Глава девятая
Ферма встретила нас поросячьим повизгиванием. Ваня ахнул от удивления, увидав двухметрового породистого хряка:
Вот это да!
Хозяин фермы, высокий худой старик, разъяснил:
Таких у меня четыре пары. Один из них даже имеет золотую медаль. Настоящую.
Он буржуй, шепнул мне Женя и, глядя на старика фермера, пнул хряка. Но тот и ухом не пошевелил.
Я подошел еще ближе к изгороди и кинул кусочек палки под нос борову. Он резво схватил ее зубами и, уставив на меня свои белесые глаза, стал чавкать и за какую-нибудь минуту сожрал палку, похрустывая. Тогда Ваня быстро опустил руку в карман, оглянулся по сторонам и сунул круглый хлебный серенький шарик в рот хряку. Тот ухватил шарик зубами, пожевал немного и со слюной вывалил себе под ноги. Я хлопал глазами: палку сожрал, как конфетку, а то, чем угостил его Ваня, есть не стал.
Фермер показал нам чистеньких овец, гладких, сытых коров и наконец повел в подвал, где каждому вручил по бутылке фруктовой воды.
Шипучий кисло-сладкий напиток всем понравился.
Ребята попросили добавки и выпили еще по бутылке. Тут Федотов посмотрел на часы:
Пора домой.
Обратно шли через лес. Приметив небольшую зеленую лужайку, Федотов разрешил нам немного поиграть. Мы разбрелись среди сосен.
Неожиданно кто-то воскликнул:
Белка! [72]
Белка сидела на ветке и лапками мыла рыжую мордочку. Ребята на миг сбились в кучу.
Какая красивая! вздохнул Ваня. Белочка, иди к нам. Мы тебя не обидим. Будешь жить у нас.
Но белочка только посмотрела на нас глазками-бусинками, махнула хвостиком и прыгнула повыше.
Чего стоите? Ловите ее! закричал воспитатель. Хватайте за рыжий хвост! и громко расхохотался. Кто смелый, лезь на дерево!
Прыгнув на соседнее дерево, белочка не рассчитала, упала на траву. Женя схватил ее и, прижимая к груди, ласково замурлыкал:
Не бойся, тебе будет у нас хорошо!
Ребята сгрудились вокруг счастливца:
Покажи!
Но Женя посадил зверька за пазуху, прикрыл от посторонних глаз.
Потом. Пусть успокоится.
Дай-ка, протянул руку воспитатель.
Я поймал, белочка моя! насупился Женя и отступил назад.
Что-о-о? Федотов как бы шутя, с усмешечкой, взял у Жени белку. Перед нашими глазами мелькнуло пушистое тельце. Воспитатель ухватил белку за задние лапки и секунду выжидательно смотрел на мальчишек. В следующее мгновение он сделал резкое движение и разорвал зверька. Теперь это уже была не белочка, а два окровавленных трепещущих лоскута.
У меня перехватило дыхание. И ребята широко раскрытыми глазами смотрели на Федотова.
Чего уставились? хмуро сказал он. Вот так будет с каждым из вас, если попадете в руки НКВД. За науку, между прочим, вы должны сказать мне спасибо. Да и кто, кроме меня, о вас позаботится?
Спрятавшись в зарослях акации, мы решали, как нам теперь быть.
Ну и жизнь, подавленно шептал Витя. Тут смерть по пятам ходит, да и дома, если вернемся, не известно, что будет.
Чего раскис? перебил его Ваня. Думаешь, наши не поймут, не разберутся, что к чему?
Ты, Витька, небось забыл, как в Касселе клятву давал!
Ничего не забыл!
Тогда не хнычь. Неужели не понятно, что фрицы у нас слабину ищут? Запугивают они нас, вот что!
Тебе, может, все понятно, а мне не очень. Выходит, я сразу должен податься к своим и сказать: «Я, Павел Романович, такой-сякой, у немцев по компасу учился ходить, в разведчика-невидимку [73] играл и, как бы между прочим, около сорока дней водил фрицев за нос и вдобавок кашу ихнюю ел!» Да никто же мне не поверит! Вы, пацаны, как хотите, а я поначалу сбегаю домой, к мамке, а уж потом пойду в НКВД. Витя Корольков сказал:
Я домой не пойду. В Красную Армию подамся.
