Дорога не кончается
Некоторые из офицеров — сотрудников управления прибыли только утром. Они принесли с собой запах пороха, возбужденность боя. В отделах стало оживленно — шел обмен информацией, фронтовики делились новостями с тыловиками и, чувствуя повышенное внимание к себе, старались, как говорится, не ударить лицом в грязь, рассказывая о боевых событиях, участниками которых были.
Незадолго до совещания ко мне зашел генерал П. Ф. Подгорный.
— Ты, Федор Семенович, обрати особое внимание всех работников управления вот на что: уже сейчас надо организовать строгий учет всех продовольственных ресурсов в местах расположения войск фронта. Они, как знаешь, очень велики. И зерно, и скот, и корма — все должно быть взято под контроль продовольственным управлением. Командиры наши хорошо воюют, но им некогда заниматься этим делом. Скажу тебе, что немало жалоб от армейских хозяйственников — они недовольны, что огромное поголовье скота перешло в их владение на занятых войсками территориях. Их понять можно: тылы не готовы принять столько живности. И все-таки все надо сохранить.
Тревога интенданта фронта была мне понятна. На занятой нашими войсками территории находились тысячи голов скота, блуждающего по лесам и полям. И хотя отправка его внутрь страны для нужд сельского хозяйства уже проводилась, количество животных не уменьшалось, поскольку занятая нашими войсками территория постоянно расширялась. Необходимо было заняться решением этой проблемы самым серьезным образом, она приобрела государственное значение. [209]
Я сказал генералу П. Ф. Подгорному, что о комплектовании скота в гурты и его отправке будем говорить на совещании и примем все меры к тому, чтобы сохранить поголовье.
— Ты знаешь точные запасы продовольствия на складах и распорядительных станциях? — спросил Петр Федорович.
И хотя вопрос показался мне довольно странным — кому же знать об этом, если не начальнику управления продовольственного снабжения! — я ответил:
— Знаю. Да и в соответствующих документах все учтено до единого килограмма.
— Ты имеешь в виду то продовольствие, которое поступает к нам в порядке планового снабжения?
— Не только. Большое количество его мы добываем здесь, на складах, оставленных при отступлении фашистами, и в хозяйствах бежавших богачей. Таких продуктов, как мясо, мука, крупа, у нас скопилось довольно много.
— Можем ли мы все излишки отправлять в наши города? Там сейчас населению трудно, и помощь наша была бы очень кстати.
— Думаю, что можем, — согласился я, мысленно сразу же прикидывая, какое количество продуктов мы смогли бы отправлять без ущерба для снабжения войск.
— Вот и отлично! — заключил удовлетворенно П. Ф. Подгорный. — Сегодня же доложу об этом члену Военного совета.
И этот разговор с генералом заставил меня еще раз вернуться к мыслям о том, что война идет к концу и что уже теперь надо заботиться о том, чтобы быстрее наладить мирную жизнь. Я был уверен, что вопросы сбережения скота, отправки его внутрь страны, создание на местах дислокации войск подсобных хозяйств, бережного расходования местного продовольствия обсуждались на Военном совете — иначе с чего бы вдруг Петр Федорович заговорил обо всем этом именно сегодня, когда все помыслы наши были направлены на то, чтобы быстрее покончить с гитлеровскими войсками на Земландском полуострове и тем самым завершить операцию.
Через несколько минут генерал Подгорный вернулся и положил мне на стол небольшой лист бумаги. [210]
— Вот, читай! Совсем забыл сказать об этом. Ультиматум командующего фронтом маршала Василевского фашистскому командованию.
Я быстро прочитал напечатанный текст. В нем говорилось, что вся немецкая армия потерпела полный разгром, половина Германии в руках русских и союзных войск, что одна из сильнейших ее крепостей — Кенигсберг — пала. Командующий напоминал офицерам и солдатам, оставшимся на Земланде, что их положение безнадежно, что помощи им никто не пришлет, что безрассудное сопротивление приведет только к гибели их самих и гражданского населения. Чтобы избежать ненужного кровопролития, командующий требовал, чтобы немецкие войска в течение 24 часов сложили оружие, прекратили сопротивление и сдались в плен. Всем генералам, офицерам и солдатам в этом случае гарантировалась жизнь, достаточное питание и возвращение на родину после войны, всем раненым и больным — немедленная медицинская помощь.
