Латвия будет свободной!
Середина июля на Псковщине выдалась жаркой, сухой. Обильно вымахавшие на лугах и полях травы, не дождавшись косарей, стали под горячим солнцем темнеть и вянуть. Изредка выпадавшие дожди не замедляли темпа движения транспорта: дороги и тропинки под теплыми ветрами быстро просыхали. Дни еще были длинными, рассвет наступал рано. Правда, по утрам над озерами и болотами, а также в долинах рек ложились плотные туманы, но под первыми солнечными лучами они быстро таяли.
17 июля войска 2-го Прибалтийского фронта почти на всех участках подошли к восточной границе Латвии. В передовых соединениях всех армий и особенно в латышском стрелковом корпусе готовились торжественно отметить важное историческое и военно-политическое событие — вступление на территорию Латвии и начало изгнания с ее территории фашистских захватчиков.
К тому времени в полосе нашего фронта находилось бюро ЦК Компартии Латвии и правительство Латвийской ССР. Они имели в своем распоряжении самолеты, радиостанции и осуществляли руководство действиями партизанских отрядов и подпольных групп на территории республики. Все было готово к восстановлению Советской власти и народного хозяйства в Латвии с началом ее освобождения. Руководители. Коммунистической партии и правительства Латвии часто бывали в частях и соединениях, особенно в латышском корпусе, проводили там беседы и доклады на политические темы. Секретарь ЦК Компартии Ян Калнберзин и Председатель Совнаркома Латвии Вилис Лацис нередко выступали со статьями во фронтовых и армейских газетах.
Надо сказать, что с приближением к границам Латвии Военный совет фронта и бюро ЦК Компартии Латвии в широких масштабах проводили подготовку войск фронта к освобождению Латвии. Офицерам и солдатам рассказывали, [44] каких успехов достигла Латвийская Советская Социалистическая Республика за годичный срок своего существования до войны, каково было ее народное хозяйство, в особенности свльское. Политработники разъясняли, почему в Латвии крестьяне живут не в деревнях, как в России, а по отдельным усадьбам и хуторам, расположенным на удалении от ста метров до полукилометра и более один от другого. Они говорили, как мучается латвийский народ под фашистским игом, как ширится партизанская борьба в Латвии, где и какие действуют партизанские отряды. Отмечалось, что немцы пугают население Латвии приходом советских войск, которые якобы будут отбирать все имущество у жителей и ссылать их в Сибирь. Поэтому перед каждым воином ставилась задача: личным примером, беседами с жителями при встречах убеждать их в лживости фашистской пропаганды.
На партийных и комсомольских собраниях, в беседах с бойцами, в статьях войсковых газет постоянно звучал призыв к воинам фронта: «Нанести такой же удар по вражеской группировке в Прибалтике, какой нанесли наши войска по врагу в Белоруссии!»
На фронтовом КП, который переместился к тому времени в район Себежа, проводил беседу Вилис Лацис. После беседы ему, как я помню, был задан такой вопрос:
— Поясните нам, в чем конкретно выражается борьба населения Латвии против фашистских захватчиков?
— Форм этой антифашистской деятельности много, — сказал он. — Это, например, неявка на призывные пункты при объявлении немецким командованием мобилизации, уход жителей призывного возраста в леса к партизанам, сопротивление угону латвийского населения в Германию, а также отправке туда заводов и продовольствия, невыход жителей на строительство оборонительных рубежей, саботаж на железных дорогах, заводах и предприятиях, работающих на немцев. А сейчас появилась новая и особенно важная задача: активное противодействие, конечно вместе с партизанами, уничтожению немцами перед отступлением объектов народного хозяйства и урожая. Вот тот далеко не полный перечень мероприятий активного участия движения Сопротивления.
Вот в чем, вкратце, заключается борьба против фашистов. Главный формой этой борьбы, конечно, является партизанская борьба.
С приближением к границам Латвии советских войск там заметно активизировалась деятельность партизан. Отряды [45] народных мстителей росли и становились подчас полноценными боевыми частями. Народ, исстрадавшийся под фашистским игом, стремился поскорее его свергнуть, хоть чем-то помочь Красной Армии в разгроме врага. Отряды день ото дня пополнялись новыми бойцами. Приток добровольцев особенно увеличился, когда оккупационные власти объявили мобилизацию девяти призывных возрастов.
Угроза оказаться в ненавистной армии врага всколыхнула людей. Они группами потянулись в леса. Даже жестокие расправы с семьями ушедших не помогли. Мобилизация дала жалкие результаты. На пункты сбора явилось от пяти до двадцати процентов подлежащих призыву. Остальные скрывались или уходили к партизанам.
Помимо созданной в марте 1944 года в Северной Латвии 1-й латвийской партизанской бригады под командованием Вилиса Самсона, которая состояла из семи отрядов, летом 1944 года развернулись новые партизанские бригады и несколько отдельных отрядов. В Мадонских лесах и Лубанской низменности вступила в бой с фашистскими частями вновь созданная и руководимая Петером Ратынынем 2-я латвийская партизанская бригада. А за Даугавой, в лесах Земгале, развернулась 3-я латвийская партизанская бригада под началом Отомара Ошкална — секретаря Екабспилского уездного комитета партии. К югу от Резекне действовали несколько отдельных отрядов. Среди них особенно выделялся отряд Кравченко-Черковского, насчитывавший несколько сотен бойцов, и отряд В. Лайвиня. Отряды, входившие в состав бригад, имели от 100 до 800 бойцов. Бригады и отдельные отряды поддерживали радиосвязь с ЦК Компартии Латвии и штабом фронта{5}.
В те дни многие мобилизованные фашистами латышские юноши убегали из немецких казарм и также вливались в ряды народных мстителей. По словам Вилиса Самсона, к нему в бригаду явились однажды сразу 43 бывших легионера с оружием и боеприпасами.
Однако очень скоро в бригадах и отрядах набралось столько людей, что стала ощущаться нехватка в оружии и боеприпасах. Поэтому командование фронта решило помочь партизанам. Самолеты 13-го авиаполка Гражданского воздушного флота понесли в зеленую глухомань Лубанской низменности ящики с автоматами, патронами, минами, медикаментами. Летчики мастерски сажали машины в темноте [46] на едва различимые площадки. Оттуда они забирали раненых и детей.
В моем фронтовом блокноте сохранилась запись: «Подразделение майора Седляревича совершило за два месяца 1000 самолето-вылетов, перебросило 90 тонн боевых грузов, вывезло из вражеского тыла 226 раненых и 1630 детей».
Да, неспокойно чувствовали себя враги на латвийской земле. Партизаны нападали на отходившие тыловые части, учреждения, взрывали базы и склады, подрывали железнодорожные эшелоны и мосты на дорогах, освобождали людей, угоняемых в Германию, отбивали обозы с награбленным добром и гурты скота. По многим дорогам немецкое командование опасалось посылать одиночные машины и даже отдельные подразделения.
Фашистское командование не раз объявляло, что «славные войска фюрера» покончили с «партизанской заразой». Но проходила неделя, другая — и вдруг глухой порой где-то на перегоне взлетал на воздух состав с боеприпасами или солдатами.
На борьбу с партизанами гитлеровцы выделяли довольно большие силы. Они создали густую сеть опорных пунктов с гарнизонами численностью до взвода — роты, на дорогах, на узеньких лесных тропинках устраивали ловушки, выставляли секреты, назначали патрули. Партизанам приходилось искать новые пути, прокладывать их через топи, болота...
Латышским партизанам приходилось действовать в трудных условиях. Ведь до войны Советская власть в республике просуществовала всего около года. Буржуазные элементы, затаившиеся при народной власти, с приходом немцев ожили, подняли голову. Эта нечисть выдавала коммунистов, комсомольцев, советских активистов.
Из этого отребья, а также из уголовников и бывших белогвардейцев гитлеровцы вербовали лжепартизан, а попросту — провокаторов. Их направляли в леса с задачей проникнуть в тот или иной отряд, сообщить о его местонахождении, убить командира. За эти черные дела захватчики щедро платили.
Предатели напакостили, конечно, немало. Но партизанское движение и подпольная борьба росли. Не только с оружием в руках боролись латыши со своими поработителями. Население срывало выполнение приказов оккупационных властей, устраивало саботажи на предприятиях и строительстве оборонительных сооружений, мешало противнику [47] при отступлении уничтожать урожаи, взрывать важные объекты.
