На сталинградской земле

Промелькнули станции Волхов и Тихвин, Череповец и Вологда, Рыбинск и Ярославль. А поезд все шел и шел. Он миновал Москву, затем Рязань и Мичуринск. И вот уже позади Тамбов... В ноябре на Тамбовщине уже властвовала зима. С каждым днем крепчал мороз, усиливались вьюги и метели. Нашему полку был отведен участок леса юго-восточнее города Рассказово. Здесь в день приезда мы приступили к сооружению землянок. А вскоре в гвардейские ряды влилось новое пополнение — тихоокеанские моряки и курсанты военных училищ.

Мы получили добротные полушубки, ватные брюки и фуфайки, валенки, шапки и варежки. Правда, кое-кто без энтузиазма расставался с флотским обмундированием, особенно с бушлатами и бескозырками. Но глубокий снег и двадцатиградусный мороз с ветерком поторапливали. К вечеру переоделись и моряки. И только под теплым бельем у каждого по-прежнему облегала грудь тельняшка. Синие, цвета океанской волны, полоски, а между ними белизна пенистых штормовых гребней... О морских пехотинцах в дивизии говорили: [24]

— Море — с ними, море — на их груди!

Белые и синие полоски флотской тельняшки издавна считаются символом отваги, мужества и героизма. Забегая вперед, скажу: в боях гвардейцы в морских тельняшках остались верны этому символу и умножили гвардейскую славу дивизии. В тамбовских же лесах они старательно овладевали сухопутной тактикой, учились правилам маскировки и штыкового боя, передвижения и ориентирования на открытой местности.

В нашу минометную роту были отобраны добровольцы, имевшие среднее образование. Они быстро изучили материальную часть, правила ведения огня в степных условиях. В этом была заслуга командира роты И. Г. Бондюгова и командира взвода А. И. Стрельцова.

Гвардии лейтенант Стрельцов не только отлично знал миномет, но и мастерски вел пристрелку целей. Под его командованием минометчики на тактических занятиях выполняли стрельбы только на «отлично».

Любил Аркадий Иванович и задушевные беседы с солдатами. В вечернее время, в минуты перекуров он, как правило, — среди подчиненных. Без нравоучений, как равный с равными, он делился своими взглядами на международные события и внутренние дела нашей страны, на обстановку на фронтах. Разговор касался и таких тем, как семейное счастье, любовь, дружба, товарищество. С вдохновением он рассказывал о подвигах однополчан, их мужестве и героизме.

А вот о себе Стрельцов по скромности, конечно, умалчивал. И тогда я решил рассказать о нем людям. И с том, как он управлял взводом в бою, и как организовал действия «кочующих» минометов, и как помогал людям на Черной речке при выходе из мешка. Вижу, люди слушают с интересом. Ведь им небезразлично, кто поведет их в бой. Другой раз я говорил с бойцами о командирах роты батальона и полка. Убежден, что такого рода беседы духовно [25] сближают офицера с подчиненными, способствуют укреплению единоначалия.

Большой интерес у бойцов вызывали события, происходившие в Сталинграде и на Северном Кавказе. Людям хотелось узнать больше, чем говорилось в лаконичных сообщениях Совинформбюро. Я внимательно следил за материалами в газетах, беседовал с командирами и солдатами, возвращавшимися из госпиталей. Наиболее поучительные примеры использовал на политзанятиях, в политинформациях и беседах.

На должность заместителя командира роты по строевой части прибыл гвардии лейтенант С. К. Иванов. Он подробно рассказал мне о себе. Крестьянскому пареньку, рано лишившемуся отца и матери, выпало немало невзгод, но он устоял в житейском суровом море. В 1924 году стал комсомольцем, а в 1939 году — коммунистом. Трудился лесорубом и плотником, сумел окончить вечернюю школу.

Воевать ему довелось против басмачей в Средней Азии и против белофиннов на Карельском перешейке. А с июля 1941 года он снова сменил пилу и топор на пулемет и миномет, участвовал в боях под Белгородом, Харьковом и в Сталинграде. Четыре раза после ранений лечился в госпиталях...

О том, что увидел и пережил, защищая Сталинград, Степан Кузьмич рассказал по моей просьбе солдатам и сержантам роты, а потом выступил и в других подразделениях полка.

Беседы на политические темы часто проводились во взводах, в отделениях и расчетах. Среди низового звена агитаторов выделялись своей активностью сержанты Павел Пенчуков и Владимир Помазанов, рядовые Василий Гревцов, Иван Рожков, Виктор Гордиенко... Да всех разве назовешь! Они всегда были на виду у бойцов. Их авторитет объяснялся не только знаниями, но и тем, что в [26] учебе и службе они показывали личный пример, их слово никогда не расходилось с делом.

