Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

За господство в воздухе

Центральный фронт был создан на базе Донского. Его войска, а с ними и 16-я воздушная армия перебазировались из Сталинграда к Курску.

Февраль 1943 года выдался вьюжным.и снежным. Станешь на расчищенной дороге и ничего не видишь вокруг из-за высоких снежных валов на ее обочинах. Лишь по этой кажущейся бесконечной белой ленте движутся вереницы автомашин. Свернуть в сторону опасно: в сугробах застревали даже танки.

Оценив обстановку, К. К. Рокоссовский распорядился отправлять батальоны аэродромного обслуживания на Елец и Курск не только автомашинами, но и железнодорожными поездами. Прибывая на места нового базирования, наши аэродромщики сталкивались с большими трудностями. Надо было укатать взлетно-посадочные полосы, а предварительно убрать с них мощные пласты снега. Непрерывно гудели тракторы, воины БАО сутками не покидали аэродромов.

В состав воздушной армии в марте вошли 3-й бомбардировочный корпус, 299-я штурмовая и 286-я истребительная дивизии. Ими командовали соответственно генерал А. 3. Каравацкий, полковник И. В. Крупский и И. И. Иванов. Двух первых я хорошо знал, а третьего — Ивана Ивановича — встретил впервые. Но скоро убедился, что это знающий командир, пользующийся большим авторитетом среди личного состава соединения.

Штаб нашей армии разместился на восточной окраине Курска, где уцелело несколько деревянных домов. Рядом находился действующий аэродром. Такое соседство было для нас, конечно, небезопасным. Зато сюда сходились все нити управления, и мы имели прекрасную связь.

Разведывательные части мы перебазировали из Сталинграда в первую очередь. Они помогли нам раскрыть замыслы [145] врага Противник стремился всеми мерами, в том числе и ударами с воздуха, остановить наше наступление. На орловском направлении у него действовала крупная группировка авиации. Были случаи, когда гитлеровцы бросали против советских войск сотни самолетов.

Командующий фронтом поставил задачу: усилить борьбу с немецкой авиацией. К имевшейся здесь истребительной дивизии мы решили добавить 283-ю Камышинскую, которая прибыла из Сталинграда в Елец. Но немедленно вылететь оттуда она не могла: аэродромы заносила метель. Рокоссовский потребовал: «Давай истребителей, наши войска несут потери». Я доложил командующему, что мой за-заместитель генерал И. К. Самохин находится в Ельце и сообщает, что из-за снегопада невозможно вылететь. Константин Константинович удивился:

— Можно же поймать хоть полчаса хорошей погоды?

Вечером я приказал Самохину готовить дивизию к перелету. Утром он снова доложил, что стартовать нельзя: метет поземка.

А у нас в Курске стоит прекрасная погода, снег на солнце блестит так, что слепит глаза. На КП поступают сообщения: авиация немцев очень активна. Все наши истребители в воздухе. Рокоссовский опять ко мне:

— Когда прибудет дивизия?

Докладываю: вылететь не может.

— Опять не может? — сокрушается командующий. — А под Сталинградом в какую погоду летали? Не осторожничаете ли вы?

После этих слов я уже не смог усидеть на КП. Оставив за себя начальника штаба, сел на По-2 и немедленно вылетел в Елец.

Голубое небо кажется безбрежным. Лечу и думаю: «Ну и задам же я перцу Самохину и комдиву Китаеву!» Час тому назад уверяли, что нельзя вылетать, а здесь, оказывается, солнце светит. Подлетаю к окраине города Картина резко меняется: дома и дороги внезапно скрылись за густой пеленой поземки. Из нее торчат только верхушки деревьев, посаженных у границы летного поля.

Самолет мой был на лыжах. Поскольку я хорошо знал расположение аэродрома и взлетной полосы, решил садиться, ориентируясь по верхушкам деревьев. Нырнул в непроницаемые метельные белила, приземлился буквально на ощупь.

На аэродроме слышали, что в воздухе кружится По-2, но решили: садиться он не будет и уйдет обратно. Я порулил [146] к лесу, зная, что там находятся КП и землянки. Все самолеты были занесены снегом, их и не откапывали еще: бесполезно. У меня отлегло от сердца: погода здесь действительно оказалась нелетной. Зашел в землянку, принял рапорт, и сразу же стали обсуждать, что будем делать дальше. Открылась дверь, и вошел генерал С. Ф. Галаджев — начальник политуправления фронта Рокоссовский называл его светлым человеком и большой умницей. Уже сутки он находился здесь в ожидании вылета. Меня он по-дружески пожурил:

— Ты зачем рискуешь, хочешь бесславно голову сложить?

Я ему также по-дружески признался, что с воздуха погода показалась мне лучше, что аэродром прекрасно знаю, поскольку не раз взлетал с него и садился здесь. Кроме того, надо было самому выяснить, почему дивизия задерживается.

После обеда метель немного утихла. Но условия для вылета оставались еще сложными. И все же я решился предложить Галаджеву лететь.

— Нет! — твердо ответил он.

Пришлось заночевать в Ельце. Перед тем как принять такое решение, я связался с Рокоссовским. Доложил ему, что тут действительно бушевала метель, самолеты занесены и вылетать нельзя, что и Галаджев здесь сидит. Затем позвонил в штаб воздушной армии, узнал, как там идут дела.

На следующий день мы с С. Ф. Галаджевым вернулись в Курск. Вызвал меня Рокоссовский, пригласил сесть и с укором сказал:

— Что же это вы, молодой человек, делаете? Не хватает, чтобы я взыскание на вас наложил!

Я подробно доложил, как все получилось, но он не успокоился.

— Лихачество ни к чему, — продолжал он. — Ты ведь летчик и должен реально оценивать степень риска. Если вылетать нельзя, имей мужество, несмотря ни на что, не выпускать людей, чтобы они и самолеты не побили, и главное, сами не погибли. Вот что я ценю в руководителе.

А весна брала свое. Наступила распутица. По распоряжению Ставки войска фронта перешли к обороне. Мы убрали самолеты с аэродромов, не имеющих бетонных полос, чтобы перерыв в наступательных действиях использовать для отдыха и подготовки к летним боям.

В марте на усиление нашей армии Ставка прислала еще две истребительные части. 30-й гвардейский авиаполк расположился [147] на аэродроме Чернава у города Ливны. Он имел на вооружении американские «кобры».

Когда я прилетел туда, меня встретил майор — командир полка. Смотрю: лицо очень знакомое. Вспомнил: ну конечно же это Иван Михайлович Хлусович. В 1941 году он был заместителем командира 187-го полка 46-й дивизии. Вместе мы действовали на правом крыле Западного фронта. Был случай, когда Хлусович сел на аэродроме, занятом гитлеровскими танками. Однако боевой летчик сумел отбиться от врага и улететь.

Вижу — и он меня узнал. Поздоровались, обнялись, как старые боевые друзья.

— Ну как «кобра»? — спрашиваю у него.

— Ничего, — отвечает, — удобная машина, а как поведет себя в бою — посмотрим, еще не воевали на ней.

Я рассказал Хлусовичу о воздушной обстановке. Потом мы вместе составили план подготовки летчиков к боевым действиям в этом районе. Договорились, что сначала они облетают передний край и изучат район с воздуха.

На следующий день на командный пункт доложили, что первая эскадрилья «кобр» поднялась в воздух. Она облетела всю нашу фронтовую полудугу и возвратилась на свой аэродром. Позже сообщили: вылетела вторая эскадрилья.

Позвонил командующий 65-й армией генерал Батов. Мы с ним подружились на Сталинградском фронте.

— Надо мной, — говорит, — ведут бой немцы с немцами.

— Не может этого быть!

— Я же знаю свои самолеты, — настаивает он, — тут «мессеры» «мессеров» колотят.

Вспомнил я про эскадрилью «кобр» и объясняю:

— Это, очевидно, наши «кобры» с «мессерами» дерутся. Новые самолеты нам недавно прислали. Вы их еще не видели. Эскадрилья облетывает район. Значит, встретилась с немцами и ведет бой.

— Ну ладно, — соглашается Батов, — бой продолжается.