И всем этим движением, как я уже говорил, руководил Центральный Комитет Коммунистической партии Латвии. Радиостанция ЦК разносила по всей республике вести о победах Красной Армии, сообщала о зверствах фашистов, призывала население к действию. Ее внимательно слушала трудовая Латвия. Слушала, ждала, боролась...
Когда наши войска подошли вплотную к Латвии, гитлеровская пропаганда стала усиленно распространять слух, будто правительства Англии и Соединенных Штатов потребовали от Советского Союза не переходить границ 1939 года. Этой жалкой выдумкой гитлеровцы рассчитывали лишить население надежды на скорое освобождение, внушить людям мысль о бесполезности сопротивления.
Итак, 17–18 июля армии 2-го Прибалтийского фронта с боями прорвались на территорию Латвии. В центре наступающих войск первыми вступили на родную землю воины 130-го латышского стрелкового корпуса генерал-майора Д. К. Бранткална. В утренней голубоватой дымке на рассвете 18 июля перед ними раскинулась Асунская волость. Многие бойцы родились в этих местах, у некоторых здесь жили отцы и матери, близкие и друзья.
Этот исторический боевой эпизод так описан в документах латышского стрелкового корпуса:
«В 4 часа 30 минут 18 июля 1944 года бойцы 1-го батальона 125-го полка 43-й гвардейской латышской стрелковой дивизии перешли границу Латвии и первыми вступили на латвийскую землю»{6}.
«Солдаты первой стрелковой роты под командованием гвардии капитана Вейса очистили от противника Боркуйцы и водрузили над одним из домов красный флаг. В то же время 2-я рота во главе с гвардии капитаном Пастернаком, быстро продвигаясь через болото, заняла Шкяуне» {7}.
Латышский народ радостно встречал своих освободителей. Вдоль дорог, по которым проходили части Красной Армии, собирались местные жители. Они обнимали советских солдат, как родных братьев, вернувшихся после долгой разлуки. Местное население помогало своим освободителям, указывая, где расположены укрепления врага, минные поля, [48] доставляя боеприпасы, участвуя в наведении мостов и восстановлении дорог. Каждый хотел хоть чем-нибудь отблагодарить своих спасителей. Входившим в дом бойцам хозяева предлагали угощение, интересовались жизнью страны, старались помочь всем, чем могли. Бойцы рассказывали крестьянам об успехах Красной Армии, расспрашивали их о жизни в немецкой неволе.
Утром в тот день я и генерал В. Н. Богаткин наведались в латышский корпус. Нас встретили начальник штаба полковник Бауман и начальник политотдела полковник Калашников. Здесь же были секретарь ЦК Компартии Латвии Ян Калнберзин и Председатель Совнаркома республики Вилис Лацис. Мы нисколько этому не удивились, так как хорошо знали, что они часто бывают в корпусе, беседуют с бойцами.
В одной из частей шел митинг. Речь держал заместитель командира по политчасти. Обращаясь к солдатам, он говорил:
— Мы вступаем на землю отцов. Наш долг — поскорее очистить ее от фашистов, вырвать из рук палачей своих родных и близких... Они с нетерпением ждут нас. Вперед же, товарищи!..
К тому времени саперы, обтесав сучковатый березовый столб, врыли его в землю и прибили к нему заранее подготовленную железную дощечку с надписью: «Латвийская ССР». Поднявшееся из-за леса солнце осветило все вокруг нежным розоватым светом. Грянул оркестр, офицеры взяли под козырек, и части 43-й гвардейской латышской дивизии полковника Альфреда Юльевича Калниня перешли границу...
В этот день через границу Латвии прошли почти все войска нашего фронта.
На главном, режицком, направлении войска фронта в середине дня атаковали сильно укрепленный опорный пункт в районе Зилупе. Одновременным ударом левофланговых дивизий армии генерала М. И. Казакова с северо-востока и правофланговых соединений армии генерала В. А. Юшкевича с юго-востока противник был разбит, вражеский укрепленный рубеж «Синий» прорван. К вечеру штурмом с трех сторон город Зилупе был взят. Это был первый освобожденный город Латвии. А на левом фланге фронта наши войска 18 июля освободили широко известную до 1940 года пограничную с Латвией железнодорожную станцию Бигосово и подошли к границе Латвии. [49]
В последующие дни, 19 и 20 июля, армии 2-го Прибалтийского фронта освободили свыше 250 населенных пунктов Латвии. А дальше на нашем пути встал новый, заранее укрепленный гитлеровцами рубеж по линии восточнее городов Карсава, Лудза, Дагда, Друя, вынесенный немцами восточнее шоссе, соединяющего эти города. Этот рубеж назывался «Зеленый». Немецкие генералы не тешили себя мыслью об успешной обороне этого рубежа. Заводы, мастерские, которые не были еще вывезены, а также железные дороги, узлы связи, мосты в зоне обороны и в тылу спешно минировались, готовились к уничтожению.
Войскам фронта пришлось снова готовиться к прорыву вражеской обороны. И вот 23 июля они одновременным ударом пробили ее на нескольких участках и устремились на запад.
На правом фланге армии генерала М. И. Казакова 8-я гвардейская стрелковая дивизия имени Панфилова генерал-майора А. Д. Кулешова в результате удачного обходного маневра и фронтального штурма овладела городом Карсава.
Направление на Резекне прикрывалось у уездного города Лудза группой озер. Оборонялись здесь пополненные части 23-й немецкой пехотной дивизии, разбитой в Опочке. А наступала на Лудзу хорошо известная врагу по боям у Опочки наша 29-я гвардейская стрелковая дивизия. Молодой энергичный командир этого соединения генерал-майор Андрей Трофимович Стученко наступал главными силами на Лудзу через межозерье вдоль железной дороги от станции Исталена. Одновременно севернее и южнее этой станции в обход озер были выброшены для выхода в тыл противника небольшие отряды. Маневр удался. В жестокой, кровопролитной схватке с врагом части дивизии генерала А. Т. Стученко с помощью частей 8-й гвардейской дивизии утром 23 июля освободили город Лудзу.
В боях за Лудзу особенно отличились гвардейский полк подполковника В. М. Андроникова, батальон майора Чабаева и рота лейтенанта Глычева. Беззаветно храбро дрались при штурме города старшина Иван Гусев, сержант Зариф Хафизов, ефрейтор Дмитрий Еричев. Пулеметчик Григорий Малышев уничтожил 18 гитлеровцев. В составе танковых подразделений, поддерживавших гвардейцев в боях под Лудзой, блестяще действовал танковый взвод лейтенанта Зайцева. Танкисты этого подразделения уничтожили батарею противника и совместно с танкистами других взводов разгромили штаб вражеского полка. Во время этой [50] схватки Василий Иванович Зайцев погиб. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Здесь я считаю необходимым привести выдержку из книги «Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне»:
«Есть на латышской земле священное место — высота 144, в 30 километрах южнее города Лудзы. Стоит на этой высоте мраморный обелиск с выгравированными на нем именами десяти воинов, которым Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Вот эти имена: Хаким Ахметгаллин — башкир, Петр Сыроежкин — украинец, Михаил Шкураков — русский, Федор Ашмаров — чуваш, Чутак Уразов — таджик, Матвей Чернов — русский, Яков Шакуров — татарин, Урунбай Абдуллаев — узбек, Василий Андронов — русский и Тукубай Тайгараев — киргиз.
В тыл врага была заброшена группа храбрецов с заданием оседлать дорогу восточнее деревни Рунданы и обеспечить продвижение наступавших советских войск. В течение двух недель советские воины действовали в районе высоты 144, нападали на тылы врага, с помощью радиопередатчика корректировали огонь советских батарей по огневым точкам и скоплениям гитлеровцев, пока не были обнаружены и убиты.
Это были рядовые и сержанты 379-й стрелковой дивизии 3-й ударной армии, почти все комсомольцы, которым только-только исполнилось по 20 лет.
Местные жители подобрали тела павших и наскоро похоронили их у места гибели. Впоследствии их останки были перенесены в город Лудза и захоронены в парке Мира. На этом месте воздвигнут памятник — скорбящая мать охраняет вечный покой героев»{8}.
