Глава пятая

У стадиона нас посадили в автобус, и часа два мы ехали по бетонированному шоссе. К нему с обеих сторон подступали мрачные, покрытые хвойным лесом холмы, которые загораживали небо и солнце. Когда холмы убегали назад, открывались поля с волнующейся рожью и стоящие в зелени садов аккуратные беленькие домики с красными островерхими крышами.

Вот впереди показалось какое-то селение — с десяток домиков, расставленных словно детские кубики, по обе стороны шоссе. У одного из домиков — он был больше других, и над его крыльцом красовалась яркая вывеска — автобус остановился.

Мы вышли, построились, и Федотов сказал, что селение называется Вальдек, а дом этот — трактир. В большой комнате на длинных столах стояли миски с жидким гороховым супом, и возле каждой миски лежало по две картофелины вместо хлеба. Вылезли мы из-за столов, словно и не обедали, такие же голодные.

Был самый полдень. Солнце парило нещадно. Всех нас разморило в пути, но Федотов, не дав нам ни минуты передохнуть, подал команду: «Строиться! Шагом марш!»

Мы шли, еле передвигая ноги, по усыпанной гравием проселочной дороге. Впереди синели покрытые лесом холмы. Справа волновалось поле ржи, за полем стеной стоял лес. По серой [43] ленте шоссе непрерывным потоком в ту и другую сторону неслись автомашины.

Навстречу нам шла женщина. Шварц, поравнявшись с ней, лихо выбросил руку вперед: «Хайль Гитлер!» Женщина посмотрела на него недоуменными глазами и, не проронив ни слова, прошла мимо. Шварц сделал вид, что ничего не случилось. Но мы-то видели, каким недружелюбным взглядом окинула с ног до головы обер-лейтенанта эта женщина.

Шварц вытер платком потный затылок и принялся громко восторгаться красотой немецкой природы. Он рассказывал нам о таинственном средневековом замке на крутом берегу озера Вальдек и о своем маленьком домике, что стоит на опушке векового леса, неподалеку от замка.

— У меня в этом доме настоящий музей, вы увидите чучела всех птиц и зверей, населяющих землю Гессен. О! Это очень интересно, и я уверен, вам понравится мой тихий лесной уголок.

Послушать Шварца — так мы и взаправду попали в добрый и прекрасный мир. Показывая на опрятные домики немецких крестьян, Шварц сравнивал с ними вросшие в землю, крытые соломой русские избушки, с веселой издевкой говорил о непролазных русских дорогах и, наконец, указав на бетонную ленту шоссе, гордо воскликнул:

— Это есть цивилизованная европейская страна!

И как раз в это самое время, порядочно уже пройдя по дороге и поднявшись почти на самую вершину холма, я увидел впереди уходящие вдаль столбы и похожие на скворечники вышки. Между столбами была натянута колючая проволока, а на вышках стояли солдаты, топорщились дула пулеметов. За проволокой бродили люди в полосатой одежде и плоских матерчатых шапочках. Я чуть не вскрикнул от неожиданности. Точно такие же вышки-скворечни и опутанные колючей проволокой столбы я видел в Смоленске, у Молоховских ворот.

Мы медленно приближались к концлагерю. Люди в полосатых жилетах, стоявшие по ту сторону колючей стены, что-то кричали нам.

На огромных металлических воротах было написано по-немецки: «Каждому свое», а чуть пониже: «Вход в лагерь и разговор через проволоку воспрещен под угрозой расстрела».

Мне стало не по себе. Ребята тоже притихли, втянули головы в плечи.

Федотов заметил перемену в нашем настроении.

— Эй, что носы повесили? — крикнул он весело. И, кивнув в сторону концлагеря, пояснил: — Это вас не касается. Ну-ка, запевай! И сам первый затянул:

Концлагерь был уже не виден, мы уходили вправо от него по тропинке, ведущей через ржаное поле к лесу. Рожь под ветром вздымалась и шелестящей бесконечной волной катилась к уходящим в горы вышкам. Еще немного, и вековые ели обступили нас со всех сторон, грозно зашумели темными густыми кронами, прикрывая солнечный свет. Корни, словно змеи, протянулись поперек тропинки. И опять мы увидели среди деревьев высоченные железобетонные столбы и натянутую между ними проволочную ячеистую сетку.

