С ходу в бой

Июнь 1941-го на Дальнем Востоке был солнечным. Выпадавшие в мае обильные дожди щедро напоили землю, и вокруг нашего авиационного городка буйствовала зелень. За аэродромом начинался густой лес. Поднимаясь на самолете, приятно было видеть этот раздольный, изумрудно зеленевший океан.

В дивизии, которой я командовал, шла напряженная учеба, отрабатывались самые различные учебно-боевые задачи. Это определялось тем, что наше авиасоединение было смешанным, в него входили полки, летавшие на бомбардировщиках Ил-4 и СБ, на истребителях И-16 и И-153 («чайка»).

К тому времени нам уже сообщили план перевооружения дивизии новой техникой. В 1941 году мы должны были получить пикирующие бомбардировщики Пе-2 конструкции В. М. Петлякова, а также скоростные истребители ЛаГГ-3 С. А. Лавочкина, М. И. Гудкова, В. П. Горбунова и Як-1 А. С. Яковлева. Стали обдумывать, как организовать изучение новой материальной части, строили планы переподготовки летного состава.

С конца мая все пять полков дивизии находились в лагерях. 14 июня начались маневры в приграничном районе. В них участвовали штаб дивизии, истребительная и бомбардировочная части. Руководил маневрами начальник штаба Дальневосточного фронта генерал И. В. Смородинов.

В ночь на 15 июня мы с комиссаром дивизии Н. П. Бабаком пошли к генералу Смородинову, чтобы доложить о результатах дня и получить задачу на завтра. Приближалась полночь. В палатке, где мы ждали приема, было прохладно, но, несмотря на это, хотелось спать. Мы, не раздеваясь, улеглись на стоявших там койках и задремали. Разбудили нас во втором часу и пригласили на доклад к руководителю маневров. [6]

— Приветствую вас, Сергей Игнатьевич и Николай Павлович! — довольно необычно встретил нас генерал Смородинов. Чувствовалось, что он собрался сообщить нам что-то важное.

Жестом указав на стулья, генерал продолжал:

— Жаль с вами расставаться, но ничего не поделаешь.

Новая загадка: с кем расставаться — только с нами или со всем соединением?

— Получен приказ, — объявил Смородинов, — три полка вашей дивизии — 29-й истребительный. 37-й скоростной бомбардировочный и 22-й дальнебомбардировочный — отправить в Белоруссию. 3-й и 13-й истребительные полки остаются здесь, на своих аэродромах. Сейчас же возвращайте штаб дивизии и авиачасти на постоянное место базирования и готовьтесь к погрузке.

Немного помолчав, генерал добавил, что командиры уезжают пока одни. Семьи прибудут позже.

Стали разбирать самолеты и подвозить их по частям к железнодорожной станции. Техники и механики пилили лес, готовили доски для упаковки деталей. Через день первый эшелон тронулся в путь. В нем отправились на запад в основном технические базы. Командование и штабы полков уезжали вместе с личным составом. Все шло по плану.

И вдруг 22 июня радио передало, что гитлеровская Германия напала на нашу страну. Не буду описывать всех переживаний, горячих разговоров, вызванных этой вестью. Скажу только, что все советские люди сразу почувствовали смертельную опасность для родной страны, для каждого из нас. Но мы, дальневосточники, жившие в суровых условиях постоянной угрозы нападения со стороны японских милитаристов, пожалуй, легче перенесли переход из мирного состояния в военное. Нам, собственно говоря, и некогда было осмысливать случившееся: теперь мы уезжали на фронт.

Во время погрузки самолетов поступило указание: командованию и штабу дивизии срочно выехать в указанный пункт. Настал момент отправления эшелона. Тепло, даже с некоторой завистью — все рвались воевать! — напутствовали нас остававшиеся на Дальнем Востоке товарищи, с которыми мы вместе летали над таежными просторами. Пришла проводить меня жена Мария Павловна с сыном Сережей. Тяжело было оставлять семью. Но приказ есть приказ. Долго потом стояли у меня перед глазами их расстроенные лица. [7]

2 июля мы первыми из дивизии приехали в Свердловск. На станции нас встретила группа работников обкома, облисполкома и штаба военного округа. Когда я представился секретарю обкома, тот сердечно пожал мне руку и пригласил в легковую автомашину.

— Садитесь, товарищ Руденко! Поедем сначала к нам, — сказал он, — там и вас послушаем, и сами все объясним. А эшелон пусть разгружается.

В обкоме меня ознакомили с положением на фронтах, рассказали о том, как сильно пострадала в первые дни войны наша авиация в приграничных округах. Особенно трудная обстановка сложилась на Западном фронте. Утром 22 июня вражеские бомбардировщики нанесли удары по десяткам аэродромов, где базировались наши наиболее боеспособные дивизии. В первый день войны враг уничтожил там сотни наших истребителей и бомбардировщиков.

Из Москвы пришел приказ: срочно собирать самолеты и вылетать по заданному маршруту. В Свердловске нас обеспечили техникой, необходимой для быстрой разгрузки и сборки крылатых машин. Из разговора с членом Военного совета ВВС мне стало ясно, что наши эшелоны остановили так далеко только с одной целью: побыстрее перебросить дивизию по воздуху на Западный фронт.

Мы собрали летчиков, рассказали им о тяжелых потерях на фронте, поставили задачу. Всматриваясь в знакомые лица, я сразу же заметил как посуровели они за эти дни. Во взгляде каждого можно было прочесть только одно: скорее бы в бой.

На разгрузке люди трудились в две смены. А мне почти трое суток не пришлось сомкнуть глаз: через каждые четыре часа докладывал в Москву по телефону о том, как идут дела. Часто с аэродрома выезжал в обком. Наконец Бабак настоял на том, чтобы мне дали возможность отдохнуть. Примерно в десять утра после трех с лишним суток бодрствования прилег на кровать и сразу же заснул. Проспал семь с половиной часов...

Затем поехал на аэродром. Мне доложили, что задание выполнено, закончили сборку и облет последних пяти самолетов. На стоянке находились летчики и техники знаменитого 29-го истребительного полка.

Скажу о нем предельно кратко: свою историю полк ведет от 1-й боевой авиагруппы, созданной в 1918 году и отличившейся в боях под Казанью. В 1919 году она была переформирована в 1-й авиадивизион истребителей. Летчики [8] его отважно сражались сначала на южном фронте против белогвардейцев и интервентов, затем на западном — против белополяков. В 1920 году Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет наградил 1-й авиадивизион истребителей Почетным революционным Красным знаменем.

В этой одной из первых советских авиационных частей служили героические красвоенлеты, дважды и даже трижды удостоенные за свои подвиги высшей награды тех лет — ордена Красного Знамени. Среди них — Иван Ульянович Павлов, Феликс Антонович Ингаунис, Александр Тимофеевич Кожевников, Всеволод Лукьянович Мельников, Александр Константинович Петренко, Георгий Степанович Сапожников, Борис Николаевич Кудрин. На подвигах этих героев воспитывалась вся летная молодежь.

В 1922 году на основе 1-го и 3-го авиадивизионов была сформирована 1-я эскадрилья истребителей. В ее состав вошел отряд, которым в 1914 году командовал Петр Николаевич Нестеров — основоположник высшего пилотажа. Он первым в мире выполнил «мертвую петлю» и совершил воздушный таран. Личный состав эскадрильи считал себя продолжателем дел летчика-новатора, пламенного патриота Родины. Каждый авиатор эскадрильи стремился творчески, как Нестеров, осваивать авиационную технику.

В 1925 году эскадрилье было присвоено имя великого Ленина. Общество друзей Воздушного Флота торжественно передало ей 18 самолетов, построенных на средства, собранные трудящимися. На бортах крылатых машин красовались надписи: «Дальний Восток Ильичу», «Башкирия Ильичу», «Красная Астрахань Ильичу», «Текстильщик Ильичу», «Курский большевик», «Гудок», «Рабочий бумажник». В 1928 году, когда эскадрилье исполнилось десять лет, ЦИК СССР наградил ее орденом Красного Знамени.

Продолжая и умножая славные традиции героев гражданской войны, летчики осваивали пилотаж, овладевали мастерством воздушного боя. Решительностью в воздушных схватках выделялись дважды Герой Советского Союза Сергей Иванович Грицевец, Герои Советского Союза Анатолий Константинович Серов и Валерий Павлович Чкалов. Когда военщина Японии начала провокации на наших границах, эскадрилья имени Ленина вместе с другими частями Красной Армии была переброшена на Дальний Восток.

В 1938 году на базе 1-й Краснознаменной эскадрильи был сформирован 29-й Краснознаменный истребительный авиационный полк. Он вошел в нашу 31-ю смешанную авиадивизию. [9] В его боевой семье служили Евгений Яковлевич Савицкий, впоследствии дважды Герой Советского Союза, маршал авиации, и многие другие известные летчики-истребители.

С этим славным полком и штабом дивизии мне предстояло 5 июля вылететь из Свердловска по гражданской трассе на запад.

Нам прислали три транспортных Ли-2 для переброски работников штаба дивизии и технического персонала. По маршруту намечалось сделать четыре посадки. Решили стартовать рано утром, чтобы к концу дня быть на месте. Сам я полетел с первой эскадрильей. Штаб дивизии, который возглавлял опытный и требовательный офицер подполковник Михаил Андреевич Баранов, четко спланировал и организовал перелет.

Самым сложным на маршруте оказался участок между Свердловском и Янаулом. Ориентиры здесь малозаметные, а при отклонении в сторону могло не хватить горючего. Но летчики хорошо подготовились и перелет произвели успешно. В Янауле дозаправились и вылетели в Казань.

Нам сообщили, что мы должны садиться на аэродроме Аэрофлота. Но еще в Свердловске стало известно: на нем идут ремонтные работы и для приземления отведена лишь небольшая полоса. Возникло опасение: вдруг произойдет поломка какой-нибудь машины? Куда деваться остальным? Тогда я решил воспользоваться ведомственным аэродромом и заранее послал туда на Ли-2 начальника штаба, чтобы он обо всем договорился и приготовил полосу к приему пяти эскадрилий, насчитывавших 62 самолета.

Прилетаем в Казань и видим: на аэродроме выложен крест — посадка запрещена. На старте никого не было, а наш Ли-2 стоял неподалеку от ангара. Что ж, крест крестом, а все равно надо садиться. Ведь за мной идет полк, горючего на самолетах в обрез. Сел, выскочил из машины и — к посадочному знаку. Стоявший возле него человек в гражданской одежде хмуро спрашивает:

— Почему вы сели?

— Летим на фронт, — отвечаю ему. — А вы почему крест держите?

— Здесь запрещено садиться.

— Кто запретил?

— Начальник аэродрома.

Я твердо и решительно приказываю: [10]

— Выкладывайте посадочный знак! Видите, самолеты на кругу.

Он отказывается. Тогда сам беру полотнище и начинаю растягивать его. Но он мешает мне. Снова пытаюсь урезонить упрямца: на самолетах, мол, горючее на исходе, но тот все равно не соглашается. Что делать? Вынимаю из кобуры револьвер и говорю:

— Если вы сейчас же не выложите «Т» и не начнете принимать самолеты, буду стрелять. Мы на фронт летим, а вы мешаете нам. У истребителей горючее на исходе. Вместо того чтобы воевать, побьются здесь.

Дежурный наконец послушался, расправил полотнище, взял флажки, и мы начали принимать истребителей. Когда сели примерно две эскадрильи, прибежал начальник штаба нашей дивизии подполковник Баранов. Я уже говорил об исключительной четкости и собранности этого человека, и мне было не понятно, почему он не поспел к началу посадки. Баранов доложил, что видел, как я прилетел, как садились эскадрильи, но начальник аэродрома приказал закрыть ворота и не. пускать нас к летной полосе.

Вслед за начальником штаба пришел руководитель ведомства, которому принадлежал аэродром. Он не стал меня ругать, хотя ему пожаловались, что я угрожал оружием дежурному. Я доложил, что дивизия летит на фронт и здесь, на аэродроме, садится истребительный полк.

— Вижу. — говорит он, — человек вы решительный.

— Просто другого выхода не было: мы же на фронт торопимся.

Он предложил ознакомить нас с немецкой авиационной техникой. На их аэродроме были собраны почти все типы вражеских самолетов, привезенных из Германии еще до войны.

— Если вы располагаете временем, — сказал руководитель ведомства. — мы покажем вам машины, расскажем о них. Летчики могут осмотреть кабины. Будете иметь представление, на чем воюет противник.

Мы осмотрели истребители Ме-109 и Ме-110, бомбардировщики «Юнкерс-88», определили возможности обзора и мертвые зоны. Летчики запоминали силуэты вражеских машин, их тактико-технические данные. Так нежданно-негаданно мы по пути на фронт получили весьма полезные знания. Естественно, что наших истребителей особенно заинтересовали «мессеры», с которыми скоро предстояло встретиться в бою. [11]

Нас угостили хорошим чаем, заправили наши самолеты, и часа через полтора мы вылетели на Дзержинск. Один летчик сел на вынужденную в районе Горького. Туда мы сразу же послали группу техников, чтобы привести самолет в порядок. Вокруг истребителя собрались жители соседних деревень. К авиаторам, как мне потом передавали, подошел один старичок и сказал:

— Ребята, какие вы все ладные и здоровые. Неужели такие богатыри не разобьют фашистов?