Такие люди помогали сплачивать первичные воинские коллективы. Вот почему мы подбирали в качестве агитаторов примерных воинов, коммунистов и комсомольцев, и не жалели усилий, чтобы вооружить их знаниями. У нас в роте один раз в неделю, по понедельникам, проводился специальный семинар. На нем агитаторы обменивались опытом, получали методические указания и материалы к очередным беседам.

Большое внимание уделялось пропаганде гвардейских традиций армии, дивизии, полка. Осенью 1942 года политорганы 2-й гвардейской армии разработали моральный кодекс гвардейских частей и соединений. В связи с этим в нашем батальоне состоялся митинг личного состава. Командир батальона С. П. Буткевич, его заместитель по политчасти В. П. Козлов, другие выступавшие на митинге подчеркивали, что моральный кодекс советской гвардии — это сгусток мудрости и боевого опыта Красной Армии, ее уставов и наставлений, что требования кодекса («Там где наступает гвардия, враг не устоит! Там, где обороняется гвардия, враг не пройдет!») войдут в плоть и кровь каждого однополчанина, станут нормой его поведения на поле боя.

Время, насыщенное боевой и политической подготовкой, пролетело быстро. Завершение учебы совпало с радостным известием: в районе Сталинграда окружена группировка немецко-фашистских войск.

— И на нашей улице праздник, — говорили бойцы на митинге.

В начале декабря 1942 года мы снова были в теплушках. Всюду: на станциях, разъездах и полустанках — звучали музыка и песни.

Тамбовские леса покидали и другие дивизии, входившие в состав 2-й гвардейской армии, которой командовал [27] генерал Р. Я. Малиновский. Они были готовы к сражениям на сталинградской земле.

...На конечную станцию Иловля наш эшелон прибыл к утру. Выгрузились еще до рассвета. И сразу же — трудный марш. Морозы стояли сильные. Степь, покрытая белой искрящейся снежной пеленой, казалось, не имела ни конца ни края. На десятки километров не встретишь ни одного дерева. После ленинградских и тамбовских лесов, к которым мы успели привыкнуть, сталинградская земля представлялась нам слишком уж открытой.

Со второй половины дня подул пронизывающий ветер. Он поднимал тучи сухого мелкого снега и гнал его на юг. Степь закурилась, заколебалась и поплыла: разыгралась и все больше свирепела метель. Мы шли белые, запорошенные снежной пылью, словно мукой. Она проникала в шинели, шапки и подшлемники, била в глаза, жгла щеки, нос... Время от времени справа от колонны проносились танки и автомашины с пушками — они спешили в юго-западном направлении.

Минометчики тоже не прочь были ускорить движение, но с каждым километром колеса подвод, на которых уложено оружие, все глубже погружались в сыпучий, как песок, снег. Лошади выбивались из сил. Особенно трудно было преодолевать овраги, часто пересекавшие дорогу.

Командир роты Бондюгов, его заместитель Иванов, командиры взводов Стрельцов и Слюсарев шли вместе с расчетами, помогали им вытаскивать из оврагов повозки. Я находился чаще всего с расчетом гвардии сержанта Помазанова, который шел замыкающим. Только вытащишь из оврага повозку, как на пути другой овраг. С нас, можно сказать, ручьями лил пот. А одеты мы были в полушубки, телогрейки и теплое белье. На ногах валенки. К ночи мороз стал еще крепче, еще злее порывы ветра, совсем по-дикому разыгралась пурга.

Не легко пришлось нам в эти сутки, и все же, преодолев более 60 километров, рота не имела ни одного отстающего. [28] Вся материальная часть, а также лошади находились в полном порядке.

Возле небольшой степной речушки сделали привал. Спали прямо на снегу, благо одежда теплая, и все же ночью приходилось вставать, чтобы согреться пробежкой.

Не легче прошел и второй день марша. На третьи сутки, когда подошли к Дону и миновали город Калач, местность начала меняться. Появились лесопосадки, сады, рощи. Больше встречалось на пути и населенных пунктов.

Однако погода была пакостной — во второй половине дня пошел дождь. А мы по-прежнему в валенках и полушубках. Труднее стало и лошадям: повозки проваливались по ступицы. К ночи снова повалил снег, а под утро ударил сильный мороз. Намокшие и разбухшие за день валенки и полушубки теперь смерзлись, стали твердыми, как железо.

Коммунисты и комсомольцы, наши агитаторы во всем показывали личный пример, ободряли солдат. Разумеется, на марше было не до бесед и докладов. Но к месту брошенная реплика или просто шутка много значили. Недаром говорят: живое слово — великая сила, если им умело пользоваться.

Как-то, побывав в голове колонны, стою на обочине, пропускаю повозки и расчеты. До меня доносится громкий смех бойцов замыкающего расчета. Спрашиваю у сержанта Помазанова:

— Чем вы их рассмешили?

