Разящий меч «Багратиона»

Сейчас, когда восстанавливаешь в памяти эпизоды грандиозной битвы, отгремевшей тридцать с лишним лет назад на земле и в небе Белоруссии, трудно избавиться от ощущения, что операция началась задолго до того, как ударили по врагу авиация и артиллерия. Ее план под кодовым наименованием «Багратион» был утвержден Ставкой Верховного Главнокомандования в конце мая 1944 года, но на 1-м Белорусском фронте, в состав которого входила и 16-я воздушная армия, уже шла интенсивная подготовка к предстоящим боевым действиям. И хотя к этому времени за плечами у нас были Москва, Сталинград, Курская дуга, нам сразу стало ясно, что в предстоящем сражении многие задачи придется решать по-новому.

Обстановка в воздухе к лету 1944 года изменилась коренным образом. Господство советской авиации в воздухе лишило ВВС противника возможности нарушать движение на наших коммуникациях, работу промышленности и стратегического тыла В 1944 году гитлеровские самолеты уже не пытались действовать по военно-промышленным объектам на территории СССР. На железнодорожные узлы в прифронтовой зоне вражеские бомбардировщики осуществляли налеты только ночью — днем они несли большие потери.

Надежное прикрытие с воздуха позволяло сосредоточить большие массы войск в исходном положении для наступления, осуществлять быстрый и скрытый маневр, перебрасывать части на главные направления. Увереннее обеспечивались эффективность оперативной маскировки и бесперебойная работа фронтового и армейского тыла. Наземные соединения на фронте и в тылу стали нести значительно меньший урон от воздействия вражеских бомбардировщиков.

Поступавшие с заводов новые самолеты теперь использовались [193] нами не только для замены выходящей из строя техники, но и для укомплектования новых авиационных соединений. Гитлеровская авиация, напротив, теряла в боях больше машин, чем получала их от промышленности. Все это резко изменило соотношение сил в воздухе. Если летом 1943 года, к началу битвы под Курском, наше превосходство над авиацией противника выражалось соотношением 1,4:1, то весной 1944 года оно стало еще больше.

Для участия в Белорусской операции советское Верховное Главнокомандование сосредоточило пять воздушных армий (1, 3, 4, 6 и 16-ю), насчитывавших в общей сложности 5700 боевых машин. Кроме того, привлекалось восемь корпусов АДД, имевших около 1000 бомбардировщиков. Противник мог противопоставить нам всего 1342 самолета 6-го воздушного флота{16}. Его эскадры базировались на аэродромных узлах Минска, Барановичей, Бобруйска. Немецко-фашистское командование считало авиацию наиболее мобильным резервом и готовилось использовать ее на любом участке от Витебска до Ковеля.

Чтобы не дать противнику перехватить инициативу, мы постоянно вели борьбу за удержание господства в воздухе. Это была первоочередная задача каждой воздушной армии. Кроме того, предстояло уничтожать живую силу и технику врага в тактической глубине его обороны, не давать ему возможности маневрировать резервами. Командующий войсками фронта и командующие общевойсковыми армиями проявляли особую заботу о том, чтобы авиация оказывала постоянную и мощную поддержку наземным частям, особенно при вводе в прорыв крупных танковых, механизированных и кавалерийских соединений.

Масштаб предстоящих боевых действий поражал воображение. Если в сражении под Курском решающие события разворачивались на сравнительно ограниченном участке, то здесь в канун наступления восемь общевойсковых и две воздушные армии нашего I Белорусского фронта расположились на девятистах километрах. Таким огромным количеством людей и боевой техники наш фронт еще никогда не располагал. 16-я воздушная имела в своем составе два бомбардировочных и один истребительный корпус, пять истребительных дивизий и по две штурмовиков и ночных бомбардировщиков. Накануне операции из резерва Ставки Верховного Главнокомандования к нам прибыли еще два [194] корпуса: 4-й штурмовой генерала Г. Ф. Байдукова и 8-й истребительный генерала А. С. Осипенко, а также 300-я штурмовая авиадивизия полковника Т. Е. Ковалева.

5 июня на 1 -и Белорусский фронт прибыл Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. После изучения обстановки он заслушал доклад генерала армии К. К. Рокоссовского и отправился вместе с ним на правое крыло фронта — в 3-ю и 48-ю армии. Мне приказали сопровождать их. Там непосредственно на местности были уточнены все основные вопросы организации прорыва вражеской обороны на рогачевско-бобруйском направлении. Определялись также и способы применения авиации.

Потом Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский поехали в центр на паричское направление — в 65-ю и 28-ю армии. Так был окончательно утвержден замысел операции. Он предусматривал два основных удара Один — на Рогачев, Бобруйск и дальше вверх по Березине, другой — на Паричи, Бобруйск, Слуцк и Барановичи. На первом направлении местность хотя и была изрезана реками, но все-таки позволяла действовав крупными силами. На втором — из-за многочисленных болот — было трудно развернуть танковые и мотомеханизированные части.

К. К. Рокоссовский решил провести опытное учение, чтобы убедиться, смогут ли войска, в особенности танковые, пройти через трясину и топкие места Оказалось, что смогут. Командующий фронтом принял решение действовать крупными силами и на паричском направлении.

На рогачевском направлении готовились к наступлению 3-я армия под командованием генерала А. В. Горбатова и 48-я генерала П. Л. Романенко. В прорыв здесь предстояло вводить 9-й танковый корпус. На Паричи нацеливались 65-я армия генерала П. И. Батова и 28-я генерала А. А. Лучинского. В глубину обороны противника направлялись: 1-й танковый корпус через Осиповичи, Марьину Горку на Минск и конно-механизированная группа на Слуцк, Барановичи, Брест. Планировалось окружить обе группировки врага — и минскую, и бобруйскую.

7 июня Г. К. Жуков спросил у меня о готовности авиации фронта Я доложил, что затягивается перебазирование выделенных нам соединений резерва Верховного Главнокомандования, есть трудности в снабжении запасными частями для самолетов, не хватает автотранспорта Пока оставалось неясным, как будет использоваться авиация дальнего действия. Очевидно, с подобными вопросами представитель [195] Ставки столкнулся и на 2-м Белорусском фронте, где он находился с 8 по 10 июня. Вечером 10 июня маршал Г. К. Жуков попросил Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина о том, чтобы на фронт прибыл главный маршал авиации А. А. Новиков.

Александр Александрович прилетел 19 июня. Здесь уже находились начальник связи ВВС генерал Г. К. Гвоздков, главный штурман генерал Б. В. Стерлигов и другие ответственные руководители Управления ВВС, его отделов и служб. Они оказали нам существенную помощь.

Перед нами встало много вопросов. Армии, действующие на правом крыле и в центре, в начальный период наступления разделялись рекой Березина. Это требовало создания двух авиационных групп для поддержки наземных войск при прорыве вражеской обороны и обеспечения господства в воздухе. Как добиться массированного использования авиации на двух участках сразу? На каком направлении сосредоточить больше сил — на рогачевском или на паричском, где в прорыв вводились две подвижные группы и затем веером расходились на Минск и Брест? Возникали различные предложения. Они не раз докладывались Г. К. Жукову и К. К. Рокоссовскому.

В конце концов силы нашей воздушной армии, которой предстояло действовать в интересах наступающих войск, были распределены следующим образом. Для поддержки наземных частей на рогачевском направлении выделялись 3-й и 6-й бомбардировочные корпуса. Иными словами, мы сосредоточили здесь все свои дневные бомбардировщики, а также 4-й штурмовой и 6-й истребительный авиакорпуса, 1-ю гвардейскую, 282-ю и 286-ю истребительные, 271-ю ночную бомбардировочную авиадивизии. Прорыв вражеской обороны, поддержку и прикрытие войск на паричском направлении должны были обеспечивать 8-й истребительный авиакорпус, 2-я гвардейская, 299-я и 300-я штурмовые, 283-я истребительная, 242-я ночная бомбардировочная авиадивизии. Всего к началу операции 16-я воздушная армия имела в своем составе 2319 исправных самолетов: 331 дневной и 149 ночных бомбардировщиков, 661 штурмовик, 1108 истребителей, 70 разведчиков и корректировщиков{17}.

Вместе с начальником штаба армии генералом П. И. Брайко и начальником оперативного отдела полковником И. И. Островским были разработаны подробные планы [196] базирования частей и соединений в исходном положении и строительства новых аэродромов не далее трех — десяти километров от линии фронта Обстановка требовала как можно скорее ввести их в строй, а объем работ был большим, и проводились они в основном по ночам. Перед рассветом люди и техника укрывались в лесах, все тщательно маскировалось. Оборудовались также площадки для засад, между собой и с пунктом наведения они имели телефонную связь. На каждой из них мы посадили по два — четыре истребителя. Эти самолеты предназначались для борьбы с разведывательной авиацией противника. Летчики перехватывали врага с помощью пунктов наведения.

Надо сказать, что засады свою роль выполнили. Лишь одиночным самолетам на малых высотах удавалось прорываться сквозь первый заслон. Но дальше они неизбежно попадали под удары других наших истребителей. А с большой высоты практически исключалась возможность обнаружения войск, тщательно укрытых в лесах. Опытные экипажи систематически облетывали районы расположения своих частей, визуально просматривали и фотографировали коммуникации, пункты выгрузки. Если обнаруживались демаскирующие признаки, штаб фронта добивался немедленного их устранения.

