Закалка мужества

На 1-м Украинском фронте наступила оперативная пауза -передышка между двумя военными операциями. Сколько она будет продолжаться, в то время никто не знал. Но все понимали, что впереди предстоят большие и тяжелые бои, к которым надо активно готовиться с учетом опыта прошлых сражений.

Воинские части вели разведку и боевые действия местного значения, занимались перегруппировкой и накапливанием сил.

9 мая 1944 года наш 565-й штурмовой авиационный полк перебазировался с аэродрома Шатава на аэродром Ольховцы, находившийся в пятидесяти километрах от линии фронта. Для самолетов были приготовлены земляные капониры. Личный состав поселился в добротных бревенчатых домах. В это время произошли некоторые изменения в расстановке руководящих кадров. Вместо убывшего на повышение майора М.И. Безуха заместителем командира полка по летной подготовке стал майор В. К. Михайлов, заместителем командира по штурманской подготовке — майор Н.Ф. Денежкин, помощником командира полка по воздушно-стрелковой службе — капитан А.А. Дахновский, командиром 2-й авиаэскадрильи — старший лейтенант В.Я. Мокин. Капитан И.И. Козловский заменил погибшего командира 3-й эскадрильи майора С.И. Петрова. Мне пришлось принять командование авиазвеном лейтенанта И.Т. Ромашова.

Установилась прекрасная солнечная погода. Сады оделись в праздничный весенний наряд. Но природой наслаждаться было некогда. Напряженная, интенсивная работа продолжалась.

Недалеко от КП из грубых досок сооружены стол и скамейки. На стене прикреплена черная учебная доска, рядом повешена летная карта района базирования полка. Это наш учебный фронтовой класс. Идут занятия летчиков 2-й эскадрильи. В.Я. Мокин рассказывает пилотам о тактике боевого применения самолета Ил-2 на опыте боев предыдущих военных операций.

— Летчик-штурмовик, — четким голосом говорит он, — это многопрофильный специалист. Он и пилот, и штурман, и механик, и бомбардир, и артиллерист, и стрелок. Ему нельзя теряться над полем боя, долго раздумывать, сомневаться в чем-либо или в ком-либо. Самолет летит быстро, особенно во время пикирования на цель. С земли стреляют автоматические зенитные пушки, в воздухе атакуют истребители противника. Как видите, обстановка над полем боя сложная, горячая, а летчику нужно успеть применить все имеющиеся в его распоряжении боевые средства на самолете и поразить заданную цель. Кроме того, надо соблюдать строй, боевой порядок, защищать впереди летящего товарища. Где же выход из этого сложного положения? — задает вопрос Владимир Яковлевич и сам же на него отвечает: — Выход есть. Он в нашей высокой сознательности, дружбе, в воспитании воли и овладении летным мастерством.

И это действительно было так. Если авиационный полк во фронтовых условиях представлял из себя слаженный боевой коллектив, то летный состав авиационной эскадрильи был настоящей боевой семьей. И ничего удивительного в том нет. Ведь летчики авиационной эскадрильи, по сути дела, все время находились вместе: вместе летали на боевые задания, вместе, за одним столом обедали, в одной землянке или комнате спали, Общее ратное дело и повседневная опасность потерять самое дорогое, что есть у человека, — жизнь, цементировали фронтовую дружбу, делали людей особенно близкими. Нашим девизом были слова: «В бою сам погибай, а товарища выручай!» Товарищеская взаимовыручка плюс растущее с каждым днем мастерство, вера в себя, в свои силы обеспечивали летчикам успех в боевых действиях с минимальными потерями.

