Содержание
«Военная Литература»
Мемуары
Евгений Михайлович Синковский

В Бресте

В июне 1941 года — майор, начальник оперативного отделения штаба 28-го стрелкового корпуса. Участвовал в боях в районе Бреста.
Награжден двумя орденами и двумя медалями.
В настоящее время Синковский Е. М. — подполковник в отставке, пенсионер, живет в городе Бресте.

Во второй половине дня 21 июня было закончено командно-штабное учение по теме: «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды». Штаб 28-го стрелкового корпуса сосредоточился на командном пункте, в районе Жабинки. Меня вызвал к себе командир генерал-майор В. С. Попов. Когда я пришел к нему в палатку, здесь был и начальник штаба полковник Г. С. Лукин.

Взглянув на меня, генерал сказал: [148]

— Товарищ майор! Я и начальник штаба уезжаем в Брест. Штаб остается здесь. Дайте людям отдохнуть, а завтра с рассветом, если не получите каких-либо других указаний, ведите штаб на артполигон для участия в учении.

— Оборону штаба на ночь организуйте по боевому расписанию, — добавил начальник штаба.

Минут через десять — пятнадцать после того, как я получил эти приказания, машины генерала и полковника, сверкнув в лучах заходящего солнца, скрылись за кустами у поворота дороги на Брест. Вернулся к себе в палатку и, вызвав нужных командиров, отдал приказания на ночь и утро следующего дня. Затем ко мне зашел один из помощников по оперативному отделению — капитан А. А. Нехай и попросил разрешения уехать в Брест. У капитана была больна жена, и я, предупредив его, что завтра к 8.00 нужно быть на артполигоне, отпустил к семье. На командном пункте заканчивался ужин и жизнь постепенно замирала. Мимо палатки прошло двое.

— Ты не знаешь, почему нас оставили здесь? — спросил один.

Ответа я не расслышал, но такой вопрос и у меня возникал в этот вечер уже не один раз. Почему командир корпуса и начальник штаба уехали в Брест, а штаб оставили здесь, в Жабинке? Может быть, поднимут 6-ю и 42-ю стрелковые дивизии хотя бы по учебной тревоге и выведут их в районы сосредоточения?

Но вряд ли. Ведь нас уже не раз предупреждали о недопустимости таких действий, которые немцы могли бы расценить как провокационные.

Среди многих условий, снижавших боеготовность 28-го стрелкового корпуса, вопрос о дислокации 6-й и 42-й стрелковых дивизий был наиболее важным. Части переходили на новые штаты, перевооружались, не были полностью укомплектованы, привлекались на строительство оборонительных сооружений вдоль границы. Но к началу войны из числа всех забетонированных дотов с гарнизонами, оружием и боеприпасами было около 20 процентов, а полностью готовых полевых позиций ни одна из дивизий, входивших в состав 28-го стрелкового корпуса, не имела. И все же, несмотря на такое большое количество недостатков, сильно снижавших боеготовность корпуса, последний мог создать на километр [149] фронта достаточную плотность обороны и оказать серьезное сопротивление врагу при условии своевременного развертывания 6-й и 42-й стрелковых дивизий.

Вспоминается такой случай. Вскоре после сообщения ТАСС от 14 июня я был в крепости в 333-м стрелковом полку. Вместе с командиром полка полковником Д. И. Матвеевым были в подразделениях. Шла обычная боевая учеба. Во время перерыва нас окружили бойцы, задавали вопросы. Один из них, обращаясь к Матвееву, спросил:

— Скажите, товарищ полковник, когда нас выведут из этой мышеловки?

Матвеев что-то отвечал, говорил о сообщении ТАСС, но чувствовалось, что бойцы не были удовлетворены ответом, они имели свое мнение о целесообразности размещения их полка в крепости.

Командование 28-го стрелкового корпуса учитывало всю опасность размещения двух дивизий в крепости. Учебными тревогами было установлено, что для вывода их в районы сосредоточения требуется до 6 часов времени. Возбудили ходатайство перед командованием 4-й армии и округа о разрешении вывести дивизии из крепости. Разрешения не последовало.

