Глава V

Подъем на Усть-Урт довольно пологий; дорога идет не прямо на гору, а вкось по склону, так что все протяжение его доходит до 2 слишком верст. Приближаясь к вершине, попадаются обнаженные камни и родники с холодною и пресною водой.

В одном месте надвинувшиеся вперед камни потребовали расчистки дороги, для удобного проезда по ней артиллерии, тем более, что с другой стороны дороги был обрыв. Эта работа была исполнена саперною командой 2-го линейного батальона, причем пришлось работать кирками и мотыгами. Поднявшись на возвышенность, отряд остановился, отойдя с версту от вершины.

От этого места до копаней Тюбе-Кудук (20 верст западнее урочища Исен-Чагил) отряду пришлось двигаться то по супещаной, то по глинисто-солончаковой почве, изредка покрытой растительностью в виде полыни, лебеды, верблюжьей травы и некоторых других видов жалкой туземной флоры. От копаней Тюбе-Кудук и до урочища Исен-Чагил отряд двигался вдоль южной окраины [69] песков Большие Барсуки, по песчаной местности. Как в Тюбе-Кудуке, так и в Исен-Чагиле, отряд, во избежание движения по страшно глубокому песку, располагался бивуаком не около колодцев, а версты полторы, не доходя их.

Взойдя на Усть-Урт, мы распростились с изобилием воды, так как ее теперь приходилось доставать из колодцев. Встречавшиеся нам колодцы имели различный вид; одни из них представлялись в виде ям от 1 до 2 саж. диаметром и, от 2 арш. до 3 саж. глубиной; стенки их не были одеты ничем, а на дне находилась мутная, зеленоватого цвета жидкость, в которой трудно было узнать воду; другие имели более устроенный вид и состояли из двух частей: входа и резервуара для воды, фиг. 2; вход имел цилиндрическую форму, от 1 ½ до 2 фут. диаметром и до сажени высотой; резервуар же представлялся в виде пещеры, обращенной в одну сторону; вход был одет хворостом. Колодцы последнего вида имели характер родников, и вода в них была значительно лучше, чем в первых. Вообще передовые части отряда, по приходе на бивуак, находили воду в колодцах соленую и тухлую, что объясняется тем, что колодцы в течение нескольких лет не вычищались, и вода в них портилась. В родниковых колодцах вода в начале находилась не только в водоеме, но и в цилиндрической части; вскоре однако она в них уменьшалась до того, что приходилось кому нибудь спускаться во внутрь колодца и черпаком наполнять опущенное ведро; не изобильный родник только таким образом давал возможность пользоваться водой, но за то получаемая этим способом, она была гораздо преснее прежней. Описанные колодцы встречались группами от 8 до 15 в каждой на всем протяжении до Исен-Чагила, на расстоянии 20–30 верст одна группа от другой.

Что касается до имевшихся при отряде трубчатых колодцев, то они не принесли никакой пользы: сначала над [70] ними производились частые опыты, в надежде помощью их доставать воду, но к сожалению пришлось скоро в этом разочароваться. Известно, что главное условие успешного действия ими заключается в необходимости существования водосодержащих слоев на глубине 16–20 фут. от горизонта. Если это условие выполнено, то забив составные колена колодца в землю, так чтобы нижний конец его пришелся в таком слое, не трудно помощью имеющегося вверху насоса выкачивать воду; этого-то резервуара я ни разу не мог найти ни на Усть-Урте, ни в Эмбенских степях. Чтобы иметь наибольшие шансы на успех, колодцы забивались в лощинках, образуемых песчаными барханами; однако и это ни к чему не повело. Грунт оказывался до того сухим и твердым, что когда, убедившись в бесполезности работы, приходилось выбивать колодезь Нортона обратно, то винтовые нарезы, вследствие сильного трения, срывались, и нижнее колено оставалось в земле. После двух таких неудач с нортоновскими колодцами, дальнейшие опыты производились исключительно с завинчивающимися колодцами системы Франка, но также безуспешно.

В урочище Исен-Чагил отряд имел три дня дневки, в ожидании присоединения к нему общего транспорта. Здесь воды в колодцах оказалось недостаточно и пришлось рыть новые, что впрочем не представило особых затруднений, так как в песке встречались довольно изобильные родники. В этом урочище колодцы находились не в одном месте, а в 4 различных группах, в расстоянии 300–400 саж. одна от другой. Вода в колодцах была чистая, холодная и почти пресная. Дальнейшее движение было решено совершить четырьмя эшелонами{27}, вследствие заявления вожаков, что при [71] дальнейшем движении по Усть-Урту, мы встретим большой недостаток в воде.

20-го апреля двинулся с Исен-Чагила первый эшелон, который, совершив переход в 27 верст, дошел до урочища Каратамак, находящегося на восточной оконечности Чинка; отсюда уже было видно Аральское море. Начиная с этого урочища и до спуска с Чинка, совершенного не доходя одного перехода до мыса Урга, отряду пришлось почти все время идти вдоль окраины Чинка, имея в виду Аральское море. В урочище Каратамак, Чинк имеет до 600 фут. высоты; приближаясь же к мысу Урга высота его уменьшается, так что в месте где отряд спустился высота не превышала 350–400 фут. К морю Чинк спускается уступами, образуя одну, две, иногда три террасы; последния обыкновенно оканчиваются крупными обрывами, состоящими из обнаженных слоев известняка.

Г. Венюков, говоря о приаральской части Чинка, замечает, что спуск с Усть-Урта к морю совершенно невозможен{28}. Это не совсем верно: на всем пути от Каратамака до мыса Урга, в расстоянии 20–30 верст один от другого, а иногда и значительно чаще, находятся спуски к морю, правда, очень крутые и не весьма удобные, но все-таки позволявшие сходить по ним верблюдам, навьюченным баклагами с водой. Если бы вышеозначенное мнение г. Венюкова было справедливо, то тогда немыслимо было бы и самое движение караванов по гребню Чинка, вследствие полного отсутствия на нем воды. Во все время движения [72] вдоль восточной окраины Чинка, мы ни разу не встречали колодцев на вершине. Встречавшиеся нам озера и родники находились или на одной из террас, или же у подошвы Чинка. Вода как в озерах, так и в родниках, была различного качества, в одних она была до того солона, что ее не пили не только люди, но и животные; в других же значительно преснее, но отдавала гнилью; наконец, только раз или два попались родники с совершенно пресною и холодною водой.

