Они штурмовали острова

В отряде Бориса Гранина

Кто же он, Гранин?

Борис Митрофанович родился и вырос на Дону. Его отец — донской казак, кавалер трех Георгиевских крестов. В годы гражданской войны он сражался в рядах красных конников. Своими рассказами о боях против белых, за власть Советов старый воин вселил в душу сына стремление к отваге и удали, воспитал у него любовь к Родине, преданность воинскому долгу. На память о былом казак подарил сыну свою верную подругу — шашку, которой рубил беляков. Этот клинок Борис Гранин очень берег. Шашка была всюду с ним. Видел я ее у него и на острове Хорсене...

Гранин-артиллерист прошел обычный путь предвоенного поколения советских воинов. Он был курсантом Севастопольского военно-морского училища береговой обороны имени ЛКСМУ, служил на фортах Кронштадта. Командовал орудием, батареей. В начальный период обороны Ханко был командиром 29-го отдельного артиллерийского дивизиона.

Нет, не ошиблось командование военно-морской базы, назначив именно его командовать десантным отрядом.

Четыре роты моряков-десантников, комплектовавшиеся в разных частях и соединениях базы, насчитывали в общей сложности около шестисот бойцов. Четвертая рота, в [134] которую я был зачислен командиром отделения одного из взводов, создавалась из краснофлотцев, служивших в бригаде торпедных катеров и в бригаде подплава.

Вначале, как я помню, предполагалось, что личный состав отряда, находясь временно на территории 29-го артдивизиона, будет обучаться практике и методам десантных действий. Всем нам нужно было приобрести навыки рукопашного боя, научиться уверенно владеть холодным оружием. Но осложнившаяся боевая обстановка вынудила командование направить наш отряд сразу же в бой.

Вскоре выяснилась причина этой поспешности. Остров Медэн, на котором находилась зенитная артиллерийская батарея лейтенанта Н. П. Титова, стал объектом ожесточенного минометного обстрела. Противник вел огонь по батарее с соседнего острова Хорсен, ошибочно оставленного нами в первые дни войны. Эту оплошность командование решило немедленно исправить. Захват острова был поручен нашему отряду.

Роты сосредоточились на мысе Уддскатан и на Медэне. 10 июля, перед рассветом, после сильной артподготовки и бомбежки вражеских позиций с самолетов катера с десантом подошли к Хорсену. С криками «ура!», «полундра!» матросы бросились в воду и, быстро продвигаясь к острову, завязали бой в прибрежной полосе.

Схватка была упорной. Враг понимал, какое значение имеет для него Хорсен. Но и мы знали, что остров нам очень нужен. Стремительным ударом рота лейтенанта Анатолия Фетисова и моряки из отдельного зенитного артдивизиона сломили сопротивление врага! Штыковой атакой десантники сбросили противника в море. Лишь небольшой части вражеских солдат удалось доплыть до соседнего острова.

Хорсен стал оперативной базой отряда. Чтобы обеспечить защиту этого опорного пункта, Борис Митрофанович принял решение отбить у врага и остров Старкерн. И вот 11 июля, после короткой, но мощной артподготовки, был нанесен удар и по этой позиции врага. Узкий и длинный островок, с возвышенностью посредине и низиной на западной его оконечности, соединялся по мелководью с островом Гуннхольм, с которого враг получал боеприпасы и подкрепление.

На Старкерне мы вели бой всю ночь и весь следующий день, пока не очистили остров от врага. Здесь отряд [135] понес первые жертвы. Шесть гранинцев были ранены. В бою пали отважные моряки Сурин и Кирпиченков. Мы одержали над врагом победу, но в ночь с 13 на 14 июля финны попытались вернуть Старкерн. Им удалось высадиться на остров и занять некоторую его часть при поддержке артиллерийско-минометного огня. Но продвижение врага было остановлено. Лихой атакой моряки сбросили его в море.

26 июля наши поредевшие подразделения были временно отведены на полуостров Ханко для переформирования. В это время к нам в отряд был назначен комиссаром Данилкин и начальником штаба отряда Пивоваров.

Через два дня отряд был выстроен по большому сбору. Подтянутый, в морском кителе, в брюках, заправленных в сапоги, Гранин стоял перед строем. Из-за голенища его сапога виднелась рукоятка финского ножа. Справа, пониже кителя, висела кобура с пистолетом. Мне очень нравилось открытое русское лицо Бориса Митрофановича, его лукавые, с искринками глаза, черная, как смоль, борода. Он улыбался, показывая белые, ровные зубы. От него как бы веяло теплом.

Обращаясь к морякам, стоявшим в строю, он нарисовал фантастическую картину боевой операции, которая, по его мнению, была по силам нашему отряду. Мысль сводилась к следующему: захватить прилегающие к Хорсену северные финские острова, затем высадиться на полуостров Подваландет и, развивая в тылу врага партизанские действия, пройти всю территорию Финляндии с юга на север, а потом прорваться на соединение со своими войсками в районе Мурманска. От головокружительных, явно неосуществимых замыслов Гранина, от его импровизированного выступления веяло мальчишеством. Но такой уж это был человек — горячая, порывистая, увлекающаяся натура.

— Сделать это неимоверно трудно, — говорил командир отряда, развивая свой дерзкий план. — Боезапас, продовольствие, медикаменты — все придется добывать с боем у врага. Отстающих быть не должно. Кто не уверен, что сможет выдержать все испытания и невзгоды, пусть об этом заявит прямо и честно, мы его не осудим...