Немецко-фашистское командование по-прежнему рассчитывало, что летом 1944 года советские войска будут наносить главный удар на ковельском направлении, чтобы выйти непосредственно к Люблину и Варшаве. Мы всячески старались утвердить их в этом мнении. По железной дороге непрерывно отправляли туда макеты танков. Там оставался поезд Жукова По радиостанциям иногда звучала его фамилия. Мы создали на левом крыле фронта большое количество ложных аэродромов, а на правом скрытно строили реальные.

Передвижение войск, их маскировка, которой и раньше уделялось большое внимание, на этот раз выполнялись особенно скрытно. Все прибывавшие на фронт части разгружались далеко в тылу и только ночью, переходы и марши совершали в темноте. А с рассветом мы проверяли их маскировку с воздуха За этим очень внимательно следили Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский, строго взыскивали с тех, кто допускал какие-либо просчеты.

Вспоминается случай, когда «пострадавшими» оказались мы с генералом П. И. Батовым. Для уточнения взаимодействия мы с начальником оперативного отдела поехали рано утром на КП 65-й армии. Было уже совсем светло, и [197] мы заметили, как арьергарды некоторых колонн наших войск втягивались в лес. В это время небо прочертил инверсионный след вражеского разведчика. Он шел на восток на большой высоте, а за ним, на удалении 12—15 км и значительно ниже, гнались два советских истребителя. К нашему огорчению, они явно опоздали с вылетом и рассчитывать на успешный перехват не приходилось (позже я выяснил, что так оно и произошло).

Подъезжая к КП Батова — землянкам, расположенным в густом сосновом бору, — мы еще издали заметили несколько легковых автомашин. Спустившись по крутым ступенькам в землянку, мы стали свидетелями сурового разговора Г. К. Жукова с генералом П. И. Батовым. Оказывается, маршал видел ту же картину, что и мы, и сейчас выяснял, почему не выполняются его указания о строжайшей маскировке, требовал принять к провинившимся самые строгие меры. Пока шел этот разговор, я улыбнулся каким-то своим мыслям, и Георгий Константинович, который, казалось, до этого совсем нас и не замечал, вдруг обернулся и сказал, обращаясь ко мне:

— Чему это вы улыбаетесь? У одного войска плохо маскируются, другой позволяет летать над ними разведчикам противника. Вот вы вместе и демаскируете операцию. Немедленно наведите порядок!

Приехал генерал армии К. К. Рокоссовский и тоже высказал нам с Батовым свои упреки. Потом представитель Ставки и командующий фронтом утвердили согласованный нами план взаимодействия.

Когда сели за обеденный стол, Батов вдруг заметил, что впервые видит на мне погоны генерал-полковника авиации, и предложил за это тост. Я ответил, что меня уже «поздравили» маршал и генерал армии. Георгий Константинович рассмеялся и пообещал так же «поздравить» меня, если случится что-либо подобное сегодняшнему.

Урок пошел на пользу. Были приняты дополнительные меры по обеспечению скрытности сосредоточения войск и перехвату воздушных разведчиков противника.

Половина всех производившихся нами вылетов носила разведывательный характер. Мы уточняли дислокацию вражеских частей, изучали характер оборонительных сооружений и огневую систему противника В широких масштабах проводилось плановое и перспективное фотографирование местности на участках прорыва. Были составлены, размножены и разосланы во все соединения фотопланшеты, на которых [198] отчетливо различались траншеи врага, его огневые точки.

Начали прибывать части из резерва Ставки. Мы их располагали в 150—200 км от линии фронта Летчики должны были изучить местность, освоить передний край и за одни-двое суток до наступления мелкими группами на малых высотах перебазироваться на передовые аэродромы. Таким путем мы стремились достигнуть внезапности.

Выяснилось, что в 4-м штурмовом и 8-м истребительном корпусах боевой опыт имели лишь командиры полков в эскадрилий, а в 300 шад — только командиры полков. Времени для фронтовой закалки молодежи оставалось в обрез, поэтому пришлось принимать самые энергичные меры. Были составлены планы интенсивной подготовки полков и эскадрилий. Особое внимание уделялось обучению и тренировкам ведущих групп, бомбометанию и стрельбам на полигонах. После изучения района предстоящих действий экипажи выполнили ознакомительные полеты, но линии фронта не пересекали, чтобы противник не обнаружил прибытия новых частей. После этого летчики побывали в окопах пехотинцев, на огневых позициях артиллеристов и минометчиков, с которыми предстояло взаимодействовать.

Командование и штаб воздушной армии повседневно контролировали и направляли боевую подготовку молодых летчиков. Лучших воздушных бойцов 2-й гвардейской и 299-й штурмовых авиадивизий мы прикомандировали ведущими групп к 4 шак и 300 шад. Под их руководством новички сделали по два-три вылета на штурмовку войск противника. Пример опытных летчиков, высокое боевое мастерство оказывали большое влияние на младших товарищей, помогали им быстрее овладевать необходимыми навыками. В течение недели все молодые летчики «понюхали пороху», эскадрильи и полки слетались, отработали взаимодействие с истребителями сопровождения. Проведенная командованием проверка показала, что в целом армия готова к боям.

Перед наступлением активизировалась партийно-политическая работа Проводились собрания, на которых обсуждались вопросы бдительности и строжайшего соблюдения маскировки, сохранения военной тайны. Распространялся накопленный ранее боевой опыт, разъяснялись задачи, которые предстоит решать.

Много ценных предложений коммунисты высказали по ориентировке над лесисто-болотистой местностью. Они поддержали предложение штурманов выложить на полянах цифры из стволов берез. Эти цифры должны обозначать [199] квадраты, на которые условно разделена местность. Увидев их, летчик или штурман мог легко определить, где он находится.

Инженеры, техники, механики — эти великие труженики войны — делали все, чтобы привести самолеты в образцовый порядок. По нашим расчетам, в предстоящей операции на каждую машину придется минимум 40—50 часов налета. Надо было все предусмотреть, чтобы в ходе боев не пришлось ставить технику на регламентные работы. Под руководством главного инженера армии генерала В. И. Реброва это удалось осуществить.

Воины авиационного тыла во главе с А. С. Кирилловым -определили объем и номенклатуру средств, необходимых для обеспечения операции, своевременно составили и послали в центральные органы заявки, получили и доставили на склады и аэродромы сотни тысяч тонн самых разнообразных грузов: боеприпасы, запасные части, оборудование, продукты, медикаменты. А ведь кроме снабжения в их обязанности входило строительство, оборудование и содержание летных полей, прокладка и ремонт дорог, строительство командных пунктов, укрытий, а также забота о размещении, питании и отдыхе воздушных бойцов... Трудно даже перечислить все, что должны были предусмотреть и сделать люди службы тыла. Нередко от их оперативности, настойчивости и твердости зависел успех операции.

Помню, уже на конечной стадии подготовки к наступлению ко мне прибыли весьма озабоченные, даже встревоженные генералы Кириллов и Ребров. Они доложили, что для обеспечения боевых действий воздушной армии в операции получено несколько десятков тысяч тонн бензина, но контроль показал, что во всех партиях горючего октановое число на две-три единицы ниже, чем указано в паспортах. Для доведения его до кондиции требуется несколько эшелонов изооктана, а центральные органы снабжения отказались удовлетворить заявку, ссылаясь на то, что годится и такой бензин, раз на нем проводились экспериментальные полеты. По докладам летчиков, тяга двигателей обеспечивала взлет и полет на всех режимах, цвет пламени на выхлопе был без особенностей и т. д. На этом основании генералам Кириллову и Реброву предлагалось принять доставленное горючее без каких-либо претензий.

Но ведь скоротечный эксперимент не позволял сделать объективный вывод о возможных последствиях длительного применения низкооктанового бензина, да еще на форсажных [200] режимах. Через 20—30 часов работы моторов пришлось бы снимать нагар с поршней, то есть прекратить полеты во- всей воздушной армии на самой решающей фазе наступательной операции. Допустить такое положение мы не могли. Работники центрального органа снабжения больше всего упирали на необходимость экономии дорогостоящего и дефицитного изооктана. Слишком дорогой могла оказаться цена нашей покладистости, а вернее, неграмотной эксплуатации авиационной техники.

Я подробно доложил наши соображения члену Военного совета фронта генералу К. Ф. Телегину. Константин Федорович внимательно разобрался в этом вопросе и полностью нас поддержал Кажется, удалось убедить в справедливости нашей позиции и снабженцев. Но тут возникло новое осложнение: оказалось, что показания нашего армейского октаномера на две единицы расходятся с показаниями прибора, привезенного из Москвы. А до начала операции осталось всего несколько дней...

Позвонил начальнику штаба ВВС генералу С. А. Худякову. Он обещал доложить о качестве бензина на заседании Государственного Комитета Обороны. Главный инженер ВВС генерал А К. Репин согласился поддержать нас. С чувством нарастающей тревога ждал я решения. Вдруг раздался телефонный звонок. Слышу голос генерала Телегина:

— Сергей Игнатьевич! Вопрос не решен ввиду его противоречивости и недостатка доказательств. В двадцать три часа Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин созывает у себя совещание крупных авиационных специалистов, хочет заслушать их мнение. Государственным Комитетом Обороны будет принято соответствующее решение. Как ты считаешь, если позвонит товарищ Сталин, будем ли мы настаивать на своем или можно уступить?

Я подтвердил, что никаких сомнений в обоснованности наших требований нет и горючее должно быть доведено до кондиции. В противном случае есть лишь один выход — уменьшить при проведении операции количество самолетовылетов. Но тогда надо заново уточнить задачу и спланировать боевую работу во всех звеньях — от штаба воздушной армии до полка. На это уйдет минимум неделя, а времени совершенно нет.