Со вступлением отряда на восточную окраину Усть-Урта, на меня была возложена обязанность заботиться о снабжении отряда водою. С этой целью, во время большого привала, в сопровождении вожака и взвода казаков, снабженных лопатами, я выезжал вперед, чтобы раньше отряда прибыть к колодцам или озерам и познакомиться с качеством воды, которою нам предстояло пользоваться. Следуя указаниям вожака, мы находили спуск и достигали родников. Осмотрев их, приходилось решать, нужно ли рыть колодцы или нет. В том случае когда воды было достаточно и она оказывалась годной к употреблению, вся забота ограничивалась распределением имевшихся источников для людей и животных, и приставлением к ним караула, как для наблюдения за порядком, так и для того, чтобы не позволять вгонять лошадей в воду, а поить их из ведер. Эта мера оказывалась необходимою, главным образом для джигитов; зная место нахождения воды, они приезжали раньше отряда и тотчас же начинали поить лошадей, вгоняя их в воду, отчего она делалась весьма мутной и грязной.

В том случае когда воды не было вовсе, или же она была дурного качества, приходилось вырывать колодцы вновь. В расстоянии 30–40 саж. от берега моря, на песчаной местности, составлявшей как бы оазис между солончаковым и песчаным грунтом, находились [73] группы колодцев, совершенно заплывших и занесенных песком и щебнем. Они, вероятно, несколько лет тому назад снабжали водой караваны, шедшие у подошвы Усть-Урта. Эти то колодцы нам и приходилось расчищать и вблизи их вырывать новые. Глубина их была различна, изменяясь от 2 арш. до 2 саж.; качество воды в них также было не одинаково. Замечательно, что в колодцах, находящихся вблизи один от другого, вода встречалась различного качества: в одних она была почти пресная, в других значительно солонее, и иногда с горьким вкусом. Вообще в вырытых колодцах вода на другой день делалась солонее.

Так как глубина колодцев иногда бывала довольно значительна, а между тем у нас не было дерева для одежды стенок, то приходилось употреблять способ, который давал бы возможность в непродолжительное время вырыть 25–30 колодцев, на столько глубоких, чтобы они доставляли воду для людей и животных всей колонны. С этою целью обыкновенно вырывалась яма диаметром в 1 1/2, 2 и более саж., что зависело от глубины колодцев; стенкам ее давали естественное заложение, фиг. 3. Когда доходили до грунта, где песок был уже сильно пропитан водою, дальнейшее углубление ямы прекращали, а в центре вырывали яму аршина в полтора диаметром и около аршина в глубину, в которой и собиралась вода, просачиваясь из песку. При этом однако же являлось то неудобство, что яма скоро заплывала песком; для противодействия этому, стенки ее обкладывали растущею вблизи колючкой и другими растениями. Это делалось таким образом: вырыв яму, ставили вокруг нее лопатки, а сзади их бросали кустарник, который потом плотно утаптывали ногами; вынув лопатки получали довольно прочную одежду. Для того чтобы берущие воду люди не засыпали ямы, обрушая верхнюю часть, верхний край ее обкладывался кусками саксаула. Для [74] удобства доступа к резервуару, с одной стороны делали спуск{29}.

Обыкновенно, осмотрев указанные вожаком источники воды и прийдя к заключению о необходимости вырытия новых колодцев, я тотчас же приступал к работе с имевшимися при мне казаками, к которым несколько дней спустя присоединили 15 артиллеристов, тоже с лопатами. Затем, по приходе отряда на место бивуака, тотчас же назначались команды для рытья колодцев от всех частей отряда, так что число работавших доходило до 120 чел. Когда к нам прибывали свежие резервы, то 2–3 колодца уже были готовы. Впрочем, вновь прибывших рабочих свежими можно было назвать только условно, так как совершив переход в 25–30 верст, а иногда и больше, и тотчас же принимаясь за тяжелую работу, трудно было работать с большим успехом. Особенно доставалось пехоте; но нужно отдать ей справедливость: она старалась сколько могла, молча и безропотно доводя до конца свою работу, чтобы иногда вслед за этим отправиться на ночь на аванпосты. Более вяло работали казаки, очевидно не привыкшие и не любящее земляной работы. Уральских казаков не мало также смущала близость Аральского моря; стоило только с полчаса заняться работой пехоте, как несколько уральцев, вместо рытья колодцев, разъезжали уже по воде и пикой ловили осетров и щук.

Для рытья одного колодца обыкновенно назначалось отделение из 12 чел.; из них 6 рыли колодезь, а другие 6 доставляли материал для обделки стенок его. Чтобы придать рабочим больше энергии и [75] воодушевления, им обыкновенно назначался урок: одно отделение должно было вырыть, смотря по надобности, 2 или 3 колодца, после чего могло возвращаться на бивуак. В каждом отделении один назначался за старшего, а для наблюдения за всеми рабочими служили саперные унтер-офицеры, принесшие вообще большую пользу при всех работах, как сведущие, толковые и расторопные люди{30}.

Что касается до самого путешествия по степи, то оно было далеко не привлекательно. Холодом и смертью веяло от безжизненной, ровной как стекло поверхности Усть-Урта, каменистой у самой окраины Чинка, и то глинисто-солонцоватой, то глинисто-известковой, углубляясь далее во внутрь степи. Встречавшиеся время от времени киргизские могилы, окаймленные каменными плитками, да скелеты лошадей, там и сям валявшиеся по степи, доставляли незавидное разнообразие окружающей обстановке. Впрочем, строго говоря, поверхность Усть-Урта нельзя назвать вполне безжизненной; и на ней находятся живые существа, но вселяющая только ужас и отвращение. Под любым камнем здесь можно увидеть целую семью скорпионов разных возрастов, поднимающих свои жала; тут же суетится фаланга, старающаяся поскорее укрыться от взоров наблюдателя, а вблизи испуганный шумом тарантул, с массой детенышей на спине, спешит поскорее добраться до своей норки и чуть не сталкивается с змеей, убегающей от преследования казаков, которые, с шашками на-голо, настигают ее с целью разрубить на куски..... Но вот утомленный однообразием глаз успокаивается на более отрадном зрелище: впереди в нескольких стах саженях виднеется озеро; заметны даже [76] неровные колебания волн его и густые; массы пара, поднимающегося в небу; несколько куланов (диких лошадей), испуганных появлением людей, со всех ног бросаются убегать в глубь степи. Хочется поскорее достигнуть воды, но напрасно! — на вершине Усть-Урта нет ни озер, ни рек; видимое же, за исключением куланов, не больше как обман зрения — явление, известное под именем фатаморгана...