Шварц, обогнав колонну, подошел к небольшой калитке и отомкнул замок. Пропустив нас в ограду, снова запер калитку.

Мы прошли еще немного по лесу и вдруг очутились на зеленой лужайке. Здесь стоял большой деревянный особняк с черепичной островерхой крышей. Уперев руки в бока и широко расставив ноги, на высоком крыльце поджидал нас повар Герман. Только был он не в белом халате, а в солдатской форме. Увидев Шварца, Герман мгновенно подтянулся, отсалютовал:

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — в голос ответили Шварц и Федотов.

— Вот мы и прибыли домой, — широко улыбаясь, сообщил нам Шварц. — Сейчас вы отдохнете после дороги, а вечером поиграете.

— А в прятки можно? — спросил Толя Парфенов.

— И в прятки, и в русскую лапту, во что угодно! Теперь ступайте. В этом доме вам приготовлена самая лучшая комната. О распорядке дня узнаете завтра.

Мы вбежали в огромную светлую комнату да так и замерли. Со всех сторон на нас таращили глаза дикие звери и птицы. Пестрый дятел, ястреб, сова и тетерев с красными шишками на голове, как живые, сидели на подставках вдоль строганых бревенчатых стен. В простенках стояли волк и лиса, рысь и косуля. У самых дверей, грациозно склонив голову, выставил рога олень.

— Зубы-то у волка какие! А глаза зеленые и блестят...

— Смотрите, филин! Что, разбойничек, попался?

В центре стены было прибито чучело медвежьей головы.

— Пасть-то какая громадная!

Женя протиснулся вперед и, подпрыгнув, ухватил Топтыгина за ухо. За ним потянулись другие мальчишки.

— Прекратить безобразие! — раздался грозный окрик Федотова. — Кто, Хатистов — зачинщик?

Женя растерянно оглянулся:

— Я не знал. Да чтоб провалиться мне на этом месте! Нужен он мне... — бессвязно бормотал он.

— Чучела трогать руками нельзя! — Федотов еще раз строго оглядел ребят. — А Женя Хатистов будет наказан.

Со всех сторон послышались взволнованные голоса: [46]

— Он же не знал, что их нельзя трогать!

— Хорошо, — смягчился воспитатель. — На первый раз прощаю и надеюсь, что вы все в дальнейшем будете более дисциплинированными. А сейчас укладывайте на пол маты и ложитесь отдыхать.

Я и не заметил, как уснул, а когда проснулся — никого из ребят в комнате не оказалось. Через открытую дверь я услышал, как в коридоре кто-то из мальчишек громко считает:

— Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать.

В комнате одни чучела окружали меня. А на улице слышались легкие, торопливые шаги, тихие возгласы и приглушенный смех. Я вскочил с матраца и выбежал в коридор. Витя Корольков стоял лицом в угол возле деревянной лестницы, ведущей на чердак.

Я с обидой пробурчал:

— Почему меня не разбудили?

— Будили! — ответил Витя. — А ты так и не проснулся. Иди прячься! — И он снова стал повторять считалочку.

Я спрятался в густых кустах акаций. Мимо пробежал Витя и исчез за углом.

Я выскочил из укрытия и бросился к крыльцу:

— Чур, первый!

Вслед за мной к крыльцу подбежал Иван, и тотчас же на террасе собрались почти все мальчишки. Не было только Жени.

— Куда он мог подеваться? — растерянно бормотал Витя. Толя насмешливо улыбнулся:

— Ищи! Не сквозь землю же он провалился.

Прошло еще несколько минут, а Жени нигде не было. Мы не на шутку встревожились.

— Давайте поищем все вместе! — предложил Ваня.

Ребята разбрелись по двору. Мы с Толей обежали вокруг домика, и вдруг из-за угла прямо на нас выскочил Женя. Пилотка у него съехала набок, ботинки были в чем-то белом, словно он ходил по извести. А глаза блестели возбужденно и загадочно.

