Глава IX

С занятием столицы Хивинского ханства нашими войсками и с прибытием в наш лагерь хана, боевые столкновения с Хивой, как с самостоятельным владением, кончились. Оставалось только разрешить вопрос об отношениях наших к туркменам{104}.

Племя это, привыкшее к разбоям и грабежам, не имело никакого понятия о том, что значит повиноваться кому бы то ни было, а в том числе своему номинальному властителю — хану. Последний, напротив, сам находился под сильным влиянием туркмен — главных представителей военной силы в ханстве, которые в каждую данную минуту могли лишить его власти.

Радикально изменить глубоко укоренившуюся страсть к разбоям в этой многочисленной народности (до 30.000 киб.) конечно не было никакой возможности; однако необходимо было принять меры, чтобы восстановленный нами правитель ханства и по уходе наших войск был обеспечен от необузданного произвола этих хищников.

Прохождение нами степей и быстрое занятие ханства произвело на туркмен сильное нравственное впечатление. Это можно видеть из того, что и же самые батыри, которые [172] так настойчиво и неотступно преследовали оренбургско-мангышлакский отряд при движении его к Хиве, выказывали чрезвычайно миролюбивое настроение при походном движении оренбургского отряда с 19-го по 26-е июня, совершенном им из Хивы на Куня-Ургенч, через гг. Хазават, Ташаус и Кизыл-Такыр{105}.

Этот путь, проходящий по туркменским кочевкам, был совершенно благополучно пройден отрядом, при деятельной помощи жителей, которые не только исправляли мосты, засыпали встречавшиеся на пути рытвины и канавки, но даже расширяли во многих местах дороги, где они были слишком узки. При проходе наших войск через города и мимо кишлаков, жители выносили отряду лепешки и фрукты, а на месте бивуака приготовляли сено и топливо. Таким образом, это воинственное племя, по-видимому, смирилось очевидно под сильным впечатлением недавних потерь и поражений.

С целью исподволь приучить туркмен к повиновению, генерал-адъютант фон-Кауфман определил взыскать с самого беспокойного туркменского племени иомудов — байрам-шали — пеню в 300.000 рубл. Для объявления о наложении этой пени и для определения условий взноса денег и срока уплаты, командующий войсками в конце июня потребовал в Хиву старшин иомудов. К 5-му июля явилось 17 старшин, вместо потребованных 25. На заявление об уплате контрибуции старшины, после некоторого колебания, [173] изъявили согласие. При этом им было объявлено, что 1/3 часть должна быть внесена к 17-му июля, остальные же 200.000 рубл. в течение следующих пяти дней, т.е. вся сумма к 22-му июля.

Для объявления кочевникам о размере и времени взноса контрибуции, пять старшин, по одному с отделения, были отпущены, остальные же 12 были оставлены в качестве заложников. Для наблюдения за сбором контрибуции был выдвинут отряд к г. Хазавату, под начальством генерал-майора Головачева{106}. По прибытии отряда к этому городу, было получено известие, что иомуды начали откочевывать, очевидно с намерением собраться{107} и дать отпор нашим войскам. Следуя данной инструкции, генерал-майор Головачев двинулся на кочевья иомудов по дороге на Змукшыр, идущей по левой стороне Хазаватского канала.

9-го июня отряд должен был остановиться на берегу арыка Бедеркат, вследствие неимения на нем моста. На одном из предшествовавших привалов в отряд явился джигит с приказанием от командующего войсками принять самые энергические меры против туркмен-иомудов, несоглашавшихся к данному сроку на предложенные условия.

С получением этого приказания тотчас же и по всем направлениям запылали пожары. Все жилища и склады хлеба были объяты пламенем. Одновременно с этим одним из вожаков было заявлено, что туркмены [174] не успели откочевать далеко, и что их можно догнать{108}. Так как весь отряд не мог двинуться за неимением мостов через арыки, то для преследования туркмен был послан авангард из 5 сотен с ракетною батареей, под начальством полковника Блока.

