За рекой Березиной

Наступление советских войск продолжалось, и нашему авиационному корпусу работы хватало. Мы бомбили оборонительные укрепления, возводимые противником на промежуточных рубежах, скопления танков и пехоты, переправы, вели воздушную разведку.

На станции Новозыбков наши разведчики обнаружили одиннадцать вражеских эшелонов с войсками и техникой. Четыре из них находились под разгрузкой. Мы с командиром корпуса приняли решение немедленно нанести по ним удар. Каравацкий позвонил в дивизию и отдал предварительное распоряжение. Затем он связался со штабом 16-й воздушной армии и попросил выделить истребителей для прикрытия девятки бомбардировщиков.

— Когда летите? — спросили его.

— Через час, — ответил командир корпуса. [278]

— Хорошо. Истребители будут.

Новый звонок. На этот раз из штаба истребителей.

— Кто летит ведущим?

— Командир эскадрильи майор Павел Субботин.

— А штурманом?

— Андрей Крупин.

Девятка пикировщиков подошла к станции со стороны солнца. Этот тактический прием обеспечил внезапность удара. Зенитные батареи противника открыли огонь с запозданием. Два звена с первого же захода сбросили бомбовый груз точно по эшелонам. Штурман же третьего звена допустил небольшую ошибку, и бомбы упали с недолетом, в расположенный рядом со станцией лес. Каково же было удивление членов экипажей, когда под ними взметнулся огромный взрыв. Там у гитлеровцев находился крупный склад боеприпасов, о котором мы ничего не знали.

Позже партизаны сообщили: взрывы продолжались в течение двух суток, все одиннадцать эшелонов сгорели.

Вторая группа бомбардировщиков полка Якобсона в тот же день произвела налет на вражеский аэродром. Там стояло около тридцати "фокке-вульфов", только что совершивших посадку. Гитлеровцы не успели их даже рассредоточить. Все самолеты были уничтожены. Нашим бомбардировщикам повезло. Фашистский аэродром на этот раз оказался без зенитного прикрытия. Мы с Каравацким съездили в полк и поздравили летчиков с успешным выполнением боевого задания. Все ведущие групп были представлены к награде. И они вскоре получили ордена Красного Знамени.

...Проиграв битву под Курском, немецко-фашистские захватчики продолжали судорожно цепляться за каждый выгодный рубеж. Особенно большие надежды возлагали они на реки Сож, Днепр и Березину. Мощные оборонительные узлы были созданы в районах Гомеля и Речицы.

Наши наземные войска очень тщательно готовились к новой наступательной операции. Усиленную подготовку вели и авиаторы. Над полигонами, оборудованными с учетом основных особенностей вражеской обороны, экипажи отрабатывали навыки бомбометания с пикирования точечных и линейных целей, изучали по картам и фотопланшетам разветвленную сеть оборонительных сооружений гитлеровцев. [279]

В августе активность нашей бомбардировочной авиации по ряду причин несколько снизилась. Тем не менее мы продолжали держать противника в постоянном напряжении, уничтожали его живую силу и технику в районах Кромы и Шаблыкино. Почти каждую ночь бомбардировщики появлялись над железнодорожными станциями Михайловское и Брасово, где нередко скапливалось большое число вражеских эшелонов.

В пункте Игрицкое экипажам удалось с пикирования разбомбить мост через реку Усожа. На дорогах образовались пробки. Командование корпуса не замедлило этим воспользоваться. По колоннам гитлеровцев было нанесено несколько массированных ударов.

Наступление советских войск продолжало развиваться.

Войска 1-го Белорусского фронта правым флангом продвигались к Гомелю, а на центральном участке — к Речице. Овладев этими опорными пунктами, они должны были развить успех на бобруйском и жлобинском направлениях.

В боях за Речицу особенно отличились авиаторы 241-й бомбардировочной авиационной дивизии. Приказом Верховного Главнокомандующего от 17 ноября 1943 года ей было присвоено наименование Речицкой, а всему личному составу объявлена благодарность. 5 декабря 1943 года командир дивизии полковник Куриленко получил от правительства Белорусской ССР приветственное письмо. Во всех частях оно было зачитано перед строем. Сразу же обсудили и одобрили ответное послание. В нем авиаторы поклялись: "...Пока наши руки держат штурвал, а глаза видят землю, будем беспощадно уничтожать гитлеровцев и заверяем, что не пожалеем ни сил, ни самой жизни для освобождения белорусского народа и всей священной советской земли".