— Хорошо, — согласился Константин Федорович. — Будем держаться до конца. [201]

Нужно ли объяснять, как мучительно тянулись часы и дни. За что ни возьмусь (дел еще было, как говорят, невпроворот), а в голове одна мысль: как решится вопрос, неужели нас не поймут, не поддержат? Как назло, начался налет вражеской авиации на железнодорожный узел Гомель, неподалеку от которого располагались КП и штаб воздушной армии. Мы с генералом П. И. Брайко вышли из дома и наблюдали, как в ночном небе повисла «люстра» из светящих авиабомб, заискрились разрывы зенитных снарядов. Воздух наполнился гулом самолетов и взрывами бомб.

Тут меня позвали к телефону. Снова звонил генерал-лейтенант К. Ф. Телегин. Голос его был прямо-таки ликующий:

— Поздравляю, Сергей Игнатьевич! Верховный Главнокомандующий приказал выделить изооктан и в течение двух суток все горючее привести в соответствие с требованиями.

Конечно, эпизод, о котором я рассказал, был не единственным и, может быть, не самым заметным в ходе подготовки к операции. Но он свидетельствует о том, как нелегко порой давалось обеспечение боевых частей всем необходимым, как важно было все предусмотреть, ничего не упустить, до конца отстаивать то, в чем убежден.

Между тем специалисты авиационного тыла уже завершили подготовку передовых аэродромов. И хотя требования строжайшей маскировки, работа ночью, жесткий лимит времени сильно осложняли работы, все было сделано, оборудовано, укомплектовано без каких-либо скидок: командные пункты, укрытия, столовые, жилые помещения.

Вскоре туда прибыли батальоны аэродромного обслуживания, завезли все необходимые материально-технические средства, расставили технику, наладили связь. Вот уже заняли свои места штабы полков. Побывали здесь и летчики. Они изучили подходы, взлетно-посадочные полосы, стоянки и уехали на тыловые аэродромы, чтобы позже вернуться сюда уже на боевых самолетах.

На первом этапе операции основные усилия сосредоточивались на рогачевском направлении, где уже в первый день в прорыв должен был войти 9-й танковый корпус. Он имел задачу захватить на восточном берегу Березины, у Бобруйска, узел дорог Титовку и в дальнейшем двигаться на север. Для взаимодействия с этим корпусом мы выделили 199-ю штурмовую авиационную дивизию под командованием полковника Н. С. Виноградова. [202]

На паричском направлении нашим войскам предстояло после прорыва обороны противника перерезать подвижными группами дороги на Бобруйск, а затем двигаться в западном направлении. При таком характере боевых действий авиационная группировка неизбежно разобщалась, требовалось в ходе сражения выполнять сложные маневры для быстрого переноса усилий авиации с рогачевского на слуцкое и минское направления. Мы решили включить в подвижные группы своих командиров с надежными средствами связи для оперативной постановки дивизиям конкретных задач в бою и объективной оценки их действий. Особенно важно было защищать с воздуха конницу. Тщательно взвесив боевые возможности частей и соединений, решили выделить для этой цели самые боеспособные соединения, отличившиеся в сражениях под Сталинградом и Курском, — 2-ю гвардейскую и 299-ю штурмовые дивизии. Прикрывать их должен был 8-й истребительный корпус.

Нашим штабам предстояло составить план перебазирования частей в ходе операции. Так, уже на третий день наступления радиус действия штурмовиков был на пределе. Значит, для них требовалось готовить посадочные площадки у линии фронта или даже сажать их в тылу противника на аэродромы, захватываемые подвижными группами. В этом случае переброску людей, имущества, боеприпасов надо было осуществлять транспортными самолетами. Для оперативных перевозок выделили Ли-2 и По-2, заранее определили аэродром их базирования и назначили сроки сосредоточения на нем необходимого количества боеприпасов, технического и другого имущества.

В те дни я нередко встречался с представителями соединений авиации дальнего действия, которые должны были в ночь перед наступлением нанести массированный удар по объектам в тактической глубине обороны противника. Решение этой задачи требовало четкой организации управления и наведения. Оперативную группу АДД возглавлял генерал Н. С. Скрипко. Вместе с ним мы распределили цели, согласовали время, высоты и направления налетов, порядок взаимного опознавания, оповещения и связи.

Подготовка операции завершилась однодневным учением с участием командиров корпусов, дивизий и их начальников штабов. В ходе его мы окончательно отработали и уточнили способы перенацеливания авиации с одного оперативного направления на другое, вопросы тактики и управления, тылового обеспечения и перебазирования. На учении [203] присутствовали представители командующего ВВС генералы И. Л. Туркель и Б. В. Стерлигов.

Это был завершающий этап всей громадной полуторамесячной работы. Наибольшая нагрузка выпала на долю штаба и его начальника генерала П. И. Брайко, который пришел к нам незадолго до начала боев под Курском. Генерал Косых стал моим заместителем.

Как-то в разговоре наедине генерал Брайко признался, что после знакомства со мной он пожалел, что попал в нашу армию. Уж очень молодым я показался ему. «Наберешься горя с этим юнцом», — подумал он тогда В дальнейшем, однако, мы с ним сработались и хорошо понимали друг друга. Петр Игнатьевич был человеком твердого характера, требовательным к себе и к подчиненным. Исполнительность у него сочеталась с инициативой и находчивостью.

Готовя штабную игру накануне грандиозного наступления, мы решили придать ей дух состязательности, чтобы лучше увидеть, кто и как подготовился к боям. И все командиры с каким-то особым задором, даже азартом докладывали свои решения. В ходе учения удалось выработать единый взгляд на возможные варианты действий. Все выявленные недостатки были сразу же устранены О результатах я доложил Г. К. Жукову, К. К. Рокоссовскому и А. А. Новикову.

Было это 19 июня. Примерно в то же время завершилось планирование действий авиации на всех фронтах, принимавших участие в Белорусской операции. Справа от нас, на 2-м Белорусском, находилась 4-я воздушная армия генерала К. А. Вершинина Она уже имела богатый боевой опыт, приобретенный в воздушных сражениях на Кубани и в Крыму. Славный путь прошла и 1 ВА генерала Т. Т. Хрюкина. Вместе с ней нам предстояло наносить удары по противнику в районе Минска. Меньше я был знаком с 3 ВА и ее командующим Н. Ф. Папивиным. Знал только, что в юности, будучи курсантом школы ВЦИК, он охранял кремлевскую квартиру и кабинет В. И. Ленина За войну вырос до командарма, отличился при освобождении Смоленщины. Его армия была далеко от нас и с нами непосредственно не взаимодействовала.

Я знал обстановку и замысел каждого из соседей — генералов Вершинина и Хрюкина Они, в свою очередь, были в курсе наших дел.

Хотя мы и доложили о готовности соединений к бою, нас очень волновало то, что молодежь в 300-й штурмовой [204] авиадивизии не имела боевого опыта. Особенно тревожило, что даже командиры звеньев и эскадрилий не участвовали в боях. А ведь им предстояло водить группы штурмовиков. Прикомандированные инструкторы 2-й гвардейской дивизии, конечно, помогли молодежи. Но эти опытные наставники убедительно посоветовали нам ввести в бой 300-ю дивизию на второй или третий день сражения, когда войска уже выйдут на оперативный простор. Там ориентиров будет больше, легче разобраться в обстановке. И я принял решение: при прорыве поднимать дивизию в воздух, а пустить ее в бой на второй день.

Летчики расценили это как отстранение их от участия в крупнейшей операции. Я побывал у них и объяснил, почему принял такое решение. Но они не успокоились, все рвались в бой.

На следующее утро ко мне зашел начальник политотдела армии полковник В. И. Вихров — серьезный и вдумчивый офицер. Мне нравились и его работоспособность, и умение увлечь людей. Партполитработу он строил, исходя из боевых задач, смело поддерживал новое. Вообще наш политотдел был крепко сколочен, укомплектован знающими дело инструкторами и хорошо выполнял свои задачи.

Так вот, пришел ко мне начальник политотдела и предложил:

— Товарищ командующий, нужно все-таки трехсотую дивизию пустить в дело в первый день. Я посоветовал:

— Лучше проведите разъяснительную работу. Надо, чтобы летчики поняли, что боевой работы им хватит и во второй и в третий день сражения.

Дошло дело до Рокоссовского.

— Что ты там целую дивизию заморозил? — спросил он у меня. — Может быть, у тебя лишние войска завелись? Нам сейчас дорог каждый самолет.

Я доложил, что для обеспечения прорыва на паричском направлении у нас достаточно сил и без этого соединения. К тому же летный состав там необстрелянный. Люди могут потерять ориентировку. Константин Константинович поверил мне.

— Все совершенно правильно, — согласился он. — С доводами согласен. Но все же думаю: пусть и молодежь повоюет. Нужно только, чтобы новички получали посильные задачи.

Стало ясно, что на нас ложится дополнительная ответственность. [205] И мы включили 300-ю дивизию в боевой расчет на первый день.

Итак, перед началом операции основные силы 16-й воздушной армии были сосредоточены на рогачевском направлении, где находился представитель ставки ВГК Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.

Здесь было сосредоточено 13 авиадивизий, насчитывающих 1259 самолетов. Этим «воздушным мечом» предстояло управлять мне.