— Ну, как думаешь, выполнят? — спросил Подгорный.
— Трудно сказать определенно. Но думаю, что вряд ли! Помните ультиматум командующего командованию кенигсбергского гарнизона? Не приняли же, сволочи. И поплатились! И теперь будут, видно, сопротивляться.
— Я тоже так думаю, — согласился Петр Федорович.
Подгорный ушел, и я снова принялся готовиться к предстоящему совещанию. Но спокойно поработать мне так и не довелось. Заходили офицеры с просьбой решить тот или иной неотложный вопрос, требовали уделить им хоть несколько минут и товарищи из числа вольнонаемных работников управления. У каждого были дела, в которых, по его мнению, мог разобраться только начальник управления.
Потом позвонил член Военного совета группы генерал Д. С. Леонов. Он попросил меня зайти к нему как можно быстрее. Я доложил, что в управлении сейчас должно начаться совещание.
— Хорошо! — сказал Дмитрий Сергеевич. — Жду вас сразу же после совещания.
Как и ожидалось, выступления на совещании позволили создать целостную картину работы продовольственных служб всех категорий, отдельных начпродов, многочисленного [211] отряда поваров, обслуживающего персонала. Конечно, разговор в основном шел о том, сколько и каких продуктов питания было доставлено в части, как они расходовались, доводились до каждого бойца, как была обеспечена работа технических средств приготовления пищи, их оперативный ремонт, насколько полно были пущены в дело местные продовольственные ресурсы. Но некоторые товарищи тепло говорили и о деятельности работников военной торговли, отмечали их инициативу в обеспечении личного состава всем необходимым.
Подводя итоги совещания, я рассказал о тех новых задачах, которые встали перед управлением в связи со сложившейся обстановкой. Одна из них: сберечь скот, оказавшийся бесхозным, наладить его строгий учет. Поголовья должно было хватить на удовлетворение потребностей войск в мясе и для укомплектования подсобных хозяйств, которых становилось все больше, и часть скота можно было бы отправлять в колхозы и совхозы страны.
Но, как оказалось позже, это было лишь частью проблемы. Генерал Д. С. Леонов, когда после совещания я прибыл к нему, повел разговор об экономном, хозяйском отношении не только к скоту, но и ко всем другим ценностям, оказавшимся в нашем распоряжении. А их было много: и корма, и сельскохозяйственная техника, и различное продовольствие. Дмитрий Сергеевич потребовал, чтобы я представил ему конкретный план учета и эвакуации всех ценностей, которые необходимы были народному хозяйству страны.
Утром, когда я сидел за составлением такого плана, неожиданно где-то далеко послышался мощный гул орудий. Он быстро приближался, креп, в окнах стали позванивать стекла. Я вышел на крыльцо. В небе четким строем в сторону полуострова шли сотни самолетов.
«Началось! — подумал я. — Значит, фашисты не захотели сдаться. Теперь пусть пеняют на себя».
Конечно, в период боевых действий решение задачи, поставленной Д. С. Леоновым, пришлось отложить на несколько дней. Работники управления снова уехали в дивизии, армии.
Спросив разрешения у генерала Д. И. Андреева, я в тот же день тоже выехал в район боевых действий.
...Возвратившись в управление, я зашел к генералу Д. И. Андрееву и у него застал Александра Ивановича [212] Силкина, с которым был хорошо знаком еще во времена моей службы в Торжке. Тогда Силкин работал в Калининском облисполкоме, а теперь, как мне было известно, он возглавлял ответственный участок в Великолукском облисполкоме.
— Войне приходит конец, товарищ Саушин, — сказал Дмитрий Иванович, выслушав мой доклад. — Но у вас хлопот пока не убавится. Скорее, наоборот. Получено указание передать излишки скота сельскому хозяйству. Будете отправлять в Великолукскую, Калининскую, Ярославскую области. Срок — не более десяти суток. Скомплектуйте команды для сопровождения вагонов, запасите необходимый инвентарь, корма. К нам прибудут приемщики из соответствующих организаций. Кстати, представитель Великолукского облисполкома товарищ Силкин уже здесь. Вы еще не познакомились с ним?