— Где ты был? — набросился на него Толя.

— Там, — показал Женя куда-то вниз. — В подвале. Там такое!..

— Да ну, не тяни! — торопил я его. — Говори скорей!

Женю так и распирало от желания поскорей рассказать про свою тайну.

— Бежим под навес, там никто не услышит, — предложил Ваня.

Но не успели мы добежать до навеса, как Герман позвал всех ужинать.

Я, почти не жуя, проглотил бутерброд с маслом, выпил кружку кофе и с нетерпением стал ждать команды. Вот все поднялись из-за столов. Стараясь не терять из виду Женю, вышли [47] на террасу. Там, облокотившись о перила, стоял солдат в полевой немецкой форме мышиного цвета и насвистывал «Катюшу». На вид ему было лет двадцать. Высокий, стройный и голубоглазый, он равнодушно взглянул на нас и отвернулся.

— Марш во двор! — отдал команду Федотов. — Василь! Тащи баян.

Мы расселись на лужайке. Баянист, наш каптенармус Василь Бойко, лихо прошелся по клавишам:

Федотов взмахнул рукой, мы дружно подхватили:

Потом пели «Раскинулось море широко», «Петроград мы не сдадим» и «Катюшу».

Меня мучило любопытство: что там, в подвале, увидел Женя? Но когда я подошел к нему, он ответил:

— Потом...

Было уже поздно: солнце пряталось за зубчатый край леса, надвигались сумерки, и о том, чтобы лезть сегодня в подвал, нечего было и думать.

— Ну скажи, что там! — допытывался я у Хатистова, когда мы улеглись на жесткие соломенные маты.

— Т-сс, — прошипел он. — Спи. Завтра все покажу. Темное, сырое небо все ниже и ниже опускалось к земле.

Во дворе накрапывал мелкий дождик. За окном шелестела береза. Где-то совсем близко плакала сова. Я, не мигая, смотрел в серое ночное небо, иногда поднимался, подходил к окну, прислушивался к таинственным ночным звукам. И тогда мне казалось, что все эти звуки идут не из лесу, а из глубины моего сердца. Проще, конечно, погибнуть. Раз — и ваших нет! Но это на крайний случай. Когда уж совсем деваться будет некуда, решил я, засыпая.

Рано утром во дворе нас встретили Шварц, Федотов, унтер-офицер, четыре фашиста из охраны, повар Герман, братья-близнецы Василь и Николай Бойко и вчерашний голубоглазый солдат.

— Юные друзья! — торжественно произнес Шварц. — С этой минуты ваше будущее зависит не только от нас. Мы, как и раньше, обещаем вам свое покровительство. Но и вы должны быть готовы в скором времени оказать нам маленькую услугу... — Обер-лейтенант положил руку на кобуру пистолета. — Кто не хочет принять наши условия, может выйти из строя. Я думаю, одной минуты вам будет достаточно, чтобы сделать правильный выбор?

Гладко выбритое лицо по-прежнему улыбалось, а глаза, неподвижные и холодные, настороженно смотрели на нас. [48]

В напряженной тишине застыли тридцать щуплых мальчишеских фигурок. Я почувствовал, что сейчас, именно сейчас решается что-то очень важное в нашей дальнейшей судьбе. Мы все словно приросли к земле; сбычившись, уставились на Шварца. Всем было понятно: фрицы живьем от себя не отпустят, а помирать, «за так» — кому охота? И помощи ждать неоткуда...

На размышления времени уже не оставалось. В несколько секунд требовалось дать ответ на «предложение» Шварца. С лихорадочной поспешностью я переворошил в памяти все. Наверное, надо было во что бы то ни стало держаться, не выдать себя.

— Итак, возражений нет? — Шварц сделал шаг вперед. — Мы еще вернемся к этому разговору. А теперь я хотел бы сказать вам кое-что приятное. Это касается игр и различных спортивных соревнований. Мы пригласили опытных армейских спортсменов. Унтер-офицер Краузе, — обер-лейтенант кивнул в сторону сухопарого человека в очках, — Алексей Николаевич Федотов и младший инструктор Таболин, — Шварц повернулся к голубоглазому солдату в немецкой форме...