Спускаясь с вершины Усть-Урта к морю, встречаются картины более отрадные: помимо причудливо изукрашенных фантастических фигур из разбросанных повсюду груд гигантских камней на террасах, а иногда и на более пологих скатах, показывается трава; не та безжизненная, пепельного цвета полынь, которая находится на вершине, но свежая, сочная зеленая травка, которую мы видим в Европе. Даже, если на солончаковой почве и нет травы, то вид озера, хотя и соленого, но окаймленного прихотливо разбросанными каменными глыбами и кустами саксаула, представляет довольно живописную картину{31}.

Познакомив со способом снабжения отряда водой во время движения его вдоль восточной окраины Усть-Урта, я считаю полезным сделать краткое поименное описание тех источников воды, которыми мы пользовались на местах остановок.

20-го апреля первый эшелон, совершив переход в 27 верст, остановился на урочище Каратамак, около родников Кизил-булак. Отсюда мы в первый раз увидели Аральское море. Встреченная нами вода находилась здесь на террасе, имевшей солончаковую почву. Колодцы, числом около 15, размещались на разной высоте и имели [77] воду не одинакового качества; только 2–3 из них, лежащие выше, носили характер родников и имели почти пресную воду; остальные представлялись в виде луж, наполненных солоноватою водой.

21-го апреля, пройдя около 18 верст, первый эшелон расположился бивуаком на урочище Каска-Джул. Здесь на террасе, лежащей фут. на 200 ниже вершины, найдено было озеро, имевшее до 8 саж. длины и около 3 ширины; вода в нем была чистая, но соленая; хотя для животных она и годилась, но для людей пришлось рыть колодцы на берегу моря. Во вновь вырытых колодцах вода была почти пресная; глубина их доходила до 12 фут.

22-го апреля был совершен переход в 22 версты, и отряд остановился около родника Акты-Кенды (Урта-Чеграу). Воды на террасах не было, но у подошвы Чинка были открыты три родника; вода в них была до того солона, что ее не пили не только люди, но и животные. Вследствие этого пришлось рыть колодцы вновь. Работа эта впрочем не представила особых затруднений, так как в новых колодцах вода находилась на глубине 4–5 фут. Из 30 вырытых колодцев только 5–6 имели пресную воду, в остальных же она была солоноватая.

23-го апреля первый эшелон дошел до станции Туркмен-али, в расстоянии около 30 верст от предыдущей. Здесь на террас найдено было 5 озерков различной величины. Самое большое из них, до 12 саж. длины и до 3 ширины, имело воду пресную, но с болотистым запахом; в другом, поменьше, вода тоже была пресная, в остальных же весьма соленая. Кроме того, вблизи тропинки, идущей с вершины к озерам, оказался родник с совершенно пресною и холодною водой, но к сожалению весьма не изобильный.

В этот день, по приходе на место бивуака, явился [78] чабар, посланный из мангышлакского отряда. В присланном рапорте полковник Ломакин извещал, что надеется прибыть к Айбугирскому заливу между 4-м и 9-м мая. В ответ на этот рапорт, с этим же самым чабаром генерал Веревкин послал предписание полковнику Ломакину идти на соединение с оренбургским отрядом к мысу Урга.

24-го апреля, пройдя около 33 верст, остановились у урочища Ак-булак. Вода находилась в 3 озерках, лежащих почти у подошвы Чинка. Одно озеро находилось против бивуака, а два других верстах в полутора севернее первого; вода в них была хотя и солоноватая, но для питья еще довольно годная.

25-го апреля прибыли на урочище Касарму, совершив переход в 30 верст. На террасе, лежащей фут. на 250 ниже вершины, здесь находятся три неисчерпаемых родниковых колодца с совершенно пресною и холодною водой; вблизи колодцев — три озера: одно с пресною, другие два с соленою водой, годной однако для верблюдов. Не смотря на то, что мы находились уже в пределах хивинских владений, мы не имели определенного понятия ни о силах неприятеля, ни о составе и качестве его войск. Только во время пребывания на Касарме, мы могли убедиться, что неприятельские лазутчики, которых мы однако не видели, приближались к нашим аванпостам. Разъяснилось это очень оригинально: к генералу Веревкину явился один из джигитов с заявлением, что он может доказать, что хивинцы подъезжали к нашему бивуаку. «Докажи», полюбопытствовал генерал. «А вот», отвечал киргиз, разжимая руку, в которой находился конский помет из джугары. Довод оказался убедительным, так как в отряде джугары не было и в помине, а в Хиве все ею кормят лошадей. При дальнейшем движении от Касармы, первый эшелон был усилен присоединением к нему второго. [79]

Во время двух дневок на Касарме (26-го и 27-го апреля) были посланы в хивинские владения несколько шпионов с прокламациями к киргизам, каракалпакам и туркменам{32}. [80]

28-го апреля совершен переход в 30 верст к урочищу Давлет-Гирей. На одной из террас были найдены два колодца, в расстоянии версты один от другого. Вода в них была соленая и с особенным запахом; однако люди и животные ее пили. Верстах в 2 севернее первого колодца находилось озеро с солоноватою на вкус водой; вокруг него была довольно изобильная растительность в вид травы и колючки; последняя достигала до сажени в высоту, и в ветвях ее находилось множество маленьких птичьих гнезд.

Около южного колодца находятся развалины укрепления, сложенного из естественных камней, обтесанных снаружи. Укрепление это, фиг. 4 и 5, представляется в виде квадратного редута, фасы которого около 20 саж. длиной. Поверхность террасы, на которой оно построено, не горизонтальна, а имеет градусов 15 падения к морю, через что фас, обращенный к Чинку, значительно превышает остальные; впрочем и безусловная высота его (около 3 саж.) больше, что очевидно сделано с целью дефилировать внутренность укрепления от взоров и выстрелов с выше-лежащей террасы. Наиболее сохранился фас, обращенный к Чинку; в нем находились основания двух башен — одно в углу, другое по средине фаса; оба они выдавались вперед настолько как и в хивинских укреплениях; диаметр верхнего основания был около 8 фут. Парапетной стенки ни на одном из фасов не было заметно; не было также и валганга, через что укрепление носило характер встреченного нами несколько дней спустя на мысе Урга хивинского укрепления Джан-кала.

Вследствие того что значительная часть стен была в развалинах, трудно было определить, где находятся ворота. [81]

Однако, судя по развалинам, можно полагать, что укрепление имело двое ворот: одне в восточном фасе, обращенном к морю, другие — в южном, обращенном к Хивинскому ханству.

