«Торговец фруктами». Барселона, Мадрид. Командующий Центральным фронтом знакомит с обстановкой. Переводчица Мария Хулия. Назначение в арсенал. Анонимка. Встреча с Митей Цюрупой. Приезд Вани Татаринова. Новая переводчица. Клятва Луизы.

Несколько дней мы пробыли во Франции. Пришло наконец время прощаться с Парижем. Здесь я расстался с моим московским попутчиком. Мне вручили удостоверение личности и предупредили, что на пути в Барселону меня встретят и скажут, что делать. Взял документ, положил во внутренний карман пиджака, а в голове все крутилась мысль: «Как же меня найдет встречающий, если мы никогда не видели друг друга». Но вслух этот вопрос я постеснялся задать.

В поезде «Париж — Барселона» ко мне подошел веселый и жизнерадостный человек:

— Путешествуем?

— Да, решил съездить на корриду, — как можно беспечнее ответил я.

— Стоящее дело, — деловито одобрил незнакомец.

— А вы?

— Хочу закупить партию апельсинов.

За спиной медленно прошел полицейский, внимательным взглядом прощупывая пассажиров. Незнакомец заметно оживился, принялся рассказывать о ценах на фрукты.

Общительный попутчик заразительно смеялся и все время шутил. В памяти он держал нескончаемый запас анекдотов, небылиц и рассказывал их с упоением. Потом, когда мы остались вдвоем, он сразу стал серьезным, задвинул дверь купе и тихо произнес: [21]

— Будем знакомы — Петрович Кирилл Афанасьевич. В Испании, Павлито, станем работать вместе. Задание будешь получать от меня.

Он назвал пароль.

— А как же с закупкой апельсинов? — пошутил я.

— Да ведь и тебе вряд ли придется прохлаждаться на корриде.

Много позже я узнал, что энергичный Петрович был не кто иной, как К. А. Мерецков, ныне Маршал Советского Союза.

На испано-французской границе нас пропустили свободно. По-видимому, документы были для пограничников вполне исправными.

В Барселоне нас посадили в автобус и вместе с другими добровольцами повезли в центр города. У одного из небольших, скромных домов, расположенных на тихой улочке, машина остановилась.

— Выходите. Приехали, — приветливо обернулся к нам шофер.

В доме, на первом этаже уже обосновалось несколько таких же, как и мы, гостей. Некоторые из них, утомившись после долгой и трудной дороги, прикорнули на узеньких диванчиках, что стояли вдоль стен. Другие, столпившись возле единственного телефона, уговаривали сердитого, с красными от бессонницы глазами дежурного соединить немедленно со своими земляками, как можно быстрее отправить в часть, на передовую. А небольшая группа французских добровольцев расстелила на полу карту и, склонившись над ней, разбирала положение на фронте. На втором этаже было устроено нечто вроде буфета или походной столовой. Нам предложили по большому куску холодной баранины, стакану вина и десятку апельсинов. Пока я закусывал, Петрович сбегал вниз, о чем-то договорился с сердитым и усталым испанцем.

— Долго пробудем в Барселоне?

— Будь готов, мой друг. Сегодня едем. А сейчас, пока есть свободное время, можно ознакомиться с городом.

Мне дали машину, сопровождающего, хорошо знающего город, и мы двинулись в путь.

Столица Каталонии Барселона жила двойной жизнью. В центре, богатом роскошными особняками, утопающими в зелени садов, мало что напоминало о войне. В ресторанах слышались надрывные стоны саксофонов, в стремительных [22] танцах кружились пары, стучали кастаньеты, рекой лилось вино.

В центре города я видел прекрасные пальмовые бульвары, большие и красивые проспекты и набережные. Барселона — второй город страны по населению и крупнейший портовый центр. Здесь, кроме сталелитейного, автомобильного, мотостроительного, электротехнического заводов, действовали большие судостроительные верфи.

Но вот машина выскочила из центра. На рабочей окраине ощетинились баррикады, повсюду виднелись глубокие, сплошные траншеи с ходами сообщений, кое-где добротно возведены каменные стены: они хорошо прикроют от пуль. Барселона готовилась к обороне.

На баррикадах развевались на ветру флаги: красные и красно-черные.

Красный флаг — это участок обороны коммунистов и социалистов, красно-черный флаг — сектор анархистов. В случае нападения на город, каждый защитник знал свой боевой пост.

На второй день мы покинули Барселону, и поезд примчал нас в Мадрид.

Стремительно несет свои воды река Мансанарес. Она словно соревнуется в беззаботности с раскинувшимися по берегам центральными кварталами Мадрида. На западном берегу реки еще издалека виден темно-зеленый островок — парк Каса-дель-Кампо, излюбленное место отдыха горожан. А дальше, за парком, всегда слышны многоголосые песни: веселые и грустные, тягучие и быстрые. Это поют рабочие предместья Карабанчель. Черноголовые, юркие ребятишки целыми днями вонзают здесь деревянные кинжальчики в тряпичных худосочных быков. Профессия тореадора в Испании и романтична и денежна. Бой быков — это не только развлечение, но и специальность. Это верный способ сделать карьеру, стать знаменитым. В Испании матадор так же знаменит, как во Франции кинозвезда.

