Помогала песня

«Молодежь должна, несмотря ни на какие трудности, быть бодрой, дерзающей и жизнерадостной и своим энтузиазмом и оптимизмом вести за собой остальных!» Такой лозунг провозгласило 30 января 1942 года собрание комсомольского актива Ленинграда. И в самые трудные дни мы старались не терять бодрости и оптимизма..

...Осенью сорок второго года наш отряд получил задание заготавливать лес в районе станции Углово. Надо было валить деревья, очищать стволы от ветвей и сучьев и складывать их у просеки, куда приходил трелевочный трактор. Он увозил бревна в подразделения, где собирали передвижные огневые точки. Работа, которую мы выполняли, в мирное время считалась мужской. В мирное... А теперь мы обвязывали веревками толстые стволы и волокли их к просеке.

Единственной и безотказной нашей помощницей была лошадка кроткого нрава и солидного возраста. Работала как и мы — с раннего утра до поздней ночи. Как-то поздним осенним вечером, когда девушки, засыпая на ходу, добрались до места ночлега и, перед тем как забраться на нары, развешивали для просушки насквозь мокрую одежду, к комсоргу Кате Угаровой в слезах прибежала возница:

— Катя, лошадь упала, лежит в лесу, километра за три, если не поднимем, до утра не доживет.

Что делать? Катя побежала по домам:

— Девочки милые, пошли кобылку спасать! [288]

Натянули только что снятые мокрые ватники и двинулись в лес.

Вконец обессиленная лошадь тяжело дышала. Подтянули под нее веревки, подняли, поставили на ноги. И больше трех километров вели, не давая ей упасть, сами шатаясь от усталости. Привели, накормили, а тут уж утро скоро, спать времени не осталось. Кто-то затянул песню, остальные поддержали. Так, с песней, и на работу пошли.

На другой день дали лошади сена побольше, груза поменьше, отошла она и вскоре опять работала в полную силу.

Спали все мало, а меньше всех — политбойцы. Сводки Информбюро надо было донести до каждого. Значит, с утра, получив сводку, надо всех обежать, а расстояния немалые. Затем подготовить и выпустить боевые листки и «молнии». Их выпускали ежедневно. Кроме фронтовых сводок обязательно помещали сведения о проделанной работе, чем помогли сегодня фронту — цифры, фамилии лучших. И описания ЧП в дни, когда такое бывало (самым частым нарушением дисциплины было «бегство» девушек в строевые части). Писали листки от руки. В дни, когда собраний не было, удавалось уснуть на 5–6 часов. Как-то после открытого партийно-комсомольского собрания мы с Катей вернулись поздно и сразу легли. Спали на одной кровати. Ночью грохнул вражеский снаряд, сквозь сон услышали, как посыпались осколки стекла. Катя зашевелилась:

— Тася, окно выбито, дует!

— Вроде здесь фанера стояла, — бормочу я, — прикроем.

В темноте прикрыли окно и заснули снова. Утром, когда все позавтракали, повар спросил:

— А где политдевчата? Вчера сильно шумело, живы ли?

Прибежали встревоженные подруги, увидели: окно выбито. А мы с Катей крепко спим. Побеленные изморозью волосы примерзли к подушке...

...Ночью 19 января 1943 года наш отряд пришел по льду Невы в только что освобожденный Шлиссельбург. В городе догорали пожары, в районе 8-й ГЭС шли тяжелые бои. Зажгли костры, сушили обувь и одежду. [289]

С рассветом стали приспосабливать для жилья уцелевшие дома. Взводу Татьяны Кудряшовой поручили заготавливать лесоматериалы для строительства временного железнодорожного моста через Неву. И снова девушки стали валить лес, очищать от сучьев, пилить, чтобы скорее пропустить составы с грузами в сражающийся Ленинград, связать его еще одной ниточкой с Большой землей.

