В небе Карпат

Карпаты, как естественный рубеж, сами по себе являлись большой преградой, затруднявшей продвижение наступающих войск. Противник же, используя горно-лесистый рельеф местности, создал здесь помимо всего прочего густую и разветвленную сеть оборонительных сооружений в виде опорных пунктов, перекрывавших все дороги, долины рек, выходы к населенным пунктам и проходы в глубину своей обороны.

Из-за ограниченных возможностей использования в горах танков и артиллерии очень остро вставал вопрос об использовании штурмовой авиации — как для разведки и уничтожения резервов противника, так и для непосредственной поддержки нашей пехоты на поле боя.

Но боевые полеты, которые мы выполняли над горами в начале августа 1944 года, имели своей целью не только разведку и удары с воздуха по обнаруженному противнику. Перед летчиками командованием была поставлена еще одна сложная задача — опытным путем определить, в какой степени возможно применение штурмовой авиации в условиях горно-лесистой местности Карпат.

Командир 565-го штурмового авиаполка подполковник В.И. Сериков, разъясняя нам эту задачу, говорил: «Летчикам-штурмовикам никогда не приходилось воевать в горах, у нас нет опыта ведения боевых действий в горной местности. Полеты здесь имеют свои особенности с точки зрения аэродинамики и аэронавигации. Возникающие в результате обтекания склонов гор вертикальные потоки воздуха затрудняют маневрирование самолета. По этой причине, очевидно, придется подходить к цели на больших, чем обычно, высотах, быть осторожнее при пикировании и отходе от цели. Большого умения потребуют полеты в ущельях и в горных долинах».

Первые же вылеты на разведку в горы показали, что командир был прав: рано утром все горные долины и ущелья закрыты туманом, который к 10-11 часам дня начинает подниматься вверх и образует над горными перевалами сильную облачность. Облака в сочетании с густыми лесными массивами на склонах гор сильно затрудняли визуальную ориентировку и ведение разведки войск противника, который использовал эти лесные массивы для маскировки.

Нам приходилось приспосабливаться к новым условиям, менять тактику разведки и удара по цели. Если на ровной местности самым надежным способом обнаружения противника был бреющий полет, то здесь, в горах, пришлось осваивать фотографирование с высоты полторы-две тысячи метров, что давало возможность обнаружить железнодорожные станции, узлы шоссейных дорог, оборонительные сооружения и другие объекты противника. Трудно было? Отвечу честно: трудно. И все же все летчики, первыми летавшие в Карпатах, на вопрос, можно ли использовать самолеты Ил-2 в боевых условиях Карпатских гор, дали положительный ответ.

18 августа наш полк перебазировался с аэродрома Дулибы на аэродром Грушув, находившийся недалеко от города Дрогобыча. Располагался аэродром на заливном лугу, около небольшой речушки — притока Днестра; трава на нем была уже скошена и сложена в копны. Вдоль реки, на границе летного поля, росли огромные, развесистые ивы, под которыми стояли наши самолеты. Механики разместились в шалашах, командование и летный состав полка -в большом доме села Грушув за речкой, через которую был перекинут дощатый мостик.

В преддверии боевых действий в Карпатах личный состав полка приступил к напряженной учебе. Летчики повторяли некоторые вопросы аэродинамики, аэронавигации, метеорологии, техники пилотирования в сложных условиях, бомбометания в горах и т. д. Были организованы и проводились полеты по радиополукомпасу РПК-Ю, полеты на бомбометание и стрельбу по целям на полигоне.

Последним подготовительным мероприятием для летчиков нашего полка к предстоящей операции явилась поездка на передний край обороны наших войск. Цель ее заключалась в том, чтобы ознакомить командно-летный состав с особенностями района предстоящих боев, провести рекогносцировку местности. В населенном пункте Залуж, у подножия крутого склона горы, покрытого редкими деревьями и кустарником, нас встретил офицер-пехотинец. Вслед за ним мы двинулись по тропе вверх, на вершину горы, и через 30-40 минут были уже на наблюдательном пункте, искусно замаскированном под местность.