На паричское направление с оперативной группой фронта прибыл К. К. Рокоссовский, а авиацией командовал мой заместитель генерал М. М. Косых. В эту группу входило 7 авиадивизий, имевших 726 боевых машин.

Громадная подготовительная работа, казалось бы, не оставляла никаких сомнений в том, что все предусмотрено, налажено, выверено, что летчики успешно выполнят свои задачи. И все же кроме естественного волнения, вызванного ожиданием грандиозного сражения, в котором возможны любые ситуации, беспокоило еще одно обстоятельство, которое могло внести в наши планы существенные коррективы. Погода! Уже целую неделю мы жили надежд ой,, что неблагоприятный долгосрочный прогноз окажется ошибочным.

22 июня с разведки боем войска 1-го Прибалтийского фронта начали операцию. А на другой день перешли в наступление его главные силы, а также войска 3-го и 2-го Белорусских фронтов. По поступившим к нам сведениям, метеорологические условия в районах боевых действий наших соседей в целом не помешали осуществлению авиационной подготовки и поддержки. Это несколько успокаивало. Но 23 июня, в канун наступления войск 1-го Белорусского фронта, когда мы получили прогноз погоды на следующий день, настроение у нас снова упало: синоптики обещали метеоусловия, близкие к нелетным. Во всяком случае, значительное ухудшение погоды могло лишить войска авиационной поддержки. Перспектива, что и говорить, неутешительная.

Утром перед началом боевых действий во всех авиационных частях при развернутых боевых знаменах были зачитаны обращения Военного совета и командования 16-й воздушной армии. Затем выступили командиры авиаполков и эскадрилий, политработники. Призыв «Вперед на врага, за освобождение родной Белоруссии!» вызвал горячий отклик у всего личного состава На митингах летчики, штурманы, инженеры и техники дали торжественную клятву беспощадно громить фашистских захватчиков, не жалея сил [206] и жизни, выполнить боевые задачи. После этого экипажи начали готовиться к вылету.

Маршал Г. К. Жуков приказал руководству оперативной группы выехать на командный пункт 3-й армии 23 июня в 22 часа с таким расчетом, чтобы прибыть туда к началу удара авиации дальнего действия, назначенному на 24 часа. Еще в дороге мы убедились, что погода значительно хуже, чем ожидалось. Однако наши воздушные разведчики пока видели землю и различали отдельные объекты обороны противника Это было особенно важно.

По пути мы заметили один из световых ориентиров, выложенных для экипажей АДД. А. А. Новиков предложил:

— Давай остановимся и посмотрим, как он действует.

До этого пункта экипажи шли по приборам. А когда обнаруживали светящийся знак, сразу связывались по радио с землей и получали команду идти за линию фронта. Я стоял и думал: вдруг по своим ударят? Кстати, всю войну меня страшили такие опасения.

Вскоре подъехал Г. К. Жуков и тоже посмотрел, как операторы переключают электроклапаны. Он одобрительно отозвался о работе расчета А нам сказал:

— Поехали, нечего на иллюминацию смотреть.

Наблюдательный пункт генерала Горбатова располагался на опушке леса, в нескольких сотнях метрах от переднего края. Среди могучих сосен и лиственных деревьев стояли вышки для скрытного наблюдения за полем боя. Средства связи и управления находились в блиндажах, оборудованных в глубине леса.

Когда мы прибыли на КП, генерал Горбатов доложил маршалу Жукову обстановку и результаты наблюдения за противником. Генерал Скрйпко доложил, что части авиации дальнего действия уже в воздухе и нанесут удар точно в назначенное время. Ровно в 24.00 перед нашим передним краем рванула в воздух первая серия бомб крупного калибра. Пятисоткилограммовки производили такой грохот, что маршал Жуков приказал уточнить: не близковато ли от наших позиций они ложатся? А гул все усиливался и, кажется, ежесекундно приближался к нам. Росла наша тревога... Наконец генералы Горбатов и Скрйпко доложили, что, по наблюдениям с вышек, бомбы ложатся в расположении противника Об этом же доносят командиры стрелковых дивизий. От сердца немного отлегло, но ненадолго — очень уж непривычна для слуха массированная обработка переднего края противника тяжелыми авиабомбами, да и ночь [207] темна — малейшая ошибка экипажа может нанести тяжелый урон плотной группировке наших войск, изготовившихся к удару.

Больше часа продолжалась авиационная подготовка, все уже буквально оглохли от неимоверного грохота А погода испортилась, пошел дождь, темень стала непроглядной. И вдруг наступила тишина Генерал Скрипко доложил: экипажи не видят ни сигналов опознавания, ни целей. Полки авиации дальнего действия с маршрута возвращались на свои базы. Об отсутствии видимости сообщали и экипажи фронтовых бомбардировщиков. Пришлось прекратить полеты.

Стало ясно, что авиация больше не сможет действовать. Маршал Жуков принял решение: начать в назначенное время артподготовку. На какой-то период воцарилась необыкновенная и все более гнетущая тишина Нет, все_гтаки приятнее слушать грохот бомб, чем следить за томительно медленным движением часовой стрелки, сознавая, что бессилен ускорить бег времени.

К рассвету облачность начала подниматься, видимость улучшилась, началась мощнейшая артподготовка Тысячи снарядов обрушились на вражеские позиции. Впереди, за передним краем, закипело, поднялось какое-то месиво из огня, дыма, пыли. Через час метеорным- дождем располосовали небо реактивные снаряды дивизионов «катюш». А противник молчал, не отвечал ни артиллерийским, ни минометным огнем. Что он задумал, почему затаился? Может быть, заранее вывел свои главные силы из-под удара и введет их в сражение в решающий момент? Чего только не передумаешь в такие минуты!..

Но вот артиллерийский вал покатился дальше, послышалось громкое «Ура!». Наши части ринулись в атаку. И туг заговорила вражеская артиллерия, в цепях атакующих стали густо ложиться мины. Наши орудия переносят огонь на артиллерийские позиции врага, но пехота уже прижата к земле, ее продвижение остановлено.

Постепенно погода несколько улучшилась, командиры дивизий штурмовиков и бомбардировщиков попросили разрешить им действовать мелкими группами. Я доложил маршалу Жукову. Ответ был коротким:

— Хорошо, организуйте.

Над полем боя появились группы наших штурмовиков, а затем и бомбардировщиков. Но поправить положение они не смогли. К полудню стало ясно, что атака захлебнулась, [208] ее надо готовить сначала Незначительное продвижение вперед — вот и весь более чем скромный итог первого дня операции на рогачевском направлении. Несмотря на все усилия, дальше второй позиции обороны врага нашим войскам дойти не удалось. Да, оборону здесь противник укрепил основательно, видимо, учел опыт сражения под Курском. Умело он использовал и особенности местности, благоприятные для маскировки артиллерийских и минометных позиций, долговременных огневых точек и дзотов. Значительная часть из них обнаружила себя лишь с переходом наших войск в атаку.

В то же время поступили сообщения о том, что на паричском направлении армии генералов Батова и Лучинского, поддержанные авиацией, взломали вражескую оборону на тридцатикилометровом участке фронта и продвинулись на запад до 10 километров. А введенный в прорыв 1-й гвардейский танковый корпус вышел в район Кнышевичей, что в 20 километрах от исходного рубежа.

За первый день операции авиаторы сделали 3191 самолето-вылет{18}. И это несмотря на неблагоприятные в целом метеорологические условия Два массированных удара по обороне врага нанесли бомбардировщики, действовали и штурмовики. Все шло по плану, как вдруг... Сколько таких «вдруг" бывает на войне!

В самый разгар боя в первый день операции мне доложили, что наши штурмовики ударили по лесу, где находился... командующий фронтом. Он ехал с наблюдательного пункта, остановил машину в лесу и решил отдохнуть. Зашла шестерка штурмовиков и ударила Весь автомобиль изрешечен, а Рокоссовский невредим.

Когда сообщили эту весть, у меня мороз пошел по коже. На запрос: «Чьи штурмовики?» — пришло разъяснение: 300-й дивизии. Оказалось, экипажи, ведомые штурманом 382-го полка Вяземским, потеряли ориентировку... и все же решили сбросить бомбы Я дал команду немедленно отстранить все экипажи от полетов. Послали в дивизию группу офицеров для разбора происшествия.

Раздался телефонный звонок, и послышался голос Рокоссовского:

— Ты что там делаешь в трехсотой дивизии? Имей в виду: летчики пусть воюют. Накажи непосредственных виновников своей властью. Но жестокости проявлять не нужно. [209]

Я уже говорил, что нет ничего страшнее на фронте, чем удар по своим. А тут произошло из ряда вон выходящее событие. Наши офицеры еще раз проверили готовность экипажей, и я разрешил им летать за линию фронта. Впоследствии дивизия хорошо проявила себя в боях, доблестно действовала до конца войны, участвовала в Берлинской операции.

Когда мы встретились с Рокоссовским, он спросил:

— Что предпринял?

— Все летчики, кроме провинившихся, продолжают боевую работу, — ответил я. — Результаты расследования представлены на ваше рассмотрение.

— Пусть воюют все, никого не наказывай, — подытожил разговор командующий фронтом.

Проанализировав итога первого дня, приняли новое решение. Ночникам усилить налеты на указанные цели в обороне противника. На утро запланировали массированные удары в полосах наступающих армий.