Наши занятия по политической и боевой подготовке на земле, учебно-тренировочные полеты по кругу, маршруту и на полигон чередовались в этот период с полетами на боевые задания, главным образом на разведку. В полетах по кругу над аэродромом мы продолжали совершенствовать технику пилотирования на взлете, на посадке. Тренировались бомбить и стрелять с пикирования на полигоне. Причем задача считалась выполненной, если бомбы попадали в круг диаметром двадцать пять метров, а снаряды и пули — в щит размером три на шесть метров. Летали мы и по маршруту строем с последующим заходом на полигон. Например, 30 мая 1944 года группа «Илов» вылетела по маршруту Гусятин-Тарнополь — Залещики — Гусятин в целях ознакомления с местностью вдоль линии фронта. Этот полет продолжался 1 час 30 минут. На полигоне мы становились в круг с интервалом 250-300 метров самолет от самолета и работали точно так же, как в боевых условиях над целью.

Что же касается ведения авиационной разведки, то для этой цели от каждой эскадрильи были выделены по два экипажа. От нашей, 2-й, на разведку в основном летали мы с Андреем Колодиным. Нам выделили участок территории противника на Станиславском направлении — примерно 30 километров по фронту и 50 километров в глубину. Особо зорко мы следили за железной дорогой Станислав — Тысменница — Нижнюв — Монастаржиска — Бучач, за шоссейными и проселочными дорогами, за населенными пунктами и лесными массивами на территории отведенного нам участка. Нас интересовало все, что касалось немецких войск: передвижение, сосредоточение, количество, демаскирующие признаки и т. д.

Все разведданные немедленно передавались в штаб полка. У нас на самолетах кроме радиоприемников и радиопередатчиков были установлены еще и автоматические фотокамеры. Обнаруженного врага мы, как правило, атаковали всеми боевыми средствами, имевшимися в нашем распоряжении, фотографировали.

Погода стояла солнечная, безоблачная, видимость была 10-15 километров. Поскольку истребителей прикрытия нам не давали, то летать в те майские дни сорок четвертого можно было только на бреющем полете, который обеспечивал хорошую маскировку наших самолетов под местность и полную внезапность появления над объектами противника. Летая на бреющем, не выше 25 метров, мы почти всегда заставали врага врасплох и каждый раз наблюдали при этом, как он мечется в панике, пытаясь где-нибудь укрыться. На разведку мы с Колодиным летали хоть и не каждый день, но довольно часто. Правда, он не был в моем авиазвене, но решению комэска выполнял разведывательные полеты всегда со мной в паре. И я был вполне доволен своим ведомым. Характер Андрей имел веселый, искрометный — такие люди обычно не унывают ни при каких обстоятельствах. В полете Колодин всегда был предельно собран и дисциплинирован. Бывало, уцепится за хвост ведущего, и все, не оторвешь. За свой тыл я был спокоен, знал, что на ведомого можно положиться в самой сложной ситуации. — Романов, Колодин, к командиру! — Эти слова дежурного по КП в то время могли означать только одно: командир полка вызывает нас, чтобы отдать боевой приказ о вылете на разведку. Всего я совершил более тридцати разведывательных вылетов. И каждый раз парой, на бреющем, без прикрытия истребителей. Нужно ли говорить о том, насколько порой сложны были такие полеты. И все же каждый раз наши «илы» благополучно возвращались на свой аэродром.

25 июня 1944 года несколько летчиков и техников из полков нашей дивизии, в числе которых был и я, командировали в Москву за пополнением. На полуторке нас из Ольховки доставили до соседнего аэродрома, где базировался штаб авиадивизии. Здесь мы пересели в транспортный самолет Ли-2 и вечером 26 июня приземлились на одном из военных аэродромов Подмосковья.

На другой день рано утром меня, еще одного пилота и авиатехника на самолете перебросили в городок, расположенный на берегу Волги. Находившийся здесь запасной авиационный полк передал в наше распоряжение восемь подготовленных для отправки на фронт молодых летчиков и десять новых самолетов Ил-2, которые мне пришлось вести на фронт до своего аэродрома. Среди молодых летчиков были младшие лейтенанты В.П. Блудов, М.С. Воронин, IO. Я. Годунов и другие.