На террасе, непосредственно возвышающейся над укреплением, находится сплошная постройка, сложенная из необтесанных кусков камня; она представляется в виде усеченной четырехгранной пирамиды, сторона основания которой, также как и высота, около 3 саж. Что касается до ее назначения, то она, вероятно, играла роль сторожевой башни. Опрошенные мною киргизы отозвались об этом укреплении как о постройке русских (кн. Бековича-Черкасского), хотя едва ли это верно, так как отряд Бековича прошел значительно южнее. Вернее будет, предположить, что это развалины одного из укрепленных караван-сараев, устроенных в цветущую эпоху аравийской торговли и могущества Хивинского ханства{33}.

29-го апреля пришли на урочище Кабан-бай, отстоящее от Давлет-гирея на 34 версты. Здесь ни озер, ни колодцев на террасах нами встречено не было, и пришлось вырыть около 25 колодцев на берегу моря; глубина их достигала до 2 саж.

Приближаясь к хивинским владениям, отряд, вследствие падежа порционного скота, погибшего от недостатка [82] в пресной воде и от неудобств походного движения, начал испытывать недостаток в свежем мясе; между тем не представлялось никакой возможности приобрести скот за деньги. Вследствие этого генерал Веревкин, основываясь на слухах, распространенных между киргизами, что около колодцев, находящихся в глубине Усть-Урта, кочуют хивинские подданные, между которыми находятся и наши мятежники, бежавшие в 1869 году, послал летучий отряд из 100 доброконных казаков, с целью неожиданным нападением на один из аулов достать скот, и если в ауле окажутся наши мятежные киргизы — арестовать их и привести в отряд.

30-го апреля совершили переход около 30 верст и пришли на урочище Аджи-бай. Еще на предыдущей станции вожаки заявили, что на всем остальном протяжении пути до мыса Урга воды или вовсе не будет, или же если и будет, то горько-соленая. На основании этого на урочище Кабан-бай наполнили водой все имевшиеся в отряде баклаги. По приходе на место бивуака, мы действительно не нашли ни озер, ни колодцев на террасах. Небольшое количество воды было найдено в двух колодцах около моря; вода в них была солона и отдавала гнилью. Когда приступили к рытью новых колодцев, то углубившись до 2 саж., пришлось отказаться от надежды этим способом достать воду: бывший в начале песок сменился липкою синеватою глиной, которая вырывалась весьма трудно; пробуя в глубь сверлом до 20 фут., воды вовсе не было обнаружено. Что касается до колодцев, которые мы пробовали вырывать непосредственно около самого моря, то вода в них почти не отличалась от морской.

Вскоре явились джигиты, которые начали поить лошадей прямо с моря. Это подало мысль, прекратив бесполезную работу, дозволить поить животных с моря; для людей же могла служить вода, привезенная со станции Кабан-бай. [83]

Вожаки между тем были посланы с целью осмотреть все известные им места где прежде находилась вода. Эта мера оказалась действительной: часа два спустя явился один из вожаков, заявивший, что на одной из террас, верстах в 4 севернее места расположения отряда, находится вода в родниках. Поехав с ним, я действительно нашел до 10 родников с водой, хотя и соленой, но все-таки значительно лучшей чем морская. Это обстоятельство дало возможность отряду не только пользоваться водой на месте, но и возобновить запас для дальнейшего движения.

1-го мая, совершив переход около 30 верст, эшелон дошел до урочища Ак-суат, где и расположился бивуаком в расстоянии 2–3 верст от места спуска с Чинка к морю. Во время совершения перехода случилась было маленькая тревога. К начальнику отряда прискакал один из джигитов, ехавших с вожаком впереди авангарда, с известием, что впереди показались 4 неприятельских всадника. Тотчас же послан был начальник джигитов с 10 своими подчиненными, с целью поймать храбрецов, а сам генерал вместе со свитой поскакал вперед к находившемуся вблизи холмику, с целью узнать в чем дело. Скоро все разъяснилось: вместо 4 всадников явился один чабар, посланный от летучего отряда с известием об успешном захвате аула. Расхваленная подполковником Потто сила зрения киргизов в данном случае превзошла всякое описание, так как в глазах испуганного воина-киргиза один всадник показался за четверых{34}. Явившийся посланец сообщил, что отряд взял без боя аул брата мятежника Кутебара, и что казаки гонят 200 баранов, около 100 верблюдов и до 30 лошадей. На месте бивуака воды не [84] оказалось вовсе; пробовали рыть колодцы около моря, — вода получалась везде горько-соленая. Вследствие этого лошади и верблюды довольствовались морскою водой, люди же — водой, взятой на предыдущей станции. Впрочем, морская вода здесь значительно менее горька и солона чем на севере, так что, в случае крайности, ею могли бы довольствоваться и люди; этот факт без сомнения объясняется близостью устья Аму-Дарьи.

Лазутчики-киргизы, посланные накануне к мысу Урга с целью привезти сведения о числе войск, сосредоточенных в укреплении Джан-кала, 1-го мая вернулись и заявили, что ночью видели около укрепления большое количество огней, и что по их мнению в укреплении собрано до 2.000 чел. войска. Нечего и говорить, что это известие, поселив надежду, что на другой день будем иметь дело с неприятелем, крайне обрадовало всех.

2-го мая первый эшелон, пройдя 2–3 версты по вершине Усть-Урта, спустился к морю. В месте спуска Чинк представляется в виде двух уступов, соединенных почти горизонтальною площадкой, саж. в 50 шириной. Оба ската были довольно пологи, особенно верхний; экипажи и артиллерия свободно спустились с последнего, при спуске же с нижнего ската пришлось тормозить колеса и прибегать к помощи пехоты.

Отойдя 5–6 верст от места спуска, отряд остановился, с целью выждать пока спустится весь обоз. Во время этого привала мы увидели с стороны авангарда нескольких джигитов, скачущих во весь опор к месту, где находился начальник отряда. Сначала все были в недоумении в чем дело, но поданная одним из джигитов бумага все разъяснила. Оказалось что они, находясь при авангарде, встретили киргиза-хивинца, посланного своими единоплеменниками с бумагой, извещавшей что киргизы, собранные в Джан-кале и ее окрестностях, не желают сражаться с нами. Эта бумага была прислана наиболее [85] влиятельными киргизами, бежавшими из России во время киргизского восстания. Эту то бумагу джигиты и спешили доставить, вырывая ее друг у друга, в надежде, что тот кто доставит ее получит награду за радостную весть. Однако полученное известие далеко не обрадовала всех, особенно молодежь... Все мы проснулись в таком воинственном настроении духа, так были твердо убеждены, что сегодня или завтра будем иметь дело с неприятелем... и вдруг полнейшее разочарование!

