2. В войсках Белорусского округа

Смоленск я приехал ранним утром. Было пасмурно, моросил мелкий дождик, и это навевало какую-то тоску.

Встретивший меня на станции майор Т. М. Сидорин доверительно сообщил, что командующий выражал недовольство по поводу того, что я якобы затянул срок явки к месту службы.

Здесь же, на вокзале, я узнал, что мне придется временно жить в гостинице, так как свободных квартир нет. Наша машина переехала мост через Днепр и стала медленно подниматься в гору, к центру Смоленска. Я с любопытством рассматривал этот древний русский город. Но в ненастную погоду он предстал передо мной в явно невыгодном свете. Приземистые темно-серые [25] дома и узкие улочки Смоленска, безусловно, проигрывали в сравнении с милым моему сердцу Киевом.

Затем мысли мои перенеслись к личности командующего. Я стал восстанавливать в памяти ходившие в армии рассказы о вспыльчивом характере Белова, о его иногда более чем странных отношениях с подчиненными.

Перед тем как ехать в Смоленск, мне удалось узнать кое-какие подробности из его биографии. Иван Панфилович Белов родился в семье крестьянина в Череповецком уезде, Ленинградской области. Семья жила бедно, и Ивану Панфиловичу удалось закончить только начальную школу. Но способный, энергичный юноша страстно мечтал об образовании. Работая пильщиком, он продолжал пополнять свои знания и еще до революции сдал экстерном за учительскую семинарию. В годы первой мировой войны служил унтер-офицером. В 1917 году вступил в Красную гвардию. Был активным участником подавления контрреволюционного восстания в Семиречье (Средняя Азия), затем начальником гарнизона города Ташкента и командующим Бухарской группой войск. Награжден двумя орденами Красного Знамени и Почетным оружием. В 1919 году вступил в партию большевиков. После гражданской войны окончил Военную академию РККА и более десяти лет командовал военными округами.

Белова считали человеком с недюжинным военным дарованием и отличным организатором. Он смело выдвигал на руководящие должности молодых командиров, ненавидел рутину и безынициативность, то есть был человеком безусловно прогрессивных взглядов. Но в то же время некоторые поступки характеризовали его далеко не с лучшей стороны.

Запомнился мне, в частности, эпизод, имевший место на Северном Кавказе примерно лет за десять до того, как судьба свела меня с И. П. Беловым в Смоленске. В армии тогда широко проводился в жизнь лозунг: «Учить и воспитывать личным показом и примером». И вот однажды летом в город Грозный, в 28-ю стрелковую дивизию, где я командовал ротой, приехал командующий округом. Осматривая в сопровождении командования полка казармы, он приказал в одной из рот открыть для проверки одну из запломбированных на лето [26] печей. Там оказалось много золы. Командующий снял китель, приказал своему адъютанту принести ведро, сам выгреб золу, потом вымыл руки и, не сказав ни слова, с мрачным видом покинул расположение полка. В тот же день командир этой роты, один из способнейших в полку, был отстранен от занимаемой должности.

Это было первое мое знакомство с Иваном Панфиловичем Беловым.

Под стать командующему пришелся и начальник штаба округа комдив А, М. Перемытов. Близко знавшие его командиры давали ему весьма противоречивые характеристики. Говорили, что Перемытов — в прошлом кадровый офицер царской армии — умен, обладает широким оперативно-стратегическим кругозором. И в то же время ходили слухи, что во взаимоотношениях с подчиненными он повторяет многие отрицательные манеры, присущие Белову.

Таким образом, мне оставалось только завидовать своему коллеге полковнику Трофименко, поехавшему на такую же, как и я, должность в Киев. Но, вопреки моим опасениям, принят я был хорошо.

— Сразу же беритесь за подготовку окружных маневров, — сказал командующий. — Нужно, чтобы по размаху и содержанию они превзошли любые другие, проводившиеся в Красной Армии до сих пор.