На рогачевском направлении атака была назначена на раннее утро. Однако и в этот раз решительного перелома добиться не удалось, несмотря на новые способы прорыва. Наши войска с трудом преодолевали исключительно ожесточенное сопротивление противника Наступление развивалось крайне медленно, и уже к 10—11 часам утра стало ясно, что дальнейшее использование здесь 9-го танкового корпуса нецелесообразно: в сложившейся обстановке подвижная группа успеха не добьется, понесет лишь большие потери. Видя это, генерал Горбатов попросил разрешения изменить направление удара и выполнить отработанный им ввод 9-го танкового корпуса севернее назначенного участка прорыва. Правда, там танкам предстояло с ходу форсировать реку Друть и двигаться по лесисто-болотистой местности. Зато оборона противника на том участке значительно слабее.

Маршал Жуков выслушал мнение командира 9-го танкового корпуса генерала Б. Бахарова и поддержал предложение Горбатова. Мое внимание он обратил на особую роль авиации в обеспечении прорыва и в поддержке боевых действий ударной группы. Дело в том, что на этом участке нашей артиллерии практически не было, и все должны были вершить бомбардировщики и штурмовики.

Быстро оценив обстановку, я решил выделить для поддержки танкистов три авиакорпуса: 3-й бомбардировочный генерала А. Каравацкого, 4-й штурмовой генерала Г. Байдукова и 6-й истребительный генерала И. Дзусова. Решение немедленно довели до командиров. [210]

В назначенный срок по переднему краю противника и его последующим рубежам обрушили удары штурмовики и бомбардировщики. При непрерывной поддержке с воздуха танкисты прорвали вражескую оборону у реки Друть и устремились вперед, вслед за авиационным огневым валом.

Боевые порядки наших войск были надежно прикрыты истребителями. Летчики 6 иак с честью выполнили постав-ленную задачу, не допускали вражеские бомбардировщики к танковым частям.

В первый день операции наши штурмовики встретили организованное противодействие истребителей и наземных средств ПВО противника Многие самолеты получали над целью по семь — десять прямых попаданий снарядов зенитной артиллерии. Несмотря на это, летчики добирались до своих аэродромов и производили посадку. Вот какими живучими были «илы». Инженерно-технический состав трудился круглосуточно, восстанавливая поврежденные машины.

Несмотря на то что высота облачности не превышала 100 метров, а видимость — трех километров, «крылатые танки» наносили большие потери противнику. Группа старшего лейтенанта Оркина в составе двенадцати Ил-2, действуя в сложных метеоусловиях и без прикрытия истребителей, точно в назначенное время разгромила артиллерийские и минометные батареи противника в районе поселков Святое Озеро и Хапаны, что в шести километрах от Рогачева.

В ночь на 26 июня гитлеровское командование, учитывая быстрое продвижение наших танков, форсировавших реку Друть и вышедших на оперативный простор, начало отвод своих частей за Березину. Мы направили туда несколько групп Пе-2 и Ил-2 для ударов по вражеским колоннам и переправам. В тот день было сделано около трех тысяч самолето-вылетов.

Группы штурмовиков, ведомые капитанами Колесниковым и Давыдовым, старшим лейтенантом Гуровым и лейтенантом Фроловым, атаковали с интервалами в четыре-пять минут колонну автомашин и танков противника на дороге Жлобин — Бобруйск.

Каждая четверка сделала три захода. В результате было уничтожено два танка, пятнадцать автомашин, до 100 солдат и офицеров, подавлен огонь шести зенитных орудий.

По оценке командования 48-й армии, наши штурмовики с задачей справились отлично. Экипажи наблюдали несколько взрывов, движение на дороге остановилось.

На правом крыле фронта успешно действовала эскадрилья [211] Пе-2 капитана П. Н. Ксюнина За два вылета она уничтожила и повредила до 24 автомашин с войсками и грузами противника. Бомбометание велось с высот 1900—2000 метров и сопровождалось пулеметным обстрелом.

Заслуживает внимания инициатива, проявленная капитаном Ксюниным в первом вылете. Его группа имела задачу уничтожить скопление автомашин с войсками и грузами в Титовке. Однако здесь противника не оказалось. Тогда ведущий принял решение пройти над дорогой и осмотреть другие населенные пункты. Решение было верным: по деревне Малые Воротики шла вражеская автоколонна По ней и нанесли удар штурмовики. Из 50 машин примерно 13 было уничтожено.

По инициативе заместителя командира 1-й авиационной эскадрильи старшего лейтенанта Н. И. Скосырева в 779-м бомбардировочном полку развернулось движение «тысячников». Бомбовую нагрузку Пе-2 они увеличили с 600 до 1000 килограммов. Это позволило наносить по врагу более мощные удары с воздуха.

27 июня 9-й танковый корпус, поддерживаемый авиацией, занял Титовку — важный узел дорог перед Бобруйском. К концу дня находившиеся здесь гитлеровские войска оказались окруженными. Надо было укрепить, сцементировать кольцо. А это могли сделать только стрелковые части. Но они туда еще не дошли. У нас, авиаторов, появилась новая забота: следить за противником, оказавшимся в котле.

На совещании у командующего фронтом, состоявшемся 27 июня на командном пункте П. И. Батова, начальник штаба генерал М. С. Малинин доложил об итогах трехдневных боев, уточнил обстановку и положение войск. Здесь мы узнали, что минувшей ночью 1-й гвардейский танковый корпус оседлал дороги, ведущие из Бобруйска на запад и северо-запад и тем самым отрезал пути отхода из этого города. Быстро продвигалась на Слуцк и конно-механизированная группа Генерал Рокоссовский приказал 3-й и 48-й армиям сменить у Титовки 9-й танковый корпус и создать там плотные боевые порядки — на случай если противник попытается вырваться из окружения. Нам, авиаторам, предстояло не только вести разведку, но и прикрывать с воздуха танкистов, идущих на Осиповичи и Марьину Горку, а также конников, наступающих на Слуцк. А для этого требовалось усилить группировку авиации. Но как? Основные наши силы действовали по отступающим вражеским колоннам. И все-таки мы решили перенацелить одну дивизию бомбардировщиков [212] на помощь своим подвижным частям. Доложил об этом генералу К. К. Рокоссовскому и главному маршалу авиации А. А. Новикову. Они согласились с нашим предложением.

Не вызывало сомнений, что противник будет усиливать сопротивление, бросать в бой резервы, пытаясь выиграть время и занять выгодные оборонительные рубежи, пока наши подвижные группы не замкнули второе кольцо окружения в районе Минска.

Необходимо было увеличить радиус действия самолетов для поддержки подвижных частей, уходивших все дальше и дальше. Пока мы обсуждали этот вопрос в штабе, принесли данные разведки: окруженные у Титовки гитлеровцы начали собираться в колонны. Это нас насторожило, и мы решили следить за ними более внимательно. Примерно к 17 часам стало совершенно ясно, что фашисты свои основные силы подтягивают к дороге, идущей на Титовку. Значит, они, как и ожидалось, готовятся к прорыву, чтобы соединиться со своей 4-й армией.

Эти данные мы немедленно сообщили командующим 3-й и 48-й армиями и командиру 9-го танкового корпуса. Сразу же позвонил К. К. Рокоссовскому. С КП мне ответили, что Г. К. Жуков, А. А. Новиков, К. К. Рокоссовский и П. И. Батов совещаются. Я попросил дежурного немедленно доложить командованию о результатах разведки, разыскать и пригласить к телефону представителя оперативного управления штаба ВВС полковника М. Н. Кожевникова. Рассказав ему о полученных разведданных, я попросил передать их А. А. Новикову. Надо было немедленно наносить удар по окруженным вражеским войскам. Вечером они наверняка могут пойти на прорыв.

Вскоре мне сообщили, что начальнику штаба фронта поставлена задача выяснить,, где проходит линия соприкосновения с противником частей 3-й и 48-й армий и 9-го танкового корпуса, чтобы авиация знала ее точно. Разделаться с окруженной группировкой было приказано нашей воздушной армии.

Пока шли доклады, переговоры, мы начали собирать силы. Бомбардировщики и штурмовики, прилетающие с заданий, немедленно заправляли горючим, снаряжали боеприпасами.

Мы понимали, что наша авиация непременно встретит противодействие в воздухе. Надо было создать группу истребителей, которые бы обеспечили свободу действий бомбардировщиков и штурмовиков над целью. [213]

А у нас практически все истребительные корпуса и дивизии были задействованы, причем на аэродромах самолетов оказалось очень мало. Как же выйти из положения?

Беспокоило и другое: для разгрома с воздуха такой массы войск нужны сотни бомбардировщиков и штурмовиков. Причем экипажи их должны быть отлично подготовлены к выполнению такой задачи. При массированном применении авиации требуется и особенно четкое управление самолетами.

Мы не располагали временем на подготовку экипажей и на организацию сложной системы управления. Противник мог уйти.

Уже пора было ставить задачи частям. Из штаба армии сообщили, что на аэродромах стоят в готовности 189 штурмовиков и бомбардировщиков, в течение часа будет еще 360. Это уже хорошо. Что касается истребителей, решили использовать резерв — 1 -ю гвардейскую дивизию. Ее частям я приказал сосредоточиться для прикрытия района планируемого удара Предупредил и командира 6-го истребительного корпуса: собрать два-три полка.

Время — 17 часов 30 минут, а от командующего фронтом указаний еще нет. На одном конце телефона — Кожевников, на другом — я. Сижу как на горячих угольях Уже солнце на закате, день кончается, не успеем засветло посадить самолеты Опять тороплю Кожевникова Он докладывает: идет совещание, ждите. Я его прошу позвать Новикова.