А жизнь между тем текла своим чередом. Уже давно отцвели сады на Украине, и наступило довольно жаркое лето. Шла напряженная подготовка к новой крупной военной операции.

Однажды ранним утром нас, человек десять командиров-летчиков, посадили в грузовую автомашину и повезли к танкистам. Ехали долго, около пяти часов. Добрались до них примерно в полдень. Танковая часть 10-го гвардейского корпуса 4-й танковой армии располагалась на опушке леса около деревни Сороки. Тридцатьчетверки стояли под деревьями в капонирах на расстоянии 30-50 метров друг от друга.

Танкисты встретили нас радушно, пригласили отпробовать обед из котлов своей полевой кухни, рассказали много интересных боевых эпизодов из недавно минувших сражений, в которых нам довелось совместно громить врага. Беседа получилась довольно любопытной и эмоциональной, так как мы, дополняя друг друга, рассказывали об одних и тех же событиях, но виденных под разным углом зрения: танкистами с земли, нами — с высоты полета. Разговор о взаимодействии между танкистами и летчиками-штурмовиками закончился соглашением о том, что танкистам необходимо выразительнее обозначать линию соприкосновения с противником дымовыми шашками и ракетами, а также помогать по радио летчикам отыскивать замаскированного под местность врага и, по возможности, наводить самолеты на важные для наших войск цели. В тот же день, часов в семь вечера, мы выехали обратно в полк...

Утром 13 июля началась Львовско-Сандомирская наступательная операция. На следующий день мы тоже приняли в ней участие. Командир полка подполковник Сериков объявил боевой приказ. Через 30 минут раздалась команда «По самолетам!»

Поочередно вырулили на старт, заняли согласно приказу каждый свое место. Взлетали парами через короткие интервалы. Не прошло и трех минут, как весь полк в составе сорока пяти самолетов поднялся в воздух. Быстро и организованно все девять пятерок собрались на большом кругу над аэродромом и взяли курс на Тарнополь.

Честно говоря, я первый раз в жизни видел столько самолетов в одном строю. И меня это зрелище поразило своей грандиозностью. На высоте примерно 1100 метров торжественно, как на параде, шли все сорок пять крылатых машин, образовав из пятерок огромный четырехугольник шириной в 200 метров и длиной в два с половиной километра.

В первой пятерке вместе с командиром полка подполковником В.И. Сериковым летел и его заместитель по политчасти майор В.И. Рысаков. Ведущими других пятерок были флаг-штурман полка майор Н.Ф. Денежкин, майор В.К. Михайлов, капитаны А.А. Дахновский, И.И. Козловский, старшие лейтенанты В.Я. Мокин, К.П. Панченко, лейтенанты Г.Т. Левин и Е.П. Новиков. Мой «Ил» шел в пятерке Дахновского, которая летела в середине, строя.

Примерно через 15 минут полета по курсу под нами — точно в назначенное оперативное время — появился город Тарнополь — контрольный пункт пролета всей авиации фронта на львовском направлении. Летчики перевернули планшеты и перешли на детальную ориентировку. Еще минуты через три на большом зеленом лугу мы увидели огромную стрелу из белого полотнища, которая своим острием указывала направление прорыва линии обороны противника. Рядом со стрелой чадила дымовая шашка.

Развернувшись влево, наша крылатая армада встала на боевой курс. Линия фронта на земле, обозначенная пожарами, точно совпадала с красной и синей линиями, нанесенными на летной карте. Внизу, казалось, горело все, что только могло гореть. Дым и едкий, въедливый запах гари чувствовались даже в кабине самолета.

Наши штурмовики врезались в плотную стену заградительного огня немецкой зенитной артиллерии. Всюду — слева, справа, внизу, вверху — вспыхивали красно-фиолетовые шары разрывов трассирующих снарядов. Но никто из летчиков не дрогнул, не покинул своего места в боевом строю.

