Уроки стойкости

Нашим зенитчикам почему-то никак не удавалось сбить хотя бы один «юнкерс».

Собрав работников политотдела, комиссар базы А. Л. Расскин высмеял слухи о «непробиваемой броне» немецких самолетов. Эти слухи были давно опровергнуты летчиками: они уверенно сбивали фашистские бомбардировщики.

— Что ж, дорогие товарищи, — сказал бригадный комиссар, — в неудачах зенитчиков мы сами виноваты. В мирное время они на учениях стреляли по цели, буксируемой тихоходным самолетом. Бить по скоростным машинам, по пикировщикам их никто не учил. Эту ошибку надо исправлять.

Все выступавшие на совещании говорили о том, что личный состав зенитных артбатарей должен научиться воевать по-новому. В ходе боев предстоит организовать эту учебу. Многое тут будет зависеть от политотдельцев.

Мне выпало отправиться в 93-й отдельный зенитный артдивизион капитана И. Т. Ковальчука. В свою противогазную сумку я положил кусочек легкого металла — обломок сбитого недавно летчиками «юнкерса». Убежденный в том, что брони на немецком бомбардировщике нет, я, естественно, рассматривал этот обломок как свой главный козырь в предстоящих беседах с расчетами зенитных установок. [86]

На одной из батарей, вытащив из сумки кусочек дюраля, я сказал:

— Вот видите — это не броня. А между тем перед вами кусочек металла с фюзеляжа «юнкерса».

Высокий сержант мягко возразил мне:

— Не от фюзеляжа, а от хвостового оперения. Фюзеляж «юнкерса» бронирован...

— Откуда вам это известно?

Сержант сдержанно пояснил, что до службы в армии он работал на авиазаводе. Как ему помнится, почти такой же металл использовался в хвостовом оперении самолетов.

Честно говоря, моя уверенность в том, что сбереженный мною кусочек дюраля действительно был отломан от фюзеляжа, поколебалась. Может, сержант был прав? Я бросил обломок на песок. Но другой сержант, задумчиво погладив свои аккуратные усики, поднял его, повертел в руках и, обратившись к зенитчику, возразившему мне, заметил:

— Вася, ты вот считаешь, что это часть хвостового оперения. Значит, если метко стрелять, то все-таки можно отбивать у «юнкерсов» хвосты?..

Мне пришлась по душе эта реплика, и я решил собрать всех сержантов батареи, чтобы продолжить начатый разговор. Сержанты собрались, но беседа как-то не получалась. Зенитчики помалкивали. Потом сержант с усиками обронил:

— Может быть, дело в том, что мы долго копаемся у орудий?

Мой вопрос, видимо, попал в точку.

— Трубочные подводят, — сказал высокий, которого я про себя назвал главным маловером. — Ошибаются при установке данных, быстро и точно работать ключом не умеют. А ведь ошибка на одно деление — это уже недолет или перелет...

— Дальномерщик у нас новый, — вставил третий сержант. — Глаз у него еще не наметан.

— Что же следует сделать?

Ответил на вопрос лейтенант, помощник командира батареи. Он сказал, что нужны сто, тысяча тренировочных занятий. При подготовке исходных данных для стрельбы, изготовке орудий к бою, заряжании их, установке данных трубочными, определении дистанции нельзя терять ни одного мгновения. [87]

В этот момент с батарейного наблюдательного пункта послышалось:

— Воздух!

Удар гонга — и расчеты стремглав бросились к орудиям. Все пришло в движение. Резкие команды, лязг орудийных замков, доклады с боевых постов.

Низко над деревьями шел «юнкерс». Батарея открыла огонь. Она успела дать несколько залпов, прежде чем прозвучала команда «Дробь!». Самолет скрылся невредимым.

— Вот так всегда, — с досадой сказал один из зенитчиков.

Я спросил у лейтенанта, который только что ратовал за тренировочные занятия, почему он их не проводит.

— А когда проводить, если мы все время в боевой готовности? Нам запрещено отвлекать личный состав на работы и на занятия.

То же самое сказали мне и в штабе дивизиона: какая, мол, может быть боевая подготовка на войне!..

Однако капитан И. Т. Ковальчук согласился изменить создавшееся положение. Он дал указание собрать командный состав штаба. Было принято решение сочетать боевую работу зенитчиков с учебными занятиями. Результаты не замедлили сказаться: противовоздушные батареи Ханко стали стрелять более метко и вскоре отвадили гитлеровских стервятников от налетов на базу.

Как-то ранним утром я и замполит командира дивизиона побывали на небольшом мыске у залива, где находилась тщательно замаскированная счетверенная пулеметная установка. Шли тренировочные занятия. Сержант давал вводные пулеметчикам, показывая на чаек, промышлявших рыбу. Птицы то медленно планировали, то вдруг стремительно садились на воду. По такой цели нелегко было наводить пулемет. Бойцы расчета старательно выполняли все команды. Пот с них лил ручьями.