В боях за Лудзу гитлеровцы были обескровлены. От частей оборонявшей город 23-й немецкой пехотной дивизии уцелели жалкие остатки, которые отошли к Резекне, а затем были отведены в тыл. Командир этой дивизии генерал-лейтенант де Болио, как мы узнали позже, был отдан под суд. У захваченных в плен офицеров штаба дивизии был изъят приказ командующего группой армий «Север», которым он [51] своеобразно хотел поднять дух в потерявших боеспособность войсках. В этом приказе говорилось:
«Я вновь со всей серьезностью указываю на недопустимость такого положения, когда войска оставляют позиции. Приказываю на занимаемом ныне рубеже драться до последнего, ибо в противном случае вся группа армий идет навстречу катастрофе...»
День 23 июля был успешным также и для войск армий В. А. Юшкевича и Г. П. Короткова, передовые части которых на ряде участков перерезали шоссейную дорогу Лудза — Дагда. Но особенно большими достижениями ознаменовался этот день на левом фланге фронта в направлении на Даугавпилс. Рано утром войска армии генерала В. А. Малышева прорвали вражескую оборону и устремились к Даугавпилсу. Весь день безостановочно с боями шли и шли вперед войска 4-й ударной. Они громили отходившего противника, обходили его с флангов, заходили в тыл. На отдельных участках передовые части армии прорвались до 40 километров в глубину, освободили свыше 150 населенных пунктов, захватили богатые трофеи.
Вырвавшиеся вперед части танкового корпуса генерала М. Г. Сахно еще накануне перерезали железную дорогу и шоссе между Резекне и Даугавпилсом. Первым вышел к железной дороге и уничтожил там до батальона вражеской пехоты один танковый батальон 24-й танковой бригады полковника Корчагина. Командовал этим подразделением капитан Константин Иванович Орловский, уроженец города Быхов. Часом позже перерезал железную дорогу и разбил оборонявшиеся за полотном вражеские подразделения и артиллерийскую батарею танковый батальон 41-й танковой бригады под командованием капитана Ивана Николаевича Мороза, бывшего до войны учителем в Житомирской области. Оба командира в ожесточенных боях в районе железной дороги сложили голову. За боевые подвиги и бесстрашие им посмертно присвоено звание Героя Советского Союза{9}.
Как только войска фронта перешли границу Латвии, перед командованием и штабом фронта открылись богатые возможности связи со своими разведывательными группами, [52] действовавшими во вражеском тылу. Мы стали получать больше ценных сведений о группировке вражеских войск в Прибалтике и о положении в оккупированной Латвии. Ведь теперь ряд наших разведывательных групп был непосредственно связан с партизанскими соединениями и частями. Разведка уточняла, пополняла сведения о противнике через партизан. Через них же разведчики связывались с подпольщиками и патриотами в городах Латвии, в том числе и в Риге, расширяли сеть явочных квартир.
От действовавших в тылу врага фронтовых разведывательных групп мы получали уточненные сведения об оборонительных рубежах противника на территории Латвии, о перегруппировках его войск в процессе отхода и о многом другом. В частности, нам было сообщено о характере промежуточного оборонительного рубежа («Зеленый») Карсава, Лудза, Друя, о том, что из восточной части Латвии в Ригу спешно вывозится военное имущество, промышленное оборудование, продовольствие и что фашистское командование 21 июля объявило мобилизацию всех мужчин 1906–1924 годов рождения.
Обычно мы забрасывали в тыл врага (главным образом в районы действий партизан) небольшие группы — от трех до восьми человек. В них включались разведчики, знающие немецкий или латышский язык. Если район действия и задачи расширялись, то группа усиливалась. Возглавлял такую группу, как правило, офицер, который вместе с радистом находился обычно на одном месте. А остальные перебирались из одного пункта в другой, собирали необходимые сведения и в заранее условленном месте передавали их своему начальнику.
Забрасывали в тыл врага наших разведчиков летчики 13-го авиаполка ГВФ, которые перевозили оружие и боеприпасы партизанам. Среди них особенным искусством в этой тяжелой и опасной работе отличались командир эскадрильи капитан П. М. Ерохин и командир звена лейтенант П. М. Курочкин.
24–25 июля мы узнали от разведки о минировании немцами железнодорожных участков в восточной части Латвии и о подготовке их, а также железнодорожных узлов Резекпе и Даугавпилс к разрушению. Мосты через Даугаву в Даугавпилсе и Крустпилсе тоже были подготовлены к взрыву.
Способ порчи гитлеровцами стальных путей нам был хорошо известен. Но вдруг между Идрицей и Резекне был обнаружен [53] стокилометровый участок железной дороги, выведенный из строя какой-то неизвестной нам машиной. Пленные называли ее «скорпионом». Путеразрушитель одновременно перерезал шпалы, подрывал рельсы и портил полотно. Эта машина заинтересовала нас, мы поручили разведчикам и партизанам собрать о ней необходимую информацию и установить ее местонахождение. Через некоторое время была получена радиограмма, сообщавшая, что на станции Резекне среди множества эшелонов, ожидающих отправки на Ригу, находится и состав с инженерными подразделениями, минирующими и разрушающими железные дороги. К нему и прицеплен путеразрушитель, имеющий форму гигантского крюка.
На партизанский отряд, действовавший в районе Резекне, возложили задачу взорвать железнодорожный путь западнее города и не дать противнику возможности вывести на запад из Резекне составы и инженерный эшелон с путеразрушителем. Генералу М. И. Казакову было поручено сформировать специальный отряд и выбросить его во вражеский тыл для усиления партизанского отряда. Эта задача была успешно выполнена.
Как только началось освобождение территории Латвии, Центральный Комитет Компартии и правительство Латвии тотчас же приступили к организации Советской власти и партийных организаций в освобождаемых районах. Сразу закипела работа по восстановлению разрушенного захватчиками народного хозяйства, по сбору урожая. Тыловые части и учреждения фронта оказывали жителям широкую помощь в этих работах.
А в это время армии фронта освобождали от оккупантов все новые и новые районы. В течение 24 и 25 июля войска 2-го Прибалтийского фронта продвигались все ближе и ближе к Резекне и Даугавпилсу. Начальнику разведки полковнику Маслову пришлось вновь передвинуть разведывательные группы фронта на запад, иначе они очутились бы на освобожденной территории. Однако самим командирам групп было приказано оставаться на месте. У них накопились ценные сведения об оборонительных рубежах противника в Латвии. Штаб фронта тщательно собирал данные о них. И мы с Масловым решили заслушать командиров групп лично.
В те дни фашисты спешно эвакуировали свои склады и тыловые учреждения на запад. Пользуясь сумятицей на железных [54] дорогах, партизанские отряды взрывали эшелоны, разрушали рельсы и мосты на перегонах. А фронтовая авиация наносила беспрерывные удары по забитым поездами железнодорожным узлам Резекне и Даугавпилс. Особенно удачным оказался удар восемнадцати штурмовиков под командованием майора Соколова по станции Резекне. Отважные летчики, подавив зенитную артиллерию, разгромили три состава с боеприпасами и взорвали склад с горючим. Всю ночь над городом метались сполохи разбушевавшихся пожаров.
За блестящее выполнение этого задания майор Михаил Егорович Соколов был удостоен звания Героя Советского Союза.
В ночь на 26 июля 10-я гвардейская армия завязала бои за Резекне, а 4-я ударная армия — за Даугавпилс. В эту ночь генерал М. И. Казаков послал во вражеский тыл небольшой отряд во главе с лейтенантом Кухаревым. С помощью партизан он лесами обогнул Резекне с севера и на рассвете 26 июля вышел к железнодорожной линии, которую охранял вражеский бронепоезд, встретивший гвардейцев огнем. Но храбрецам гвардейцам все-таки удалось подорвать, а затем и разобрать рельсы на путях. Станция Резекне со всеми эшелонами и бронепоездом оказалась отрезанной.
