В вечном долгу

В годы Великой Отечественной войны проживал с родителями на хуторе в районе местечка Семятичи.

В настоящее время — инженер-транспортник, работает на станции Барановичи Белорусской железной дороги.

Наш хутор находился вблизи деревни Крупица, в нескольких километрах от границы. Перед войной тут возводили доты. Мне было только 12 лет, когда грянула война, но я хорошо помню ожесточенные бои.

В 1942 году мне с двумя такими же подростками, как и я, удалось проникнуть в дот, который стоит на опушке леса. Гитлеровцы замуровали все входы в него, и нам пришлось лезть через маленькое [87] косое отверстие. С большим трудом протиснулись во внутрь. Непередаваемое чувство охватило нас. Здесь, в этой бетонной толще, дрались бойцы.

Мы нашли солдатский котелок и зажгли в нем смоляные щепки. Огляделись. Кругом черно, на всем слой сажи и пепла. Орудия и пулеметы обгорели. Под ногами — стреляные гильзы. В некоторых отсеках рухнул пол. С помощью куска доски мы спустились этажом ниже.

Впереди шел Виктор Кузнецов. Вдруг он остановился. В отблесках коптящего пламени смутно виднелось что-то похожее на одежду.

— Ребята. Гимнастерка! — воскликнул Витя и тотчас с ужасом отпрянул.

Мы увидели останки наших бойцов. Они лежали на соломе головой к стене. Мы оцепенели. Уже разбежались напуганные нашим вторжением крысы, а мы все еще продолжали стоять.

Потрясение было таким сильным, что всякое желание продолжать осмотр дота пропало.

Западнее железнодорожной станции Семятичи расположена деревня Анусин. На ее восточной окраине стоит избитый снарядами дот. Около него долгое время стояли два разбитых немецких танка. Из этого дота примерно через три недели после начала войны в Семятичскую районную больницу немцы привезли обгоревшего и раненного воина. Говорили, что он лейтенант Советской Армии. Когда воин пришел в себя, первым его желанием было найти оружие и сражаться.

Около деревни Минчево есть много дотов, которые держались до двух недель.

В кювете шоссе около деревни Слохи долгое время валялись обгоревшие кузова трех немецких легковых машин. Среди населения ходили слухи, что в них ехало высокое немецкое начальство во главе с генералом, который отличился при захвате острова Крит. Эти машины подбили защитники дотов. На четвертый день войны эсэсовские головорезы в бешеной злобе за убитого генерала сожгли деревню Слохи и расстреляли жителей, не успевших скрыться в соседние селения. На пятый день они стали расстреливать жителей соседней деревни Клекотово и жечь там дома.

После падения дота гитлеровцы бетонировали выходы [88] из него и амбразуры. Если в нем оставались раненые, они погибали. До сих пор там находят останки героев. В 1941 году кто-то сочинил песню. Ее пели в нашей местности на мотив «Тучи над городом встали».

В то время приходилось много слышать о лейтенанте пограничнике Прозорове. Он был ворошиловским стрелком. Когда началась война, засел с бойцами в подвале и успешно отбил несколько атак. В течение дня лейтенант уничтожил из своей винтовки десятки фашистов. Но был тяжело ранен. Местные жители укрыли его. К вечеру 22 июня гитлеровцы заняли деревню, обнаружили отважного пограничника и расстреляли.

Рассказывали как легенду о лейтенанте П. Д. Чугунове. Он организовал оборону у селения Крупица. Чугунов защищался до последних сил. Кончились патроны в винтовке. Враги окружили его, предложили сдаться. Но он продолжал огонь из нагана, пока не был убит. Фашисты запрещали убирать труп героя, который так и лежал с наганом в правой руке.

На высотке у деревни Заенчики боец со станковым пулеметом отбил несколько атак, на многие часы задержав врага. Воин был убит прикладами озверевших фашистов. Вблизи этого же селения на второй день войны в перестрелке с гитлеровцами погиб лейтенант В. А. Кузнецов.

Пленных фашисты держали в большом лагере, который у нас называли Сухозебры. Это недалеко от Дрохичина. Осенью 1941 года военнопленные подняли восстание. Рассказывали, что в назначенный час, безоружные и голодные, они бросились на охрану и прорвали проволочные заграждения. И хотя многие погибли, но тысячи людей вырвались на свободу. Целый месяц с наступлением темноты глухими проселочными дорогами пробирались эти люди на [89] восток. Во многих деревнях почти в каждом доме их укрывали, кормили и провожали в путь. У жителей не хватало одежды, так часто и много приходилось переодевать беглецов. Спасшиеся, наверное, не раз с благодарностью вспоминают людей приграничных районов. Особенно помогали им семьи военнослужащих, которые остались на оккупированной территории.

Такой была жена капитана Калгашкина — Анна Ивановна. С ней было двое малых сыновей: Сережа и Саша. Муж находился в отъезде, когда запылала граница. Анна Ивановн-а не успела эвакуироваться и жила на хуторе недалеко от нас.

