Всюду передний край
Неуловимая «Катюша»
В 1940 году я командовал зенитной батареей «сорокапяток» в 29-м артиллерийском дивизионе. С первым караваном транспортов батарея прибыла на Ханко и была установлена на острове Граншер. Она была засекречена и целый год никаких стрельб не вела.
В середине июля комендант укрепленного сектора береговой обороны (сокращенно УСБО) генерал-майор артиллерии И. Н. Дмитриев приказал мне сдать свои обязанности помощнику и явиться к нему. Когда я прибыл в штаб, мне сообщили, что я буду командиром формируемой железнодорожной батареи.
Дело интересное, товарищ старший лейтенант, заметив мое недоумение, сказал генерал. Начальник артиллерии Кобец вам все объяснит...
Началось знакомство с новым начальством. Майор С. С. Кобец принял меня приветливо и не торопясь посвятил в суть дела. Он сказал, что командир базы принял решение построить 100-миллиметровую железнодорожную трехорудийную батарею.
Инженеры уже приступили к расчетам, сказал майор. Включайтесь и вы в эту работу.
Прежде всего я осмотрел пушки. Они были доставлены на Ханко пароходом «Волголес». Среди пяти тысяч снарядов [256] к ним были и фугасные, и осколочно-фугасные. Почти половину боезапаса составляли дистанционные гранаты.
Осмотрев линию железной дороги, ведущую к границе с Финляндией, я вместе с базовым топографом выбрал двенадцать основных и две запасные позиции. Майор Кобец одобрил выбор. Позицию № 6 он определил как главную. С учетом этого нужно было построить подземные укрытия, позаботиться о маскировке.
Примерно в полутора километрах южнее города Ханко, в лесу, начались работы по созданию батареи. Руководил ими начальник инженерной службы сектора Н. С. Котов.
Объезжая места, где должна была действовать новая железнодорожная батарея, Сергей Спиридонович Кобец был, помнится, особенно озабочен вопросом, где и как изготовить упоры, необходимые для придания железнодорожным платформам устойчивости при стрельбе. Дело в том, что у нас на полуострове не было артиллерийских или механических мастерских, которые могли бы изготовить эти детали.
Однако дня через два Кобец приехал ко мне, вошел в землянку и, с радостью потирая руки, сообщил, что выход найден.
Прикрепим под каждой платформой по пять двадцатипятитонных домкратов. Как только установим первое орудие, действие домкратов испытаем. Полагаю, что выдержат...
Тем временем происходило комплектование батареи людьми. Прибывали краснофлотцы, младшие специалисты, командиры. Сергей Спиридонович сам занимался подбором личного состава для будущей железнодорожной батареи. Он зачислял в формируемое подразделение смелых и толковых бойцов, которые уже побывали в боях. Комиссаром батареи был назначен политрук Н. Гашев. Моим помощником стал лейтенант Я. Самойлов, в прошлом младший командир-сверхсрочник. Огневым взводом командовал лейтенант С. Маслов, ранее служивший на острове Руссарэ. Команду железнодорожников возглавил лейтенант Янкин (имени его не помню).
Железнодорожная батарея создавалась в основном нашими руками. Для установки орудий были получены три четырехосные металлические платформы. В их бортах, [257] сделанных из листовой стали, мы вырезали куски шестиметровой длины и прикрепили к ним петли. Во время движения эшелона эти части бортов можно было поднимать, а при стрельбе опускать. Удерживаемые тросами или цепями на уровне пола платформы, они составляли с ним одну общую площадку, на которой мог свободно действовать орудийный расчет. По краям платформы были устроены железобетонные ящики для снарядов.
Под каждой платформой было приварено пять двадцатипятитонных домкратов. Четыре из них находились по углам, а один в центре, под основанием орудия. В выдвинутом состоянии винты домкратов упирались в деревянные подкладки, сделанные из шпал.
К концу июля работы подошли к концу. Генерал Дмитриев распорядился выделить батарее паровоз, а для ведения разведки две мотодрезины.
Соблюдая требования маскировки, мы прикрывали зелеными ветками платформы и паровоз. По сигналу воздушной тревоги все люди уходили в укрытия. И все-таки противник взял нас на заметку. В первых числах августа над полуостровом Ханко пролетели вражеские самолеты, сбросившие бомбы на город и порт. Во время налета вражеские летчики, видимо, заметили местонахождение нашей батарейной базы. В тот же вечер, едва краснофлотцы пришли в свои землянки, чтобы лечь спать, как вокруг загрохотали разрывы.
Сразу же загорелся склад горюче-смазочных материалов. Здание, сколоченное из досок, густо покрытое краской, вспыхнуло, как факел. Майор Кобец, узнав о пожаре, приказал по телефону срочно отвести платформы в безопасное место. Группа матросов в составе тридцати человек во главе с лейтенантом Я. Самойловым начала борьбу с огнем. Лейтенант Янкин вскочил в будку локомотива, включил реверс (паровоз всегда был под парами) и повел его к первой платформе, чтобы оттянуть ее прочь от объятого пламенем строения. Но тут в железнодорожное полотно ударил снаряд. Рельсы были разбиты.