— Иван Семенович Таболин, — продолжал обер-лейтенант, — ознакомит вас с правилами военно-спортивных игр. Я надеюсь, что в ходе учений вы познаете захватывающее чувство необычных приключений и неизведанного риска.

Меня так и подмывало спросить, какую это услугу мы должны будем оказать фашистам, но, пока я раздумывал, заговорил Федотов:

— Минутку внимания! После завтрака мы познакомимся с рельефом местности. Потом, — воспитатель искоса посмотрел в блокнот, — исследуем приток небольшой речушки, протекающей у подножия холма, и выйдем к ее устью, где начинается озеро Вальдек.

— Алексей Николаевич! А что, если мы начнем прямо с этой самой... услуги, — сказал Валя Белов. — Мы хоть сейчас...

Валя так ловко подвернул Федотову свое предложение, что у того от неожиданности округлились глаза. Я смотрел на воспитателя и с интересом ждал: что же он теперь скажет?

Федотов наморщил лоб, задвигал скулами и сердито, в упор посмотрел на Валю. Валя выдержал взгляд, не отвернулся. И у Федотова разгладились на лбу морщинки, на лице появилась улыбка.

— Дурачок! Господин Шварц сказал: «Должны быть готовы». В первую очередь мы думаем о твоем будущем, о будущем всех вас, ну а потом... Потом может случиться и так, что никакая услуга от вас не понадобится. Ясно?

Мы вышли за ворота и походным маршем направились на северо-запад. Шли молча. А когда свернули с тропинки на просеку и построились в две шеренги, Федотов затянул «Петроград [49] мы не сдадим». У нас получилось: «Ленинград мы не сдадим», но ни воспитатель, ни инструктор будто ничего не заметили. А вместо «русскую столицу» мы пропели «русскую станицу» — и тут сошло.

Взобрались на каменистую вершину холма. Федотов приказал остановиться.

— Перед вами маленький уголок необъятной немецкой империи. Здесь, на этой священной земле, мы проведем в играх много дней, но я должен предупредить вас: чтоб ни одна травинка, ни один листок без особого на то разрешения не были сорваны...

Вдали, за голубой полосой озера, мы увидели средневековый замок. А недалеко от места, где река впадала в озеро, остатки моста — груды исковерканных металлических конструкций, левее — огромный, утопающий в зелени сад, в глубине которого возвышалось двухэтажное каменное здание светло-зеленого цвета. Рядом виднелись еще два деревянных строения, похожих на солдатские казармы. Позади простиралась холмистая, покрытая лесом равнина, перерезанная серой лентой шоссе, белели какие-то домишки под красными черепичными крышами, а дальше тянулись вышки-скворечники.

— Что это там? — спросил Женя Хатистов, показывая рукой в сторону концлагеря.

— Там? — рассеянно переспросил Федотов. И вдруг оживился: — А! Там живут и работают на каменоломнях враги новой Германии. Вы же видели этих бандитов, когда проходили мимо. Каждого из них надо было бы давным-давно повесить, но фюрер по доброте своей даровал им жизнь. С ними он ищет другие пути окончательного примирения.

Я подумал: может, здесь, как и у нас в Смоленске, на улице Большой Советской, у дома Красной Армии, фашисты закапывают людей живыми в землю? И, чтобы скрыть волнение, повернулся в ту сторону, откуда мы только что пришли. Вон ржаное поле, через которое тянется тропинка. А вон и наш терем-теремок, зажатый со всех сторон вековыми елями...

— Давайте спускаться,  — сказал Федотов. — Хорошенько запоминайте дорогу. Здесь вам еще не раз придется бывать.

На каждом шагу мы ахали от удивления. В зарослях кустарника мелькнула голова какого-то большого животного с большими раскидистыми рогами.

— Олень! Живой! — в восторге закричал Валька.

— Лось это, — добродушно поправил его Таболин. — Совсем такой, как у нас на Смоленщине.