По словам посланца, в Джан-кале собралось около 800 всадников киргизов, узбеков и туркмен; первые значительно превышали численностью остальных. Когда в укрепление попала прокламация, то киргизы сочли гораздо удобнейшим для себя послушаться генерала Веревкина и отказались сражаться. Туркмены и узбеки сначала было заупрямились, но видя, что перевес не на их стороне, ушли из крепости в Кунград; однако и здесь они были приняты весьма холодно, так как кунградцы по получении прокламаций тоже оказались в чрезвычайно миролюбивом настроении, а потому ушедшая из Джан-кала шайка направилась к Ходжейли. Киргизы же, послав бумагу, спокойно разошлись по своим аулам.

От места привала до мыса Урга была около 15 верст. Дорога все это время представлялась в виде дефиле, средняя ширина которого достигала 150–200 саж. С правой стороны оно ограничивалось крутизной Чинка, с левой — камышами и болотистыми берегами Аральского моря{35}. Почва этой местности представлялась в виде белых блестящих солончаков. При движении отряда с них поднимался густой слой чрезвычайно едкой пыли, покрывавшей лицо и [86] платье. Вспомнив, что люди отряда уже несколько дней не имели пресной воды, что приходилось двигаться при температуре в 40–45°, не трудно видеть, что движение отряда было действительно не легко.

Подъехав к мысу Урга, я вместе с полковником Глуховским снова поднялся на Усть-Урт, с целью полюбоваться открывавшимся с вершины видом на высохший Айбугир и хивинскую крепость. Картина была не особенно привлекательна: влево тянулась нескончаемая зеленоватая масса камыша, переходившая почти близ горизонта в синеватую поверхность моря; впереди, верстах в 6, виднелась одиноко стоящая, вытянутая в одну линию какая то неясная масса, по всей вероятности крепость, а вправо рос мелкий кустарник в роде лозы; нигде не было и признаков бывшего Айбугирского залива.

Проехав версты три по направлению к крепости, мы, к нашей неописанной радости наткнулись на первый хивинский арык Джина-джан — канал немного более сажени ширины и от 1 до 2 фут. глубины. Все мы, уже давно мучимые жаждой, с жадностью бросились пить свежую, пресную и прозрачную воду, которая была «слаще сахара», как выражались киргизы. Судя по рассказам жителей, этот арык всего 2–3 года тому назад проведен от одного из притоков Аму-Дарьи к вновь возведенной крепости. Мудрым хивинским стратегам, конечно, и в голову не приходило, какую медвежью услугу они этим оказывали своей стране с военной точки зрения и какую пользу принесли нашим войскам, которым, не будь арыка, пришлось бы еще несколько десятков верст идти без воды.

Опасаясь, чтобы хивинцы не запрудили устья канала и тем не оставили бы нас без воды, генерал Веревкин приказал мне устроить запруду, что и было исполнено, причем для обделки стенок и дна водослива пришлось [87] воспользоваться растущим вблизи кустарником. Подойдя к укреплению, первый эшелон расположился бивуаком вблизи него и простоял здесь три дня. Затем, при дальнейшем движении, деление на эшелоны было уничтожено, и весь отряд двигался вместе.

Согласно общему плану действий, оренбургский отряд от мыса Урга должен был двигаться дальше вдоль западной оконечности Айбугирского залива на г. Куня-Ургенч. План этот очевидно был составлен в том предположении, что Айбугир существует, и что прямо на Кунград идти нельзя. Так как по приходе на Ургу оказалось, что залив давно высох, то генерал Веревкин решил идти прямо на Кунград; в противном случае пришлось бы, минуя места населенные и изобильные водой, идти по безводной и бесплодной пустыне; притом же избранное направление давало возможность скорее войти в сношение с аральскою флотилией.

На другой день по приходе войск к мысу Урга, в отряд явились важнейшие беглецы: хан Галий Арасланов, Асберген Мунайтпасов и Кутебар Айдекенов. Хан Галий, бывший есаулом русской службы, был виновнее других; поэтому генерал Веревкин сначала было хотел держать его под арестом, но приняв во внимание ту пользу, которую он мог принести отряду при движении по Хивинскому ханству, как человек отлично знающий местность и пользующийся влиянием среди населения, ему дана была свобода, с отдачею на поруки помощнику киргизского уездного начальника, знаменитому Исету Кутебарову{36}; впоследствии, при дальнейшем движении, хан Галий действительно оказал столько услуг отряду, что вполне заслужил прощение своей вины, о котором ходатайствовал генерал Веревкин. [88]

Так как в Урге, было предположено организовать склад продовольственных припасов, то было необходимо озаботиться устройством укрепления, где могли бы поместиться как оставляемые в Урге войска, так и имеющие прибыть из Эмбенского поста запасы{37}.

С этой целью генерал Веревкин приказал построить отдельное укрепление саж. в 200 от укрепления Джан-кала. Практика степной войны поселила в нем убеждение в необходимости укреплений незначительных размеров, которые можно было бы защищать с самыми малыми силами. Действительно, укрепление в степи должно служить центральным местом сбора войск, откуда их можно было бы посылать в разные места, иногда, на довольно значительное расстояние; в силу этого, чем меньше людей требует укрепление для своей обороны, тем лучше, так как тем большее число войск можно послать для действий в поле.

Согласно этому, под руководством капитана Красовского был устроен квадратный редут полевой профили; длина фаса его была в 20 саж.; высота бруствера в 7 фут., толщина в 4 фута; в двух противоположных углах были устроены круглые барбеты. Что касается до хивинского укрепления, то в фасе, обращенном к нашему редуту, парапетная стенка была свалена, а в исходящих углах и посредине помощью небольших горнов были сделаны обвалы.

По приходе к укреплению Джан-кала, оренбургский отряд, вступив в неприятельские пределы, совершил самую трудную часть похода; до этому случаю генерал Веревкин отдал следующий приказ по войскам: «Вчерашнего числа вверенный мне отряд, достигнув укрепления Урга, выполнил с точностью Высочайшую волю, чтобы в начале мая войска Оренбургского военного [89] округа находились на границе хивинских владений. При этом войскам пришлось перенести не мало трудов и лишений; вслед за зимним походом из Оренбурга, Уральска и Орска к Эмбе, они должны были сделать переход около 600 верст от Эмбенского поста, из которых половину по дорогам, испорченным весеннею распутицей, другую же по безводным бесплодным пустыням Усть-Урта, еще недавно считавшимся недоступными для русских отрядов».