А я первому, кого встречу на нашей земле, скажу, кто я такой, решил я.
Прошло еще два дня. Учебные тренировки в поле не проводились. Немцы словно бы махнули на нас рукой и даже разрешили большую часть времени, отведенного на военно-спортивные игры, проводить, как мы сами хотели.
За это время у меня на ноге открылось небольшое отверстие свищ. Я с трудом скрывал хромоту. Однажды вместе с ребятами отправился на озеро. Но чего мне стоила эта прогулка! Я собрал все силы, стиснул зубы и старался не хромать. Шел медленно-медленно. Невыносимая боль остановила меня на полпути. Я сел возле ручейка, журчащего в нескольких метрах от дороги, и опустил больную ногу в холодную воду. Женя, заметив, что я отстал, вернулся, участливо спросил:
Здорово болит?
Я вытащил ногу из воды.
Теперь немного полегче.
Да у тебя кровь! испуганно воскликнул он и растерянно посмотрел на меня. Что делать-то будешь?
Не знаю. Иди к пацанам.
А ты?
Посижу немного, отдохну, потом притопаю. Женя побежал к озеру.
И тут я вдруг увидел приближавшегося ко мне младшего инструктора Таболина. Он шел со стороны особняка. По-честному, я растерялся: никогда не думал, что снова встретимся. Сейчас он увидит мою ногу и тогда... тогда фрицы узнают про мою беду. С разбитой-то ногой разве я им нужен? Ясное дело: убьют и бросят в помойку.
Натянув на ногу ботинок, я встал. Боль несколько притупилась. Сделав несколько шагов, я оказался лицом к лицу с Таболиным. Он протянул мне руку:
Ну, здравствуй!
Я отпрянул в сторону, оступился и невольно вскрикнул.
Что у тебя с ногой?
Он уже поднял мою штанину и внимательно, чуть нахмурившись, стал осматривать рану.
На летном поле, когда прыгали, расшиб, признался я и дрожащим голосом стал уверять: Это ничего, заживет. На мне быстро болячки заживают...
Подожди меня здесь, никуда не уходи, сказал Таболин и исчез в кустарнике. [74]
Вскоре он вернулся, достал из кармана пузырек с какой-то жидкостью, смазал мне рану, перевязал и вдруг ни с того ни с сего спросил:
Ты пионер?
С языка у меня чуть не сорвалось: «Конечно!» Но я вовремя спохватился и замотал головой.
Так я тебе и поверил, сказал Таболин. Он закурил и, время от времени поглядывая на меня, несколько раз прошелся вдоль ручейка.
«Поймать хочет», думал я, сидя на траве. Вспомнил, как в карцере к Ване Селиверстову подбивал клинья повар Герман. Советовал идти к своим...
Таболин бросил окурок в воду и подсел ко мне: Нас тут двое, ты и я, и этот разговор останется нашей тайной. Я обязан предупредить тебя, что немцы на днях забросят вас всех на территорию Советского Союза со специальным заданием.
А как это? спросил я.
Не прикидывайся дурачком. Ты знаешь как.
Таболин досадливо поморщился. Очевидно, он был в затруднении. Но, как ни в чем не бывало, продолжал:
Когда вы окажетесь у своих, немедленно свяжитесь с представителями местных властей идите в райисполком, к председателю сельсовета, в милицию словом, не теряйте ни минуты.
Ну да! протянул я. Чтобы нас схватили, как ту белку. Алексей Николаевич лучше вас знает...
Алексей Николаевич запугивает вас, сердито произнес Таболин. Он служит фашистам. А я нет. Понял? Впрочем, все равно, веришь ты мне или нет, но ты должен знать, что галстук советского пионера имеет красный цвет цвет пролитой крови. Льется она и сейчас. Я думаю, что многие ребята уже поняли, ради чего немцы вас кормят и так много говорят о вашем будущем, Иван Семенович положил свою руку на мое плечо: Конечно, все это я должен был сказать раньше, но сам подумай, разве я мог пойти на риск? Во всяком случае, я должен был хоть что-то знать о вас.
Он посмотрел на мою ногу:
Я постараюсь помочь тебе. Ступай к ребятам.
Он поднялся и пошел назад, к «охотничьему» домику. У развилки, где тропка раздваивалась, вдруг круто повернул в сторону озера.