Верстах в 10 от места бивуака действительно был настигнут караван, состоявший из весьма значительного числа арб, скота и жителей, направлявшихся в пески.

Пустившиеся в атаку сотни отбили около 4.000 голов скота и множество арб; туркмены же были загнаны в речку Зайкеш, где их много погибло как убитыми, так и утонувшими. Только небольшой части их удалось переправиться через речку, в пески, где они также понесли значительный урон от удачно пущенных гранат.

В этом деле потеря наша заключалась всего в одном раненном казаке. Затем, 10-го июля, отряд спокойно достиг до Исмамут-Ата, откуда через Змукшир двинулся к селению Чандыр, где и расположился лагерем 13-го июля. В 3 часа пополудни того же дня вблизи бивуака показались конные неприятельские разъезды; за ними вскоре явились и более значительные шайки. Предполагая, что неприятель намеревается напасть на лагерь, и желая предупредить это нападение, генерал-майор Головачев послал вперед 4 роты пехоты и взвод скорострелок, под начальством полковника Новомлинского, на встречу неприятелю. Так как вслед за высылкой этого отряда неприятель появился в больших массах не только с фронта, но также и с обоих флангов, то по тревоге был поднят весь отряд.

Фронтальная атака неприятеля была встречена огнем пехоты и скорострельных пушек, и не имела никакого [175] успеха. Несколько удачнее было нападение неприятеля на фланги. Так, одна из неприятельских шаек в виду левого фланга лагеря уничтожила казачий пикет, состоявший из прапорщика Каменецкого и 4 уральских казаков{109}.

Нападение на правый фланг заключалось в следующем: пользуясь садами, неприятель скрытно обошел этот фланг и стремительно бросился на задних верблюдов, которых в это время убирали в лагерь. Не смотря на огонь стрелковой цепи и прикрытия верблюдов, туркмены успели захватить 5 из них.

Однако неприятелю пришлось сильно поплатиться за это нападение: бросившись назад под нашим огнем, он наткнулся на стрелковую цепь 2-й роты 3-го стрелкового батальона, которую полковник Новомлинский, заметив нападение туркмен, перевел на путь отступления неприятеля. В этом деле, кроме упомянутой выше гибели казачьего пикета, мы не имели других потерь.

После дела 13-го июля было решено, дав дневку войскам, произвести дальнейшее наступление для окончательного поражения туркмен. [176]

Вечером на 15-е июля было объявлено, что отряд выступает в час ночи без всякого обоза, имея на себе лишь 3-х дневную дачу сухарей; обоз должен был остаться под прикрытием 2 рот 4-го стрелкового батальона и 2 скорострельных пушек.

С наступлением рассвета весь обоз предполагалось стянуть в общий вагенбург. Так как в этот же вечер было получено с постов донесение, что по разным направлениям заметно присутствие больших масс неприятеля, то выступление было отложено до 3 часов пополуночи.

В первом часу ночи случилась фальшивая тревога, принесшая впрочем большую пользу отряду. Проснувшиеся уже не ложились и занялись укладкой вещей и перевозкой их к месту, выбранному для вагенбурга. Благодаря этому, хотя ко времени выступления войск вагенбург не был готов окончательно, но левый фас и большая часть переднего были почти сплошь заставлены арбами.

Согласно предположенному движению, цепь и пикеты были сняты, и отряд, не смотря на полную темноту, начал выступление. Впереди шла ракетная команда, за ней казачий дивизион подполковника Есипова (8-я и 12-я Оренбургские сотни), за ним остальные сотни. За казаками должна была двигаться пехота и артиллерия. Не успела еще кавалерия вполне вытянуться, как впереди ракетной батареи раздался крик «ур», гиканье и шум бросившегося в атаку неприятеля. Лишь только раздались эти крики, ракетная батарея быстро развернулась и открыла стрельбу{110}. Под влиянием этого огня неприятель раздался несколько в [177] сторону и бросился на казаков, справа и слева примкнувших к батарее. Непосредственно вправо к ракетной команде пришлась 8-я Оренбургская сотня, впереди которой находился подполковник Есипов, черт. IV.