Из отряда выбыло только восемь-девять человек. В ночь на 30 июля мы возвратились на Хорсен. В следующую [136] ночь был получен приказ о высадке на Гуннхольм.

В бою за Гуннхольм отличились политрук В. А. Гончаренко, комвзвода Старостин, бойцы отряда М. Мохов, А. Гриденко, А. Дубенцев, Мухин, Н. Анисимов и многие другие. Бесстрашно сражался начальник штаба отряда Федор Георгиевич Пивоваров. При высадке капитан был ранен, но шел вместе со всеми вперед, стреляя по врагу из автомата.

Сильный минометный и пулеметный огонь противника прижал нас к земле. Одна из вражеских мин разорвалась позади меня. Взрывной волной меня подбросило и ударило о камень. Я был оглушен. Пулеметчик Чистяков, лежавший рядом, погиб. Другая мина разорвалась возле Пивоварова. Он был ранен вторично. Руководил боем на Гуннхольме Гранин. Как всегда, он оказывался там, где было всего жарче. Вскоре остров стал нашим. В ночь со 2 на 3 августа мы без боя овладели крупным островом Эльмхольм. Враг покинул его, как только заметил, что наши шлюпки с десантом отвалили от Хорсена и направились к Эльмхольму.

Отряд наступал. Он стал грозой для врага. Первая часть гранинского плана — оттеснить противника с островных флангов обороны Ханко — была выполнена. Мы овладели многими островами. Что же касается высадки на материк, то такой цели командование базы, как видно, не имело в виду.

Наступил новый период нашей боевой жизни. Мы получили приказ закрепить достигнутые успехи, приступить к созданию надежной, стойкой обороны на островах. Враг не хотел смириться с потерей своих важных позиций. 16 августа, подойдя ночью к Эльмхольму, противник высадил на него группу солдат и офицеров.

Врагу удалось снять нашу охрану. Завязался ожесточенный бой. Большое мужество проявил в этот час телефонист Сосунов. Находясь у телефона на командном [137] пункте гарнизона острова, он успевал стрелять по вражеским десантникам и докладывать по телефону капитану Гранину на остров Хорсен о том, что происходит на Эльмхольме. Захватив КП, шюцкоровцы в бессмысленной ярости зверски убили героя.

Уцелевшая группа бойцов из 270-го стрелкового полка отошла на южную оконечность острова, окопалась и, отбивая атаки врага, держалась до прихода подкрепления с Хорсена. Из шестерых героев, удерживавших последнюю позицию, в живых осталось двое...

В два часа ночи на Эльмхольме высадилось два взвода моряков. Командовал ими лейтенант Анатолий Фетисов. Через два часа туда же прибыл взвод лейтенанта Виктора Полянского, усиленный отделением Михаила Мохова из состава взвода бывших катерников. В десять утра на Эльмхольм отправился последний эшелон. На четырнадцативесельном баркасе во главе с Василием Гончаренко разместился взвод матросов из подплава, а на трех шестерках — остальная часть взвода моряков-катерников, с которыми был и я.

На море была сильная волна. Подходы к Эльмхольму простреливались минометами и пулеметами врага. И все же баркасу удалось подойти к южной оконечности острова. Уклоняясь от обстрела, две наши шлюпки тоже пробились сквозь завесу осколков и свинца. Третьей шлюпке не повезло: потеряв управление, она изменила курс и оказалась у мыса, который был занят противником.

С берега нам было видно, что товарищи вот-вот попадут во вражескую ловушку, но они не догадывались об этом, так как противник не вел по ним с мыса стрельбы. Мы пытались предупредить наших ребят об [138] опасности. Но на шлюпке либо не слышали, либо не понимали нас. Тогда командир роты Анатолий Фетисов выбежал к самой кромке берега и семафором передал на шлюпку сигнал «Принять право. Там засада!». В ответ моряки сделали отмашку: «Понятно!». Шлюпка резко изменила курс...

Все это происходило на глазах у противника. Последовала пулеметная очередь, и Фетисов упал на песок, сраженный пулей. Командир погиб, спасая своих подчиненных. Завязался тяжелый бой. Враг применил разрывные пули. Принявший на себя командование политрук В. А. Гончаренко{2}, лейтенанты Полянский и Королев были ранены. Смертью храбрых пали бойцы Михаил Мохов, Александр Ларин, Павел Терентьев, Николай Парамошков, Александр Богданов. От Гранина поступил приказ всех раненых отправить на Хорсен. Командовать оставшимися стал я.

Из ста с лишним человек, высаженных на Эльмхольме, к вечеру 17 августа в живых осталось человек тридцать. Но наша малочисленная группа все-таки продолжала стойко удерживать маленький кусочек берега на южной оконечности Эльмхольма.

Мои ребята просились в атаку, но я удержал их. Был приказ ни в коем случае не предпринимать активных действий, держаться в обороне до подхода свежих сил.

В двадцать два часа началась артподготовка. На Эльмхольме стал высаживаться наш второй десант. Помощь от Гранина пришла вовремя. К полуночи весь Эльмхольм был очищен от врага. За свою попытку выбить с него советский гарнизон противник жестоко поплатился: из трехсот вражеских солдат и офицеров «особой ударной группы» спаслось бегством всего лишь несколько десятков человек.

В конце сентября капитана Б. М. Гранина вновь назначили командовать артдивизионом. Всем нам было жаль расставаться с Борисом Митрофановичем. В минуты прощания у нас и у самого Бати навернулись на глаза слезы. Пожимая мне руку, капитан пообещал взять мой взвод к себе обратно, в артиллерийский дивизион.

— Для шумных дел, — добавил он с улыбкой. [139]