В боях за Гомель хорошо проявила себя 301-я бомбардировочная дивизия. Приказом Верховного Главнокомандующего от 26 ноября 1943 года ей было присвоено имя этого города, а всему личному составу объявлена благодарность. Экипажи летали в любую погоду, произвели 616 самолето-вылетов.

Снова отличился полк подполковника А. В. Храмченкова. Он уничтожил несколько артиллерийских и минометных батарей противника, три воинских эшелона на станции Костюково.

6 декабря мы получили обращение правительства [280] БССР и ЦК КПБ "К воинам Красной Армии, вступившим на территорию Белоруссии" и "Обращение Военного совета Белорусского фронта к летчикам".

В этих документах отмечалась доблесть, проявленная советскими воинами при разгроме отступавших немецко-фашистских войск, выражалась твердая уверенность в том, что Красная Армия скоро вышвырнет гитлеровцев со священной советской земли и доконает фашистского зверя в его собственном логове.

Обращения обсуждались во всех частях и подразделениях. Командир эскадрильи майор Карабутов сказал на митинге:

— Центральный Комитет Коммунистической партии и правительство Белоруссии обращаются к нам, воинам, с призывом ускорить разгром врага. Военный совет Белорусского фронта призывает нас лучше помогать наземным войскам в уничтожении противника, сильнее бить по его коммуникациям, не давать ему возможности уходить живым. Задачи эти нам по плечу, и мы их выполним.

Вскоре личный состав 301-й бомбардировочной авиационной Гомельской дивизии и 779-го бомбардировочного авиационного полка обсудил и направил на имя правительства и ЦК КП Белоруссии ответное письмо. В нем говорилось, что, обсуждая обращение, авиаторы еще больше прониклись сознанием своего долга перед Родиной, что этот документ воодушевляет их на новые боевые подвиги во имя освобождения Белоруссии и всей советской земли.

Письмо заканчивалось словами: "...Мы слышим голоса родных братьев — белорусов, еще томящихся под игом немецких захватчиков. Мы слышим дыхание белорусских городов: Витебска, Минска, Рогачева, Жлобина. Мы идем на помощь, мы спешим сполна отомстить врагу..."

В начале 1944 года погода несколько улучшилась. Войскам Белорусского фронта предстояло провести наступательную операцию, вошедшую в историю под названием Калинковичско-Мозырской. Пробивать брешь во вражеской обороне должны были части 61-й армии, затем в прорыв вводились два конных корпуса и танковая бригада.

Накануне наступления командующий 16-й воздушной [281] армией поставил нашему корпусу боевые задачи: разрушать коммуникации противника, и в первую очередь вывести из строя железнодорожный узел Калинковичи, отрезать врагу пути отхода на запад, подавлять его очаги сопротивления. Штаб незамедлительно разработал план боевых действий и отдал боевой приказ частям. Полки получили карты целей, штурманские указания и таблицы сигналов взаимодействия. Летчики и штурманы хорошо изучили район предстоящих боев.

Наш воздушный противник располагал довольно значительными силами. На его аэродромах было сосредоточено около четырехсот пятидесяти самолетов, в том числе двести двадцать бомбардировщиков.

Однако превосходство в воздухе оставалось за нами. Только наш корпус к началу боев имел сто четырнадцать хорошо подготовленных экипажей. А ведь в распоряжении Белорусского фронта находились и другие авиационные соединения.

Труженики авиационного тыла заблаговременно подвезли на аэродромы все необходимое для напряженной боевой работы. Горюче-смазочных материалов они доставили на семнадцать полковых вылетов, а боеприпасов — на сорок три.

Примерно за месяц до наступления рационализатор инженер-майор Кутенко предложил новый способ подвески небольших осколочных бомб. Они укладывались подобно поленьям дров в вязанку, стягивались тросом и укреплялись на замки.

Новую "упаковку" первым опробовал на полигоне командир эскадрильи Герой Советского Союза Пивнюк. Полоса сплошного поражения оказалась равной пятидесяти квадратным метрам. Стало ясно, что предложение Кутенко позволит резко повысить эффективность бомбовых ударов по врагу, особенно при штурмовке автоколонн и скоплений пехоты. Решено было широко использовать новинку во всех частях.