Я смотрел на город, ходил по улицам Мадрида, наблюдал за студентами в университетском городке и не мог представить, что скоро здесь, в аудиториях, придется держать оборону. Впрочем, прогулки по Мадриду продолжались недолго. Вскоре меня позвал Петрович. Он предупредил, что нас вызывают в военное министерство.

Туда мы отправились втроем. Петрович, я и переводчица Хулия. [23]

У ворот нас ждал офицер штаба Центрального фронта. Молодцевато отдав честь Петровичу, он сообщил, что прибыл для встречи. Часовой, стоявший у контрольного пункта, взял в руки наши документы, важно перелистал их от корки до корки и потом, неожиданно улыбнувшись, похлопал меня по плечу: «Салюд, камарада!»

Мы прошли во двор, потом по широкой мраморной лестнице поднялись на второй этаж в приемную командующего Центральным фронтом генерала Посаса, только что назначенного на этот пост.

Генерал Посас оказался пожилым, седеющим, бодрым человеком. Он встретил нас вежливо и немного шумно, как это делают обычно испанцы. Витиевато выразил свою глубокую благодарность и признательность за то, что мы приехали сюда в трудное для испанцев время.

В углу кабинета стоял маленький круглый стол, красивые кресла. В миниатюрные, почти игрушечные чашечки ординарец разливал ароматный кофе. За чашкой кофе генерал начал рассказ о положении дел в стране и, в первую очередь, на фронте. Он говорил не спеша, описывал состояние войск, техники, вооружения. Наша переводчица Хулия быстро и точно переводила речь генерала.

Командующий сетовал, что в стране нет организованных и обученных войск, а наспех сформированные бригады несут большие потери. Разрозненные дружины и полиция не окрепли и не выдерживают натиска отборных войск Франко. Дисциплина в войсках слабая, отмечаются самовольные уходы солдат домой.

Фашисты прорвали во многих местах первую линию обороны Мадрида. Они перерезали железнодорожную магистраль у Сиемпосуэлос и при поддержке артиллерийского огня и авиации развивают наступление по Толедской дороге на Хетафе. А остановить этот натиск нечем. Резервы иссякли.

Генерал на минуту замолк, устало откинулся в кресле, закрыл глаза, словно собираясь с мыслями. Мы ждали, когда он продолжит свой рассказ.

— Правительство все время медлит с реорганизацией отдельных отрядов милиции в регулярные части, — Посас продолжал знакомить нас с обстановкой, — плохо занимается созданием новой армии. Коммунисты на примере пятого полка, которым командовал Листер, показали, какой должна быть новая армия. Они не только собрали людей под [24] одно знамя. Члены партии проводят с новобранцами кропотливую политико-воспитательную работу. В пятом полку печатают листовки, газеты. Газета «Милисиа Популар» («Народная милиция») выходит тиражом 75 тысяч экземпляров. В пятом полку открыты мастерские и цеха, в которых производят ручные гранаты, бронемашины, ремонтируют оружие, шьют обмундирование. Здесь работают военные училища. Они выпустили первых летчиков и танкистов, готовят артиллеристов и пехотинцев.

Пятый полк является прообразом завтрашней народной армии. В отличие от других частей, где царит неразбериха и разболтанность, здесь строгая революционная дисциплина и товарищеская сплоченность. В этом большая заслуга его командира — легендарного героя республиканской армии Энрике Листера.

— Побольше бы таких командиров, — задумчиво произнес генерал.

Он говорил, что не все еще потеряно. Тысячи мадридцев строят вторую линию обороны, роют траншеи, сооружают укрепления, оборудуют огневые позиции. Посас считал, что, поверив в надежность укрытий, созданных своими руками, жители будут защищать Мадрид до последней капли крови.

Рассказывая о слабостях республиканской армии, командующий особый упор делал на то, что в частях не хватает офицеров и младших командиров. Командирами рот и взводов назначаются преданные республике рабочие и крестьяне. Они храбрые, отважные воины, но в военном деле разбираются слабо.

— Надо их научить воевать, — сделал он паузу.

— Правильно, — подтвердил его мысль Петрович. — Мы поможем создать учебный центр.

Много разных и неотложных дел свалилось на нового командующего. Его предшественник генерал Асенсио мало занимался военными вопросами и особенно обороной Мадрида. В последнее время его больше привлекало общество красивых женщин, чем оперативные сводки. И вот теперь новый командующий пытался наверстать упущенное.

Генерал обвинял не только своего предшественника, но и сетовал на правительство. Кабинет министров во главе с Ларго Кабальеро ведет себя крайне сомнительно. В министерстве царит неразбериха. Все сидят на чемоданах и ждут приказа об эвакуации правительственных учреждений [25] в тихую Валенсию, подальше от мятежников. Укладывают дорогие сервизы, ковры, роскошные картины. С величайшей осторожностью перекладывают ватой хрустальные люстры, упаковывают мебель. Можно подумать, что в Валенсии правительство собирается устраивать нескончаемые приемы и званые обеды, а не руководить борьбой против мятежников.