Утром 26 июля дивизии 7-го гвардейского стрелкового корпуса под командованием генерал-лейтенанта Юрия Владимировича Новосельского, поддержанные небольшим количеством танков, а также армейской артиллерией и фронтовой авиацией, прорвали передний край обороны противника под Резекне. Уничтожая вражескую пехоту, гвардейцы медленно продвигались к городу, захватывая одну за другой вражеские траншеи. Непосредственно на Резекне наступала 8-я гвардейская стрелковая дивизия имени Панфилова. В течение дня воинам этого соединения несколько раз приходилось отражать яростные контратаки частей противника, поддержанные огнем артиллерии и минометов, в том числе и шестиствольных. Вечером части дивизии ворвались на восточную окраину города.
Севернее и южнее Резекне действовали 119-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора И. В. Грибова и 7-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора М. Э. Москалика. Они успешно продвигались на запад в обход города с флангов и создавали угрозу его окружения войсками 10-й гвардейской армии. Южнее Резекне наступали правофланговые войска 3-й ударной армии. [55]
Такое же безотрадное для противника положение создалось и у Даугавпилса. 4-я ударная армия обошла с флангов город и перерезала железную дорогу западнее его. У противника оставалась лишь узкая горловинка вдоль Даугавы. А уходить за Даугаву гитлеровцы не могли: там уже находились войска 1-го Прибалтийского фронта, успешно развивавшие в это время удар на Шяуляй. Правофланговые части этого фронта, наступавшие вдоль южного берега Даугавы, вышли к Даугавпилсу. На лодках и подручных средствах небольшие десанты 6-й гвардейской армии уже переправлялись через реку в тыл гарнизону Даугавпилса и активно помогали войскам армии генерала П. Ф. Малышева овладеть городом. И все-таки фашисты упорствовали, не отступали из Даугавпилса.
В те дни от партизанских бригад сплошным потоком текли донесения об ожесточенных боях с фашистскими командами «факельщиков». Отступая на запад, гитлеровцы злодейскими руками этих команд на корню уничтожали урожай, взрывали дома, жгли улицы и целые кварталы. Густой дым тяжело висел над землей, застилая все вокруг. Тучи пепла тянулись до самого горизонта.
Каких только мер не предпринимало командование фронта и армий, чтобы быстрее освободить Резекне и Даугавпилс, помешать немецким варварам разрушить эти города! Перебрасывали к ним с других участков стрелковые части, подбрасывали туда артиллерию, танки, самоходки. Бои, длившиеся весь день 26 июля, продолжались и ночью. И только в 8 часов 10 минут утра 27 июля 8-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора А. Д. Кулешова пробилась наконец сквозь многочисленные линии траншей, завалы; противотанковые рвы, частые ряды надолб и на плечах врага прорвалась к центру Резекне. Ожесточенные схватки велись почти за каждое здание. Неприятель предпринимал отчаянные попытки отбить утраченные позиции, но все они потерпели неудачу. К вечеру части нашего 7-го гвардейского корпуса полностью очистили город от противника. Воины панфиловской дивизии взяли в плен несколько сот солдат и офицеров, захватили большие трофеи.
В боях за Резекне среди частей 8-й гвардейской дивизии особенно отличились 19-й стрелковый полк подполковника И. Д. Курганского и 23-й стрелковый полк подполковника Г. И. Ломова.
При наступлении на Резекне гвардейцев корпуса генерала Ю. В. Новосельского сопровождали и поддерживали на поле боя подразделения 758-го истребительного противотанкового [56] полка майора И. А. Голика, 27-й артиллерийской дивизии генерал-майора артиллерии А. Д. Харламова и 810-го штурмового авиационного полка майора С. И. Ермолаева. Стрелковым дивизиям 7-го гвардейского корпуса, освобождавшим Резекне, и поддерживавшим их войскам было присвоено наименование Режицких. Такого же наименования был удостоен и 1-й латышский авиационный полк ночных бомбардировщиков майора Карла Кирша.
В этот же день 4-я ударная армия штурмом с трех сторон во взаимодействии с 6-й гвардейской армией 1-го Прибалтийского фронта овладела Даугавпилсом. Гарнизон города был частью уничтожен, частью пленен. К нашему огорчению, отступившие части противника сумели все-таки взорвать все мосты через Даугаву. Наши войска вынуждены были наводить через реку понтонную переправу.
Фронтовая газета после освобождения города писала:
«Три с лишним года немецкие варвары хозяйничали в Даугавпилсе. Они превратили цветущий латышский город в фашистский застенок. Немецкая комендатура с помощью полицейских производила массовые аресты. Без всяких причин гитлеровцы хватали каждого попавшегося под руку. Городская тюрьма была сразу переполнена. Начались злодейские расстрелы. За последние 6 месяцев хозяйничанья в городе немцы расстреляли и замучили до 23 тысяч человек. Немецкие палачи не щадили ни женщин, ни стариков, ни детей. Даугавпилс был у них пересыльным пунктом военнопленных. Каждую ночь сюда пригоняли партии измученных полураздетых людей и загоняли в большое четырехэтажное здание с 83 камерами, двумя карцерами и двумя изоляторами. В этом каменном мешке томилось до тысячи человек. Их били плетьми, терзали электрическим током. Главным организатором этих пыток был немец Крис».
В полдень 27 июля на КП приехал начальник военных сообщений фронта полковник Николай Павлович Пидоренко. Он доложил мне, что железнодорожные узлы в Резекне и Даугавпилсе фашисты при отступлении сильно разрушили. Эшелоны, паровозы и вагоны на станциях взорваны или сожжены. Железнодорожный мост в Даугавпилсе через Даугаву взорвали. Саперы приступили к разминированию дорожных сооружений. А начальник управления военно-восстановительных работ фронта генерал-майор технических [57] войск И. С. Картенев выдвинул в Резекне и Даугавпилс на восстановление разрушенных путей и мостов по одной железнодорожной бригаде.
— Ну а «скорпиона»... или как там его, удалось захватить? — спросил я у Пидоренко.
— Стоит целехонек на станции Резекне, — доложил он.
...В течение 27 июля армии генералов М. И. Казакова, В. А. Юшкевича и Г. П. Короткова успешно продвигались на рижском направлении. Армия генерала П. Ф. Малышева наступала по северному берегу Даугавы. В этот день войска нашего фронта продвинулись в глубь Латвии на отдельных направлениях от 50 до 75 километров и освободили значительную часть республики. В восточной части ее остались неосвобожденными лишь три района.
...Вечером мы собрались на узле связи командного пункта, включили приемник и услышали голос Юрия Левитана. Диктор читал приказ Верховного Главнокомандующего:
«...В честь побед войск Второго Прибалтийского фронта, освободивших города Резекне и Даугавпилс, приказываю произвести салют из двухсот двадцати орудий...»
Мы замерли, прислушиваясь к потрескиваниям и шороху в эфире. Наконец до нас донесся торжественный гром салюта. Один залп, другой, третий...
Мы сидели, с трудом сдерживая счастливое волнение.
После освобождения Резекне перед армиями правого крыла фронта встала трудная задача — преодолеть огромную лесисто-болотистую Лубанскую низменность. Туда, как мы знали, противник направил свежие части, усилив их отрядами заграждения. Но зато в лесах Лубанской низменности было много партизанских отрядов.
Задача очистить от фашистских захватчиков Лубанскую низменность и овладеть рубежом Гулбене, Мадона была возложена прежде всего на правофланговую 10-ю гвардейскую армию. На южном участке низменности действовала 3-я ударная армия. За стыком между ними двигалась выделенная на усиление нашего фронта из резерва Ставки 42-я армия генерал-лейтенанта В. П. Свиридова. Новая армия передавалась в наш фронт на замену 4-й ударной армии, которая по распоряжению Генерального штаба выводилась во второй эшелон фронта.
В тот день у меня состоялся разговор с заместителем начальника Генерального штаба. Генерал А. И. Антонов сказал тогда: [58]
— Ставка перенацелила 1-й Прибалтийский фронт. Главный удар он будет наносить не на каунасском, а на рижском направлении. Но сил у него маловато. 4-я ударная армия, видимо, перейдет от вас к Баграмяну и будет действовать на западном берегу Даугавы.
— А может быть, на участок от Даугавы до города Бауски передвинуть основные силы фронта? — спросил я Антонова. — Тогда нам не пришлось бы прорывать укрепленные вражеские линии с востока, а можно было бы миновать их и двигаться на Ригу с юга, из района юго-восточнее Елгавы. 1-й же Прибалтийский развивал бы наступление из района юго-западнее Елгавы на Тукумс или Кемери, в обход рижской группировки противника с запада.