Через некоторое время опять раздается телефонный звонок. Батов сообщает радостным голосом.

— Сбили два «мессера». Я уже разобрался, где наши и где чужие.

Я поблагодарил Павла Ивановича за добрую весть.

А через некоторое время Хлусович доложил, что из полета не вернулись две «кобры». Видимо, это те машины, которые Павел Иванович принял за «мессеры». Стало жаль, [148] что в первом же полете мы потеряли два самолета. Звоню Батову:

— Павел Иванович, ты говорил, что два «мессера» сбили, видел, мол, сам, а у меня две «кобры» не вернулись. Значит, ты обознался.

— Ничего подобного, — возражает он. — У меня на столе доказательства лежат.

Я понял, что с моторов упавших машин сняты таблички. Этот порядок заведен у нас еще со Сталинграда. Мы поощряли летчиков за каждый сбитый самолет только тогда, когда предъявлялись эти таблички. Батов мне и немецкие надписи зачитал.

— Ты, — говорит, — ищи свои самолеты где-нибудь в другом месте.

Прошло еще немного времени. Позвонил Хлусович:

— Обе «кобры» вернулись, но...

Я насторожился и спрашиваю:

— Что «но»?

— Они садились на аэродроме Орел, который находится у немцев, — отвечает он.

— Прилетайте с ними ко мне, — приказал я Хлусовичу.

Не прошло и часа, как на КП появились командир и два молодых летчика. Оказывается, произошло следующее. Эскадрилья в боевом порядке осматривала и изучала район боевых действий. В районе КП 65-й армии встретилась с группой «мессеров». И наши, и фашисты хотели сразу же добиться преимущества в высоте. Завертелась карусель. Советские летчики сбили сначала один «мессер», затем другой. Бой затянулся. Немцы стали отрываться и уходить. Наши летчики бросились им вдогонку, но, следуя приказу, дальше линии фронта не пошли.

В ходе боя пара «кобр» оторвалась от эскадрильи. Летчики заметили это слишком поздно. Кругом уже никого не было, горючего оставалось мало. Вышли они на шоссе Орел — Курск. Ведущий, опасаясь, что не дотянут до своего аэродрома, решил дозаправиться в Курске. Истребители развернулись на 90° и направились, как им казалось, в нужном направлении. Вскоре показался город, а рядом с ним аэродром. «Все в порядке», — решил ведущий и дал команду заходить на посадку. Он сел на полосу подальше, чтобы осталось место ведомому. Оглядевшись, увидел справа группу людей, расчищавших от снега рулежную дорожку. Почти все они были в гражданской одежде. Но почему на солдате шинель мышиного цвета? Присмотревшись, летчик на мгновение [149] даже замер от неожиданности: «Немцы! Куда же мы сели ?» Все самолеты — со свастикой.

Решение пришло мгновенно — на полосе никого нет, ведомый подрулил, надо взлетать немедленно, развернувшись на 180°. Ведущий дает команду: «На аэродроме немцы, разворот на сто восемьдесят, быстро взлетай первым!» Ведомый круто развернулся. «Значит, понял, молодец!» — обрадовался ведущий. Первая машина пошла на взлет, а немного спустя за ним устремился и ведущий. Набрав высоту, истребители сделали разворот вправо и пошли на бреющем. Вражеские зенитчики открыли огонь слишком поздно. «Кобры» были уже далеко. И тут наших летчиков взяло сомнение: куда же они садились? По расчетам получилось — в Орле. Выйдя на шоссе, они развернулись не вправо, а влево и пошли на север, а не на юг.

Выслушав их рассказ, я разобрал допущенную ими ошибку. А в конце беседы посоветовал непрерывно уточнять в полете свое местонахождение несколькими установленными способами. Порекомендовал командиру провести занятия на эту тему. В дальнейшем полк успешно действовал на фронте.

В конце войны я встретил Хлусовича уже командиром дивизии Войска Польского. Сейчас этот храбрый и опытный офицер находится в запасе, живет и работает во Львове.

На фронте наступали решающие события. Гитлер и его окружение вопреки неумолимым фактам считали возможным поправить свое положение и взять реванш за поражение под Сталинградом. Они решили провести на востоке крупное наступление, которое бы, по их расчетам, помогло восстановить военный и политический престиж фашистской Германии, поднять моральный дух армии и народа. С весны в стане врага развернулась напряженная подготовка к операции под кодовым названием «Цитадель». В рейхе была проведена тотальная мобилизация, и армия получила почти миллионное пополнение.

Гитлеровское командование выбрало для нанесения удара по советским войскам Курский выступ. Севернее его фашисты создали сильно укрепленный орловский плацдарм. На юге сосредоточили группу армий. Всего здесь насчитывалось 900 000 солдат и офицеров, около 10 000 орудий и минометов, 2700 танков, свыше 2000 самолетов. Сюда направлялась новейшая боевая техника — модифицированные бомбардировщики «Хейнкель-111», штурмовики «Хеншель-129» и истребители «Фокке-Вульф-190», танки «пантера» и «тигр», [150] штурмовые орудия «фердинанд». Как признал потом один из фашистских генералов, «ни одно наступление не было так тщательно подготовлено, как это».

Противник возлагал большие надежды на массированные удары крупных сил танков и авиации. Командующий немецкой группой армий «Центр" генерал Клюге 18 июня 1943 года писал Гитлеру. «...Лучшим решением будет осуществление нашего наступления в соответствии с планом «Цитадель». Обязательным условием его проведения является использование максимального количества танков и сильная поддержка военно-воздушных сил...»{10}

Враг рассчитывал внезапными таранными ударами танковых соединений и ударами с воздуха пробить бреши в нашей обороне севернее и южнее Курска, а затем развивать наступление по сходящимся направлениям, чтобы окружить войска Центрального и Воронежского фронтов. Ранее, в 1941 и 1942 годах, такой способ ведения операции позволял гитлеровцам добиваться известных успехов.

Советское командование своевременно раскрыло планы противника и приняло решение, полностью отвечающее обстановке: упорной обороной измотать и обескровить основные ударные группировки немецко-фашистских войск, после чего перейти в контрнаступление. При этом главной задачей Центрального и Воронежского фронтов, перешедших к обороне, являлось нанесение врагу максимальных потерь в танках и самолетах.

Основная задача нашей авиации на Курской дуге состояла в завоевании господства в воздухе. Важно было лишить противника инициативы и обеспечить свободу действий своим наземным войскам.

В состав Центрального и Воронежского фронтов входили две воздушные армии. Наша 16-я имела 1034 самолета, 2-я, которой командовал генерал С. А. Красовский, насчитывала 881 самолет. К участию в операции привлекались 17-я ВА Юго-Западного фронта в помощь 2 ВА Воронежского фронта и авиация дальнего действия. Всего наши воздушные армии располагали здесь 2900 самолетами{11}. Гитлеровцы сосредоточили в районе Курского выступа две трети всей своей авиации, действовавшей на восточном фронте, — 2050 самолетов. Таким образом, общее соотношение сил было в нашу пользу. Но по количеству дневных бомбардировщиков преимущество оставалось на стороне противника. [151]

Наши авиационные соединения были вооружены новыми истребителями Ла-5 и Як-76, штурмовиками Ил-2 со второй кабиной для воздушного стрелка и пикирующими бомбардировщиками Пе-2. Что касается летного состава, то части пополнились молодежью, не имевшей боевого опыта.

Борьба за господство в воздухе на Курской дуге началась задолго до перехода противника в наступление. Нами были проведены две воздушные операции в мае и июне 1943 года.

В первой, проходившей с 6 по 8 мая, участвовали шесть воздушных армий: 1, 15, 16, 2, 17 и 8-я. Они нанесли удары по 17 вражеским аэродромам на фронте от Смоленска до Азовского моря. Советские истребители провели многочисленные воздушные бои над территорией, занятой противником.

Следует отметить масштабность и решительность действий нашей авиации: 1200 километров по фронту и до 200 километров в глубину. Перед этим воздушная разведка вскрыла базирование немецких частей и точно определила режим их боевой деятельности. Наши удары были приурочены именно к тому периоду, когда на вражеских аэродромах находилось наибольшее количество самолетов и летно-технического состава.