Подошел к телефону главный маршал авиации, спрашивает:

— Что ты волнуешься?

— Времени мало, скоро наступит темнота.

— Не волнуйся Нам же надо точно выяснить, куда дошли армии, а то полетите и ударите по своим. Ждите.

Наконец в седьмом часу вечера мне передали начертание линии фронта и приказание Рокоссовского: «Нанести удар по окруженной группировке до наступления темноты О времени удара и количестве самолетов донести». Не кладя телефонной трубки, я уже обдумал решение и написал боевое распоряжение. Надо теперь передать его. Успею ли? Ведь у аппаратов моего звонка ждут четыре командира корпуса, более десятка командиров дивизий.

Выход нашел. У каждого аппарата посадил офицера оперативного отдела штаба и сказал: [214]

— Сейчас буду ставить задачу командиру третьего бомбардировочного корпуса. Запишите, что я скажу, и передайте другим командирам. Ясно? Прошу соблюдать тишину.

Я стал доводить задачу командиру 3 бак генералу Каравацкому. Начал с него потому, что его экипажам лететь до цели дальше, чем другим. Приказываю: частям корпусов и дивизий нанести удар по колоннам и скоплению войск противника юго-восточнее и юго-западнее Титовка Цели выбирать ведущим групп. Высота бомбометания 1200—1600 метров. 6 бак будет наносить удар с этих же высот, с высот от 200 до 1200 метров — штурмовики 4 шак, 2-й гвардейской и 299-й штурмовых авиадивизий. Район боевых действий прикрыть 1-й гвардейской над на высотах от 500 до 1000 и 6 иак — от 1500 до 3000 метров. Удар нанести в промежуток от 18.30 до 20.30.

Указав, где проходит линия фронта, распорядился наносить удары не ближе двух с половиной-трех километров от нее, чтобы не поразить свои войска В районе цели занимать заданные эшелоны и внимательно наблюдать за своими самолетами, чтобы не помешать другим группам выполнять задачи.

Прикрытие осуществлять по внешней линии окружения, не допускать авиацию противника к району боевых действий с 18 часов 30 минут до 20 часов 30 минут. По окончании патрулирования истребителям атаковать скопления войск противника. 282 и 283 над находиться в готовности к наращиванию сил в воздухе. Этот текст был передан циркулярно всем за семь—десять минут. Все командиры доложили, что усвоили задачу и приступили к ее выполнению. Когда я слушал последний доклад, первые авиационные части уже поднимались в воздух.

Такая оперативность в организации массированных боевых действий авиации была бы немыслима без исключительно четкой работы всех звеньев штаба армии, без полного взаимопонимания командиров, начальников и подчиненных, людей, прошедших через суровые испытания, познавших горечь неудач и радость побед Пока я ставил задачи командирам, офицеры под руководством П. И. Брайко, можно сказать, синхронно организовали и управление, давали все необходимые указания по каналам связи, определяли порядок представления донесений о ходе боевых действий. И хотя все это делалось незаметно, как бы помимо меня, я был уверен, что аппарат, возглавляемый Петром Игнатьевичем Брайко, никаких упущений не допустит. [215]

Более 30 минут занял взлет групп самолетов, выделенных для разгрома окруженной группировки немецко-фашистских войск. Как и ожидалось, спланированное нами эшелонирование по высоте, «растяжка» по времени, а главное то, что всем командирам было известно количество одновременно действующих частей, позволило избежать опасного скопления самолетов над целью. Все полки выполнили задачу отлично, потерь не было, все самолеты вернулись на свои аэродромы.

Все командиры полков, дивизий и корпусов, участвовавших в налете, были поощрены. Меня маршал Г. К. Жуков также наградил золотыми часами.

Впоследствии в своих воспоминаниях он писал, что видел, как шел разгром немцев юго-восточнее Бобруйска: «Сотни самолетов 16-й армии С. И. Руденко, взаимодействуя с 48-й армией, наносили удар за ударом по группе противника. На поле боя возникли пожары: горели многие десятки машин, танков, горюче-смазочные материалы. Все поле боя было озарено зловещим огнем. Ориентируясь по нему, подходили все новые и новые эшелоны наших бомбардировщиков, сбрасывавших бомбы разных калибров. Немецкие солдаты, как обезумевшие, бросались во все стороны, а те, кто не желал сдаться в плен, туг же гибли. Гибли сотни и тысячи солдат, обманутых Гитлером, обещавшим им молниеносную победу над Советским Союзом».

Высоко оценил действия 16 ВА и командующий ВВС, главный маршал авиации А. А. Новиков. Он прислал нам телеграмму:

«Нашими войсками в результате наступления юго-восточнее Бобруйска была окружена большая группировка противника, состоящая из остатков 7 пехотных и 1 танковой дивизий, которая оказывала упорное сопротивление нашим войскам. Для того чтобы разгромить противника и принудить его к сдаче, 27.6.44г. в период 19.15—21.00 16 ВА в количестве 523 самолетов был нанесен массированный бомбово-штурмовой удар по окруженной группировке противника юго-восточнее Бобруйска. В результате успешно проведенного авиационного удара окруженная группировка противника была разбита, а ее остатки в ночь на 28.6.44г. были пленены наземными войсками.

Таким образом, авиационные части свою задачу выполнили отлично, за что всему личному составу, принимавшему участие в массированном ударе — летчикам, штурманам, стрелкам-радистам, — ОБЪЯВЛЯЮ БЛАГОДАРНОСТЬ. [216]

Телеграмму довести до всего личного состава авиачастей 16 ВА. НОВИКОВ».

28 июля войска 48-й армии довершили разгром деморализованной и рассеянной вражеской группировки.

В тот же день наши «ястребки» вылетали на штурмовку автоколонн противника, двигавшихся по шоссе Березине — Червень. Мастерски действовали здесь летчики 55-го гвардейского истребительного полка Они атаковали цели с высот от 1300 до 2000 метров. Особенно отличились ведущие групп Герой Советского Союза гвардии подполковник В. И. Шишкин, дважды водивший группы на штурмовку, и его заместитель гвардии капитан А. Д. Кучерявый. За день пулеметно-пушечным огнем было сожжено 55 автомашин и 3 штабных автобуса, уничтожено до 150 солдат и офицеров.

В конце июня 16 ВА оказывала помощь соседней армии генерала К. А. Вершинина в уничтожении войск противника, отступающих по шоссе Могилев — Минск, в полосе 2-го Белорусского фронта.

Утром 29 июня летчики нашего 3-го бомбардировочного авиакорпуса разрушили мост через Березину. Удар по переправе с пикирования нанесла эскадрилья самолетов Пе-2 во главе с капитаном Р. С. Сулеймановым. Штурманом экипажа был старший лейтенант П. А. Козленке, ставший впоследствии Героем Советского Союза Мост рухнул. Ведомые экипажи атаковали войска и технику противника, скопившиеся на берегу реки. В стане врага началась паника. Непрерывными налетами пикировщики и штурмовики не позволяли гитлеровцам восстанавливать мост и продолжали уничтожать живую силу и технику врага.

Во второй половине дня 29 июня командование 4-й немецкой армии было вынуждено направить колонны отступающих войск по проселочным дорогам, чтобы организовать их переправу севернее и южнее Березино. Темпы отхода противника резко замедлились. А наша авиация продолжала наносить удары по вражеским войскам.

Бывший командующий 4-й немецкой армией генерал Типпельскирх в своих воспоминаниях с горечью писал:

«Командование 4-й армии, собрав все, что можно, попыталось удержать у Березино, а также севернее и южнее города переправы через Березину и обеспечить их с флангов. Три ее корпуса по-прежнему находились восточное реки, с трудом отбиваясь от энергично наседавшего с фронта и флангов противника, от партизан и преодолевая непроходимые болота, исключавшие всякое свободное передвижение. Бесконечный [217] поток тяжелой артиллерийской техники, зенитных батарей и всевозможных машин с огромными усилиями продвигался по давно уже выбитой, но единственно возможной для отступления дороге, пересекавшей у Березино реку Березина. Непрерывные налеты авиации противника причиняли тяжелые потери (в частности, погибли два командира корпуса и один командир дивизии), а также вызывали бесконечные заторы среди отступавших колонн. Русские штурмовики то и дело разрушали мост у Березино, после чего на восточном берегу реки всякий раз образовывались огромные скопления машин»{19}.

За пять дней операции войска нашего фронта прорвали вражескую оборону на участке протяженностью 200 километров, окружили и уничтожили крупную его группировку и продвинулись в глубину до 110 километров. 29 июня, они освободили Бобруйск.

Мы с А. А. Новиковым направились туда Прежде всего заехали в крепость, расположенную у моста через Березину Там увидели множество пленных. Когда я вышел из машины, сидевшие немцы сразу встали и вытянулись по стойке «смирно». Невольно подумалось: крепко же их вымуштровали. Из крепости поехали к реке. Мост оказался разрушенным. Значит, удар бомбардировщиков был точным.

На следующий день мы слетали в район Титовки. Там нам удалось разгромить с воздуха основные силы окруженного противника. Недавно еще грозную боевую технику врага советские летчики превратили в груды металла.

Истребители, конечно, не оставляли на земле таких отметин, как бомбардировщики и штурмовики. Но мы видели и в Бобруйске, и в Титовке немало обломков сбитых немецких самолетов. Воздушные схватки продолжались.