«Редко случалось русским войскам делать походы при таких неблагоприятных условиях; но не смотря на это, поход совершен вполне благополучно: люди сохранили бодрость и силу, больных и слабых между ними очень мало, лошади сбережены и в удовлетворительном виде, и сверх всего этого, в течение всего похода не было ни одного случая, который обнаружил бы упадок духа, нарушение дисциплины или нерадение в исполнении служебных обязанностей».

«Хотя подобные результаты были подготовлены заботливыми и предусмотрительными мерами со стороны главного начальства, тем не менее я не могу не признать, что легкость, с которою перенесен столь трудный поход, главнейшим образом обусловлена молодецким духом нижних чинов и заботливостью со стороны ближайших начальников о сохранении порядка во вверенных им частях. В особенности не могу не сознаться, что некоторые части отряда вполне поддержали издавна признанную за русскою пехотой славу лучших в мире ходоков».

«А потому, поздравляя вверенный мне отряд с окончанием самой трудной части похода, объявляю мою душевную благодарность всем начальствующим лицам за их труды и усердное содействие в моих заботах, о наилучшем выполнении Высочайше указанной нам задачи; нижним же чинам отряда, за их безукоризненное [90] поведение, молодецкое перенесение походных лишений и трудов, объявляю спасибо от всего сердца. Вполне уверен, что и дальнейший поход будет совершен с таким же успехом».

«Приказ этот прочесть людям во всех частях отряда».

На другой день дневки, перед вечером, явилась депутация от города Кунграда с изъявлением полной покорности. Всех приехавших было около 25 челов.; в числе их были представители от киргизов, каракалпаков и узбеков. Из приехавших более других обращали на себя внимание два киргиза: Бахти-гирей, бывший зауряд-хорунжий русской службы, и его двоюродный брат хан Кадир-Берди, занимавший какой-то важный пост в Кунграде.

Зауряд-хорунжий, с толстым лоснящимся лицом, немного говорил по-русски и первый рекомендовался генералу, титулуя себя прежним чином. Двоюродный брат его был гораздо представительнее: высокий, стройный и широкоплечий, с выдающимся вперед лбом, он мало напоминал свое монгольское происхождение и с первого раза располагал в свою пользу.

Приняв депутацию, начальник отряда снова подтвердил ей что жители будут вполне безопасны, если останутся на своих местах и не будут предпринимать никаких враждебных мер против наших войск. В заключение он посоветовал им выбрать себе начальника города, которого он обещал утвердить бумагой за своею подписью.

Когда депутация ушла для совещаний, а Кадир-хан, как претендент, остался с своим братом в стороне, я их пригласил к себе напиться чаю. Вскоре к нам явился приятель Кадир-хана, кунградский ходжа Чукай-бий, сообщив что начальником города избран какой-то киргиз. [91]

Это очевидно взволновало Кадир-хана, однако он скоро утешился, заявив, что это, вероятно, произошло вследствие недоразумения, и что жители Кунграда изберут его. Они просидели у меня часа три, беседуя со мной при помощи переводчика. Оказалось, что Кадир-хан был в укреплении Джан-кала, откуда вернулся вместе с воинственною партией. На мой вопрос, отчего Кунград не защищается, он отвечал, что хан, не доверяя кунградцам, не дал им оружия. Вообще из их слов можно было заключить, что они вполне убеждены в том, что Хива присоединится к России; зауряд-хорунжий даже спросил меня, останется ли за ним его прежний чин.

6-го апреля отряд двинулся дальше. Дорога шла по песчаной местности, в 2–3 местах пересеченной высохшими арыками, около которых находились небольшие полоски возделанной земли. Накануне выступления главных сил, на расстояние перехода был выслан авангард из 3 сотен казаков. Подойдя к месту остановки авангарда, расположенного на берегу арыка, главные силы соединились с ним в общий бивуак. В этот день нам впервые пришлось видеть вокруг себя изобильную зелень, так как бивуаком расположились на засеянном пшеницею поле.

Посланный начальником авангарда разъезд заявил, что на пути имеется много сухих арыков, которые представят затруднение для перехода верблюдов, а вблизи дачи Ас-Бергеня, верстах в 16 от места расположения бивуака, находится арык, через который придется устроить мост. Вследствие этого начальник отряда приказал мне, 7-го апреля, часа за два до выступления главных сил, отправиться с пионерным взводом, под прикрытием авангардной сотни, с целью исправить имевшиеся мостики на арыках, сделать спуски в сухих канавах для прохода верблюдов и устроить мост через [92] арык у дачи Ас-Бергеня; для последней цели взята была часть разборчатого моста на козлах.

С этого дня и до вступления в столицу ханства пионерному взводу приходилось всякий день заботиться об исправлении дороги. Таким образом, этот взвод, принеся известную дозу пользы при движении по Усть-Урту, оказывался не менее полезным и по вступлении в пределы ханства. Вместо отыскивания колодцев и рытья их, на взвод была возложена не менее важная забота о благополучной переправе артиллерии и обоза по многочисленным мостам, устроенным на арыках; последние встречались на каждом шагу, и хотя на них имелись мостики, но они большею частью находились в полуразрушенном состоянии и требовали починки. Впоследствии, когда неприятель догадался, что разрушением мостов он может задержать наше движение, приходилось починять и даже устраивать новые мосты, нарочно разрушенные или сожженные неприятелем.

В том случае, когда в средине или в конце перехода отряду приходилось проходить через довольно широкий арык, то для починки моста, или если его не было вовсе, то для устройства его вновь, посылалась вперед, под надлежащим прикрытием, саперная команда, которая обыкновенно и производила работы под руководством капитана Красовского. Пионерный же взвод, по прежнему, ехал впереди артиллерии, заботясь об удобстве переезда последней через неширокие арыки.

7-го мая с утра был страшный ураган, поднимавший целую массу песку, мешавшую различать предметы, находившиеся в 2–3 шагах. Дорога шла по песчаной местности, заросшей мелким кустарником. Арыки встречались очень часто, но большею частью сухие; вообще вся местность, повидимому, несколько лет тому назад возделывалась, в настоящее же время была заброшена. Устраивая по дороге спуски через арыки, мы достигли дачи [93] Ас-Бергеня, где починили имевшийся там полуразрушенный мост и навели новый. Однако прошло 3–4 часа, а отряд не приходил; оказалось, что вследствие страшного ветра, буквально засыпавшего глаза песком, отряд незаметно свернул с дороги и достиг арыка значительно левее моста.