Операция готовилась скрытно. К разработке плана был допущен ограниченный круг лиц. Командующие воздушными армиями получили подробные указания лишь за сутки, а командиры авиационных соединений и частей — за шесть — восемь часов до начала боевых действий. Экипажам самолетов были поставлены задачи непосредственно перед вылетом. Маршруты прокладывались в обход районов, насыщенных средствами ПВО. При следовании к целям категорически запрещалось пользование радиосредствами. Благодаря таким мерам предосторожности была обеспечена внезапность и эффективность массированного удара по аэродромам противника За трое суток операции было совершено 1400 самолето-вылетов, выведено из строя свыше 500 самолетов. Урон наших полков был в четыре раза меньше.

В мае у нас находился А. А. Новиков. До этого он был на Кубани в 4-й и 5-й воздушных армиях и теперь хотел рассказать нам об опыте развернувшихся там боев. Командующий ВВС Красной Армии, как и мы, считал, что летом главные сражения предстоят на Курской дуге.

В первую же ночь после его прибытия фашистские самолеты бомбили аэродром в Курске, а он, как я уже говорил, находился всего в шестистах метрах от нас. Нам до утра [152] пришлось дежурить на КП. И Новиков распорядился, чтобы штаб поскорее перебазировался в более безопасное место.

Мы перебрались в деревню Уколово, поближе к командному пункту фронта. Неразрушенных домов здесь почти не осталось. Мы вырыли землянки и разместили там свои службы. Наладили систему управления боевыми действиями частей и соединений.

А. А. Новиков рассказал о победах и опыте одного из лучших асов воздушного сражения на Кубани — А. И. Покрышкина и его формуле боя: высота, скорость, огонь и маневр. У нас появились последователи прославленного воздушного снайпера Среди них можно назвать двадцатидвухлетнего старшего лейтенанта Н. В. Харитонова В 19 лет он закончил Борисоглебскую летную школу. Отличился в Сталинградской битве. Был награжден орденами Красного Знамени и Отечественной войны I степени. В представлении на звание Героя Советского Союза мы отмечали, что он совершил около двухсот боевых вылетов, провел десятки воздушных боев, сбил лично семь немецких самолетов и столько же в группе, уничтожил десятки автомашин, железнодорожных вагонов, зенитно-пулеметных точек противника.

Объясняя формулу А. И. Покрышкина молодым бойцам, Харитонов добавлял:

— Атаку надо продолжать до тех пор, пока не убедишься, что самолет противника сбит.

Свою мысль он подтверждал боевыми делами.

...Когда двенадцать «юнкерсов», которых сопровождали семь «мессершмиттов», приблизились к нашему аэродрому, взлетевший первым Харитонов приготовился к атаке. За ним поднялась еще пятерка «яков». Ведущий разгадал замысел врага — отсечь наши истребители от бомбардировщиков — и первым устремился на головной «юнкерс». Меткой очередью он убил стрелка, повредил один мотор, но Ю-88 все же пытался уйти. Харитонов продолжал преследовать его над вражеской территорией и окончательно добил. Вернувшись в часть, старший лейтенант доложил, что самолет противника уничтожен, и представил фотоснимок.

1 мая 1943 года Н. В. Харитонову было присвоено звание Героя Советского Союза Готовясь к предстоящему сражению, он, как и другие наши опытные командиры, добивался того, чтобы каждый летчик-истребитель с полным эффектом умел использовать высоту, скорость, маневр, огонь не только в воздушном бою, но и при атаке наземных целей. [153]

8 мая мы получили директиву Ставки о приведении войск в полную боевую готовность для отражения возможного наступления противника, намеченного на 10—12 мая. Были срочно приняты необходимые меры, и командующий фронтом К. К. Рокоссовский доложил о них И. В. Сталину. Вот что писал он об авиации: «16-я воздушная армия активизировала воздушную разведку и ведет тщательное наблюдение за противником в районе Глазуновка, Орел, Кромы, Комаричи. Авиасоединения и части армии приведены в боевую готовность для отражения ударов авиации противника и срыва возможных его наступательных действий».

Создавая оборонительные позиции, наземные войска теперь не опасались, что враг прорвет их и бросит свои танки в наш тыл. Бойцы были обстреляны, воевать научились. На направлении предполагаемого главного удара противника — в полосе 13-й армии, которой командовал генерал лейтенант Н. П. Пухов, мы создали 37 противотанковых районов со 138 опорными пунктами, установили минные поля и вырыли множество противотанковых рвов.

«На Центральном фронте, — писал в своих воспоминаниях Г. К. Жуков, — наиболее мощная противотанковая оборона была подготовлена в полосе 13-й армии и на примыкающих к ней флангах 48-й и 70-й армий. Противотанковая артиллерийская оборона в полосе 13-й армии Центрального фронта составляла более 30 единиц на 1 километр фронта»{12}.

При подготовке к решающей битве под Курском мы особенно ощущали руководящую, мобилизующую и организующую роль Коммунистической партии. Это благодаря ее мудрой политике и постоянной заботе воины-авиаторы получали от тружеников тыла все, что требовалось для успешного ведения боевых действий.

Базирование нашей армии позволяло авиасоединениям без дополнительного аэродромного маневра действовать как на орловско-курском, так и на белгородско-харьковском направлении, а в критические моменты помогать соседней 2-й воздушной армии.

Главное, к чему мы стремились, — с начала операции завоевать господство в воздухе. К этому готовились командиры всех степеней.

Командующий ВВС Красной Армии генерал Новиков, посетив в мае нашу армию, рассказал о тактике, применявшейся противником в боях на Кубани, в частности о массированных [154] ударах его бомбардировщиков и истребителей по войскам и по тылам, раскрыл методику отражения таких налетов. Приемы борьбы в воздухе с крупными группами мы немедленно довели до сведения всех командиров, продумали, как лучше управлять действиями истребителей.

Было решено создать специальную группировку для борьбы с авиацией противника в районе предполагаемого наступления его главных сил. На правом крыле фронта, в полосе 13-й армии, главная роль в решении этой задачи отводилась 6-му истребительному корпусу. На левом фланге мы разместили 1-ю гвардейскую Сталинградскую истребительную дивизию. Оба соединения в случае необходимости могли совместно действовать в центре.

На аэродромах вблизи Курска находилась 283-я Камышинская истребительная дивизия. Она предназначалась для наращивания сил при ведении боев в воздухе. Остальные части готовились главным образом к сопровождению бомбардировщиков и штурмовиков. Но в случае надобности они тоже могли привлекаться для завоевания господства в воздухе.

Мы отлично понимали, что требовалось тщательно скрывать свои замыслы, ввести противника в заблуждение. С этой целью были запрещены полеты с аэродромов, расположенных поблизости от линии фронта. Там базировались по два полка первой гвардейской дивизии и шестого корпуса. Самолеты мы тщательно замаскировали, а летчиков вывезли в тыл для дополнительной тренировки. С началом боев эти четыре полка должны были наносить по авиации противника внезапные удары из засады.

Два полка истребителей мы оставили в резерве в глубоком тылу фронта. Подготовили 50 ложных аэродромов, дневных и ночных. На них установили 240 искусно сделанных макетов самолетов. Гитлеровцы непрерывно бомбили их в мае — июне и даже июле. Всего они атаковали наши «приманки» более 60 раз. А на замаскированные реальные аэродромы налетали гораздо реже.

В середине мая мы кроме основного командного пункта оборудовали запасной. Место нахождения оперативной группы определили непосредственно у передовой.

21 мая командующий фронтом разрешил нашим пикировщикам нанести удар по скоплению живой силы и техники противника в районе села Рождествено. Налет завершился успешно.

Вечером в штаб армии пришло донесение из 279-й истребительной [155] дивизии. В нем говорилось, что из вылета на сопровождение пикировщиков не вернулся младший лейтенант Н. И. Синицын. Молодой рабочий-коммунист вступил в Красную Армию добровольно за два года до начала войны. Мы надеялись, что этот летчик все-таки вернется в родную часть.