— Не вы первый делаете такое предложение, — ответил Антонов. — Но Верховный не согласен. Он считает, что, во-первых, при таком решении сила удара по рижской группировке будет ослаблена. Во-вторых, переброску сейчас делать поздно. А кроме того, надо учесть еще и то, что лыжню-то к Риге проделал 1-й Прибалтийский. Но рижская группировка противника сильная, и в ее уничтожении примут участие оба фронта. 1-й Прибалтийский фронт будет наступать на Ригу с юга, а ваш — с востока. Разграничительной линией между фронтами остается река Даугава.
Таким образом, по правому берегу Даугавы повела наступление 22-я армия, ставшая теперь левофланговой армией 2-го Прибалтийского фронта. В ее составе по-прежнему действовал латышский корпус, а впереди армии наступал танковый корпус генерала М. Г. Сахно. На рассвете 28 июля его 24-я танковая бригада прорвалась сквозь арьергардные части противника и стала продвигаться в направлении на Крустпилс.
Утром 28 июля, когда все приказания командующего фронтом, связанные с перегруппировкой армий фронта, были переданы в войска, командование и штаб фронта стали поэшелонно переезжать на новый командный пункт в район Резекне.
В тот день — 28 июля — в большинстве частей и подразделений фронта состоялись партийные и комсомольские собрания, а затем с бойцами были проведены беседы. Мероприятия посвящались освобождению нашими войсками городов Даугавпилс и Резекне. На собраниях и в беседах большое внимание уделялось социалистическим преобразованиям, которые были осуществлены в Латвии перед войной, тому, какие [59] раны нанесли молодой советской республике фашистские варвары. Как стало известно в тот день, гитлеровцы в период оккупации замучили и расстреляли в одном только Резекне свыше 7 тысяч жителей и несколько десятков тысяч человек угнали в Германию. Бойцы на собраниях и в ходе бесед высказывали свою готовность беспощадно бить врага, гнать его к Риге вместе с войсками соседнего фронта, наступающими на столицу республики с юга, разгромить там захватчиков и освободить всю Латвию. Об избавлении Резекне и Даугавпилса от фашистского ига, о варварстве оккупантов и о новых задачах воинов фронта были опубликованы в тот день во всех армейских газетах специальные статьи. Во фронтовой газете со статьями выступили Я. Калнберзин и В. Лацис.
В полдень на новый командный пункт фронта приехал из 4-й ударной армии генерал-лейтенант В. Н. Богаткин. Рассказал, что фашисты произвели в Даугавпилсе такие же разрушения, как и в Резекне.
— В Даугавпилс переехали и обосновываются там ЦК Компартии и правительство Латвии, — рассказывал Владимир Николаевич. — На днях состоится сессия Верховного Совета Латвийской ССР. Отсюда стало осуществляться руководство борьбой с захватчиками на оккупированной части республики, организацией местных партийных и советских органов и восстановлением народного хозяйства на освобожденной территории. На выполнение этих задач направляется большое количество партизан. Часть партизан передается в войска фронта, главным образом в латышский корпус. Генерал Малышев, который теперь связан со штабом Баграмяна больше, чем с нами, информировал меня, что войска 1-го Прибалтийского вчера вечером заняли город Шяуляй и успешно развивают наступление на Елгаву.
ЦК Компартии и правительство Латвии установили тесную связь с командованием 1-го Прибалтийского фронта, — продолжал Владимир Николаевич. — Именно исходя из складывающейся обстановки, они и свою «резиденцию» выбрали на стыке фронтов в Даугавпилсе. Некоторые из членов ЦК считают целесообразным латышский корпус перебросить к Елгаве, чтобы он действовал в составе войск Баграмяна, которые, по-видимому, быстрее наших дивизий освободят Ригу...
Вечером я, В. Н. Богаткин и М. С. Маслов допрашивали захваченных в городе Резекне пленных. Перед нами стояли [60] двое. Один — пожилой ефрейтор в изодранном мундире, с худым небритым лицом, другой — совсем подросток, голубоглазый и узкоплечий.
Старший оказался крестьянином из Восточной Пруссии. Ответив на вопрос полковника М. С. Маслова, он неожиданно добавил:
— А вообще... надоело все это... В победу теперь уже мало кто верит. Некоторые говорят об этом вслух, не опасаясь осведомителей гестапо.
— Почему же тогда вы не прекращаете сопротивления?
Ефрейтор долго молчит, потом роняет:
— Это не так просто сделать...
О том, как в гитлеровских войсках расправлялись с колеблющимися, мы знали. Боялись солдаты также и репрессий по отношению к своим семьям.
Юнец больше рассказывал о родных. Его отец работал на военном заводе. За саботаж и связь с группой рабочих, настроенных против Гитлера, был арестован и расстрелян. Мать умерла, а брат находился во французском плену...
— Поверьте мне, герр генерал, — говорил он, — я ненавижу нацистов. В плен сдался добровольно и хочу чем-нибудь помочь вам.
Когда пленные вышли, я позвонил А. П. Пигурнову и предложил ему использовать юношу для выступлений перед микрофоном мощной громкоговорящей установки.
После этого в помещение ввели молодого лейтенанта артиллерии. Он, щелкнув каблуками, представился:
— Де Болио.
— Знакомая фамилия, — сказал я М. С. Маслову.
— Его отец командовал 23-й пехотной дивизией, которую мы разбили в районе Опочки, — напомнил мне Михаил Степанович.
Я с нескрываемым интересом посмотрел на офицера. Ему было года 22–23.
— Скажите, — спросил я де Болио через переводчика, — почему вы и ваш отец, французы, служите Гитлеру?
— Мои предки были военными, жили в Эльзасе. Когда произошла французская революция, мой прадед поступил на службу в немецкую армию. А дед, отец и я продолжаем служить в ней по традиции.
— Что же вы, представитель старинного французского рода, защищаете на этих вот полях?
— Нам платят, месье генерал...
— А вам не кажется, что деньги, которые вы получаете, дурно пахнут? [61]
Пленный выслушал переводчика и пожал плечами, как бы говоря, что столь пустяковая тема не заслуживает разговора.
— Солдату незачем думать о морали. Это дело философов и писателей...
— Так вас учил фюрер?
Лейтенант промолчал.
Мне хотелось услышать от него не заученные фразы из катехизиса фашистского солдафона, а то, что он думает на самом деле. Поэтому я продолжал спрашивать:
— Вам, конечно, известно, что вы помогаете врагам вашего отечества? Или об этом тоже не положено думать солдату?
Француз долго не отвечал, потом наконец произнес:
— Да, да... Это ужасно...
Он достал надушенный платок, провел им по лбу. Затем, словно устыдившись минутной слабости, выпрямился и придал своему лицу выражение вежливого ожидания.
— За что смещен с должности и отдан под суд ваш отец?
— Видимо, ему перестали доверять. После покушения на Гитлера многих снимают или арестовывают.
— А вы не можете сказать, как теперь расценивают немецкие офицеры положение Германии и ее армии?
— Большинство предпочитает не говорить об этом. У гестапо длинные уши. Некоторые возлагают надежду на новое сверхмощное оружие, на перелом в войне.
— А каково ваше мнение?
Лейтенант посмотрел куда-то в сторону.
— У меня нет иллюзий. Я не хочу больше драться за мертвое дело. Поэтому вы и видите меня здесь...
— Чувствуете, — обратился ко мне полковник М. С. Маслов, когда конвой увел лейтенанта, — на какие песни пошла мода?
Он подметил верно. Мне вспомнилась осень сорок первого на Брянском фронте. Я допрашивал тогда холеного и очень высокомерного офицера. Как ни пытался выжать из него что-нибудь, он не удостоил меня ни одним словом, а когда его повели, вскинул руку и крикнул: «Хайль Гитлер!»
Такие пленные не встречались уже давно.