Нам объяснили, что сейчас мы находимся на переднем крае обороны советских войск, в нескольких километрах юго-восточнее Санка. Погода стояла солнечная. На юг перед нами открывалась очень красивая панорама с горными пейзажами. Внизу проходила самая передняя траншея, в которой находились наши сторожевые посты.

Примерно в полукилометре от них пролегала траншея противника. Он находился на северном, лесистом и отлогом, склоне соседней горы. Между ним и нами было около восьми километров. Маскировались немцы отлично — на той стороне ничто не напоминало о присутствии войск. И если б не свист изредка пролетавших над нашими головами снарядов и грохот их разрывов, то можно было бы подумать, что никакого фронта здесь нет.

Во время обратного спуска с горы высоко в небе над нашими головами в сторону противника пролетел одиночный самолет. Это был истребитель, и, помню, всех нас тогда поразил звук, исходивший от него. Казалось, что летит не один самолет, а целая эскадрилья. Стало быть, горы искажают звук, значительно его усиливают. Это было для нас открытием.

Домой мы выехали к вечеру, еще до наступления сумерек, а на аэродром возвратились уже поздно ночью, преодолев за один день около 300 километров.

Операция в целях соединения со словацкими повстанцами началась 8 сентября 1944 года на узких участках линии фронта.

В то время операцию по преодолению Карпат почему-то все мы в полку называли форсированием Карпат. Очевидно, сложность взаимодействия войск разных родов при преодолении водных преград и трудность продвижения их в горах как-то бессознательно расширили в нашем сознании толкование этого слова.

И действительно, данная военная операция была не похожа на другие, проводившиеся на равнинной местности. Здесь не было, так сказать, классического прорыва линии обороны противника, ввода в прорыв подвижных бронетанковых и механизированных соединений.

Операция по «форсированию» Восточных Карпат характеризовалась непрерывным прогрызанием оборонительных позиций немцев и медленным продвижением наших войск вперед, в глубь гор.

9 и 10 сентября погода стояла нелетная, но как только она улучшилась, штурмовая авиация приступила к регулярным боевым действиям. Враг в те дни делал по шесть-семь контратак, однако успеха так и не добился. Наши войска хотя и медленно, но все же с помощью авиации занимали одну высоту за другой и продвигались вперед.

11 сентября мне пришлось водить нашу 2-ю авиаэскадрилью в составе восьми самолетов на уничтожение артиллерийско-минометных позиций и живой силы противника в районе населенного пункта Каменне, а на другой день — шестерку самолетов на цели в районе населенного пункта Кулашне, расположенного в двух километрах юго-западнее Чашина.

2-я эскадрилья в это время состояла из опытных, обстрелянных летчиков, таких, как старшие лейтенанты Г.Т. Левин и И.М. Белицкии, лейтенанты С.Л. Плетень, В.Д. Монченко, младшие лейтенанты А.И. Колодин, Н.И. Огурцов, Ю.Я. Годунов, А.С. Сас, В.П. Блудов, М.С. Воронин. Каждый из них уже был награжден орденом Красной Звезды, а Белицкий, Колодин, Огурцов, Плетень и я имели еще и по ордену Красного Знамени. Из ветеранов, которые воевали до 1944 года, в эскадрилье остался один Левин. Мы умели не только сражаться с врагом, но в свободное время и отдыхать, дружили с задорной фронтовой шуткой.

Бывало, подходит Миша Воронин с зажатым кулаком к Володе Монченко и говорит:

— Меняю не глядя.

Все присутствующие с интересом наблюдают.

— Согласен! — отвечает Монченко и вытаскивает из кармана яблоко. Воронин разжимает кулак, и летчики видят, как по ладони у него ползет муравей. Под общий смех происходит размен муравья на яблоко.