Подготовка штабов проходила как-то однобоко, без учета обстановки на границе. Казалось бы, задача корпуса ясна — прикрытие границы, оборона. Конечно, это не означало, что корпус не нужно готовить к активным действиям, но в данной конкретной обстановке представлялось более нужным тренировать штабы в управлении войсками в сложных условиях внезапного нападения сильного противника. Только что закончилось командно-штабное учение по теме: «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды», а на завтра, после показа новой техники, было намечено учение по теме: «Преодоление второй полосы укрепленного района». Две темы наступательного характера и ни одной, связанной с конкретной обстановкой и задачами. Очень сильна была уверенность, что воевать будем только на территории врага.

А тем временем за Бугом противник сосредоточил большие силы. В город и его окрестности проникали шпионы и диверсанты. Группа немецких офицеров находилась в Бресте официально. Однажды они пришли на вечер в гарнизонный [150] Дом Красной Армии. Один немецкий офицер оскорбил здесь женщину — жену командира. Возмущенные наглостью гитлеровца наши командиры потребовали, чтобы он извинился перед женщиной. С большой неохотой он это сделал. Немецкие офицеры тут же ушли. Перед уходом один из них бросил:

— Мы вам этот случай припомним.

О том, что война не за горами, говорили все. Командный состав Брестского гарнизона пытался эвакуировать свои семьи в глубь страны, но это запретили. Сверху шли указания: провокациям не поддаваться, огня не открывать.

Такие размышления волновали меня в тот памятный вечер 21 июня 1941 года.

Солнце, весь день сиявшее в безоблачной вышине, позолотив своими последними лучами небо, ушло за горизонт, ветерок стих. Незаметно подкрались сумерки, опустилась на землю ночь, в густой синеве неба вспыхнули звезды. Я прилег на походную койку. Но часто просыпался, вставал, выходил из палатки, к чему-то прислушивался. Все было спокойно, и я снова ложился.

Разбудил меня дежурный по штабу.

— Товарищ майор, творится что-то неладное. В направлении на Брест видно какое-то зарево, слышны какие-то взрывы.

Сна как не бывало.

— Поднять штаб по тревоге!

Сквозь ветви деревьев чуть брезжил сумрачный рассвет. Издалека доносился глухой тревожный гул. Вначале мелькнула мысль: не командир ли корпуса с начальником штаба устроили что-либо для проверки боеготовности. Но нет, ничто на это не указывало, а все то «неладное», о чем говорил дежурный, налицо. Слышались возбужденные голоса командиров. Подбежал мой помощник капитан А. И. Алексеев, и мы пошли на узел связи. Все направления молчали, связи не было. Штаб корпуса был лишен важнейшего средства управления войсками. А на станции Жабинка загудел паровоз, подавая сигнал тревоги.

Шел шестой час, когда с запада начал приближаться гул моторов и вскоре появились фашистские бомбардировщики. Бомбили станцию Жабинка, наш командный пункт. Отбомбились, ушли. В штабе корпуса двое ранено. На [151] командный пункт заехал заместитель начальника штаба армии полковник Кривошеев. Он был в Бресте у генерала Попова в тот момент, когда начался обстрел.

Едва генерал успел объявить боевую тревогу, как оборвалась связь.

— Сейчас, — сказал полковник, — обстрел и бомбардировка города продолжается, особенно сильный огонь ведется по крепости, Северному и Южному городкам. Успели ли выйти 6-я и 42-я из крепости, неизвестно. Ищите свои дивизии, налаживайте связь с ними и соседями, организуйте управление, выясняйте обстановку.

Минут через пятнадцать после отъезда полковника Кривошеева приехали командир корпуса и начальник штаба. Вызвали меня. Доложил об обстановке.

— Связь с кем-нибудь есть? — спросил генерал.

Я доложил, что связь имеется только с 459-м стрелковым и 472-м артиллерийским полками.

— Что сделано для выяснения обстановки?

— Послана командирская разведка в Брест. Выслан командир на станцию Жабинка для получения сведений по железнодорожной связи.

Командир корпуса отдал приказание выслать командиров штаба на Высокое, Чернавчицы, Брест, Гершоны и Малориту.