Потом через лужайку проскакал заяц, а на опушке мы увидели пятнистых оленей и косуль. Они без боязни смотрели на нас и неторопливой рысцой убегали прочь.

Спустившись с холма, мы очутились в густых зарослях тростника. [50]

— Учтите, — сказал Федотов, — во время военно-спортивных игр вам придется преодолевать не только пересеченную, заболоченную местность и лесные массивы, но и водные преграды.

Он вывел нас на поляну и подал команду:

— Привал!

Таболин развязал вещевой мешок и роздал всем бутерброды. Высоко над головой раскинулось безоблачное небо. В безбрежном голубом просторе резвились ласточки.

— Играют, чертяки, и война им нипочем, — прожевывая бутерброд, подал голос Федотов.

— Так и мы с вами не на передовой, — поддел его Таболин.

— Как сказать, — угрюмо промямлил Федотов, посматривая в нашу сторону. — Может, мы еще поближе, чем на передовой. Работаем-то на ощупь, в темноте. Самое главное, не хватает времени проверить как следует тех, кому доверяем...

Послышалось глухое покашливание.

Укрывшись в кустах жимолости, я ждал продолжения разговора.

— На фронте все ясно и понятно, не то что здесь! — бурчал Федотов. — Позади у тебя всегда тылы, друзья, наконец. А тут — тьфу!

— В этом смысле вы, конечно, правы, — согласился Таболин. — Отсюда все наши беды.

Федотов кивнул, поднялся и помахал резвившимся на поляне мальчишкам.

— Ну, а теперь, ребята, двинемся к озеру!

Мы бодро шагали по мягкому ковру из мха и трав. Все чаще попадались то низкорослый колючий кустарник, то нагромождения из камней-валунов, а то под ногами начинала хлюпать вода. Вот мы достигли болота, принялись перескакивать с кочки на кочку. Кочки качались, уходили из-под ног.

Первым оступился Витя Корольков. Мы и охнуть не успели, как он увяз по пояс в зыбкой трясине.

— Витька, держись! — крикнул Валя Белов и, как ящерица, пополз на помощь. Но младший инструктор опередил его: пригнул ствол березки, и Витя, ухватившись за ветки, выбрался на кочку.

— В следующий раз, я думаю, это не повторится, — сердито сказал Федотов и отдал команду продолжать движение.

Но пока мы перебирались через болото, еще двоим из нас пришлось оказывать помощь.

— Ну и дорожка! — пожаловался Валя, когда мы вышли на крутой каменистый берег речки.

— Век бы ее не видать, — проворчал я и, оступившись уже на сухом месте, кубарем полетел с обрыва. Плюхнувшись в воду, я поплыл к противоположному берегу. Тут уж мальчишки начали потешаться:

— По-собачьи плывет! [51]

— Ух как здорово!

А мне было не до смеха. Заметив свою оплошность, я повернул назад. Намокшая одежда тянула ко дну, и я, глотая воду, выбивался из сил, стараясь выбраться на берег.

У разбитого моста воспитатель сделал нам очередное внушение:

— Во время переходов шуметь, разговаривать и тем более смеяться нельзя! Представьте себе, что через это болото, заросли с ручейками проходит линия фронта, а вы — солдаты, выполняющие особое поручение командования. Знаете, что случилось бы с вами? Да вас, как куропаток, перестрелял бы неприятель!

Вместе со всеми я побежал к озеру. Снимая мундир, Женя спросил у меня:

— К чему мы поперлись через эти дебри? Рядом была просека. Я ее с холма видел.

— Эх ты, недотепа! — подражая Федотову, сказал я. — Слыхал небось, ведь мы проходили линию фронта.

— Ну да! — удивился он. — Какую линию фронта?

— Такую вот. Потом узнаешь, — и поплыл к торчавшей из воды каменной глыбе. Когда я был уже рядом с этой глыбой, то позади услышал испуганный Женькин возглас:

— Пацаны! Здесь гадюки по воде плавают! Тикайте к берегу!

— Это не гадюки, — успокоил его Таболин, — угри, рыба такая.