Неприятель, достигнув казаков, без выстрела бросился в ожесточенную рукопашную схватку, причем подполковник Есипов был заколот ножом; почти одновременно с этим той же сотни сотник Иванов получил несколько ран в голову.

Таким образом, 8-я Оренбургская сотня в первый же момент стычки осталась без руководителей... Казаки были смяты.

Одновременно с этим несколько отдельных шаек, пройдя садами, ворвались во внутрь расположения войск, так что туркмены скакали взад и вперед между нашими войсками, перемешавшись даже с конвоем начальника отряда, которого выручил второй батальон, бросившийся вслед затем на выручку ракетной батареи и казаков.

Добежав до места боя, роты этого батальона пропустили мимо себя кавалерию и приняли на себя атаку неприятеля; сначала пришлось, конечно, действовать больше штыком чем огнем.

Очевидно, при подобной обстановке всякая передача приказаний была невозможна, и все зависело от распорядительности и энергии частных начальников.

3-й стрелковый батальон, двинувшись туда, где были наиболее слышны крики неприятеля, тоже заменил место кавалерии и вначале штыком, а затем и залпами, пробивался вперед. Артиллерия двинулась вправо, и наткнувшись на какой-то обрыв, снялась с передков и картечью отбивалась от неприятеля, появившегося с разных сторон, причем ей пришлось стрелять вправо, вперед и влево; очистив себе дорогу картечными выстрелами, артиллерия пристроилась затем к правому флангу 3-го [178] батальона{111}, где вскоре в ней примкнул 8-й линейный батальон, которому для этого пришлось штыками пробиваться сквозь неприятеля; этот батальон составлял прикрытие артиллерии и в самом начале боя.

Одновременно с этим было произведено нападение и на вагенбург, отбитое огнем пехоты и двух скорострельных пушек; последния была поставлены под тупым углом друг к другу, по направлениям, откуда наиболее раздавались крик и шум неприятеля. Когда рассвело, неприятель, на всех пунктах разбитый и отбитый, прекратил свои атаки.

Это дело снова подтвердило мужество и хладнокровие нашей пехоты в бою, даже при самых неблагоприятных условиях. С другой стороны, оно подтверждает также и крайние невыгоды ночного движения.

Потери неприятеля в этом деле должны были быть огромны: на самой позиции было насчитано до 80 трупов; по словам же туземцев, он потерял одними убитыми 800 человек. По собранным сведениям, в деле 15-го июля кроме иомудов принимали участие туркмены и других родов, как-то: гоклены, два отделения чаудоров, имрали, часть алиели и карадашлы. Число всех туркмен простиралось, по рассказам туземцев, до 10.000 чел., в том числе 4.000 пеших и 6.000 конных. [179]

Наша убыль в этом деле заключалась в убитых: 1 штаб-офицере и 3 нижних чинах; раненных: генерал-майор Головачев (в руку), полковник фон-Мейер, подполковник Фриде, капитан Маев, сотник Иванов и нижних чинов 32. В числе последних несколько было ранено вследствие разрыва собственных ракет и их станков, из которых 5 из восьми во время стрельбы разорвались.

После отражения неприятеля, генерал-майор Головачев двинулся по следам его, через город Ильялы, по направлению к Кизыл-Такыру; на расстоянии 8 верст от Чандыра неприятель нигде не показывался. Но когда войска, пройдя Ильялы, вступили в равнину, тянувшуюся по направлению к арыку Ана-Мурад-баю, неприятель снова появился. Пользуясь крайне пересеченною местностью, он усиленно нападал на отряд, особенно же на его тыл, при переправе через арыки. Медленно подвигаясь вперед и тесня неприятеля, отряд достиг канала Ана-Мурат-бая, где и расположился на бивуаке. В 11 часов утра неприятель скрылся.