В последних числах июля армии нашего фронта с ожесточенными боями продолжали наступать на запад. Правофланговая 10-я гвардейская армия в тяжелых боях преодолевала [62] лесисто-болотистую Лубанскую низменность, самую большую в Латвии. Кое-где она простиралась до 50 километров в ширину и около 60 километров в длину. В ее южной части находится озеро Лубанас, растянувшееся более чем на 20 километров в длину и в некоторых местах до 8 километров в ширину. Это огромное водохранилище окружали многочисленные мелкие озера. Топкие леса, камыши выше человеческого роста, безмолвие... Даже летом трудно пробираться в эти края. Прямо от озера Лубанас встают стеной густые заболоченные леса. Ни одной сносной дороги. Изредка встречаются гати да трясучие полусгнившие мостки. Свернешь с дороги — и сразу увязнешь в камышовом болоте. Но это еще не все. С юга и юго-востока в озеро Лубанас впадает несколько речушек: Лысина, Малмута, Малта, Резекне. В свою очередь, из озера берет начало Айвиексте, которая в центре низменности поворачивает на юго-запад и около города Плявиняс впадает в Даугаву. Впрочем, и сама Айвиексте, словно крупный венозный сосуд, изобилует многочисленной сетью ручейков-капилляров, лениво текущих по низким болотистым урочищам.
Обороняла Лубанскую низменность сначала только 19-я латышская дивизия СС. В помощь ей немецкое командование бросило две пехотные дивизии с инженерными частями. На путях наступления гвардейцев враг соорудил массу различных укреплений и заграждений. На узких лесных тропинках перед наступающими неожиданно появлялись из-под земли дзоты, вставали стены колючей проволоки или же путь преграждали лесные завалы. Редкие в этих краях мосты и гати немцы уничтожили, а узенькие тропинки, просеки, броды через болота, многочисленные ручьи и речушки, проходы между озерами заминировали.
К концу месяца войска правого крыла нашего фронта с трудом пробивались сквозь дебри и болота Лубанской низменности, а армии генералов В. А. Юшкевича и Г. П. Короткова с ожесточенными боями продвинулись по заболоченной низине к рубежу Эргли, Крустпилс.
30 июля 8-я мехбригада с ходу ворвалась в Тукумс и освободила город. За это командиру бригады полковнику С. Д. Кремеру было присвоено звание Героя Советского Союза. Взятие Тукумса означало, что группа армий «Север.» потеряла сухопутную связь с другими войсками фашистского вермахта.
На фоне блестящих успехов 1-го Прибалтийского фронту наше продвижение было незначительным. Лишь 2 августа [63] 10-я гвардейская армия пробилась к озеру Лубанас, а 3-я ударная освободила город Варсклены.
С этими новостями я направился к А. И. Еременко.
Он сидел в своей землянке за столом из некрашеных досок. Я доложил о продвижении армий правого крыла фронта.
— А вот сегодня гвардейцы, как и войска 3-й ударной армии, встретили упорнейшее сопротивление врага в низине реки Нерета.
— Да, положение врага ухудшается, а сопротивление растет, — сказал А. И. Еременко. — Ради удержания Прибалтики немецкое командование пойдет на любые жертвы. Фриснер пытался драконовскими мерами укрепить стойкость своих войск, да не вышло, не сумел. Теперь новый их командующий Шернер лютует еще сильнее. Ждать ослабления упорства противника нам не приходится... — Задумчиво помолчав, Андрей Иванович продолжал: — Мы отстаем от 1-го Прибалтийского. Его части уже недалеко от Риги, а мехкорпус даже прорвался к Рижскому заливу. И дело не только в том, что наш сосед наступает по районам, где у противника слабее оборона. Бои показывают, что немцы просто не ждали серьезного нажима с той стороны. А с нашего направления они предвидели удары и подготовились к ним. Да и сил у них немало. Поэтому нам надо ожидать, что, чем ближе мы будем подходить к Риге, тем яростнее будет сопротивление врага. На руку ему и то, что дивизии наши наступают большей частью вдоль железных дорог и шоссе, обходят болота. Поэтому командармам я приказал смелее действовать там, где нет хороших дорог, не бояться болот, делать их из помехи своими союзниками, тем более что немцы привыкли спокойно сидеть под защитой болот. Главное — не останавливаться, гнать противника к Риге. Мы не должны позволять ему снимать части с нашего фронта и направлять их против 1-го Прибалтийского, — закончил командующий.
Вечером от командующего 22-й армией поступило радостное сообщение: 130-й латышский стрелковый корпус прорвал вражескую оборону на подступах к Крустпилсу и перерезал железную дорогу Резекне — Крустпилс близ станции Межаре. 125-й гвардейский полк, преодолев, казалось, непроходимые топи, вышел противнику в тыл. Услышав позади себя выстрелы, фашисты спешно отступили. В значительной степени успех полка обеспечила рота капитана Михаила Орлова. Позже я узнал подробности этих боев. [64]
125-й гвардейский латышский стрелковый полк несколько раз пытался переправиться через медлительную реку Аташе. Но едва на ее спокойной глади показывались плоты и лодки с солдатами, как противоположный берег, заросший серебристыми кустами ивы и ольхи, начинал изрыгать огонь. Перед бойцами взметались высокие фонтаны, осколки и пули пенили воду. Аташе словно закипала. Натыкаясь на стену огня, переправлявшиеся несли большие потери и возвращались ни с чем.
Однажды вечером в землянку командира полка А. Юревица зашел капитан Михаил Орлов, уроженец Латгалии.
— Разрешите доложить некоторые соображения?
Полковник Юревиц пригласил офицера присесть.
— Слушаю вас...
Орлов достал из планшетки карту, развернул ее и, ткнув пальцем в небольшой лес, вплотную подступавший к Аташе, спросил:
— Что, если я со своей ротой вот отсюда попробую? Место глухое, заболоченное, немцам и в голову не придет...
Командир полка склонился над двухкилометровкой.
— Переправляться тут очень трудно.
Орлов согласно кивнул головой:
— Да. Ну а где теперь пытаемся, разве легче? Зато уж если переберемся на другой берег, то черта с два нас оттуда выкурят!
Юревиц поколебался минуту.
— Ладно, рискнем, — согласился он.
На рассвете, когда над рекой еще плотными пластами ходил туман, рота капитана Орлова начала форсировать реку. Сначала продирались сквозь густой камыш. Временами плоты и лодки застревали, и их приходилось проталкивать. Те, кто решил перебраться на ту сторону вплавь, путались в подводных растениях, вязли в тине. Двигаться старались бесшумно, грести без всплесков. Замирали, когда из зарослей с тревожным криком поднимались дикие утки. Минут через двадцать пошла чистая вода. Сквозь туман проступил приближающийся берег. Наконец рота высадилась на какой-то косе. Выслав вперед разведку, двинулись в лес. Когда достигли опушки, стало совсем светло. За лугом виднелся хутор. Разведчики доложили, что в нем немцы. По словам крестьянина, у которого бойцы побывали в доме, их было человек тридцать. Орлов приказал окружить селение. Быстро разгромив вражеский гарнизон, воины роты часам к семи утра вышли к железной дороге близ станции Межаре. Неподалеку от полотна стали окапываться. Вскоре на [65] шоссе, ведущем к переезду, показались танки. За ними следовало пехотное подразделение.
Капитан Орлов передал по цепи:
— Бронебойщикам подпустить танки до поворота дороги... Бить по гусеницам и бортам. Автоматчикам отсечь пехоту.
Когда передняя машина начала поворачивать, по ней ударили противотанковые ружья. Танк загорелся. Заговорили пулеметы и автоматы, их огонь заставил вражеских солдат залечь и отползти за насыпь. Немного опомнившись, гитлеровцы пошли в атаку. Рота Орлова отбила ее.
Оборонявшиеся у реки вражеские части, услышав за спиной грохот боя, начали отходить: видимо, гитлеровцы решили, что в тыл к ним прорвались крупные силы. Атаку за атакой отражали Орлов и его подчиненные. Тем временем наш 125-й стрелковый полк переправился через Аташе. Когда он подошел к железной дороге, в роте Орлова осталась лишь горстка бойцов. Большинство солдат вместе с командиром погибли. Капитану Орлову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Похоронили его близ станции Межаре.
Южнее станции Межаре на Крустпилс успешно наступала 308-я стрелковая дивизия латышского корпуса. В тот день при уничтожении окруженного подразделения противника был смертельно ранен командир головного полка этой дивизии полковник Карл Озол.
В течение первой недели августа войска нашего фронта в тяжелых боях пробивались через полосу заграждений в Лубанской низменности и в низине перед Крустпилсом. Ежедневно продвигались всего на 5–6 километров, но все же неудержимо шли вперед к Риге.