Паровоз не мог подойти к тому месту, где стояли платформы. Я приказал Самойлову выкатывать подвижные артустановки вручную из зоны огня.
Каждая платформа даже без орудия весила около двадцати пяти тонн, а ведь на ней кроме тяжелой пушки [258] находились еще два железобетонных снарядных ящика-погреба. Можно себе представить, какой это был тяжелый груз! Комендоры, возглавляемые Самойловым, вооружились ломами и толстыми кольями. Действуя ими как рычагами, они надавили на колеса, и платформы слегка сдвинулись с места.
Люди работали в дыму. Некоторые, чтобы было легче дышать, надели противогазы. А в это время противник продолжал ожесточенный артобстрел. При каждом взрыве снаряда в разные стороны летели обломки горящих досок, тлеющие головешки. От жара на людях тлели бушлаты. Но вот под дружным напором многих плеч первый транспортер покатился по рельсам...
Вслед за первой платформой удалось откатить в безопасное место и вторую и третью. Между тем в борьбу с артиллерией противника вступили батареи старших лейтенантов Виктора Брагина и Ивана Нечипорука. Мощным артналетом они заставили вражеские орудия замолчать.
Готовность первого орудия нашей батареи мы проверяли на мысе Уддскатан. Испытания показали, что во время выстрела, при угле возвышения, равном пятнадцати градусам, платформа под воздействием силы отдачи наклонялась, но когда выстрел производился при угле возвышения от тридцати до сорока пяти градусов, качка уже не ощущалась.
В середине августа, когда были испытаны остальные орудия железнодорожной батареи, мы получили от начальника артиллерии нормативы стрельбы. На развертывание одного орудия для ведения огня давалось две минуты, на изготовку к стрельбе всей батареи восемь минут. На свертывание для ухода с позиции одной платформы отводилась одна минута, а всего эшелона пять минут...
Подготовка железнодорожной батареи к стрельбе оказалась сложным делом. В течение восьми минут паровоз должен был расставить транспортеры с интервалами между ними в пятьдесят метров. Комендоры в это время откидывали борта платформ, подкладывали под домкраты брусья и вывинчивали винты до упора. В те же считанные мгновения надо было наладить телефонную связь с КП, подать боеприпасы к орудию. Чтобы уложиться в такой жесткий норматив, требовалось хорошо [259] знать свои обязанности и довести до автоматизма выполнение всех операций.
Штаб УСБО сообщил нам координаты батарей противника, выявленных к западу от полуострова Ханко. Особенно активными были вражеские батареи, находившиеся на полуострове Подваландет. Они ежедневно подвергали обстрелу аэродром, порт и город Ханко.
На батарею командование возложило следующие задачи: прикрывать взлет и посадку наших самолетов; препятствовать обстрелу противником наших объектов; вести борьбу с батареями противника, обстреливающими территорию порта; в пределах дальности стрельбы батареи (до 21 км) уничтожать транспортеры, десантные баржи и катера противника; оказывать содействие нашим десантникам в обороне захваченных ими островов.
Вспоминаются десятки боевых эпизодов. Приведу лишь один, наиболее характерный.
Оперативный дежурный штаба УСБО передает приказ: «Через десять минут идут на выполнение боевого задания наши истребители. Прикройте взлет и посадку. Не дайте противнику обстреливать аэродром». По боевой тревоге батарея изготавливается к открытию огня. Смотрю в бинокль. Хорошо видно, как взлетают два «Ильюшина» и уходят за горизонт. Противник молчит. Через несколько минут на горизонте опять появляются две точки. Это наши «И-16» возвращаются на базу. В тот же момент с полуострова Подваландет противник открывает яростную артиллерийскую стрельбу по аэродрому. Я подаю команду: «По батарее противника... Прицел семьдесят... Азимут тридцать два ноль-ноль... Дистанционной гранатой... Трубку двадцать четыре... три снаряда, темп шесть секунд огонь!»
По лесу, где притаились наши транспортеры, разносится эхо орудийных залпов. Снаряды рвутся над целью, но чересчур высоко. Корректирую установку трубки. Батарея посылает еще три снаряда. Наблюдатели докладывают: цель подавлена!
Самолеты идут на посадку. Но в это время враг опять открывает по аэродрому огонь. Теперь стреляет уже другая батарея противника. И снова мы даем очередь из трех пяти снарядов. Новая цель накрыта! Клубы дыма, возникшие на горизонте, неопровержимо свидетельствуют о том, что начался пожар. [260]
Подаю команду «Дробь!». Транспортеры батареи свертываются и переходят на другое место. Между тем на прежней позиции начинают рваться вражеские снаряды. Матросы, довольные тем, что успели отойти в безопасное место, весело кричат:
Давай, давай, разряжайся, фашист!
