Все для фронта
Доложите, как обстоят дела с обеспечением фронта продовольствием. Каковы его запасы? — потребовал генерал Д. И. Андреев, когда я доложил ему утром следующего дня о прибытии.
— Большинство видов продуктов имеется на складах столько, сколько положено по нормам. Несколько недостает мяса и мясных изделий, — доложил я.
— А что же вы бойцам курить ничего не даете? Жалуются на вас.
— Никаких табачных изделий, махорки на складах нет, товарищ генерал.
— С табаком дело, выходит, табак? — пошутил присутствовавший при разговоре Д. С. Леонов. Но я понимал, что дело принимает далеко не шуточный оборот.
— Так как же все-таки быть, товарищ Саушин? Не можем же мы сказать солдату: брось курить, у нас махорки нет. Вы хоть обращались куда следует?
— Обращался, товарищ генерал. К начальнику Главного управления продовольственного снабжения товарищу Павлову. Он ответил, что табаку не хватает, что курево — не хлеб, без него можно воевать.
— Не хлеб — это верно, — согласился Андреев. — Ан без табака обойтись нельзя. Поймите вы с Павловым, что некоторые курильщики идут на все: курят разную дрянь, а потом попадают в госпитали. С этим шутить нельзя. Хоть расшибитесь, а табак у нас должен быть. — Генерал взглянул на часы, о чем-то на минуту задумался. Затем поднялся из-за стола и твердо сказал: — Сейчас четыре ноль-ноль. Поезжайте прямо на аэродром. В шесть вылетает самолет в Москву. Лично доложите товарищу Павлову обо всем, что происходит на фронте из-за отсутствия табака. Пусть принимает меры. Без табака не возвращайтесь. [97] Возьмите с собой начальника инспекции упродснаба Воронкова...
Легко сказать: пусть принимает меры. Сколько раз просил у Павлова дать фронту хоть каких-нибудь табачных изделий, а ответ один: пока нет. Что же я ему теперь скажу? И вообще, как появлюсь перед ним? Выгонит из кабинета. С такими нерадостными мыслями ехал я на аэродром. И поездка в Москву, которую в другой ситуации посчитал бы за праздник, не радовала.
И по пути на аэродром, и в самолете я снова и снова мысленно возвращался к Павлову, к людям из управления, которых знал, с которыми встречался.
Главное управление продовольственного снабжения представляло собой координирующий центр между поставщиками продуктов и потребителями. Организовать заготовку продовольствия, передвижение его на сотни, тысячи километров, хранение, распределение — процесс сложный даже в мирной обстановке. В военное время он усложняется в десятки раз. Речь ведь идет не о сотнях, даже не о тысячах, а о миллионах тонн скоропортящихся грузов.
В Главном управлении трудились опытные специалисты самых различных отраслей, хорошо знающие условия жизни и деятельности войск, их организационную структуру, обстановку на фронтах. Надо учесть, что немалая их доля приходилась здесь на людей, которые еще недавно были работниками сугубо штатскими. Многие управления ГУПСКА, такие, как хлебофуражное, мясо-жировое, заготовительное, бакалейное, возглавляли бывшие крупные работники главков и наркоматов. Среди руководства и рядовых тружеников ГУПСКА произошел, если можно так выразиться, своеобразный сплав гражданских и военных специалистов, больших знатоков военно-хозяйственных и инженерно-технических вопросов всех ведомств продовольственного снабжения. Получилось весьма ценное сочетание. Кадровые военные были хорошо знакомы с армейскими условиями, с их спецификой, а гражданские специалисты отменно знали продовольственные ресурсы народного хозяйства, все тонкости работы снабженческих организаций страны. Все это позволяло решать большинство вопросов с глубочайшей компетенцией и учетом реальных условий. [98]
Видную роль в сколачивании огромного коллектива Главного управления продовольственного снабжения, в организации его деятельности, упорядочении всего дела обеспечения войск продуктами питания играл Д. В. Павлов, который был назначен начальником Главного управления с должности наркома торговли РСФСР. Обладая широкой эрудицией, незаурядными организаторскими способностями, он умело руководил сложным управленческим аппаратом, наладил его деятельность так, как этого требовала военная обстановка.
С Дмитрием Васильевичем мы довольно часто разговаривали по телефону, но вот встречаться не приходилось давно. Когда я зашел к нему в кабинет, он, как мне казалось, ничуть не удивился моему появлению. Павлов предложил мне сесть, попросил поподробнее рассказать о делах на фронте, о том, как и чем кормим бойцов, внимательно познакомился со сводкой, которую я предусмотрительно захватил с собой. Взгляд его задержался на цифрах, отражающих номенклатуру продуктов, поступающих в армии и отдельные соединения.
— Да, мясных продуктов у вас маловато — это точно, — заключил Дмитрий Васильевич, — Будем просить Государственный Комитет Обороны кое-что дать вам из резервов. Но я понял так, что главная цель вашего приезда — не мясо просить, а табак. Верно?
— Верно.
— Табака нет, — отрезал Павлов. — Придется терпеть.
Я сразу как бы увидел перед собой лицо генерала Д. И. Андреева, услышал его слова «без табака не возвращайтесь», и у меня защемило сердце. Что я скажу начальнику тыла? Проще простого, конечно, доложить все как есть. Не могу же я приказать Павлову выдать мне табак!