Пройдя несколько верст за дачу Ас-Бергеня уже по местности вполне обработанной, отряд расположился бивуаком верстах в 20 от Кунграда. Здесь было получено известие, что на другой день по отъезде к нам депутации, в Кунград прибыло хивинское скопище под начальством Джасаула Мамыта, и что городские жители, узнав об этом, разбежались, опасаясь мести за свое мирное настроение.

Рано утром, 8-го мая, отряд двинулся далее. По дороге посреди засеянных полей, попадались оставленные жителями дома поселенцев. Ближе к городу арыки сделались так часты, что нечего было и думать об устройстве через них новых мостов. Войска и обоз должны были проходить по единственному мосту, имевшемуся на арыке, вследствие чего колонна страшно растягивалась. Для прикрытия дебуширования отряда из этого дефиле, генерал Веревкин выслал вперед 3 сотни казаков под начальством полковника Леонтьева. Высланные авангардом патрули встретили неприятельские передовые посты, расположенные верстах в двух от города, и несколькими выстрелами заставили их поспешно отступить к месту расположения главного скопища. Последнее, численностью в несколько сот всадников, не входя в город, расположилось немного позади его, примкнув к нему правым флангом. Увидя наши войска, оно поспешно обратилось в бегство, так что ракетная команда едва успела пустить ему в догонку 2 ракеты. Бросившиеся в атаку сотни захватили только двух отсталых. Между тем к городу начали подходить и главные [94] силы; на стенах города не было видно ни души, только из ворот выехали два всадника, направляясь прямо к отряду; один из них держал над головой какую-то бумагу.

Когда они подъехали ближе, то в одном из них мы узнали знакомого уже нам зауряд-хорунжего; обыкновенно краснощекая физиономия его была бледна, и он казался сильно взволнованным. Другой всадник был недавно выбранный членами депутации начальник города. Бумага, которую зауряд-хорунжий торжественно держал над головой, была не что иное, как подписанное генералом Веревкиным утверждение выбранного депутацией в звание начальника города.

Оба они явились с целью заявить свою преданность и ходатайствовать о сохранении своего имущества. Начальник города на этот раз, казалось, забыл об интересах своих подчиненных и заботился только о себе. Хотя появление их, вслед за исчезновением неприятеля, наводило на мысль, что они так же радушно встречали неприятельские войска как и наши, однако желая приучить к нашим войскам жителей, генерал Веревкин объявил им, что все жители могут свободно возвращаться в город, не опасаясь никаких насилий.

Следуя за авангардом, главные силы отряда прошли верст 8 за Кунград по дороге к Ходжейли. Так как неприятель скрылся из вида, и дальнейшее преследование его было бесполезно, то генерал Веревкин, оставив здесь авангард, отвел отряд назад к Кунграду, около которого и расположился лагерем.

В день прихода наших войск к Кунграду в городе почти не было жителей; однако на другой день они начали являться не только в город, но и на место, назначенное для базара, вблизи бивуака; здесь с этого дня во все время пребывания отряда постоянно толпилась разношерстная толпа из солдат и хивинцев — покупателей и [95] продавцов рогатого скота, баранов, печеных лепешек, заменявших хлеб, изюму и пр.

Кунград окружен полуобвалившеюся стеной высотою около 3 саж.; после разрушения ее во время междоусобий, бывших лет 15 тому назад, она не возобновлялась. Город был занят караулом, а для исследования имущества, принадлежавшего хану и его чиновникам, была наряжена комиссия; стараниями этой комиссии было найдено до 1.000 пуд. хлеба, состоящего из риса и джугары.

В Кунграде решено было оставить гарнизон, который, находясь между укреплением на Урге и местом расположения отряда, облегчал бы сношения между ними, а следовательно и с Оренбургом, так как единственная пока дорога для сношений с Россией шла от Урги по Усть-Урту через Эмбенский пост.

Отдельного земляного укрепления для помещения этого гарнизона не строили, а выбрали для этой цели дом одного из знатных хивинцев, находящийся саж. в 200 впереди городской стены. Здание это носило общий характер, описанный мною в первой главе; оно представлялось в виде прямоугольного пространства, обнесенного стеной, высота которой доходила до 2 саж., длина же большого фаса была около 18 саж. К одной из стен примыкали жилые постройки, а за ними находился двор.

Для приспособления к обороне этого строения, приступили к устройству высоких деревянных подмостков для банкета и 2 барбетов с аппарелями для помещения на них 2 горных орудий, которые должен был оставить здесь мангышлакский отряд. Дерево, необходимое для столбов и настилки, было получено после разрушения ханского дворца и дома Джасаула Мамыта{38}. [96]

Внутренность этого здания, очевидно, была тесна для помещения в нем всего гарнизона (одна рота пехоты, 2 горных орудия, 2 казачьи сотни), поэтому к фасу здания, где находились ворота, было примкнуто земляное укрепление горизонтной профили, в виде редута, одним из фасов которого служила вышеупомянутая сторона строения. Так как фасы редута были несколько длиннее сторон здания, то части насыпи, служившие продолжением стороны его, игравшей роль фаса, доставляли, продольную оборону зданию.

Впереди этого строения находился садик и протекал неширокий арык. Вблизи же здания были похоронены первые жертвы коварства хивинцев — 10 нижних чинов и прапорщик Шибаев 2-й, посланные с аральской флотилии на соединение с нашим отрядом и изменнически выданные своим проводником хивинским войскам, которые, напав на них во время сна, умертвили всю команду за исключением одного матроса, судьба которого неизвестна{39}.

Известие об этом страшном событии было получено от местных жителей на другой день по прибытии в Кунград. Посланный со взводом казаков офицер нашел верстах в 10 от Кунграда, на берегу реки, около какого-то полуразрушенного строения, 11 обезглавленных и [97] совершенно обнаженных тел, которые тотчас же были привезены к месту расположения бивуака и похоронены в общей могиле. По куску перчатки, оставшейся на руке одного из трупов можно было заключить, что он принадлежит офицеру.

По всей вероятности, команда эта, считая себя в полной безопасности, не приняла никаких охранительных мер, располагаясь на отдых, и была захвачена врасплох, так как вблизи не было заметно признаков борьбы, а между тем все люди имели револьверы и ружья с полным комплектом боевых патронов. Если бы нападение было произведено не врасплох, то они могли бы дорого продать свою жизнь, засев в близ-лежавшем здании.