Но прошло два месяца, а о Синицыне ничего не было слышно. О его судьбе стало известно во время допроса немецкого агента-диверсанта. Мы узнали, как вел себя в последние часы жизни бесстрашный советский патриот.

21 мая утром над вражеским аэродромом, расположенным около села Мерцалово, появились два наших истребителя. Вскоре они встретились с шестью «юнкерсами», шедшими в сопровождении четырех «мессершмиттов». Один советский самолет завязал бой с «мессерами», а второй ринулся на бомбардировщиков и мастерскими атаками сбил три из них.

Истребитель, вступивший в бой с «мессершмиттами», вскоре получил повреждение и вынужден был уйти на свою территорию, преследуемый четырьмя фашистами. А в это время в воздух поднялись еще три «мессера». Оставшийся в одиночестве советский летчик вступил с ними в неравный бой. Гитлеровцы повредили его машину, и он вынужден был приземлиться...

Наш летчик до последнего патрона отбивался от окруживших его фашистов, уничтожил около двадцати вражеских солдат. Не желая сдаваться в плен, он застрелился.

— Я сам видел изъятые у летчика документы, — заявил пленный. — Хорошо помню, что это был Синицын Николай Иванович, 1919 года рождения, москвич.

А. С. Виноградов туг же позвонил редактору газеты «Доблесть» и попросил его написать о подвиге героя, награжденного посмертно орденом Отечественной войны I степени. Его матери — М. С. Грибковой — мы послали теплое письмо. Вскоре от нее пришел ответ:

«Дорогие товарищи! — писала она. — Гибель дорогого и единственного сына Николая — для меня тяжелая и невосполнимая утрата Сердце мое переполнено неугасимой ненавистью к фашистским извергам, сделавшим несчастными тысячи матерей, жен, отцов. У меня осталось одно утешение: Коля погиб как герой. Я горжусь им и заклинаю вас еще беспощаднее истреблять гитлеровских захватчиков, не щадить ни крови своей, ни жизни в борьбе за честь и свободу Родины... [156]

Желаю вам скорей победы».

Я привел лишь небольшой отрывок из письма Марии Семеновны Грибковой. С ее письмом мы ознакомили весь личный состав. Каждый, кто слушал скорбное послание матери, невольно вспоминал своих родных, с горечью думал о невероятных страданиях, выпавших на долю нашего народа Сердца воинов переполнялись желанием отомстить врагу за все его злодеяния.

Накануне решающего сражения нам пришлось участвовать в отражении массированных налетов вражеской авиации на Курск. Ранним утром 22 мая был обнаружен первый эшелон немецких бомбардировщиков. Десять дежурных «яков» 283-й дивизии немедленно поднялись в воздух. Одна пара связала боем фашистских истребителей, остальные атаковали бомбардировщиков. С первого же захода летчики В. Ф. Виноградов, Б. А. Баранов и В. П. Вусиков уничтожили по одному «юнкерсу», а Н.В.Иванов — «Фокке-Вульф-190».

С аэродрома Щигры-южные сюда подоспела дежурная эскадрилья во главе со старшим лейтенантом В. А. Башкировым. Командир и его ведомый сковали боем «мессеры», а остальные набросились на бомбардировщики. В течение нескольких минут противник потерял шесть машин. Заметив, что один «мессер» устремился к паре «яков», преследующих «юнкерсы», Башкиров рванулся ему наперерез и меткой очередью поджег его.

Всего 22 мая в налете участвовало 110 вражеских бомбардировщиков, их прикрывали 70 истребителей. Но лишь незначительной их части удалось прорваться к Курску. Остальные вынуждены были сбросить бомбы, не достигнув цели. Противник потерял 76 самолетов, 38 из них сбили летчики нашей армии. Через 10—12 часов после воздушного налета железнодорожная станция возобновила работу.

2 июня рано утром фашисты послали на город еще большее количество самолеток Теперь бомбардировщики с черными крестами шли одновременно с севера и юга. Мы немедленно подняли в воздух истребители. В бой вступили четыре полка 6-го корпуса, по два из 1-й гвардейской и 283-й дивизий, по одному из других соединений. Всего в отражении налета участвовало 280 летчиков нашей и 2-й воздушной армии, а также 106 «ястребков» ПВО. Жаркие схватки на подступах к городу не прекращались в течение всего дня.

Мы находились на КП, наводили истребители на цели и с удовлетворением наблюдали, как падали вражеские [157] самолеты. Я мобилизовал все По-2 на поиск сбитых вражеских машин — мы снимали таблички с моторов и брали в плен летчиков.

За день истребители нашей армии уничтожили более 40 самолето. Семь фашистских летчиков были взяты в плен, остальные погибли. Всего в тот день противник потерял 104 машины в воздушных боях и 41 от огня нашей зенитной артиллерии.

Наши крылатые богатыри смело вступали в поединок даже с численно превосходящим врагом. В. Г. Баранов и М. Т. Гаврилов, например, вдвоем атаковали большую группу бомбардировщиков и вынудили их сбросить бомбы, не доходя до цели. Когда подошли «фокке-вульфы», Гаврилов сразу же вступил с ними в схватку и сбил один из них. Баранов в это время уничтожил два «юнкерса».

Семерка истребителей во главе со старшим лейтенантом Н. А. Найденовым, которого я знал еще по Сталинграду, атаковала группу из 50 бомбардировщиков. На этот раз ведущему пришлось драться с шестью «фокке-вульфами». Двух он сбил и на поврежденной машине сумел дотянуть до своего аэродрома С победой вернулись и его боевые друзья.

Очень напряженный бой провело дежурное звено старшего лейтенанта А. И. Горгалюка, встретившее на подходе к Курску большую группу фашистских самолетов. Ведущий сначала сбил флагмана, затем еще один «юнкерс». Его подчиненные в это время дрались с истребителями прикрытия. Горгалюк поджег третью неприятельскую машину, но и сам получил тяжелое ранение. Ничего не видя, он все-таки сумел выброситься с парашютом. Летчика сразу же отправили в госпиталь. Врачи спасли ему жизнь, однако зрение вернуть не удалось. За боевые подвиги Горгалюку было присвоено звание Героя Советского Союза. Он и сейчас живет в Москве и несмотря на отсутствие зрения плодотворно трудится, полон оптимизма, энергии, кипучей деятельности, достойной героя и бойца.

Рвались в бой и летчики, находившиеся в засадах. На КП мне позвонил командир 58-го гвардейского Донского истребительного полка Моторный.

— Товарищ командующий, — взмолился он, — разрешите взлет. Над нами идут вражеские самолеты, мы не можем спокойно за ними наблюдать.

— Разве ты не понимаешь, что такое засада? — возразил [158] я. — Ведь это еще не то наступление, которого мы ждем. Потерпите, придет и ваш черед.

Отражение вражеских налетов на Курск явилось для нас своеобразной репетицией перед главными событиями. Почему же гитлеровцы так остервенело рвались к этому городу? Потому, что мы ввели их в заблуждение. Железнодорожные составы к нам прибывали обычно ночью. Быстро разгрузив их, мы оставляли пустые вагоны на запасных путях. Фашисты клюнули на эту приманку. Полагая, что в Курск прибывают наши войска, они решили разбить железнодорожный узел и стоявшие там эшелоны.

Только 2 июня в налетах на город и станцию участвовало 550 вражеских самолетов. В тот день я особенно сильно устал. Когда уже совсем стемнело, я вышел из землянки, где размещался командный пункт, и сел на скамейку отдохнуть. Но фашисты и ночью продолжали налеты на Курск. Мощный гул моторов доносился с запада и с востока Это в тыл противника на запад шли наши дальние бомбардировщики.

Спустя несколько дней — в период с 8 по 10 июня — советское командование провело вторую воздушную операцию в районе Курской дуги. Она осуществлялась силами трех воздушных армий (1, 15 и 2-й) и соединений авиации дальнего действия. На этот раз ударам с воздуха подверглись 28 аэродромов, на которых базировались немецкие бомбардировщики. В итоге было уничтожено 245 самолетов противника.