А летом сорок третьего года на узкой полоске освобожденной от врага земли у 3-го и 5-го Рабочих поселков, между Шлиссельбургом и Синявином, те же девичьи взводы строили инженерные сооружения, подготавливая переход от обороны к наступлению. Отделения Алевтины Лахоновой и Кати Варламовой у 8-й ГЭС рубили срубы для дзотов и землянок. Их перевозили в поселки, где строители отделений Ани Акимовой и Зины Ильиной отрывали котлованы и устанавливали в них срубы. К тому времени женщины уже хорошо овладели пилами и топорами. Работали среди бойцов, державших оборону на этом участке фронта. Бойцы уважали женщин и ласково звали их муравьями. Одетые в серые ватники, подпоясанные ремнями, девушки днем и ночью копошились в земле и напоминали большое дружное муравьиное семейство. По пятому поселку фашисты стреляли так плотно, что строить можно было только ночами. Работали с песнями. Казалось, что песня снимает усталость. Отряды, как правило, формировались из женщин в возрасте от 16 до 35 лет, но были и совсем юные девочки. Катюша Мальцева (ей было 15 лет) приехала к старшей сестре на время школьных каникул после восьмого класса, стала работать на трассе, потом пошла учиться на минера, да так и не ушла из отряда. Леночка Велентинова, связная, была еще младше. Хрупкая, близорукая девочка, она возмещала физическую слабость силой воли, твердостью характера. Брела, спотыкаясь о корни, натыкаясь на кочки в темноте, и в любую погоду обязательно отыскивала адресата.

В отделении Алевтины Лахоновой самой старшей была Вера Дышлюк. Суровая военная жизнь давалась ей труднее, чем молодым подругам. Но, превозмогая усталость, недомогание, она показывала пример неутомимости, во всяком деле была первой. Девочки называли ее [290] Мамка-Вера. Одной из первых женщин фронта заслужила она орден Красной Звезды.

Жили тогда в бараках, спали на сплошных двухъярусных нарах. Стекла в рамах выбиты, окна забиты фанерой. В центре барака стояла железная бочка, от нее к окнам шли колена железной трубы. По ночам в этой бочке разводили огонь, она раскалялась докрасна. Вокруг сушилась одежда, а дневальные дежурили всю ночь — боялись пожара...

Одним из важнейших заданий лета и осени 1943 года была заготовка фашин и матов. Совсем близко находилось Синявино. На небольших высотках засел враг, а внизу — болота и топи. Противник знал: здесь не пройти, человека грунт не выдержит, засосет, о технике и думать нечего. И эту населенную лишь мошкарой и комарами болотную землю надо было превратить в один из плацдармов для наступления и разгрома врага. Фашинами мостили дороги, чтобы пропустить через болота войска и технику. Требовалось их огромное количество, работать надо было скрытно от врага. Кустарник и ветки хлестали и царапали, проволока раздирала руки в кровь. Сшитые из тряпок рукавицы через несколько часов превращались в лохмотья. Когда не хватало сил дойти до места ночлега, засыпали на штабелях фашин.

Здесь же сооружали насыпные окопы. Рыть нельзя — вода выходила на поверхность. Конструкцию окопов разработали сугубо «местную». Устанавливали колья на расстоянии около метра друг от друга, закрепляя их распорками так, что получалось подобие рамы. Между соседними кольями при помощи хвороста возводили нечто напоминающее деревенский плетень. Носилками и тачками, на плечах и волоком за полтора-два километра тащили песок и грунт, укладывали на дно окопов, сверху все это устилали фашинами. Дно пружинило, как люлька, но стоять и передвигаться можно. Стенки окопов лепили как птичьи гнезда — прессовали лепешки из хвороста, песка, глины и речных водорослей.

Работали в грязи, в воде, в мутной болотной жиже. Обувь не выдерживала, ноги выше колен обматывали тряпками. А вода к осени — леденела...

Жили в поселках Бугры и Назия, путь на работу был дальним, на отдельных участках до 12 километров. [291] Вечерами валились и засыпали сразу — казалось, и на еду не хватит сил.