— Разобьем, дедушка, обязательно разобьем! — заверили его летчики и техники.

На конечный пункт маршрута я прилетел под вечер. Когда вышел из самолета, мне доложили, что 37-й бомбардировочный авиационный полк сосредоточился на заданном аэродроме, там находится 22 дбап, его уже принимают представители авиации дальнего действия. Я приказал к 7.00 вызвать командира 37-го бомбардировочного полка подполковника Терехова в штаб дивизии. Дежурный по аэродрому доложил, что меня вызывает к телефону командующий ВВС П. Ф. Жигарев.

С Павлом Федоровичем я был близко знаком. Родился он в 1,900 году в глухой деревушке Бриково, затерявшейся в лесах Весьегонского уезда, Тверской губернии. Учился в сельской школе, проявил хорошие способности, но средств для продолжения образования у его родных не было, и двенадцатилетнему пареньку пришлось помогать отцу в полевых работах.

Великий Октябрь круто изменил судьбу Павла. В 1919 году он был призван в Красную Армию. В следующем году его приняли в партию большевиков. После двух лет учебы в Тверской кавалерийской школе Жигарева назначили командиром взвода.

В 1925 году Павел Федорович стал овладевать новой воинской профессией — пошел учиться в школу летчиков-наблюдателей. Окончив ее, служил в Ростове, Оренбурге и Сталинграде сначала летчиком-наблюдателем, затем преподавал аэронавигацию. И везде командиры частей отмечали большую работоспособность молодого штурмана, его стремление как можно глубже постичь тайны сложной авиационной специальности.

Как одного из лучших преподавателей, Жигарева в 1930 году направили учиться в Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского на вновь открывшийся командный факультет. Стране нужны были высокообразованные авиационные [12] командиры, способные освоить поступавшие на вооружение частей ВВС совершенные по тому времени отечественные самолеты: тяжелые бомбардировщики — двухмоторные ТБ-1, четырехмоторные ТБ-3, легкие бомбардировщики и разведчики Р-5, истребители И-5.

Формировались новые авиационные части. Эскадрильи сводились в бригады, насчитывавшие до 100 боевых машин в каждой.

Все это выдвигало более высокие требования к подготовке руководящих авиационных кадров. Их обучение в Военно-воздушной академии началось осенью 1930 года.

На командный факультет было зачислено всего 44 человека. Среди принятых авиаторы составляли лишь половину, остальные до академии служили в сухопутных войсках.

Здесь мне и довелось познакомиться с Павлом Федоровичем. Мы с ним были зачислены в одну учебную группу. Вместе занимались, много беседовали, крепко сдружились.

Обучение в академии базировалось на серьезной научной основе. Особенно глубоко изучались такие авиационные дисциплины, как теория полета, самолетовождение, бомбометание, воздушная стрельба. Лекции по этим предметам читали крупные специалисты В. С. Пышнов, А. В. Беляков, М. Н. Никольской, М. Д. Тихонов. Теоретические знания закреплялись в полетах, которые проводились на Центральном аэродроме. Там находилась учебная эскадрилья академии.

Павел Федорович учился упорно и настойчиво. Полетные задания в качестве летчика-наблюдателя выполнял с особым старанием. Начальник факультета, оценивая его учебу, в выпускной аттестации отметил: «Много работая над собой, всегда был упорен, настойчив и аккуратен. Дисциплинирован и тактичен. Имеет склонность к научно-исследовательской работе. Обладает хорошими инструкторскими и методическими навыками. Целесообразно оставить в адъюнктуре Военно-воздушной академии».

Слушатели первого выпуска командного факультета в 1932 году получили назначения и разъехались в авиационные части. Несколько человек, в том числе и П. Ф. Жигарев, были зачислены в адъюнктуру. Однако педагогическая деятельность не прельщала молодого авиационного командира.

В 1933 году по личной просьбе П. Ф. Жигарев был откомандирован из академии и назначен начальником штаба 1-й военной школы пилотов в Каче. Там без отрыва от основной работы он освоил технику пилотирования и получил [13] диплом летчика. После этого Павел Федорович командовал сначала эскадрильей, а затем бригадой в Белорусском военном округе. Много учился сам, учил подчиненных.

На вооружение поступили скоростные самолеты: бомбардировщики СБ, ДБ-3, истребители И-15 и И-16. По путевкам Ленинского комсомола, взявшего в 1931 году шефство над Воздушным Флотом, в части ВВС прибывали молодые летчики, имевшие, как правило, хорошую общеобразовательную подготовку и неплохо разбиравшиеся в сложной авиационной технике.

Делу совершенствования их летного и боевого мастерства отдавал все силы командир 52-й авиабригады полковник П. Ф. Жигарев. Он умело готовил крылатую молодежь к предстоящим боям.

Неспокойно было в те годы на Дальнем Востоке. Японские войска вторглись в Китай.

Движимые чувством интернационального долга, на выручку китайскому народу пришли советские летчики. Руководить ими было поручено полковнику П. Ф. Жига реву.

В Китае находилось несколько советских авиационных групп истребителей и бомбардировщиков — всего около 200 самолетов. Среди наших летчиков-добровольцев были опытные командиры и политработники А. С. Благовещенский, Ф. И. Добыш, Ф. Ф. Жеребченко, А. А. Губенко, Г. Н. Захаров, П. В. Рычагов, Ф. П. Полынин, А. Г. Рытов, Т. Т. Хрюкин, Г. П. Кравченко.

Японская авиация имела численное превосходство. Чтобы победить врага, требовалось немалое искусство. Прежде всего нужно было собрать свои силы в единый кулак, наносить удары на решающих направлениях.

Именно так поступил Павел Федорович в апреле 1938 года при отражении налетов японской авиации на Ханькоу. По его решению на аэродромах, расположенных вблизи этого города, было сосредоточено более 100 истребителей. И когда посты оповещения сообщили о приближении крупных групп японских бомбардировщиков, в воздух сразу поднялось несколько десятков наших самолетов. Истребители И-15 встретили врага на высоте 4000 м и завязали бой с первыми группами. А затем сверху на остальные группы японских бомбардировщиков навалились скоростные истребители И-16. В этом бою японцы потеряли 36 самолетов. У нас не вернулись на аэродром только две машины.

Многим был памятен мощный налет группы советских бомбардировщиков, возглавляемой Ф. П. Полыниным, на [14] один из тайваньских аэродромов. Подготовкой к нему также руководил П. Ф. Жигарев.

В сентябре 1938 года комдив П. Ф. Жигарев возвратился в Москву. Родина высоко оценила его боевые дела, наградив орденом Красного Знамени.

В Москве Павла Федоровича ждало новое назначение — он стал начальником управления боевой подготовки ВВС Красной Армии. Однако вскоре Жигарев был переведен на должность командующего ВВС 2-й Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии. С Дальнего Востока он возвратился в Москву за несколько месяцев до начала Великой Отечественной войны и был назначен командующим Военно-Воздушными Силами Красной Армии. Поскольку Павел Федорович до этого служил на Дальнем Востоке, то хорошо знал нашу 31-ю смешанную авиадивизию.

В разговоре со мной по телефону командующий ВВС первым делом поинтересовался, как мы долетели. Я рассказал, что маршрут прошли стремительно, нигде не задержались...

— То-то я весь день никак не мог вас поймать, — говорит Жигарев. — Куда ни позвоню, везде отвечают: улетели. Вот и решил искать на конечной остановке. Сейчас же вылетай в Москву, в штаб ВВС. Получишь задачу.

Ночью один из трех самолетов Ли-2, которые нам выделили на время перелета, взял курс на столицу. Командира экипажа я предупредил:

— Очевидно, придется немедленно возвращаться, будьте готовы.

И вот уже с высоты угадывается Москва. Заходим на посадку. В автомобиле по затемненным улицам добираемся до штаба ВВС. Командующий принял меня сразу. Он рассказал об обстановке и поставил задачу, сосредоточить полки на аэродромах в районе Бологое. Там будет выгружаться 29-я общевойсковая армия. Нашей авиадивизии пред стоит прикрывать места выгрузки, а потом взаимодействовать с этой армией. Прикрытие — дело истребителей, а задачи для бомбардировщиков будем получать из Москвы.

Побеседовали мы, вспомнили академию, где вместе учились, службу на Дальнем Востоке. Я спросил: так ли мы воюем, как учились? Он ответил:

— Не совсем. Мы рассчитывали не на такую обстановку. Сейчас главное — изучить тактику противника, воевать с учетом его сильных и слабых сторон. Зайдите в оперативный отдел, там получите информацию. Для вас выделят площадки, [15] тыловые части — и воюйте, — дружески напутствовал меня Жигарев.

В штабе ВВС мне назвали аэродромный узел Домославль. На нем уже располагались части дальнебомбардировочной авиации. Вместе с ними должны разместиться полки нашей дивизии. Обеспечивать полеты будут имеющиеся там тыловые подразделения, так как наши технические базы находились еще в дороге.

На рассвете приехал на аэродром, где меня ждал Ли-2. По пути все время думал: как будут садиться истребители на незнакомые фронтовые площадки, и вообще, как мы начнем воевать? Ведь боевою опыта у меня и у летчиков совсем нет. Решил лично осмотреть те места, куда предстояло перелетать дивизии, и хоть немножко познакомиться с обстановкой.

Сообщил по телефону начальнику штаба Баранову, что буду примерно часам к 8 утра, приказал ему из двух наших полков сделать четыре, в каждом по 30 самолетов вместо 60. 29-й истребительный делился на два и 37-й бомбардировочный — тоже.

Я вез с собой директиву о переходе на новую структуру. Подумал: пока Баранов с командирами частей будут распределять летчиков, успею слетать в район Бологое. Правда, беспокоило, что транспортный самолет могут не подпустить к прифронтовой зоне истребители противника. Но командир экипажа Ли-2 заверил: все будет в порядке — на бреющем пройдем незаметно. Я и в штаб не сообщил, что лечу к месту нового базирования. Облетели мы все аэродромы. И это оказалось весьма полезным. Я убедился в высокой боеготовности частей дальнебомбардировочной авиации: все площадки были замаскированы, боевая техника укрыта в лесу, посадочные знаки заложены травой. Только при приеме самолетов их открывали, чтобы можно было увидеть с воздуха. Отметил и характерные ориентиры на подходах к аэродромам, узнал, что фашистские разведчики и бомбардировщики частые «гости» в этом районе.

К 8 часам утра 6 июля наш Ли-2 вернулся в дивизию. Штаб и летный состав уже подготовились к старту. Я рассказал об аэродромах, охарактеризовал подходы, проверил, как проложены маршруты. Убедившись, что все в порядке, вылетел с первой эскадрильей истребителей к фронту. На душе было тревожно: что, если во время посадки появится противник? Придется с ходу вступить в бой! Хотя действия [16] на этот случай с летчиками проработаны, но все же... Какой она будет, первая встреча с врагом?

Пришли, сели на аэродром Домославль, и вдруг вижу два «юнкерса». Их же сбить надо, а у нас горючего ни на одном истребителе нет. Сейчас они будут бомбить или из пушек обстреливать наши самолеты. Беспомощное положение! Я метался по аэродрому, кричал:

— Подавай горючее, заправляй!

Но «юнкерсы» развернулись и ушли на запад.

Мы быстро подготовили к вылету все самолеты, определили дежурное звено, остальные истребители замаскировали.

Наши наземные войска отражали в начале июля атаки противника на рубежах рек Великая, Западная Двина, верховье Днепра. Некоторая стабильность линии фронта сохранялась до 10 июля, затем гитлеровцы снова перешли в наступление. Началось Смоленское сражение. Танковые группы врага стремились рассечь войска Западного фронта на части, окружить наши силы, оборонявшие Смоленск, овладеть городом.

Находившаяся на стыке Западного и Северо-Западного фронтов 22-я армия сдерживала танковые части противника, нацелившиеся на Великие Луки. В ее тылу выгружалась 29-я армия. В Краткой истории Великой Отечественной войны об этом сказано так: «В период боев на подступах к Смоленску Ставка начала укреплять Западный фронт свежими резервами. В его тылу она развернула новый эшелон резервных армий (29, 30, 24, 28, 31 и 32-я). Эти войска получили задачу подготовиться к упорной обороне рубежа Старая Русса, Брянск»{1}.

Задачу прикрытия пунктов выгрузки 29-й армии мы возложили на 29-й истребительный полк, имевший 32 самолета. В районе аэродрома истребителей базировался и штаб дивизии. Патрулирование в прифронтовом районе не удовлетворяло летчиков. Все рвались в самое пекло. Летчики говорили:

— Хотим драться, а не утюжить воздух!

В Домославле находился 37-й бомбардировочный полк. На усиление дивизии прибыли самолеты и экипажи из частей, сформированных по предложению известного летчика Степана Павловича Супруна из испытателей. [17]

4 июля 1941 года этот замечательный летчик-герой погиб при выполнении боевого задания. Он прославился в тридцатые годы, будучи летчиком-добровольцем в Китае. За подвиги в боях с японскими захватчиками удостоен звания Героя Советского Союза. По возвращении на Родину работал испытателем. С началом войны Степан Павлович лично обратился к И. В. Сталину с предложением создать из летчиков-испытателей НИИ ВВС боевые части. Его предложение получило одобрение, было сформировано и отправлено на фронт несколько полков.

