Штурм «Чертовой высоты»

Говорят, что на войне всякое бывает... Но среди этого «всякого» могут быть явления редкие и выходящие из привычного ряда. К таким можно отнести один из боевых эпизодов на Ленинградском фронте: в ночь на 12 августа 1943 года отдельный инженерный батальон штурмовал одну из самых грозных Синявинских высот.

Бои за Синявинские высоты не прекращались с января, когда была прорвана блокада. Но все попытки наших частей овладеть ими не имели успеха. Главной причиной неудач были трудные условия местности и сильно укрепленные позиции гитлеровцев на высотах.

Наши войска занимали оборону на болотах, изрезанных глубокими канавами и торфяными выработками, где нельзя было отрыть даже мелкие траншеи — они тотчас заполнялись водой. Все участки местности хорошо просматривались противником с высот и подвергались непрерывному обстрелу.

В то же время Синявинские высоты были хорошо подготовлены к обороне, фашисты считали их неприступными. Они возвышались над болотами на 25–30 метров и были обращены к нам обрывистыми скатами, изрезанными оврагами, где сквозь топкие трясины пробивались струйки ключей и ручейков. Значительная часть немецких траншей и ходов сообщения имела перекрытия. Кроме глубоко зарытых в землю блиндажей, в траншеях были в изобилии устроены подбрустверные ниши и «лисьи норы», перекрытые рифленой оцинкованной сталью. Они защищали гитлеровцев при налетах наших самолетов и обстрелах. Многочисленные огневые [211] сооружения из сборных железобетонных элементов в сочетании с броней, а также сооружения из дерева и камня надежно прикрывали огнем скаты высот и подступы к ним.

Ключевыми в системе обороны противника были два особенно прочных опорных пункта. Один из них седлал разветвление железной дороги, пересеченное шоссе («треугольник дорог»), другой располагался на высоком холме. Эту высоту называли по разному — 45,0, Безымянная, Бараний лоб, но чаще всего «Чертова высота». На ней располагались основные наблюдательные пункты врага. Отсюда были отлично видны не только болота, но и просторы Ладоги и часть Невы; отсюда враг корректировал огонь артиллерии по позициям наших войск и путям, связывавшим Ленинград с Большой землей.

В боях за Синявинские высоты стрелковые части усиливались штурмовыми инженерными подразделениями. В ходе артиллерийской подготовки саперы проделывали проходы в минных полях, затем блокировали огневые сооружения, прикрывали фланги атакующих. Особенно доставалось саперам, если атаки наших частей срывались в самом начале: выдвинутые вперед штурмовые группы несли большие потери.

В таких тяжелых условиях предстояло действовать и нашему 106-му мотоинженерному батальону. Мне уже приходилось бывать на Синявинских болотах. Возвращаясь из района Синявина в батальон, который готовился форсировать Неву в районе Павлова, я подробно рассказывал о своих впечатлениях, отвечал на многочисленные вопросы. Мне трудно было скрыть свою озабоченность, а большие потери наших войск на болотах, естественно, не внушали оптимизма офицерам батальона.

Однажды за ужином заместитель командира батальона по политчасти капитан Г. А. Тарасов рассказал, что среди офицеров обсуждаются предложения о том, чтобы силами батальона овладеть каким-нибудь неподдающимся «орешком» и передать его затем пехоте. Такие разговоры слышали также первый заместитель командира батальона капитан И. А. Ханов и начальник штаба батальона капитан Н. С. Харенкин. Оказалось, что и [212] сами они разделяют такое мнение. Командиры же рот, когда их пригласили в штаб, прямо заявили, что предпочитают попытаться самостоятельно, силами батальона, штурмовать любой из вражеских опорных пунктов, чем разделить участь изрядно потрепанных саперных батальонов, которые действовали мелкими подразделениями, приданными пехоте.

— Надо действовать по-саперному, тихой сапой, — пошутил кто-то. (Ни тогда, ни теперь, спустя более чем тридцать лет, я так и не узнал, кому первому в голову пришла эта мысль. Да и неважно это...) Наиболее предпочтительным был вариант внезапной ночной атаки без артиллерийской подготовки...