Днем 6 января десять наших эскадрилий нанесли удар по железнодорожному узлу Калинковичи. Они налетали, последовательно сбрасывая связки бомб. Ни одному из семи находившихся на станции эшелонов уйти не удалось. Покореженные и сгоревшие вагоны так и остались на путях. Под развалинами вокзала были заживо погребены семьдесят фашистских солдат и офицеров. Но самое [282] главное — прекратилось снабжение вражеских войск в наиболее напряженный для них период боев.

Особенно сильный налет на железнодорожный узел Калинковичи был осуществлен 12 января. Семнадцать групп, по шесть — девять самолетов в каждой, прикрываемые истребителями, нанесли противнику такой урон, от которого он долго не мог опомниться. Наши пикировщики уничтожили пятьдесят два вагона с военным имуществом, пятнадцать автомашин с войсками и грузами, разрушили около двадцати различных станционных построек, подавили огонь нескольких зенитных батарей.

Общий итог вражеских потерь от налетов авиации корпуса выглядел так: пять танков, один паровоз, сто восемьдесят четыре вагона, сто сорок девять автоцистерн, пятнадцать автомашин, тридцать четыре повозки, двадцать восемь пулеметов, двенадцать складов с боеприпасами, двести семьдесят строений. Подавлено восемнадцать артиллерийских батарей, разрушено восемь складов. Во время бомбежек возникло сорок восемь очагов пожаров. Урон, нанесенный противнику в живой силе, превысил тысячу человек.

Наш корпус за время Калинковичско-Мозырской операции потерял девять самолетов, в том числе пять в воздушных боях. Это не идет ни в какое сравнение с потерями противника. Сказалось и количественное превосходство в технике, и то, что весь летный состав имел уже хорошую боевую выучку и высокий моральный дух.

779-му полку, особенно активно действовавшему в этой операции, было присвоено наименование Калинковичский. Экипажи этой части, выступившие инициаторами увеличения бомбовой нагрузки, оставались верными своему правилу. Они сбросили на голову врага сотни тонн "внеплановых" бомб.

Радость, вызванная успешным налетом на Калинковичи, была омрачена трагической гибелью командира 54-го бомбардировочного полка подполковника Кривцова и его экипажа. Эту печальную весть нам в тот же день, 12 января, сообщил командир 301-й бомбардировочной дивизии полковник Федоренко. Генерала Каравацкого в штабе не оказалось, и разговаривать с комдивом довелось мне.

— Нет больше Михаила Антоновича, — печально доложил Федоренко. — Погиб наш Миша. [283]

— Не должно быть! — вырвалось у меня. Сознание никак не могло примириться с тяжелой утратой. — Может быть, ему удалось выпрыгнуть с парашютом и он еще вернется? — старался успокоить я Федоренко.

— Если бы было так, — со вздохом отозвался Федоренко. — Мне бы тоже хотелось надеяться на лучшее. Но чудес на свете не бывает.

К горлу подступил горький комок. Трудно стало дышать. Еще вчера я видел Михаила Антоновича, бодрого, энергичного, разговаривал с ним. И вот его нет.

— Я отговаривал его лететь сегодня, — продолжал Федоренко. — Он неважно себя чувствовал. Но вы же знаете характер Кривцова — настоял.

Положив трубку, я долго сидел в горестной задумчивости. Сколько замечательных людей уже сгорело в ненасытном пламени войны! Горбко, Бецис... И вот теперь — командир 54-го полка. И все за очень короткий отрезок времени.

"От прямого попадания зенитного снаряда в левый мотор, — вспомнились мне только что слышанные слова Федоренко, — самолет Кривцова загорелся и штопором пошел к земле. Ни штурману Сомову, ни стрелку-радисту Павлову, ни самому командиру экипажа выпрыгнуть с парашютом не удалось. Пылающий пикировщик врезался в" скопление вражеских эшелонов".

Советские войска освободили Калинковичи 14 января. В тот же день мы послали туда команду на розыски останков погибших. Среди искореженных вагонов и тлеющих досок нашли наконец останки их обгоревших тел и привезли на аэродром Песочная Буда, где стоял тогда 54-й бомбардировочный полк.

Я был на похоронах, видел, как плачут люди, и сам смахивал непрошеную слезу. Состоялся траурный митинг. В братскую могилу, вырытую рядом с бывшей церковью, опустили несколько гробов. Прозвучал троекратный ружейный салют. Послышались удары комьев мерзлой земли о гробовые крышки. И вскоре все стихло.