Или Мария Даниловна Кузнецова, также жена капитана. Четверо сыновей росло у нее: Витя, Коля, Толя и Саша. Муж ее работал на сооружении дотов и в начале войны ушел с войсками{19}. Квартиру их разграбили, поэтому семья ушла из Дрохичина и поселилась у нас в доме.

И вот эти две женщины стали для всех нас образцом. Они активно помогали нашим воинам, бежавшим из плена, отправляли их в обход комендатур и полицейских постов к фронту, бойкотировали все немецкие мероприятия. Распространяли сведения о положении на фронте. Умело преподносили любую весть о поражении немцев.

В деревне Крупица гитлеровцы организовали табачные плантации, куда все должны были ходить работать. Кузнецова и Калгашкина на работу не выходили и открыто призывали не делать этого и других. Они уговаривали крестьян не сдавать поставки сельхозпродуктов, а если и сдавать молоко, то разводить водой, что крестьяне и делали.

Немцы пытались соблазнить людей россказнями о прелестях жизни в рейхе и вывезти их в Германию. Кузнецова с Калгашкиной решительно разоблачали их демагогию. И это приносило свои результаты. Как правило, никто не изъявлял желания ехать добровольно.

Очевидно, гитлеровцам стало известно о работе патриоток. В июне 1943 года к нам в дом ворвались фашисты. [90]

Был произведен обыск, проверены документы. Кузнецову с детьми арестовали. Схватили и Калгашкину с детьми. Аресты прошли по всей округе. Вскоре всех арестованных расстреляли в окрестностях города Бельска-Подлясского. Лишь старший сын Кузнецовой Виктор избежал ареста и расстрела. Он был пастушком и, когда забирали мать, находился в 16 километрах от хутора. Это был необыкновенно смелый и любящий Родину мальчик. Осенью 1941 и зимой 1942 года он, 13-летний мальчишка, дважды пытался достичь фронта, чтобы, как он говорил, найти отца и вместе с ним бить фашистов. Его дважды этапом возвращали из Орши и Смоленска. Последний раз пригрозили, что при новой попытке расстреляют на месте. Тогда все мечты Вити устремились к тому, чтобы разыскать партизан или создать свой партизанский отряд. Три припрятанные винтовки с патронами у него уже были. В 1944 году ему удалось связаться с небольшой группой людей, прятавшихся в одном из заброшенных хуторов. Они именовали себя партизанами. Но это не были партизаны, так как они не боролись против фашистов, а занимались грабежами и спекуляцией. Чего греха таить, в войну были и такие. Виктор открыто возмущался поведением этих людей, но им до времени удавалось отводить его подозрения. Однажды он сам убедился в неблаговидных делах шайки. Взяв припрятанную винтовку, юноша бросился к хутору, где стояли бандиты. С тех пор и пропал, как в воду канул, лучший друг моего детства Виктор Кузнецов.

И еще об одном человеке, который учил меня жить и любить Отчизну.

За два дня до войны после окончания военного училища прибыл в свою часть лейтенант Игорь Суров. При защите городка он был тяжело ранен. Перевозить тяжелораненых пленных гитлеровцы заставляли крестьян. Однако жители часто везли раненых не в лагерь, а в деревню или на хутор. Так было и с Суровым. Моя мать делала ему перевязки, лечила, как могла. Вскоре Игорю стало легче, но мешала пуля, которая сидела где-то внутри. Пришлось договориться об операции с врачом больницы в Семятичах. Скоро Суров вернулся к нам и, когда окончательно окреп, решил идти на восток, к линии фронта. Но около Высокого напоролся на засаду. В перестрелке был ранен. Пришлось остаться. Зимой [91] 1941/42 года Суров организовал партизанский отряд, который стал действовать в районе Беловежской пущи. Летом сорок второго во время минирования железнодорожного полотна его тяжело ранило в голову. Придя в себя и увидев, что он сковывает партизан, Суров попросил переправить его к нам на хутор.

Лежать в хате было опасно. Поэтому его устроили во ржи, а после ее уборки — под полом (дом имел высокий фундамент). Поправлялся Суров плохо, так как, лежа в лесу, сильно простыл и у него отнимались ноги. Но могучий организм не подвел его и на этот раз. Только ходить далеко не мог. О возвращении к партизанам не могло быть и речи. С помощью верных людей ему выправили паспорт и прописали в соседней деревне.

Однако Суров не сидел сложа руки. Через подпольщиков он получал и распространял советские листовки и газеты, в том числе газету Брестского антифашистского комитета «За Родину». Он собирал также оружие для партизан и нередко посылал нас, мальчишек, искать винтовки в дотах.

Весной 1944 года он все же ушел в лес. Больше мы с ним не встречались. Слышал, что после соединения с наступающими частями нашей армии Игорь Суров воевал до конца войны. И лишь недавно я получил от него огромнейшее письмо. Мои поиски увенчались успехом.

Детство мое было опалено войной. Довелось видеть многих героев, которые, не задумываясь, отдали жизнь за свою страну. И мы перед ними в вечном долгу. [92]