На другой день я был вызван к начальнику инженерных войск 67-й армии полковнику С. И. Лисовскому. Там был начинж фронта генерал-майор Б. В. Бычевский.

— Ввиду неудачи тридцатого гвардейского стрелкового корпуса, — сказал генерал, — наступление на этом участке отменяется. Все десантные лодки с берега убрать. Вашему батальону быть готовым к штурмовым действиям.

И тогда я доложил генералу о родившейся в батальоне идее самостоятельного штурма одного из опорных пунктов врага. Генерал довольно сурово прервал:

— Не время заниматься изобретательством.

— Товарищ генерал! — вновь начал я. — Разрешите доложить наши соображения...

Я изложил основные пункты организации внезапной ночной атаки без предварительной артиллерийской подготовки. Подчеркнул, что потребуется усилить батальон средствами связи, заменить винтовки автоматами. Потребуется также время на тренировки личного состава.

— Может быть, возьмете проклятую Чертову высоту? — не скрывая иронии, спросил полковник Лисовский.

— Если прикажут, возьмем!

— А что? Может быть, прикажем, — вдруг сказал генерал с каким-то теплым оттенком в голосе. И уже серьезно добавил: — Мне ваша идея и вариант ночной атаки нравятся. Можно, пожалуй, несколько дней выкроить батальону на подготовку. Поищи, майор, подходящую [213] высотку. Их много в районе Колтушей. Оборудуй ее и штурмуй. А вы, Станислав Игнатьевич, — обратился он к Лисовскому, — подготовьте последние аэрофотоснимки Синявинских высот и их дешифровки.

Я самым тщательным образом перенес на кальку паутину вражеских траншей, которые подобно рыбачьей сети покрывали всю гряду Синявинских высот. Особенно долго мы изучали дешифровку Чертовой высоты.

— Неужели вы, Иван Иванович, надеетесь добраться до скатов всем батальоном и не обнаружить себя? — спросил Лисовский. — Каждый сантиметр нейтралки пристрелян. Многослойный огонь пулеметов и автоматов и головы не даст поднять.

— Я твердо уверен, что мы не позволим себя обнаружить!

— Ладно. Не горячитесь, — улыбнулся Бычевский. — Готовьтесь! Посмотрим, как пройдут тренировки.

Подходящую горку нашли довольно скоро. Правда, скаты здесь были более пологие и без крутых обрывов. Но по размерам сопка оказалась пригодной.

Через три часа на сопке собрались почти все офицеры батальона. Перед ними была поставлена задача воспроизвести в натуре все траншеи согласно схеме и готовиться к тренировкам. Речь о штурме конкретной высоты не шла, но офицеры догадывались, что это будет одна из Синявинских высот.

После короткого совещания в штабе было принято решение построить боевой порядок батальона в две цепи с интервалами между людьми в цепи от 2 до 5 метров. В первой цепи — первая и вторая роты; во второй цепи на расстоянии 15–20 метров — третья рота и другие подразделения батальона. Конкретные узлы и участки траншей вражеской обороны были закреплены за отдельными бойцами, которые должны были быстро достичь намеченных рубежей и закрепиться на них. Каждый обязан был знать позицию соседей. Командиры отделений имели в резерве по одному солдату. По два бойца выделяли в резерв командиров взводов. Командиры рот имели в резерве отделение.

Первую тренировку провели на следующий день еще засветло. Сразу же возникло множество вопросов, и [214] командир второй роты старший лейтенант Н. Н. Богаев стал записывать их в тетрадь. К концу тренировок в тетради Богаева значилось 109 вопросов!