На свежей могиле был установлен наскоро сколоченный из досок обелиск с надписью: "Здесь похоронены командир полка подполковник Кривцов, штурман полка майор Сомов, стрелок-радист старшина Павлов и другие воины, геройски погибшие в Великой Отечественной войне". [284]

Женщины поселка изготовили венок из бумажных цветов и положили его на могильный холмик.

О подполковнике Кривцове и членах его экипажа хочется рассказать подробнее. Михаил Антонович родился в 1904 году в Николаевской области, в бедной крестьянской семье. В шестнадцать лет он добровольно вступил в Красную Армию, дрался против Деникина, участвовал в ликвидации банд Кваши.

После гражданской войны Кривцов работал откатчиком на руднике. В 1926 году снова был призван в армию. В том же году вступил в ряды ВКП(б). В 1939 году воевал с маннергеймовцами.

В автобиографии Михаил Антонович писал: "Всегда ненавидел и вел борьбу с теми паразитами, какие шли против большевизма, против партийности, кривили душой".

В личном деле М. А. Кривцова сохранилась его характеристика, написанная бывшим командиром 301-й бомбардировочной авиадивизии гвардии полковником И. С. Полбиным. Иван Семенович был скуп на похвалу, но Кривцова он аттестовал как отличного, волевого командира, искусного и храброго летчика.

О Михаиле Антоновиче мне приходилось слышать много хорошего еще в начале войны. 9-й скоростной бомбардировочный полк, в котором он служил командиром эскадрильи, стоял на аэродроме в Паневежисе. В первый же день войны Кривцов в составе полка летал на бомбежку немецкого города Тильзит.

Потом, получив назначение в 57-ю армию, я на время потерял Михаила Антоновича из виду. Но товарищи с прежнего места службы писали мне, что Кривцов жив-здоров и воюет отлично.

Один из полетов чуть не стал для него роковым. Это случилось глубокой осенью 1941 года. Эскадрилья капитана Кривцова бомбила скопление вражеских танков. У фашистов тогда истребителей было много, и они гонялись за каждым нашим бомбардировщиком.

Самолет Михаила Антоновича атаковала пара "мессеров". Стрелок-радист сбил одного, но второму удалось зайти в хвост нашему бомбардировщику и дать прицельную очередь. Машина Кривцова загорелась. Пришлось посадить ее в поле, на территории, занятой противником. Штурман и стрелок оказались убитыми. Кривцов взял [285] их оружие, документы и пошел к линии фронта. Неделю он добирался до своих. Идти было тяжело: раненая нога опухла. Но все же он дошел. Положили его в госпиталь. В строй летчик вернулся лишь через три месяца.

Миша Кривцов... Вот и сейчас он словно живой стоит перед моими глазами: крупные черты лица, черные волосы, строгий взгляд из-под густых бровей. Но он только с виду казался суровым. На самом деле у него была большая душа и доброе сердце, не знавшее покоя в борьбе за справедливость.

Под стать командиру были и члены его экипажа. Много хорошего рассказывали мне о майоре Иване Ивановиче Сомове, замечательном русском парне со Смоленщины. Потомственный хлебороб, он мечтал о преображении бедных сел своего родного края, выучился на агронома. Но война изменила планы юноши. Агроном стал боевым авиационным штурманом. За время войны Сомов совершил двести сорок боевых вылетов, сто пятнадцать из них ночью. Он был награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени и орденом Отечественной войны I степени.

Не раз этот исключительно смелый и находчивый человек спасал экипаж от верной гибели. Однажды во время бомбометания осколки вражеского снаряда ранили Кривцова в грудь и левую руку. Летчик выпустил штурвал. Самолет потянуло к земле. Катастрофа казалась неизбежной. Тогда штурман взял управление боевой машиной и привел ее на аэродром. О том, как он сажал самолет, очевидцы рассказывали потом с дрожью в голосе. Но отсутствие летных навыков компенсировалось волей. Боевая машина и все члены экипажа остались невредимыми.

Три боевых ордена сияли и на груди стрелка-радиста Николая Александровича Павлова. Как и Сомов, он был потомственным хлебопашцем. И теперь вот земля, которую он любил, навсегда приняла его прах.