Я немедленно приступил к делу и совершенно неожиданно стал объектом довольно странных педагогических экспериментов, с помощью которых мои начальники, видимо, хотели привить мне инициативу и самостоятельность. Передавая директиву Генерального штаба, которой нужно было руководствоваться при составлении плана маневров, начальник штаба округа обратил мое внимание на резолюцию командующего: «Разработать план согласно моим личным указаниям». Я попробовал уточнить: каковы же эти указания?

— Командующий любит давать указания исполнителям непосредственно, — смотря куда-то в сторону, ответил Перемытов.

Приняв это за чистую монету, я поспешил к командующему.

Выслушав мое желание получить личные указания, Белов очень рассердился. Среднего роста, довольно полный, с несколько угрюмым лицом, он встал из-за [27] стола, подошел ко мне вплотную и, нервно пощипывая бородку, произнес:

— Я более чем удивлен вашей беспомощностью. Вы ведь не раз принимали участие в разработке плана маневров в Киевском военном округе, учились в двух академиях, носите бархатный воротник... Какие еще дополнительные указания требуются вам? Я же сказал, что наши маневры должны быть небывалыми по размаху и стать важным событием не только для округа, но и для всей армии. Вложите в них все, чему вас учили. Для вас это двойной экзамен: вы должны доказать, что я не ошибся, доверив вам очень ответственный пост, и что в вашем лице штаб округа приобрел именно то, в чем нуждается...

Пулей вылетев от командующего, я встретил в приемной спешившего к нему начальника штаба. Хорошо зная нрав Белова, он по моему виду без труда угадал, что произошло. Пряча улыбку, Перемытов спросил:

— Ну как, получили личные указания командующего?

— Получил, — ответил я, еле сдерживая свое раздражение.

— Теперь неясных вопросов нет?

— Все понятно, никаких разъяснений не требуется...

Белорусские маневры 1937 года действительно были самыми крупными в предвоенный период, и проводились они с учетом новейшей теории. На стороне «красных», наступавших от Бобруйска к Днепру против оборонявшихся западнее Рогачева и Жлобина «синих», участвовала целая армия. Руководство действиями «красных» осуществляло (пожалуй, впервые в истории Красной Армии) армейское управление, а не штаб руководства непосредственно, как это бывало раньше. Наступление «красных» поддерживалось сильной артиллерией и авиацией. Стрелковым корпусам были приданы отдельные танковые бригады. По достижении «красными» рубежа Жлобин — Рогачев с целью развития прорыва в «бой» вводилась подвижная группа в составе кавалерийского и танкового корпусов под командованием комкора И. Р. Апанасенко. Для совместных с подвижной группой действий планировалась выброска на противоположный берег Днепра двух воздушно-десантных бригад. [28]

Во время проигрыша маневров на местности я впервые по-настоящему понял, почему командующий и начальник штаба округа не стали связывать меня своими указаниями в первые дни моей работы. Главное состояло не только и даже, пожалуй, не столько в том, чтобы проверить, на что я способен, сколько в намерении заставить меня вложить в идею маневров все то новое, что дала нам академия. Как только эта цель была достигнута, поведение моих начальников резко изменилось. Объезжая намеченный для маневров район, И. П. Белов тут же, на местности, внимательно выслушивал каждого из представителей штаба руководства и давал самые детальные указания.

— Выкладывайте все ваши предложения, пока еще можно внести исправления, — требовал он от нас. — Не говорите потом, что у вас было другое мнение, но его не приняли во внимание.

В ином свете предстал передо мной и Алексей Макарович Перемытов. Умный и опытный штабной руководитель, он вместе с таким же талантливым командующим артиллерией округа полковником Николаем Дмитриевичем Яковлевым очень искусно дополнял и развивал мысли Белова. [29]

В ходе подготовки к маневрам я лучше узнал и ближайших своих помощников. Почти все они окончили Академию имени Фрунзе и обладали широким оперативным кругозором, хорошо знали свое дело. Особенно мне понравились В. Б. Борисов, В. С. Корнеев, И. О. Семенов. Наблюдая за их работой, я очень скоро отметил для себя, что они ни в чем не уступают командирам штаба Киевского военною округа.