30 июня 1944 года летчики 67-го гвардейского полка старший лейтенант В. П. Алексеев и младший лейтенант В. Д. Березин, прикрывая бомбардировщиков, вступили в бой с «фокке-вульфами».

Меткими очередями первый из них сбил один вражеский самолет, второй — два. В ходе поединка Березин был ранен в голову и руку. Разорвавшийся снаряд нарушил управление самолетом. Фашист бросился преследовать подбитую машину. Березин мгновенно убрал газ и, когда «фоккер» проскочил вперед нажал на гашетки пулеметов и пушек. Вражеский истребитель загорелся и пошел к земле. Осмотревшись, [218] Березин увидел площадку с выложенным «Т» и повел машину на посадку. Приземлился он на бывшем партизанском аэродроме, в районе, уже освобожденном от оккупантов. Местные жители оказали летчику медицинскую помощь, и он, сдав самолет на хранение партизанам, вернулся в свою часть. За отвагу и мужество комсомолец Березин был удостоен правительственной награды.

В одном из боев особенно отличились коммунист старший лейтенант Б. Г. Деев и комсорг эскадрильи лейтенант В. Г. Кармин. Они сбили по два ФВ-190.

Командование наземных войск высоко оценивало боевую помощь авиации. Издавались специальные приказы, в которых отмечались подвиги наших крылатых богатырей и их надежных помощников — инженеров, техников, механиков.

30 июня в приказе по войскам 48-й армии хорошую оценку получили боевые действия 196-й штурмовой авиадивизии, которой командовал подполковник К. К. Грищенко. Она способствовала успешному прорыву обороны противника на западном берегу реки Друть и освобождению городов Жлобин и Бобруйск.

Добрый отзыв о помощи штурмовиков в боях 26 и 27 июня 1944 года восточное Бобруйска прислал нам командир 95-й танковой бригады полковник А. И. Кузнецов: «Штурмовые и бомбовые удары были метки, сильны и своевременны. Урон, нанесенный противнику, значительно ослабил его силы. Он надломил его и морально. Пленные рассказывали, что солдаты и офицеры непрерывно поглядывали в небо, боясь очередного налета «крылатых танков». Не случайно они прозвали их «черной смертью».

От генерала Бахарева из 9-го танкового корпуса мы тоже получили благодарственную телеграмму за поддержку и помощь, оказанную летчиками 199 шад.

При прорыве долговременной обороны штурмовики произвели 789 боевых самолето-вылетов. Они уничтожали группировку противника, стремившегося вырваться из окружения в направлении Бобруйск, отметка 382. За время Рогачевско-Бобруйской операции 199 шад уничтожила 46 танков, 1285 автомашин. 170 орудий, 4000 гитлеровцев.

Высокий темп продвижения наших войск, естественно, радовал, но он прибавил много новых забот. Как я уже отмечал, радиус действия штурмовиков и истребителей очень быстро оказывался недостаточным для своевременной и надежной поддержки и прикрытия передовых частей. Нужно [219] было то и дело перебазировать «илы». В период планирования и подготовки операции мы включили в состав подвижных соединений несколько батальонов аэродромного обслуживания, личный состав которых был специально обучен ведению боевых действий в специфических условиях быстрого продвижения по вражеским тылам, захвату и удержанию аэродромов противника. Каждая из колонн БАО имела с собой запас бензина, масла, продовольствия, оборудования — словом, все необходимое для обслуживания авиационного полка С ними шли саперные команды для разминирования захваченных полос. Командиры авиационных соединений получили задание разведывать и осваивать аэродромы на освобожденной территории в соответствии с потребностью в них.

Благодаря принятым мерам мы смогли в июле шесть раз перебазировать соединения штурмовой авиации, по семь-восемь раз — истребителей, по три-четыре раза — дневных бомбардировщиков. Соединения перемещались не одновременно, а последовательно, как бы перекатами. Пока одни осуществляли маневр, другие вели боевые действия, а затем первые приступали к выполнению заданий и прикрывали перебазирование на оперативные аэродромы остальных частей. Такой порядок требовал очень четкой организации и планирования боевых действий, снабжения непрерывно перемещающихся частей всем необходимым для нормальной боевой работы.

Еще 28 июня командир 299-й штурмовой дивизии полковник И. Крупский, находившийся в боевых порядках конно-механизированной группы, сообщил мне, что аэродром Пастовичи как будто покинут фашистской авиацией, что сам он находится в движении с конно-механизированной группой и не может проверить, так ли это. Пастовичи в это время были в 70—80 километрах за линией фронта, в тылу противника, и такой аэродром как нельзя более нас устраивал. Он находился вблизи шоссе, соединяющего Бобруйск и Слуцк.

Почему мы избрали Пастовичи, расположенные на большой дороге? Учли психологию отступающего противника: он не будет двигаться по шоссе, по которому только что прошли наши танки, а изберет для отхода глухие дороги. С аэродрома Пастовичи, расположенного в 80 километрах за линией фронта, можно успешно поддерживать и 1-й танковый корпус, и конно-механизированную группу.

Решили прежде всего послать туда разведчиков. Нужно [220] было установить, занят ли аэродром? Вскоре пришло сообщение: в Пастовичах никого нет, противник отошел под ударами танковых частей. Надо было проверить, не заминировано ли летное поле. А как это сделать?

Помогли безотказные По-2. На них мы отправили в тыл врага двух саперов и офицеров аэродромной службы с наказом: сесть в стороне от взлетно-посадочной полосы и установить, заминирована она или нет. В случае необходимости — разминировать.

Я находился в частях 1-й гвардейской истребительной и 2-й гвардейской штурмовой дивизий, которым предстояло перебазироваться в Пастовичи. Полковники Сухорябов и Комаров еще раз проверили готовность к отлету технических команд Прошел час, другой, а от экипажей По-2 никаких сведений не поступало.

Решаем послать туда пару истребителей, посмотреть, что случилось с разведчиками. Они передали по радио: самолеты стоят около деревни, на аэродроме ходят трое, машут нам руками.

Тут же послали еще один По-2, чтобы он немедленно передал предварительные данные разведки. Вскоре получили сообщение: летное поле не заминировано, можно садиться. Саперы обнаружили бомбосклады, из-за них и задержались. Я решил тоже слетать на захваченный аэродром.

Осмотрели мы его, заняли командно-диспетчерский пункт, находившийся на возвышенности недалеко от шоссе. Посоветовавшись, все же решили не оставлять самолеты здесь на ночь — утром прилетать, весь день выполнять боевые задачи, а вечером возвращаться к себе. Так будет надежнее. Оперативные группы штабов дивизий и БАО остаются на месте, в Пастовичах.

Туда немедленно прибыл полк транспортных Ли-2. Они доставили горючее, боеприпасы и другие средства обеспечения боевых действий. Приступили к делу передовые команды и оперативные группы Их возглавил полковник Комаров. В тот же день транспортный полк произвел еще два рейса и завершил переброску всего необходимого. В полете транспортные самолеты надежно прикрывались истребителями.

К исходу суток Комаров сообщил, что все готово к приему боевых машин. Так, с утра 29 июня в тылу врага вступила в строй крупная авиационная база 16-й воздушной армии. Первое время штурмовики и истребители, как и было предусмотрено, использовали ее только в светлое время суток, а на ночь возвращались на свои точки. Работа с выдвинутой [221] вперед полосы приблизила наши части к быстро наступающим танкистам. Этот опыт мы решили использовать и дальше.

Было, правда, опасение, что противник хотя и отступает, но многократно превосходит в людях и технике любое охранение, какое бы мы ни выставили. Однако наши части шли вперед так стремительно, что гитлеровцам было не до аэродрома, хотя они не могли не понимать его значения.

Были выдвинуты вперед и другие авиасоединения. Вскоре на мое имя поступила такая телеграмма от генерала Баха-рева: «За отличное содействие в продвижении 9 тк прошу объявить благодарность командиру 199 шад Виноградову и всему личному составу вверенной ему дивизии. Штурмовики работали прямо перед танками»{20}.

Кроме поддержки передовых частей наши бомбардировщики и штурмовики уничтожали резервы, перебрасываемые противником с других участков фронта и из оккупированных гитлеровцами стран. Совершались систематические налеты на железнодорожные станции и эшелоны на участках железной дороги Минск — Негорелое; Барановичи — Лунинец.

Продолжались совместные удары летчиков 4-й и 16-й воздушных армий по вражеским колоннам, отходящим по шоссе Могилев — Минск. Противник потерял здесь немало людей и техники, в том числе около 3000 автомашин. Сорвав попытку фашистских войск переправиться через Березину, авиация тем самым обеспечила их окружение в лесах восточнее столицы Белоруссии. Таким образом, удары с воздуха по отступающему противнику повлекли за собой самые серьезные последствия, приобрели оперативное значение.

На Минск наступали одновременно войска всех трех Белорусских фронтов. С юга завершали окружение вражеской группировки 1-й и 9-й танковые корпуса, а западнее — конно-механизированная группа генерала И. А. Плиева 1-го Белорусского фронта. Все необходимое ей доставляли экипажи По-2 271 авиационной Сталинградской ордена Суворова дивизии. В ночь на 23 июля полк перебрасывал конникам боеприпасы с аэродрома Чахец на посадочную площадку Ставы. 21 самолет доставил: 76-мм снарядов — 229 штук, винтовочных патронов — 7680, патронов ТТ — 46 240. Общий вес грузов составил 3131 килограмм.

В ночь на 26 июля самолеты той же дивизии транспортировали горючее. Было перевезено: бензина — 10 600 литров, [222] масла — 1400 килограммов. К этим грузам нужно еще прибавить реактивные снаряды.