В 3 часа пополудни было предположено выступить далее, вслед за туркменами; но получив известие, что они находятся не на Кизыл-Такыре, а на низовьях Ана-Мурата, а также что местность вдоль канала Ана-Мурат затоплена водою, генерал-майор Головачев решился двинуться на Кок-Чук не прямо вдоль канала, а через Ильялы. Однако утомление людей заставило его отложить предположенное движение до следующего дня, так что ночь с 15-го на 16-е шля отряд провел на бивуаке у канала Ана-Мурат-бай.

Обратимся затем к действию оренбургского отряда. Одновременно с выступлением отряда генерала Головачева, послано было предписание начальнику оренбургского отряда, полковнику Саранчову, которому предлагалось по возвращении сотен, конвоировавших ученую экспедицию [180] полковника Глуховского на Сары-Камыш, выступить с Куна-Ургенча, и заняв позицию в Кизыл-Такыре, угрожать иомудам. В случае же враждебных с их стороны действий против оренбургского или туркестанского отрядов, приказано было приступить к наказанию ближайших иомудских аулов, а также других туркмен, если со стороны последних будет замечено сочувствие к иомудам.

Вследствие этого, дав одну дневку кавалерии, по возвращении ее с Сары-Камыша, полковник Саранчов выступил 14-го июля с Куня-Ургенча, и сделав безводный 35-ти верстн. переход, расположил отряд на бивуак около канала Шах-Мурат, верстах в 50 от того места, где в эту ночь было произведено нападение на туркестанский отряд, и в 36 от канала Ана-Мурат, где бивуакировал туркестанский отряд с 15-го на 16-е июля.

Утром 15-го июля в лагере оренбургского отряда был слышен гул, который можно было принять за артиллерийскую стрельбу, но на который, впрочем, не обратили особенного внимания.

Так как вследствие совершенного накануне 30-ти верстного перехода по страшному зною, верблюды были изнурены и многие пришли на место бивуака только на другой день утром, то отряд выступил на урочище Кизыл-Такыр только в 11 часов утра; достигнув его, отряд расположился здесь бивуаком.

Имея возможность следить за всем тем, что делается у туркмен, полковник Саранчов до прихода еще на Кизыл-Такыр составил себе понятие о положении дел. Через лазутчиков ему было известно, что значительное число иомудских аулов сосредоточилось на низовьях арыка Ана-Мурат, близ урочища Кок-Чук, недалеко от места расположения туркестанского отряда.

При движении последнего отряда, вслед за туркменами, на Кок-Чук, можно было предполагать, что кочевники [181] двинутся по дороге на Сары-Камыш, через урочище Кандыш-Кала, с целью пробраться на Усть-Урт.

Предполагая, что туркестанский отряд, двинувшись на Кок-Чук, принудит туркмен к быстрому отступлению, полковник Саранчов, пользуясь тем, что положение оренбургского отряда на Кизыл-Такыре давало случай выйти на перерез пути отступления иомудов, решился на другой день двинуться на Кандыш-Кала; об этом тотчас же было послано известие генерал-майору Головачеву. В 6 часов утра 16-го июня были получены от генерала Головачева подробности о деле 15-го июля; в этом же сообщении генерал Головачев просил полковника Саранчова двинуться к нему на соединение. В 8 и 9 часов утра, вслед за этим, были получены еще две бумаги, из которых последняя была ответом на посланное накануне заявление о предположенном движении на Кандыш-Кала. В этих бумагах генерал-майор Головачев извещал, что сам двигается на Кок-Чук через Ильялы, и считая движение туркмен на Сары-Камыш невозможным, просит передвинуть оренбургский отряд к каналу Ата-Мурат, предполагая что туркмены с Кок-Чука бросятся вдоль этого арыка.