Выйдя из управления, я немного побродил по малолюдным московским улицам, вышел на Красную площадь. И вдруг у меня появилась дерзкая мысль позвонить Василию Михайловичу Коляскину, который работал в Совнаркоме и возглавлял группу контроля за обеспечением снабжения фронтов. Правда, знали мы друг друга мало. Когда-то вместе с Павловым Коляскин приезжал на Северо-Западный фронт, и на аэродроме, откуда происходила переброска самолетами продовольствия личному составу армии, отрезанной от основных баз снабжения, мы [99] познакомились. Вспомнит ли Василий Михайлович меня — ведь сколько у него бывает таких мимолетных встреч!..
Коляскин, выслушав мои сбивчивые объяснения по телефону, бодро крикнул в трубку:
— Приезжайте ко мне, здесь обо всем и поговорим.
Я осекся. Дело вообще-то принимало нежелательный оборот. Если я побываю у Василия Михайловича (и все это без доклада Павлову или Хрулеву), то мне явно несдобровать.
Василий Михайлович, видимо, понял мое замешательство и неожиданно добавил весело:
— Не бойтесь: мне просто хочется поподробнее познакомиться с делами на вашем фронте. И только. Жду завтра в десять. Пропуск будет заказан, и начальству обо всем этом докладывать нет нужды...
С тревожными чувствами я возвратился в гостиницу. Там меня уже ожидал Василий Иванович Воронков. Видимо, выглядел я довольно кисло, и потому начальник инспекции сразу же спросил:
— Ну что, напрасный труд?
— Почти что так. Хотя... кое-какая надежда еще есть. И я обо всем рассказал Василию Ивановичу. Он внимательно меня выслушал, затем воскликнул:
— Что ж вы приуныли? Все идет как нельзя лучше. По этому поводу предлагаю... побывать в одном из московских театров. Сто лет, кажется, не был...
Предложение было заманчивым. Я тоже давно не бывал в театрах. Да и отвлечься от тяжелых дум не мешало бы.
— А билеты? Вы уверены, что нам удастся раздобыть?
— А-а, — кивнул Воронков, — пробьемся. Мы же фронтовики.
После непродолжительных блужданий мы очутились возле Театра Революции. Шел какой-то новый спектакль. Над кассой висела табличка: «Все билеты проданы». Звенел последний звонок. Я с тревогой взглянул на Воронкова.
— Одну минуточку! Ждите меня здесь, — воскликнул Василий Иванович и скрылся.
Ждать пришлось довольно долго. Но наконец Воронков появился в дверях и поманил меня рукой. Мы прошли [100] в пустынное фойе, разделись, и, когда перед нами открылась дверь в зал, из темноты прозвучал повелительный женский голос:
— Только чтобы тихо, товарищи военные... Не мешайте другим.
Едва мы устроились на какие-то боковые места, как закрылся занавес и раздались аплодисменты — первое действие закончилось.
После антракта я пытался сосредоточенно смотреть на сцену, но никак не мог. Мне казалось, что ставили какую-то ерунду, и все заслоняли мысли о том, как завтра появлюсь перед Коляскиным, о чем буду говорить с ним. Конечно, все, что касается продовольственного снабжения фронта, я знал досконально и мог ответить на любой вопрос, назвать любую нужную цифру с безукоризненной точностью. И все-таки тревожился — ведь я еще никогда не был в Кремле.
После спектакля мы шли тихими затемненными улицами по ночной Москве. Умный и тактичный Воронков, слава богу, не спрашивал, понравилась ли мне постановка, только в гостинице, когда расходились по своим комнатам, Василий Иванович ободряюще пожал мне руку, просто и весело отрубил:
— Успеха!
Василий Михайлович Коляскин встретил меня у двери, приветливо улыбнулся, провел к небольшому дивану, предложил сесть, сам устроился рядом. Начали вспоминать Северо-Западный фронт, аэродром, тревожную ночь, в которую была организована отправка грузов за линию фронта. Потом Василий Михайлович перешел к разговору о продовольственном обеспечении войск.
— Сами понимаете, проблема одна из важнейших. Положение со снабжением войск продовольствием довольно серьезное, — говорил он. — Мясные продукты выделим вам из резерва. Считайте этот вопрос решенным. А вот с табаком туго. — Коляскин помолчал, затем продолжил: — Хотел, чтобы вы поговорили с Анастасом Ивановичем Микояном, но он еще не вернулся из поездки. Исполнение обязанностей члена ГКО по продовольственному снабжению возложено на Василия Петровича Зотова. Вот к нему мы и зайдем... [101]
В одиннадцать часов нас пригласили к Зотову. Василий Петрович уже ожидал нас. Он, конечно, как я понял, был уже в курсе всех дел и поэтому не стал ни о чем никого расспрашивать. Когда мы присели у стола, Зотов молча пододвинул ко мне кулек из газетной бумаги, наполненный махоркой.
— Закуривайте, — предложил он, оторвал от газеты косую ленту, свернул козью ножку, подождал, пока я проделаю то же, зажег спичку. Мы дружно затянулись и сразу же оба закашлялись. У Зотова выступили слезы на глазах. Некурящий Коляскин, глядя на нас, рассмеялся.
— Вот такой табачок мы имеем в настоящее время. Филич — не табак, или, по-иному, кострига, — сказал Зотов, откашлявшись. — Фельетонист «Правды» Заславский уже по этому поводу мордовал пищепром. Так и называлась статья: «Филичевый дух». Но, увы, пока ничего не изменилось. У пищепрома ведь даже после выступления «Правды» разные «трапезунды» и «вирджинии» немедленно не вырастут... Вот все, что есть. Будут ли бойцы курить?..
— Будут, — не размышляя, заверил я. — Все-таки лучше это, чем солому...