Пока наши бомбардировщики помогали пехоте громить врага в районе Калинковичи, Мозырь, вышестоящие штабы разработали план новой наступательной операции, получившей название Жлобинско-Рогачевская. Он выглядел так: утром 19 февраля 3-я армия 1-го Белорусского фронта внезапно без артиллерийской подготовки форсирует Днепр на участке Папчицы, Гадиловичи. Затем [286] овладевает городом Рогачевом, перерезает главные транспортные коммуникации противника, связывающие Бобруйск, Рогачев, Жлобин, и выходит на оперативный простор.

Наступление развивалось так, как и было задумано. К девяти часам утра 22 февраля 3-я армия штурмом овладела Рогачевом и вышла на восточный берег реки Друть.

Советские наземные войска действовали в тесном контакте с военно-воздушными силами. Наш авиакорпус наносил штурмовые и бомбовые удары по мостам и временным переправам через Днепр южнее Рогачева и восточное Жлобина, подавлял огонь артиллерии противника.

Снайперами бомбометания показали себя многие экипажи. Девятка Пе-2, ведомая капитаном Паршиным, получила задачу разрушить мост через Днепр юго-восточнее Рогачева. Погода стояла плохая, низкая облачность затрудняла поиск цели.

Бомбометание с пикированием считается наиболее эффективным при атаке точечных и линейных объектов. Но в данном случае оно исключалось. Экипажам пришлось бросать бомбы с горизонтального полета, с небольшой высоты.

Для разрушения моста даже опытным экипажам дается не менее шестидесяти самолето-вылетов. Девятка капитана Паршина намного сократила эту норму. Прямым попаданием бомбы ФАБ-250 с горизонтального полета мост был выведен из строя. Прижатые к берегу, гитлеровцы потерпели жестокое поражение. Наша пехота захватила тысячи пленных и богатые трофеи.

Перед 1-м Белорусским фронтом противник сосредоточил около семисот самолетов. В их число входило и большое количество истребителей. Поэтому в воздухе часто завязывались жаркие схватки. В этих боях хорошо показали себя летчики из 6-го смешанного авиационного корпуса и 234-й истребительной авиационной дивизии. Они надежно прикрывали свои наземные войска, а также сопровождали на задания штурмовиков и бомбардировщиков.

Шестерка Пе-2, ведомая командиром эскадрильи капитаном Золотухиным, при налете на мост восточное Быхова была атакована двенадцатью "мессерами" и четырьмя [287] "фокке-вульфами". А наших истребителей прикрытия было всего четыре.

Но даже при таком численном превосходстве гитлеровцам не удалось добиться успеха. Действовали они неуверенно и, потеряв три самолета, вынуждены были отступить. Видимо, это были неопытные юнцы. Старые летные кадры фашистской авиации сильно поредели.

Картина повторилась, когда над целью появилась другая группа бомбардировщиков, ведомых майором Фадеевым. Их у цели атаковали десять "мессеров". Наши истребители вступили в бой. Одному гитлеровцу все же удалось прорваться к "петлякову", замыкавшему колонну. Однако стрелок-радист гвардии сержант Радишевич быстро поймал его в прицел и открыл огонь. "Мессер" загорелся и врезался в землю. Бомбардировщики без потерь вернулись на аэродром.

В период, когда воздушный противник стал проявлять особую активность, командующий воздушной армией приказал выслать в район целей истребителей-охотников. Они приходили туда за пять — семь минут до появления бомбардировщиков и очищали небо от фашистов.

Стало чаще практиковаться и совместное базирование бомбардировщиков и истребителей сопровождения. Это позволяло им четче, детальнее отрабатывать вопросы взаимодействия.

...В марте стало сильнее пригревать солнце. Почва на аэродромах начала оттаивать. Это доставило нам немало хлопот. При взлете самолетов грязь попадала на бомбы наружной подвески. На высоте она замерзала, и ветрянки взрывателей часто не отвинчивались. В результате некоторые бомбы при падении не взрывались.

Что делать? Мы собрали инженеров и техников обсудить этот вопрос. Обмен мнениями позволил найти правильное решение, и трудность была преодолена.

В бытность мою комиссаром, а затем заместителем командира по политчасти и начальником политотдела 3-го бомбардировочного корпуса мне приходилось встречаться со многими интересными людьми — боевыми командирами, бесстрашными летчиками, талантливыми политработниками. Это были истинные патриоты Родины, настоящие рыцари пятого океана. Многих из них уже нет [288] в живых. Они отдали свою жизнь за народное счастье, за честь, свободу и независимость Советского государства. Пусть эта книга, не претендующая на полное освещение их благородных дел во имя нашей победы, послужит своего рода памятником им.