— Мы давно знакомы, товарищ генерал.
— Вот и отлично! Окажете ему всяческое содействие...
Выйдя от начальника тыла, мы с Александром Ивановичем стали вспоминать общих друзей, многих из них, к большому сожалению, уже не было в живых, рассказывали друг другу о прожитых годах. Затем Силкин сообщил о главной цели своего приезда — принять у нас некоторое количество сельскохозяйственного инвентаря, брошенного удравшими из Восточной Пруссии фермерами.
— Для нас сейчас каждый плуг, каждая борона вот как нужны, — сказал он, проводя ребром ладони по горлу. — Все начинаем считай что с нуля. Ваша помощь будет очень кстати.
Рано утром мы выехали в части и соединения, имея при себе документ, разрешающий нам производить отбор необходимого сельскохозяйственного инвентаря. Силкин уезжал очень довольный.
Проводив Александра Ивановича, я возвратился со станции и не узнал нашего тихого городка: он весь бурлил, шумел. На улицах люди обнимались, кое-где раздавался треск автоматных очередей. Еще не понимая, в чем дело, я подъехал к управлению и встретил генерала П. Ф. Подгорного.
— Победа, Федор Семенович! — бросился он ко мне. — Германия капитулировала! [213]
Я почувствовал, как ноги мои постепенно слабеют, а невольно опустился на ступеньки.
«Ну вот и все! Наконец-то сбылось!» Больше ни о чем не думалось в те минуты.
В последующие дни мы жили словно во сне, поскольку обстановка, сложившаяся вдруг, была для нас непривычной. В управлении все оставались на своих местах, но я чувствовал, что нарушился хорошо отлаженный ритм работы. Собственно, удивляться этому было нечего: люди еще не могли прийти в себя от радости. К тому же мало кто четко представлял, чем же надо теперь заниматься, какие новые вопросы решать. Войска переходили на мирное положение, и, собственно, менялось направление всей нашей деятельности.
В день, когда мы отправляли очередную партию скота в Ярославскую область, я получил приказ прибыть на совещание к командующему фронтом генералу армии И. X. Баграмяну, вступившему на эту должность 27 апреля вместо убывшего в Москву Маршала Советского Союза А. М. Василевского.
Иван Христофорович встречал всех приветливо, с каждым здоровался за руку. Был он, как и все мы в эти дни, в приподнятом настроении. Но как только командующий открыл совещание, сразу же лицо его изменилось, стало суровым и сосредоточенным. Он говорил о необходимости строгого учета захваченных трофеев, об организации их надежного хранения. И. X. Баграмян несколько раз подчеркивал, что отныне все это стало народным добром, и призвал каждого из нас активнее включиться в работу, связанную с налаживанием мирной жизни на очищенной от фашистов территории. К задаче особой важности он отнес работу, связанную с обеспечением наиболее удобного размещения войск и организации их боевой учебы.
— Нам предстоит обосноваться на этой территории не на день и не на два, — говорил командующий. — Следует подумать и о жилье, и об обеспечении войск всем необходимым: вооружением, боеприпасами, вещевым имуществом, продовольствием. Это сложная проблема. Уверен, что не все сидящие здесь, — Баграмян едва заметно улыбнулся и обвел взглядом присутствующих, — уважаемые генералы и офицеры хорошо знакомы с ней. Воевали вы, товарищи, хорошо, но, нечего греха таить, не всегда задумывались над тем, как, каким трудом доставляется [214] вам все необходимое. А подумать об этом следует, и знать это надо. — Повернувшись к члену Военного совета, Иван Христофорович спросил:
— Может быть, следует организовать что-то вроде выставки, на которой показать все, чем нам довелось воевать? Очень ведь любопытно, с каким вооружением мы начинали войну и с каким ее закончили. Это важный показатель героического труда нашего народа, сумевшего в годы войны обеспечить своих воинов первоклассным оружием. Важным разделом этой своеобразной выставки должен стать и тот, в котором будет показана роль войскового тыла в решении боевых задач. Организацию снабжения войск горючим, обмундированием, продовольствием, заботу о их быте — все то, без чего немыслима современная армия, — надо представить полно, Познакомиться со всем этим в обобщенном виде будет полезно всем нам. Да и молодежь, прибывающая к нам, не участвовавшая в боях, с интересом будет изучать накопленный в войне опыт. Детали организации такой выставки мы обдумаем совместно. Нужно учесть, что некоторые экспонаты позже станут реликвиями, составят основу будущего музея истории войск фронта. Так что дело надо делать с перспективой...