В виду настоятельной просьбы генерал-майора Головачева передвинуться к Ата-Мурат, полковник Саранчов не счел себя в праве действовать согласно своему первоначальному предположению, и изменив направление движения, перешел к каналу Ана-Мурат, где и расположился бивуаком в версте расстояния от бывшего места бивуака туркестанского отряда и верстах в четырех от бывшего лагеря иомудов{112}. [182]

Так как по заявлению находившихся при оренбургском отряде туркестанских старшин, местность вниз по каналу до урочища Кок-Чук не могла быть совершенно наводнена, то были посланы лазутчики для осмотра ее, с тем что если движение по ней окажется возможным, то на другой же день направиться по этому пути. В этот день в отряд явился персиянин, сбежавший от туркмен, который сообщил, что судя по разговорам иомудов, они решились уйти к текинцам; большая часть их направилась к урочищу Кандыш-Кала, с тем чтобы оттуда двинуться на Сары-Камыш; часть же иомудов еще раньше направилась через Змукшир на колодезь Ортакуй.

Получив утром 17-го июля известие через лазутчиков, что прямой путь к Кок-Чуку удобопроходим, начальник оренбургского отряда двинулся по этому направлению. Местность оказалась наводненной только лишь на небольшом пространстве, там где был лагерь иомудов, находившихся верстах в 4 от места ночлега оренбургского отряда. Вообще как лагерь, так и весь путь к Кок-Чуку, был усеян изломанными арбами и другими признаками поспешного бегства туркмен.

Как только отряд тронулся с места бивуака, явился чабар от туркестанского отряда, привезший отношение от генерал-майора Головачева, в котором последний сообщал, что получив известие о том, что туркмены откочевали к Змукширу; на прежние места их жительства, туркестанский отряд с ночлега на арыке Ходжа-Гельдыхан на рассвете 17-го июля выступает по направлению на Змукшир.

Вместе с этим генерал-майор Головачев просил начальника оренбургского отряда перейти со своим отрядом в г. Ильялы. Получив эти известия и в то же время видя, что иомуды только-что ушли к Кок-Чуку, полковник Саранчов продолжал свое движение в этому [183] урочищу, с тем что если особые обстоятельства не задержат, на другой день перейти в Ильялы.

Отойдя верст 8 от места ночлега, начальник оренбургского отряда остановил дальнейшее движение отряда, образовав из тяжестей вагенбург, сам же с 4 сотнями, 4 орудиями и ротой стрелков, посаженных на верблюдов, двинулся по следам иомудов; в 8 верстах от вагенбурга был встречен новый лагерь и все признаки недавно бывшего здесь туркестанского отряда, множество арб, несколько убитых и раненных арбакешей и женщин, которые объяснили, что отряд был здесь несколько часов тому назад. Убедившись из этого, что туркестанский отряд, вместо движения к Змукширу, пошел в противную сторону, по направленно к Кандыш-Кала, и что вследствие этого дальнейшее движение в этом направлении было бы бесполезно, полковник Саранчов остановил войска, не доходя до бывшего туркестанского лагеря, выслав доктора под прикрытием сотни казаков, с целью оказать на сколько возможно помощь раненным. Через несколько часов прибыли туркестанские войска, возвращавшиеся обратно после удачного преследования туркмен. Таким образом, 17-го июня последовало соединение обоих отрядов. Изменив свое намерение двинуться на Измыкшир, генерал-майор Головачев направил отряд на Кок-Чук и Кандыш-Кала. Вскоре по начатии движения вдали показалась пыль; полагая что это происходит от движения перекочовывающих туркмен, генерал-майор Головачев направил всю кавалерию, под начальством полковника Блока, для преследования неприятеля.

Этим авангардом действительно были настигнуты 3 неприятельские вагенбурга, верстах в 6 один от другого. Наиболее значительный был последний, заключавший в себе 1.000 арб{113}. Против него были направлены [184] 17-я Оренбургская и 5-я Семирченская сотни, под начальством Его Императорского Высочества Князя Романовского Герцога Лейхтенбергского, отбросившие туркмен от вагенбурга{114}; преследование двух других сотен довершило поражение неприятеля. Овладев 3 вагенбургами, полковник Блок счел необходимым прекратить дальнейшее преследование. В этот день кавалерией было отбито у туркмен до 5.237 голов крупного и мелкого скота, 119 верблюдов и до 3.000 арб, нагруженных различным имуществом. Потеря наша ограничилась 3 раненными казаками и 2 джигитами. Урон неприятеля простирался до 500 убитых.