Постепенно стала крепнуть уверенность, что служба моя здесь складывается, пожалуй, даже лучше, чем она могла бы сложиться в Киевском военном округе. У подчиненных не было оснований вспоминать о том, что их начальник совсем еще недавно сам был таким же, как они. А в штабе Киевского военного округа без этого навряд ли могло обойтись. Там у меня со многими командирами сложились очень близкие отношения, и кто знает, как бы они встретили меня после академии.

— Вы быстро вошли в новую роль, — подбадривал весьма благожелательно настроенный ко мне комиссар штаба К. Н. Березкин. — Об одном помните: всякий начальник становится в десятки раз сильнее, если он тесно связан с партийной организацией.

Этому доброму совету я всячески старался следовать на протяжении всей дальнейшей службы...

Но вернусь к маневрам 1937 года. Чтобы обеспечить их посредническим аппаратом, Генеральный штаб командировал к нам много высшего и старшего командного состава из других военных округов, а также из военных академий, и в первую очередь, конечно, из Академии Генерального штаба.

На маневры прибыли представители ЦК ВКП(б) и Народный комиссар обороны. Были здесь посланцы и Главного политического управления Красной Армии, и правительства Белоруссии. Съехались многочисленные военные миссии из сопредельных государств.

По общему мнению, эти маневры наглядно продемонстрировали жизненность впервые разработанной у нас теории глубокой операции и заставили командиров всех степеней серьезно задуматься над тем, как надо и как не надо действовать на войне.

Однако не обошлось и без изъянов. Некоторые командиры, желая в лучшем свете показать Наркому обороны [30] свои части и соединения, допускали, как принято сейчас говорить, послабления и условности. У таких командиров люди окапывались и маскировались без особого усердия (главным образом тогда, когда оказывались а поле зрения руководства маневров или старших посредников), заграждения применялись в редких случаях, причем их не строили, а только обозначали, разведкой и оборудованием бродов на реках или наводкой через них переправ войска не утруждались. Были случаи, когда некоторые части переправлялись через водные преграды по мостам, невзирая на выставленных там часовых и указатели с надписью: «Мост взорван».

Боязнь оказаться в хвосте толкала в отдельных случаях на такие более чем предосудительные поступки даже очень почтенных военачальников. И не привыкший щадить самолюбие подчиненных командующий войсками И. П. Белов совершенно незаслуженно обидел, пожалуй, лучшего тогда в Белорусском военном округе командира стрелковою корпуса комдива Л. Г. Петровского.

Войска Петровского с ходу преодолели реку Друть севернее Рогачева и устремились к Днепру. Однако Белов поставил их действия под сомнение.

— Ваша правофланговая дивизия переправилась через Друть и выдвинулась к Днепру таким же способом, как у Ноздрева шашка прошла в дамки, — заявил он Леониду Григорьевичу, явившемуся к нему с докладом. — Ведь мосты-то через Друть «взорваны». Отведите дивизию обратно за Друть.

— Я провел ее не по мосту, а вброд севернее Рогачева, — возразил Петровский.

— Никакого там брода нет, — отрезал Белов.

— Брод там существует, и дивизия переправлялась через реку на моих глазах, я отвечаю за свои слова, — не сдавался Леонид Григорьевич.

— Нет там брода, — не повышая голоса, повторил Белов.

Покрасневший от негодования Петровский вытянулся, приложил руку к головному убору и неожиданно для всех присутствующих выпалил:

— Так точно, никакого брода через Друть нет, я вам солгал, дивизия переходила по мосту...

Четко повернувшись кругом, командир корпуса ушел, унося в сердце обиду на командующего. Белов мог [31] ожидать всего, но только не этого. В сопровождении группы командиров из штаба руководства он тотчас же поехал по маршруту, которым двигалась дивизия, и, убедившись, что ее части действительно переправлялись вброд, с не вполне искренним удивлением проворчал:

— А ведь брод и на самом деле есть. Недаром Петровского так прорвало.

Затем, пытаясь свести дело к тому, что-де проверка проводилась лишь с воспитательной целью, добавил, нравоучительно обращаясь ко всем присутствовавшим при этом командирам:

— Всегда проверяйте подчиненных, и очковтирательство станет редким явлением...