Подполковник Супрун возглавил истребительный полк и почти ежедневно увеличивал личный счет сбитых вражеских самолетов. 22 июля 1941 года он посмертно удостоен второй медали «Золотая Звезда».

Из этой части нам передали эскадрилью самолетов МиГ-3 с летчиками. Командовал группой Дмитрий Леонтьевич Калараш — соратник Супруна. Он лично водил подчиненных на боевые задания, особенно если предстоял трудный полет. На нашем фронте только начинался его боевой путь. Потом Калараш отважно сражался на Северном Кавказе. 13 декабря 1942 года получил звание Героя Советского Союза. Талантливый воздушный боец, мастер высшего пилотажа, он считался грозой фашистов. В одном из боев его самолет был подбит и загорелся. Раненый летчик прыгнул с парашютом, но ударился о киль и погиб. Улица в подмосковном городке Люберцы носит имя отважного летчика. В музее Туапсе собраны документы о герое. На его родине, в Свободном, имя Дмитрия Калараша занесено в Книгу вечной славы...

Из бомбардировочного полка летчиков-испытателей к нам прибыла тоже эскадрилья на пикировщиках Пе-2. Возглавлял группу капитан Марк Павлович Васякин. И Калараш, и Васякин уже показали себя волевыми, решительными командирами — они храбро воевали под Невелем.

К исходу 6 июля 1941 года была получена первая боевая задача прикрыть с воздуха выгрузку и сосредоточение войск 29-й армии в районе Вышний Волочек, Бологое, Андреаполь, Селижарово.

Ночью мне передали приказание командующего 29-й армией генерал-лейтенанта И. И. Масленникова явиться к нему в Бологое. У меня никакого транспорта не было, поэтому пришлось добираться на грузовой машине. За меня остался подполковник Баранов. Прибыл в штаб армии, а мне говорят, что командарм уехал на аэродром. Выходит, мы с [18] ним разминулись. Мне рассказали, что до назначения на фронт Масленников работал заместителем Наркома внутренних дел по пограничным войскам. И 29-я армия формировалась из пограничников.

Начальник штаба генерал А. А. Шарапов дал мне график прибытия и выгрузки частей на станциях, районы их сосредоточения. Я доложил решение на прикрытие. Сил у нас было немного, поэтому мы посылали истребителей на патрулирование только с началом выгрузки, а в течение суток экипажи дежурили, находясь в различной степени готовности к вылету. Это удовлетворило генерала Шарапова. Он понимал, что с таким количеством сил иного не придумаешь. Начальник связи от него получил приказ: подать в наш штаб провод с каждой станции выгрузки, это нам очень помогло в дальнейшем.

Здесь же присутствовал член Военного совета генерал К. А. Гуров. Он расспрашивал о летчиках, их подготовке, боевом опыте, о техническом составе. Я сообщил, что мы только начинаем воевать, и рассказал, как в момент нашего прибытия «юнкерсы» ушли безнаказанно. Он сказал:

— Что же делать, раз так сложились обстоятельства. Вам повезло, если они не бомбили.

Приехал командарм Масленников. Мне он показался суховатым и суровым. После моего доклада генерал коротко сказал:

— Хорошо. Выполняйте задачу. С вашими мероприятиями согласен, и поправок у меня никаких нет, с дивизией я практически познакомился. Вот вам часы, передайте от моего имени вашему начальнику штаба. Награждаю его.

Я удивился: когда он успел познакомиться? Масленников, заметив мое удивление, пояснил:

— Баранов у вас колючий, но твердый командир. Я не поверил, чтобы в такой короткий срок штаб успел наладить оповещение и дежурство. Но убедился, что докладывал он правильно, все организовано четко. Начальник штаба заслужил поощрение.

Поблагодарив командарма за высокую оценку, я попросил разрешения ехать обратно. Распрощался и пошел к полуторке. Масленников удивился:

— Почему вы на грузовой машине?

— Тылы дивизии еще не пришли, — ответил я. — С транспортом у нас очень тяжело. Те батальоны, которые нас обслуживают, принадлежат частям дальних бомбардировщиков. И эту-то машину мы еле достали. [19]

Он повернулся к начальнику штаба генералу Шарапову и распорядился:

— Дайте коменданту задание, чтоб остановили первый же легковой автомобиль, идущий с запада.

А мне велел подождать.

Получить легковую машину в такой трудной обстановке для меня было просто спасением, но и ехать уже пора. Масленников успокоил:

— Через десять минут уедете на легковой машине.

Действительно, через несколько минут подъезжает легковая машина «форд».

— Вот получай, — сказал Масленников. — Тут из Прибалтики перегоняют автомобили, они идут без адреса. Нам разрешено использовать их на фронтовые нужды, а водителей отправлять в Москву на пункт сбора.

По приезде на аэродром я первым увидел расстроенного Баранова. Волнуясь, он рассказал, как генерал Масленников обиделся, что его не встретил, как он долго искал ночью штаб, дотошно и недоверчиво расспрашивал о принятых мерах по прикрытию войск. Его возмутило, что летчики дежурного звена не сидят в самолетах. Баранов объяснил: еще темно, а с рассветом они будут в воздухе. Масленников с досады только рукой махнул и уехал.

С рассветом «ястребки» действительно взлетели. Когда появились «юнкерсы», они связали их боем и не допустили к станции Бологое.

Я сообщил Баранову:

— Командарм все это видел, за предусмотрительность и оперативность наградил тебя часами, — и подал ему подарок Масленникова. — А мне еще больший подарок достался. Посмотри, какую машину я получил!

Через некоторое время снова появляются два фашистских самолета, и мы свою пару поднимаем в воздух. Взлетел старший летчик Н. Н. Морозов со своим ведомым. Мы были на аэродроме и наблюдали за ними. Наши истребители атаковали фашистов. Один из «юнкерсов» повернул назад, а другой пошел вдоль железной дороги, то и дело ныряя в облака. Наконец из облачности вывалился горящий самолет, из него на парашютах выбросились два человека. А наши истребители благополучно сели. «Ну вот, лиха беда начало, — подумал я. — Первого сбили».

Подходит Морозов и докладывает:

— Товарищ командир, кажется, я сбил свой самолет.

Я был поражен: [20]

— Как так свой? Вы гонялись за «юнкерсом».

— Так уж получилось. Когда мы вдвоем взяли его в клещи, он метнулся в облака. Мы за ним вверх, а он — снова вниз. Я тогда скомандовал своему напарнику: оставайся наверху, а я буду ждать внизу, чтобы немедленно атаковать, когда он вынырнет. Идем от Бологое в направлении на Москву. И вдруг из облаков прямо передо мной вывалился самолет, я мгновенно нажал гашетку, удар был точным. А потом смотрю, это же наш...

Я сел в автомобиль и помчался к месту падения сбитой машины. Действительно, самолет оказался нашим. Летел в Ленинград, и вот его сбили. Правда, все члены экипажа спаслись на парашютах. А «юнкерс» ушел.

Как поступить с провинившимся летчиком? Я сам наблюдал за боем. Морозов рассказал правду. Но что делать? Подняли на ноги службу оповещения: почему не было предупреждения о пролете своего самолета? Со всеми летчиками провели занятия, изучили силуэты. А все же как быть с Морозовым ? Хотя он и совершил преступление, но не умышленно. Зачем такого парня травмировать? И я решил обойтись без взыскания, поскольку ошибку он допустил в первом бою.

18 июля счет сбитым вражеским самолетам открыл летчик 2-й эскадрильи комсомолец младший лейтенант М. Л. Юхимович. Находясь на дежурстве, он сидел в кабине «чайки» (так называли истребитель И-153 конструкции Н. Н. Поликарпова) и ждал команды на вылет. И вдруг увидел: воздух прочертила зеленая ракета. Быстро запущен мотор. Секунды... и истребитель пошел на взлет.

Поднявшись в воздух, Юхимович осмотрелся и стал набирать высоту. Вскоре вдали он заметил самолет, летевший на малой высоте на юго-запад. «Юнкерс-88», — определил летчик. — Надо атаковать». Но скорость «чайки» невелика, и сближение происходило не так быстро, как хотелось бы. Оказавшись совсем близко от вражеской машины, Юхимович отчетливо рассмотрел тевтонские кресты на ее крыльях. Подумал: «Почему же молчит вражеский стрелок? Не заметил? Или, быть может, решил с предельно короткой дальности полоснуть из пулемета по «чайке»...» А подрагивающее перекрестие прицела уже легло на правый мотор «юнкерса», палец вдавил упругую гашетку. Дал для верности очередь подлиннее. Повторной атаки не потребовалось: самолет противника сразу загорелся и круто пошел на землю.

В отличном настроении Юхимович вернулся на свой аэродром. А сюда уже сообщили о сбитом вражеском бомбардировщике, [21] поздравили летчиков части с добрым почином.

В последующие дни обстановка в полку неожиданно осложнилась: получив в одном из боев ранение, командир попал в госпиталь. Пришлось принимать экстренные меры. Я попросил штаб ВВС прислать новых командира и начальника штаба полка. Вскоре самолетом прибыли майоры А. П. Юдаков и П. С. Киселев. Оба имели опыт воздушных боев на Халхин-Голе. Они нашли верный подход к людям, используя силу командирского и партийного влияния.

В боевом коллективе полка всегда ведущую роль играли коммунисты. Еще в 1919 году, когда было трудно, легендарный герой гражданской войны И. У. Павлов говорил: «Мы, коммунисты, будем драться до последнего!» Иван Ульянович прошел всю гражданскую войну. Эстафету боевых подвигов пронес через всю свою жизнь другой выдающийся летчик В. П. Чкалов. Те, кто служил вместе с Валерием Павловичем, помнили его слова: «Нас воспитала партия, и ей мы обязаны всеми своими успехами».

При решении всех боевых задач командование полка опиралось на коммунистов и комсомольцев. Партийное собрание обсудило доклад командира части. Были определены причины, повлекшие за собой случай с Морозовым: недостаточное знание противника, плохая организация боевых действий. И сделан вывод о необходимости более тщательно изучать тактику врага, характерные отличительные особенности и данные немецких самолетов. Разборы и беседы стали проводиться сразу же по возвращении летчиков с заданий. На занятиях подробно анализировались результаты боев, вырабатывались тактические приемы. Командиры усилили контроль за подготовкой летчиков к вылетам на разведку и прикрытие войск.

Отчетливо помню день 23 июля, проведенный в 29-м полку. Нам было поручено нанести удар по станции Новосокольники, где разгружались гитлеровские части, прибывшие на усиление группы армий «Центр». Туда мы и направили пятерку Пе-2 в сопровождении шестерки истребителей 29-го полка. Юдаков решил лично вести их на боевое задание.

У нас с ним была надежная радиосвязь. Поэтому еще до возвращения самолетов на базу мы узнали, что бомбардировщики успешно отбомбились по цели. А после приземления Юдаков рассказал, что на обратном пути «Петляковых» пытались атаковатъ шесть «мессершмиттов». Истребители сопровождения вступили с ними в бой. Исключительно слаженно [22] действовала пара А. В. Попов — Л. 3. Муравицкий. Именно они первыми атаковали противника с ходу и сбили ведущего фашистской группы. Ошеломленные внезапным ударом, решительными действиями других наших истребителей, остальные «мессеры» поспешили уйти.

Вскоре Юдаков обнаружил группу «юнкерсов», шедших параллельным курсом к линии фронта. На нее мы нацелили пару в составе А. А. Тормозова и А. Е. Чмыхуна. Эти летчики также атаковали врага стремительно. Метким огнем им удалось сбить ведущего бомбардировщиков. Потеряв лидера, остальные «юнкерсы» беспорядочно сбросили бомбы над своей территорией и развернулись на запад. Преследовать их Тормозов и Чмыхун не стали, горючего могло не хватить на обратный курс.

Вечером мне довелось присутствовать на подведении итогов этого летного дня. Юдаков и здесь показал себя вдумчивым методистом. Он очень обстоятельно, детально проанализировал действия пар Попова и Тормозова, отметил, несмотря на успех, и отдельные недостатки, в частности некоторую прямолинейность атак. Этот боевой вылет, отметил Юдаков, подтвердил, что при отражении налета большой группы бомбардировщиков или в воздушном бою с вражескими истребителями задача намного облегчается, если сбить ведущего. Чрезвычайно полезным оказалось и другое правило: в групповом полете не только командир, но и каждый летчик непрерывно ищет противника.

— Думается, — сказал Юдаков, — вместо плотных боевых порядков нам надо применять разомкнутые, которые обеспечивают свободу маневра, а главное — увеличивают сектор поиска, позволяют первыми увидеть врага, а значит — достигнуть внезапности атаки. Но и в этом случае необходимо чувство локтя, уверенность в том, что в трудную минуту на помощь придут товарищи.

Командир поставил всем в пример звено лейтенанта Морозова. Благодаря искусной технике пилотирования и взаимной выручке летчики этого подразделения в считанные минуты воздушного боя одержали две победы. На опыте лучших пар Юдаков показал, как неудобно и невыгодно вести бой звеном, в строю «клин», когда третий самолет постоянно затрудняет маневрирование, не дает возможности в полной мере использовать маневренные свойства наших самолетов.