Вот и цель — укрепленные оборонительные позиции немецкой артиллерии. Командир полка со своей пятеркой идет в атаку. За ним на цель пикирует еще одна пятерка, за ней — еще и еще... Вот и наша очередь... С ревом полетели вниз реактивные снаряды, застучали пушки, ударили пулеметы, на выводе из пикирования посыпались вниз бомбы. Минута-другая — и фашистские позиции превратились в сплошное огненное месиво...

В первые дни операции летчики нашего полка делали по 2-3 боевых вылета, причем продолжительность каждого составляла в среднем около полутора часов. Они наносили меткие бомбоштурмовые удары по обороняющемуся противнику, выводя из строя его артиллерию, танки, транспорт и живую силу. Однако и наши потери были немалые. Перед операцией в полку было 1,3 самолета на каждый штатный экипаж, а через несколько дней ожесточенных боев самолетов стало не хватать. Подбитые штурмовики падали на землю в районе цели или на значительном удалении от нее. Это зависело от степени повреждения самолета и тяжести ранения летчика. Раненый пилот иногда терял сознание, неуправляемый самолет падал на землю и разбивался. Экипаж погибал. Но большинство подбитых «Илов» все же дотягивали до аэродрома или садились в поле, на лугах, проселочных дорогах — где придется. В этих случаях летчики с воздушными стрелками возвращались домой на второй или на третий день — кто на попутной машине, кто на телеге, а кто и на лошади,

В те памятные июльские дни был подбит над целью штурмовик младшего лейтенанта Н. И. Огурцова.

— Ударили мы там крепко, — рассказывал он впоследствии, — Я был замыкающим. На моем самолете стояла фотоустановка для фиксирования на фотопленке результатов атаки всей группы. Только я приступил к выполнению этого спецзадания, установил самолет в горизонтальный полет, включил фотоаппарат, как вдруг удар... и, вижу, из мотора сильной струей бьет масло. Вот это подарочек! Прекрасно понимаю, что еще несколько минут — и все: масло вытечет, двигатель остановится... Принимаю решение идти на вынужденную. По внутреннему переговорному устройству приказываю воздушному стрелку Канунникову приготовить пулемет и личное оружие к бою. В это время масло перестает течь, а мотор, естественно, работать. Высота начинает катастрофически падать.

Когда до земли оставалось метров пятьдесят, я увидел, что впереди какой-то населенный пункт, стал отворачивать влево, но задел крылом за телеграфный столб... Очнулся, когда Канунников — лицо у него было все в крови — вытаскивал меня из кабины. Самолет оказался разбитым вдребезги.

К счастью, нам повезло, мы оказались на своей территории. К концу второго дня благополучно добрались до аэродрома.

Меня, увы, тоже не миновало такое испытание. Это произошло 15 июля в районе Плугува. После атаки цели и выхода из пикирования мой самолет получил серьезное повреждение — в него попало около десятка зенитных снарядов. Один из них пробил переднее боковое бронестекло кабины, в двух сантиметрах просвистел над моей головой и ушел навылет через верхнюю часть фонаря. Брызнули осколки разбитого бронестекла, и сразу же кровь залила лицо и гимнастерку. Другими снарядами были повреждены центроплан, системы пилотажных приборов, в том числе высотомера и указателя скорости полета. Ситуация складывалась критическая. Оставалось одно — вести самолет по интуиции, на ощупь.

Разумеется, продолжать следовать за своей группой я не мог. Убедившись, что самолет еще держится, принял решение тянуть до ближайшего аэродрома. Минут через пятнадцать попался аэродром Турголице, где я с большим трудом сел. Там оказалась полевая авиаремонтная мастерская, которой я сдал свой разбитый штурмовик, а осколки стекла мне вытащили из лица военные медики прямо на летном поле. В этот же день за мной прилетел на По-2 старший лейтенант М.Е. Пущин, который и переправил меня на аэродром Ольховцы, Здесь узнал от товарищей, что над целью огнем вражеских зениток был сбит командир нашей 2-й авиаэскадрильи старший лейтенант В.Я. Мокин.