Василий Петрович поднял трубку телефона, несколько минут с кем-то разговаривал, затем повернулся ко мне:
— Нарком легкой промышленности товарищ Миротворцев обещает отгрузить вашему фронту семьдесят тонн такого табаку. На первый случай хватит?..
Когда мы уходили, Зотов подал мне кулек с махоркой и улыбнулся:
— Возьмите на дорогу. И товарищей Андреева и Леонова угостите...
В этот же день мы вылетели из Москвы.
Несколько часов лету, и вот мы уже на знакомом аэродроме. Меня ждала машина. Не заезжая домой, направился к члену Военного совета фронта генералу Д. С. Леонову.
Дмитрий Сергеевич, поздоровавшись и предложив сесть, сразу спросил:
— Как поездка?
Я положил перед ним кулек с махоркой:
— Вот такого курева, товарищ генерал, мы завтра [102] получим семьдесят тонн. По личному распоряжению товарища Зотова...
Леонов, заядлейший курильщик, не спеша свернул цигарку, затянулся разок-другой, усмехнулся:
— Ну что ж, вполне съедобно... Семьдесят тонн для такой семейки, как наша, на недельку, думаю, хватит...
— Хватит... Дополнительно выделены и мясные продукты. Из резервов, — сообщил я.
— Хорошо. Теперь отдыхайте. Подробности позже.
Возвратившись к себе, я еще долго думал о поездке в Москву, о встречах в Главном управлении продовольственного снабжения и в Кремле. Собственно, не только эта, но и каждая предшествующая поездка в столицу каждый раз наводила меня на размышления, и прежде всего о стиле работы людей, с которыми мне доводилось близко соприкасаться.
Довольно часто, например, мы встречались с начальником отдела перевозок Н. И. Проком, опытнейшим инженером, бывшим работником Наркомата путей сообщения. В короткий срок глубоко изучив организацию деятельности линейных органов военных сообщений, он внес немало нового в это дело, особенно что касалось вопроса учета продвижения транспортов с продовольствием. По предложению Прока были изготовлены специальные схемы, в графах которых строго последовательно учитывались номера транспортов специальной серии, наименования продуктов и места их погрузки, время выхода эшелонов из конечного пункта, местонахождение их на 18 часов каждых суток. Транспорт, прибывший на распорядительную станцию фронта, обозначался красным прямоугольником. Дело, конечно, совсем не хитрое. Схемы были настолько просты и наглядны, что даже при беглом знакомстве с ними сразу появлялось точное и ясное представление об обстановке на всех участках продвижения эшелонов с продовольствием. Такие схемы были у начальника Главпродснаба, главного интенданта, начальника штаба Тыла Красной Армии.
Большой вклад в организацию бесперебойного снабжения войск продовольствием вносили многие работники Главного управления, занимающие самые различные должности. Это и подполковник С. К. Алексеев, и майор [103] А. А. Акимов и многие другие товарищи, У руководства отраслевыми управлениями находились люди, не только имеющие большой опыт снабженческой деятельности, но и хорошо знающие организацию заготовок в стране. Это и понятно. Почти все они, как я уже упоминал, ранее занимали руководящие посты в наркоматах торговли, заготовок, в снабженческих управлениях и ведомствах.
Начальникам управлений продовольственного снабжения фронтов приходилось работать со всеми этими людьми, как говорится, бок о бок, многому учиться у них, перенимать их опыт. Мы встречались настолько часто, что нас в главке считали своими людьми. Да иначе и быть не могло. Обстановка на фронтах постоянно менялась. Возникала необходимость утрясать то один, то другой вопрос, связанный с продовольственным обеспечением войск. Понятно, что решить любую проблему легче, если сам объяснишь товарищам в Главном управлении, что к чему, где надо — подскажешь. Не случайно и командующий, и член Военного совета, и начальник тыла фронта при необходимости решить тот или иной срочный вопрос не рекомендовали пользоваться телефоном, а предлагали лично побывать в Главном управлении.
Так случилось через месяц после моей поездки за табаком, как шутливо назвал ее генерал Д. С. Леонов. Весной 1944 года, когда снова дало себя знать бездорожье, дела со снабжением фронта продовольствием ухудшились. Начальник тыла генерал Д. И. Андреев ежедневно требовал доклада о наличии продуктов в войсках, на армейских и фронтовых складах и на подходе. Мяса и мясных консервов с учетом их различных заменителей оставалось на 12 суток, а других продуктов и того меньше. Правда, были еще значительные запасы соевой муки, за счет которой устраивались вегетарианские дни, но это положение не спасало. И что особенно тревожило: на подходе к распорядительным станциям транспортов было мало.
После очередного моего доклада Д. И. Андрееву он сразу же позвонил командующему 3-й воздушной армией генералу Н. Ф. Папивину и спросил, не поможет ли тот доставить одного человека в Москву. Я сразу понял, что речь идет обо мне.
— Вот что, товарищ Саушин, — сказал начальник тыла, закончив разговор по телефону, — отправляйтесь в Москву, в Главупродснаб. Решите вопрос на месте. Вам [104] выделен самолет. Полетит еще один старшина с поручением штаба воздушной армии...
Ранним утром следующего дня, едва втиснувшись вдвоем со старшиной в заднюю кабину самолета У-2, мы поднялись с временного аэродрома и взяли курс через Ржев на Москву. Полет оказался на редкость удачным, и через шесть часов мы приземлились в районе Измайлова. Со старшиной договорились, что встретимся здесь же, на аэродроме, утром следующего дня. Вылет назначили на 10 часов.