Одной из бомбардировочных эскадрилий командовал Герой Советского Союза капитан Николай Степанович Мусинский. Простой и душевный, стойкий и храбрый, он достоин того, чтобы о нем писали книгу.

Родился Николай в 1921 году в деревне Ведерниково, Устюгского уезда, Архангельской губернии, в семье крестьянина-бедняка. Суровый край, нелегкие условия быта закалили волю паренька, подготовили его к преодолению всяких невзгод.

Мечта стать летчиком привела Мусинского в сталинградскую авиационную школу. Он окончил ее в 1940 году.

Когда на Родину напали немецко-фашистские захватчики, Николай в числе первых встал на ее защиту. В 1942 году он вступил в ряды ВКП(б).

О боевых подвигах Мусинского на фронте ходили легенды. Обычно ему поручали самые трудные задания, требующие исключительной смелости и боевого мастерства. И он выполнял их безупречно, был награжден Золотой Звездой Героя, двумя орденами Ленина, орденами Красного Знамени и Красной Звезды, многими медалями.

В августе 1942 года командующий 3-й воздушной армией Калининского фронта поставил задачу: нанести удар по аэродрому, расположенному близ Смоленска. Там, по данным разведки, скопилось около семидесяти вражеских самолетов. Аэродром сильно прикрывался зенитными средствами.

Командир дивизии вызвал Мусинского, указал на карте объект для бомбометания и сказал просто:

— Надо...

— Раз надо — будет сделано, — без рисовки ответил капитан. — Когда вылет?

— Через тридцать минут.

Пятерку самолетов Мусинский вывел сначала за облака. Потом, чтобы дезориентировать противовоздушную оборону противника, уклонился немного на запад, сделал заход со стороны солнца и с приглушенными моторами как снег на голову обрушился на аэродром. Когда зенитки открыли огонь, было уже поздно. На самолетных [289] стоянках начали рваться бомбы, возникли пожары. Фотоконтроль подтвердил, что наши бомбардировщики уничтожили четырнадцать вражеских самолетов, склад с горючим и авиамастерские.

6 сентября 1942 года Мусинский во главе шестерки "пешек" вылетел бомбить переправу через Десну у населенного пункта Роговка. К таким объектам пробиться нелегко. Они усиленно охраняются и зенитной артиллерией, и истребительной авиацией. Но пожалуй, еще труднее попасть в подобного рода цель. От летчика и штурмана требуются исключительное мастерство и согласованность в действиях.

Мусинский снова пошел на хитрость. Чтобы усыпить бдительность вражеских наблюдательных постов, он провел группу в стороне от переправы. Потом бомбардировщики, сделав резкий разворот влево, легли на боевой курс. Зенитки открыли огонь с запозданием. Переправа рухнула в воды Десны.

До конца войны сражался с немецко-фашистскими захватчиками Николай Мусинский. Последние боевые вылеты он совершил на логово фашистского зверя — Берлин.

Демобилизовавшись из армии, летчик, однако, не расстался с авиацией. Много лет он водил пассажирский лайнер Ту-104 по голубым просторам пятого океана. Но в 1966 году раны, полученные на фронте, дали о себе знать. Мусинский заболел и умер.

Я уже упоминал имя другого командира эскадрилье — майора Клейменова. Он тоже был человек из орлиного племени, всегда рвался в самое пекло боя. Приведу два особенно запомнившихся мне боевых эпизода.

6 мая 1943 года эскадрилья Клейменова вылетела на бомбежку вражеского аэродрома близ Орла. На подступах к объекту она натолкнулась на сильный зенитный огонь. И все же "пешки" прорвались сквозь свинцовую завесу и сбросили бомбовый груз. Четыре неприятельских самолета были сожжены на стоянке. Взлетели на воздух пять штабелей авиабомб.

Когда бомбардировщики развернулись на обратный курс, на них напали десять вражеских истребителей. Пришлось сомкнуть строй, чтобы легче было отбиваться.

Фашистам удалось подбить самолет ведущего. И все же он перетянул через линию фронта. Сильные [290] повреждения получила также машина младшего лейтенанта Коломенского. Но летчик, даже раненный, довел ее до своей территории.