Большинство боевых вылетов в эти дни летчиками нашего полка было сделано в поддержку действий наступающих войск 129-й, 155-й и 167-й стрелковых дивизий. Мне пришлось быть участником этих боев в качестве ведущего групп 6-8 самолетов. Вспоминаю случай, происшедший 16 сентября 1944 года. Мы возвращались с боевого задания на разведку живой силы и техники противника в районе Устрики Дольни. Вдруг слышу в шлемофоне чей-то четкий голос, называющий мои позывные и просящий срочно помочь пехоте. Хотя у нас уже израсходованы все бомбы, реактивные снаряды и больше половины боеприпасов пушек и пулеметов, мы с ведомым развернули свои самолеты. Офицер-радионаводчик навел нас на цель восточнее пункта Солина, что на характерном изгибе реки Сан.

Пристально всмотревшись, заметил на самой вершине горной гряды, на опушке леса, знакомые круглые- гнезда окопов зенитной артиллерии. Раздумывать времени нет, и мы с ведомым спикировали на эти гнезда. После первого захода сделали еще два. Все. Стрелять больше нечем. Боеприпасы кончились.

На другой день через авиационного представителя узнали, что в результате нашей штурмовки был целиком уничтожен боевой расчет зенитной батареи гитлеровцев. Пушки же, как ни странно, все остались целехонькими.

Запомнился также и боевой вылет, совершенный 19 сентября 1944 года в составе шести самолетов. Вместо стрелка в задней кабине моего «ила» во время этого полета находился военный корреспондент, фамилии сейчас не помню, кажется, из редакции армейской газеты. Когда группа вышла в район цели, то на одной из горных дорог мы увидели большую колонну. Она была не совсем обычной: три танка, около двадцати автомашин и примерно двадцать пять гужевых повозок с солдатами и военным имуществом.

Я повел группу на эту колонну и с высоты двух тысяч метров (высота гор в этом районе достигала примерно тысячи метров) атаковал цель.

Результаты штурмовки оказались неплохими, но во время атаки я допустил ошибку. Увлекся стрельбой из пушек и пулеметов на пикировании, потерял в результате слишком много высоты и оказался буквально на дне ущелья, имевшего/ форму глубокого корыта. Еле-еле, на пределе запаса мощности мотора сумел выбраться на форсаже, чудом не зацепив верхушек деревьев противоположного склона горы. В это время по самолету выстрелил стоявший на дороге танк, но, к счастью, промахнулся.

Вот тут-то я и вспомнил слова своего командира подполковника Серикова, что в горных ущельях надо летать осторожно, нельзя низко пикировать.

В горах для нас, летчиков-штурмовиков, особое значение имело наличие надежной радиосвязи с наземными станциями наведения, которые находились обычно в непосредственной близости от переднего края. Без преувеличения можно сказать, что без хорошо работающей радиосвязи мы не способны были бы успешно поддерживать с воздуха наши наземные войска.

Офицеры-авианаводчики помогали летчикам отыскивать цели, наводили группы штурмовиков на замаскированные танки, арторудия, минометы, пулеметы и окопы противника с точностью до десятков метров. В результате, как правило, получался хороший эффект взаимодействия авиаторов с наземными войсками.

Так, например, 7 октября 1944 года мне пришлось сделать два боевых вылета в район населенного пункта Смольник, где велись ожесточенные бои наземных войск 1-й гвардейской армии за овладение Русским перевалом через Карпаты. С высот в районе пунктов Звала — Смольник противник вел ожесточенные контратаки, пытаясь сорвать наступление наших войск на пункты Русске и Бельке Поляна.

Второй раз мы группой в шесть самолетов прилетели в этот район около 17 часов. При подходе с севера к Цисне, где в то время находился авиационный пункт управления (АПУ) во главе с заместителем командира 224-й штурмовой авиадивизии полковником Семеновым, я запрашиваю разрешение нанести штурмовой удар по заданной цели. В ответ слышу по радио:

— «Мотор-3» (мой позывной), наносить удар по этой цели запрещаю. Возьмите курс 212 градусов и идите в распоряжение «Пули-1». Как меня поняли?