Таким образом, нам удалось ослабить боевую мощь вражеской авиации еще до начала битвы под Курском. Немецко-фашистскому командованию пришлось мобилизовать все резервы для того, чтобы восполнить потери в людях и технике, восстановить боеспособность своих авиационных соединений.

Из щтаба фронта мне прислали такую записку. «В поселке Локоть и на станции Брасово замечены скопления живой силы противника Там находятся крупные интендантские склады, штаб. Было бы здорово, если бы вы ударили по этим целям». К письму прилагалась небольшая схемка, на которой были помечены все названные объекты. Послание поступило от партизан.

Экипажи 3-го бомбардировочного корпуса нагрянули на поселок Локоть и станцию Брасово внезапно. Группа насчитывала 100 самолетов. Привезенные фотографии запечатлели столбы мощных взрывов.

Недели через две командир партизанского отряда прислал [159] вторую записку: «Молодцы! Ударили здорово». Далее сообщались результаты: «Взорван склад с боеприпасами. Взрывы продолжались в течение 2—3 часов. Разрушено здание, где располагался немецкий штаб, а в подвалах находились склады продовольствия и снаряжения. Сгорело здание, в котором размещалась комендатура Кроме того, уничтожено несколько домов, в которых были расквартированы подразделения только что сформированной немецкой части, подготовленной для отправки на фронт. Убито около 300 человек На станции Брасово разбит эшелон с военными грузами. Сожжено несколько бронемашин и танков. Среда убитых один генерал».

И все-таки нашей основной задачей в то время было вести постоянное наблюдение за противником. На воздушную разведку экипажи летали ежедневно. Мы фотографировали дороги, лесные просеки и поляны, населенные пункты. Сличая снимки, узнавали об изменениях в стане врага, о появлении новых войсковых формирований.

На опушке небольшого лесочка мы заметили свежие следы танков, сфотографировали их. Он был буквально нашпигован техникой. По нашим предположениям, там находилось не менее двух танковых дивизий. Я доложил Рокоссовскому и попросил разрешения ударить по этому лесу силами всего бомбардировочного корпуса. Какой бы урон мы нанесли немцам! Но Рокоссовский не согласился со мной. Пусть противник думает, что мы ничего не заметили.

Командующий фронтом следил, чтобы наша оборонительная система тщательно маскировалась. По его заданию мы ежедневно проверяли с воздуха скрытность расположения своих наземных частей.

В подготовительный период большую работ)' провели специалисты тыла под руководством генерала А. С. Кириллова Они привели в порядок летные поля, подготовили в каждой дивизии запасные площадки, отремонтировали подъездные пути, создали пятнадцатидневные запасы горючего и боеприпасов, рассредоточив их по зонам. Штурмовики получили новое оружие для борьбы с танками — бомбы ПТАБ.

Тщательно готовилась авиационная техника проверялись моторы, вооружение, специальное оборудование. Инженерно-технический состав проводил регламентные и ремонтные работы Процент неисправных самолетов в частях снизился с 12 до 5.

Неожиданно случилась неприятность: при тщательном [160] осмотре «яков» 273-й истребительной дивизии специалисты обнаружили отслаивание фанерной обшивки на плоскостях и некоторых других частях машин. Самолеты нельзя было выпускать в воздух. Почему отслоилась обшивка и как обстоят дела в других дивизиях? Появилось немало «почему?» и «как?».

Главный инженер воздушной армии инженер-полковник В. И. Ребров пришел к выводу, что обшивку на плоскостях необходимо переклеить. Срочно доложили о своем решении в штаб ВВС, вызвали представителей авиапромышленности, главного авиаконструктора Совместными усилиями дефект на самолетах удалось устранить за несколько суток.

В штабе заканчивались последние приготовления к операции. После всестороннего обсуждения было решено бомбардировщики и штурмовики посылать в бой эшелонами, чтобы постоянно держать под воздействием с воздуха войска наступающего противника Полки должны были сменять друг друга, образуя над вражескими позициями огненную вертушку. Этот замысел утвердил сначала командующий фронтом, а затем представитель Ставки Г. К. Жуков.

Истребителям предстояло патрулировать в воздухе и дежурить на аэродромах в готовности к немедленному вылету на перехват противника или для выполнения другого задания. Предусматривались также меры по наращиванию сил в воздухе в ходе боя.

Для обеспечения четкого управления авиацией на главном направлении мой заместитель генерал М. М. Косых с оперативной группой и радиостанцией отправился на КП 13-й армии. Все вопросы взаимодействия решались на месте с генералом Н. П. Пуховым. В 48 и 70-ю армии мы также направили своих представителей.

И вот у нас все готово, отработано, расписано по часам. А фашисты почему-то не наступают. Потянулись напряженные дни ожидания.

Маскируя подготовку к наступлению и опасаясь наших ударов с воздуха, вражеские авиачасти находились на значительном удалении от линии фронта Лишь 3 июля они перелетели на аэродромы Орла, Брянска и Карачева Здесь против 16-й воздушной армии фашисты сосредоточили около 900 самолетов.

В ночь на 5 июля командование фронта получило подтверждение, что в 3 часа утра вражеские войска после короткой артподготовки перейдут в наступление в общем направлении на Курск. Было принято решение нанести по противнику [161] упреждающий удар — провести мощную артиллерийскую контрподготовку.

На рассвете по распоряжению командующего фронтом вдоль всего участка нашей обороны ослепительными зарницами полыхнули залпы орудий и гвардейских минометов, тишину разорвал и раскатился окрест оглушающий грохот. Вздыбилась, заклубилась в огненном вихре земля на позициях вражеских войск, изготовившихся к штурму. Контрподготовка длилась 20 минут. Наша артиллерия внесла существенные «поправки» в планы противника Только в в 4 часа 30 минут он начал артподготовку, а пять минут спустя на его позиции вновь обрушились снаряды и мины — командующий фронтом приказал повторить артиллерийский налет. Тут же он позвонил мне на КП и сказал:

— Теперь настало время вводить в действие авиацию, разворачивай плечи.

Мы немедленно направили приказания в соединения и части о времени «Ч» и действиях по плану.

В 5 часов 30 минут, с опозданием на два с половиной часа, противник начал наступление. Тут же над полем боя появилась его авиация. Группы (по 50—100 самолетов в каждой) накатывались волнами. На оборонительные рубежи наших войск, на позиции артиллерии посыпались фугасные бомбы. Вступили в бой наши истребители. В небе, то и дело перечерчиваемом дымными трассами горящих самолетов, закружилась карусель.

Мимо командного пункта, низко над землей, проносились колонны краснозвездных штурмовиков. Обширные минные поля, массированный огонь артиллерии и минометов, нарастающие удары авиации с воздуха замедлили продвижение вражеских танковых частей, вклинившихся в нашу оборону. После ожесточенного двухчасового боя противнику удалось немного потеснить лишь две стрелковые дивизии. В 9 часов 30 минут окончательно прояснилось, что главные силы враг бросил на Ольховатку и Поныри.

«Наступило время, — вспоминал К. К. Рокоссовский в книге «Солдатский долг», — поддержать эти соединения сухопутных войск авиацией. Командующему 16-й армией отдан приказ нанести удар по прорвавшемуся противнику. Руденко поднял в воздух более 200 истребителей и 150 бомбардировщиков. Их удары замедлили темп наступления гитлеровцев на этом участке».

Над Курской дугой разгорелось около 200 очагов воздушных боев, в ходе которых было сбито 260 самолетов [162] противника Летчики нашей армии уничтожили за этот день 106 фашистских бомбардировщиков и истребителей, сожгли 65 танков.

Я был свидетелем многих воздушных боев, но такого упорства такой стремительности, такого мужества в борьбе раньше мне не приходилось видеть. Даже наши врага вынуждены были признать высокие морально-боевые качества советских летчиков. Немецкий генерал Меллентин, участник боев на Курской дуге, в своих мемуарах писал: «...В ходе этого сражения русские летчики, несмотря на превосходство в воздухе немецкой авиации, проявили исключительную смелость»{13}.