Сразу и твердо решили идти на штурм без шинелей и противогазов, но с плащпалатками. У каждого автомат, на ремне водолазный нож, три ручные гранаты и фляга с крепким чаем. В глубоких и тесных траншеях вести рукопашный бой ножами и автоматами трудно: ножом не достанешь, из автомата можно своих пострелять. О штыках и думать нечего — не развернуться. Кто-то предложил использовать для рукопашного боя малые саперные лопаты. Попробовали, и оказалось, что удара такой лопатой не выдерживает ни одна каска. Начальник подвижной авторемонтной мастерской техник-лейтенант Я. Шкловский предложил их заточить и сделал это мастерски. Так появилось эффективное оружие для рукопашных схваток.

На первой же ночной тренировке выяснилось, что при освещении ракетами блестят каски и заметны выгоревшие за лето гимнастерки. Попробовали каски мыть керосином, царапать краску, наклеивать песок. Вскоре один солдат принес каску, облепленную сухой травой, Это оказалось самым удачным. Выгоревшие гимнастерки удалось частично заменить новыми, остальные покрасить.

Как быть, если раненый будет стонать и тем самым выдаст всех остальных? Решили единодушно: «Если нестерпима боль — грызи землю!» А как в темноте узнать во вражеских траншеях, кто враг, а кто свой, особенно сзади? Предложили каждому повязать на шею марлевый бинт с бантом на затылке. Если банта, нет — руби!

Весь батальон «заболел» идеей ночного штурма. Во взводах появились боевые листки с карикатурами, изображающими бегущих и сдающихся в плен фашистов. Были там и дружеские шаржи на наших солдат. Парторги и комсорги рот вместе с командирами решали, как лучше расставить в боевых порядках коммунистов и комсомольцев.

С наступлением темноты роты занимали исходное положение и по сигналу начинали ползти к подножию учебной сопки, откуда должны были броситься по скатам [215] на высоту и быстро занять ее. Местность периодически освещалась ракетами. При малейшей демаскировке роты отводились в исходное положение, и все начиналось сначала. Весьма незавидным было положение бойца, допустившего оплошность. Доставалось ему и от командиров, и от товарищей. Рисковал он увидеть шарж на себя на странице боевого листка.

Каждое утро в батальон приезжал генерал Б. В. Бычевский, выслушивал подробные доклады об итогах очередной тренировки, давал советы, беседовал со многими солдатами и офицерами. Самый молодой и смелый из командиров рот Николай Богаев спросил:

— Товарищ генерал! Народ интересуется: позволят ли нам самостоятельно штурмовать Чертову горку или дело кончится тренировками?

Борис Владимирович давно знал Богаева. Тепло посмотрев сверху на низкорослого комроты, он сказал:

— Тренируетесь хорошо. Доложу командующему...

В тот же день меня вызвали к командующему фронтом. Генерал-полковник Л. А. Говоров с минуту осматривал меня, затем сказал:

— Генерал Бычевский доложил, что вы собираетесь батальоном штурмовать высоту. Предполагаемая ночная атака серьезно продумана или просто горячая затея? Вы изучили эту высоту? Знаете, какими силами на ней располагают немцы?

Отвечая на эти вопросы, я старался быть предельно кратким и доложил, что подразделения батальона с начала войны действуют больше всего по ночам. В непосредственном соприкосновении с противником они выполняли задачи по минированию, проделывали проходы в заграждениях, прикрывали фланги, оборудовали переправы. Поэтому в успехе ночной атаки уверены. Она хорошо продумана и серьезно готовится. Тренируемся уже четыре ночи. Нам известно, что на объекте атаки находится около двух рот хорошо вооруженных и опытных солдат 61-й пехотной дивизии противника. Разложив перед командующим схему, я кратко охарактеризовал позиции вражеской обороны, последовательность действий подразделений батальона, а также оснащение и вооружение бойцов. Когда я упомянул о применении [216] остро отточенных саперных лопаток, командующий улыбнулся. Мне показалось, что он удовлетворен докладом. Но последовали новые вопросы.

— Вы, майор, пойдете с батальоном?

— Да, товарищ генерал, в атаку я пойду впереди.

— Целесообразно ли это? Как организуете управление движением и боем?