— Вас понял. Иду в распоряжение «Пули-1». Прошло минуты две-три, и рация вновь ожила:

— «Мотор-3», вы надо мной. Я — «Пуля-1». Как меня слышите? Покачайте крыльями.

Я выполняю просьбу авианаводчика. В ответ по рации передают:

— Внимание! Буду наводить вас на цель... Идите прямо...- И через секунд десять — пятнадцать: — Разворот влево на 90 градусов. Достаточно. Цель перед вами. Опушка леса на вершине горы. Оттуда сильно стреляют по нашей пехоте. Атакуйте!

Привычным движением руки ввожу свой самолет в пикирование. Высота гор здесь около 1000 метров. Вижу артиллерийско-минометные позиции, автомашины, солдат и офицеров врага. Прицеливаюсь, нажимаю на гашетки. Выпускаю пару реактивных снарядов, затем даю длинную очередь из пушек и пулеметов. Самолет пикирует, стремительно набирая скорость... До земли 800, 700, 500, 400 метров... Пора! Я вывожу самолет из пикирования и нажимаю кнопку автоматического бомбосбрасывания. Срабатывает безотказно. На врага летят осколочные бомбы. Мои действия и маневр над целью повторяют поочередно все летчики группы — Блудов, Белицкий, Колодин, Плетень и Огурцов.

Слышу в наушниках шлемофона одобрительный возглас офицера-радионаводчика:

— Молодцы! Здорово! В точку попали!

После пикирования и бомбометания делаю левый разворот, быстро набираю высоту и становлюсь в хвост последнему самолету. Группа за 30 секунд встала в «круг» над целью для повторных заходов с интервалом между самолетами в 300 метров. Ложусь на боевой курс и снова пикирую с высоты 1900 метров на цель. Выпускаю два реактивных снаряда, стреляю из пушек и пулеметов. Вслед за мной врага атакуют мои товарищи... После восьмого захода прошу у «земли» разрешения идти домой. Однако офицер радионаведения передает просьбу наземного командования сделать еще несколько заходов.

— У нас нечем стрелять, кончились боеприпасы! — отвечаю я.

— Все равно, — настаивает «земля». — Сделайте пару заходов холостых. Пехота атакует позиции врага.

Что ж, надо поддержать пехотинцев. И я снова, в девятый раз, веду свой «Ил» на позиции врага. Пикирую как можно ниже, чтобы ревом мотора оглушить противника, деморализовать его психику, прижать к земле. За мной маневр повторяет вся группа. Наша «психическая атака» удается, немцы больше не стреляют... После одиннадцатого захода с земли передают:

— Все. Уходите. Поработали хорошо. Молодцы!

Мы уходим от цели, и я снова слышу в наушниках:

— «Мотор-3», вам за отличное выполнение боевого задания «хозяин» объявляет благодарность. Слышите? Благодарность летчикам всей группы.

И в самом деле, поработали мы на этот раз неплохо. Когда штурмовики прижали фашистов к земле, наши автоматчики сумели вплотную подойти к окопам противника и в момент ухода самолетов от цели ворвались в них. Ну а наши «илы» уничтожили три автомашины, около двадцати пяти солдат и офицеров противника, подавили огонь трех орудий полевой артиллерии.

Но и мы понесли серьезные потери, лишившись двух самолетов, одного летчика и двух стрелков. Произошло это следующим образом. Через одну-две минуты после отхода от цели, когда я заканчивал маневр сбора группы на «змейке», самолет моего ведомого младшего лейтенанта В.П. Блудова, который был, очевидно, ранен, врезался в мой штурмовик сверху, отрубив ему винтом хвост.