В первый день сражения славный подвиг совершил летчик 1-й гвардейской истребительной авиационной дивизии Виталий Поляков. Вступив в бой с большой группой немецких самолетов, он первой же очередью сразил один истребитель. Бой достиг своей кульминации. Летчики выписывали в небе сложнейшие пилотажные фигуры, заставляя моторы работать на пределе. В этой схватке самолет Полякова был подожжен. Свою пылающую, но не потерявшую управления машину он направил на вражескую. Главное — уничтожить фашиста Своим самолетом-факелом Поляков отрубил стервятнику крыло, и тот упал на землю. Только после этого советский летчик выбросился на парашюте из горящего «яка». Вскоре он прибыл в свою часть. Крылатому богатырю Полякову было присвоено звание Героя Советского Союза Он и сейчас трудится, будучи преподавателем Военно-воздушной академии имени Гагарина.

Так же мужественно сражался помощник командира полка по воздушно-стрелковой службе лейтенант С. К. Колесниченко. Он уничтожил три вражеских самолета и выручил из беды своего ведомого. Когда тот покинул с парашютом поврежденную машину, Колесниченко прикрыл его и сумел поджечь неприятельский истребитель. Только убедившись, что ведомый благополучно приземлился в расположении наших войск, командир взял курс на свой аэродром. За подвига над Курской дугой С. К. Колесниченко был удостоен звания Героя Советского Союза.

С самого начала сражения на курском направлении немецким хваленым танкам «тигр» и «пантера», самоходным орудийным установкам «фердинанд» советские летчики-штурмовики противопоставили огневую мощь «илов», снабженных [163] ПТАБ. Первым сбросил их на танковую колонну Герой Советского Союза майор В. Голубев. И сразу мы убедились в том, какое грозное оружие получили штурмовики. Весила бомба 1,5—2,5 кг, падая на броню танка, она не отскакивала, а как бы прилипала к ней. Направленным кумулятивным взрывом насквозь прожигалась броня «тигров» и «пантер», и те загорались.

За сокрушительные удары по врагу на Курской дуге майор В. Голубев был удостоен второй Золотой Звезды Героя и стал первым дважды Героем в нашей воздушной армии.

Старший лейтенант П. П. Ратников, летевший во главе восьмерки истребителей, обнаружил крупную по численности группу вражеских самолетов. Командир и его подчиненные решительно устремились на «мессеров». От их неотразимых атак враг потерял три машины. А наши летчики все благополучно вернулись на аэродром.

И все же первый день не принес нам удовлетворения. Что-то требовалось изменить и исправить.

Когда наступила темнота, я докладывал командующему фронтом итоги дня. Указал, сколько сбитых самолетов противника, подчеркнул, что бой был жестокий. Вдруг раздается телефонный звонок. К. К. Рокоссовскому позвонил И. В. Сталин. В течение дня он несколько раз звонил, но я не присутствовал при их разговорах. А на этот раз слышал все. Рокоссовский стал докладывать итоги дня. Сталин перебил его: «Завоевали господство в воздухе или нет?» Это его интересовало в первую очередь. Рокоссовский докладывал: «Товарищ Сталин, сказать нельзя, был очень сильный напряженный бой в воздухе, крупные потери с обеих сторон». Сталин в ответ: «Скажите мне точно, завоевали или нет? Да или нет?» Рокоссовский опять говорит: «Пока определенно ответить нельзя, но завтра этот вопрос решим положительно». «А Руденко справится с этим делом?» Рокоссовский посмотрел на меня и после короткой паузы ответил: «Справится».

После доклада я предложил изменить тактику действий ударной авиации. Целесообразнее наносить удар по группировке врага крупными силами, с целью решительного воздействия на противника. Массирование позволит подавить систему ПВО противника, снизить наши потери. Мы причиним не только большой материальный ущерб врагу, но и окажем сильное моральное воздействие на его войска. Мои доводы убедили Рокоссовского. [164]

Заходит Жуков и говорит: «Звонил Сталин, и его первый вопрос о господстве в воздухе. Что вы думаете?»

Воздушные бои, объяснил я, показали, что наш замысел применения истребителей правилен. Но у противника крупные силы, и сразу их не уничтожишь. Маневр вражеской авиации в ходе сражения немедленно вызвал контрманевр с нашей стороны. В воздух поднимались мощные группы истребителей. Командиры энергично управляли их действиями и своевременно наращивали силы А вот бомбардировщикам и штурмовикам следует атаковать врага более крупными группами. Жуков и Рокоссовский согласились с этим.

Но уже идет первый час, в три рассвет, мне нужно организовать эти массированные удары. Тем более я сам предложил первый такой удар нанести перед началом наступления противника в районе Подолянь, Сабаровка, Бутырки и направить туда не менее полтысячи самолетов.

В частях, конечно, еще «залечивают дневные раны». Надо, чтобы штаб немедленно установил, сколько исправных самолетов в бомбардировочных и штурмовых полках. Кроме того, придется отказаться от ставших привычными личных встреч командиров эскадрилий для уточнения взаимодействия Когда же это сделать, если участвует 500—600 самолетов. Потребуется несколько суток, а остается всего три часа. Практика, верная для мелких ударов, для массированного не годилась. Пришлось отказаться и от сбора самолетов в воздухе. Он так же требует много времени на подготовку и выполнение. Лучше идти самостоятельными полковыми колоннами. Тут надо было все предусмотреть в решении командарма, а командиры корпусов, дивизий, полков, эскадрилий должны проявить настойчивость и умение, чтобы выполнить решение, следовательно, и боевую задачу.

Пока доехал до штаба, все это обдумал. Вхожу в землянку, мне докладывают: прибыл Ворожейкин. Я спрашиваю: «Откуда?» «Из Москвы на По-2». Оказывается, после разговора с Рокоссовским Сталин вызвал Г. А. Ворожейкина и приказал: «Летите сейчас же в штаб 16-й воздушной армии к Руденко и там посмотрите, правильно ли они все делают. И чтобы завтра господство в воздухе было завоевано. А то они что-то там долго возятся».

Вылетел он на По-2 для того, чтобы произвести посадку прямо у штаба воздушной армии и не терять времени на переезды. Я доложил ему о решении массировать удары. [165]

Он одобрил идею: «Организовывайте, как задумали, а я поеду в штаб фронта к Жукову. Мне нужно явиться к нему. Сталин, очевидно, и ему звонил». Ворожейкин уехал.

Чтобы обеспечить взаимодействие крупных сил в воздухе, мы решили пустить бомбардировщики на одной высоте 2000 метров и дать им цель в одном районе. В том же районе назначили цель для штурмовиков. Время удара установили для них общее.

Принимая это решение, мы учитывали психологию летчика: если ему указывают эшелон, то он считает, что на этот эшелон никто не имеет права заходить. Из-за этой уверенности появляется возможность столкновений. Но если летчику сказать, что на том же эшелоне и по тому же маршруту, что и он, идут еще четыре полка, у него «везде глаза будут»—и спереди, и сзади, и сбоку. Никто не допустит, чтобы в его колонну кто-то врезался.

Исходя из той же психологической настроенности ведущих и летного состава, мы определили штурмовикам лишь верхний предел высоты — 1000 метров, и нижний — 100 метров. Две штурмовые дивизии наносят удар одновременно. Обратили внимание каждого из командиров: смотрите, вместе с вами полетит еще одно соединение; в воздухе должен быть порядок, друг другу не мешать. С рассветом выслали разведчиков, чтобы они успели по радио сообщить своим ведущим уточненные цели.

На время удара было решено подходы к западному району прикрыть истребителями на разных высотах. Для непосредственного прикрытия на эскадрилью бомбардировщиков, штурмовиков выделялось звено «ястребков». Полк Пе-2 в боевых порядках проходит через аэродром истребителей, поднимаются в воздух звенья и по очереди пристраиваются к боевому порядку, занимая свои места Мне казалось, что при такой упрощенной организации мы сумеем вовремя нанести массированный удар. Начальник штаба армии генерал П. И. Брайко и офицеры штаба, поняв замысел и решение, быстро организовали постановку задач войскам и проверку исполнения.

Отдав все распоряжения и не поспав ни минуты, с трепетом душевным я опять сел в машину и — на передний край. Как получится первый удар? Собрали мы 600 самолетов.