Посас позвал нас к карте и рассказал о готовящейся контратаке в направлении Толедской дороги. Прощаясь, он просил нас оказывать ему посильную помощь. Мы попрощались и вышли.

— С чего начинать? — спросил я Петровича.

— Будем учить испанцев владеть оружием. К вечеру у Петровича уже созрел план, и он дал мне первое задание:

— Завтра рано утром поедем в испанский городок Альбасете. Он насчитывает более пятидесяти тысяч жителей. Расположен на линии железной дороги, соединяющей Мадрид с крупным портом на Средиземном море — Аликанте. В Альбасете есть военный арсенал и учебный центр по формированию интернациональных бригад. Ты, Павлито, займешься сколачиванием и обучением испанских частей и подразделений. Кроме того, тебе придется взять на себя обучение пулеметному делу. Ты же хороший пулеметчик, — то ли спрашивал, то ли хвалил меня Петрович.

— Да, пулеметное дело знаю, — ответил я ему. — Вот только испанским языком не владею. Как же я им буду про кожух, про гашетку, про замок и ленту объяснять? Не поймут.

— Ничего, справишься. Первое время Мария Хулия поможет, — подбодрил Петрович. — Салют, товарищ, — улыбнулся он.

На следующий день, выполняя приказ Петровича, я выехал в учебный центр, который был создан в Альбасете. Небольшой городок на юге Испании превратился в кузницу военных кадров республиканской армии.

В Альбасете поселили меня в местной гостинице. На всех этажах ее слышалась разноголосая речь. В гостинице жили англичане и французы, поляки и румыны, болгары и немцы, венгры и чехи...

Здесь можно было видеть немало русских, украинцев, белорусов, когда-то увезенных родителями в разные капиталистические [26] страны. Теперь они пришли в Испанию, чтобы заслужить возвращение на Родину. Особенно много было украинцев, эмигрантов из западноукраинских земель, находившихся в составе буржуазной Польши. Они были вынуждены в поисках работы переселиться во Францию, Бельгию, Аргентину и другие страны. Хлебнувшие немало горя, познавшие прелести «буржуазного равноправия», добровольцы из Западной Украины, преодолевая множество препятствий, пришли на помощь своим братьям по классу — рабочим и крестьянам. Была даже сформирована украинская рота имени Тараса Шевченко. Украинских добровольцев насчитывалось около тысячи человек. Многие из них знали испанский язык и работали переводчиками. Необходимость конспирации скрыла от нас их истинные имена.

В первый вечер в Альбасете было грустно. Нет друзей, знакомых, с кем можно побеседовать, поделиться впечатлениями. А на второй день в гостинице я встретился со своим давнишним другом Дмитрием Александровичем Цюрупой. Знакомство наше завязалось еще в 1930-1931 годах. Тогда мы учились в кавалерийском эскадроне училища имени ВЦИК. Два года совместной службы крепко сдружили нас. И для меня было большой радостью встретиться здесь, вдали от Родины со своим другом.

Мы крепко обнялись, расцеловались и наперебой стали выкладывать друг другу свои заботы, последние новости, впечатления. Зашли ко мне в номер. Я давно знал, что Митя сын видного политического деятеля Коммунистической партии и Советского государства. Но все стеснялся расспрашивать его, боялся быть навязчивым.

А здесь, в Испании, Митя сам подробно рассказал о своем отце, о семье.

Он очень гордился своим отцом и всегда старался во всем походить на него. По желанию отца Митя поступил в училище имени Верховного Совета РСФСР. Скромность, отзывчивость, чуткость — эти черты Митя перенял от своего отца. Как-то он рассказал мне удивительную историю, случившуюся в их семье.

В голодные годы, несмотря на то что отец Мити Александр Дмитриевич Цюрупа был наркомом продовольствия, семья его и сам он часто голодали. Не хватало продуктов, одежды. Но ведь так же жили в тот год рабочие, крестьяне, интеллигенция. И Цюрупа не мог позволить себе ничего [27] лишнего. Дело кончилось тем, что однажды на работе с ним стало плохо. Врачи поставили диагноз: истощение. И тогда в дело вмешался Владимир Ильич Ленин. Прошло много времени с тех пор. Но требование отца быть скромным, решительным, трудолюбивым, принципиальным стало обязательным для Мити. Трудолюбия, усидчивости Мите не надо было занимать. Только кончались занятия в училище, усталость валит с ног, а Митя с новой книгой — учит иностранный язык.

Осилил английский, взялся за испанский. Всегда выдержанный, рассудительный, начитанный, он был любимцем товарищей. Возникнет спор — зовут Митю Цюрупу, надо решить сложную задачу — ищут Митю. Учился на нашем курсе курсант Вася Линьков. Парень веселый, общительный, лихой рубака, отличный наездник, но с ленцой. Ребята самоподготовкой занимаются, а он баклуши бьет. Занятия начинаются, а он на коня. И учился неважно. Тройки хватал. Назначат контрольную, дадут домашнее задание — списывает. Так и повадился со шпаргалками отвечать. Решили мы его проучить. Да только метод выбрали жестокий: подсунуть ему на контрольной по математике неправильное решение. Списывал он обычно не думая и, конечно, на этот раз попался бы на «удочку».