Все решали тогда доли секунды. «Стрелок! — кричу по СПУ- Прыгай!» Бросаю штурвал — он больше не нужен, самолет его не слушается, — левой рукой откидываю назад фонарь и одновременно правой рукой берусь за кольцо парашюта.

Самолет в это время уже вошел в правый плоский штопор и стремительно падал вниз. Я с трудом оторвался от сиденья, перевалился через правый борт кабины и, с силой оттолкнувшись ногами от левого борта, выскользнул из кабины в сторону вращения самолета. Парашют раскрылся на высоте сто метров и через несколько секунд я приземлился на вершине горы, находившейся в трех километрах северо-западнее Русского перевала.

Я оказался в центре небольшой поляны, где меня вскоре отыскали два пехотинца с лошадью на поводу. Самолет мы нашли в ста метрах от места моего приземления. Он лежал между сломанными деревьями на краю обрыва. Передняя его кабина была сплюснута оторвавшейся приборной доской, фонарь задней кабины был открыт. В ней, уронив голову на грудь, сидел стрелок Карп Краснопеев. Он был мертв. Пехотинцы вытащили его из кабины, положили на лошадь, и мы спустились вниз, к дороге, по которой нескончаемой вереницей шли машины.

Здесь на закате дня, незадолго до наступления горных сумерек, мы и похоронили моего товарища по оружию Карпа Краснопеева, с которым я прилетел из Добрынихи на фронт, сделал более пятидесяти боевых вылетов. И вот его не стало. Трехкратный боевой салют — эта последняя воинская почесть — резанул воздух, и эхо, подхватив его, разнесло далёко по окрестностям.

Мое душевное состояние было тяжелейшим. День, начавшийся так хорошо, закончился трагически. Погиб Краснопеев, погибли летчик Блудов и воздушный стрелок Попов — их самолет после столкновения сначала .перевернулся на спину, а потом вошел в отвесное пикирование, упал на землю и сгорел.

После похорон Краснопеева меня отвезли на машине в деревню, где находился наш авиационный пункт управления. Там я переночевал, а на другой день на «виллисе» был переправлен в штаб воздушной армии, оттуда — на базовый аэродром в Перемышль, с которого мы тогда летали на боевые задания.

15 октября я и еще двое летчиков — Абраменко и Яковлев — были отправлены в Трускавец, в армейский санаторий, — подлечиться, отдохнуть. Там, в санатории, помню, произошла памятная встреча — мне посчастливилось вновь увидеть нашего бывшего заместителя командира полка М.И. Безуха. Встретились мы с ним в конце октября. Михаил Иванович, увидев меня, подошел и, дружески хлопнув по плечу, сказал с улыбкой:

— Товарищ Романов, расскажи, пожалуйста, как тебе удалось взять в плен штаб немецкого батальона?

— Шутите, товарищ подполковник, — недоуменно посмотрел я на него.

— Нет, серьезно. — Михаил Иванович снова улыбнулся. — Я прочитал об этом в газете «Сталинский воин».

И действительно, в газете «Сталинский воин», являвшейся тогда органом политотдела 8-й воздушной армии, в номере от 27 октября 1944 года был опубликован небольшой очерк капитана Н. Смирнова «Летчики помогли взять в плен немецкий штаб». Приведу его здесь полностью.

«Четверка «Ильюшиных» отштурмовалась, сделав восемь заходов на цель. Внизу была видна разбитая, исковерканная техника гитлеровцев. Ведущий старший лейтенант Романов, удовлетворенный результатами удара, запросил у станции наведения разрешения закончить работу. Так он делал всегда и всегда слышал неизменные слова: «Работали отлично, идите домой». Но сейчас вместо этого офицер-наводчик попросил: «Сделайте еще два захода, пехота пошла в атаку».

По команде ведущего летчики развернулись и снова пошли на цель. Спустившись до бреющего, они проносились над головами немцев. Воздух содрогался от страшного гула моторов, и перепуганные, отупевшие немцы не понимали, что их атакуют летчики, у которых больше нет боеприпасов. Они старались залезть глубже в землю, не видеть того, что делают штурмовики. Никто из фашистов не стрелял.