Наступает- время удара — 5 часов утра. У меня сердце все сильнее колотится. Вижу — появляются первые бомбардировщики, рядом с ними маневрируют истребители прикрытия, [166] ниже идут штурмовики с истребителями, они тоже на месте, полнейший порядок, никто никому не мешает. Сотни самолетов в боевых порядках, как один, делают развороты, маневрируют. Незабываемая по красоте картина! Как ударят?

Летчики, получив еще на подходе к целям с бортов самолетов-доразведчиков их координаты, обрушили на изготовившиеся к наступлению вражеские войска и технику сотни тонн противотанковых, осколочных и фугасных бомб. Удар был мощным, неожиданным для противника В его расположении стали появляться дымки. Один, два, три, пять, десять, пятнадцать. Это горели «тигры» и «пантеры». Наши бойцы из окопов выскочили, несмотря на опасность, пилотки кидают вверх и кричат: «Ура!» Стоят на брустверах, любуются тем, что делают летчики. Всеобщий подъем охватил наших воинов на передовой, а девятки делают заход за заходом, ниже пикируют с круга штурмовики. Несмолкающий гул разрывов бомб. И странно — очень мало разрывов зенитных снарядов противника, нет падающих дымящихся самолетов, не видно «мессеров» и «фокке-вульфов». Их связали боем наши «ястребки» окаймления далеко от места нанесения удара Мы слышим по радио короткие команды. Один за другим уходят полки. Налет длился ровно час.

Зазвонил телефон. Послышался голос Рокоссовского: «Вот это правильно! Вот это молодцы!»

И все переменилось по сравнению со вчерашним днем. Мы почувствовали всеобщее удовлетворение «работой» авиации. Противник приготовился наступать, а туг на него такая армада навалилась. Значит, мы правильно оценили обстановку и нашли верный ход Но еще ценнее было то, что командиры на месте сразу поняли замысел и блестяще выполнили его.

По существу, в нашей воздушной армии это был первый случай, когда шестьсот самолетов действовали по небольшому участку фронта.

Доброе начало требовало продолжения. Через три часа нам предстояло обрушить на врага второй удар. Мы уже готовились к нему. Воздушные разведчики обнаружили новые важные цели.

В семь часов звонит Рокоссовский и спрашивает:

— Когда наметили произвести очередной налет?

— Через два часа. Немцы ведь пока не наступают. Никак не придут в себя. [167]

— Вот, — говорит, — и нужно их добивать. Что, у тебя больше ничего нет ?

— В готовности штурмовая дивизия. Держу ее для поддержки войск, если противник начнет наступать.

— Есть дивизия? — переспрашивает командующий и приказывает: — Повторяй налет.

Так и сделали. Гитлеровцы начали наступать только в десятом часу утра В это время на них снова навалились шестьсот самолетов. Теперь бомбардировке подверглись артиллерийские позиции и резервы противника.

Второй удар получился таким же мощным и эффективным, как и первый. Затем на задание вылетела бомбардировочная дивизия, предназначавшаяся для экстренных вызовов. А в заключение мы обрушили еще один удар по скоплениям войск и техники противника.

Командующий 2-й танковой армией генерал-лейтенант танковых войск А. Г. Родин, наблюдавший за третьим массированным ударом, сообщил, что нами сожжено 14 и подбито до 40 вражеских танков и что бойцы наземных частей восхищены боевой работой летчиков.

6 июля успешно сражались и наши истребители. Их действиями в воздухе четко руководили командир 6 иак генерал Е. Е. Ерлыкин и командир 1-й гвардейской над подполковник И. В. Крупенин. В случае необходимости они наращивали силы, бросали в бой и те самолеты, которые находились в засадах поблизости от линии фронта.

Показательно, что, хотя врагу и удалось вклиниться в нашу оборону, истребители не покинули прифронтовых аэродромов и продолжали активные боевые действия. Зоны патрулирования теперь были вынесены на территорию противника. Советская авиация буквально вытесняла немецко-фашистские самолеты из воздушного пространства над полями сражения. Надежнее стали прикрываться бомбардировщики и штурмовики. При выполнении этой задачи особенно отличились летчики 127 иап, которым командовал капитан Ф. Химич. Сопровождаемые ими группы не имели потерь.

Вечером Рокоссовский сказал мне:

— Теперь я смело доложу, что мы полностью господствуем в воздухе.

Благодаря согласованным массированным действиям ударной авиации и истребителей наши потери уменьшились примерно в четыре раза За второй день боев, например, [168] мы не досчитались всего 25 самолетов. Потерт же противника в воздухе возросли до 113 машин.

Боевым успехам летчиков в огромной степени содействовали своей самоотверженной работой технический состав и специалисты авиационного тыла. Инженеры и техники, механики и мотористы, оружейники и прибористы проявляли исключительное мужество и трудовой энтузиазм. Главный инженер Ребров доложил мне об отличной организации подготовки самолетов к боевым вылетам в 24-м бомбардировочном полку. Авиаспециалисты, возглавляемые техником Д. И. Задорожным, перекрывали все нормативы.

Во 2-й гвардейской штурмовой дивизии механики коммунисты В. И. Мордвинцев, В. Б. Ширкевич, комсомольцы А. Н. Яковлев и И. К. Руденко, невзирая ни на какие трудности и опасности, быстро возвращали в строй поврежденные в бою штурмовики. Очень сильно побитую машину восстановил, например, старший техник-лейтенант М. М. Могильный. За это он, по представлению главного инженера, был награжден орденом Красной Звезды. Летчики с большой теплотой и благодарностью отзывались о своих верных помощниках — техниках и механиках, вкладывавших в работу на самолетах не только мастерство, но и всю свою душу, чтобы их машина, их труд не подвели летчика в бою.

В ожесточенных схватках с врагом у воздушных бойцов выработались правила, которых они строго придерживались. Вот два из них. Первое — береги товарища, если ему угрожает опасность, незамедлительно иди на помощь. Выполняя эту заповедь, наши летчики уничтожили в воздушных боях большое количество вражеских самолетов при минимальных потерях со своей стороны. Второе правило — не уходи из района действий до тех пор, пока не соберутся все. Уход с поля боя поодиночке неизбежно ведет к неоправданным потерям.

Эффективные удары нашей авиации 6 июля сразу же сказались на боевых делах сухопутных войск. Атаки немецких танков и мотопехоты начали затухать. Значительно устойчивее стала оборона частей 13-й армии, не подвергавшихся теперь таким частым налетам вражеских самолетов, как в первый день операции. Правда, и 6 июля противник дважды пытался вклиниться в нашу оборону. Но наземные части, поддерживаемые с воздуха, отбили его атаки.

В целом в оборонительном сражении войска фронта контрударами не увлекались. К. К. Рокоссовский считал, что лучше разбить противника, находясь в укрытиях, ведя [169] огонь из врытых в землю танков и ударами артиллерии, чем выйти из траншей и драться на равных.

Мы рассчитывали, что на третий день гитлеровцы попытаются дать решающий бой в воздухе. Нам казалось, что особенной активности следует ожидать от вражеских истребителей. И я уже начал подумывать о резерве — о двух полках, посаженных на аэродром Данцов. Не пора ли и их ввести в бой?

Однако 7 июля над полем боя появилось значительно меньше вражеских самолетов, чем прежде. Да и вели себя фашистские летчики довольно неуверенно. Видимо, противнику не удалось восстановить потери в самолетах и в людях. И я решил: вводить в бой резервы пока рано.

Начиная с 7 июля в воздухе над Центральным фронтом господствовала наша авиация А на земле продолжало развертываться упорнейшее сражение. На ольховатском направлении танковым соединениям при поддержке авиации удалось несколько оттеснить противника к северу. Но вскоре он, бросив в бой свежие резервы, ценой огромных потерь восстановил положение.

В последующие двое суток под Понырями и на ольховатском направлении немецко-фашистское командование, все еще не веря в провал операции «Цитадель» и пытаясь активизировать угасающее наступление, порой по 13—16 раз в день бросало свои войска в атаки.