Я пристально смотрел ему вслед и думал о том, как бы получше рассказать обо всем мальчишкам. Сейчас, после разговора с Таболиным, у меня на душе стало спокойнее и легче. Я почувствовал уверенность в правильности наших действий.
Я потихонечку побрел к озеру. В воде вместе с ребятами весело и шумно барахтался и Таболин. Иван Семенович что-то с [75] увлечением рассказывал. Я подошел еще ближе и понял, что он вспоминает свое детство.
...Возле деревни, где я родился, протекает маленькая речушка. Однажды я присел на бережок. Слышу, кто-то кличет: «Ванюша! У тебя под носом щука плавает. Держи ее!» Я и бултыхнулся в воду. Потом вынырнул и поплыл.
Сразу вот так и поплыл? удивился Толя.
Сам не знаю как, но в один раз научился плавать.
А я по-собачьи два года плавал, пока по-настоящему научился, признался Женя.
Ты и сейчас плаваешь, как головастик, с веселой ухмылкой произнес Иван.
Женя показал ему язык:
А ты как лягушка-раскоряка.
Послышался веселый смех. Таболин увидел меня и сказал:
Ну, а теперь одевайтесь! Пора идти на ужин.
На следующий день унтер-офицер Краузе назначил меня дневальным и приказал к двенадцати часам дня почистить сапоги. Когда я вышел с начищенными до блеска сапогами на террасу, ко мне подошел Таболин:
Не тяжело? И негромкой скороговоркой сообщил: Завтра отправляемся в Россию. Скоро увидишь свою маму. Ребят предупреди.
Вечером опять у нас состоялся совет, и мы пришли к единодушному мнению, что Таболин по-честному хочет помочь нам. Все было за него. Во-первых, он, рискуя собственной жизнью, при переходе скалистого перевала, спас от верной смерти Толю Парфенова. А гитлеровец разве пошел бы на это? Ни в жизнь! И потом наша встреча с младшим инструктором у концлагеря..., Таболин часто говорил нам: «Рисковать жизнью надо сознательно, ребята». Шварц же учил все делать наоборот.
Рано утром нас разбудил зычный федотовский басок:
Подъем. Эх вы, сони! Одевайтесь и живо в столовую. А после завтрака собирайтесь в дорогу. Едем в Россию.
Мы покидали дачу обер-лейтенанта Шварца с радостью. Гремела песня:
Расцветали яблони и груши...
В последний раз я посмотрел на таинственный особняк. Сквозь придорожные кусты блеснула узенькая полоска озера Вальдек. А вот и вышки-скворечники, гитлеровский концлагерь. Внезапно мы увидели вырванные с корнями деревья, размытые водой поля и разрушенные дома. У домов стояли женщины и плакали. Плакали точно так, как наши русские бабы, когда хоронили убитых немцами близких людей.
Что все это значит? спросил у Федотова Толя Парфенов. Половодье, что ли?
Американцы разбомбили плотину и магистральный водопровод, хмуро ответил Федотов. [76]
С трудом преодолевая наносы из песка, земли и всякого хлама, мы добрались до села Вальдек. Там нас поджидал автобус. Федотов расщедрился и каждому из нас дал по куску колбасы, а еще булку хлеба на пять человек. Мы как следует перекусили, потом сели в автобус и поехали в сторону железнодорожной станции Кассель.
Через двое суток мы были на станции Орша. Перехватывало дыхание от того, что мы стояли на своей, русской земле. Но мы еще ничего не знали о задании немецкой разведки и потому не могли думать о доме.
Федотов подал команду:
Шагом марш!
Мы пошли мимо станционных строений и разбитых паровозов, стоявших вдоль запасного пути. Некоторые паровозы, словно устав от долгой и трудной работы, сошли с рельсов и уткнулись в насыпь.
У ремонтного депо нас встретил Шварц и, подведя к одному из паровозов, предложил полазить по нему, а затем рассказал, как паровоз работает, где хранятся запасы угля и как уголь подается из тендера в топку.
После этого нас посадили на вездеходы и повезли на аэродром. И вот у обочины дороги замелькали березовые кресты, сверху прикрытые стальными касками, а рядом вырубленные леса, бревенчатые доты с квадратными амбразурами для пулеметов, разбитые танки с крестами и обломки машин. Впереди, слева от дороги, у еловой рощи, тускло блеснули окна армейской казармы. Вездеходы сбавили скорость и подкатили к стоящему на отшибе серому зданию.