День, проведенный в Главупродснабе, был очень плодотворным. К вечеру мне удалось решить все вопросы. И, конечно, не без активного участия майора Владимира Ивановича Соловьева, работавшего в те годы в плановом управлении. Офицер отличался смелостью в принятии решений, хорошо знал все сложности работы продовольственной службы фронтового звена, внимательно относился ко всем нашим просьбам. Не раз бывало, что, знакомясь с месячными отчетами о наличии продовольственных запасов, он тихонько спрашивал того или иного начальника упродснаба:
— Признайтесь, на сколько занизили цифры? Запасов-то у вас больше, чем вы указали в сводке.
— Не снижал! Ни на один килограмм! Можете проверить! — клялся начупродснаб и под недоверчивым, но добрым взглядом Соловьева, как правило, краснел. А Владимир Иванович улыбался.
— Надо же! А мне показалось... Ну да ладно. Тем более что речь-то идет о специях, а не об основных продуктах...
Когда я доложил Соловьеву, зачем прибыл в Главупродснаб, он сначала удивился:
— Почему такое беспокойство? У вас не такое уж плохое положение с обеспечением.
Я подал ему сводку, в которой, признаться, общий объем продовольствия «для убедительности» был несколько занижен. Майор долго и придирчиво рассматривал документ, затем вопросительно взглянул на меня:
— Не напутали вы здесь ничего, Федор Семенович?
— Нет, — ответил я неуверенно и решил перейти в наступление. — Ведь каждому из нас хочется иметь запасов побольше. Не для себя же, для фронтовиков. Будут излишки — мы их не будем расходовать. Это будет резерв: [105] если по каким-то причинам произойдет задержка с доставкой продовольствия, бойцы не останутся на голодном пайке.
Соловьев выслушал меня спокойно и так же спокойно ответил:
— С точки зрения начупродснаба фронта — вроде бы и правильно. Запас карман не трет. Однако кое-что не учтено: воюет не только ваш фронт... Ну да ладно: при докладе полковнику Ларюшкину я не буду на этом акцентировать внимание. Положение с продовольственным снабжением фронта действительно требует принятия серьезных мер.
Не знаю, какой был разговор у Соловьева с начальником планового управления полковником М. И. Ларюшкиным, но результат его меня вполне устраивал. Все, что мы просили, было выделено.
Пожимая мне на прощание руку, Владимир Иванович спросил с улыбкой:
— Вы когда-нибудь уходили из Главупродснаба не солоно хлебавши?
— Знаете, Владимир Иванович, не уходил.
— Так я и знал. Стало быть, умеете выбивать. То-то Андреев за вас так держится.
Трудно было понять: то ли осуждает он меня, то ли одобряет мои действия.
— Дело не во мне, а в работниках Главупродснаба, — сказал я серьезно. — Понимаете вы наши нужды, откликаетесь на просьбы...
— Не всегда, к сожалению, это в наших силах, — огорченно вздохнул В. И. Соловьев.
Переночевав в гостинице, я к 10 часам приехал в Измайлово. Летчик капитан Ванякин доложил о состоянии погоды на трассе, прогнозах. Утешительного было мало. На участке Клин, Ржев порывистый ветер доходил до 18 метров в секунду. Для У-2 это означало серьезную болтанку. И все-таки решили лететь.
— Выдержим, товарищ старшина? — спросил я, бодрясь, у стоявшего рядом старшины.
— Что мне — я привыкший. Вот как вы...
Как я? Я ужасно страдал от болтанки. Даже малейшая качка у меня вызывала недомогание. Но ведь лететь надо!
Едва мы поднялись на высоту, нас начало бросать из [106] стороны в сторону. И при каждом таком броске у меня что-то обрывалось внутри, неприятный комок подползал к горлу. Хоть и держался изо всех сил, но терпения хватило ненадолго. Не долетая до Клина, решил попросить капитана Ванякина приземлиться в каком-нибудь удобном местечке и хоть часок передохнуть. Ванякин сочувственно посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.
— Не выйдет! Земля талая, развезло! — крикнул он.
А ветер не только не стихал, а, казалось, становился все сильнее. Мне порой чудилось, что даже мотор захлебывается.
— Единственная надежда — долететь до Ржева, — объяснил мне старшина. — Там аэродром с твердым покрытием. Передохнем, заправим самолет. Потерпите.
Еще час мучений, и Ванякин ловко посадил самолет. Едва держась на ногах, я спустился на землю и лицом к лицу столкнулся с каким-то подполковником. Он весело смотрел на меня, и что-то знакомое, как мне казалось, было в его улыбке.
— Не узнаете? — спросил офицер. — Немудрено, много лет прошло. Подполковник Марченко, командир батальона аэродромно-технического обслуживания.
— Новоторжокский гарнизон!
— Точно!
Мы вспомнили тихий Торжок, былые времена, споры на заседаниях партийной комиссии, членами которой оба были.
— Значит, так, Федор Семенович, — сказал Марченко, заметив наконец, что я едва держусь на ногах. — Едем в столовую. Надо подкрепиться. Заодно и посмотрите, как мы питаемся, — это вам, думаю, небезынтересно. Метеослужба обещает хорошую погоду только к вечеру. Вылетите с расчетом, чтобы дотемна добраться до своего аэродрома.
Мы пообедали, отдохнули, побеседовали — и вот уже время вылета. Погода действительно наладилась.
«Теперь-то можно считать, что мы дома», — думал я, садясь в самолет, но, увы, ошибся. Минут двадцать спокойного полета — и снова началась болтанка, затем путь нам преградило темное облако, полил дождь. Капитан Ванякин пытался обойти тучу, метался из стороны в сторону, пока не потерял ориентировку, и все чаще стал с тревогой [107] посматривать на прибор, показывающий количество оставшегося горючего в баках.