— В Брест поедете вы, — обращаясь ко мне, сказал он. — Свяжитесь с крепостью, выясните, что вышло оттуда? Есть ли 84-й стрелковый и 204-й гаубичный полки в городе? Если будет возможность, выхватите мою и свою семьи.

Шел восьмой час, когда я выехал на грузовой машине. На предельной скорости проскочили Кобринский мост, по которому немцы вели артиллерийский огонь. По сторонам дороги лежали убитые, горели постройки станции Брест-Полесский. Выехал на Московскую улицу. Кое-где повалены деревья, телеграфные столбы. Проволока скрутилась спиралями. На тротуарах — битое стекло. Только у перекрестка Московской и Советской улиц кто-то помахал мне рукой, как бы предупреждая об опасности впереди. Еду дальше. В районе церкви Московскую улицу перехватывает цепь, лежащая фронтом на запад, к крепости. Останавливают. Выхожу из машины. Здесь бойцы наших частей, пограничники, милиция, гражданские, уже успевшие, подтянув пиджак поясом [152] и достав винтовку, влиться в ряды защитников города.

— Дальше ехать нельзя, — говорит кто-то в военном, — в саду немцы.

Имелся в виду сад, что на углу Московской и Ленина. Не поверил. Откуда, думаю, немцы могут быть так быстро в городе. Еду дальше, но в крепость я так и не попал. Из сада был обстрелян, машина получила несколько пробоин, пятимся назад.

К 8 часам город по улицу Ленина был занят неприятелем. Сильный бой шел в крепости. Слышна стрельба в районе Северного городка и вокзала, временами вспыхивала и на улицах города. Попытался пробраться в крепость по Каштановой улице — тоже неудачно. Нигде в городе я не нашел 84-го стрелкового и 204-го артиллерийского полков. Прорваться к своей квартире не удалось. Квартира командира корпуса по улице Карла Маркса была заперта. Только после войны мы узнали, что семьи командиров штаба корпуса в начале обстрела сбежались в здание штаба на улицу Леваневского и укрылись в подвалах.

Было очевидно, что взять крепость немцам не удалось, и, выполняя роль арьергарда корпуса, она сдерживает какие-то силы противника. Московское шоссе немцами не перехвачено, следовательно, севернее и южнее Бреста наши части ведут бои.

Не доезжая Тельмы, видел отдельные подразделения и группы 6-й стрелковой дивизии, которые занимали здесь оборону. Один из командиров сообщил, что и в районе Черни также обороняются подразделения их дивизии.

Около 10 часов приехал на командный пункт корпуса в Жабинку. К этому времени сюда из Южного городка вышло до 60 машин 22-й танковой дивизии. 459-й стрелковый и 472-й артиллерийский полки работали по оборудованию противотанкового оборонительного рубежа западнее Жабинки. Над ними все время висела бомбардировочная авиация противника. Из частей вернулись командиры штаба, выезжавшие туда по утреннему приказанию. Обстановка прояснялась, и в половине одиннадцатого генерал Попов принимает решение силами подразделений 6-й и 42-й стрелковых дивизий, вышедших в район сосредоточения, при поддержке танков нанести контрудар с северо-востока и, отрезав противнику пути отхода через Буг, овладеть Брестом. [153]

Снова еду в 6-ю стрелковую с приказом о нанесении контрудара. Обстановка тяжелая. Дивизия вела бой и под давлением в несколько раз превосходящего противника медленно пятилась. Активно действовали танки и авиация противника. В этих условиях, связанные боем, части 6-й и 42-й дивизий перейти в контрнаступление не смогли. Осуществить намеченный командиром корпуса маневр не удалось.

Снова на командном пункте корпуса в Жабинке. Уже около 13 часов. Из лагеря прибыл корпусной батальон связи. Начальник связи корпуса полковник А. П. Загайнов вывел его к командному пункту без потерь. Работает узел связи, тянут концы проводов к дивизиям, к танкам, к артиллерии. Работает связь со штабом армии. В штаб корпуса начали поступать сведения о своих войсках, о противнике, о соседях. Часов в 12 уехал с командного пункта командарм — генерал-майор Коробков, а через час здесь был начальник штаба армии полковник Сандалов. Чувствуется, что темп работы штаба становится все более точным, бесперебойным. А авиация противника бомбит, бомбит, бомбит. Бомбы сыпятся на продолжающие отходить 6-ю и 42-ю стрелковые дивизии, на танки 22-й дивизии, на войска, готовящие рубеж обороны у Жабинки, на командный пункт штаба корпуса, на Московское шоссе, по колоннам грузовиков с эвакуируемым из Бреста имуществом, по бесконечным вереницам беженцев. И нечем наказать воздушных бандитов. Ни авиации, ни зенитной артиллерии.