— Надо действовать парой или даже в одиночку, если [23] обстановка этого требует, — сказал в заключение Юдаков.

Так, ведя бои с врагом, летчики учились воевать и побеждать. День ото дня росло их боевое мастерство.

Одним из лучших воздушных бойцов показал себя комиссар эскадрильи 29-го истребительного полка лейтенант Н. М. Дудин. 28 июля комэск капитан А. А. Тормозов и он получили боевую задачу: прикрыть с воздуха переправу в районе Севастьянове и попутно определить линию соприкосновения наших войск с противником.

Не раз им приходилось вместе драться с вражескими самолетами. Они смело атаковали любую по численности группу бомбардировщиков и истребителей противника. Вот и теперь, поднявшись в воздух, летчики зорко следили за небом и землей. Внизу показалась дорога, ведущая к переправе. По ней бесконечной лентой двигались наши войска: пехотинцы, артиллеристы, саперы. Летчики выписывали над дорогой виражи. Неожиданно из-за большого облака вынырнула четверка «мессершмиттев» и попыталась внезапно атаковать советских истребителей. Однако лейтенант Дудин вовремя увидел двух «мессеров», устремившихся на самолет командира, и, мгновенно развернувшись, короткой очередью сбил врага. Тормозов тоже развернулся и пошел в лобовую на ведущего другой вражеской пары. Но сверху на него свалился третий «мессершмитт» и меткой очередью сумел поджечь его машину. Командир оказался в тяжелом положении. На помощь снова пришел Дудин. Отражая атаки трех «мессеров», он дал возможность Тормозову вырваться из огненного кольца и скольжением сбить пламя. Казалось, на подбитой машине командиру следовало тянуть к своему аэродрому. Но ведь рядом с тремя фашистами дрался его боевой друг! И Тормозов спешит на выручку своему комиссару. Он видит, как при выходе Дудина из очередной атаки в хвост ему начал пристраиваться фашистский истребитель. Дистанция до него великовата, но медлить нельзя ни секунды. Тормозов чуть доворачивает самолет и с большого расстояния меткой очередью сбивает врага.

Тяжелый, неравный бой, которому, кажется, не будет конца. Два оставшихся «мессершмитта», используя преимущество в скорости, снова идут на сближение с Дудиным. Комиссар боевым разворотом выводит свою машину наперерез врагу и в который уже раз устремляется в лобовую атаку. Фашистский летчик не выдержал, открыл стрельбу с дистанции более тысячи метров. Дудин делает выдержку и наконец тоже жмет на гашетку. Но его оружие молчит: [24] кончились боеприпасы. Летчик мгновенно решает: таран! Гитлеровец шарахается в сторону, но поздно! Два самолета сошлись в точке, которую выбрал советский летчик. Удар! Всплеск огня!.. Пылающие обломки, кувыркаясь в воздухе, посыпались вниз.

Тормозов, отбив атаки истребителей противника, благополучно вернулся на свой аэродром. Он и сообщил товарищам о героической гибели комиссара.

Да, тараны на встречных курсах не оставляли, казалось бы, и доли шанса на спасение. И все же на этот раз счастье, которое, как известно, сопутствует храбрым, оказалось на стороне советского летчика. При столкновении самолетов Дудина выбросило из кабины. В беспорядочном падении летчик успел все же дернуть за вытяжное кольцо, но купол открылся лишь частично — несколько строп зацепились за сапог. Дудин с трудом распутал их и приземлился в расположении наших войск. Его восторженно встретили бойцы и командиры, наблюдавшие за этой неравной схваткой.

На командном пункте нашей дивизии раздался телефонный звонок. С передовой сообщили о том, что сбито четыре вражеских самолета и что герой боя, таранивший врага в воздухе, находится в стрелковой части.

Комиссар дивизии Н. П. Бабак сел в автомашину и помчался к передовой. На обратном пути они с Дудиным с удовлетворением осмотрели остатки трех сбитых вражеских самолетов. Четвертый упал немного в стороне. Вот так бой!

Таран лейтенанта Дудина вызвал небывалый подъем у летчиков полка. Призыв «Драться с врагом, как комиссар!» распространился по всей дивизий. Вылетая на задания, воздушные бойцы сражались с необыкновенной отвагой. Такова сила примера.

Нашим летчикам нередко доводилось вести воздушную разведку, и они умело обнаруживали врага на железнодорожных станциях, водных переправах, больших и малых дорогах; добывали достоверные сведения о количестве танков, автомашин противника, устанавливали маршруты движения его войск. Истребители применяли и штурмовые удары. Особенно отличался находчивостью и, я бы сказал, боевой дерзостью командир звена старший лейтенант В. А. Хитрин. Определив район сосредоточения врага, Хитрин безошибочно выбирал самую важную цель и вел товарищей в атаку. 29 июля ему удалось меткими очередями поджечь автомашину с боеприпасами, двигавшуюся но переправе. Мощным взрывом бомбы переправа была разрушена. [25]

Сделав еще несколько заходов по колонне и обстреляв разбегающихся гитлеровцев, звено взяло курс на свой аэродром.

Но через несколько минут впереди показалась шестерка вражеских истребителей. Они тоже заметили нашу группу и тут же разделились на три пары, пытаясь атаковать советские самолеты одновременно с разных сторон. Хитрин быстро и верно оценил обстановку, разгадал замысел противника. Он заметил, что одна пара «мессеров» несколько оторвалась от остальных, потеряла с ними огневую связь. На нее он и повел свое звено. Атака увенчалась успехом: наши летчики сбили оба вражеских самолета.

Взаимная выручка, высокое летное мастерство, мужество и храбрость обеспечили победу. И хотя наши асы летали тогда не на самых новых истребителях, а на И-16 и «чайках», а противник на более скоростных самолетах, но при равных силах и даже при незначительном превосходстве, как правило, не вступал в бой с ними. Учитывая тактико-технические данные своих и вражеских самолетов, наши летчики выработали наиболее приемлемую и более эффективную тактику борьбы с «мессерами». Они вели схватку преимущественно на виражах, не увлекались набором высоты, так как фашистские летчики старались затянуть их вверх. Большое значение придавали своевременному обнаружению противника и применению неожиданного маневра. Вражеские летчики особенно боялись лобовых атак наших истребителей.

Истребители, вылетавшие на прикрытие сухопутных войск, разделялись на ударную и прикрывающую группы. Первая вела борьбу с «юнкерсами», вторая прикрывала своих товарищей. Экипажи бомбардировщиков стали применять против наземных целей — танков, орудий, автомашин — не только пушечно-пулеметный огонь и бомбы, но и зажигательные средства «КС». Высоты бомбометания снизились с 2—3 тысяч до 600—800 метров. Это способствовало большей точности ударов.

Но неприятности поджидали нас совсем с другой стороны. Дальнебомбардировочные части, стоявшие вместе с нами, получили приказ перебазироваться в тыл. Три наших полка остались без обслуживающих подразделений. Что делать? Попросили, чтобы нам оставили несколько бензозаправщиков. Горючее на аэродроме было. Боевая работа продолжалась. Но возникли трудности с питанием личного состава.

Тогда мы попросили председателя сельского Совета, чтобы он организовал питание за деньги. «Да зачем нам [26] ваши деньги?—ответил он. — Мы и так будем кормить, воюйте только». С колхозниками мы рассчитались потом, когда стали получать денежное содержание.

Но нужно было думать о будущем. Еще раз попросили штаб ВВС. чтобы поскорее прислал нам тыловые подразделения. Пока же главная трудность состояла в том, что у нас .уже кончились боеприпасы. О положении в дивизии пришлось доложить командарму Масленникову. Он выделил в помощь нам несколько автомашин. Боеприпасы мы брали прямо из железнодорожных эшелонов отступавших с запада войск. Начальники близлежащих станций стали предлагать нам самолеты. Так мы восполняли потери в матчасти. Но без батальонов аэродромного обслуживания все же обойтись было невозможно.

Один из наших офицеров доложил, что в соседнем лесу стоят три БАО. Они эвакуировались из Прибалтики и ждут дальнейших указаний. У них есть продукты и другие запасы.

Я сел в машину и поехал в лес, нашел командира первого батальона, рассказал ему, что наша дивизия ведет бои, а тыловых подразделений нет. Попросил его расположиться на аэродроме и приступить к обеспечению боевой работы.

— Не поеду! — ответил он.

— Почему?

— Я жду указаний.

— Значит, пока командир дивизии не даст указания, вы будете сидеть в лесу? — урезонивал я его. — Так не пойдет! Приказываю выехать на аэродром и обеспечивать полеты.

Он упорствовал, и я вынужден был пригрозить ему арестом. А его заместителю приказал немедленно дать батальону команду о выезде на аэродром. Поняв, что упорство ни к чему хорошему не приведет, командир БАО заявил, что он и сам может дать такую команду.

— Хорошо! — согласился я. Вскоре этот батальон находился уже на аэродроме.

Поехали в другое подразделение, рассказали командиру, что его сосед уже обеспечивает полеты. Он сразу же, без колебаний, заявил, что готов и свой батальон вести на аэродром.

В дальнейшем штаб ВВС эти батальоны прикомандировал к нашей дивизии, и они весь 1941 год отлично обеспечивали боевые полеты.

Первое время, пока выгружалась 29-я армия, наша дивизия получала задачи на разведку и бомбометание непосредственно [27] от Генерального штаба. Каждое утро часов в семь прилетал самолет связи из Москвы с приказанием, подписанным начальником Генштаба Г. К. Жуковым. Тем же самолетом мы отправляли свои донесения. В частности, о том, как выполняется задача: бомбить дорогу Невель — Ленинград. Кроме того, Генштаб интересовало движение гитлеровских войск на стыке Западного и Северо-Западного направлений. Мы вели разведку района Невель, Порхов, Дно.

К концу июля войска 22-й армии закрепились на рубеже верхнее течение реки Ловать, Великие Луки, озеро Двинье. Они стойко оборонялись и удерживали Великие Луки. Части 57-го моторизованного корпуса противника пытались охватить левый фланг наших войск из района севернее Ильино. Сюда и были выдвинуты две стрелковые дивизии 29-й армии, чтобы отразить атаки противника.

Ввод в действие свежих сил укрепил оборону на этом направлении. Здесь были скованы моторизованный корпус и семь пехотных дивизий противника. Большую помощь наземным войскам оказывала авиация. Об этом свидетельствует, в частности, запись в дневнике бывшего начальника генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии генерала Гальдера: «Авиация противника проявляет большую активность... совершает налеты на соединение корпуса Рейнгардта и наши пехотные дивизии, двигающиеся вдоль восточного берега Чудского озера... В общем, в действиях авиации противника чувствуется твердое и целеустремленное руководство»{2}.

К началу активных боевых действий нашей дивизии с Дальнего Востока прибыл второй эшелон штаба. Мы получили возможность организовать нормальное управление. Передовой КП находился в Андреаполе на границе летного поля, здесь же стояли замаскированные радиостанции для связи с самолетами, в землянке дежурили начальник разведки и офицер оперативного отдела. Штаб размещался в лесу западнее Андреаполя и имел телеграфную, телефонную и радиосвязь с летными полками, командованием 29-й и 22-й армий, ВВС Западного фронта и, конечно, с нашим КП.

На разведку летали специально отобранные истребители. Выполнив задание, они докладывали мне, где и что видели. Изучив полученные данные, я принимал решение и на карте [28] летчика писал: «Командиру бомбардировочного полка подполковнику Терехову нанести удар по таким-то целям», цели обозначал крестиком, рядом ставил подпись. Возвращал летчику карту и говорил:

— Лети к подполковнику Терехову, вручи карту и расскажи, как эти цели выглядят Пусть он своих бомбардировщиков посылает к нашему аэродрому, а мы тут поднимем сколько надо истребителей для прикрытия, и они вместе пойдут на задание.

О напряжении, с которым действовали наши бомбардировщики, можно судить по боевым распоряжениям тех дней. 25 июля: «Обнаруженные колонны противника в районе Велиж, озеро Щучье, Ильино в течение 25.7 уничтожить повторными ударами. Атаковать скопление пехоты, артиллерии и танков на левом берегу реки Западная Двина на участке Петрово, Севастьянове. Главная задача: остановить противника на этом рубеже и не допустить подхода танков и пехоты к реке Западная Двина». А вот распоряжение от 27 июля: «Всеми имеющимися силами организуйте удар по наступающей пехоте противника. Как можно быстрее. Угрожающее положение». Оба документа адресованы командиру 37 сбап подполковнику Терехову. И надо сказать, бомбардировщики отлично выполняли поставленные перед ними задачи. В архиве сохранилась телеграмма от командования дивизии летчикам полка: «Действовали хорошо. Бомбили отлично. Передайте экипажам: надеемся, что и впредь будете так же громить фашистских захватчиков».

Мы знали, что немецкие истребители в первые дни войны пытались дробить наши крупные группы, чтобы уничтожать их по частям. Поэтому предупреждали бомбардировщиков: держитесь в плотном боевом порядке, создавайте сильный огневой заслон.

Успеху содействовало и то, что часто сами разведчики водили группы бомбардировщиков на обнаруженные ими скопления танков и пехоты противника. В случае необходимости срочного удара по движущимся объектам мы посылали своих «ястребков» из 29-го полка. С большим искусством, я бы сказал виртуозно, штурмовали, и очень метко поражали колонны противника капитаны П. Чистяков, А. Дрожжиков, А. Привезенцев, старший лейтенант В. Хитрин, лейтенанты П. Бондарец, И. Шершенев.