Признаться, мысль, высказанная командующим, пришлась мне по душе, и, как выяснилось потом, не только мне. Руководители всех степеней приняли в организации выставки самое активное участие. Службы тыла представили на нее все виды материальных средств и имущества, техники, используемой в снабжении войск. Продовольственная служба приступила к оборудованию отдельного павильона, где планировалось выставить образцы продовольствия, получаемого фронтом по линии централизованного снабжения и произведенного подсобными хозяйствами частей, а также трофейного. На выставке можно было познакомиться и с полевыми техническими средствами переработки продуктов, выпечки хлеба, приготовления пищи, со всеми видами пайков, которыми обеспечивался личный состав. Отдельный раздел отводился широкому показу продуктов моря, добываемых специально созданными рыболовецкими бригадами.
Служба вещевого снабжения представила на выставку формы одежды, обувь, которыми обеспечивались офицеры и красноармейцы различных родов войск и в разное время [215] года, полевые мастерские, палатки и землянки, где производился ремонт одежды и обуви, всевозможные приспособления и инструменты, предназначенные для этой цели и изготовленные войсковыми умельцами.
Даже беглое знакомство с выставкой оставляло большое впечатление. Сравнивая отдельные экспонаты, нельзя было не задуматься о том, какую огромную заботу о воинах, сражавшихся на фронте, проявляли Коммунистическая партия, Советское правительство, весь народ. В то время когда сотни наших городов и сел лежали разрушенными, когда все силы были брошены на то, чтобы остановить зарвавшегося врага, страна нашла возможность обеспечить своих защитников самым современным оружием, одеть их, накормить, создать все необходимые условия для успешного ведения ими боевых действий.
Незадолго до открытия выставки меня пригласил к себе генерал П. Ф. Подгорный:
— Тебе почетное и приятное поручение: выехать в Москву. Начальник Главного управления продовольственного снабжения требует обстоятельный доклад о том, что мы планируем показать на выставке. Она проводится впервые и, естественно, заинтересовала его. А лицом в грязь, сам понимаешь, ударить не хочется. Подготовься к докладу. И еще... — Генерал улыбнулся. — Это уже просьба командующего. Побывай у наших друзей Ильи Эренбурга и Демьяна Бедного, пригласи их на выставку. От имени генерала Баграмяна.
В тот же день я стал собираться к отъезду. Честно говоря, доклад меня не страшил, а вот встреча с Ильей Эренбургом и Демьяном Бедным — людьми, имена которых были известны всей стране, — пугала и вместе с тем манила.
Рано утром следующего дня мы выехали на «виллисе» из Гросскайгирена, где размещалось управление тыла фронта. Вместе со мной был направлен в Москву сотрудник заготовительного отдела подполковник Е. А. Ярхо. Узнав о цели моей командировки, он стал оживленно рассказывать о своих встречах с писателями и поэтами, в том числе и с Эренбургом, о Москве, о различных букинистических магазинах, о которых я и понятия не имел. О высокой культуре, эрудиции, больших знакомствах Евгения Александровича с известными деятелями литературы и искусства я знал и раньше и с удовлетворением [216] подумал, что Ярхо будет хорошим помощником в моем дипломатическом разговоре с И. Эренбургом и Д. Бедным.
...Все чаще стали встречаться на пути разрушенные села. Уныло торчали печные трубы сожженных домов, голые стропила кровли. По пустынным улицам бродил скот. Жизнь всюду, видно, налаживалась с трудом. Но среди потемневших, обуглившихся, покосившихся домов уже можно было увидеть новые строения, обшилеванные свежими досками. Люди возвращались в родные места, заново обзаводились хозяйством. И на полях уже шла работа.
