Они сражались по-гвардейски

На другой же день после прибытия на полуостров Ханко Алексей Касьянович Антоненко и его ведомый Петр Антонович Бринько сбили по одному вражескому «бристоль-бульдогу». Несмотря на различие характеров, оба летчика были очень дружны, отлично понимали друг друга в воздухе. Каждый в совершенстве знал свой маневр, стремился выручить товарища из беды в минуту смертельной опасности. По шестнадцать часов в сутки сидели они в самолетах. Спать ложились тут же, рядом с истребителями. Ботинки ставили так, чтобы можно было сразу вдеть в них ноги. Парашюты летчиков висели на специальных расчепках. Через тридцать секунд после сигнала тревоги друзья поднимались в воздух.

Появление на Ханко Антоненко и Бринько неприятель вскоре ощутил особенно остро. Однажды над аэродромом, внезапно вынырнув из-за леса, появился «юнкерс». Это произошло в минуты напряженной артиллерийской дуэли между нашей и вражеской батареями. Антоненко и Бринько тотчас взлетели, несмотря на обстрел. Бой шел над командным пунктом. Антоненко напал на «юнкерс» с одной стороны, Бринько — с другой. Зенитчики-артиллеристы прекратили огонь, наблюдая за этой схваткой. Фашистский самолет повернул на юг, пытаясь [205] уйти в сторону моря, но был настигнут у самой кромки берега и рухнул на скалы. Позже выяснилось, что Алексей Антоненко затратил на уничтожение стервятника семь патронов, а Петр Бринько — одиннадцать. От взлета до посадки прошло всего семь минут...

Вытащив из-под обломков «юнкерса» обгоревшие трупы, защитники Ханко установили состав экипажа. Оказалось, он успел повоевать в небе Испании, Норвегии, Франции, Англии... В кармане стрелка-радиста Генриха Курта лежали карточки на хлеб с разменными талонами по десять граммов, а также разовый картонный билет, в котором было отмечено, что 18 апреля 1941 года Курт посетил в Париже на рю де Колонь публичный дом мадам Поль. И еще одна нелишняя подробность: сбитый над Ханко «юнкерс-88» был собран на берлинском авиационном заводе 20 мая 1941 года...

Как-то на рассвете летчики-гангутцы совершили налет на аэродром Турку. В налете участвовали девять «чаек». Антоненко и Бринько тоже летели, но на «И-16». На аэродроме самолетов противника группа не обнаружила. Но на обратном пути в гавани были замечены два вражеских гидросамолета. Зенитный огонь противника был так силен, что сквозь разрывы приходилось пробиваться, как сквозь облака. В кабины «чаек» и «Ильюшиных» проникал дым. Однако Антоненко и Бринько снизились над гаванью до бреющего полета и повторяли заход за заходом до тех пор, пока не вспыхнули оба гидросамолета. Уже на Ханко, анализируя свои наблюдения, летчики пришли к выводу, что в Турку непременно должны быть еще гидросамолеты. Надо их найти.

На этот раз Антоненко и Бринько взяли себе в помощь только двух летчиков — Лазукина и Белорусцева.

В гавани Турку стояло на воде пять гидросамолетов. Балтийцы пошли на штурмовку. После первой же атаки Антоненко заметил, что на сухопутном аэродроме врага поднимается облако пыли. Было ясно, что взлетают истребители. Значит, продолжать штурмовку гидросамолетов нет смысла. И Антоненко, не набирая большой высоты, стал отводить группу. Оба ведущих летели на полной скорости в семидесяти метрах над землей. За ними — Лазукин и Белорусцев. Шесть «фоккеров Д-21» мчались следом.

Когда дистанция между советскими истребителями и преследователями сократилась до восьмисот метров, [206] Антоненко резко сбавил скорость и перестроил отряд. Слева от него был теперь Лазукин, справа — Бринько, а еще правее — Белорусцев...

Группа развернулась. Четыре советских истребителя пошли против шестерки противника в решающую схватку...

Первая стычка — и два «фоккера», сбитых Бринько и Белорусцевым, рухнули в воду. Два вражеских самолета уничтожили Антоненко и Лазукин. Пятый «фоккер», прижавшись к самой воде, стал в панике уходить. Но шестой пошел в лобовую атаку... Вражеский ас летел навстречу Антоненко, но тот и не собирался уступать ему дорогу. Расстояние сокращалось с каждой долей секунды. Столкновение казалось неизбежным. И противник не выдержал. Потянув ручку штурвала на себя, он проскочил над Антоненко так близко, что советский «ястребок» даже качнулся. Затем враг развернулся и пристроился в хвост истребителя, готовясь прошить его пулеметным огнем.

Догоняя Антоненко, летчик противника уже не сомневался в победе. Он не открывал огня, стараясь подойти еще ближе, чтобы стрелять наверняка...