Обстановка в воздухе с каждым днем все более усложнялась. На направлении Невель, Великие Луки, кроме нашего соединения, никаких других авиационных частей не было. [29]

С 22 июля, когда фашисты начали воздушные налеты на Москву, летчикам дивизии довелось участвовать в их отражении. Фашисты в этом районе пролетали в вечерних сумерках (туда) и на рассвете (обратно). Мы хорошо изучили повадки врага, своевременно поднимали истребители наперехват. Наши «ястребки» уверенно действовали в сумерках, сбивали гитлеровцев, расстраивали их боевые порядки, заставляли поворачивать назад.

Кто летом 1941 года находился на фронте, тот знает, какое это было трудное время. Почти повсеместно фашистские армии наступали. Наши войска отходили под натиском превосходящих сил врага. Бывали моменты, когда на некоторых направлениях не существовало стабильной линии фронта. Такое положение сложилось, например, у нас на участке Великие Луки, Старая Русса. Это вызвало серьезную тревогу: фронт открыт, как бы нас фашисты не обошли с правого фланга, не ударили по аэродромам.

Правда, со своей стороны мы принимали меры: там, где возможно, установили посты воздушного наблюдения. Наладили телефонную и личную связь с секретарем и райкомом партии Андреапольского района, а через него и с колхозами. Стоило фашистам появиться на каком-либо участке, выбросить десант на парашютах — к нам сразу поступали сообщения об этом, и мы могли наносить удары по врагу.

Помню, это было севернее Великих Лук. Нам передали по телефону, что появились фашисты на велосипедах, на ферме готовят обед, а многие отправились на реку Ловать купаться.

— Вот бы вы на них налетели! — говорит нам телефонистка.

— Даю команду, — ответил я, — сообщайте нам о результатах.

Поднялась в воздух группа истребителей, имевших под плоскостями осколочные бомбы. Их атака застала фашистов врасплох. Много гитлеровцев полегло от метких ударов советских «чаек». Об этом с восторгом сообщила мне телефонистка, наблюдавшая за самолетами.

В районе наших действий у города Демидов фашисты оборудовали крупный аэродром, который был прикрыт большим количеством зенитных средств, в воздухе постоянно патрулировали истребители. Встала задача: ударить так, чтобы нанести врагу наибольший урон. Главное, естественно, действовать внезапно. А как этого достичь? Мы решили нападение на Демидов произвести в обеденное время, [30] между двумя и тремя часами дня. Мы знали о пресловутом немецком педантизме и убедились, что гитлеровцы неохотно отступают от своих привычек даже в военных условиях.

И вот в назначенный час группы бомбардировщиков СБ и Пе-2 в сопровождении истребителей МиГ-3 и И-16 взлетели с разных аэродромов. Мы организовали вылеты так, чтобы бомбардировщики и на маршруте и при атаке цели все время находились под надежной охраной истребителей.

Удар получился настолько неожиданным для врага, что он не сумел организовать серьезного сопротивления. Несмотря на мощную противовоздушную оборону аэродрома, лишь два наших бомбардировщика и один истребитель были подбиты огнем вражеских зениток.

Бомбардировщик СБ, который пилотировал майор А. А. Ковбаса, получил серьезные повреждения и не мог продолжать полет в общем строю. А до аэродрома экипажу предстояло пролететь не менее двухсот километров.

Тогда от строя наших самолетов отделились один Пе-2 и один МиГ-3. Они пристроились к поврежденной машине и организовали ее прикрытие. На обратном пути четыре «мессершмитта» пытались атаковать подбитый СБ, но всякий раз, когда фашисты приближались к нему, они встречали мощный заградительный огонь с Пе-2, а стремительный МиГ-3 умело отбивал яростные атаки врага. Из этой неравной схватки наши летчики вышли победителями. Особенно порадовал своей выучкой и огневым мастерством экипаж Пе-2, очень удачно использовавший возможности бортового оружия.

Посадив подбитую машину на своем аэродроме, майор Ковбаса вылез из кабины и первым делом спросил:

— Кто эти летчики, которые прикрывали меня?

— Васякин и Калараш, — ответили ему.

А через несколько минут Ковбаса, Васякин и Калараш горячо жали друг другу руки, обсуждая подробности напряженного, полного драматизма полета, сделавшего их боевыми побратимами.

29 июля группе наших бомбардировщиков Пе-2 в сопровождении истребителей предстояло нанести удар по фашистским танкам. Воздушная разведка держала их под постоянным наблюдением. Решено было обрушиться на врага в районе озера Жижицкое, чтобы создать затор и потом добить остановившиеся машины. Замысел этот нам [31] удалось осуществить. Колонна была атакована на узком участке дороги, проходившей по болотистой местности. Врагу были нанесены чувствительные потери.

На следующий день трем экипажам в составе летчиков Васякина, Богатова и Лазо было приказано вылететь на боевое задание, прикрываясь облачностью, выйти на аэродром Демидов и атаковать самолеты на стоянках.

Экипажи уверенно вели машины по маршруту. Если в воздухе появлялись фашистские истребители, Пе-2 немедленно уходили в облака и продолжали следовать к цели.

Вот уже близко фашистский аэродром. В этот момент ведущий группы капитан Васякин увидел пять бомбардировщиков противника. Не замечая наших самолетов, они заходили на посадку. Васякин быстро принял решение — пристроиться в кильватер к «юнкерсам» и в момент их приземления, когда полоса будет занята и взлет истребителей исключен, бомбить стоянки.

Так и сделали. И едва Ю-88 начали приземляться, наши летчики, выбрав самостоятельно места сосредоточения техники, с высоты 100 метров сбросили бомбы. На аэродроме в этот момент находилось до полусотни самолетов. Около десятка из них сразу же загорелись, многим были нанесены значительные повреждения.

Когда наши летчики сбросили последние бомбы, показался фашистский истребитель, патрулировавший в воздухе. Однако не успел он развернуться для атаки, как штурман Пе-2 старший лейтенант Самсонов двумя пулеметными очередями поджег его.

Зенитные орудия фашистов открыли беспорядочный огонь. Но опоздали. Наши самолеты ушли за облака и уже держали путь на свой аэродром. Они благополучно вернулись с боевого задания, а вскоре снова поднялись в воздух с грузом бомб.

Это только один эпизод из боевой практики капитана Васякина. Умелая тактика, смелость и хладнокровие — вот что отличало его. 5 августа в трудных метеорологических условиях, пробив облачность, он со своим экипажем вышел к аэродрому противника. Штурман точно рассчитал маневр захода на цель, и бомбы были сброшены на стоянку фашистских самолетов. Несколько вражеских машин загорелось. В воздухе к этому времени оказалось несколько «мессершмиттов». Они зажали было одиночный самолет в клещи, но Васякин крутым, неожиданным маневром сумел оторваться [32] от противника, вошел в облачность и благополучно вернулся на свою базу.

В напряженных воздушных схватках особенно хорошо проявили себя наши истребители — в недавнем прошлом испытатели.

...Вместе с группой самолетов И-16 летчик Ю. А. Антипов сопровождал на своем МиГ-3 бомбардировщиков. Сбросив бомбы, «Петляковы» дошли до пункта, откуда им предстояло возвращаться на свой аэродром уже без сопровождения. В это время из-за облаков вынырнули «мессершмитты». Не в правилах наших летчиков оставлять товарищей. Антипов довернул свой «миг» и дал меткую очередь. Один «мессершмитт», окутанный дымом, беспорядочно пошел к земле, остальные отвернули в сторону. Антипов же, убедившись, что бомбардировщикам опасность больше не угрожает, взял курс на свой аэродром.

Горючее уже было на исходе, но в районе своего аэродрома Антипов опять встретил «мессеров». На этот раз схватка грозила закончиться не в пользу советского летчика. Но Антипов действовал в высшей степени искусно. Когда его атаковал «мессер» сзади, он четким маневром вышел из-под удара, а фашист на большой скорости проскочил мимо. Мгновенно довернув самолет, советский истребитель открыл огонь, и «мессер» вспыхнул, как факел. Немецкий летчик выбросился на парашюте как раз над нашим аэродромом и был убит в перестрелке.

По-видимому, снайперская очередь советского истребителя произвела настолько сильное впечатление на других фашистских летчиков, что они не рискнули продолжать бой.

После войны я с радостью узнал, что полковнику Ю. А. Антипову за успешное испытание новой реактивной техники и проявленные при этом мужество и героизм Указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

А разве забудешь подвиг летчика-истребителя старшего лейтенанта С. П. Путякова, в то время адъютанта одной из наших эскадрилий! Всегда бодрый, никогда не унывающий, он поражал друзей хладнокровием и расчетливостью в бою. Вот что рассказал он о своем первом бое:

— Утром командир поставил передо мной задачу: уничтожить зенитные точки противника. Пролетев линию фронта, я заметил, что сзади звена наших самолетов появился истребитель. Подойдя поближе и убедившись, что это самолет [33] противника, я дал пулеметную очередь. Фашист пошел вниз, я догнал его и выпустил еще одну. «Мессершмитт» врезался в землю. Я полетел дальше, на подавление зениток противника.

Конечно, на самом деле все было не так просто: наш летчик проявил высокое боевое мастерство, умело вышел на удобную для атаки позицию, с которой без промаха поразил такую юркую и малоразмерную цель.

На другой день Путяков вместе со своим командиром капитаном А. Привезенцевым решительно атаковал и уничтожил второй фашистский самолет.

Наступил новый боевой день. Чуть светало, а старший лейтенант Путяков после короткого отдыха уже находился у своей машины. Прячась в утреннем тумане, над аэродромом на небольшой высоте пролетел неизвестный самолет. Путяков быстро запустил мотор и вылетел в погоню. Через несколько минут он настиг самолет, на котором рассмотрел советские опознавательные знаки. Но трудно обмануть опытного летчика. Покачиванием с крыла на крыло Путяков подал неизвестному сигнал: «Заходите на посадку!» Но вместо того чтобы выполнить команду, самолет резко увеличил скорость. Путяков дал предупредительную очередь и вынудил экипаж подчиниться своему требованию. При вынужденной посадке вне аэродрома экипаж погиб. По документам удалось установить: под советский самолет был замаскирован гитлеровский воздушный разведчик.

10 августа Путякову пришлось драться с большой группой фашистских истребителей. Он расстрелял весь боекомплект и потом, безоружный, сумел уйти от преследования фашистов. Хотя в этот раз он не сбил ни одного вражеского самолета, командир похвалил его за мужество и мастерство. Механики насчитали в «чайке» 326 пробоин. Весь реглан летчика был иссечен осколками, но сам он оказался невредимым.

Во второй половине августа 1941 года наши воздушные разведчики установили, что гитлеровцы готовятся к наступлению. Об этом говорили, в частности, участившиеся налеты на станции Великополье, Андреаполь, Старая Торопа. Решили организовать засаду. 20 августа лейтенанта Н. Морозова, младших лейтенантов А. Попова и Л. Муравицкого мы направили на полевую площадку у станции Великополье.

Два слова о Луке Муравицком. Когда часть перебазировалась с Дальнего Востока, наиболее подготовленным летчикам мы разрешили перегонять самолеты самостоятельно. [34] Муравицкому же тогда не доверили машину: слишком молод он был! Настоящая летная зрелость пришла к нему в дни боев.

Самолеты в засаде обслуживали младший воентехник Ф. Потапов, механики старшина Н. Елисеев, старшие сержанты И. Азаров и Титов. Прибыв на площадку, они сразу же оборудовали стоянки для боевых машин, замаскировали их, вырыли щели. Напряжение в летной работе было исключительное. За считанные минуты самолеты заправлялись горючим и пополнялись боеприпасами, чтобы снова подняться в воздух,

«Юнкерсы» очень часто налетали на полевую площадку, сильный огонь по ней вела и вражеская артиллерия. Но наши летчики блестяще действовали из засады. Они уничтожали вражеские самолеты в воздухе, расстраивали боевые порядки бомбардировщиков, направлявшихся в расположение советских войск.

21 августа противник произвел три налета на Великополье. Шесть «юнкерсов» бомбили площадку, когда взлетал младший лейтенант Л. Муравицкий. Точными атаками он сбил два из них. Младший лейтенант А. Попов, возвращаясь с задания, сразил еще одного.

После посадки Попов приказал дозаправить машину, почистить пулеметы и пополнить боекомплект. Техники и механики сразу же принялись за дело. При осмотре они обнаружили поломку ударника у одного из пулеметов. Нужно было быстро устранить этот дефект.

Солнце клонилось к горизонту, все больше тускнея в сгущавшейся дымке. Младший лейтенант Попов готовился к вылету. Были приведены в порядок два пулемета из четырех. Вдруг со стороны станции послышалась стрельба, а затем неподалеку появились танкетки с крестами на бортах. Отважный командир принимает решение: во что бы то ни стало выйти из-под удара, спасти самолет и людей. Младший лейтенант Попов быстро занимает свое место в кабине, отдает приказ младшему воентехнику Потапову уничтожить горючее и следовать на автомашинах в Торопец. Младший воентехник Федор Потапов спрашивает, как быть с пулеметами, которые не поставлены на самолет и не заряжены. Попов уточняет:

— Полечу без них. К запуску! — Взлетев прямо со стоянки, он на бреющем пошел над полем.