Но чем ближе подъезжали мы к Москве, тем многолюднее, оживленнее становились города, деревни и села. Раны, нанесенные войной, быстро зарубцовывались, хотя до полного их излечения было еще далеко.
Москва встретила нас многолюдием, солнечными улицами, зеленью скверов и парков. Оставив машину у дома, где жила семья Е. А. Ярхо, и строго наказав шоферу и адъютанту никуда не отлучаться, мы пошли разыскивать Эренбурга. В Союзе писателей нам назвали несколько адресов, где в этот день мог находиться писатель. Но куда бы мы ни обращались, нам отвечали, что Илья Григорьевич в этот день не был там вовсе или убыл несколько минут назад. Мы узнали, что писатель живет в гостинице «Москва», и решили отправиться туда.
Эренбург встретил нас без особого радушия, но, узнав о цели нашего визита, заметно подобрел. Он живо расспрашивал о настроении бойцов и командиров, о здоровье И. X. Баграмяна, интересовался, как в войсках встретили весть о капитуляции фашистской Германии. Узнав, что я возглавляю управление продовольственного снабжения фронта, стал расспрашивать, как обеспечивались войска продовольствием, не голодали ли бойцы. Такая заинтересованность известного писателя мне была приятна и вселяла надежду, что он откликнется на нашу просьбу.
В конце беседы Эренбург все чаще стал посматривать на часы, потом, извинившись, встал.
— У меня очень срочное дело, — сказал он. — Очень признателен вам за беседу, за приглашение. Передайте мою благодарность товарищу Баграмяну. К большому сожалению, приехать к вам в ближайшее время я никак не смогу, хотя и хотелось бы. [217]
Мы тепло распрощались.
Меня уже ждали в Главном управлении продовольственного снабжения. Мы условились с Е. А. Ярхо встретиться вечером, чтобы вместе пойти к Демьяну Бедному.
Уже в сумерках мы подошли к дому, где жил поэт. Демьян Бедный оказался человеком приветливым, общительным и гостеприимным. Еще не узнав о цели нашего прихода, он стал рассказывать о своей службе в царской армии, о том, как солдаты голодали и кормили вшей в окопах. Затем Ефим Алексеевич обратился ко мне:
— Расскажите, пожалуйста, о себе, как и где начали войну.
Я коротко рассказал о своем пути, о службе. Поэт внимательно слушал, иногда задавал вопросы. Когда я говорил о работе управления продовольственного снабжения, он делал какие-то пометки в блокноте, спрашивал о составе солдатского пайка, интересовался процессом выпечки хлеба, приготовления горячей пищи, качеством обмундирования и снаряжения. При этом просил не упускать ни одну мелочь. Он несколько раз возвращался к вопросу, как доставлялась пища в окопы в период боя, в тыл противника, когда там действовали наши группы, расспрашивал, какое количество продовольствия требовалось фронту на один день, на неделю, месяц. Когда я называл примерные цифры, хозяин удивленно покачивал головой.
Так мы проговорили около двух часов. И только тогда я наконец передал Ефиму Алексеевичу приглашение И. X. Баграмяна посетить фронтовые части, побывать на выставке, отражающей боевой путь войск фронта. Он задумался.
— Воспользоваться приглашением, к сожалению, не смогу. Причин много, а главная — нездоровье. А вот написать кое-что об интендантах я, пожалуй, попробую. Вы так много хорошего рассказали о своих коллегах, что мне захотелось взяться за перо. Если будете еще в Москве дня три-четыре, то зайдите ко мне перед отъездом.
Хотя и здесь нас постигла неудача, я был доволен итогами дня: все-таки кое-что удалось сделать. Во-первых; доклад мой получил одобрение в Главном управлении продовольственного снабжения (а это главное), во-вторых, [218] Демьян Бедный дал согласие написать о наших людях.
Через пару дней мы снова зашли к поэту. На этот раз он встретил нас еще приветливее, сразу же усадил за накрытый стол.