Митя узнал об этом и неодобрительно покачал головой: «Не так надо учить». И сам взялся за парня. Идет Митя в класс заниматься и как бы ненароком Васю зовет: «Пойдем посмотрим, что сегодня задали». Так и стали вместе готовиться. А через месяц-другой Линькова не узнать. Отвечал у доски бойко, вдумчиво. А когда кто-нибудь шутя предлагал ему списать, сердито хмурил брови.

Курсантские годы! Ох, как дороги и трудны были они. Но зато сейчас я всегда с гордостью вспоминаю это время.

Однажды после занятий в коридоре ко мне подошел Митя:

— Новость, Саша! Нас включили в состав почетного караула, будем стоять у Мавзолея.

— Кто еще из ребят назначен?

— Семен Семенов, Вася Линьков, Митя Скоробогатов и Николай Ларин.

И вот впервые мы стоим на посту у саркофага В. И. Ленина. Многое хотелось сказать в эту минуту, но [28] в Мавзолее стоит тишина. Слышно, как тяжело вздохнул, судя по всему, уральский рабочий, приехавший отдать дань уважения вождю.

Так бежали наши дни в училище. Мы несли почетную вахту, учились, знакомились с Москвой.

Однажды под выходной день Митя встретил меня:

— Сегодня пойдем в Большой театр! Я достал билеты.

— Вот тебе и номер: в Большой театр! Мы, кавалеристы, когда идем в кино, и то от нас шарахаются в стороны. Шинель-то пропитана аммиаком, обмундирование рабочее. А что касается парадного — разве старшина разрешит?

— Я все обдумал. У меня есть гражданские костюмы, в обеденный перерыв забежим и примерим. Какой подойдет, тот и наденешь.

Митя жил тогда в Кремле, в квартире своего отца.

Я долго стеснялся, отказывался, хотя мне хотелось побывать в театре. Но он настоял на своем. И вот вечером мы слушали «Ивана Сусанина».

После окончания училища нас с Митей назначили в кавалерийский полк. А отсюда его отозвали на дипломатическую службу. Он был сотрудником военного атташе при советском посольстве в Испании.

И вот в Альбасете мы встретились с ним. Мне не терпелось узнать, каким оружием в данное время располагает арсенал, кто работает в нем, откуда люди прибыли и каких специальностей? Митя спокойно, не торопясь отвечал мне.

Долго в этот вечер засиделись мы. Митя рассказывал о своей работе. Дел у него было много. Стали прибывать добровольцы из Советского Союза. Приехал прославленный летчик Серов со своими асами, прибыли танкисты: Новиков, Кривошеий, Цаплин, Погодин, Павлов, Малышев. Всех их надо разместить, определить на работу, правильно использовать их опыт, знания, так, чтобы они смогли принести как можно больше пользы. Подыскивать инструкторов, учить испанцев хорошо владеть этим оружием тоже входило в круг обязанностей Мити Цюрупы и его коллег по работе. Пришли первые советские пароходы «Зырянин», «Нева», «Кубань». Они доставили самолеты, танки, орудия, пулеметы, продукты питания, медикаменты, одежду.

— Сейчас много вооружения доставлено из Советского [29] Союза: винтовки, ручные пулеметы, много пулеметов «максим», которые ты хорошо знаешь. Но специалистов мало. Мне приходится днями находиться в арсенале. Жаль, что из пулеметчиков ты один приехал. Сейчас, как никогда, нужны специалисты.

— Может, из белоэмигрантов-добровольцев есть специалисты?

Митя покачал головой.

— Нет, я уже пытался узнать. Никого нет. Правда, сейчас приехала большая партия добровольцев, может быть, кто-либо и найдется.

— Беда моя — не знаю испанского языка. Найди мне переводчика, — попросил я Митю. — А когда сам выучу испанский, то можно будет обойтись и без посредника.

Цюрупа рассмеялся:

— Саша, пока ты выучишь язык, война кончится. Хороший переводчик тебе обязательно нужен. И найти такого сейчас можно. Помнишь, я тебе предлагал изучать испанский язык в полку, но ты не хотел. А как бы он сейчас пригодился.

На следующее утро мне прислали переводчика, вернее переводчицу. Это была уже знакомая мне Мария Хулия, ныне Мария Фортус — майор в запасе. Невысокого роста, на вид совсем молодая, подвижная и разговорчивая. С ней мы и поехали в арсенал.

У нее была сложная и интересная биография. В 1918 году Мария вела агитационную работу среди французских моряков, в годы гражданской войны вместе с другими сотрудниками ЧК боролась со скрытыми врагами революции. Когда в Херсон пришли немцы, Мария Александровна и ее товарищи вынесли из города документы, ценности. Измученные, голодные, донесли их до Киева, до представителя Чрезвычайной комиссии. Здесь силы оставили Марию. Только успела передать драгоценности и... упала в обморок.

Мария задолго до мятежа вместе с испанскими коммунистами боролась за установление республики. Вместе с ней боролись ее муж и сын. Здесь, в Испании, она оставила две самые дорогие могилы — мужа и сына-летчика.