Советские пехотинцы ворвались в расположение штаба немецкого батальона. Бежать было поздно, и фашистские офицеры сдались в плен.

Во время третьего захода штурмовиков рация наведения передала:

— Молодцы, «ильюшины»! Пехота с вашей помощью заняла высоту и захватила в плен штаб немецкого пехотного батальона.

Через несколько минут от наземников пришла телеграмма, высоко оценивающая помощь летчиков.

С тех пор при появлении штурмовиков пехотинцы Н-ского стрелкового соединения, сражающегося в Карпатах, говорят: «Вот они взяли в плен штаб немецкого батальона».

Во время нашей беседы подполковник поинтересовался, как мне удалось выпрыгнуть с парашютом из разбитого самолета на Русском перевале в Карпатах. Я рассказал. А после этого Михаил Иванович вспомнил о похожем случае из своей летной практики. 3 августа 1943 года он водил группу самолетов Ил-2 на уничтожение колонны автомашин противника во время Курской битвы. Большой урон причинили они тогда врагу. Но в результате массированного плотного огня зенитной артиллерии у его самолета оказались перебитыми рули поворота и глубины. Продолжая полет на неисправном штурмовике, Михаил Иванович отразил две атаки истребителей противника. Над линией фронта от прямого попадания снаряда зенитной артиллерии на высоте 500 метров его Ил-2 развалился на три части, но Михаил Иванович успел выпрыгнуть с парашютом и приземлился на своей территории...

Между тем отдых наш и лечение в санатории подошли к концу. 31 октября 1944 года меня, Петю Абраменко и Сашу Яковлева переправили на самолете По-2 из Трускавца в Перемышль, а еще через пять дней, то есть 6 ноября, наш полк перебазировался на аэродром Стрый, где имелась полевая взлетно-посадочная полоса.

В тот же день Абраменко тяжело заболел. Мы пошли садиться в самолеты, чтобы лететь в Стрый, а его с очень высокой температурой отправили в госпиталь. На другой день, 7 ноября, Петя скончался. Умер он от столбняка — видимо, занес инфекцию в старую рану. Острой болью в наших сердцах отозвалась эта потеря — потеря еще одного боевого товарища.

23 ноября 1944 года, после некоторого затишья, началось новое наступление советских войск в Закарпатье. Наш полк работал тогда очень интенсивно. Мне пришлось в качестве ведущего групп из 5-6 самолетов сделать три боевых вылета в район Михайловце. Полеты эти выполнялись на полный радиус действия самолетов Ил-2, причем весь полет туда и обратно проходил над Карпатскими горами. На пути не было никаких аэродромов и летных площадок, на которые можно было бы сесть в экстренном случае.

Утром во время первого боевого вылета погода в горах и над целью была хорошая. Небольшая облачность не мешала выполнению задания, скорее наоборот, помогала нам скрываться от истребителей противника и обеспечивала внезапность появления над полем боя. Второй боевой вылет мы совершили уже днем, в более сложных метеоусловиях. Облачность сгустилась, однако была еще достаточно высоко над горами, и наша группа могла нормально выполнять боевое задание.

А вот третий боевой вылет в этот день проходил в очень сложных погодных условиях. Сразу же после города Борислава, исходного пункта нашего маршрута, началась сплошная, постепенно повышающаяся облачность. Горы оказались закрыты. В сложившейся ситуации наша пятерка имела право вернуться на аэродром, но желание помочь наземным войскам было настолько велико, что мы решили продолжать свой полет над облаками вне видимости земли в надежде на то, что в Закарпатье, над целью, погода может быть удовлетворительной.

Самолет Ил-2 к таким полетам не был приспособлен. Его оборудование позволяло выполнять полеты методом визуальной ориентировки, причем только в дневное время. И в данном случае мы сильно рисковали — ориентировку вели по компасу и по времени. Облачность, постепенно повышаясь, подняла нашу пятерку штурмовиков на высоту около четырех тысяч метров.