— Можем не дотянуть! — крикнул капитан. — Будем вынуждены сесть. Но вдруг мы уже за линией фронта...
Только этого еще и не хватало...
— Надо садиться как можно скорее и ждать утра! — предложил я.
— Опасно! Тьма кругом, ливень, — возразил Ванякин.
— А попасть в лапы к фашистам — не опасно? Уж лучше покалечиться.
Ванякин молча повел машину на снижение, изо всех сил силясь разглядеть местность внизу, выбрать мало-мальски пригодную для посадки площадку. Нас он предупредил, чтобы держались покрепче: посадка мягкая явно не ожидалась...
После нескольких сильных толчков самолет остановился. Выбравшись из кабины, мы очутились на небольшой поляне. Кругом стеной окружал нас густой лес. Не стихая, лил дождь.
— Можно, конечно, переночевать и здесь, но лучше поискать жилье, — высказался Ванякин. — По-моему, где-то недалеко есть деревушка. Пойдемте на розыски.
Пройдя несколько метров по поляне, мы наткнулись на заросшую травой тропинку, которая привела нас к лесной опушке. Невдалеке была скирда сена, небольшой сарай. В сарае мы и укрылись от дождя. Приятно пахло дождем и свежескошенной травой. Как-то сразу вспомнилось детство. Захотелось упасть на сено и заснуть под монотонный шум дождя. Но мы не знали, где находимся: могло ведь случиться и так, что приземлились по другую сторону фронта.
Присмотревшись в дверной проем, старшина заметил, что рядом начинается село, что в одном из домов засветился слабый огонек, и вызвался зайти к хозяевам, узнать, что за деревня, чтобы затем по карге определить наше местонахождение. Но я предложил идти всем вместе, соблюдая необходимые предосторожности.
В хатенке, куда мы вошли, были сухой, сгорбленный старик и девочка лет четырех-пяти. Они не удивились нашему появлению. Дед гостеприимно предложил раздеться. Пока мы развешивали промокшие шинели, хозяин начал рассказывать о себе, о своих односельчанах, о жизни [108] в эвакуации, о сыновьях, которые находились на фронте. Оказалось, что он и несколько женщин недавно вернулись в деревню, которая была под фашистом, и теперь вот налаживают жизнь.
Примерно через час пришла хозяйка дома — плотная, красивая, средних лет женщина. Она отрекомендовалась председателем колхоза.
— В колхозе-то всего двенадцать баб, — сокрушенно улыбнулась она. — С ними и воюем, поднимаем хозяйство. Сушим прошлогоднюю поскань, мнем на ручных мялках. Хоть чем-то фронту надо помочь... Чем же вас угостить, — засуетилась женщина. — В погребах осталась картошка да квашеная капуста...
Вскоре мы с удовольствием ели горячую картошку с капустой и слушали горестный рассказ хозяйки о жизни в оккупированном гитлеровцами селе, о первых шагах возрождаемого колхоза, о судьбах многих деревенских жителей, не успевших уйти с нашими войсками и оставшихся под пятой оккупантов. Просидели до полуночи.
Утром меня разбудил Ванякин. Он уже успел сходить к самолету, принес оттуда продукты и за завтраком сообщил, что выбрал площадку для взлета, расположенную над обрывом, что находимся мы в 27 километрах от города Торопца и что лететь нам еще около 100 километров.
...На Городокском аэродроме меня ожидал адъютант, и через полчаса я уже докладывал начальнику тыла фронта генералу Д. И. Андрееву о своей поездке. О наших злоключениях он, конечно, не знал, а я посчитал излишним говорить о них. Важно ведь главное: задание успешно выполнено.
События на фронте развивались со стремительной быстротой. Это, естественно, требовало от нас, работников службы продовольственного снабжения, особой оперативности, умения срочно перемещать огромное количество муки, круп, мяса, консервов и других продуктов и концентрировать все это в пунктах, находящихся в непосредственной близости от наступающих частей и соединений.
В период перехода войсками фронта границ Латвии и Литвы тыловые части и учреждения были разбросаны на расстояния, достигающие 600–700 километров. Самым [109] дальним пунктом, на котором хранилось большое количество продуктов, была станция Лиозно Западной железной дороги. От управления и отделов тыла, расположившихся в населенных пунктах Шяуляйского района, до пунктов размещения продовольствия добираться было довольно сложно, а доставлять продукты и того труднее. Участились случаи их порчи.
Генерал Д. И. Андреев вызвал меня и приказал побывать на всех пунктах дислокации продскладов, обследовать их, определить размеры оставшегося имущества и продовольствия и принять меры для перебазирования их ближе к фронту. Для этой цели мне выделили самолет У-2.
Генерал Н. Ф. Папивин, командующий 3-й воздушной армией, которого я встретил на аэродроме, видимо прослышав о нашем недавнем летном происшествии, пошутил:
— Не угробьте машину, товарищ Саушин. После того случая решил было: все, не дам больше самолет. Да потом подумал, что с вами, снабженцами, дружбу терять нельзя — наголодаешься.
— Мы в долгу не остаемся. Самые лучшие продукты — вам, — поддержав шутливый тон, ответил я.
Вообще на Н. Ф. Папивина грешно было обижаться. К нам он относился с пониманием и всегда шел навстречу, если упродснабу требовался воздушный транспорт.
