Над морем и над сушей

Вспоминая ныне славные дела защитников Гангута, могу без колебаний сказать: мы, летчики, встретили начало Великой Отечественной войны во всеоружии, в полной боевой готовности.

Готовность номер один сохранялась вплоть до того дня, когда было приказано оставить Ханко. Мы несли круглосуточное дежурство. И даже те, кто заканчивал воздушную вахту, не уходили далеко и отдыхали поблизости от боевых машин, а то и под плоскостями своего истребителя. Хорошо помню партийное собрание, проведенное 22 июня 1941 года, строгие лица товарищей. Я тогда тоже попросил слова. Волнение мешало говорить. Сказал то, что считал самым важным:

— Предстоят тяжелые бои. Мы, коммунисты, должны показать всем воинам образцы бдительности и мастерства, сделать обороняемый нами район неприступным для фашистов. Сражаться надо так, как если бы мы стояли у самых стен Ленинграда.

...Время близилось к полуночи. Посты противовоздушной обороны сообщили о приближении вражеских самолетов — «юнкерсы» шли курсом на Ханко. Наши истребители устремились навстречу вражеским бомбардировщикам. По тому времени «Ю-88» были неплохими бомбовозами, имели хорошее вооружение. [192]

Подойти к ним было не так-то легко. Но мы не думали об этом в первую военную ночь. Мы шли вперед, не обращая внимания на пулеметный огонь. Не упустить врага — вот мысль, которая всегда владела нами.

Пальцы впились в гашетку. Впереди быстро растет силуэт самолета с черными крестами на крыльях. Кажется, будто сердце стучит громче мотора. Нажимаю на гашетку...

В иные дни нам приходилось по десять раз вылетать на штурмовку противника. Моряки и пехотинцы говорили, что мы, истребители, вдохновляем их в бою. Может быть. Но и нам было радостно идти в бой, когда мы видели с воздуха, как смело бьются балтийцы.

Частенько мы взлетали под артиллерийским обстрелом. Это было очень опасно. Но еще опасней казался нам труд матросов, младших авиационных специалистов, техников и инженеров, которые непрерывно работали на летном поле под артиллерийским огнем.

Для нас бои не были бескровными. Многих наших товарищей недосчитались мы в те дни.

Но и мои однополчане уничтожили немало вражеских самолетов. Три машины значились и на моем счету. Но не это было самым главным в нашей боевой работе. Бомбовые удары с пикирования, штурмовка с бреющего — вот чем мы были заняты каждый день и каждый час.

Фронтовые товарищи как-то напомнили мне об одном таком ударе. Наши транспортные суда покидали Таллин. Часть из них держала курс на Ленинград, а остальные шли к нам, на Ханко. Гитлеровские торпедные катера поджидали их в заливе. Когда нашим судам оставалось пройти до своей базы всего несколько десятков миль, фашисты начали атаку. В это время пара истребителей из звена старшего лейтенанта Г. Д. Цоколаева получила приказ прикрыть свои транспорты. Летчикам удалось дважды отогнать противника.

Но вот истребители израсходовали весь боекомплект. Цоколаев передал по радио: «Нужно подкрепление». Я немедленно поднял в воздух все истребители, готовые к вылету. Тем временем пара Цоколаева уже вела ложные атаки. Сначала хитрость удалась, но вскоре фашисты поняли, что наши истребители остались без снарядов. Противник снова стал выходить на боевой курс. Если бы мы задержались с вылетом хотя бы на [193] минуту, транспортам пришлось бы худо. Приказав ведомым бросать бомбы только при полной уверенности в поражении цели, я первым пошел в атаку.

Эти минуты пикирования потребовали от каждого из нас огромного напряжения. Раньше мы бомбили вражеские цели обычно звеньями. А теперь группа наносила удары с индивидуальным прицеливанием. Каждый летчик должен был делать расчеты самостоятельно. Мелькнула в голове тревожная мысль: «Как справятся с этим ведомые?»

Сбросив бомбы и выведя самолет из пике, я отвернул в сторону и начал набирать высоту. В этот момент над ведущим вражеским катером взметнулся столб воды и дыма. Вот вспыхнул другой катер — его подожгла первая пара ведомых. Но что такое? Вторая пара, которая действовала правее, почему-то лишь пикировала, а бомб не бросала. Я решил, что у бомбосбрасывателей не сработали замки. Однако самолеты, развернувшись, снова пошли в пике. Бомбы накрыли цель — загорелся еще один вражеский катер. А мы в это время вели огонь по другим катерам из пушек. От их парадного пеленга ничего не осталось. Фашисты на уцелевших катерах поставили дымовую завесу, думая за ней укрыться от самолетов.

Когда мы возвратились с задания, я спросил у ведомых:

— Почему не бомбили с первого захода? Замки заело?

— Нет, действовали так, как вы приказывали: каждую бомбу старались сбросить точно в цель. А сначала у нас не было уверенности в том, что не промахнемся. [194]