...В тот день штурмовики 565-го авиаполка наносили бомбоштурмовой удар западнее Тарнополя, где осуществлялся прорыв обороны противника нашими войсками. Точно в заданное время — в 13 часов — штурмовики вышли к цели, и первая группа из 12 самолетов начала атаку гитлеровских позиции. Старший лейтенант Мокин вел вторую группу «Илов». Штурмовик комэска первым перешел в пикирование, и здесь его настиг снаряд вражеской зенитки. Взрывом оторвало хвостовое оперение самолета, он потерял управление и через несколько секунд на огромной скорости врезался в землю.

Конечно, потери среди летчиков в полку были и до Мокина, и после него, но гибель Владимира Яковлевича все восприняли очень остро, как самую тяжелую утрату. Мокин был талантливым, прекрасно подготовленным пилотом. Ему приходилось летать на Ил-2 в сложных метеорологических условиях, садиться ночью при кострах. Будучи учеником и последователем М.И. Безуха, он постоянно работал над совершенствованием тактических приемов боевого применения штурмовиков. Его командирская требовательность сочеталась с заботой о подчиненных. Он был отзывчивым, душевным человеком, чутким товарищем, настоящим любимцем полка. До сих пор как самую дорогую реликвию храню я в своем фронтовом альбоме фотографию нашего комэска.

Вместе с Мокиным погибла и его воздушный стрелок Валя Щегорцева. Это была стройная, красивая, веселая девушка; смелая и храбрая, всегда готовая лететь на любое — даже самое трудное -боевое задание. В воздухе она видела все: и заднюю, и переднюю полусферы, и то, как складывалась обстановка на земле. Ее пулемет всегда работал безотказно. За несколько сбитых истребителей, за храбрость и отвагу Валя была награждена орденами Красного Знамени, Красной Звезды и двумя медалями.

После гибели Мокина командиром 2-й авиаэскадрнльи стал старший лейтенант Г.Т. Левин; исполнять обязанности заместителя командира — штурмана этой эскадрильи было поручено мне.

Обстановка в то время на нашем участке фронта оставалась очень напряженной. Эти июльские дни сорок четвертого явились для всех нас днями закалки мужества, днями, когда в горниле жестокой борьбы крепло наше фронтовое братство.

Начиная с 15 июля, летчики 565-го штурмового авиационного полка вместе с летчиками других полков и дивизий 2-й воздушной армии наносили бомбоштурмовые удары по танкам, артиллерии и живой силе контратакующего врага. 16 июля, уже в роли заместителя командира авиаэскадрильи, я сделал два боевых вылета в район Мэтэнюва. На другой день опять летали на Мэтэнюв. 18 июля бомбили и штурмовали Плугув. Эти населенные пункты находились недалеко друг от друга вдоль железной дороги между городами Золочев и Зборов. Именно здесь, в Плугуве и Мэтэнюве, противник сосредоточил свои основные силы и именно отсюда производил контратаки против наших войск с юга в районе колтувского коридора.

Не все молодые пилоты выдерживали неимоверной тяжести нагрузки. Вспоминается, например, такой случай. Был у нас в полку летчик — Александр Сас. Раньше он летал на По-2 в авиаэскадрилье связи, но потом вдруг страстно захотел стать штурмовиком. С разрешения командира дивизии в мае — июне 1944 года заместитель командира полка по летной подготовке майор В. К. Михайлов обучил Саса летать на самолете Ил-2. Сас очень гордился тем, что стал боевым летчиком, и порой не стеснялся прихвастнуть. Говорил, что как только полетит на боевое задание, то будет пикировать до траншей, нанижет на пушки самолета фрицев и привезет их на аэродром. Чем не барон Мюнхгаузен? Конечно, это была шутка, но ведь в каждой шутке...