— О том, что мы с заместителем по политчасти о атаку пойдем первыми, объявлено всему личному составу батальона. Я с группой связных буду двигаться до рубежа атаки впереди первой цепи. Мой заместитель и начальник штаба пойдут со второй цепью. В ходе боя после броска связь с командирами рот по радио и че-рез посыльных.

— Сколько времени займет выдвижение на рубеж атаки?

— Судя по опыту тренировок, достаточно одного часа.

— Есть гарантия, что три сотни людей за час не будут обнаружены?

— Нет, товарищ генерал, такую гарантию дать трудно. Но есть твердая вера в людей. Надеемся не обнаружить себя до момента, когда ворвемся в траншеи врага. Весь план основывается на внезапности и смелости личного состава.

Говоров еще раз внимательно поглядел на схему.

— Хорошо. Я дам указания командующему армией. Подготовку батальона к штурму проверю сам.

Через два дня Л. А. Говоров вместе с генералом Б. В. Бычевским прибыл в батальон. Командующий обошел и тщательно осмотрел учебную сопку и все подступы к ней. Еще раз внимательно изучил схему и карту местности района Синявинских высот. С наступлением темноты он наблюдал за штурмом учебной высоты.

Когда роты батальона с криками «ура» заняли траншеи на сопке и расположились в них, командующий, поручив Бычевскому сделать разбор учения, уехал. Через день он дал разрешение батальону штурмовать Чертову высоту, обязав доложить о готовности 9 августа 1943 года. [217]

Нет необходимости говорить о том, с каким подъемом и радостью в батальоне было встречено разрешение командующего на штурмовые действия. Из всех подразделений в партийную организацию поступали заявления с просьбой принять в партию.

Интересные и ободряющие сведения сообщал командир отделения разведки старший сержант Сергей Ульянов. Его отделение все ночи находилось в «нейтралке», у подножья сопки, выискивая минные заграждения и изучая поведение противника.

— Фрицы выглядывают из траншей, — докладывал Ульянов, — а нас не видят. Смело можно действовать в нейтральной полосе, если не двигаться, когда светят ракеты. Правда, ракеты чуть ли не все время над головой, но паузы есть.

Он точно определил границы минированных участков и отыскал подходящие воронки под горой для размещения оперативной группы штаба и перевязочного пункта батальона. Для минирования подступов к позициям на захваченной Чертовой высоте батальону была придана рота минеров из 2-й инженерной бригады под командованием старшего лейтенанта Слесарчука. В ходе тренировок мы убедились, что минеры не подведут.

Наступил срок доклада командующему войсками фронта о готовности батальона к штурму Чертовой высоты. Генерал Л. А. Говоров выслушал мой доклад и, подчеркивая каждое слово, сказал:

— Разрешаю штурмовать вражеский опорный пункт на высоте сорок пять ноль в соответствии с планом боя, отработанным на тренировках. Срок — до двенадцатого августа. Взаимодействие с войсками шестьдесят седьмой армии организуйте на месте.

Начальник штаба армии сообщил мне, что командующий приказал представить ему план боя батальона, согласованный с командиром 43-го стрелкового корпуса. Мне, командиру инженерного батальона, такие планы составлять не приходилось, да и уставная форма плана боя не подходит для батальона... План боя был составлен в срок и представлен в штаб армии. Командир 43-го стрелкового корпуса генерал-майор А. И. Андреев обстоятельно [213] рассмотрел все этапы предстоящего боя и сделал несколько важных замечаний.

Так, он настоятельно рекомендовал отвести на преодоление нейтральной полосы не менее трех часов. Хотя каждая минута пребывания в этой полосе сопряжена с риском быть обнаруженными, с доводами опытного генерала пришлось согласиться. На самом деле из-за интенсивного и непрерывного освещения местности и трех часов нам оказалось маловато.