— Вы обедайте, а я вам прочитаю свое творение. Судите строже.
Ефим Алексеевич читал громко, прохаживаясь по комнате, комментировал каждое четверостишие и спрашивал:
— Ну как?
Мы молчали, хотя стихотворение нам нравилось. Кончив читать, Бедный сел рядом со мной, но к еде не притронулся.
— Вот все, — сказал он, — чем я смогу отблагодарить вас за приглашение. Если понравилось, то считайте, что стихотворение ваше. — Он положил передо мной листок с отпечатанным на машинке текстом.
В тот же вечер мы передали стихотворение на фронт по телеграфу. Когда мы возвратились из Москвы и зашли в интендантский павильон, то увидели его напечатанным на большом листе бумаги. Посетители читали стихи вслух, переписывали их в тетради. Позже они были напечатаны в журнале «Пропагандист и агитатор».
Генерал Д. И. Андреев, выслушав мой отчет о результатах поездки в Москву, сказал:
— Этого следовало ожидать. У Эренбурга и Бедного дел, конечно, хватает. Не огорчайтесь — главное, наша идея о выставке горячо одобрена в верхах. Считайте, что поездка ваша оправдалась. — Начальник тыла помолчал, посмотрел документы, лежавшие на столе, продолжал: — Выставка выставкой, но у нас есть работа не менее серьезная. На днях возвратится из Москвы командующий и поставит перед нами конкретную задачу. А пока предварительно скажу: предстоит укомплектовать необходимым инвентарем, снабдить продовольствием большое количество частей, готовящихся в дальний путь. Обеспечить так, чтобы они ни в чем не нуждались. Учтите, это задача государственной важности. Детали обсудим позже...
Действительно, через несколько дней генерал армии И. X. Баграмян собрал совещание, на которое были приглашены и начальники всех управлений тыла. Иван Христофорович был в хорошем настроении, тепло здоровался [219] с каждым, шутил, улыбался. Его настроение передалось и собравшимся. Все находились в приподнятом расположении духа.
Командующий рассказал о Москве, о Параде Победы, о встрече с руководителями партии и правительства, военачальниками. Мы слушали его с неослабевающим интересом, боясь пропустить хоть слово. Каждый из нас мысленно перенесся туда, на родную и бесконечно близкую нам Красную площадь, в четком строю победителей прошагал по исторической брусчатке.
Затем И. X. Баграмян заговорил о задачах, которые предстояло решать в самое ближайшее время. В связи с тем что фронт после соответствующего переформирования должен был составить основу Прибалтийского военного округа, он особо подчеркнул необходимость позаботиться о наиболее удобном размещении войск, четко организовать их боевую и политическую подготовку, создать необходимые бытовые условия для воинов.
— И еще одна весьма важная задача поставлена перед нами, — сказал командующий, когда были обсуждены вопросы, связанные с переводом войск на мирное положение. — Некоторое количество частей мы будем отправлять на Дальний Восток. Доукомплектовать, снабдить их всем необходимым, обеспечить четкую работу транспорта — все это надо сделать в сжатые сроки. — Повернувшись к начальнику тыла фронта генералу Андрееву, приказал: — Продумайте, как лучше разместить личный состав в теплушках, чем оборудовать их, как организовать питание. Люди не должны оставаться без горячей пищи. Как готовить ее в пути, как обеспечить сохранность продовольствия, надо предусмотреть...
На следующий день я зашел к начальнику тыла фронта, чтобы уточнить детали предстоящей работы. Генерал Д. И. Андреев был чем-то озабочен. Я доложил ему, какое оборудование для приготовления пищи, выпечки хлеба планируем разместить в эшелонах, назвал части, у которых намерены взять это оборудование. Генерал вопросительно посмотрел на меня.
— Взамен мы дадим им стационарное оборудование, — уточнил я. — Правда, после соответствующего ремонта.
Андреев согласно кивнул. Так же одобрительно он отнесся и к сообщению о том, что продовольствие, необходимое на путь следования войск, уже подготовлено и находится [220] на пристанционных складах. Потом Дмитрий Иванович вдруг спросил:
— Товарищ Саушин, как поживает ваша семья?