А получилось все, увы, гораздо прозаичней. В первом же боевом вылете во время прорыва линии фронта на львовском направлении его самолет получил повреждение. Снарядом вражеской зенитки на крыле штурмовика оторвало элерон. Молодой летчик с трудом сумел дотянуть самолет до аэродрома. Во время второго боевого вылета Сас в группе начал индивидуально маневрировать над своей территорией за 20 километров до линии фронта. Затем повернул и полетел в противоположную сторону. Ему показалось, что нас обстреляли и снаряд попал в мотор его самолета.

Бросая свой «Ил» то вверх, то вниз, то в стороны, Сас несколько раз создавал реальную угрозу столкновения с рядом летящими самолетами. Своими действиями он чуть не сорвал выполнение боевого задания всей группы. Будучи ведущим группы, я по радио приказал летчику С.Л. Плетеню догнать своего ведомого и возвратить его в строй. Плетень выполнил приказ, догнал Саса и привел его на поле боя. А вечером в общежитии Александр дал всем летчикам 2-й эскадрильи клятву, что впредь больше никогда не смалодушничает. И надо сказать, что слово свое Сас сдержал. Летал он в дальнейшем хорошо, бился с врагом храбро и закончил войну в мае сорок пятого в небе Чехословакии.

К 19 июля на львовском направлении для гитлеровцев создалось кризисное положение. Убедившись, что контратаки в районе колтувского коридора не достигли цели, они начали отвод своих войск. В связи с этим наша авиация была нацелена на преследование отступающего врага.

Очень большое скопление войск противника было обнаружено в районе города Помаржаны, находившегося в 15 километрах на юго-запад от места колтувских боев. Здесь 20 и 21 июля все дороги и дорожные перекрестки были буквально забиты танками, автомашинами, артиллерией и другой военной техникой. В район Помаржан летали бомбить и штурмовать все полки нашей дивизии.

Мне пришлось быть непосредственным участником этих боев. 20 июля я водил на цель группу из двенадцати самолетов, 21-го-из восьми. Цель прикрывалась очень сильным огнем зенитной артиллерии. Но несмотря на это, все наши экипажи тогда с честью выполнили свой воинский долг.

С аэродрома Ольховцы нам стало трудно поддерживать ушедшие вперед наземные войска. Поэтому 22 июля наш 565-й штурмовой авиаполк перебазировался на аэродром Мшанец, и уже на следующий день начались боевые вылеты. Мне пришлось тогда три раза поднимать штурмовик в воздух. Рано утром парой самолетов летали на разведку живой силы и техники противника. Осмотрели все дороги севернее Ходорова, Рогатына и Брзжан, но войск противника не обнаружили. Это говорило о том, что хотя операция для нас и развивалась успешно, но паники в рядах гитлеровцев не наблюдалось. Они отходили организованно, скрытно, очевидно, ночью. 23 июля, в полдень, я водил группу из восьми самолетов в район Винники, что недалеко от Львова, а потом мы выполнили группой самолетов боевой вылет в район населенного пункта Руда. На следующий день, 24 июля, я в паре с младшим лейтенантом А.И. Колодиным опять летал на разведку войск противника. Только на обратном пути обнаружили большую, до 200 автомашин, колонну, выходившую из леса в пяти километрах севернее города Рогатына. Дизельные грузовики были буквально забиты гитлеровскими солдатами.

Колонну мы атаковали с ходу. Через пару минут внизу, на дороге, уже царил кромешный ад. Обезумевшие от страха гитлеровцы прыгали через борта грузовиков и скатывались в кюветы. Несколько машин горело... Однако рядом с дорогой, в поле, оказались немецкие танки, замаскированные под копны сена. Они ударили по нашим самолетам из своих пушек и пулеметов. Один снаряд разорвался почти рядом с моим штурмовиком. Самолет сильно тряхнуло взрывной волной. Колодин, увидев, что танки стреляют метко, стал действовать на максимально низких высотах. И здесь случилось то, о чем потом еще долго вспоминали летчики нашего полка. Во время очередного захода Андрей так близко прижался к земле, что задел за какой-то бугор винтом. Все три его лопасти сильно погнулись. Как он сумел дотянуть до аэродрома — бог его знает. Но дотянул, приземлился. И сразу же к «Илу» началось настоящее паломничество...