Боевые действия предстояло вести в полосе обороны 128-й стрелковой дивизии. Ее командир полковник Потапов и особенно начальник штаба дивизии подполковник Данилов очень внимательно отнеслись к нуждам батальона. Для его усиления они выделили два взвода станковых пулеметов, взвод связи и батарею полковой артиллерии. К исходу 11 августа я смог доложить командующему 67-й армией генералу Духанову о полной готовности батальона к штурму и получил разрешение действовать.

Батальон уже передислоцировался в лес близ Рабочего поселка № 2. Во всех ротах проходила тщательная подгонка снаряжения и вооружения. Настроение у бойцов было приподнятое.

За последние три дня все офицеры и сержанты побывали в траншее переднего края и точно знали путь к переднему краю противника и ориентиры.

Подкрепившись отменным ужином, роты стали выдвигаться на исходный рубеж. До фашистов оставалось всего 400 метров изрытой снарядами нейтральной полосы. Воронки были наполнены вонючей торфяной жижей. Впереди на фоне неба четко выделялась самая высокая и грозная высота 45,0...

В полночь цепи покинули передний край и растворились в темноте. За ними двинулась и штабная группа. Ночную тишину нарушали редкие разрывы снарядов и мин да короткие очереди автоматов и пулеметов. Пули со свистом летели над ползущими саперами. То и дело местность освещалась ракетами. Для движения можно было использовать только паузы между их вспышками. Самыми неприятными были «фонари», как называли светильники, медленно спускавшиеся на парашютиках, — они давали яркий свет в течение нескольких минут. [219] Штабная группа, опередив цепи рот, к 2 часам достигла подножья высоты и расположилась в глубоких воронках, заранее выбранных разведчиками Сергея Ульянова.

Мы осмотрелись. Никаких признаков присутствия в «нейтралке» трех сотен людей не наблюдалось. В ночном небе трещали моторами наши знаменитые бипланы — «небесные тихоходы». Они действовали над грядой Синявинских высот в соответствии с планом боя, сбрасывая на позиции противника мелкие бомбы и отвлекая внимание сторожевых постов от нейтральной полосы. По высотам стреляли и полковые минометы.

Наконец стрелки часов приблизились к 3 часам, а над болотами появились признаки утренней зари. Поглядывая на часы, я с беспокойством прошептал:

— Где же люди? Они должны уже быть здесь.

— Я сейчас разведаю, — отозвался Тарасов.

Не успел я и слова сказать, как он выскочил из воронки... и был обнаружен. По склону горы посыпались ручные гранаты, над головами промчался рой трассирующих пуль. Я вынужден был подать сигнал к атаке — серию зеленых ракет.

— За Родину! За Ленинград! Вперед, братцы! Бей гадов!

Офицеры батальона первыми ворвались в траншеи. Не отставали от них и саперы.

Трудно описать панику, охватившую фашистов; с искаженными страхом лицами, многие в нижнем белье (даже на передовой захватчики спали с удобствами), они пытались спастись бегством. В траншеях их били лопатами, наверху косили автоматными очередями. Многие из них нашли свой конец в блиндажах и «лисьих норах». Даже в крайне невыгодной для них ситуации мелкие группы врага оборонялись отчаянно.

...На старшего сержанта Виктора Феофанова напали два здоровенных гитлеровца и пытались его задушить. Виктор успел одного сбить с ног ударом в живот, второго прикончил подоспевший ефрейтор Александр Мартьянов. Солдат первой роты Топорков был сбит с ног. Навалившийся на него фашист ударил Топоркова ножом — к счастью, нож скользнул по лопатке. Пробегавший мимо парторг роты старший сержант Л. Н. Соловьев [229] (ныне полковник) прикончил фрица, а Топоркова отправил на перевязку. Принятый перед боем в партию сапер Петр Форощенко заметил, как залегший за камнем фашист целится в идущего по траншее офицера. Он резко столкнул командира в приямок и швырнул в гитлеровца гранату...

Вражеский опорный пункт на Чертовой высоте был взят саперами всего за двенадцать минут. При этом была захвачена паутина траншей около 400 метров по фронту и 350 метров в глубину. Более 200 гитлеровцев было убито, 120 захвачено в плен. Инженерный батальон потерял 16 человек убитыми и 26 человек ранеными.

