На них равнялись, ими гордились
В дозоре Петр Сокур
Надвигался синий, безоблачный вечер. В шхерных протоках устало плескалась вода. Над скалистыми островками кружились крикливые чайки. И если бы не раздавались время от времени шорох и свист, а затем тяжкий взрыв снаряда, то можно было бы, пожалуй, подумать, что на Ханко царит полная безмятежность.
Не одна сотня вражеских снарядов взорвалась за последние пять дней в расположении роты лейтенанта Хорькова, но других признаков активности противника здесь пока не было заметно. А в этот вечер артобстрел позиций роты, да и всего батальона почти прекратился.
Временное затишье не могло усыпить бдительность командира. Короткая, но трудная война на Карельском перешейке зимой тридцать девятого — сорокового научила его быть всегда настороже.
— Как в твоем секторе? — спросил он по телефону командира взвода Емельянова.
— Спокойно, Иван Петрович, — ответил вполголоса лейтенант. — Движения на той стороне нет. Стрельба слабая. Пока все в порядке. Сосед ведет себя тихо...
Словечко «тихо» не понравилось Хорькову, и он закончил разговор с ноткой раздражения:
— С виду тих, да характером лих сосед наш. Усильте [212] караулы. В наблюдатели выделите самых толковых. Понятно?
— Понятно, товарищ командир. Будет выполнено, — донеслось из трубки.
Хорькову самому захотелось побывать во взводе лейтенанта Емельянова. Это подразделение занимало самый ответственный участок ротной обороны. Он надел фуражку, проверил, заряжен ли пистолет, предупредил связного, куда отправляется, и вышел из командного пункта.
Во взводном блиндаже, где он застал Емельянова, был, как всегда, порядок. На столике лежали развернутая карта, остро заточенные карандаши, линейка, измеритель, транспортир. На стене, всегда готовый к действию, висел автомат «Суоми», трофей минувшей войны. Ящик с гранатами был открыт.
— Ну, как там «звонари»? — усмехнулся командир роты и кивком головы показал на сигнализацию, устроенную над амбразурой. Она была донельзя простой: от секретного наблюдательного пункта, выдвинутого к линии проволочных заграждений, саперы протянули тонкую веревку и прикрепили ее к звонку. И условные сигналы были несложными: один звонок — проверка, два звонка — замечено что-то подозрительное, три — опасность!
Лейтенант смущенно оправдывался:
— Лучшего не придумали, товарищ командир. Не поставишь же телефон — разговор слышен будет...
— Знаю, знаю, — миролюбиво ответил Хорьков. — Кто у вас там сегодня наблюдает?
— Добрые бойцы, Иван Петрович. Комсорг роты Сокур и красноармеец Андриенко. Они не задремлют... Им не впервой...
Командир роты заглянул в амбразуру. Сквозь нее были видны редкие сосенки и далее, метрах в ста пятидесяти, — заграждение из колючей проволоки в четыре кола. Блиндажик наблюдателей отсюда не был различим. Это был всего лишь небольшой окопчик с перекрытием. Внутри него можно было только лежать, или сидеть пригнувшись. В случае появления перед заграждением вражеских саперов или разведчиков «секрет» должен был подать сигнал, но не открывать огня.
— Тревог напрасных не было? — спросил Хорьков, собираясь уходить. [213]
— Да была одна. Должно быть, заяц в веревке запутался. Раздались звонки, но мы сразу все поняли.
— Вы что — охотник? — рассмеялся Хорьков.
— Не охотник, Иван Петрович, а пошутить люблю. С шуткой воевать легче. А заяц, ей-богу, как-то промчался, чуть всю сигнализацию не нарушил.
— Ну, ладно, лейтенант, зайцы зайцами, а в оба смотрите. Не по душе мне эта тишина на передовой. Как бы подвоха не было. Чуть что — укрывайте людей, готовьтесь к трудному бою...
Идя на позиции следующего взвода, Иван Петрович думал о своем разговоре с Емельяновым. Лейтенант хорошо знал своих людей. В «секрет» посланы опытные бойцы. Бывший сельский учитель Петр Трофимович Сокур — комсомольский вожак. Медлителен, даже неуклюж с виду, лишнего слова иной раз не вытянешь, а в то же время обладает бесценными качествами: рассудителен, хладнокровен, есть выдержка и понимание задач дня — то, что и надо красноармейцу. Хорош и его напарник — Алексей Иванович Андриенко. Храбр, ловок, в руках все горит. С таким хоть в разведку — не подведет. Парень что надо!