Первый день войны подходил к концу. Части 28-го стрелкового корпуса, 22-я танковая дивизия отошли к рубежу Жабинка — Радваничи. Южнее, на рубеже Пожежин — Черск, продолжала обороняться 75-я стрелковая дивизия.

Части корпуса понесли большие потери. О многих наших подразделениях, об их судьбе мы так ничего и не узнали. Особенно волновала всех судьба людей, оставшихся в крепости, но все попытки радистов установить связь с ними успеха не имели.

За восемнадцать часов, прошедших с начала войны, части корпуса отошли от государственной границы на 20–30 километров. Немцы надеялись на растерянность, панику, бегство, массовую сдачу в плен. Этого не произошло. В 5–6 километрах к востоку от Бреста части вели упорные оборонительные [154] бои, ходили в контратаки. Командный состав не растерялся, как правило, действовал решительно. Особенно проявил себя командир 333-го стрелкового полка полковник Д. И. Матвеев. Он много сделал, чтобы привести в порядок выходившие из крепости подразделения и группы 6-й стрелковой дивизии, а затем повести их в бой.

Около 22 часов был получен приказ командующего 4-й армии — на рассвете 23 июня силами 28-го стрелкового корпуса и 14-го мехкорпуса нанести удар в Брестском направлении и выйти к государственной границе.

Ночь. Где-то совсем недалеко золотистой звездочкой вспыхнет ракета и быстро гаснет. Временами в ночи гулко прозвучит орудийный выстрел или вспыхнет яростная ружейно-пулеметная стрельба. Вернулся капитан Нехай — мой помощник. Семья его — жена и двое крошечных сыновей — так и осталась в городе.

Коротка эта летняя ночь — первая военная. Вся она ушла на организацию обороны и подготовку контрудара.

С 24 часов ход подготовки проверяли командующий и член Военного Совета армии. Большую часть этой ночи я провел в 6-й стрелковой дивизии. Был и в 333-м стрелковом полку. И снова ходили с Матвеевым по подразделениям, теперь сильно поредевшим, усталым. Еще не улеглось возбуждение, вызванное всем пережитым в течение дня. Слышны тихие разговоры. И как тогда в крепости, бойцы окружили своего командира. Посыпались вопросы. Здесь я впервые услышал от солдат страшные слова: «измена», «предательство». Враг мог использовать эти разговоры для подрыва веры солдат в своих командиров. Ответы на такие вопросы должны были быть глубокими, все разъясняющими. А где найти ответ на такой вопрос, если и командиров порой мучают такого же рода сомнения. Где наши самолеты? Почему так мало танков? Почему запретили эвакуацию семей? Почему не вывели нас из крепости? Даже госпиталь оставили фашистам. А вы знаете, товарищ полковник, что они сделали с больными и ранеными, находившимися в госпитале? Всех перебили. А помните, товарищ полковник, разговор перед войной о крепости-мышеловке? Захлопнулась она, эта мышеловка, мало нас оттуда вырвалось.

Что ответишь?

Я по голосу узнал спрашивающего. Это был тот самый [155] боец, что интересовался у полковника перед войной, почему их не выводят из крепости. Вырвался он из пекла целым и невредимым. В летнем обмундировании, на поясе две гранаты и опирался он на нашу простую, русскую «трехлинейку». Рядом его товарищи-однополчане. Постоял солдат, вздохнул и тихо сказал:

— Ничего, товарищ полковник, еще повоюем.

— Повоюем... — эхом откликнулись остальные.

И слова эти в ночной тишине прозвучали как клятва бороться с врагом до конца, до полной победы. [156]

Дальше