Работа у нее была ответственная и очень опасная. Мария не имела права рисковать своей жизнью. И поэтому, когда погиб ее муж (он был секретарем ЦК Компартии [30] Каталонии), она могла лишь в толпе пройти мимо гроба любимого человека — ее искала полиция. Потом Испания стала республикой. И Мария вместе со своими испанскими друзьями радовалась победе Народного фронта. Но радость оказалась недолгой. Фалангисты подняли мятеж. Мария ушла на фронт. Я сам видел, как мужественна и решительна бывает Мария в трудные минуты. Однажды мы приехали с ней на участок фронта, который обороняли анархисты. Фашисты начали здесь сильную атаку, авиация, артиллерия, танки — все это подействовало на обороняющихся. И анархисты побежали... Они бросали оружие, снаряжение и в панике метались под огнем врага. И тогда из окопа во весь рост поднялась Мария Фортус. Она бросилась навстречу анархистам: «Сто-о-й!» При виде рассерженной женщины многие остановились, солдатам стало стыдно. Они вернулись на позиции.

Вот такой я и запомнил на всю жизнь Марию — стремительной, решительной, непоколебимой.

В пути, когда мы ехали в арсенал, Хулия предупредила меня, чтобы я смелее брался за работу.

— Важно завоевать любовь и доверие интернационалистов. Покажи, что ты хороший специалист и профессор своего дела, — советовала Мария. — Они сразу полюбят тебя за твой труд, умение, и ты завоюешь у них авторитет. В арсенале много бойцов, которые хорошо знают русский язык; они с большой охотой окажут тебе помощь.

Вот и арсенал.

В огромном невзрачном сарае вытянулись узкие столы, сколоченные из шершавых досок, к стенам приросли верстаки. Повсюду толпились молодые люди. И трудно понять, кто здесь работает: то ли рабочие, то ли солдаты, то ли партизаны. Некоторые щеголяли в новеньких синих комбинезонах, другие пришли сюда в обыкновенных гражданских костюмах и сейчас, боясь их запачкать, нацепили длинные замасленные фартуки. Третьи носили полувоенные костюмы цвета хаки, пошитые разными фасонами.

Работа шла полным ходом. Кто вскрывал ящики с вооружением, кто укладывал на стеллажи детали пулеметов и очищал их от заводской смазки. В дальнем углу арсенала я увидел людей, собирающих ручные и станковые пулеметы. На столах то тут то там (порядка было мало) лежали пулеметы многих марок: «сент-этьен», «шош», [31] «гочкис», «льюис», «виккерс» и «максим». Испанское правительство закупало оружие в разных странах, пока не начал свою подлую деятельность пресловутый Комитет по невмешательству в Лондоне.

Честные люди всего мира протягивали руку помощи испанским рабочим. В разных уголках земного шара летом 1936 года прошли массовые демонстрации солидарности. В Париже начал действовать специальный Международный комитет координации помощи Испанской республике. В Южной Африке возникло общество друзей Испанской республики. В Австралии действовал комитет помощи Испании. В Индии и на острове Цейлон студенческая лига организовала «испанский день» и привлекла на свою сторону союз металлистов, союз служащих, индийское объединение печатников. Истинным другом и защитником испанских рабочих выступила Мексика. Испания получила через Мексику немало оружия и военных материалов. Но основную помощь оказал, конечно, Советский Союз.

Мы шли с Марией по арсеналу и внимательно всматривались в лица, хотелось понять, что привело этих людей в небольшой городок Испании, что заставило променять уют домашнего очага на фронтовые дороги.

У одного стола собралось много народу. Люди о чем-то спорили, жестикулировали, вертя в руках детали пулемета «максим».

Мария тихо шепнула:

— Павлито, подойдем к этой группе. Поздоровайся с ними на испанском языке: «Салюд, камарада».

Мысленно я два или три раза повторил, как нужно здороваться. Но вместо «салюд» я громко произнес «салут». Первой улыбнулась Мария, но и похвалила: «Из тебя, Павлито, выйдет хороший испанец».

На лицах людей, к которым мы подошли, не было улыбок; они буркнули, кто как мог, по-видимому, знали испанский язык так же, как и я.

Я понял, что спор идет о том, как правильно собрать замок пулемета «максим». Предлагалось очень много способов, но все были не верны. Мне вспомнилась басня Крылова «Лебедь, Рак да Щука».

Я взял части замка и, не торопясь, показывая каждую деталь, собрал его. Для большей убедительности спустил курок, демонстрируя, что замок собран правильно. Затем [32] снял плащ, засучил по локоть рукава и начал собирать пулемет. Через полчаса из него можно было стрелять.

Добровольцы окружили меня, улыбаются, что-то говорят. Но толком разобрать трудно. Ясно одно: они хотели так же хорошо знать пулемет и просили помочь им.

Хулия объяснила, что я русский военный специалист — пулеметчик.

— А с вашей стороны нужны внимание и дисциплина, — назидательно, словно учительница, сказала им Хулия. — Вы готовитесь к жестокой борьбе, а на фронте должна быть железная дисциплина.

Интербригадцы согласно кивали головами.