В июле прибыл к нам командующий фронтом маршал Говоров. Докладывал ему инженер-фортификатор отряда Федор Михайлович Патрикеев, до войны работник Гознака. Маршал обошел трассу, похвалил наших женщин, а вскоре вышел приказ по фронту, где нам объявили благодарность.

В районе Синявино вместе с воинскими частями строили прифронтовую рокадную дорогу. Местность была пристреляна противником, поэтому строили ночами. Песок, щебень, гравий доставляли на машинах с потушенными фарами, трамбовали вручную — колотушками. Кюветы копали тоже вручную.

Когда похолодало, стали работать в ватниках. Однажды днем пригрело солнышко, девочки сняли ватники, сложили их у дороги. Начался минометный обстрел. Командиры закричали: «Ложитесь!», «Не бежать!» Кто-то прыгнул в яму, наполненную водой, других укрыл холмик муравейника, а Верочку Холкину убило и несколько девушек ранило. Ватники, сложенные вдоль дороги, превратились в груду изрешеченного осколками тряпья.

Вместе с воинской частью устанавливали ложный железнодорожный мост через Волхов в районе Волховстроя. Мост должен был выглядеть двойником действующего моста. Завезли заранее заготовленные детали, повторявшие рисунок истинных конструкций, подвесили их через реку на металлических стяжках. Иллюзия была полной; верная половина снарядов, предназначенных фашистами для настоящего моста, была израсходована на сражение с бутафорией.

Тут же укрывали маскировочными сетями вокзал Волховстроя, рисовали углем и паровозным шлаком ложные воронки, создавая видимость разрушенного железнодорожного полотна. С помощью подручных материалов прокладывали ведущие в лесную глухомань «дороги». Делали все возможное, чтобы сбить с толку фашистских летчиков.

После разгрома фашистов под Ленинградом отряды нашего 34-го управления двигались вслед за армейскими подразделениями. Мосты, шоссейные и железные дороги [292] были не только разбиты, но и заминированы. Разминировав объект и подходы к нему, обезопасив своим подругам место работы, отряды девушек-разминеров переходили на следующие участки. А мы вручную насыпали полотно железнодорожных путей, укладывали шпалы и рельсы. Восстановив на многих участках железнодорожное движение, сутками разгружали и нагружали составы, заготавливали строительные материалы.

В феврале 1944 года противник перешел реку Луга и взорвал мост в районе станции Толмачево. Продвижение наших войск остановилось, а враг спешно укреплял свои позиции на противоположном берегу. Перед нашим управлением была поставлена задача в минимальные сроки навести переправу.

Когда мы прибыли на место, то увидели огромное скопление военной техники. Прибрежные леса и перелески были забиты людьми, лошадьми, машинами, артиллерией. Казалось, в этом хаосе не разобраться никогда.

Выгрузились, провели собрание, распределили задания между отделениями, поставили задачу перед коммунистами и комсомольцами. Начали с заготовки леса. Рубили деревья, пилили, подносили к месту работ. В топкие берега забивали сваи, укладывали накат из бревен по колено в ледяной воде. Плакали от холода. Но мороз помогал строить, и мы боялись, что потеплеет. Понимали, что фашисты окапываются все глубже, основательнее, и если срочно не перебросить технику, то на этом участке наступление может застопориться. Враг бомбил и обстреливал нас, а мы продолжали работать. Переправу тянули с обоих берегов, работами руководил лично начальник инженерных войск фронта генерал Б. В. Бычевский.

И когда через трое суток переправа была наведена, когда ночью, при свете факелов, орудия и танки двинулись через реку по построенному нами мосту, началось ни с чем не сравнимое ликование. Лес огласился криками «ура!».

И теперь, много лет спустя, когда мы слышим слова «массовый подвиг», перед каждой из нас встают дни лужской переправы и лица подруг, совершивших, казалось, невозможное...