«Сжечь горючее? Самим отходить?» — эти вопросы волновали младшего воентехника Потапова. И он решил: «Бензин [35] вывезем, все три тонны. И боеприпасы тоже. Они нам еще пригодятся».

А танкетки с черной свастикой продолжали беспорядочную стрельбу. Вот тут-то и выручила маскировка. Помог и туман. Противник не заметил группу наших техников. А двигаться к аэродрому наугад не решался.

После погрузки боеприпасов младший воентехник Потапов скомандовал: «По машинам!», трехтонный ЗИС с бензобаком и автостартер двинулись к ближайшей деревне, находившейся примерно в трехстах метрах. Фашисты усилили огонь, но по-прежнему били наугад. Когда наши машины с техниками подъехали к селу, навстречу им из крайней избы выбежала старушка и закричала: «Ой, сынки мои, не заезжайте сюда, здесь немцы». Поблагодарив ее, Потапов решил объехать деревню. Машины повернули к линии железной дороги. Стартер удачно переехал рельсовый путь, а ЗИС с баком застрял. Кто-то из механиков предложил сжечь горючее. Но Потапов оставался твердым в своем решении. Он вышел из кабины стартера, огляделся, прислушался к стрельбе. Начинало темнеть. Солнце уже давно закатилось, и стало темно. Позади виднелось большое зарево.

— Ребята, давайте поднажмем! — бодро сказал воентехник.— Нас шесть человек, неужели не справимся.

В это время техническую группу догнал вездеход. Он и помог перетащить грузовик через полотно.

Тронулись дальше. Впереди была деревня Литвинове. Остановились. Потапов и старшина Н. Елисеев пошли в разведку. Убедившись, что немцев в селе нет, заехали туда. Здесь оказалось пятнадцать автомашин, стоявших без горючего, а в их кузовах наши раненые бойцы.

Каждый техник и механик неплохо водил автомашину. Остальных шоферов Потапов подобрал из числа раненых.

Заправив все машины, авиаторы двинулись по дороге на Торопец. К утру младший воентехник благополучно привел автоколонну на свой аэродром. Ф. Потапов и его помощники совершили настоящий ратный подвиг.

К тому времени в печати все больше появлялось сообщений о подвигах авиаторов, о наградах отличившимся. А про нас в газетах не было ни строки, да и наградами пока никого не отметили. Стали высказывать жалобы: «Разве мы плохо воюем? Нас не замечают? Уже столько самолетов сбили».

Я не раз беседовал с офицерами по душам, доказывая, что ничьи заслуги в бою Родина не забудет. Но слова оставались [36] словами, и мы с комиссаром Н. П. Бабаком решили принять меры к тому, чтобы поощрить лучших бойцов.

А тут вдруг от прокурора 29-й армии получаем приказание выслать для допроса и суда Н. Н. Морозова за то, что он сбил свой самолет. К тому дню Морозов уничтожил уже пять фашистских стервятников, стал одним из первых асов в полку, а его отдают под суд. За одной неприятностью нагрянула другая: Н. П. Бабак узнал, что началось следствие по поводу незаконного питания личного состава за счет местного населения. Это, мол, пахнет поборами. В общем, прокуратура против нас вела два следствия.

Я доложил члену Военного совета 29-й армии К. А. Гурову о своих неприятностях. Он подробно расспросил про вызов прокурора и трудности с питанием. Тут же пообещал прекратить оба следствия.

— Что касается наград за славные боевые дела и сбитые самолеты, — распорядился он, — напиши представления на Морозова и остальных отличившихся. Поддержу.

Между тем обстановка на фронте снова накалилась до предела. 22 августа противник крупными силами начал наступление. Главный удар он наносил по левому флангу 22-й армии. К вечеру 23 августа вражеские танки прорвались с юга в тыл наших войск, оборонявшихся в районе Великих Лук. Многим наземным частям пришлось вести бой в окружении. Понятно, как важно было, чтобы воздушные разведчики в такой критической ситуации непрерывно следили за противником.

Истребители вылетали на разведку, как правило, парами и вели ее визуально. Воздушным разведчикам приходилось «лезть в самое пекло».. Они пробивались сквозь сплошные завесы зенитного огня и, увертываясь от атак истребителей противника, проникали в районы сосредоточения вражеских войск, добывая нужные командованию сведения.

Старший лейтенант Н. К. Петров на истребителе И-16 поднялся в воздух на рассвете 23 августа 1941 года с летного поля в Старой Торопе. Его ведомым был лейтенант П. Н. Орлов.

Установив, что на станции Новосокольники выгружаются танки, а по дороге Невель — Чеваты движутся автоколонны врага, разведчики взяли курс на аэродром Старая Торопа, северо-западнее озера Жижицкое. Самолеты были обстреляны с земли.

...Выйдя из зоны огня зенитной артиллерии, Петров перевел «ишачка» в набор высоты с тем, чтобы, маскируясь [37] облачностью, незаметно пересечь линию фронта. И когда ему уже казалось, что полет прошел благополучно и важные данные о противнике будут своевременно доложены командованию, под самолетом разорвался вражеский зенитный снаряд. Была изуродована приборная доска, пробит бензобак, сильно повреждено хвостовое оперение. Один из осколков, отскочив рикошетом от бронеспинки, попал старшему лейтенанту Петрову в голову. Теряя сознание, летчик интуитивно взял ручку управления «на себя», и истребитель скрылся в облаках.

Вскоре штопорящий И-16 вывалился из облаков, и казалось, уже ничто не остановит его падения. Но на малой высоте летчик, придя в себя, вывел машину из штопора. «Во что бы то ни стало надо в кратчайший срок доставить командованию важные сведения о противнике» — эта мысль помогла воздушному бойцу собрать все физические и моральные силы. Превозмогая острую боль в голове, временами теряя сознание и зрение, он все-таки довел плохо слушавшийся рулей самолет до своего аэродрома. У границы летного поля он выключил зажигание и, с трудом различая землю, по какому-то, только летчикам присущему чутью сумел посадить машину. Подбежавшие летчики и техники помогли боевому товарищу выбраться из кабины, а потом с нескрываемым удивлением рассматривали фюзеляж, крылья, хвостовое оперение, изрешеченные осколками. Из пробоин в баке неровными струйками стекал на землю бензин.

Старший лейтенант Петров плохо видел: все как в густом тумане. Он попросил немедленно отвести его к командиру.

После доклада его тотчас же отправили в госпиталь. Заботами врачей Николай Константинович вскоре поправился. Как рады были мы встретить его через месяц на аэродроме!

25 августа перед истребителями была поставлена новая, не менее сложная задача: найти места скопления войск противника на участке железной дороги Кунья — Великополье — Назимово. Я подчеркнул, что эти данные ждут в штабе фронта На основе их будут приняты важные решения. Оценив обстановку, дал еще одно указание — наблюдение вести с бреющего полета.

И вот три истребителя в воздухе. Прижимаясь к земле, они проносятся вдоль полотна железной дороги, стремительно пересекают линию фронта. И почти сразу же видят большое скопление войск. Немецкие части движутся по железной [38] дороге, по полям, по проселкам. Снизу бьют зенитки. Снаряд попал в самолет лейтенанта П. Н. Орлова Отважный летчик погиб на глазах у своих друзей. Попов и Мотылев продолжают разведку. Осколок снаряда заклинивает мотор на машине младшего лейтенанта В. И. Мотылева. Летчик ранен в голову, плечо и ногу. При вынужденной посадке на пашню его самолет капотирует и загорается.

Превозмогая невероятную боль, Мотылев выбирается из-под пылающих обломков и, пользуясь наступившей темнотой, скрывается в лесу. Ночью он набрел на ручей, промыл раны, перевязал их разорванной рубашкой и стал пробираться к своим. Прибыв в часть, он с радостью узнал, что их командир звена младший лейтенант Попов благополучно закончил полет на разведку войск и доставил ценнейшие сведения.

Мы с командиром полка решили дать отдохнуть Попову, выполнившему подряд несколько тяжелейших заданий. Но на следующий же день, узнав о том, что восточнее Великих Лук попала в окружение и нуждается в установлении связи с нашим командованием большая группа советских войск, младший лейтенант сам попросил послать его на разведку.

— Вы же ранены, — пытался я отговорить его.

— Рана пустяковая. А я в этом районе рос и каждую тропинку знаю.

Пришлось уступить. Попов полетел. Когда вернулся, доложил:

— Товарищ полковник, ваше приказание выполнил, свои войска нашел, сбросил вымпел, красноармейцы подняли его, я сделал два виража и в этом убедился.

Через два часа связь с окруженными частями была восстановлена, и они 26 августа вышли из окружения.

Всего за полтора месяца боев летчик Попов совершил 150 вылетов, сбил лично и в составе группы 14 вражеских самолетов. Друзья не отставали от него: Муравицкий выполнил 105 вылетов и уничтожил 10 самолетов, Морозов 100 раз вылетал на боевые задания и имел на счету 12 сбитых фашистских самолетов. Высоких боевых показателей добились В А. Хитрин, В. В. Мигунов, Н. М. Дудин. Все они вскоре были удостоены звания Героя Советского Союза.

Противник рвался на восток. Ведя тяжелые бои, наши войска отходили. В августе дивизия переместилась на аэродромный узел Селы, Оленине.

На усиление к нам прибыл 198-й штурмовой полк во [39] главе с подполковником М. И. Горлаченко, ставшим в дальнейшем генералом, командиром штурмового корпуса. Здесь я впервые увидел в деле штурмовики Ил-2, или «горбатых», как их называли на фронте. Внушительно выглядели они на земле и в воздухе.

Броня делала этот самолет похожим на крылатый танк. Имея надежную защиту, летчик-штурмовик разил врага с малой высоты бомбами, пушками, реактивными снарядами. Немцы боялись наших Ил-2 и называли их «черной смертью».

Поразительный эффект давали залпы реактивных установок «илов». В сентябре, когда противник предпринял наступление на город Белый, именно из этого оружия штурмовики наносили врагу наибольшие потери в живой силе и технике. Один наш «ил» так ударил по немецкому танку двумя реактивными снарядами, что тот перевернулся.

Если штурмовики шли эскадрильей и давали залп реактивными снарядами, то все обстреливаемое на земле пространство закрывалось сплошным бушующим облаком огня, дыма и пыли. Казалось, там не оставалось ничего живого.

Всем летчикам понравилось реактивное оружие. Бомбы, пушки, пулеметы — все это давно стало привычным. Эти снаряды поразили не только новизной, но и результативностью. Дело дошло до того, что наши оружейники предложили приспособить их для стрельбы по самолетам с земли. Стали готовить пусковую установку, чтобы при появлении противника над аэродромом прицеливаться и бить по нему этими снарядами. Как мы ни охлаждали пыл, они все же попробовали и убедились: попасть эрэсом в летящий самолет очень трудно.

Штурмовой полк, действовавший слаженно и решительно, вскоре завоевал уважение среди авиаторов нашей дивизии. Его летчики делали ежедневно по два-три вылета, несмотря на то что наступила осень, а с ней и короткие дни и ненастье. Они выработали свои боевые приемы. Своевременной разведкой выявляли скопление живой силы и техники врага, например, у переправ. Туда направлялись группы «илов». В первом заходе они наносили удар по головным машинам, чтобы остановить движение, потом громили остальные.

Именно так был организован боевой вылет двух эскадрилий на штурмовку автоколонн противника западнее города Белый. Водил группу майор Б. И. Кобрин, заместитель командира полка.

Нужно сказать, что штурмовики, как правило, возвращались [40] без потерь, в этот же раз с задания не вернулся летчик Орел. Товарищи уверяли — его видели при выходе из атаки. Что с ним произошло дальше, никто не заметил. Фашисты вели сильный зенитный огонь.

Через некоторое время командир полка Горлаченко сообщил по телефону, что Орел нашелся.

— Где? — спрашиваю.

— Во Ржеве.

А аэродром штурмовиков находился от Ржева в три раза дальше, чем от фронта. Я подумал: летчик оторвался от строя, потерял ориентировку и шел «в общем направлении на восток».

К вечеру Горлаченко сообщил, что летчик доставлен. Я сам решил с ним побеседовать. Уже в темноте прилетел на аэродром штурмовиков. В большой землянке Орел, невысокий худощавый летчик, оживленно беседовал с товарищами.

— Доложите, как все произошло? — спрашиваю я. Летчики, слушая его рассказ, едва удерживались от смеха.

«Мы атаковали, — говорит, — раз, два, три и, перед тем как возвращаться домой, нанесли последний удар. С бреющего, конечно, и когда уже кончили атаку, стали набирать высоту, горкой, чтобы дальше идти над лесом. Когда я переводил самолет в горизонтальный полет, в хвосте разорвался снаряд, машину дернуло. Товарищи стали разворачиваться, и я, значит, ручку отклоняю и ногу даю. А самолет идет прямо, не реагирует. В чем дело? Ручка, педали работают, нигде управление не заклинило. Значит, тросы управления перебиты, соображаю. «Ил» идет по прямой, устойчиво, направление держит на восток от линии фронта. Думаю, что же делать? Пусть идет. А там буду что-то предпринимать, сяду где-нибудь, все же как-нибудь заставлю его слушаться. Пока же сесть прямо-таки некуда Кругом лес. Подходящей полянки не видно. Стал уже беспокоиться: скоро и горючее кончится. А места для посадки никак не подберу.