Так начался мой первый рабочий день.

Знакомясь ближе с людьми, я выявил среди них несколько эмигрантов-добровольцев, хорошо владеющих русским языком. Они не только хорошо знали русский язык, но и умели обращаться с оружием.

Запомнился мне брюнет, лет тридцати пяти, с тоскующими глазами — Берсентьев. Он отлично владел пулеметом.

— Учились? — спросил я его.

— Воевал, — ответил Берсентьев.

И он рассказал свою историю. В гражданскую войну он в чине фельдфебеля командовал взводом под Каховкой, воевал на Крымском полуострове и оттуда после разгрома Врангеля на иностранном пароходе бежал в Париж.

— Трудно было уезжать, — признался беглец, — но боялся сдаваться в плен. Все родные остались в Советском Союзе, а мне пришлось скитаться по Франции.

Теперь каждый день с утра до поздней ночи обучал я добровольцев владеть пулеметом. А ночью являлся к Петровичу и докладывал ему о делах.

На третий день работы стало ясно, что необходимо провести частичную реорганизацию. Для лучшего и быстрого обучения военному делу мы создали национальные группы. Появились группы из французов, итальянцев, болгар, венгров, немцев, чехов, поляков.

Старшими групп и инспекторами были назначены самые авторитетные и знающие военное дело товарищи. Работа пошла быстрее. Трудность заключалась в том, что курсанты одновременно собирали пулеметы для фронта и учились владеть оружием. Одну неделю занимались сборкой, вторую — учебой. Потом расписание менялось. Работая днем [33] и ночью, эти люди очень быстро овладели специальностью и стали поставлять для армии доброкачественное оружие.

Я все время находился среди курсантов. Как-то мне сообщили, что двух русских белоэмигрантов, приехавших из Парижа, забрала контрразведка.

Мы уже работали вместе несколько дней, успели подружиться. Петро и Андрей — так звали этих товарищей, — жившие последнее время во Франции, были честные парни. Они хотели вернуться на Родину, в Россию. Их дорога на родину лежала через Испанию. Я верил этим парням. И вдруг их в чем-то обвинили и арестовали. Не верилось, что они могут быть предателями. Нет, это просто ошибка. И я немедленно отправился разыскивать их.

Офицер особого отдела, к которому я обратился, встретил меня сухо: «Нам сообщили, что «французы» связаны с пятой колонной».

— Кто дал сведения?

— Пришла анонимка.

— И только?

Офицер пожал плечами, немного подумал и вдруг, глядя мне в глаза, спросил:

— А вы ручаетесь за них?

— Ручаюсь.

На следующий день Петро и Андрей появились в арсенале. Работали они хорошо, старательно. Очень быстро в совершенстве овладели пулеметом «максим» и ушли на фронт. Андрей в борьбе за университетский городок был смертельно ранен. Его похоронили на окраине Мадрида. Петро вернулся на Родину, в СССР.

Жизнь в Альбасете шла размеренно. Учеба, сборка пулеметов, отправка готовых подразделений на фронт. Неожиданно к нам пришло известие о захвате фашистами советского судна «Комсомол».

«Комсомол» вез из Советского Союза танки и оружие Испанской республике. В западной части Средиземного моря советский теплоход остановил фашистский крейсер. На мотоботе прибыли вооруженные солдаты и офицеры. Они приказали сдать груз и сойти с судна.

И не успели моряки сесть на лодку и отплыть, как фашисты открыли огонь по безоружному «Комсомолу». Выпустив тридцать пять снарядов, они потопили советское судно, а команду сняли на берег и бросили в застенки.

О трагической судьбе экипажа рассказал только что [34] прибывший к нам высокий худощавый парень, приехавший из Москвы. Трудные, сопряженные с риском дороги привели его в Испанию. При знакомстве мы долго глядели друг на друга и все время повторяли: «Где-то я тебя видел». И вспомнили. Мы встречались в Москве на учениях. Звали парня Иван Татаринов. Ваня рассказал, что пробираться через границу стало еще труднее. Недруги чинят всяческие препятствия, отказывают в визах.

— Нам, попавшим сюда, надо бить фашистов за десятерых, — сказал Ваня. — Таков наказ земляков.

В последнее время нам удалось быстро подготовить и собрать крупную партию вооружения, которая поступила в Альбасете.

Таким образом, отпала нужда держать в арсенале большую группу военных инструкторов. Мне поручили формировать и обучать пулеметные команды для действующей армии. Я распрощался с друзьями, остававшимися еще в арсенале, и стал готовиться к отъезду.

На прощанье, в последний вечер, мы пошли с Митей Цюрупой и Ваней Татариновым побродить по улицам Альбасете, посмотреть парки и бульвары. У газетных киосков и табачных лавочек, возле кинотеатров толпился народ.

Город жил мирной жизнью. Беззаботно и весело было на вечерних улицах Альбасете. Работали рестораны, кафе, театры. Можно было подумать, что никакой войны нет, что франкистские летчики не бомбят республиканские города. И только кобуры пистолетов да винтовки добровольцев напоминали о войне.

