«Связист, на линию!»

Было уже светло, когда на огневую позицию нашего 76-миллиметрового орудия, которым командовал старший сержант Федор Гнатенко, прибежал запыхавшийся заместитель командира батареи А. А. Христофоров. Политрук сообщил, что фашистская Германия напала на нашу страну.

— Объяснять вам, товарищи, что Финляндия тоже, вероятно, вступит в войну, не приходится, — сказал он. — По всей видимости, она на стороне гитлеровцев. Призываю вас готовиться к обороне. Не теряя времени, беритесь за укрепление позиций...

Замполит поспешил на позицию соседнего орудия, а мы сразу же, не теряя ни одной минуты, взялись за работу.

Никогда до этого я не видел, чтобы так спорилось дело. За каких-нибудь два-три часа мы не только улучшили свою позицию, но даже построили временный блиндаж для телефониста.

Отдыхать не пришлось и на следующую ночь. К вечеру старший сержант Федор Гнатенко получил приказание переместить орудие ближе к переднему краю. Нам было указано место метрах в четырехстах от залива. Впереди нас — пулеметная рота старшего лейтенанта М. Б. Башелейшвили. Справа — одна из стрелковых рот батальона капитана Я. С. Сукача. [118]

Засветло мы заготовили лес для строительства блиндажа, а с наступлением темноты приступили к оборудованию новой огневой позиции. Работали очень напряженно. К утру подготовили площадку для установки орудия, насыпали бруствер, соорудили укрытие для боеприпасов.

26 июня противник начал обстрел передовой. С этого дня вести оборонительные работы стало опасно. И все же мы сумели как следует укрепить и дооборудовать свою позицию, построив при этом прочный, в три наката, блиндаж.

В ночь с 30 июня на 1 июля противник обрушил на наш передний край сотни мин и снарядов. Началась вражеская артиллерийская подготовка. В эти минуты позвонили с КП нашей батареи. Дежурный телефонист сказал мне, что передает трубку командиру батареи младшему лейтенанту В. Ф. Давиденко.

Командир не успел сказать и слова, как разговор прервался. Нужно было немедленно бежать на линию, чтобы найти обрыв и восстановить связь с КП. Я кинулся к контрольному телефонному аппарату, чтобы взять его с собой. Но аппарата на месте не оказалось. Незадолго до вражеской артподготовки его брал командир отделения связи.

Что было делать? Вокруг все гремело и сотрясалось от артиллерийской канонады. Но бежать за телефонным аппаратом нужно было во что бы то ни стало.

— Товарищ старший сержант, — обратился я к Гнатенко, — разрешите сбегать за аппаратом.

— Дойдешь ли? Слышишь, что снаружи делается?

— Ничего. Я пошел!

Схватив карабин, я выскочил из траншеи и побежал к огневой позиции второго орудия.

Пока это происходило, противник прекратил артподготовку и, как видно, перешел в наступление. Теперь загрохотали наши пушки. Они стреляли прямой наводкой.

Нырнув в землянку, я при свете коптилки увидел телефониста, который стоял на коленях перед аппаратом и настойчиво повторял мои позывные: «Волга... Волга!..»

В ту же минуту стрелявшее рядом второе орудие замолчало. Уже доносились беспорядочная автоматная стрельба и крики идущих в атаку вражеских солдат... [119]

Я так и не успел спросить, что случилось с пушкой, почему она перестала стрелять. За дверью землянки послышался чей-то резкий, повелительный голос:

— Всем в укрытие! Я выбью снаряд разрядником!

Кто-то пытался возражать:

— Да ты что! Орудие взорвешь и сам погибнешь... Но все тот же голос упорно твердил:

— Всем в укрытие!..

В землянку вбежали бойцы орудийного расчета. В тусклом свете коптилки я видел, как тревожно они прислушивались к тому, что происходит снаружи. Здесь же оказался и политрук. Увидев меня, он удивленно спросил:

— А ты как сюда попал?

Я указал на телефонный аппарат. В это мгновение снаружи раздался уже знакомый мне голос:

— Выходите! Все к орудию!..

Вскоре выяснилось, что в тот момент, когда я прибежал на огневую позицию, в казенной части пушки заклинило снаряд. Выстрела не произошло, затвор выбросил гильзу с зарядом, а снаряд застрял в стволе. Воспользовавшись молчанием нашей пушки, которая только что била по ним, солдаты противника успели набросить на проволочное заграждение мостик и стали перебираться через него, накапливая силы для решающей атаки.

Чтобы спасти положение, рядовой Александр Клевцов отправил всех бойцов расчета в блиндаж, а сам схватил разрядник, просунул его в ствол орудия и стал выколачивать из казенника снаряд. Это был огромный риск. Если бы последовал взрыв в канале ствола, Клевцов, безусловно, погиб бы. Но ему удалось вытолкнуть снаряд. Пушка вновь была готова к стрельбе.

Атакующие понесли большие потери. Опасное положение, возникшее на правом фланге второго батальона, было ликвидировано. Не знаю, сколько снарядов выпустило в те минуты орудие, из которого Клевцов выколотил снаряд. Но хорошо помню, что ствол пушки светился в темноте. Он был темно-вишневым — так он накалился от стрельбы.

Когда я возвратился на огневую позицию своего орудия, противник снова вел по нашему участку обороны сильный артиллерийский огонь. Красноармеец Чередниченко и я отправились восстанавливать связь. Линия [120] шла по редкому лесу. Напарник находился метрах в пяти позади меня. Когда поблизости стали рваться снаряды, я крикнул ему «Ложись!» и тут же упал на землю. Но вот обстрел прекратился.

— Чередниченко, ты жив? Он молчал.

Я подполз к нему, тронул его за плечо.

— Чередниченко!.. Чередниченко!..

Связист не отвечал. Я перевернул товарища на спину. Каска его была пробита.

Восстанавливать связь мне пришлось одному. Линия была буквально порублена на кусочки осколками.

Первый бой научил нас многому. Мы поняли, что укреплять оборону надо еще основательней.

Вместо погибшего боевого товарища со мной стал работать на линии связист Максим Потапов. От самого командного пункта батареи до нашей позиции мы вырыли канавку глубиной около тридцати сантиметров и на дне ее, на специальных проволочных стоечках, поместили телефонный кабель. Таким образом, он был надежно укрыт от осколков. В условиях ожесточенного обстрела проверка линии сопряжена с большим риском. На всем ее протяжении, примерно через каждые тридцать — сорок метров, мы вырыли окопчики, чтобы в случае необходимости можно было укрыться от огня.

Наш орудийный расчет продолжал укреплять свою огневую позицию. Заново был построен и блиндаж моего «узла связи». Крыша его состояла из трех бревенчатых накатов, прикрытых подушкой из камня и земли. Как-то снаряд попал в этот блиндаж. Земля дрогнула, погас свет, поднялось столько пыли, что Потапов и я чуть не задохнулись в ней. Когда артналет прекратился, мы выбрались наружу, чтобы взглянуть на разрушения. Снаряд угодил в большую каменную плиту. Все вокруг было осыпано серым порошком, похожим на муку. А плита осталась неповрежденной. Старший сержант Федор Гнатенко посмотрел на нас и рассмеялся:

— Твой подземный дворец, Митрохин, выдержал боевой экзамен на «отлично»!.. [121]