Как и предполагал Хорьков, фашисты вели себя тихо в этот последний вечер июня не зря. Около полуночи на переднем крае батальона загрохотали частые взрывы, перешедшие в сплошной гул.
Позже выяснилось, что сосредоточение артиллерийского огня на сравнительно небольшом пространстве нашей обороны имело целью оглушить, деморализовать бойцов переднего края, превратить в груды обломков их укрепления, разбить проволоку, взорвать фугасы и мины, чтобы открыть дорогу наступающим.
Самый интенсивный огонь противник вел по позициям взвода Емельянова. Три часа продолжалась артподготовка, однако доты и дзоты, построенные на совесть, выдержали этот удар.
Немало пришлось пережить «секрету», притаившемуся возле «колючки». Вокруг бушевала буря. Горели сосны. На десятки метров в стороны и вверх летели осколки снарядов и комья каменистой земли. Тлела сухая трава. Проволочное заграждение было искорежено. [214]
Но убежище, в котором лежали красноармейцы Сокур и Андриенко, к счастью, уцелело.
Стрельба прекратилась внезапно. Было слышно, как в лесу, с треском ломая ветви, рухнуло дерево. Дым и пыль еще заволакивали окрестность.
— Петро, Петро! — хрипло зашептал Андриенко. — Они идут...
Сквозь полузасыпанную амбразуру бойцы увидели, как в туманной полутьме замелькали фигуры шюцкоровцев. Враг перешел в наступление. Штурмовые группы входили в пробитые артиллерией проходы в проволочных заграждениях.
Сокур и Андриенко хорошо помнили приказ командира взвода: пропустить фашистов за линию первых укреплений, а потом бить их в спину.
Один из бегущих протопал сапогами прямо по блиндажу. С низкого потолка сквозь щели в настиле на бойцов посыпался песок.
— А наши-то, наши... Почему не стреляют?.. Сокур с укоризной глянул на Андриенко и, вытряхивая из-за ворота песок, процедил:
— Баня с веником приготовлена.
Как бы в подтверждение сказанного сзади ударили пулеметы и автоматы. Полковая артиллерия открыла огонь шрапнелью и фугасными, отрезая врагу пути отхода. И снова рядом загрохотали взрывы, осколки и пули засвистели над входом в блиндаж. И хотя они были столь же опасны, как и вражеские, красноармейцам сразу стало легче. Значит, вражеская атака будет отбита!
Первые прорвавшиеся в глубь нашей обороны солдаты противника были сметены ливнем огня. Но те, что шли за ними, залегли, а потом, стреляя из автоматов и ручных пулеметов, стали перебежками продвигаться вперед. Многочисленные воронки от снарядов и разбросанные повсюду камни-валуны помогали вражеским солдатам укрываться от пуль.
— Гранаты! — крикнул Сокур напарнику. — Выходим. Ударим по ним сзади!
Узкий окопчик, служивший ходом сообщения, завалило землей, Андриенко расчистил путь лопаткой и выкарабкался наружу. За ним, опустив на лоб каску, вылез и Сокур. Устроившись в ложбинке, бойцы открыли из винтовок прицельный огонь. Стоило кому-нибудь из [215] шюцкоровцев приподняться, попытаться сделать бросок, как меткая пуля настигала его.
Так, расчетливо и смело, Сокур и Андриенко уничтожали вражеских солдат. Тем временем подоспел резерв, и рота Хорькова перешла в контратаку.
Вся поляна была покрыта трупами. Враг понес большие потери и стал в панике отходить. Шюцкоровцы бежали обратно. Петр Сокур и Алексей Андриенко бросали из засады гранаты, стреляли из автомата. Запас патронов для винтовок кончился, выручили трофейные немецкие «шмайсеры»...
Бой у Лаппвика 1 июля 1941 года длился шесть часов. Два красноармейца-наблюдателя все это время находились на самом опасном участке.
Когда бой закончился, разведчики, посланные лейтенантом Емельяновым, отправились искать Сокура и Андриенко. Но герои уже сами шли навстречу своим боевым товарищам. Они шли не одни. Перед ними, подняв руки, брели три вражеских солдата (у одного из них на плече висел пулемет).
Пленных повели на ротный командный пункт. Между тем бойцы допытывались у Сокура и Андриенко, считавшихся погибшими, как им удалось захватить пулемет и пленных.
Сокур по обыкновению отмалчивался. Как старший он должен был прежде всего доложить обо всем начальству.