Как уже упоминалось выше, под конец маневров планировалась выброска воздушного десанта, который должен был захватить в тылу у «противника» плацдарм за Днепром и обеспечить переправу через реку танкового корпуса и конницы. Однако Нарком обороны, незадолго до того бывший на маневрах Ленинградского военного округа, где выброска десанта из-за сильного ветра прошла не совсем удачно, вдруг запретил нам десантирование за Днепр.

— Вероятно, вы недостаточно убедительно докладывали, что выброска десанта необходима, — упрекнул я Белова.

— Попробуйте сами уговорить наркома, вас он, без условно, послушается, — язвительно парировал командующий.

Однако, когда Нарком обороны посетил штаб руководства, Белов все же попытался переубедить его и привлек на помощь начальника штаба и меня.

— Отмена выброски десанта приведет к изменению утвержденного вами плана маневров, а это сейчас никак [32] невозможно, — в три голоса докладывали мы. — К тому же по прогнозу погоды большой скорости ветра в намеченное для выброски время не ожидается. И нарком уступил нам.

— Из двух воздушно-десантных бригад, подготовленных к десантированию, разрешение даю только одной бригаде, — сказал он. — А за безопасность вы отвечаете головой.

Десант был выброшен успешно. С его помощью войска «красных» захватили плацдарм на восточном берегу Днепра, а затем прорвали оборону «синих» и устремились на Кричев, Гомель.

Мог ли я думать, что через четыре года на этих рубежах, примерно в таких же условиях, какие сложились для «синей» стороны, мне придется руководить тяжелыми оборонительными боями 4-й армии с прорвавшимися сюда фашистскими полчищами!

На маневрах я ближе познакомился с членом Военного совета округа армейским комиссаром 2 ранга А. И. Мезисом. Он не считал себя большим знатоком оперативного искусства, но зато был блестящим организатором партийно-политической работы в войсках. И это дало свои результаты.

— Всех порадовали глубина и многообразие форм политической работы на маневрах, — отмечалось на разборе.

Многим понравилась и сама концовка маневров, которая ни в каких планах не значилась и явилась своего рода сюрпризом. Это был грандиозный парад войск в районе Довска. Организатором его был сам командующий.

На обширном ровном поле заранее появились обозначения мест построения каждой части. Предназначенная для парада обширная территория была радиофицирована. Для высшего командования и гостей построили трибуны.

В течение нескольких часов под звуки сводного духового оркестра перед трибунами проходили пехота, конница, артиллерия, танки, саперные части. А над ними пролетали самолеты. По количеству участников это был самый крупный парад, какие только знала до того Красная Армия.

Белорусские маневры 1937 года произвели на всех [33] огромное впечатление. Командиры и бойцы с гордостью говорили о росте мощи нашей армии, которая в то время была бесспорно самой сильной в мире. Убедились в этом и присутствовавшие на маневрах иностранные гости. Они собственными глазами увидели, что Советские Вооруженные Силы обладают первоклассной техникой.

Однако следует сказан, и об одном существенном недостатке как этих, так и многих других войсковых учении предвоенного периода. Хотя проводились они обычно как двусторонние, внимание руководства и инспектирующих лиц привлекали главным образом вопросы наступления. Войска обороняющейся стороны всегда как-то оставались в тени. Им уделялось внимание лишь постольку, поскольку они выполняли вспомогательную роль в проигрыше наступательной операции. Мы явно недооценивали вероятного противника; к оперативной обороне, особенно в условиях начального периода войны, готовились плохо, А между тем вооруженные силы фашистской Германии, обильно субсидируемые заокеанскими монополиями, росли в то время, как на дрожжах. Агрессивные намерения Гитлера, его ненависть к Советскому Союзу становились все более очевидными. Не оставляла сомнения и враждебная позиция тогдашних правительств Румынии, Польши.

