяца, как я получила извещение, что муж пропал без вести, вдруг приходит от него письмо с фронта... По его рассказу, помню, шли сильные бои... Командование послало его сообщить батальону, чтобы они отходили. Но там уже были немцы. Он пополз обратно, а там уже тоже были немцы. Чудом попал он в другую часть — 336-й стрелковый полк 5-й стрелковой дивизии... Был он пропагандис — том, комиссаром батальона, заместителем командира полка. Награжден тремя орденами и медалями... В 1945 году по болезни демобилизовался».

Семен Степанович Ферцев работал секретарем райкома партии, председателем райисполкома. Умер он в 1979 году.

Очень интересный документ получил Ю. А. Зеленов из архива У НКВД по Калининской области, датированный 9 февраля 1947 года. Это справка о допросе жителей деревни Желтиково Калининского района, который проводился, как сказано в документе, для «выяснения обстоятельств, при которых остался в тылу фашистских войск слушатель военно-педагогического института лейтенант Горинштейн Борис Исаевич».

Выяснилось, что Горинштейн вместе со слушателями института находился в обороне неподалеку от Желтикова и был дважды ранен. Местные жительницы принесли его в бессознательном состоянии в деревню. Первую помощь ему оказали А. В. Соловьева вместе с медсестрой К. И. Буле-евой. Его прятали до прихода частей Красной Армии в своем доме П. П. Рожков и его дочь Т. Рожкова. О дальнейшей судьбе Горинштейна и его спасителей ничего неизвестно. [159] Эти эпизоды сами по себе интересны, но до 1986 года по-прежнему оставалось тайной все то, что произошло в октябре 1941 года в районе рябеевских дач. По существу, наши знания укладывались в те скупые строки, которые написал после посещения освобожденного Калинина Александр Фадеев.

Можно было предположить, что при отходе нарушилась связь между ротами и группа политработников оказалась отрезанной от основных сил батальона.

Обстоятельства гибели политруков начали проясняться лишь после письма из села Сидоровка Корсунь-Шевченковского района Черкасской области от бывшего старшего политрука Лаврентия Павловича Стареченко. Оно побудило учителя Некрасовской школы Д. А. Потапова выехать в Сидоровку. Он беседовал со Стареченко, записал его подробный рассказ.

Приведем выдержки из этой записи.

«Немцы первый удар обрушили на ополченцев. Нашу оборону они бомбили, затем пошли в атаку с танками. У нас боеприпасы подходили к концу... Ночью мы отошли в лес. На другое утро узнали, что в Калинине немцы, мы оказались в окружении. Нас осталось примерно 40 человек. Нашли землянку, дооборудовали ее. Землянка находилась на берегу Волги, недалеко от обрыва. Выбрали командиром отряда Гуловатого и начальником разведки Геращенко... Разведка установила расположение группы немцев возле аэродрома. Ночью всем отрядом пошли туда. Уничтожили группу, забрали автоматы, боеприпасы, обмундирование... Геращенко взял двух бойцов, переоделись в немецкую форму. Они пошли к дороге, уничтожили легковую машину с тремя офицерами. Примерно через час услышали шум мотоциклов. Нас окружили. Отступать было некуда. Оборона у нас была хорошо организована... Часть немцев убили, а часть их была рассеяна...

Подошел танк, мотоциклы, немецкая пехота, взяли нас в кольцо... Многие наши были убиты, силы иссякали, но раненые вели бой... Первым взяли Гуловатого. Он не скрывался и сказал, что он командир отряда. Его повесили вверх ногами. Второго повесили Геращенко...

Кровь холонет в жилах, трудно рассказать, что видел и слышал. Фашисты стреляли, зверски кололи, отрезали носы, уши, выкалывали глаза...

Военнопленные красноармейцы складывали трупы штабелем в землянке. Они видели, что я живой, и положили [160] меня сверху. Это было днем... Ночью я услышал, что немцы уехали, и спросил: «Кто живой?» Рядом отозвался Семешко (в списке пропавших без вести слушателей института такой фамилии нет. Близка по звучанию другая — политрука Семещенко Николая Терентьевича. — С. Ф.). Еще спрашивали, но никто не отзывался...

Вышли вдвоем. Пройдя немного, встретили двух наших бойцов... Я пошел с одним, а Семешко с другим. Мы разошлись, потому что у меня была ранена нога и я не мог идти быстро... Потом подошли немецкие машины, и нас забрали».

Л. П. Стареченко попал в лагерь военнопленных в городе Сычевке Смоленской области. Там пробыл дней десять, с помощью подпольщиков был вывезен на подводе в партизанский отряд. Оттуда его отправили на лечение. После войны Лаврентий Павлович много лет работал председателем колхоза имени Горького в селе Сидоровка.

В первый бой на Мигаловском рубеже Лаврентий Павлович вступил, когда ему было 38 лет, а рассказал об этом учителю Дмитрию Александровичу Потапову на 76-м году жизни. Трудная, драматичная, но вместе с тем и счастливая судьба.

Многих добрых слов заслуживают Ю. А. Зеленов, Т. А. и Д. А. Потаповы, сумевшие приоткрыть завесу над тайной, которую так долго хранило время. Но мы все еще остаемся в долгу перед теми, кто погиб в октябре 1941 года на высоком берегу Волги, защищая наш город.

Нет, политруки не пропали без вести. Они погибли в бою с врагом. Теперь мы знаем их имена, и нельзя допустить, чтобы эти имена были забыты.