Во время этой тренировки раздалась боевая тревога. Вдоль берега, прижимаясь к высокому лесу, летел черный «юнкерс».

— Приготовиться — бронебойными! — скомандовал сержант.

Пулеметы резанули по самолету в упор. Он вздрогнул, качнулся, пoтом клюнул носом и, резко войдя в пике, упал в воду. Все мы, как завороженные, смотрели [88] на то место, куда только что свалился фашистский стервятник.

— Вот тебе и бронированный!..

О победе пулеметного расчета сержанта Пустоева узнала вся база. Пулеметчиков поздравляли. Потом водолазы подняли со дна залива сбитый «юнкерс» и доставили его в порт. К останкам гитлеровского стервятника повалили любопытствующие, в том числе и зенитчики. Никакой брони на «юнкерсе», конечно, не было. Так пришел конец слухам о неуязвимости немецких бомбардировщиков.

* * *

Через некоторое время меня из политотдела послали комиссаром в 29-й отдельный артиллерийский дивизион, которым в ту пору командовал капитан Л. М. Тудер.

В дивизионе было пять батарей. Двое суток я потратил на то, чтобы побывать на каждой из них. На третьи в часть приехал начальник политотдела полковой комиссар П. И. Власов. Он сразу же попросил меня доложить, какое мнение составил я о воинском коллективе. Но что можно узнать за двое суток? Так я и ответил Петру Ивановичу.

Он покачал головой и назидательно заметил:

— Двое суток на войне — огромный срок.

Затем начальник политотдела сам заговорил о личном составе дивизиона, его командирах и политработниках. Я был поражен тем, как он хорошо знает артиллеристов, положительные качества и недостатки отдельных людей.

Не успел П. И. Власов уехать, как в штаб дивизиона позвонили с батареи В. А. Брагина. Туда приехал командир базы. Батарея стояла на открытом скальном мысе Ганге-Удд, самой западной точке полуострова. Схватив со стола фуражку, я побежал на мыс.

Вокруг орудийных двориков теснились гладкие валуны. Между ними накопилось немного земли, нанесенной ветрами. Вкопаться было не во что. Но это ничуть не смутило генерала С. И. Кабанова.

— Брагин, ты укрылся скорее от солнца, чем от бомб и снарядов, — мрачно заключил он, осмотрев строящиеся блиндажи, затем повернулся к Тудеру и ко мне: — Почему нарушается мой приказ? Все должно глубоко уйти под землю. А у вас что?.. Приказываю зарыться [89] основательно, надежно, крепко. Никаких оговорок не принимаю.

Дав сроку трое суток на возведение пяти блиндажей с верхним перекрытием из двух накатов бревен и двухметровой подушкой из камня и земли, командир базы уехал.

— За три дня не построить, — сказал Брагин, провожая взглядом машину генерала. — Ведь тут Сахара!

— Кабанова не знаешь? — рассердился командир дивизиона. — Не выполним приказа — будет плохо. Надо что-то придумать.

На мысе не было ни земли, ни мелкого камня. Дивизион располагал двумя грузовыми машинами и несколькими конными подводами. Все они были заняты на строительстве узла связи и командного пункта. Одну машину, по моему настоянию, все же дали Брагину. Вечером старший политрук батареи Рыжов собрал коммунистов и боевой актив. Людей попросили высказаться, как лучше организовать работу, где взять материалы. Старшина припомнил, что видел на побережье камень-щебняк, который годится для засыпки верхних перекрытий блиндажей. Кто-то знал в ста метрах от строительства место, откуда можно было носить землю.

После собрания мы с Рыжовым сняли кителя и взялись за работу вместе с бойцами первой смены, Брагин с помощником пошли во вторую. Блиндаж для первого орудия удалось построить к утру, для второго — к обеду. К вечеру и третье орудие имело укрытие. На следующую ночь работать было некогда. Брагин пять раз открывал ответный огонь по батареям противника на полуострове Подваландет. Но утром работы возобновились. Иногда орудийные расчеты бросали лопаты, ломы и кирки и бежали к орудиям, чтобы открыть огонь по батареям, обстреливающим Ханко. Как бы то ни было, четвертый блиндаж был закончен в течение второго дня.

Вечером противник обрушил на батарею В. А. Братина огневую мощь двух тяжелых батарей. Ожесточенный обстрел позиции продолжался всю ночь. Батарея вела ответный огонь. На рассвете вражеский снаряд ударил в козырек первого орудия, выведя из строя почти весь расчет. Но даже и при столь трудном положении сооружение пятого блиндажа было закончено к концу третьих суток. [90]