Вскоре после маневров командующий Белорусским военным округом решил проверить прочность наших границ. По боевой тревоге были подняты сначала войска, дислоцированные в районе Полоцка, а затем и в районе Минска, где у нас имелись укрепленные железобетонные сооружения с пушками и пулеметами. В каждом таком сооружении (лоте) круглосуточно нес службу небольшой гарнизон. А позади укрепрайонов располагались обычные стрелковые соединения, которые по особому сигналу должны были тоже выдвигаться к границе и при обороне ее становились войсками усиления укрепрайонов. Одним из таких соединений был стрелковый корпус под командованием комдива Т. И. Шевалдина, другим — стрелковый корпус во главе с комдивом В. И. Кузнецовым. Проверка готовности этих двух соединений к выполнению своих ответственных задач выявила ряд существенных дефектов. В частности, штаб корпуса Кузнецова, дислоцировавшийся в то время в Могилеве, из-за удаленности от своих [34] войск оказался не в состоянии по-настоящему управлять их выдвижением к границе.

Вслед за проверкой боевой готовности войск, расположенных в районе Полоцка и Минска, начальник штаба округа возглавил группу, которая занялась проверкой состояния частей и подразделений, находившихся в лесисто-болотистых районах северо-восточной части Полесья, где также имелись железобетонные сооружения (Мозырский укрепрайон). Здесь оборона оказалась более надежной, что блестяще подтвердилось в первые месяцы войны.

Особенно беспокоило нас положение в районе Бобруйска и Слуцка. Направление это было чрезвычайно важным и в то же время наиболее слабым. Железобетонных укреплений со специальными гарнизонами здесь не имелось. Участок железной дороги Осиповичи — Слуцк, а также вновь построенный участок Слуцк — Тимковичи были одноколейными, с очень низкой пропускной способностью. Чтобы тщательно изучить это направление и наметить меры по усилению его, требовалось время. Возглавить эту работу командование округа поручило мне и армейскому инспектору комкору Е. И. Ковтюху.

Епифан Иович Ковтюх широко был известен всему советскому народу по замечательной книге А. Серафимовича «Железный поток» (там он выведен под именем Кожуха). Но когда военная судьба свела меня с ним вплотную, я неожиданно обнаружил, что оригинал сильно отличается от портрета. Ковтюх оказался очень интеллигентным, широко образованным человеком с артистической внешностью и манерами. Остроумный собеседник, он при первом же знакомстве покорял всех своим обаянием. Правда, те, кто знали его продолжительное время, постепенно приходили к выводу, что Епифан Иович несколько избалован своей популярностью. По-видимому, этот вывод был правильным. Но самому Ковтюху страстно хотелось стать еще популярнее, и ради этого он решался иной раз на самые рискованные эксперименты. Помню, как одно время многие вдруг начала подмечать странные перемены в поведении Е. И. Ковтюха. Он стал хмурым, неразговорчивым, а если и говорил, то нарочито нелитературным языком, пересыпая [35] свою речь украинскими словами. Я не удержался и спросил его, чем это объясняется.

— Вы видели кинокартину «Чапаев»? — ответил Ковтюх вопросом на возрос.

— Кто же ее не видел?! Только не понимаю, к чему вы клоните.

— Сейчас объясню, — оживился Ковтюх. — Мы готовим киносценарий для картины, которая будет называться «Железный поток», а возможно, просто «Кожух».

Я согласился, что по талантливой книге Серафимовича можно написать прекрасный сценарий. А если еще привлечь хороших артистов и опытного режиссера, картина может получиться замечательная.

— Артист уже есть, — сказал Ковтюх и с несколько смущенным видом признался: — Я уже давно мечтаю сам сыграть роль Кожуха. Представляете, какая это будет сенсация: герой гражданской войны Кожух не литературный персонаж, его настоящая фамилия Ковтюх, он жив-здоров и в картине снимается.

Я хотел было возразить против этой странной затеи, но Епифан Иович перебил меня:

— Подвиги, какие совершил Чапаев в гражданскую войну, совершали и другие командиры, причем у некоторых подвиги были значительнее чапаевских. Чапаев стал известен всему миру не потому, что он лучше всех, и даже не из-за того, что появилась книга Фурманова, хотя Фурманов первый создал этот прекрасный образ. Славу Чапаеву принес кинофильм. Одновременно кинофильм сделал знаменитым и артиста Бабочкина. Играй Бабочкин хоть пятьдесят лет в столичном театре и будь еще в десять раз талантливее, его, кроме москвичей, мало кто знал бы. У нас есть очень талантливые артисты и в Художественном. и в Малом театрах, но если они не [36] снимались в кинокартинах, ставших популярными, имена их остаются неизвестными широким массам...