— Хорошо, товарищ генерал, — ответил я, сбитый с толку этим неожиданным вопросом. — Жена работает, дочери устроены. Конечно, трудности имеются, но у кого их нет: такую войну пережили.
— Давно не виделись?
— Давненько. Вот обоснуемся как следует — и заберу всех к себе. Надо, как говорится, переходить на мирное положение...
— Да, да, — неопределенно сказал генерал, поднимаясь из-за стола. — На мирное положение... Не рановато ли? Война еще не окончена. Она продолжается на Востоке. Что вы скажете, если мы предложим вам поехать туда? Вместе с нами...
— Я готов, товарищ генерал!
— Прямо сразу и готов! Пока продолжайте погрузку эшелонов, занимайтесь другими повседневными делами. Мы с генералом Леоновым на днях вылетим на Дальний Восток. Когда все вопросы будут утрясены, я вызову вас.
Так вот и получилось, что шел я к начальству решить текущие вопросы, а получил новое назначение. Уходил я от Андреева с раздвоенным чувством: приятно было доверие, которое мне оказывали, и вместе с тем тревожно было на душе — впереди долгий путь и новые трудности...
Вечером мы встретились с генералом П. Ф. Подгорным. Он уже знал о нашей беседе с начальником тыла фронта и сразу же начал разговор именно о ней.
— Значит, едешь? Ну что же, нам не привыкать к перемене мест.
— Но еще ничего нет определенного, — высказал я сомнение. — Там есть свои начальники продовольственных управлений. Андреев может взять кого-то из их числа.
— Кстати, знаешь, кто займет место Андреева? Генерал Сафронов. Ты же знаешь Ивана Васильевича?
— Конечно, довольно хорошо. Большой специалист своего дела, когда-то был политработником. Отлично знает тыловую работу.
— Вот с ним нам и придется работать. [221]
Признаться, известие о том, что на должность начальника тыла 3-го Белорусского фронта, ставшего с 15 августа 1945 года Прибалтийским военным округом, будет назначен генерал И. В. Сафронов, меня не очень-то обрадовало. Я уже привык к Андрееву, знал его требования, характер. С ним работалось не то чтобы легко, но как-то приятно, что ли. Он умел прислушаться к советам, от кого бы они ни исходили, спокойно выслушать человека, твердо принять решение, потребовать строго, но без лишней паники. Особенно важной чертой его характера было исключительное доверие к подчиненным. Оно проявлялось буквально во всем.
Заведующим одним из продовольственных складов был у нас капитан Страганов. Добрейшей души человек! Простой и доверчивый. Я не интересовался, как он попал к нам, но хорошо знаю, что воевал с первых дней Отечественной, участвовал во многих боях, имел несколько правительственных наград, трижды залечивал в госпиталях раны. Несмотря на это, он не утратил способности смущаться, если слышал соленую шутку, нецензурное слово, терялся при грубом к нему обращении. Кое-кто называл его красной девицей, хотя это не слишком-то подходило к мужчине двухметрового роста, грудь которого украшало несколько боевых орденов.
Начпроды дивизий, полков проявляли к нему большую любовь. И, как потом выяснилось, прежде всего за то, что он ни в чем и никогда не отказывал.