Обойдя занятые позиции и убедившись, что батальон готов к отражению контратак, я доложил по радио командиру 128-й стрелковой дивизии о выполнении поставленной задачи. На горизонте пробивались лучи восходящего солнца. Наступило утро 12 августа 1943 года.

Как стало известно позже, командир 61-й немецкой пехотной дивизии, оправдываясь перед командующим 18-й армией Лпндсмапом, доносил, что высоту атаковали два полка какой-то специальной «болотной дивизии» русских.

На высоту и все подступы к ней со стороны болот враг обрушил мощнейший шквал артиллерийского и минометного огня. За ним последовала первая контратака фашистов. Она была успешно отбита, но саперы понесли потери. Случилось то, чего больше всего мы боялись. Батальон оказался отрезанным от своих. Потерн в людях все возрастали и становились все более ощутимыми.

Еще в начале атаки осколками в голову был убит врач батальона капитан медслужбы Анатолий Шишов. Вскоре погибла замещавшая его старший лейтенант Нина Лосева. Главным медиком батальона стала санинструктор Валя Григорьева. В помощь ей дали писаря третьей роты Нину Ласкину, потом — писаря первой роты Веру Долбилкину. Эти отважные восемнадцатилетние девушки оказали первую медицинскую помощь десяткам раненых бойцов. В одну из контратак гитлеровцы по склону горы приблизились к перевязочному пункту. [221]

И Валя повела на них группу солдат и легкораненых... Атака была отбита. Нина Ласкина вынесла из-под огня 26 раненых бойцов вместе с оружием. Валя и Нина были ранены, но продолжали нести свою трудную вахту.

Контратаки фашистов следовали одна за другой. У нас кончались боеприпасы. На учете был каждый патрон и каждая граната. Однако главным оружием все же были беспредельная стойкость и мужество саперов. Многие раненые оставались в строю. Во время одной из контратак осколком вражеского снаряда командиру первой роты Николаю Федотову оторвало кисть левой руки. «На перевязку!» — приказали ему. Но Николай остался в строю. Вскоре он получил тяжелое осколочное ранение в живот и через двое суток скончался в полевом госпитале, поразив медиков своей стойкостью.

В ходе боя первую роту принял старший лейтенант Анатолий Максимов. Немецкие ручные гранаты взрывались через пять секунд после включения запала. Максимов, зная это, поймал такую гранату и успел отбросить ее в сторону врагов, где она и взорвалась над их головами. Примеру Максимова немедленно последовали саперы во всей передней траншее. Нельзя забыть хладнокровные сосредоточенные лица наших гранатометчиков Ивана Муравейникова, Михаила Нестеровича, старшины Бурова... В отражении вражеских контратак участвовали и минеры приданной нам роты. Ими умело руководил лейтенант Юрий Бирюков, заменивший раненого командира.

А потери в батальоне росли. Были ранены многие офицеры, в том числе заместитель командира батальона Илья Ханов. Я же отделался контузией, легкими ранениями в голову и ногу.

Находившийся на наблюдательном пункте командира 128-й стрелковой дивизии генерал Б. В. Бычевский по радио передал нам поздравления командующего фронтом и сообщил, что командир батальона награжден орденом Суворова III степени, а командиры рот орденами Красного Знамени.

К исходу дня к нам на помощь прорвался стрелковый батальон. Позиции, которые удерживали саперы, заняла пехота. [222] В конце сентября в результате упорных боев 30-му гвардейскому стрелковому корпусу удалось овладеть частью высот Синявинской гряды. Наш батальон был придан корпусу; прикрывал его фланги и действовал в составе штурмовых групп. Командир корпуса генерал-майор И. П. Симоняк тепло благодарил саперов за их смелые и успешные действия.

До середины октября батальон минировал подступы к захваченным рубежам, которые приняла у гвардейцев 11-я стрелковая дивизия.