Время пребывания на каждом пункте у меня было строго ограничено. Поэтому еще за сутки до вылета на станцию Невель я послал туда свой «виллис», чтобы по прибытии можно было быстро объехать все объекты. Маршрут полета пролегал по сокращенным воздушным линиям: Невель — Городок — Витебск — Лиозно — Смоленск. В Смоленске находилось управление Западной железной дороги, где мне тоже предстояло побывать.
До станции Лиозно все шло гладко. Мой блокнот распух от записей. Я скрупулезно заносил в него все данные, свои планы, выкладки, касающиеся потребности в вагонах для перевозки грузов, количества людей для погрузочно-разгрузочных работ. Цифры получались довольно внушительные. А после посещения Лиозно выяснилось, что транспорта потребуется намного больше, чем я прикидывал. Дело в том, что у железнодорожных путей там лежало около двух тысяч тонн крымской пшеницы. Зерно [110] попало сюда таким образом: в ходе Белорусской операции в состав фронта прибыла 6-я гвардейская армия, участвовавшая в боях за освобождение Крыма, и тыловые органы этого объединения привезли с собой зерно. Когда началась оперативная перегруппировка войск, армейские тылы оказались неспособными сохранить такое большое количество пшеницы и передали ее фронтовому складу, находившемуся на станции Витебск-Товарная. Зерно надо было срочно спасать, перевезти и укрыть его в надежном месте.
Учитывая и это обстоятельство, по скромным подсчетам, нам требовалось минимум 300 вагонов. А где их взять? Вся надежда была на начальника дороги Вячеслава Петровича Егорова. С ним мы впервые встретились в довольно сложной обстановке на станции Полоцк. Наскоро восстановленный мост через Западную Двину не лог пропустить то количество эшелонов, которые подходили к узлу. На путях скопились сотни вагонов с боеприпасами, боевой техникой, горючим, продовольствием. Фашистская авиация, обнаружив это, совершала на станцию один воздушный налет за другим. Создавалось критическое положение.
В числе оперативной группы, направленной командованием фронта в Полоцк для принятия срочных мер по ускорению продвижения транспорта, были полковник В. П. Медведев и я. Почти одновременно с нами из Москвы на станцию прибыли начальник Центрального управления военных сообщений генерал-майор В. И. Дмитриев и начальник Западной дороги В. П. Егоров.
В тот же день состоялось оперативное совещание. Генерал Дмитриев, проанализировав обстановку, четко определил обязанности каждого из нас, потребовал у Егорова, чтобы тот выделил дополнительно несколько паровозов для обеспечения бесперебойного продвижения железнодорожных составов.
После совещания я подошел к начальнику дороги и напомнил ему, что на станции находится несколько эшелонов с продовольствием, отправка которых не терпит никакого отлагательства...
— Знаю. Ваши транспорты пропустим в первую очередь, — отозвался Вячеслав Петрович и предложил: — Давайте ознакомимся с положением дел на месте...
Весь день мы работали вместе. И я был глубоко тронут [111] той заботой, какую проявил Егоров об ускорении продвижения эшелонов с продовольствием. Расстались мы добрыми друзьями. Вячеслав Петрович тогда просил, если появится возможность, заходить к нему не обязательно по делу, но и, как говорится, на чашку чая. Но я не думал, что так скоро воспользуюсь его приглашением, хотя ехал к нему, конечно, не в гости...
Капитан Ванякин посадил самолет недалеко от здания управления Западной железной дороги, одного из немногих строений, уцелевших в Смоленске. Оно стояло на окраине города, около небольшого оврага. За оврагом начинались огороды какой-то пригородной деревни. На них мы и приземлились, потому что аэродром Осоавиахима находился в 10–12 километрах от города.
Выйдя из самолета, я сказал Ванякину, чтобы он перелетел на аэродром и ожидал там мою машину, и пошел в управление. В приемной меня встретил референт Егорова.
— Вячеслава Петровича нет в управлении, — сообщил он.
— Подожду.
— У Егорова завтра доклад на бюро обкома, так что он вряд ли будет сегодня, — предупредил референт.
— Вот какое оно, начальство, в гости приглашает, а само прячется. Вы же сами слышали в Полоцке...
— Слышал, — согласился референт и, поддерживая шутливый тон разговора, добавил: — Ну, если меня не выдадите перед начальством, то открою тайну: Вячеслав Петрович сейчас работает в своем вагоне. Тупик на пассажирской станции знаете где? Приказано ни с кем, кроме наркома путей сообщения, его не соединять.
Я уговорил референта подбросить меня на машине поближе к вагону, чтобы мне не плутать по разрушенному городу. Ехать оказалось совсем недалеко.
— Выполните, пожалуйста, еще одну мою просьбу, — попросил я, вылезая из машины. — Доскочите до аэродрома и привезите сюда летчика капитана Ванякина. Иначе умрет человек с голоду.
Референт улыбнулся: будет сделано!
Вячеслав Петрович встретил меня радушно, пригласил поужинать.
— Значит, так, — сказал он после ужина. — Сейчас вас отвезут в мою квартиру. Располагайтесь там, как дома. [112] Вопросами вашими займемся после заседания бюро обкома, то есть завтра вечером. Летчика возьмите с собой. А у меня ночь будет бессонной. Действуйте!
Ночь мы с Ванякиным блаженствовали. Впервые за многие месяцы спали в спокойной домашней обстановке.
Вечером мы с Вячеславом Петровичем сидели в его комнате. Егорова не пришлось долго убеждать в необходимости срочно выделить определенное количество вагонов для перевозки продовольствия.