На следующий день оба отряда, оренбургский и туркестанский, перешли в окрестность Ильялы, а на другой день туда же прибыл главный начальник экспедиции не получавшей в течение 5 дней известия от генерал-майора Головачева. Хивинский хан, узнав о поражении туркмен, прислал командующему войсками письмо, с поздравлением с победой над его врагами; такое же поздравление было получено и начальником оренбургского отряда.

Чтобы покончить с туркменским вопросом, генерал-адъютант фон-Кауфман собрал в Ильялы старшин всех родов туркмен, за исключением рода кара-чоху, непринимавшего участия в восстании, и потребовал с них уплаты пени в 310.000 рубл. в 12-ти дневной срок; с целью облегчения взноса этой суммы, дозволено было в зачет части ее представлять верблюдов.

Однако, не смотря но все желание туркмен выполнить это требование к означенному сроку, они были не в состоянии этого сделать, так что ко 2-му августа ими внесена была едва 1/3 всей суммы. Желая однако взыскать [185] остальную часть пени, генерал-адъютант фон-Кауфман взял в залог старшин и почетных лиц, с условием, что они будут освобождены по взносе всей суммы. Для того же чтобы еще больше облегчить взнос контрибуции, разрешено было принимать в уплату и пшеницу{115}.

После погрома туркмен, туркестанский отряд снова прибыл 6-го августа в г. Хиву. 12-го же августа мирный договор был подписан генерал-адъютантом фон-Кауфманом и хивинским ханом.

Войска всех трех отрядов начали понемногу готовиться в обратный путь. 9-го августа мангышлакский отряд выступил из Хивы и 18-го прибыл в Кунград. Двинувшись 21-го из этого города, этот отряд прошел Усть-Урт по новому, более северному пути, тремя параллельными колоннами, и 10-го — 12-го сентября прибыл в Киндерли. При этом отряде следовали до 1.000 возвращавшихся на родину персиян, а также и средний брат хана Атаджан, пожелавший переселиться в Россию из опасения преследования со стороны старшего брата, подозревавшего его в желании захватить власть в свои руки.

Оренбургский отряд, возвратившись 4-го августа в Куня-Ургенч, 18-го числа выступил из этого города и 22-го прибыл в Кунград. После дневки в этом городе, он двинулся по старой дороге на мыс Ургу и далее по Усть-Урту и Эмбенским степям к Эмбенскому посту, куда и прибыл 24-го сентября. Позже всех выступил туркестанский отряд, войска которого двинулись лишь 5-го и 6-го сентября. Часть этого отряда (5 сотен и ракетный взвод) [186] направилась на Шабаз-вали к Иркибаю, а оттуда в Перовск; другая же (11 рот пехоты, сотня казаков и 12 орудий) — по старому пути на Хал-ата и Джизак в Ташкент, куда и прибыла 11-го — 13-го октября.

При выступлении туркестанского отряда ему пришлось, для обеспечения исполнения заключенных с ханом условий, отделить от себя отряд, оставленный во вновь устроенном, на правом берегу Аму-Дарьи, Петро-Александровском укреплении{116}. Последнее устроено в саду диван-беги Мат-Ниаза, в расстоянии 2 1/2–3 верст от берега Аму-Дарьи, верстах в 4 от Шурахана и в 9 от переправы у Ханки, при деятельном участии всех войск туркестанского отряда.

Сообщение оставленного отряда производится с Россиею через Казалинск, по дороге, как показал опыт, не представляющей особых затруднений.

Как скоро явится возможность возвратить эту горсть людей, заброшенных в силу необходимости так далеко от родины, — покажет одно будущее.

Е. Саранчов.