— Ничего особенного, — говорил между тем словоохотливый Андриенко. — Как водится, залегли и стали стрелять по фашистам, которые вас атаковали. Потом они побежали обратно. Ну, а тут мы с Петром. Раскусили, гады, в чем дело, попытались нас окружить. Ничего у них не получилось. Мы взялись за гранаты. А потом столкнулись с этими троими, крикнули «ура!». Шюцкоровцы прямо-таки обалдели. Сразу руки вверх. И про пулемет забыли. Сокур жестом приказал одному из них взять пулемет на плечо. И повели мы их...
Рассказ Алексея Андриенко казался неправдоподобным. Но чего не бывает на войне!
— Ведем мы шюцкоровцев лощиной. И тут пулеметчик пришел в себя. Их трое, а мы вдвоем. Он даже [216] завыл от обиды. Остервенел. Бросил пулемет и полез было в драку. Но мы его быстро образумили. И опять он понес свой пулемет...
Лейтенант Хорьков и политрук роты Кузьмин представили Петра Сокура и Алексея Андриенко к правительственным наградам.
В штаб Ленинградского округа, которому подчинялась стрелковая бригада полковника Симоняка, была отправлена радиограмма. В ней говорилось: «Красноармеец Сокур Петр Трофимович проявил себя как мужественный, бесстрашный патриот. В одном из боев он уничтожил четырех снайперов противника, шесть автоматчиков и трех стрелков. Находясь в окружении, метким огнем уничтожал пулеметчиков, автоматчиков и офицеров врага. При отходе противника разоружил трех солдат и представил на командный пункт».
Примерно то же было сказано в радиограмме об Алексее Ивановиче Андриенко, помощнике Сокура.
Указом Президиума Верховного Совета СССР Петру Сокуру было присвоено звание Героя Советского Союза. Алексей Андриенко награжден орденом Ленина.
В декабре сорок первого ханковцы прибыли в город Ленина. Полк, в котором служили Петр Сокур и Алексей Андриенко, воевал на Ивановском «пятачке», штурмовал гитлеровские укрепления при прорыве блокады под Шлиссельбургом, был на Ладоге, ходил в наступление под Красным Селом, брал Воронью гору. Но Петр Трофимович недолго прослужил в этой славной части. Во время прорыва блокады он получил контузию. Из госпиталя сержанта Сокура (ему было присвоено это звание еще на Ханко) послали учиться в Казанское танковое училище.
Многие боевые друзья Героя Советского Союза Петра Сокура пали в жестоких боях с гитлеровцами. В тот день, когда сомкнулись Ленинградский и Волховский фронты, погиб от вражеской пули Алексей Иванович Андриенко.
После окончания училища лейтенант Сокур на фронт не попал. Давала знать о себе контузия. Он работал райвоенкомом сначала в Московской, затем в Смоленской, а несколько позже в Калужской области. Демобилизовавшись [217] из армии в 1953 году, Сокур обосновался в селе Брынь Сухиничского района Калужской области. Вначале учительствовал в школе. Потом избрали его односельчане председателем сельского Совета. Пять лет трудился он на этом посту.
И снова оторвала его от дел не прошедшая бесследно контузия.
В последний раз побывал Петр Трофимович в Ленинграде в декабре 1971 года на большой встрече гангутцев. Здесь он увиделся после многих лет разлуки со своим бывшим командиром роты Иваном Петровичем Хорьковым. Много было воспоминаний, задушевных бесед с другими защитниками Ханко...
Когда эта книга готовилась к печати, Петру Трофимовичу, как и другим ветеранам Гангута, было послано письмо. Вскоре пришел ответ от его дочери.
«Петр Трофимович находится на лечении в городе Сочи, — сообщала Елена Петровна. — Будет скоро дома. Сейчас отец на пенсии, однако покоя не ведает. Возглавляет две комиссии: партийную, по контролю за хозяйственной деятельностью администрации совхоза, и ревизионную — при Совхозрабкоопе, а также является заместителем председателя группы народного контроля. Рано утром его можно увидеть на фермах или на тракторном стане, в поле или на зерновом складе, а вечером — в клубе или в школе, где он выступает с воспоминаниями о былых сражениях. О себе говорит мало. Вспоминает товарищей — Лешу Андриенко, Бойко, харьковчанина Кузьмина — всех тех, что погибли в боях. Вспоминает и подчас не может сдержать слез, хотя и герой...» [218]