Но в это время наперерез врагу пошел Бринько. Короткая очередь, и вражеский истребитель перешел в беспорядочное пике и рухнул на камни...

Об этом боевом эпизоде много писали фронтовые корреспонденты. Но газета летчиков-истребителей «Победа» рассказала о нем читателям первой. Впоследствии известный советский писатель Николай Корнеевич Чуковский, тоже сотрудничавший в «Победе», подробно описал этот бой в своих очерках.

Между тем вскоре настала очередь Антоненко выручать Бринько.

...Около трех часов пополуночи. Над Ханко — утренняя заря. Пара «фиатов» появилась над полуостровом. Два товарища дремлют в машинах, но не проходит и полминуты, как они уже в воздухе. Истребители врага предлагают бой на виражах. Антоненко и Бринько принимают его. Четыре самолета мчатся друг за другом, описывая огромные круги, то почти касаясь земли, то исчезая в вышине, где гаснут звезды.

После короткой общей схватки начался бой пары с парой. Дрались один на один. Оба вражеских летчика оказались опытными воздушными бойцами. И бороться [207] с ними пришлось долго. Почти истратив весь свой боезапас, Бринько все же успел сбить своего противника, и тот, как факел, упал на один из занятых нами шхерных островов.

По-иному сложилась обстановка у другой пары. Бой шел на больших скоростях, и в необъятных просторах неба Антоненко потерял своего противника. Тот остался один и вдруг заметил самолет Бринько, который снизился до бреющего полета и шел над водой к Ханко.

Вражеский летчик атаковал Бринько сверху. Не имея возможности защищаться, тот маневрировал у самой воды, уходя от огня. Пули ложились в море то справа, то слева...

Алексей Антоненко, искавший своего ведомого, вдруг увидел преследующего его хищника. «Чайка» снизилась до ста метров и одной короткой очередью срезала «фиат». Он свалился в море.

Оба гангутских сокола возвратились на аэродром. Их ястребки низко-низко промчались над крышей командного пункта. Это означало, что одержана еще одна победа.

* * *

Шел январь 1942 года. Истребители 61-й авиационной бригады базировались на двух приладожских аэродромах, прикрывая с воздуха ледовую трассу — Дорогу жизни. Вместе с эскадрильями на Ладогу прибыл автофургон — редакция ежедневной походной газеты балтийских истребителей.

Как-то вечером в мою редакционную землянку заглянул бригадный комиссар Семен Семенович Бессонов. Обычно очень сдержанный человек, он в этот вечер был чем-то сильно взволнован.

— Есть важная новость, — сказал Семен Семенович. — Некоторым авиаполкам Балтики только что присвоено наименование гвардейских. Это первые гвардейцы на всем флоте. Поняли?

— Понял, товарищ комиссар.

— Ну так вот, — продолжал Бессонов. — Вам предстоит подготовить текст клятвы. Клятвы гвардейцев. Условия такие: немногословно, коротко, как очередь авиационной пушки. И еще: твердость, искренность, чтобы за душу брало.

Собираясь уходить, комиссар добавил: [208]

— Завтра принесете мне текст в политотдел...

Гвардия... Чем-то древним повеяло от этого слова. И вот, пожалуйста, — советская гвардия! Как ее себе представить? Как выглядит гвардеец, защищающий Страну Советов?

Я вспомнил ханковцев. Всех крылатых защитников красного Гангута, героев Антоненко и Бринько... Что ж, они воевали как истые гвардейцы, — не отступали, не знали поражений, били врага не числом, а умением...

Слова приходили сами собой. Вскоре текст клятвы был написан. Одними из первых в памятном сорок втором ее дали Родине герои Гангута.

«Родина, слушай нас! Сегодня мы приносим тебе святую клятву на верность, сегодня мы клянемся тебе еще беспощаднее и яростнее бить врага, неустанно прославлять грозную силу советского оружия.

Родина! Пока наши руки держат штурвал самолета, пока глаза видят землю, пока в нашей груди бьется сердце и в жилах течет кровь, мы будем драться, громить, истреблять фашистских зверей, не зная страха, не ведая жалости, презирая смерть во имя полной и окончательной победы над фашизмом.

Пусть трепещет истекающий кровью враг — нет и не будет ему пощады от гвардейцев! Гвардейцы не отступают, гвардейцы не знают поражений. Гвардеец может умереть, но должен победить.

Красное знамя советской гвардии мы будем хранить и беречь как зеницу ока, как величайшую драгоценность. Мы пронесем его сквозь бурю Отечественной войны к светлому дню победы.

Смерть немецким оккупантам!

Да здравствует наша великая партия!

Да здравствует наша любимая Родина!»

...До сих пор храню я дорогую для меня реликвию Великой Отечественной войны — первую листовку с текстом гвардейской клятвы балтийских летчиков-истребителей. Маленький, окаймленный красной рамкой листок бумаги. Четкие строки набора под красной звездочкой. [209]