Так как молва указывала на киргиза-чиклинца Утеня, как на лицо, выдавшее эту команду хивинцам, то послана была команда в аул Утеня с целью захватить его. К сожалению он еще в день прибытия отряда в Кунград скрылся, и было захвачено только его семейство (жена и двое детей), а также были взяты из соседнего аула три заложника, причем остальным жителям аула было объявлено, что заложники эти будут расстреляны, если они не выдадут Утеня.

При дальнейшем движении можно было идти на Ходжейли или на Куня-Ургенч. Судя по слухам, бежавшее из под Кунграда скопище встретило отряд хивинцев в 3.000 чел. при двух орудиях, под начальством Мехтера, который, узнав о занятии Кунграда, повернул назад и расположился на протоке Карабайли, на дороге в Ходжейли; поэтому генерал Веревкин решился идти на этот город, имея в виду скорее встретить неприятеля и рассеять его скопища. Согласно этому, накануне выступления главных сил, на расстояние перехода был отправлен авангард из 3 сотен и ракетной команды, под начальством полковника Леонтьева. Авангард этот, [98] отойдя от Кунграда с 25 верст, расположился на берегу Талдыка, при истоке высохшего канала Угуз.

В ночь с 11-го на 12-е мая на наш передовой отряд было сделано неприятелем нечаянное нападение, окончившееся полною неудачей. Нападение это тем замечательно, что оно представляет первое активное действие, предпринятое неприятелем против нас. В этом деле все шансы успеха были на его стороне: темнота ночи уничтожала выгодные свойства огнестрельного оружия, а силы нападавших превосходили силы нашего авангарда; тем не менее, не смотря на неожиданность и суету, произведенную нападением неприятеля, достигнувшего уже фасов каре, им не было угнано ни одной лошади, ни одного верблюда.

Отсутствие не только убитых, но даже раненных, с нашей стороны, показывает, что неприятель весь успех нападения возлагал на неожиданность и не рассчитывал на серьезную схватку. Встреченный залпом, которым приветствовали его казаки, он поспешно ретировался. Хотя вслед за тем он повторил атаку, но эффект внезапности исчез, а затем неприятель уже должен был заботиться о собственном спасении, так как 2 сотням тотчас же было приказано преследовать его. Когда рассвело, то по следам, видневшимся на месте сбора хищников, можно было заключить, что неприятель был в числе от 300 до 500 чел.

12-го мая главные силы, выйдя из Кунграда, соединились с авангардом. Дорога шла то мимо кустарников из ивы, колючки и джиды, цветы которых наполняли воздух ароматом и благоуханием, то по бесплодным солончакам.

Вблизи расположения авангарда находился довольно густой кустарник; к правому фасу каре авангарда подходило высохшее русло Угуза, по которому и подкрался неприятель. [99]

Вечером в этот день в наш отряд приехал начальник мангышлакского отряда, полковник Ломакин, опередивший свои войска, пришедшие в этот день в Кунград. При дальнейшем движении генерал Веревкин предписал мангышлакскому отряду двигаться в расстоянии перехода от оренбургского.

13-го мая отряд, пройдя около 25 верст, расположился на правом берегу Киат-Джарганя, одного из протоков Аму, вливавшегося прежде в Айбугир. Пройденная местность была большею частью болотистая и покрыта камышом; в известное время года она заливается водой. Иногда камыш заменялся кустарником, особенно подходя к протоку, левый берег которого представлялся почти сплошь покрытым большим кустарником.

Ширина протока в месте остановки изменялась от 8 до 10 саж.; глубина в узком месте доходила до сажени, в широком — до 5 фут. Осмотрев рукав и сообразуясь с имевшимися для наводки моста средствами, было признано невозможным устроить мост. Когда об этом доложили начальнику отряда, то он поручил мне сделать рекогносцировку вверх по протоку, с целью найти место, удобное для брода. Брода я не нашел, но верстах в 4–5 встретил плотину, совершенно останавливавшую течение воды; она имела около 12 саж. длины и 3 саж. ширины; с низовой стороны вода была на 2–2 ½ арш. ниже поверхности плотины, с верховой же было видно только старое русло протока. Когда, донеся о замеченном начальнику отряда, я был им послан с одной из рот 2-го линейного батальона, с целью, прокопав в одном или двух местах плотину, спустить воду, то по ближайшем осмотре она оказалась сделанной чрезвычайно хорошо и прочно: отлогости ее не только со стороны, обращенной к воде, но и с противоположной, были одеты хворостом; все внутреннее пространство было заполнено навозом, весьма прочно и твердо утрамбованным, [100] так что для разрывания требовалась кирка и мотыга. Начав работу в 7 часов пополудни, мы едва могли окончить ее в полночь{40}.

Прорыв водослив, дно которого было сделано на аршин ниже уровня воды, я однако сомневался в том, что вода спадет на столько, чтобы проток можно было перейти в брод, полагая, что он имеет прямое сообщение с рекой. Имея это в виду, вынутая земля была оставлена на окраинах водослива, с целью, в случае неудачи относительно брода, снова засыпать водослив, и тем доставить возможность войскам перейти через проток по плотине. Однако, к 5 часам утра, вода спала более чем на 2 фута, и отряд свободно перешел проток в брод. Это обстоятельство заставило меня предполагать, что ниже должна быть другая плотина с водосливом, и что система устройства плотин, с целью преграждение течения воды в Хиве, сходна с той, которую рекомендует полевая фортификация для устройства запруд и наводнений{41}. К сожалению, я не мог убедиться в своем предположении: на другой день, в 5 часов утра, отряд выступил дальше, каждую минуту ожидая встречи с неприятелем.

14-го мая отряд дошел до протока Карабайли. В этот день неприятель произвел два нечаянных нападения на тыл отряда; в этот же день мангышлакский отряд, желая принять участие в боевых столкновениях, сделав усиленный переход, соединился с оренбургским. Соединение это было как-раз кстати для последнего, так как на другой день предстояло столкновение с довольно значительною массой неприятеля, расположившегося впереди Ходжейли. [101]

Так как начиная с 14-го мая боевые столкновения с неприятелем не прекращались до занятия столицы ханства, то этот день можно считать переходом от походного движения к боевому.

Однако, прежде чем описывать эти своеобразные боевые столкновения, я считаю необходимым сказать несколько слов о походном движении туркестанского и мангышлакского отрядов.