— Вашу нужду понимаю, Федор Семенович, — говорил он, — знаю — это для фронта. Сейчас вся страна на действующую армию работает, и мы тоже. Выделим вам вагоны. Только требуете вы очень много. У нас ведь и других неотложных перевозок уйма — поймите меня. Может, урежем немного? А?
— Нельзя, Вячеслав Петрович, — стоял я на своем. — Прошу самый минимум. Это же продовольствие. Не накормим солдата — какой из него тогда будет боец!
Не дожидаясь рассвета, я поехал на аэродром, тепло простившись с Егоровым и искренне его поблагодарив за гостеприимство, за чуткое отношение к моей просьбе. Ванякин уже ожидал меня, готовый к вылету. Как только чуть-чуть рассвело, мы поднялись в воздух и взяли курс домой.
Прилетели в район Паневежиса, где размещался штаб и управление тыла фронта, когда солнце стояло в зените. В лесу — тишина. Землянки, деревянные домики, наполовину скрытые деревьями и залитые солнечным светом, казались призрачными.
— Триста вагонов! — обрадованно воскликнул генерал Д. И. Андреев, когда я доложил ему о результатах поездки. — Мы ведь теперь не только продовольствие, но и все нужное имущество перебросим... А не подведет Егоров? У него ведь и снегу зимой не выпросишь...
Почему у Дмитрия Ивановича сложилось такое мнение о начальнике дороги, не знаю. Я за ним такого качества, как прижимистость, не наблюдал.
— Не подведет, товарищ генерал, — заверил я. — Егоров не только внимательный и чуткий человек, но и обязательный, слов на ветер не бросает. [113]
...Я пришел в свою комнатушку, чтобы отдохнуть часок-другой, но тут же раздался телефонный звонок.
— Товарищ Саушин? — услышал я в трубке знакомый голос генерала В. Н. Кудрявцева. — Едемте со мной на передовую! Дело тут одно есть, оно и вас касается. Подраспустились несколько ваши снабженцы: появились случаи пищевых отравлений. Если факт подтвердится, гроза и вас стороной не обойдет...
После такого «мягкого» предупреждения все мысли об отдыхе сразу улетучились. На душе стало тревожно: «Что могло произойти? Неужели где-то накормили людей недоброкачественными продуктами? Такого никогда не бывало».
Через полчаса мы были уже в пути. Долгое время ехали молча. Дорога была плохой, машину трясло, бросало из стороны в сторону, иногда колеса пробуксовывали.
— По таким дорогам приходится доставлять продовольствие, — сказал я. — И зачастую на солдатских плечах, потому что машины не проходят.
— Асфальт не успели положить, — улыбнулся генерал В. Н. Кудрявцев, — потерпи, Саушин, будут и хорошие дороги...
В районах расположения передовых частей местами невозможно было проехать. Мы несколько раз оставляли машину, шли пешком и диву давались, каким образом шофер вытаскивал газик из грязи. Но он в каждом случае потом догонял нас. Если это случалось вне расположения подразделений, то мы продолжали путь на машине, а если имелась возможность поговорить с бойцами, то отсылали шофера вперед и просили подождать там нас.
Я заметил одну особенность: красноармейцы и офицеры откровенно отвечали на все вопросы члена Военного совета, но искоса и с какой-то осторожностью посматривали на меня. Видимо, каждый рассуждал примерно так: генерал побеседует и уедет, а этот полковник (бог его знает, кто он такой!) останется и при случае припомнит излишнюю откровенность. Вскоре один командир роты подтвердил мое предположение, когда я спросил его напрямую, почему бойцы сторонятся меня.
— Не знают они вас — кто вы и откуда, вот и побаиваются, — улыбнулся он. — А генерала знают... [114]
В полк, который находился в первом эшелоне дивизии, мы приехали незадолго до ужина. Бойцы находились в окопах. Глубокой траншеей нас провели в блиндаж. Молодой, черноволосый полковник бойко доложил члену Военного совета об обстановке на участке, занимаемом полком, о наличии людей, техники. Пока генерал разговаривал с ним, я осматривал блиндаж. Просторный, чисто убранный, он производил хорошее впечатление: хозяин наверняка любит порядок. Я не заметил, как в блиндаж вошел майор. Увидел его, только когда генерал спросил полковника: «Чем кормите бойцов?» — и тот кивнул в сторону майора: «Это по его части». Майор без запинки стал докладывать, что давали солдатам на завтрак, на обед, что приготовлено на ужин. В. Н. Кудрявцев слушал молча, хмуро сдвинув брови: явный признак, что он чем-то недоволен. Собственно, я знал чем. Ссылка командира полка на своего заместителя по политчасти Кудрявцеву пришлась не по душе. Это был как раз один из тех случаев, о которых когда-то говорил мне генерал Д. С. Леонов: командир непродуманно снимал с себя ответственность за питание личного состава.
Выслушав доклад, Кудрявцев повернулся к полковнику:
— Вы знакомы с указанием Военного совета о том, чтобы все командиры лично интересовались питанием личного состава, запасами и хранением сухих пайков?
Командир растерянно смотрел на члена Военного совета.
— Обязательно познакомьтесь и постарайтесь его выполнять, — спокойно сказал В. Н. Кудрявцев и, обращаясь сразу к обоим офицерам, спросил: — Почему у нескольких солдат вашего полка произошло пищевое отравление? Они доставлены в госпиталь.
Командир полка опустил голову, а майор смело ответил:
— Пища у нас готовится доброкачественно. Продслужба снабжает хорошими продуктами. Причину отравления объяснить не можем.
— Следственные органы, пожалуй, объяснят, — жестко сказал Кудрявцев, поднимаясь из-за стола. — Посмотрим, каково будет заключение врачей.