И вот над головой Страганова грянул гром. При проверке на складе обнаружилась недостача продовольствия, исчисляемая в тоннах. Истратить на свои нужды такое количество продовольствия капитан явно не мог. Да и некуда, казалось бы, тратить. Недостачу он никак не мог объяснить. Сколько ни бились — так ничего и не удалось узнать. Дело принимало серьезный оборот. Но прежде чем передать дело в прокуратуру, естественно, обо всем доложили начальнику тыла. Генерал Д. И. Андреев в тот же день вызвал капитана к себе, долго с ним о чем-то беседовал, затем позвонил мне и сказал:
— Со Страгановым решать вопрос повремените. Тут что-то не то. Такой человек не может жульничать. Поезжайте и сами разберитесь во всем. Отнеситесь к офицеру повнимательнее. [222]
Страганов встретил меня настороженно: был сумрачен, неразговорчив, на вопросы отвечал односложно. Целый день я проверял документы, стараясь найти хоть какую-нибудь зацепку, чтобы определить, куда могло деваться столько продуктов. Я почему-то был уверен, что виной всему — доверчивость и простота капитана. Если еще учесть, что он не имел достаточного опыта складской работы, то мог допустить и неряшливость в оформлении документов, и пойти на поводу у просителя, пустившего слезу, а некоторые начпроды проделывать это умели весьма ловко. День работы не дал результатов. Вечером я пригласил Страганова к себе, рассчитывая вызвать его на откровенность. Но разговор не клеился, капитан отмалчивался. Я уже начал нервничать, когда раздался телефонный звонок. Полковник Б. А. Коркунов сообщал, что в одной из дивизий обнаружены неоприходованные мука, крупа, мясо на довольно большую сумму. Я поинтересовался, как это объясняет начпрод.
— Очень просто, — ответил Борис Алексеевич. — Не успел оформить документы: обстановка, дескать, сложная.
— А кто же ему выдал без документов? Полнейшая анархия получается. Один берет, другой дает, и все так, будто из собственного кармана. А это ведь десятки тысяч рублей.
— Начпрод ссылается на капитана Страганова, — сказал наконец заместитель. — У них там какие-то свои взаимоотношения.
— Хорошо, разберемся.
Положив трубку, я в упор спросил Страганова:
— Что вас заставило отпустить продовольствие без соответствующих документов?
— Меня очень просили, — тихо ответил капитан. — Обещали оформить документы задним числом сразу, как только несколько разрядится обстановка.
— Вы хорошо знали начпрода, которому доверили такую огромную сумму?
— Знал. Как всех! Не думал, что он будет столько времени тянуть. Я с ним не раз разговаривал, он обещал. И комиссии не сказал, чтобы товарища не подводить.
— Выходит, вы решили идти вместо него под трибунал?
Страганов молчал, опустив голову. [223]
Когда я обо всем доложил Д. И. Андрееву, он распорядился:
— Страганова накажите своей властью. А начпрода придется... Впрочем, решайте сами.
За годы нашей совместной работы было немало и других случаев, в которых со всей ясностью проявлялись добрый и чуткий характер генерала Д. И. Андреева, его внимательность к людям, умело сочетаемые с высокой требовательностью.
О генерале И. В. Сафронове говорили по-разному. Будучи начальником тыла 43-й армии, он показал себя опытным, умелым хозяйственным руководителем. Но те, кто знал его лучше и ближе, отмечали в нем и такое качество, как чрезмерная строгость. Раньше этим разговорам мы как-то не придавали значения, потому что сталкиваться с Сафроновым по делам службы приходилось очень редко. Теперь же предстояло работать вместе, и не только вместе, а под непосредственным его подчинением. Как-то сложатся наши взаимоотношения? Раздумывая над этим, я все чаще ловил себя на мысли, что жду назначения на Дальний Восток все с большим нетерпением. Однако я вскоре получил телеграмму от генерала Д. И. Андреева, в которой он извещал, что условия изменились и на должность, предназначенную мне, назначен другой человек. Эта телеграмма отрезала мне путь на Восток. Пришлось оставить надежду на скорый отъезд и обосновываться на месте с расчетом на долгий срок.
Работа под началом генерала И. В. Сафронова многим обогатила меня и многому научила. Это был, конечно, человек своеобразный, обладающий многими замечательными качествами. Мы учились у генерала Сафронова умению оперативно решать вопросы, настойчивости в достижении цели, преданности делу, которое ему было поручено. Трудился он много и с настоящим вдохновением. И эта его неугомонность, задор передавались всем, кто работал вместе с Иваном Васильевичем.
Вскоре по состоянию здоровья я вынужден был попросить перевод в один из южных городов. Мне предложили Одесский военный округ. Иван Васильевич Сафронов тепло проводил меня, пожелав счастливой службы на новом месте. Итак, в Одессу! Как сложится моя дальнейшая судьба? Как бы она ни сложилась, я не буду на нее в обиде: ведь жизненную дорогу выбрал сам.