Пробовал свернуть «ил» — не хочет. Потом вижу: впереди большое-большое поле — вроде аэродром. Приглядываюсь — знакомый: Ржев.

Но как садиться? Я немного газ приберу — самолет опустит нос, скорость увеличится, газ прибавлю — машина нос задирает, скорость падает. Так, с помощью газа и управлял «илом» при снижении. И посадил его. Отрулил к границе аэродрома. Вылез из кабины, глянул и испугался. Хвоста-то нет совсем! Киль и рули высоты разбиты. И я [41] впервые подумал: на этой машине можно летать и без хвостового оперения».

Рассказывал он весело, хотя говорил об опаснейшей ситуации. Видно, у летчика был такой же большой «запас надежности», как и у его боевого друга «ила».

...Наши войска продолжали вести тяжелые бои в районе Белого. Линия фронта приближалась к аэродромам. Больше того, когда противник вышел на железную дорогу, соединяющую Ржев и Вязьму, мы оказались как бы в тылу его войск. Пришлось из района Селы, Оленине перелетать в Старицу и Луковниково. Мы учли, что фронт неустойчив, близко проходит дорога Ржев — Калинин, по которой могут прорваться танки врага Тем более что ненастье затрудняло наблюдение за противником. Штаб дивизии и один полк оставили на правом берегу Волги, а другие части посадили на аэродромы за рекой.

1 октября летчикам 29-го полка мы поставили задачу: вести разведку над населенными пунктами Свиты, Сафонове, Морзино, Жабоедово. В этом районе противник под прикрытием зенитной артиллерии и истребителей сосредоточил крупные танковые и пехотные силы. Его цель — наступление на Ржев, а в дальнейшем на Москву. Это стало нам известно 2 октября, когда гитлеровцы начали операцию «Тайфун».

По пять — шесть вылетов в день выполняли наши истребители и штурмовики, несмотря на трудные погодные условия. 2 октября удачно вели разведку в районе Свиты, Сафонове, Бор летчики Тормозов и Чмыхун. Возвращаясь с задания, они увидели большую группу фашистских самолетов — шесть «юнкерсов» и восемь «мессершмиттов». Семикратное превосходство не остановило наших бойцов. Они стремительно врезались в строй противника и сбили ведущего «юнкерса». Остальные фашисты, напуганные этой смелой атакой, сбросили бомбы на лес и болото. «Мессеры» не вступили в бой. Наши «ястребки», прикрываясь облачностью, вернулись на свой аэродром.

5 октября в еще более напряженной схватке с врагом погиб славный летчик 29-го истребительного Антон Чмыхун. В тот день четверка в составе Хитрина, Мигунова, Гребнева и Чмыхуна провела два воздушных боя и сбила три самолета врага. Во время второй схватки получил повреждение И-16 Мигунова. Он едва держался в воздухе, и заметившие это «мессершмитты» не уходили, искали удобный момент, чтобы добить его. Антон прикрывал своего боевого [42] друга. Он вступил в бой с тремя «мессершмиттами». В его машину попал снаряд, и она стала разваливаться. Чмыхун сражался до последнего мгновения, и только смерть оборвала его пулеметную очередь. Мигунов же дотянул машину до поляны и пошел на вынужденную. Самолет после приземления скапотировал, летчик был ранен.

Тяжело терять замечательных бойцов. Погиб Попов, не доживший до того дня, когда стал известен указ о присвоении ему звания Героя Советского Союза, не вернулся из воздушного боя над Западной Двиной лейтенант Череда... А вот теперь Чмыхун. Первые наши герои, недолго сражались они, но мы их помним и будем помнить всегда. Они побеждали врага в самый трудный, начальный период войны, вдохновляя своим героизмом и мастерством молодых летчиков.

День ото дня росли потери самолетов. Даже в самом боевом 29-м истребительном полку осталось всего семь исправных машин. Восполнять утраты было нечем — авиазаводы в это время перебазировались на восток и продукции выпускали мало.

Техники и механики, можно сказать, героически трудились над восстановлением поврежденных в боях машин. Делалось это главным образом в ночное время, так как днем авиаспециалисты обслуживали полеты, которые начинались в 4—5 часов утра, а кончались иногда ночью. Летчики производили по 6—8 боевых вылетов, и техники только успевали дозаправлять машины горючим, пополнять боекомплекты, подвешивать бомбы.

В 29-м истребительном отлично организовали работу по восстановлению боевых машин военинженер 3 ранга Н. Пилипенко, воентехники 1 ранга Л. Быков и Ф. Беляев. Когда, например, истребитель младшего лейтенанта П. Бондарца получил в воздушном бою 240 пробоин (наше звено сражалось с 12 «мессерами»), то первым после возвращения осмотрел его Пилипенко. Тут же определили объем ремонтных работ и выделили специалистов в помощь экипажу воентехника 2 ранга Г. Дайненко. За ночь И-16 был введен в строй.

Восстанавливали не только свои самолеты, но и те, которые наши авиаспециалисты находили в районах боев. Поискам подбитых боевых машин у нас занимался парторг звена управления воентехник 2 ранга А. Филиппов. 6 октября он доложил мне: «Товарищ командир, привез самолет, но разгружать здесь, на аэродроме, не стал, так как я проехал [43] от Ржева и до Старицы и ни одной нашей части не встретил, фронта нет, в таком положении всякое бывает». Я посмотрел на воентехника и подумал: как прекрасно он понимает обстановку и заботится о своей дивизии. Он знает, есть командир, штаб, наблюдающие за противником. Но считает своим долгом доложить: проехал, никого*не видел. Предлагает и самолет здесь не ремонтировать. Я поблагодарил его за службу и сказал: «Отправляйтесь на аэродром Клин. Там и приступайте к ремонту машины».

Из доклада я узнал, что подбитый самолет они нашли на полпути от Ржева до Старицы. Подняли машину, но ехать ночью не решились: темно, а грунтовая дорога сильно размокла. Можно было завязнуть в пути. Решили переночевать в копнах сена, а утром ехать дальше.

Расположились на отдых. Вдруг в полночь услышали шум. Приходит военный, в командирском плаще, без знаков различия, и возбужденно кричит:

— Вы что, к немцам в плен собрались? Впереди никого нет, а вы тут спать устроились.

Филиппов ему докладывает:

— Товарищ командир, вот мои документы. Мы техническая команда, вот наш самолет стоит, но ехать ночью невозможно: грязь, дождь, мы решили дождаться утра.

— А вы знаете, что танки противника сюда идут?

Техник ответил, что связывался со штабом дивизии и что ему сказали: угрозы пока нет. А если опасность возникнет — мы сразу за Волгу. Вот же она, рядом. Военный в плаще пошумел еще и махнул рукой: мол, делайте что хотите. Скомандовал сопровождавшим его людям спустить в Волгу два грузовика и «эмку». Подчиненные выполнили его указание. Еще что-то побросали в воду. Потом все сели в легковую машину и уехали.

Настало утро. Филиппов и его товарищи подошли к реке и увидели затопленные.у самого берега автомобили. Моторист разделся под холодным моросящим дождем и нырнул в воду. Вылез, весь дрожит, его оттирают, а он говорит:

— Машины исправны, хорошие. Жалко оставлять.

Взяли трос, прицепили к своим грузовикам и вытащили. Пригодятся еще машины. И легковую тоже вытащили. Развели костер, обогрелись немножко. А потом вспомнили: отступавшие что-то еще в воду кидали. Моторист снова стал нырять. Говорит:

— Там сейфы.

Авиаспециалисты встревожились: думают, попадут сейфы [44] к немцам, а в них, может быть, документы какие. С помощью троса поочередно вытащили три сейфа. Привезли их и сдали мне.

Я поблагодарил Филиппова и всю его команду. Вызвали специалиста, который открыл сейфы. В них оказались планы наших оборонительных сооружений. Правда, они были под угрозой сдачи противнику, но все равно оказались бы находкой для врага. На планах стоял штамп штаба одной из наших армий. На следующее утро документы были доставлены в штаб Западного фронта, находившийся в Перхушкове. Потом мне сообщили, что нашли тех, кто в панике бросил сейфы и машины, сурово наказали их.

...10 октября 29-й истребительный полк получил приказ перебазироваться. Все самолеты были готовы к перелету, кроме одной «чайки», у которой мотор выработал ресурс. Старший инженер полка Н. Пилипенко распорядился как можно быстрее заменить двигатель. Техники И. Барановский, Г. Яскевич, В. Брежнев и механики немедленно приступили к работе. Руководил ими воентехник 1 ранга Ф. Беляев.

Нового мотора на складе не оказалось. Командир БАО отдал приказ Беляеву сжечь самолет, а техникам и механикам как можно скорее уезжать. Но воентехник 1 ранга Ф. Беляев хорошо знал цену каждой боевой машине. Он решил: самолет ни в коем случае не бросать, постараться доставить его в свою часть.

Аэродром опустел. Беляев организовал оборону стоянки. Техники приготовили винтовки, гранаты, сняли с самолета пулемет ШКАС и установили на козелке.

12 октября вечером в воздухе появился немецкий разведчик, сделал два круга на высоте 100 метров и сбросил светящуюся бомбу. Но техники работу не прекратили. Они знали, как нужно поступать каждому в случае посадки вражеского самолета. Разведчик сделал еще один круг и исчез. Позже на летном поле появились вражеские мотоциклисты. Но поскольку на аэродроме было тихо и темно, они быстро уехали, видимо решив, что здесь никого нет.

В час ночи техники стали грузить части разобранной «чайки» на автомашину ЗИС. Кузова других автомобилей заполнили боеприпасами, в том числе реактивными снарядами. Их было около шести тонн. В два часа ночи двинулись в направлении Торжка.

Подъехав к городу, авиаторы увидели, что он охвачен пламенем. Хотели ехать в Калинин, но узнали, что там уже [45] идут ожесточенные бои. Тогда повернули на Бежицк. Шел дождь, машины буксовали на проселках.

В Бежецк прибыли 16 октября и сразу же стали собирать «чайку». Новый мотор получили в мастерских. В свой полк техники доставили самолет, полностью готовый к полетам. На нем отправился на боевое задание Герой Советского Союза лейтенант В. Мигунов. Спасенная техниками «чайка» дослужила до того дня, когда полк стал перевооружаться на новую технику.

В середине октября войска 22, 29 и 31-й армий Западного фронта отошли на рубеж Осташков, Селижарово, Ельцы, Оленине, Сычевка. Атаки гитлеровцев продолжались. 41-й моторизованный корпус 3-й немецкой танковой группы начал наступление на Калинин.

Учитывая возможность прорыва танков противника, штаб ВВС Западного фронта определил нам запасной аэродром в районе Клина. Соседняя с нами 46-я авиадивизия должна была в случае опасности перебазироваться в предместье Калинина — Мигалово. Перелетать на запасные аэродромы нам разрешалось, если противник подойдет на расстояние до 10 км. Когда соседи сообщили, что их штаб и полки уже отправляются в Мигалово, мы рассудили иначе: немцы Ржев еще не взяли, а от него до нас километров тридцать, если не больше. Значит, уходить рано, можно еще отсюда летать и бить врага.

Конечно, меры предосторожности были приняты. И штаб, и радиостанции мы поставили, как говорится, на колеса, чтобы по первому сигналу перебазироваться на новое место.

Рано утром фашистские самолеты совершили налет на Старицу. А нам было известно, что противник наступление танковых групп почти всегда упреждал ударами с воздуха. Поэтому мы сразу же штаб перевели из Старицы в лес, а разведчикам поставили задачу найти место сосредоточения вражеских танков. Вскоре после вылета они доложили по радио, что на дороге Ржев — Старица неприятельских войск нет. Идут отдельные подводы. Видимо, отходят наши обозы.

Примерно часов в двенадцать ко мне прибежал начальник связи капитан Слухаев и доложил:

— Товарищ командир, немецкие танки идут на Старицу.

Я вышел из КП, прислушался: точно, слышна стрельба. Вот так поворот, думаю. Ведь наша воздушная разведка не обнаружила танков. Позже выяснилось, что они прошли не по большаку, а по проселочной дороге, закрытой лесом, откуда мы их совсем не ждали. [46]

Сразу после доклада начальника связи я передал по радио полкам: перелетайте на запасной аэродром, но радист квитанцию не получил и связь оборвалась. И тут меня охватила тревога, а может, они и приказ не поняли, и не перелетят на запасной аэродром. Отправив штаб в Клин, решил проехать на аэродром и лично убедиться, улетели ли самолеты. Машина у меня была надежная, на ней можно было проехать по любой проселочной дороге. И вот мы втроем — шофер, адъютант и я — помчались по параллельной дороге в обгон вражеских танков. Едем и внимательно наблюдаем за воздухом. Смотрю, появился наш У-2, покружил и сел неподалеку от нас в поле. Вот, думаю, счастье подвернулось. На самолете наверняка долечу до аэродрома раньше, чем придут туда танки.