В нашем распоряжении было много времени. Мы зашли в ресторан, заказали бутылку мадеры. Митя шепнул мне, что сейчас за наш столик обязательно сядут испанцы. Они искренне, от всего сердца уважают и любят русских людей, приехавших из Советского Союза. Испанцы могут израсходовать последние пезеты, но обязательно будут угощать нас. В таких случаях нам нельзя отказываться: это обидит их.

У входа появилась молодая пара. Высокий парень пригладил рукой черные, как смоль, волосы, поправил небрежно закрепленную кобуру с пистолетом. Рядом с ним весело улыбалась девушка в черном платье с белой повязкой на рукаве. Ее туалет дополнял красно-черный галстук.

Свободных столиков было мало, и они направились [35] к нашему. Попросив разрешения, сели. Завязался разговор.

— Ну вот, ты хотела видеть русского, Франческа, — начал парень. — Знакомься.

Девушка застенчиво протянула руку:

— Франческа.

— Павлито, — ответил я.

— Мигель, — поднялся спутник девушки.

— Фридо, — улыбнулся Митя.

Франческа и Мигель стали оживленно расспрашивать моего друга. Мимоходом взглянув на меня, она заметила Мите: «Очевидно, камарада прибыл недавно, я его до этого не видела?» Митя утвердительно кивнул. Меня заинтересовал се красно-черный галстук.

— Вы анархистка? — спросил я Франческу.

— А вас это удивляет?

— Нет, но...

— Не отказывайтесь. По глазам вижу. Мигель убежденный коммунист, я принадлежу к партии анархистов.

Полушутя-полусерьезно Франческа рассказала о разногласиях с Мигелем. Самым спорным был вопрос, кто быстрее построит коммунизм: анархисты или коммунисты.

Митя мне все добросовестно переводил. Я посоветовал им в первую очередь думать о том, какими силами и методами следует бороться против фашизма. Юноша улыбнулся:

— Я верю, что Франческа скоро переменит свои взгляды.

Вскоре мы распрощались с молодыми людьми: завтра мне надо было отправляться к новому месту работы.

Ранним утром следующего дня я выехал в учебный центр, который располагался в десяти-двенадцати километрах от Альбасете.

На огромном поле было оборудовано войсковое стрельбище, где проходили занятия по стрельбе боевыми патронами из винтовок и пулеметов, стенд для метания болванок и ручных гранат и возведен инженерный городок, где обучали рыть окопы, траншеи, строить блиндажи. Словом, для первоначального обучения военному делу здесь были созданы все условия.

Сразу же по приезде в учебный центр мне представили переводчицу, с которой нам предстояло вместе работать.

Передо мной стояла женщина средних лет. Умные спокойные глаза внимательно изучали меня. [36]

— Мария Купер, — приветливо улыбнулась и протянула мне руку.

— Капитан Павлито, — ответил я.

— Вы из Советского Союза?

— Да, я советский доброволец.

— Хорошо! — обрадовалась она. — Русские — настоящие друзья. Мы, испанцы, это знаем. У русских советников работают мои сын и дочь.

Она заверила, что сделает все возможное для облегчения моей работы с бойцами республиканской Испании.

— Вам придется трудно, — предупредил я Марию. — Вопросы, которые придется решать, — военные, специальные вопросы.

— Постараюсь, мой друг, все сделать для пользы дела. Что будет непонятным, разберемся общими усилиями.

Изучать материальную часть через посредника оказалось делом довольно-таки сложным.

К тому же переводчица сама впервые в жизни видела пулемет «максим».

Я объяснял назначение той или другой детали пулемета, переводчица, мучаясь, старалась подробно переводить мои слова.

В муках и недоразумениях прошел первый день на ловом месте.

— Павлито, я понимаю, вам трудно со мной работать. Я чувствую, вы нервничаете, но со временем все уладится. Верьте мне, дорогой, я все сделаю, чтобы нас понимали.

— Хорошо, товарищ Купер. Я попробую изменить систему обучения.

— Павлито. Не зовите меня «товарищ Купер», а называйте просто Мария.

— Одно дело, — успокаиваю я ее и себя, — когда я обучал своих красноармейцев. Мы друг друга отлично понимали. А тут ни я их, ни они нас не понимают.

Мария понимала, что незнание материальной части пулемета мешает ей правильно, доходчиво переводить и объяснять. И она предложила: «Павлито, мне необходимо изучить пулемет. Это нужно сделать в ближайшее свободное время».

— Где же, Мария, мы возьмем свободное время?

— Я согласна заниматься по вечерам.

Со следующего дня вечерами Мария осваивала пулемет, а днем помогала мне учить бойцов. И занятия стали проводить [37] по-новому. Когда бойцы собрались на стрельбище, Мария перевела им: «С сегодняшнего дня будем заниматься по новому методу. Ваша задача заключается в том, чтобы работать так, как работает Павлито, обращаться с пулеметом, как обращается он. Следите внимательно и запоминайте до мельчайших подробностей все движения его рук, чтобы потом повторять самим».

Бойцы хором ответили: «Буэно» (хорошо).

Так началась наша учеба по принципу: делай так, как я. И сразу дела пошли лучше.