Мы проводили в сутки по пять, а то и по восемь таких стрельб. Понятно, что после ряда наших удачных огневых налетов противник стал охотиться за батареей. К сожалению, с ответными ударами по этим «охотникам» мы вначале запаздывали. Вскоре к нам на базу приехал майор Кобец и передал неукоснительный приказ генерала С. И. Кабанова: «Сразу же после первой вспышки на какой-либо из батарей противника, стреляющей по «десятке», должен последовать ответный выстрел с железнодорожной батареи Шпилева и именно по этой цели».
Время полета вражеского снаряда до нашей позиции колебалось обычно в пределах от двадцати до пятидесяти секунд. С какой же быстротой мы должны были действовать, чтобы сразу же подавить батарею врага, которая сделала выстрел по нашей батарее. Впрочем, и эта задача оказалась по плечу нашему коллективу.
К концу августа наши соседние береговые батареи, частично израсходовавшие свои боеприпасы, стали стрелять реже. На «десятку» теперь легла основная тяжесть контрбатарейной борьбы с противником. Береговым батареям разрешалось израсходовать в сутки пятьдесят шестьдесят снарядов. Половину этого количества, если не больше, выпускали по врагу пушки неуловимой «катюши», как любовно окрестили на полуострове Ханко нашу железнодорожную батарею № 10.
Противник тщательно маскировал свои военные объекты. Полуостров Подваландет покрыт густыми хвойными лесами. Многие цели почти не просматривались с наших наблюдательных пунктов. Что было делать? Майор Кобец предложил один из наших НП поместить на сорокапятиметровой дымоходной трубе хлебозавода.
Попытку взобраться на трубу предпринял вначале я сам. Но мне это не удалось. Жирная сажа прилипала к потным рукам, ладони скользили по металлическим ступенькам лестницы. [261]
Вторым попытал счастья старшина Беляков. Вооружившись только биноклем (телефонный аппарат остался внизу), он сумел добраться до самого верха дымовой трубы. Подваландет был виден оттуда гораздо лучше, чем с других наблюдательных пунктов. Но стереотрубу никак не удавалось закрепить на новом НП.
Беляков несколько раз поднимался на трубу хлебозавода и вел наблюдение. Отклонение разрывов наших снарядов он корректировал очень хорошо. В результате огонь батареи стал еще более точным. Противника это обстоятельство весьма встревожило. Его наблюдатели, видимо, догадались, где устроился наш корректировщик. По хлебозаводу и по его трубе враг открыл сильный артиллерийский огонь. Майор Кобец приказал Белякова на трубу больше не посылать.
Как-то в конце октября наша разведка обнаружила в одном из шхерных районов скопление десантных катеров и других плавсредств противника. Очевидно, маннергеймовцы готовились к высадке морского десанта. Был тихий вечер, полный штиль. Погодные условия явно благоприятствовали задуманной противником операции.
Сергей Спиридонович Кобец вызвал меня в штаб УСБО. Развернув карту, он показал на ней место сосредоточения вражеских десантных средств. Однако, ставя боевую задачу, он не успел сказать и нескольких слов, как оперативный дежурный доложил ему, что катера противника уже приступили к перестроению, готовясь, очевидно, выйти в море.
Что ж, стрелять по ним придется вашему заместителю, сказал майор и взялся за телефонную трубку. Он передал лейтенанту координаты цели и приказал рассеять скопление десантных сил врага.
Самойлов быстро рассчитал данные для стрельбы и сообщил их огневому взводу лейтенанта Маслова. Корректировали огонь батареи разведчики-гранинцы. Несколько вражеских катеров было потоплено, улецевшие бросились в разные стороны, ища спасения в шхерах...
Выручая своих, артиллеристы противника (девять орудий) открыли огонь по железнодорожной батарее. Но комендоры Маслова не дрогнули под обстрелом. Они продолжали столь же метко наносить удары по обнаруженной цели. [262]
Однажды противнику все же удалось нанести чувствительный удар по нашей «катюше». В начале ноября паровоз расставил транспортеры с орудиями на предназначенных для стрельбы позициях. Машинисты несколько увлеклись этой работой и, забыв о маскировке, подсыпали в топку лишку угля. По черному дыму враг точно засек местонахождение локомотива. Последовал артналет. Прямым попаданием снаряда паровоз был поврежден, при этом погиб помощник машиниста, лейтенант Янкин получил тяжелое ранение, а кочегар контузию.
Командир базы приказал выделить батарее другой паровоз, с новой бригадой машинистов. «Катюша» продолжала боевые действия, но уже не так активно, как раньше, стволы орудий поизносились и требовали смены лейнеров.
Железнодорожная батарея № 10 провела пятьсот шестьдесят девять боевых стрельб. Четыреста пятьдесят раз она открывала огонь по артиллерийским позициям врага, потопила несколько десантных катеров и барж, взорвала два склада с боеприпасами, уничтожила немало живой силы противника. [263]