Подъехали мы к У-2. Из него вылезает летчик Масленников. Спрашиваю: «Как ты нас узнал?» «По автомашине, — отвечает. —Решил сесть, может, понадоблюсь.» Я говорю: «Молодец!»

Мы с Масленниковым на По-2 полетели на аэродром. При подходе к летному полю вижу: самолеты уже на старте, собираются взлетать. Завернули мы на другой аэродром. Там то же самое: получили приказ и уходят в воздух. А полка, находившегося за Волгой, уже не было.

Взял курс на Клин. Стало уже темнеть. Но и в сумерках я хорошо видел на шоссе танки и пехоту. Видимо, это были те вражеские части, которые в 12 часов прошли Старицу. Фашисты открыли огонь, но для нас он уже был не опасен.

После посадки на клинском аэродроме я связался с Москвой, чтобы сообщить, что на Мигалово идут немецкие танки. Полки 46-й дивизии сидят там и могут этого не знать. Из Москвы меня заверили, что примут меры, предупредят наших соседей.

Утром мне доложили: прилетел заместитель командира 187-го полка капитан И. М. Хлусович. А вскоре он сам пришел к нам на КП, усталый и подавленный. Он рассказал встревожившую меня историю.

Во Ржеве, на той стороне Волги, оставалось три неисправных «мига». Техники отремонтировали их. 9 сентября командир полка Сергеев, Хлусович и летчик Власов вылетели на этих самолетах в Мигалово. Вслед за ними собирались лететь на У-2 комиссар полка В. И. Зиновьев и вернувшийся из госпиталя бывший комиссар эскадрильи В. И. Подмогильный.

В районе Старицы Сергеев, Хлусович и Власов встретились [47] с вражескими истребителями. Завязался воздушный бой. Метким огнем наши сразили одного «мессера», но и самолет Власова был сбит.

— После боя, — рассказывал Хлусович, — мы с командиром пошли на Мигалово. Сверху хорошо было видно, что на аэродроме самолетов нет, лежит посадочный знак «Т» и стоит недалеко от него один «миг». Сергеев, видно, решил, что это дежурный самолет, а остальные ушли на задание. И скомандовал: «На посадку». Сели, осмотрелись. Видим, нигде никого нет. Командир снял лямки парашюта, вылез из кабины и, подходя к моему самолету, сказал: «Тишина, что бы это значило?»

Вдруг из кустарника выползла танкетка, а к нам подкатила автомашина с фашистами. Командир сразу попятился к хвосту самолета, чтобы скрыться. Только успел мне крикнуть: «Взлетай!» Немцы набросились на Сергеева, а один побежал ко мне. Машет пистолетом, кричит: «Рус, вылезай!»— и норовит подняться на плоскость. Я отвечаю: «Сей момент, момент». А сам готовлюсь взлететь, шприцую двигатель. Он опять что-то кричит. Я свое: «Сей момент». Шприцевать кончаю. Пистолет вытащил из кобуры — не заряжен! Надо же случиться такому! Начну заряжать, он выстрелит в меня первым. Пока я раздумывал, что делать, здоровенный фашист с красным от напряжения лицом протянул руку с револьвером к кабине, чтобы залезть на плоскость и добраться ко мне. Я и ударил его по голове пистолетом. Немец свалился. А его револьвер упал ко мне в кабину. Я сразу нажал на вибратор — мотор ожил. Иду на взлет. Танкетка открыла огонь. Но самолет поднялся в воздух нормально. Только сердце болит за командира. Вот и вся история.

Я слушал и любовался Хлусовичем. Молодец, улетел на глазах у немцев! Пока он завтракал, вернулись наши летчики, которых я послал на разведку аэродрома Мигалово. Докладывают: «На аэродроме Мигалово лежит посадочный знак. На старте стоят два «мига» и один По-2».

Хлусович еще больше побледнел и тихо, сокрушенно произнес:

— Значит, дорогие наши товарищи попали в лапы фашистов.

Подавленный, он вскоре улетел на новый аэродром своей дивизии.

На следующий день примерно в 12 часов к нам в штаб пришли комиссар полка В. И. Зиновьев и бывший комиссар [48] эскадрильи В. И. Подмогильный. Я несказанно обрадовался, — значит, все в порядке, значит, избежали фашистского плена.

Когда я сообщил им, что прилетел Хлусович, они не поверили:

— Не может быть! Ведь там же стояли два «мига».

Я повторил рассказ Хлусовича.

Зиновьев и Подмогильный, оказывается, тоже попали в такое же положение на аэродроме Мигалово. Только улететь им не удалось. Они пешком лесными тропами пробирались на восток. Хорошо, что тогда не было сплошной линии фронта.

Мы накормили Зиновьева и Подмогильного и отправили самолетом в часть. Я послал штурмовиков сжечь три наши машины на аэродроме Мигалово.

О судьбе командира 187-го полка А. П. Сергеева мне стало известно много лет спустя после Великой Отечественной войны из книги воспоминаний Героя Советского Союза А. Ф. Семенова «На взлете». Командира расстреляли гитлеровцы. После изгнания захватчиков из Мигалово истерзанный труп его был обнаружен в кустах неподалеку от стоянки самолетов.

Несмотря на потери в людях и технике, наши авиачасти продолжали активно действовать. В середине октября напряжение в боевой работе еще больше возросло. В отражении генерального наступления гитлеровских войск на Москву авиация играла важную роль. На штурмовку вражеских колонн мы посылали не только штурмовиков, но и истребителей. Кроме того, наши летчики непрерывно патрулировали в воздухе, прикрывая подходы к Москве с северо-запада, вели активную разведку.

19 октября Государственный Комитет Обороны ввел в Москве осадное положение. Военный совет Западного фронта в своем приказе 1 ноября призвал защитников столицы:

«В бой, дорогие товарищи!

Отомстим немецко-фашистским мерзавцам за разграбление и разорение наших городов и сел, за насилие над женщинами и детьми! Кровь за кровь! Смерть за смерть! полностью уничтожим врага! За нашу честь и свободу, за нашу Родину, за нашу святую Москву!».

На другой день в частях прошли митинги. В 29-м истребительном полку командир А. П. Юдаков призвал авиаторов, не щадя своей крови и жизни, выполнять приказ Военного [49] совета. С яркой речью обратился к присутствующим старший политрук А. И. Зотов. «Гитлер, — сказал он, — поставил перед своей авиацией варварскую цель — стереть с лица земли славную Москву. Мы одни из тех, на кого возложена священная миссия — не пропустить ни один вражеский самолет к нашей столице. Этого требует от нас Родина. Усилим наши удары по врагу!» На митинге выступили также лучшие летчики и техники части. Авиаторы дали клятву выполнить приказ, грудью защитить Москву от немецко-фашистских оккупантов.

Все наши воины самоотверженно и доблестно выполняли данную клятву. Высокой оценкой их ратных дел явилось награждение личного состава 29-го истребительного полка орденами и медалями. Указ Президиума Верховного Совета был подписан 23 октября.

Весть о награждении наших лучших воздушных бойцов быстро разнеслась по всему соединению. Пять героев в одном полку! Все они коммунисты. Из 27 награжденных орденами — 18 коммунистов и 8 комсомольцев. С особым удовлетворением я поздравил летчика Николая Морозова, удостоенного ордена Красного Знамени. Ведь как трудно начиналась его боевая биография. Были награждены и отважные техники: Ф. Беляев — орденом Красной Звезды, Ф. Потапов — медалью «За боевые заслуги».

С еще большей энергией летчики продолжали выполнять боевые задания. Они летали на разведку в район Раменье, Новоникольское, Дубосеково. Штурмовики 198-го полка громили колонны врага. 29 октября они уничтожили пять орудий, пять автомашин, немало пехоты. В этом полете отличился комсомолец летчик 198 шап младший лейтенант Пушкарев. На своем «ильюшине» он вступил в воздушную схватку с вражеским самолетом «Хеншель-126» и сбил его. Горящий бомбардировщик упал у деревни Шишкино. После этого боя Пушкарев продолжил штурмовку противника; подавил зенитную батарею и уничтожил несколько автомашин. Рассвирепевшие гитлеровцы обрушили на смельчака шквал зенитного огня. Осколком снаряда на «иле» пробило покрышку колеса. Пушкарев, однако, сумел искусно посадить машину.

Командующий ВВС Западного фронта отметил в своем приказе мужество и мастерство летчиков 198-го полка. 31 октября в наших частях прошли торжественные митинги. Отличившимся были вручены ценные подарки от командования фронта. [50]

Накануне праздника Великого Октября — 6 ноября — наши летчики вели разведку в районе Волоколамска и наносили удары по опорным пунктам врага. В результате штурмовых действий было уничтожено два танка, бронемашина, три автомашины, много солдат и офицеров противника. Особенно отличился неутомимый ас Герой Советского Союза лейтенант Мигунов, летавший на боевые задания с первого дня пребывания дивизии на фронте. Когда командир полка сообщил мне по телефону, как отважно действовал Мигунов, «снижаясь над головами врагов почти до десяти метров», я попросил лично поздравить ветерана с успешным вылетом и с наступающим праздником Октября.

Вечером инженер дивизии доложил об итогах социалистического соревнования технического состава. Он отметил комсомольцев техников 198 шап Тофанчука и Чернявского. Им и еще двум механикам было поручено отремонтировать поврежденный в бою Ил-2. У самолета осколками снарядов оказались пробитыми правая плоскость и колесо, повреждены руль высоты и тяга управления. Тофанчук и Чернявский с механиками работали всю ночь и к утру сумели подготовить штурмовик к боевому вылету.

Годовщину Октябрьской революции мы решили отпраздновать торжественно, как в былые времена. Вечером собрали весь личный состав в клубе совхоза. Правительственные награды были вручены лучшим нашим летчикам и техникам. Мне присвоили звание генерал-майора авиации. На собрании я сделал доклад, затем выступили прославленные асы дивизии, а в заключение состоялся ужин. Праздник закончился рано: людям нужно было отдохнуть, чтобы завтра успешно продолжать боевую работу.

Примерно в час ночи меня разбудил дежурный.

— Товарищ командир, — сообщил он, — высадился немецкий десант.

— Где?

— Между Дмитровом и нашим аэродромом. Директор совхоза сам видел, как километрах в двадцати отсюда спускался парашют. Нужно срочно принимать меры.

Я приказал поднять по тревоге батальон аэродромного обслуживания, а летный состав не беспокоить. Им завтра надо вести бой. Усилив караулы на аэродроме, решил выяснить обстановку. Позвонил секретарю Дмитровского райкома партии и спросил, что ему известно о десанте. Он повторил историю о том, как директор совхоза, возвращаясь из Дмитрова с торжественного заседания, услышал стрельбу, [51] а затем увидел в небе парашют. Я усомнился в достоверности этого сообщения. Сейчас же туман, морось осенняя. Как мог противник решиться в такую погоду выбросить парашютистов?

Связался с директором совхоза. Он подтвердил, что действительно услышал выстрел, напоминающий пушечный, и видел белое полотно на верхушках деревьев.

— А еще что видел? — спросил я.

— Больше ничего.

Решил сформировать две вооруженные команды и выслать их на машинах по дорогам в направлении предполагаемой высадки десанта. В случае обнаружения парашютистов они должны были связать их боем и не допустить к аэродрому. Первую команду возглавил начальник связи дивизии капитан А. Слухаев, энергичный и бесстрашный человек.

При себе на всякий случай оставил третью группу бойцов. Сидел у телефона в ожидании вестей. Вскоре раздался звонок. Слухаев доложил, что до совхоза доехал нормально. Директор помогает вести разведку.

Через некоторое время другая машина достигла совхоза. Старший доложил, что никого на пути не встретил.

Через некоторое время снова позвонил Слухаев. Доложил, что был с директором на месте «десантирования», нашел там обрывки оболочки аэростата заграждения. Видимо, он сорвался где-то, и ветер понес его сюда. Обледенев, он стал опускаться на лес и при падении взорвался. Этот взрыв и слышал директор совхоза. А за полотнища парашюта он принял обрывки аэростата.

Аналогичный случай был у нас и в Селах. Тогда меня тоже разбудил дежурный и доложил: какой-то гражданин сообщает, что на полянке восточнее аэродрома немцы высаживают десант.

— А документы у него в порядке?

— В порядке, — заверил дежурный. — И не пьяный он.

Вышел я из дома. Ночь темнейшая. Облачность висит над самой землей. Вряд ли немцы могли решиться в таких условиях высаживать десант на незнакомый аэродром. Сомнения мои подтвердились. Выяснилось, что возвращался домой наш автовзвод. Рассудив, что в такую темную ночь самолеты не могут летать, шоферы, чтобы не повредить машины, включили фары. Это и вызвало переполох у колхозников.

...После праздника Октября нам пришлось расстаться [52] с замечательным коллективом 29-го Краснознаменного истребительного полка. За четыре трудных месяца войны летчики этой части сбили 67 вражеских самолетов, уничтожили много живой силы и боевой техники врага. Теперь заслуженные воздушные бойцы уезжали переучиваться на новую технику.

Грусть расставания немного скрасила весть о том, что славный полк за боевые заслуги награжден орденом Ленина. А чуть позже 29-й иап был преобразован в 1-й гвардейский истребительный полк. Личный состав дивизии гордился своими боевыми товарищами, ставшими первыми гвардейцами Военно-Воздушных Сил. [53]