Устали небось? спросил, улыбаясь, Федотов.
Нисколько, ответили мы дружно.
Тогда выходите из машины, да поживей. Иван Семенович! Проводи ребят в казарму. Жрать небось хотите?
Еще как! послышались голоса.
Тогда быстро мойтесь и проходите в столовую.
Нас провели в просторное помещение и посадили за огромный деревянный стол. На нем были расставлены блюда с ветчиной, рыбой и хлебом, а в стеклянных вазах красовались яблоки и сливы.
Пришел Шварц. Выпив стакан клюквенного сока, тихо и торжественно произнес:
Разведка германской армии поручает вам выполнить важное и почетное задание.
Он взял со стола кусок каменного угля.
Как вы думаете, что это такое?
Уголь, хором ответили мы.
Ошибаетесь. Это самая настоящая взрывчатка, выкрашенная под цвет каменного угля, и она непременно должна попасть в топки советских паровозов... [77]
После недолгого раздумья он добавил:
Я очень беспокоюсь за вашу дальнейшую судьбу и потому должен честно сказать задание является не только ответственным, но и опасным. Каждому, кто попадет в руки советской разведки, грозит немедленная смерть. Так что, прошу вас, будьте осторожны.
Но мы-то понимали, что не о нас он беспокоится, а о том, чтобы задание было выполнено.
По приказу Шварца нас разбили на три группы. Я попал в третью. Федотов тут же увел нас в отдельную комнату.
Послезавтра улетишь к своим, проходя по коридору, шепнул мне Иван Семенович. Поговорим после обеда. Жду возле ельника у торца здания.
Я с трудом дождался конца обеда и, стараясь тверже ступать на левую ногу, вышел во двор. Незаметно осмотрелся и, заложив руки за спину, побрел к густому разлапистому ельнику, где меня ждал Таболин.
Ступишь на нашу землю, немедленно дай знать об этом советским властям. Понятно?
Я молча кивнул.
И еще вот что: напиши там, в России, письмецо моей матери, Марии Венедиктовне Голосовой. Так, мол, и так, жив-здоров ваш сын Иван Семенович Таболин. Скоро думает вернуться домой. Запомни адрес: Орловская область, Кромский район, деревня Красный Клин. Повтори.
Я повторил адрес и пообещал непременно выполнить просьбу.
Ну, а теперь в казарму.
Вечером в отсек барака заглянул Федотов. Вскоре кто-то из ребят крикнул:
Димка! Алексей Николаевич зовет тебя.
Поговорить бы нам напоследок... Как-никак, а почти два месяца прожили вместе...
Федотов оттащил меня в сторону:
С этими пропусками вы явитесь в любую воинскую часть Красной Армии. Ты их ребятам, кто понадежней, раздай. Действуй с умом.
Воспитатель втиснул в мою руку несколько квадратных листков бумаги и торопливо исчез за дверью. «Вот тебе и Федотов!» ахнул я и уже хотел было разделить с мальчишками свою радость, но в тот же миг тревожное чувство опасности заставило меня насторожиться. А что, если это очередная проверка? Стоит ребятам опустить хрустящие квадратики в карманы, как тут же всех нас схватят.
Не раздумывая, я бросился за воспитателем вдогонку. Но его уже не было в коридоре.
Что же мне делать с пропусками? Вернуть или бросить в печь?. [78]
Позади послышались тяжелые шаги. Я поспешно обернулся и, увидав перед собой Таболина, возбужденно прошептал:
Иван Семенович! Только что Алексей Николаевич дал мне вот эти бумажки.
А ну, покажи!
Я видел, как побледнело его лицо.
Иди к ребятам. Я все улажу. Помни: это было твое последнее испытание.
В большой квадратной комнате ярко горела электрическая лампочка. Она как бы просвечивала нас всех насквозь. Краузе подал команду:
Раздевайтесь!
Он открыл дверь в смежную комнату. Там мы получили советскую одежду, деньги, спички и хлеб. Таболин помогал каждому из нас подобрать обувь по размеру. Он подошел и ко мне.
Спросил:
Готов?
Всегда готов! тихонечко, но твердо ответил я.