Еще находясь над территорией противника, я передал по радио на командный пункт об автоколонне и танках. По этим разведданным весь тот день работала, штурмуя врага, наша дивизия. Много вылетов было сделано на разведку и штурмовку живой силы и техники противника в район Львова. Наносились штурмовые удары по восточным и юго-восточным предместьям Винников, Сихува, по другим населенным пунктам..

В районе Львова фашистские дивизии были взяты нашими войсками в плотное кольцо. Немцы предпринимали яростные атаки, чтобы вырваться из окружения и прорваться на юг, к Карпатам. 25 июля стояла очень плохая, нелетная погода. И тем не менее нам с Колодиным был дан приказ лететь на разведку. По дороге туда и обратно мы с ним преодолели несколько зон ливневого дождя. Наземная радиостанция навела нас на танки «тигр» и самоходные орудия «фердинанд», которые вели атаку в южном направлении. Мы не долго думая атаковали их. Сделав несколько заходов, подожгли один танк и один бронетранспортер, уничтожили около десятка солдат и офицеров противника. Колодин сфотографировал вражескую технику.

В те же дни интересный случай произошел с летчиками 1-й авиаэскадрильи. Как-то рано утром два штурмовика этой эскадрильи вылетели на разведку в район Львова. Недалеко от города, около кромки леса, летчики Яковлев и Моторин обнаружили вражеские танки. Вернувшись домой, летчики доложили о результатах разведки. Вскоре в воздух поднялась восьмерка «илов». Однако при подлете к пели выяснилось, что танки за это время успели превратиться в копны сена. Что ж, копны так копны. И наши штурмовики начали атаку. После первого же боевого захода «копны» забегали по полю. Результаты штурмовки были засняты на фотопленку, а пилоты потом еще не раз обсуждали этот вылет.

В связи с удалением линии фронта 30 июля наш полк перебазировался с аэродрома Мшанец на полевой аэродром Дулибы. Здесь у меня произошла памятная встреча с командиром 8-го штурмового авиационного корпуса генерал-лейтенантом авиации В.В. Нанейшвили. Было это так. Прилетев с боевого задания, я направился на командный пункт, чтобы доложить о результатах полета. Смотрю, у входа на КП стоит капитан Соколов и делает мне жестами знаки в сторону прицепного тракторного вагончика, у которого стояли командир полка подполковник Сериков и какой-то коренастый человек в короткой генеральской куртке. Я быстро подбежал к ним.

— Докладывайте командиру корпуса, — сказал Сериков.

Я повернулся к комкору:

— Товарищ генерал-лейтенант, боевое задание на разведку и штурмовку живой силы и техники противника выполнено. Потерь не имеем. Ведущий группы старший лейтенант Романов.

— Что вы видели на территории противника? — спросил Нанейшвили.

— Оживленное движение автомашин с войсками по дороге от Самбора на юг, в горы, и обратно, к линии фронта, — отчеканил я. — Мы их атаковали с трех заходов.

— Сколько израсходовали бомб, снарядов и патронов? — спросил генерал.

— Каждый самолет сбросил по 500 килограммов осколочных авиабомб весом от 15 до 25 килограммов, выпустил по 8 РС-82, израсходовал 90 процентов снарядов из пушек и 60 процентов патронов из пулеметов ШКАС.

— Мало, — сказал генерал, — надо больше расходовать патронов и снарядов. — И в заключение добавил: — Не следует жалеть боеприпасов для уничтожения врага! У нас их сейчас достаточно!

Я вскинул руку к козырьку:

— Есть, не жалеть боеприпасов для уничтожения врага!