В дальнейшем Ковтюх при встречах со мной неоднократно возвращался к разговору о постановке кинокартины с его личным участием и даже читал мне отрывки из сценария. Я не помню, кто был автором этого сценария и принимал ли участие в его разработке Серафимович. Мне известно только, что некоторые эпизоды, включенные в сценарий, были написаны по личным воспоминаниям Ковтюха. В книге Серафимовича этих эпизодов нет.

Но фильм фильмом, а служба службой. Во второй половине сентября 1937 года мы с Ковтюхом во главе довольно значительной группы командиров штаба округа выехали из Смоленска в Кричев, а затем по Варшавскому шоссе направились в Бобруйск. Здесь к нам присоединился командир 5-го стрелкового корпуса Л. Г. Петровский, и мы проследовали дальше — через Слуцк к самой границе. По пути часто сворачивали с шоссе к станциям и полустанкам железной дороги, проверяли их состояние и подъезды к ним, осматривали грунтовые дороги на бобруйско-слуцком направлении, обследовали мосты через реки и речки, проверяли военные склады и базы, а также телефонную и телеграфною связь.

В заключение мы подняли по боевой тревоге гарнизон Слуцка и пограничные части этого направления, а затем в течение нескольких дней уточняли вблизи государственной границы рубеж для сооружения железобетонных укреплений.

В связи с этими работами мне запомнился разговор между Ковтюхом и Петровским на одной из пограничных застав, кода я вычерчивал схему намеченных нами приграничных укреплений.

— Напрасно мы тратим средства на строительство таких дорогостоящих объектов, — говорил Ковтюх. — Если буржуазно-дворянская Польша затеет против пас войну, неужели наша армия будет обороняться?

— Вы забываете, что через Польшу может быстро подойти к нашей границе немецкая армия, — горячо возражал Петровский.

Разговор этот часто возобновлялся в течение всей [37] нашей поездки. Я решительно поддерживал Петровского, но Ковтюх оказался при своем мнении. Эх, если бы мы могли тогда заглянуть в будущее и воочию убедиться, насколько необходимы были долговременные укрепления на слуцком направлении в 1941 году! Ведь именно на них в первые дни войны могли бы опереться отступавшие от Бреста к Слуцку войска 4-й армии, начальником штаба которой я оказался через некоторое время...

В последние дни нашей работе под Слуцком сильно мешали ливневые дожди. Одежда на нас буквально не высыхала. В то же время погода помогла нам определить реальные сроки выдвижения войск к границе в условиях распутицы при низком в то время качестве дорог и мостов.

По окончании всех работ мы собрались в Слуцке, чтобы подытожив проделанное. На столе появилась довольно объемистая папка со схемами, выкладками, записками.

— И что вы намерены делать со всем этим? — серьезно заинтересовался Петровский.

— Прежде всего сведем результаты всех наших работ в общий документ и поставим его на обсуждение Военного совета округа, — ответил я. — Затем, по-видимому, такие важные вопросы, как строительство укрепленного ранена, шоссейных дорог, новых железнодорожных разъездов расширение сети аэродромов и постоянных телеграфно-телефонных линий, после соответствующего согласования с правительством Белоруссии Наркомат обороны поставит перед правительством Союза.

— А что касается работ местного значения, таких, как ремонт старых шоссейных и прокладка новых грунтовых дорог, то вам придется выполнить их самим, конечно, совместно с областными властями, — дополнил меня Ковтюх...

Но не все, к сожалению, получилось так, как мы думали. Многое из того, что казалось нам тогда непреложной истиной, кануло в лету, потому только, что прямо или косвенно связывалось с именами лиц, отстраненных от командования округом по вражеским наветам А иные неотложные дела по разным причинам были отсрочены. [38]