Бойцы, которые хорошо усвоили приемы действия, уходили к другим пулеметам и расчетам и там продолжали тренировки. Но встречались и сугубо штатские люди, которым нелегко давалась воинская наука. Показываешь таким, как надо заряжать ленту, нажимать на гашетку, они понимающе кивают головой: «Компрендо» (ясно). Но как только допускаешь их к самостоятельной работе, они теряются и забывают, что надо сделать, чтобы заставить пулемет работать. Особенно трудно усваивался процесс выстрела. На «пуговку» — то нажмут, а предохранитель забудут поднять. Тогда приходилось брать руку ученика, ставить ее на положение стрельбы, а потом крепко жать его палец, которым он должен поднять предохранитель. Мария в это время переводит и указывает на ошибку. Боец виновато улыбается.

Так мы учили пулеметному делу и проводили практические занятия по стрельбе.

Лучших бойцов-испанцев, отлично владеющих пулеметом и методикой обучения, мы оставляли инструкторами.

Вскоре стали приходить вести с фронта от наших первых выпускников. Как правило, и они и пулеметы нас не подводили.

Я много передумал в эти дни. Мы сумели обучить несколько расчетов для отправки на фронт и даже провели практические стрельбы боевыми патронами. Однако уверенности в том, что я их хорошо подготовил, не было. Сумеют ли они во время жаркого боя устранить ту или иную неполадку? Не растеряются ли? До меня доходили слухи, что в бою пулемет «максим» часто отказывал. Неопытные пулеметчики не могли быстро разобраться, в чем дело. И кое-кто стал отказываться от пулемета. Мне больно было слушать это. Ведь я прекрасно знал, как [38] безотказно работает он в умелых руках. Все дело в квалификации пулеметных расчетов.

Через несколько дней расстроенная Мария заявила:

— Павлито, я не могу больше работать. Вам нужна молодая, более энергичная переводчица. Поэтому убедительно прошу вас: в ближайшие два-три дня подыщите себе другого помощника.

«Что случилось? — подумал я. — Неужели обидел? Делать нечего. Сейчас много добровольцев-интернационалистов, знающих хорошо русский и испанский язык, и из них кого-нибудь и приглашу».

Через несколько дней все выяснилось. В течение рабочего дня Марии приходилось вместе со мной бесконечное число раз ходить от огневого рубежа до мишени, объяснять, куда нужно целиться, как держать мушку в прорези прицела, как попасть в цель. А расстояние от огневого рубежа до мишени сто метров. За десять-двенадцать часов ей приходилось прошагать около тридцати километров. Нелегко, конечно. При этом нужно учесть возраст и обувь — туфельки на высоких каблуках.

Старательно выполняя служебные обязанности, Мария так стерла ноги, что не в состоянии была ходить. От постоянных пулеметных очередей у нее кружилась голова и звенело в ушах. Потому-то она и просила заменить ее. Но переводчиц пока в учебном центре не было, и Мария продолжала некоторое время работать со мной, лишь изредка напоминая о своей просьбе.

А однажды Мария не вышла на работу. Домашние сообщили, что она больна и лежит в госпитале. Я решил навестить ее. В один из вечеров пришел в палату. Мария до слез обрадовалась моему появлению.

— Павлито, извини меня, — взволнованно начала она, — я чувствую себя виноватой, что не могу больше работать, но сейчас я не помощник, — и она смущенно улыбнулась.

Так лишился я своей помощницы.

С полигона я каждый вечер приезжал в Альбасете. День ото дня в городке становилось все теснее, отовсюду прибывали новые группы добровольцев: чехи, югославы, болгары, поляки, румыны, венгры, немцы.

До назначения в интернациональные бригады добровольцы жили в гостинице. Питались мы все в местном ресторане, по вечерам он превращался в своеобразный клуб. [39]

Помню, в один из вечеров мы с Митей Цюрупой зашли в ресторан и увидели, что столы сдвинуты. Мое место оказалось рядом с девушкой из Франции, звали ее Луиза.

Никто никому слова не давал, а ораторов было много. Выступавшие стремились перекричать один другого, высказаться до конца. Рассказывали о своей судьбе, о том, зачем приехали в Испанию. Многие добровольцы из капиталистических стран проклинали свои правительства, которые ведут предательскую политику по отношению к республиканской Испании.

Особенно запомнилось мне выступление Луизы. Она бежала из тюрьмы и недавно приехала в Испанию. Она клялась бороться за республиканскую Испанию до последнего дыхания, до тех пор, пока рука сможет держать винтовку.

Говорила Луиза темпераментно, ее клятва потрясла добровольцев. С ненавистью рассказывала девушка о германских и итальянских фашистах, поддерживающих мятежников.

Тогда я усомнился, сможет ли она выполнить свою клятву. И она поняла это. Забегая вперед, скажу, что судьба уготовила нам встречу, уже на фронте, на переднем крае. Но это будет позже, а сейчас девушка встала и ушла.

Мне было неловко.

— Вот, Саша, какие дела. Девушка явно обиделась на нас, — заметил Митя.

— Что же делать? Надо найти ее, извиниться.

— Ладно, утро вечера мудренее. Пойдем спать.