Продолжалось и воздушное сражение. Вражеские бомбардировщики шли к полю боя группами от 4—5 до 50—70 машин. Однако инициатива оставалась у нас, советские истребители разрушали боевые порядки «хейнкелей» и «юнкерсов» чаще всего еще до подхода их к линии фронта.

О героизме и самоотверженности, о беспредельном мужестве советских летчиков можно судить по следующему факту.

7 июля 1943 года двадцатипятилетний летчик гвардии старший лейтенант Николай Котлов вместе со своими боевыми друзьями участвовал в воздушном бою. Это был его 257-й боевой вылет. В течение нескольких минут напряженной схватки ему удалось сбить четыре вражеских самолета.

Вскоре на Котлова насело свыше десятка немецких истребителей. Как раз в этот момент в его кабине разорвался снаряд, летчику перебило ногу выше колена Теряя сознание, Николай Котлов направил машину в лоб фашисту и сбил его. Это был пятый самолет, уничтоженный им в одном бою. Но и истребитель Котлова уже горел. Превозмогая невероятную [170] боль, летчик последним усилием воли покинул самолет, выпрыгнув с парашютом. Отважного сокола подобрали советские пехотинцы, наблюдавшие за ходом воздушного боя. От большой потери крови Николай Котлов умер на руках боевых товарищей.

Комсомолец-штурмовик младший лейтенант Александр Баранов повторил над Курской дугой бессмертный подвиг Николая Гастелло. В его самолет во время штурмовки цели угодил снаряд вражеской зенитки. «Ил» загорелся. Летчик не захотел прыгать с парашютом, чтобы не попасть в плен, и направил пылающую машину на колонну немецких танков. Боевые друзья хорошо слышали по радио предсмертные слова отважного комсомольца: «Умираю за Родину, за победу! Прощайте, друзья!»

Погиб после тарана вражеского истребителя прекрасный летчик старший лейтенант М. И. Вижунов. Ценой собственной жизни он не допустил врага к охраняемой им колонне бомбардировщиков. Выполнив задание, боевые друзья Вижунова с воинскими почестями похоронили его на окраине села Второе Коротаево.

В упорных кровопролитных боях над Курской дугой советским летчикам удалось измотать, ослабить авиацию противника, обеспечить завоевание господства в воздухе. Это послужило одной из важных предпосылок полного краха немецкого наступления.

7 июля мы узнали, что Г. К. Жуков вылетает на Западный, а затем на Брянский фронт для организации наступательной операции. Это наступление должно было оттянуть часть вражеских сил с курского направления и таким образом облегчить действия войск Центрального фронта.

Перед отъездом Жуков спросил у Рокоссовского, чем бы он хотел усилить войска фронта. Константин Константинович ответил, что обойдется теми силами, которые у него есть. Маршал Жуков заметил, что следовало бы усилить 16-ю воздушную армию истребителями, так как там их маловато. Ведь если противник будет нажимать, армии придется очень трудно. И тут он узнал, что у меня в резерве есть два свежих полка — сидят наготове 60 истребителей, причем хороших. Он был и удивлен, и раздражен. Чувствовалось, он доволен тем, что я имею резерв, и огорчен, что не знал об этом.

Оказывается, он попросил у Сталина истребительную дивизию на усиление нашей армии. А у меня, по существу, такое же соединение находилось в запасе. После минутного [171] раздумья Жуков сказал, что так и нужно воевать, надо, чтобы всегда был свежий хороший резерв, но руководство Ставки и фронта должно об этом знать.

Я объяснил, что оба полка упоминались во всех сводках штаба армии. Одно из донесений прочел вслух. Кроме того, это было предусмотрено решением штаба фронта. Жуков строго и вопросительно посмотрел на генерала М. С. Малинина.

— Как и когда думаете использовать резерв? — спросил у меня Жуков.

— Вот начнем гнать противника, тогда и введу его в бой, — ответил я. — Сейчас же постараемся обойтись теми истребителями, которые задействованы. Да и противник стал слабее.

Жуков согласился со мной. Но тут же, словно про себя, задумчиво сказал:

— А как же быть с той дивизией, которую я просил у Сталина? Вот что вы наделали, — строго посмотрел он в мою сторону и вышел.

Истребительная дивизия, выделенная для нас по указанию Верховного Главнокомандующего, прибыла к началу наступательной операции. Свежие силы нам очень пригодились.

Размышляя о провале немецкого наступления, я уже тогда старался найти причины успеха войск нашего фронта. Среди них надо было отметить прежде всего высокий моральный дух советских воинов.

К битве на Центральном фронте летчики пришли с солидным боевым опытом, приобретенным в сталинградских сражениях. Вручая капитану Ивану Козичу Золотую Звезду Героя и орден Ленина, Михаил Иванович Калинин спросил: «Из какой вы части?»

Награжденный с гордостью ответил:

— Имею честь служить в шестнадцатой воздушной армии, сражавшейся под Сталинградом!

Воины стремились не только бережно хранить, но и приумножать славные боевые традиции. Пропаганде их пристальное внимание уделяли партийная и комсомольская организации. Они повседневно и широко популяризировали опыт героев боев, рассказывали об их мужестве и бесстрашии, помогали командирам воспитывать воинов в духе беспредельной преданности Родине.

Во время боев на Курской дуге мы с А. С. Виноградовым не раз ставили в пример другим частям 96-й гвардейский бомбардировочный авиационный полк. Беседы на политические [172] и боевые темы здесь проводили не только политработники и штатные агитаторы, но и прославленные авиаторы Герои Советского Союза, такие, например, как А. П. Крупин, А. М. Туриков, А. П. Смирнов, А. А. Царегородский.

Командир полка А. Ю. Якобсон по-отечески заботился о людях, об их обеспечении всем необходимым, постоянно направлял работу партийных и комсомольских организаций, помогал парторгам и комсоргам. Здесь регулярно выпускались стенные газеты и боевые листки. Родителям героев-летчиков посылали благодарственные письма.

Партийные и комсомольские организации возглавляли авторитетные люди — летчики, штурманы и техники, обладавшие хорошими организаторскими способностями. Они явились подлинными вожаками масс.

...Самолет загорелся над целью. Летчик парторг А. Шматало, человек большой воли и мужества, бросил горящую машину в резкое пикирование и сбил пламя. Он спас и технику и экипаж. Парторг выделялся энергией, инициативой, умением организовать партийную работу. Он регулярно проводил беседы об отличившихся воинах, во всем показывал личный пример. Рассказывая о боевых делах авиаторов, хочется подчеркнуть, что при выполнении любого задания они старались четко взаимодействовать с наземными войсками.

В первый день сражения на Курской дуге на наши боевые порядки двинулась стальная лавина вражеских танков. Советские воины, однако, не дрогнули. Укрывшись в окопах, они пропустили бронированные машины противника и отсекли огнем его пехоту. «Тигры» и «пантеры» одни вышли в район огневых позиций советской артиллерии и попали под град снарядов. А мы ударили по ним с воздуха. Много танков было сожжено и подбито, а остальные вернулись на исходные позиции. Стрелковые части фашистов залегли и не сумели прорвать нашу оборону.

Воины наших наземных частей уверенно действовали прежде всего потому, что их надежно прикрывали авиация и артиллерия. Как только орудия противника открывали огонь, на них налетали штурмовики — и неприятельская атака быстро захлебывалась. Лишь на отдельных участках фронта фашисты ценою огромных потерь продвинулись на 13—17 километров.

На Курской дуге я впервые по-настоящему узнал цену взаимодействия всех родов войск. Оборонительная операция на Центральном фронте завершилась блестящим успехом. [173]

Действия авиаторов на этом этапе Курской битвы высоко оценили воины сухопутных войск. После срыва наступления гитлеровцев мы получили из 13-й армии такое письмо: «Военный совет 13-й армии просит передать летному составу воздушной армии горячую благодарность наших наземных войск за активную поддержку в борьбе с врагом. Воины 13-й армии с любовью и теплотой отзываются об удачных ударах с воздуха своих братьев по оружию»{14}. Мы с большим удовлетворением зачитали этот отзыв, как и многие другие благодарственные письма, всему личному составу. [174]

Дальше