Мы находились в полете уже более тридцати минут, а земли все еще не было видно. Я начал волноваться. Но, подумав, принял решение: пройти еще гарантийных десять минут и бомбить противника из-за облаков по расчету времени. Через семь-восемь минут наконец-то повезло: слева от меня появился узкий просвет в облаках. Не мудрствуя лукаво, бросил свой «ил» в пикирование, чтобы проскочить через этот просвет к земле. За мной повторили этот маневр все летчики пятерки, и через несколько секунд наша группа была уже под нижней кромкой облаков на высоте примерно 1200 метров над землей.

Быстро восстанавливаю ориентировку. Оказывается, мы вывалились из-за облаков в 10 километрах западнее города Михайловце. Идем на заданную цель с восточным курсом и с ходу наносим по ней бомбоштурмовой удар. А внизу... внизу все затоплено водой, и только белые хаты, словно крохотные островки, да шоссейные и железные дороги узкими ленточками выступают из ее зеркальной глади. Это после обильных осенних дождей разлились многочисленные реки, берущие начало на южных склонах Карпатских гор.

Спикировав из-за мощных слоистых облаков в Венгерскую низину и выполнив боевое задание, мы повернули на обратный курс. И здесь перед нами встал вопрос: как же мы пройдем через Главный Карпатский хребет, закрытый облачностью?

Да, выполнив свой долг перед пехотой, мы оказались в крайне затруднительном положении. Пробиваться обратно, за облака, трудно, да и горючего не хватит. Летим... Справа от нас Ужгород, Мукачево, Берегово, слева — Карпатские горы. Тянуть больше нельзя, и я принимаю решение: попытаться пробиться через Ужокский или Верецкий перевалы, а если не удастся, то вернуться обратно в Закарпатскую долину и сесть на аэродроме, где базировался в это время 996-й штурмовой авиационный полк нашей дивизии.

Летим... Вершины гор угрюмо и угрожающе торчат рядом, упираясь своими обнаженными головами прямо в облака. Наши самолеты проходят ниже этих вершин, используя горные долины и ущелья. Вот под нами долина горной реки Уж, затем — Лютны, справа видна гора Полонина Ровна, высота которой около полутора тысяч метров. Вершина ее скрыта в облаках. У меня сначала было намерение пройти над Ужокским перевалом, но он оказался закрытым сплошной облачностью. Поэтому решил идти правее, в сторону Верецкого перевала, где метеоусловия были несколько лучше. Прижимаясь к земле, почти на бреющем, миновали главный хребет и через несколько минут выбрались на равнину. Все, мы дома! Зашли на посадку и благополучно сели. В конце пробега у самолетов остановились винты — кончился бензин. Нам здорово повезло.

А еще через день, 25 ноября, нас, большую группу летчиков и техников во главе с заместителем командира полка по летной подготовке майором 3.И. Жуком, направили поездом в город Васильков за новыми самолетами. С собой мы везли свои парашюты. Командировка эта затянулась почти на месяц.

В Василькове в то время базировался запасной авиационный полк, который был обязан передать нам необходимое количество новых самолетов Ил-2. Передача матчасти шла с самого начала медленно, в довершение же ко всему испортилась погода, и мы смогли перелететь из Василькова в Стрый лишь 20 декабря. В полку произошла некоторая реорганизация, и меня из 2-й эскадрильи перевели в 3-ю на ту же должность: заместителем командира-штурманом авиаэскадрильи.

26 декабря полк перебазировался с аэродрома Стрый на аэродром Заршин, находившийся в 12 километрах западнее города Санка. К этому времени операция по преодолению Восточных Карпат и освобождению Закарпатской Украины завершилась. В результате ее успешного проведения расчеты немецко-фашистского командования на задержку советских войск на Карпатском рубеже полностью провалились.