Очень успешно развивалось наступление соседнего слева 1-го Прибалтийского фронта. Его войска дрались на южных подступах к Риге и в районе Тукумса, на побережье Рижского залива.
Командующий группой армий «Север», получив в свое подчинение 3-ю танковую армию, готовил против прорвавшихся в районе Тукумса и Елгавы войск И. X. Баграмяна мощный контрудар, чтобы освободить перерезанные вдоль морского побережья пути, выбить советские войска из Елгавы и отбросить их на юго-восток, а на востоке рижского направления прочно удерживать оборонительный рубеж «Валга». [66]
Еще 30 июля генерал Шернер для укрепления дисциплины в войсках передал для объявления всем военнослужащим группы следующий, получивший широкую известность приказ. Он был изъят нами в первых числах августа у одного из пленных офицеров. Вот часть его: «Фюрер приказал: тот, кто без письменного разрешения командования группы армий оставит боевую зону, подлежит расстрелу».
Само собой разумеется, что в развитие этого приказа последовали дополнительные приказы командующих армиями и командиров корпусов. А одновременно с приказами начались массовые расстрелы в войсках.
В первых числах августа войска фронта в тяжелых боях продолжали преодолевать полосу заграждений в Лубанской низменности и в низине перед Крустпилсом. Ежедневно пробивались вперед к неприятельскому рубежу «Валга» по 5–6 километров в сутки. Огромную помощь нашим войскам оказывали партизанские отряды. Они по одним им ведомым тропинкам выводили подразделения в тыл врага, показывали подходы к его опорным пунктам и обходы минных полей, участвовали в боях вместе с подразделениями. Особенно широко пользовались помощью партизан части 10-й гвардейской армии, пробивавшиеся сквозь Лубанскую низменность. Так, в ночь на 1 августа отряд А. К. Рашкевица скрытно провел гвардейцев в тыл крупного населенного пункта Лиепны и помог разгромить оборонявшийся там гарнизон.
Вечером 4 августа гвардейцы, наступавшие в направлении города Мадона пробились, уничтожая опорные пункты врага, к реке Айвиекста. Но форсировать ее с ходу не удалось: за этот рубеж, в 25–30 км к востоку от Мадоны, крепко зацепились отступавшие вражеские части. Артиллерия противника вела непрерывный огонь по подступам к реке.
Командующий 10-й гвардейской армией генерал М. И. Казаков решил не давать противнику времени на организацию обороны и на уплотнение ее отходящими и резервными частями.
— Форсировать реку ночью, а главный удар нанести на стыке передовых корпусов усиленной 29-й гвардейской стрелковой дивизией, — приказал командарм.
И воины соединения оправдали эти надежды. Река Айвиексте в районе форсирования была шириной 40–60 метров и глубиной от полутора до 3 метров. Местами через реку имелись броды. Берега низкие, поросшие кустарником. Когда наступила темнота, командир дивизии генерал-майор [67] А. Т. Стученко начал переправу двумя полками. Но левофланговый 93-й стрелковый полк был умышленно поставлен командиром дивизии в особые условия. Он действовал на крайне неудобном, болотистом участке и начал переправляться через реку позже соседних частей. В то время как соседи вели огневой бой с противником, этот полк, воспользовавшись тем, что внимание гитлеровцев было отвлечено, переправлялся без единого выстрела по отмеченным разведчиками бродам. Многие бойцы преодолевали реку вплавь, подняв над головой автоматы. Пулеметы и ящики с боеприпасами переправляли на заранее подготовленных плотиках, связанных прутьями. Форсирование на этом участке для противника оказалось неожиданным. Гвардейцы с ходу атаковали гитлеровцев с фланга и оттеснили их от реки. А в это время для каждого батальона были наведены мостики, по которым бойцы перетаскивали минометы и мелкокалиберные пушки. Перед рассветом, когда полк уже захватил за рекой небольшой плацдарм, был наведен мост, позволивший переправлять артиллерию на конной тяге.
В командование 93-м полком несколько дней назад вступил И. М. Третьяк, отлично зарекомендовавший себя в боях под Опочкой и ставший уже подполковником. Этот внешне похожий на курсанта военного училища молодой человек обладал кипучей энергией и отличался большой личной храбростью. Он до деталей спланировал форсирование реки подразделениями. Вслед за первым батальоном вместе со штабом командир полка переправился через реку и лично руководил завоеванием плацдарма. Забегая вперед, скажу, что за подвиги, совершенные при освобождении Прибалтики, Ивану Моисеевичу Третьяку было присвоено звание Героя Советского Союза.
Левее дивизии генерала А. Т. Стученко реку Айвиексте форсировала 8-я гвардейская стрелковая дивизия генерала А. Д. Кулешова, которая накануне подошла к реке от села Баркава. В панфиловской дивизии форсирование реки возглавлял 19-й гвардейский стрелковый полк, ведомый опытным храбрым командиром полковником Иваном Даниловичем Курганским. На подходе к реке гвардейцы уничтожили большую колонну противника, отходившую в направлении на Мадону. Затем головной батальон майора Андрея Егоровича Черникова, сбив вражеский арьергард, вырвался к Айвиексте. В разгоревшемся здесь бою воины подразделения уничтожили свыше 100 фашистов, захватили 18 орудий и 28 пулеметов. Утром 5 августа на плечах неприятеля батальон форсировал реку и захватил небольшой прибрежный [68] участок. Особенно смело и решительно в этот раз действовали отделения гвардейцев под командованием старших сержантов Акрама Искандеровича Валиева и Осипа Андреевича Денисова. По глубокому болоту они раньше других пробрались к Айвиексте и уничтожили вражеских солдат, которые обслуживали переправочные средства. На захваченных плотах и лодках автоматчики переплыли на противоположный берег. За ними последовали другие подразделения батальона.
Майор А. Е. Черников, старшие сержанты А. И. Валиев и О. А. Денисов стали Героями Советского Союза.
Во время схватки у Айвиексте погиб полковник И. Д. Курганский. Посмертно ему также было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
С наступлением темноты 29-я стрелковая успешно продолжала наступление на город Мадону, к утру 6 августа вышла к реке Куя, в 13 километрах восточнее Мадоны, перерезала железную дорогу Мадона — Лубана, захватила железнодорожный мост через реку и вклинилась в оборону противника на противоположном берегу. Тем самым дивизия генерала А. Т. Стученко облегчила условия для наступления на Мадону и соседним соединениям. Пошли вперед и они, но выйти на линию 29-й стрелковой не смогли.
В ночь на 7 августа А. Т. Стученко повел наступление в обход города Мадоны с севера. Дивизия вырвалась вперед от линии соседней на 10–12 километров и к утру перерезала железную дорогу и шоссе Гулбене — Мадона. В этом блестящем ночном рывке опять особенно отличился стрелковый полк подполковника И. М. Третьяка.
Всю первую неделю августа войска фронта продолжали вести тяжелые бои под Лубаной и Крустпилсом. Особенные трудности выпали на долю бойцов 10-й гвардейской армии, в частности 19-го стрелкового корпуса, сформированного из добровольцев-сибиряков.
Утром гвардейцы 19-го корпуса повели с трех сторон наступление на город Лубану. Шаг за шагом выбивали наши части противника из города. В полдень город Лубана был освобожден, и остатки разгромленных вражеских частей стали отходить на запад.
Преследуя противника, воины натолкнулись на высотке за городом возле шоссе на страшное зрелище. Под деревьями лежали до неузнаваемости обезображенные, окровавленные тела наших солдат и офицеров. Как удалось выяснить [69] позже, это злодеяние было совершено фашистскими извергами при следующих обстоятельствах. Одно из подразделений 22-й гвардейской стрелковой дивизии в ночь на 7 августа пробилось лесными тропами в тыл немецким частям, оборонявшим Лубану. Уничтожив вражеский заслон, воины закрепились на высотке и перехватили шоссе за городом. Как только гитлеровцы обнаружили наше подразделение, они немедленно предприняли против него яростные атаки, стремясь окружить гвардейцев. Силы были неравными, и скоро наши бойцы, уничтожив множество фашистских солдат, истратив все патроны и гранаты, все до единого пали на поле боя. Было только несколько тяжелораненых, остальные погибли. Фашистские палачи, ворвавшись на высоту, в звериной ярости совершили гнусное надругательство над погибшими и теми, в ком еще теплилась жизнь. Двоим воинам изверги вырезали кинжалами на лбу пятиконечные звезды, выбили сапогами зубы. У троих были выдавлены глаза, перебиты руки и ноги, тела исколоты кинжалами. Тела других бойцов тоже были изуродованы. Многие из погибших были опознаны.