Последний свой полет Клейменов выполнил 3 октября 1943 года. Восьмерка "пешек" под его командованием нанесла тогда удар по скоплению живой силы и техники противника в районе деревни Крюки. Подбитый вражеским зенитным снарядом бомбардировщик командира группы загорелся и начал быстро терять высоту.

— Покинуть самолет! — скомандовал Клейменов.

Сам он выбросился с парашютом последним. И неудачно. Стропа зацепилась за стабилизатор и соскользнула с него лишь в ста пятидесяти метрах от земли. Вражеские истребители успели расстрелять беззащитного летчика в воздухе.

Штурман и стрелок-радист похоронили командира, а документы его и два ордена Красного Знамени принесли в часть.

Майор Я. И. Андрюшин был значительно старше многих командиров эскадрилий и по возрасту и по летному стажу. Родился он в 1906 году в Ставрополе, а службу в авиации начал в 1931 году. Окончил 2-ю Луганскую военную школу пилотов.

К нам в корпус Яков Иванович пришел, имея богатый боевой опыт. Он отличался исключительной храбростью и в большинстве случаев лично водил эскадрилью на задания.

За неполных три года пребывания на фронте его подразделение совершило тысячу двести пятьдесят боевых вылетов. Все подчиненные майора Андрюшина награждены орденами и медалями, а сам он удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Командир эскадрильи старший лейтенант Свиридов отличался веселым и добрым характером. Вместе с тем это был один из храбрейших бойцов. За мужество и отвагу он награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени и орденом Отечественной войны II степени.

Погиб Алексей Свиридов в начале марта 1943 года во время двести пятого боевого вылета.

Когда мне сообщили о смерти героя, я бросил все дела и немедленно поспешил в часть, где он служил. Памяти старшего лейтенанта Свиридова и остальных членов его героического экипажа мы посвятили траурный митинг. [291]

Люди стояли молча, мучительно переживая гибель боевых друзей. Мною они видели смертей за войну, но эта потрясла всех.

Участники полета рассказали мне следующее. Группа бомбардировщиков во главе с Алексеем Свиридовым нанесла удар по железнодорожному узлу Комаричи. Там вспыхнул пожар. Но самолеты продолжали атаковывать станцию.

Когда Свиридов выводил машину из пикирования, в нее угодил зенитный снаряд. "Пешка" резко свалилась на крыло, а затем круто пошла вниз.

— Прощайте, товарищи! — услышали летчики группы тревожный голос своего командира.

Самолет врезался в землю. Позже установили, что Свиридов был смертельно ранен осколками зенитного снаряда, но штурман Михаил Павлов и стрелок-радист имели полную возможность выброситься с парашютом. Почему они даже не попытались этого сделать — неизвестно. Скорее всего, первый из них все еще надеялся спасти своего командира.

Мы все время вели разговор о летчиках, штурманах и стрелках-радистах, об их командирах. Но было бы несправедливо оставлять в тени многочисленных тружеников аэродромов. Это они, работая зачастую без сна и отдыха, поддерживали постоянную боевую готовность авиационной техники и вооружения. Их героические усилия отразились во всех подвигах летных экипажей..

Вот лишь один пример из тысячи.

5 мая 1943 года зенитным огнем был подбит самолет младшего лейтенанта Чабанова. Летчик с трудом перетянул через линию фронта и посадил самолет в поле на фюзеляж.

Боевая машина по всем правилам войны подлежала списанию. Но старший техник-лейтенант Михаил Минович Могильный рассудил по-иному:

— Если мы с такой легкостью будем списывать каждый подбитый самолет, то можем быстро остаться без авиации.

С разрешения командира он выехал на место вынужденной посадки, чтобы лично осмотреть машину. Осмотрел и ахнул. Самолет действительно находился почти в безнадежном состоянии. И все-таки техник решил попытаться его восстановить. Он попросил доставить к машине [292] исправный мотор и необходимые детали, а также выделить в помощь механика.

Несколько дней и ночей Могильный и его помощник трудились не зная усталости. И они в конце концов возвратили бомбардировщик в строй.

Когда мы подписывали документ на представление Могильного к ордену Красной Звезды, командир корпуса Каравацкий сказал:

— Вполне заслужил награду. Ведь он спас самолет! Я посоветовал командиру полка и его заместителю по политчасти рассказать о подвиге Могильного всему личному составу, посвятить ему специальную листовку. Примеру техника-патриота потом следовали многие его товарищи по профессии.