В один из дней с конниками неожиданно оборвалась связь. Командующий фронтом забеспокоился, потребовал от штаба исправить положение. Генерал М. С. Малинин позвонил П. И. Брайко, чтобы узнать, не поступали ли к нам какие-либо сообщения от командира авиакорпуса генерала И. М. Дзусова, находившегося вместе с Плиевым. И у нас не оказалось никаких сведений.

Малинин обрушился на Брайко с упреками: вы, мол, авиация и должны знать, где этот корпус. Петр Игнатьевич пришел ко мне расстроенный, но я его успокоил, сказал, что сам поговорю с Малининым. У нас еще на Курской дуге был с ним подобный конфликт.

Тогда в один из моментов нашего наступления штаб фронта не знал, какого рубежа достигли войска 60-й армии, которой командовал И. Д. Черняховский. А летчики, поддерживавшие наступление, видели, где наши войска. Малинин и попросил сообщить, куда дошли передовые части. На основе этого сообщения штаб фронта донес в Москву, что наши войска заняли ряд населенных пунктов. А противник к ночи потеснил наступающих. Из Генерального штаба ночью попросили уточнить: где же наши войска в действительности? Командующий фронтом позвонил в свой штаб и упрекнул Малинина: «Почему неправильно докладываете?» А тот оправдывался: «Это сведения из воздушной армии». Рокоссовский немедленно вызвал меня: «Почему неправильно информируете?» Я объяснил, что наши сведения были достоверными в тот момент, когда летчики сообщали их на землю. А позже войска могли уйти вперед или отойти назад. Поскольку мы не летали, то ничего об этом сказать не могли. Такую информацию должны давать наземные части. Наши сведения хороши для ориентировки, а не для донесения.

Рокоссовский согласился со мной и указал Малинину на ошибку. Теперь я напомнил начальнику штаба фронта тот случай, но он все же попросил организовать поиски «пропавшей» группы. Мы немедленно направили днем ночной бомбардировщик в тот район, где предположительно мог находиться Плиев со своим корпусом. На По-2 вместе с летчиком А. Харитошкиным (впоследствии Героем Советского Союза) отправился в опаснейший рейс штурман И. Семенов.

С наступлением темноты По-2 возвратился обратно. Харитошкин доложил: [223]

— Мы прорвались через передний край, хотя были обстреляны. Сели у назначенной точки на опушке леса. Мотор работал на малом газу. Никто из лесу не выходил. Полная тишина. Мы подрулили к деревьям. Поскольку никого нет, решили остановить двигатель. Самолет закрыли ветками. Посоветовались и пошли в село на разведку.

И вдруг выходит из леса высокий парень в гражданской одежде и спрашивает, зачем мы сюда прилетели. Говорит по-русски. Я объяснил ему, что отказал двигатель и- пришлось пойти на вынужденную. А он в ответ:

— Как можно скорей улетайте отсюда!

— Почему это? — удивились мы.

— Вы демаскируете нас, — ответил парень.

— Хорошо, будем ремонтировать поскорее.

Я отошел к самолету, а Семенов продолжил разговор. И как бы между прочим спросил у него: не видел ли он тут нашей конницы? Парень насторожился:

— А зачем она вам?

— Мы доставляли нашим конникам медикаменты именно в эту деревню, а теперь здесь их нет.

— Ну так бы сразу и сказали.

И парень размашисто зашагал в село, мы—за ним.

В хате, куда он нас привел, сидели за столом генералы Плиев и Дзусов. Склонившись над картами, они о чем-то переговаривались. Парень четко, по-военному доложил командиру корпуса, что По-2 прилетел по заданию. Плиев повернулся к нам. Мы рассказали, что отсутствие связи беспокоит командование и нас послали искать их Плиев понимающе кивнул головой и попросил передать, что немцы планируют крупную операцию по уничтожению корпуса. Поэтому он решил на сутки укрыться в деревнях и за ночь совершить марш в большие леса Все люди и лошади размещены в строениях и замаскированы. В деревнях — никакого движения, полнейшая тишина. Молчат и радиостанции, чтобы немцы не засекли их местонахождение.

— Никаких бумаг писать не буду, — предупредил Плиев. — Устно передайте командованию, что мы переходим в лес и будем продолжать движение на Брест.

Связь была восстановлена. Маневр коннице удался блестяще. Гитлеровцы действительно потеряли корпус. Через сутки Дзусов вышел в эфир и сообщил, что его летчики наносят удары с воздуха, поддерживая наступающий корпус Плиева.

Днем фашистская авиация не могла нам противостоять. [224]

Зато ночью фашистские бомбардировщики еще летали. Особенно настойчиво они рвались к Бобруйску.

Видимо, знали, что там находятся оперативные группы фронта и воздушной армии.

Однако серьезного ущерба одиночные самолеты нанести не могли.

При очередном перебазировании в район Слуцка мы решили разместить оперативную группу подальше от города, в деревне Горошки. Подтянули линии связи, оборудовали командный пункт и начали управлять действиями летчиков. Примерно через час после наступления темноты появились «юнкерсы» и всю ночь бомбили поселок Лесное, в котором мы должны были базироваться. Опять немцы как-то узнали, где мы наметили расположить штаб.

Довольные тем, что не попали под бомбежку, мы с генералом Брайко все же решили за день оборудовать КП на новом месте. Начальник связи полковник Игнатов, как говорят, мобилизовал все и вся, чтобы за 12 часов перенести связь в деревню Новая. К вечеру туда перешел и КП армии.

На минском направлении 1-й гвардейский танковый корпус генерала М. Ф. Панова, наступавший на Пуховичи, 29 июня завязал бой у реки Свислочь с двумя пехотными и одной танковой дивизиями, переброшенными сюда из Прибалтики. На помощь ему были высланы штурмовики. При активной поддержке с воздуха танкисты 2 июля преодолели вражескую оборону. И тут генерал Панов забил тревогу: в танках пустые баки. Пришлось нам срочно доставлять для них горючее через линию фронта. Вездесущие По-2 превратились в воздушные танкеры. Обеспечив их истребительным прикрытием, мы выручили танкистов. Корпус снова ожил и двинулся на Минск.

И ему надо было спешить. В его составе находились саперы, перед которыми стояла особая задача: ворвавшись в Минск, перерезать воз провода на зданиях, заминированных фашистами. О том, что в уцелевшие дома заложена взрывчатка, нам стало известно от партизан. Свою задачу танкисты и минеры выполнили успешно. 3 июля танки корпуса генерала Панова вступили на юго-восточную окраину Минска, а танки 3-го Белорусского фронта вошли в него с востока и севера Город был очищен от врага. Здания разминированы, сохранены и до сих пор украшают столицу Белоруссии.

Вспоминаю в связи с освобождением Минска инцидент, [225] происшедший 5 июля на одном из аэродромов 16-й воздушной армии, неподалеку от Гомеля.

Мы с главным маршалом авиации А. А. Новиковым прибыли на этот аэродром, находившийся теперь глубоко в тылу, чтобы на месте решить некоторые вопросы перебазирования авиационных частей. Два наших полка ждали здесь команды на перелет к фронту.

И вот совершенно неожиданно над летным полем появился самолет-истребитель. Он сделан круг и пошел на посадку.

— Чей самолет? Откуда? — удивился Александр Александрович. — Зовите сюда летчика!

Через несколько минут перед нами появился молодой капитан. Увидев большое начальство, он вытянулся и доложил, что вылетел по тревоге с минского аэродрома, на который напали фашисты.

— Где ваши шлемофон и карта?

— Не успел взять, — смущаясь, ответил капитан. — Вот и летел поэтому на юго-восток, до первого попавшегося на глаза аэродрома.

Главный маршал как следует отчитал его за плохую боевую готовность и неверные действия.

— Уж коли поднялись в воздух неподготовленным, надо было хотя бы разобраться в обстановке, прежде чем лететь куда глаза глядят, — сурово закончил Александр Александрович.

После этого разговора он потребовал от генерала Т. Т. Хрюкина подробного доклада о нападении противника на минский аэродром. Оказалось, что действительно утром 5 июля к восточной границе аэродрома вышла большая группа немцев, не знавших, что город уже освобожден советскими войсками. Завязалась перестрелка. На аэродроме была объявлена тревога. Большинство личного состава, правильно поняв свои обязанности, вступили в бой на земле, защищая подступы к стоянкам самолетов. А несколько летчиков впопыхах запустили двигатели и поднялись в воздух. Вскоре, однако, они, уяснив обстановку и получив по радио соответствующие указания с земли, совершили посадку в Минске. Кроме одного, который прилетел к нам в 16-ю воздушную армию.

С выходом передовых отрядов 2-го Белорусского фронта к Минску восточнее города была окружена более чем стотысячная группировка немецко-фашистских войск.

Так закончился первый этап Белорусской операции. Войска [226] четырех фронтов при поддержке авиации за 11 дней прошли до 280 километров, разгромили главные силы группы армий «Центр» и освободили Минск. Был достигнут высокий темп наступления, в среднем 20—25 километров в сутки. Наши самолеты ни разу не отстали от событий и обрушивались на врага в самые решающие моменты сражения. Новым для нас было то, что теперь на уничтожение любого объекта мы могли выделить в любое время суток практически неограниченное количество самолетов, но штаб делал точнейшие расчеты и выпускал столько машин, сколько требовалось для гарантированного выполнения задач. [227]