В тот же день Военный совет 10-й гвардейской армии через политотдел, партийные организации частей довел до сведения каждого бойца о новом преступлении гитлеровцев. Член Военного совета армии полковник Ф. Г. Ткаченко в ряде частей второго эшелона провел митинги. Гвардейцы дали клятву беспощадно отомстить фашистским палачам.
После освобождения города Лубаны гвардейцы сибирского корпуса с ходу форсировали реку Айвиексте и без передышки повели наступление на Цесвайне.
А утром 7 августа к реке Айвиексте вырвались войска фронта, наступавшие на Марциену, и даже правофланговые части 22-й армии. 22-я, упираясь правым флангом в реку Айвиексте восточнее станции Яункалснава, своим левым флангом вышла к устью реки Нерета. В этот день армия готовилась перейти в наступление с целью разгрома частей 10-го армейского корпуса противника, оборонявших район Крустпилса, и освобождения этого города.
В виде особой задачи генералу Г. П. Короткову было приказано захватить в районе Крустпилса железнодорожный мост через Даугаву, не дать гитлеровцам возможности взорвать его при отходе. На поддержку наступления 22-й армии генерал армии А. И. Еременко переключал всю фронтовую авиацию. Главная роль в этой операции отводилась [70] латышскому корпусу генерала Д. К. Бранткална. Его усилили стрелковой дивизией, танковой бригадой, артиллерийскими и саперными частями. Планировалась поддержка корпуса большей частью армейской артиллерии, а также силами 5-го танкового корпуса генерала М. Г. Сахно.
130-й латышский стрелковый корпус занял район для наступления в 20–25 километрах северо-восточнее Крустпилса. 43-я гвардейская латышская дивизия вместе с танковым корпусом нацеливались на захват железнодорожного моста северо-западнее города, а 30-я латышская дивизия с приданной танковой бригадой полковника Л. К. Брегвадзе — на станцию Крустпилс. В последующем это соединение ударом с тыла на город должно было совместно с приданной корпусу стрелковой дивизией и с левофланговыми войсками 22-й армии овладеть Крустпилсом.
В ночь на 7 августа и утром у командира латышского корпуса генерала Д. К. Бранткална, начальника политотдела полковника В. Н. Калашникова, начальника штаба полковника П. О. Баумана и, конечно, в частях побывало командование фронта и 22-й армии, руководители Компартии и правительства Латвии.
После мощной авиационной и артиллерийской подготовки латышский корпус и левофланговые войска 22-й армии в 15 часов 7 августа перешли в наступление.
Дивизии вместе с танкистами 5-го корпуса и танковой бригады стремительным броском преодолели передний край вражеской обороны. О том, насколько неожиданной для противника была атака пехоты и танков, свидетельствует тот факт, что на ряде участков сохранившаяся пехота противника не успела выйти по окончании артподготовки из укрытий и занять боевой порядок. Она была уничтожена латышскими частями в укрытиях и убежищах. В течение часа тактическая оборона противника была прорвана. Танки с посаженным на них десантом латышских стрелков вместе с неотрывно следующей за машинами пехотой устремились на запад и скоро достигли вражеских артпозиций. Противник в панике отступал, бросая оружие и технику. Воины 123-го стрелкового полка 43-й гвардейской дивизии под командованием подполковника Яна Пиесиса захватили на огневых позициях 75-миллиметровую артиллерийскую батарею и тут же открыли из нее огонь по отходившим вражеским подразделениям.
К исходу дня 43-я гвардейская латышская дивизия генерал-майора А. Ю. Калныня достигла шоссейной дороги, идущей из Крустпилса на север, и перерезала ее. [71]
К этому времени 308-я стрелковая латышская дивизия находилась в 5 километрах севернее Крустпилса, а левофланговые части 22-й армии на. таком же расстоянии западнее и юго-западнее города.
В ночь на 8 августа 43-я гвардейская латышская дивизия продолжала наступать к железнодорожному мосту через Даугаву. Так как местность там была лесисто-болотистая, пехота наступала без танков. 8 августа части соединения перерезали железную дорогу Крустпилс — Рига и подорвали следовавший из Крустпилса вражеский эшелон с боевой техникой. К сожалению, мост был уже взорван отходившими по нему на другой берег фашистскими частями. 308-я латышская стрелковая дивизия генерал-майора В. Ф. Дамберга вместе с танковой бригадой полковника Л. К. Брегвадзе захватила станцию Крустпилс и ворвалась в город.
К 12 часам 8 августа части латышского корпуса полностью овладели городом Крустпилс — важным железнодорожным узлом Латвии. В полдень к Даугаве приблизились также взаимодействовавшие с 130-м корпусом дивизии 44-го стрелкового корпуса 22-й армии. Части 10-го немецкого армейского корпуса, оборонявшие Крустпилс, понесли тяжелые потери. Однако сохранившиеся подразделения противника успели уйти по переправам через Даугаву в город Екабпилс{10}. Там вражеская оборона была еще прочной, и этот населенный пункт был освобожден войсками генерала И. X. Баграмяна только через двое суток. Отходившие туда из Крустпилса гитлеровцы успели произвести в городе значительные разрушения, а перебравшись на левый берег Даугавы, взорвали все переправы через реку.
Отлично работала фронтовая авиация. Она нанесла противнику огромный урон, особенно при его переправе через Даугаву, сбила 24 вражеских самолета.
Итак, армейская операция 22-й армии в районе Крустпилса закончилась успешно. Львиная доля этого успеха принадлежала 130-му латышскому стрелковому и 5-му танковому корпусам.
За 20 часов части латышского корпуса прошли с боями Около 25 километров, нанесли огромный урон врагу, освободили вместе с другими войсками 22-й армии Крустпилс, уничтожили свыше 2 тысяч гитлеровцев, захватили много пленных и богатые трофеи. В этой операции воины соединения [72] показали себя достойными преемниками славы легендарных латышских стрелков времен гражданской войны.
В то время как на левом фланге фронта успешно заканчивалась операция в районе Крустпилса, 29-я гвардейская дивизия генерала А. Т. Стученко вела тяжелые оборонительные бои северо-восточнее Мадоны. Противник, в обороне которого была пробита широкая и глубокая брешь и перерезаны сообщения между Мадоной и Гулбене, предпринимал отчаянные усилия, чтобы вытолкнуть гвардейцев к реке Куя. 8 августа дивизию А. Т. Стученко атаковали с флангов три немецкие пехотные дивизии, причем одна — от города Мадона. На помощь соединению командир 15-го гвардейского корпуса генерал Н. Г. Хоруженко вывел на его линию и две другие дивизии корпуса. В ожесточенных встречных боях 11 и 12 августа корпус генерала Хоруженко сломил сопротивление противника и начал теснить его части на запад.
Пользуясь ослаблением обороны противника в районе Мадоны, 7-й гвардейский стрелковый корпус, в командование которым вступил генерал А. Д. Кулешов, 12 августа прорвался к городу. А 13 августа его 119-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием генерал-майора И. В. Грибова штурмом взяла Мадону. Как показывали позже пленные, за сдачу города руководивший его обороной генерал Бек был снят с должности и отдан под суд.
Несмотря на упорные бои, город сохранился. Это результат стремительного обходного маневра наших частей в сочетании с фронтальной атакой.
В этот день мы слушали по радио сообщение Совинформбюро. В нем говорилось, что 2-й Прибалтийский фронт за время наступательных операций с 10 июля по 10 августа прошел с боями 220 километров, из них 150 по территории Латвии. Противнику нанесены потери: свыше 60 тысяч убито и около 10 тысяч солдат и офицеров пленено, уничтожено 167 самолетов, 226 танков, 1820 орудий, около 2500 автомашин.
Близилось полное освобождение Латвии и всей Прибалтики.
Таким был краткий итог нашего летнего наступления. [73]