Мне было совершенно ясно, зачем член Военного совета привез меня с собой. И сейчас слова замполита [115] «продслужба снабжает нас хорошими продуктами» были для меня хорошей поддержкой. И все-таки, если бойцы действительно получили пищевое отравление, то дело примет серьезный оборот и, безусловно, в какой-то мере коснется меня. Неужели продслужба полка где-то прошляпила, подпортила продукты? Или недоброкачественно была приготовлена пища? Не переставая думать об этом, вслед за Кудрявцевым я вышел из блиндажа. У выхода нам встретился начальник продслужбы полка старший лейтенант Торцов. Я стал расспрашивать его о том, какие запасы продовольствия имеются в части, в чем он испытывает трудности, где и как готовится пища, все ли квалифицированные повара. Старший лейтенант отвечал со знанием дела и обстановки и вызывал доброе к себе расположение.
— Как же все-таки произошло пищевое отравление солдат? — спросил я.
Начпрод развел руками:
— Может быть, отравление и не пищевое. Могли люди воды из ручья напиться, скажем...
Неожиданно прямо перед нами выросла походная кухня. Ветерок нес на нас приятный запах жареного лука, лаврового листа. Возле кухни толкалось несколько солдат. Заметив высокое начальство, они сразу же ретировались. Повар, высокий, широкоплечий красноармеец, без суеты доложил генералу, что приготовлено личному составу на ужин.
Кудрявцев стал расспрашивать его, давно ли на фронте, как попал в повара, трудно ли готовить пищу в походных условиях...
— Касьяныч у нас из березовой коры оладьи печет — объедение, товарищ генерал. Только масла ему надо побольше, — вставил неведомо откуда взявшийся маленький, юркий боец. Командир полка бросил на него испепеляющий взгляд, и тот сразу же скрылся в кустах.
Кудрявцев улыбнулся:
— С маслом-то и лапоть поджарь — вкусным будет, — так, кажется, говорится в народе. Угости-ка нас, повар, ужином.
Генерал внимательно осматривал кухню, принадлежности, заглянул в котел. Недалеко, у березок, на траве уже расстелили скатерть, на нее поставили миски с традиционной кашей. Рядом лежала горка нарезанного хлеба. [116]
— Пойдем, начпрод, покормимся из солдатского котла, — предложил член Военного совета. С нами пошел и командир полка. К кухне уже потянулись солдаты с котелками и термосами.
Неторопливо поужинав, В. Н. Кудрявцев сказал одобрительно:
— Неплохо. А повар-то опытный: до войны в ресторане работал. И чистота кругом — не придерешься...
Я не сомневался в том, что член Военного совета захочет посмотреть, где и как хранится продовольствие. И не ошибся. Поблагодарив повара за ужин, Кудрявцев обратился к Торцову:
— Показывайте свои владения. Ведите в склады продовольствия.
Мы шли по опушке леса, обходя лужи и заполненные жидкой грязью овражки. Под большим, крепким тополем генерал увидел группу красноармейцев и направился к ним. При его приближении все встали, но котелки и ложки из рук не выпускали.
— Ужинайте, ужинайте, — мягко сказал член Военного совета. — Мы вот с товарищами сейчас тоже подкрепились — нам еда понравилась. Только, может, нам специально получше приготовили? Вам-то нравится?
— Когда как, — ответил за всех степенный, медлительный сержант. — Бывает, и нравится, а бывает, и нет. Так ведь фронт. Наши дома и того не имеют. В тылу-то с харчами совсем туго. А мы не жалуемся...
Я смотрел на крепкую фигуру сержанта, на молодые, порозовевшие от горячей пищи лица бойцов и почему-то сразу вспомнил побасенку, которую выдавали за правду. Она ходила по всем фронтам, и повсюду случай, о котором рассказывалось, связывали со своим командующим, доказывали, что произошел он именно на их фронте.
А рассказывали, что, прибыв в одну из дивизий, командующий фронтом прошел по окопам, беседовал с красноармейцами. Время было обеденное, и некоторые из них уже поели, а другие не спеша приканчивали кашу. Командующий поинтересовался, как кормят бойцов, вкусно ли приготовлена пища. Один из них, шустрый острослов, ответил, хитровато посматривая на товарищей: «Обед хороший, товарищ генерал. Особенно суп... Только вот мяса да картошки в нем нет». «А что же есть?» — удивился командующий. «Все остальное», — невозмутимо ответил боец. [117] Командующий не растерялся и сразу спросил острослова: «Отчего же тогда при тощей пище ты такой цветущий и веселый? Не от воды же!» «Так точно, товарищ генерал, не от воды. От воздуха!..»
Посещением складов генерал был очень доволен. Все ему там понравилось: и размещение продуктов, и чистота.
Когда мы выходили из склада, вестовой передал Кудрявцеву конверт, который только что доставили из штаба фронта. Член Военного совета остановился, разорвал конверт, вынул оттуда небольшой лист бумаги и, пробежав по нему взглядом, едва заметно улыбнулся.
— Поедем в штаб.
Только в конце пути генерал, молчавший всю дорогу, сказал:
— Не пищей они отравились. Спирту хлебнули... А он, видно, «несвежим» оказался. Бывает ведь спирт «несвежий»? А, начпрод?
— Бывает, что скисает, — ответил я шуткой на шутку.
— А я, грешным делом, агрессивно к вам был настроен. Думал, сниму стружку.
Кудрявцев вышел у штаба фронта, приказав шоферу отвезти меня в управление. Когда я добрался до места, плотные сумерки уже легли на землю. [118]