— Ребята, товарищ политрук, сами себя развеселили. Я им только напомнил, как в Дону, который мы сегодня видели, дед Щукарь рыбу ловил. А тут и пошло...

Мы выбрались на сравнительно ровную дорогу. Один из бойцов спрашивает:

— Как же это получается? Той ночью мы видели осветительные ракеты слева, а сейчас, глядите-ка, такие же фейерверки справа. Мы идем по коридору, что ли? [29]

Да, мы действительно шли по коридору, ширина которого составляла около 40 километров. Слева, в Сталинграде, — окруженные войска Паулюса, а справа — группа Манштейна. Того самого Манштейна, которому Гитлер поручил в августе 1942 года задушить Ленинград, но этот замысел, как известно, ему не удалось осуществить — помешали дивизии Ленинградского и Волховского фронтов, в том числе и наша. Теперь гитлеровский фельдмаршал рвался на помощь Паулюсу.

Поговорив об обстановке, я спросил:

— Ну а сейчас скажите, друзья, что, по вашему мнению, должна делать наша армия?

Шедший возле меня боец чуть ли не выкрикнул:

— Ясное дело! Гвардейцы ударят по Манштейну!

Другой продолжил:

— А с Паулюсом, по-моему, справятся и без нашей помощи. Важно прихлопнуть Манштейна!

Бойцы расчета зашумели:

— Вот это стратег! Да тебе, Ваня, командовать бы фронтом...

* * *

Совершив форсированный двухсоткилометровый марш, дивизия заняла оборону на берегу реки Мышкова — между хуторами Нижне-Кумский и Васильевка. Всю ночь бойцы и командиры готовили огневые позиции, а с восходом солнца приняли бой.

Противник и здесь применял свою излюбленную тактику. Его авиация, артиллерия и минометы подвергали нашу оборону бомбежке и обстрелу, а затем под прикрытием танков в атаку шли автоматчики.

Наши пехотинцы во время вражеской авиационной и артиллерийской обработки, выставив наблюдателей, находились в траншеях, окопах и «лисьих норах», а после ее окончания дружно поднимались и встречали фашистов ружейно-пулеметным огнем. [30]

Гвардейцы-артиллеристы вели огонь по немецким танкам, отсекали и уничтожали автоматчиков. Но танков было так много, что некоторым удавалось пробиться к нашему оборонительному рубежу. Здесь, с близкого расстояния, их добивали пехотинцы. Словом, между артиллерией и пехотой было достигнуто полное взаимопонимание.

Успешно действовали и минометчики. Мы оборудовали огневые позиции в овраге, примерно в 200 метрах от реки, и на первых порах поддерживали огнем 1-й стрелковый батальон (наш 3-й батальон находился во втором эшелоне). Командир роты И. Г. Бондюгов, находясь на НП, время от времени звонил по телефону на огневые позиции, информировал нас о ходе боя. Чаще других он хвалил расчет сержанта Помазанова, мины которого рвались в цепи вражеских автоматчиков.

Днем «юнкерсы» подвергли наши позиции жестокой бомбардировке. Два расчета оказались выведенными из строя. В расчете Помазанова был смертельно ранен наводчик Иван Орехов. Получил ранение и Помазанов, но он, превозмогая боль, наскоро перевязал рану, заменил наводчика, и миномет продолжал стрельбу.

Попытки противника прорвать оборону успеха не имели. Он нес большие потери. На следующий день бомбардировки и атаки повторились. При отражении одной из атак И. Г. Бондюгов был тяжело ранен. Узнав об этом, мы с гвардии лейтенантом С. К. Ивановым поспешили на НП. Еще до нашего прихода санитары оказали командиру роты первую помощь, и теперь его понесли в медсанбат. Мы попрощались с Илларионом Григорьевичем, пожелали ему скорейшего выздоровления.

Иванов приступил к выполнению обязанностей командира роты, а мне надо было возвращаться на минометные позиции. Но в районе НП шел бой. Мой уход на глазах артиллеристов и стрелков, отражавших вражескую атаку, мог быть истолкован как бегство с поля боя. [31]

Связываюсь по телефону с командиром взвода Стрельцовым. Он докладывает:

— Все по-прежнему, врага угощаем «огурчиками».

Предупредив Стрельцова о своей вынужденной задержке, тут же направляюсь к соседям — артиллеристам гвардии лейтенанта С. Д. Солощенко. Хотелось выяснить обстановку.

Сергея Даниловича я хорошо знал. Окончив артиллерийское училище, он воевал в нашем полку еще на Волховском фронте: командовал огневым взводом, а затем батареей 76-миллиметровых пушек. Офицер он боевой. Вот и теперь все его пушки были на прямой наводке.

В батарее были раненые и убитые. В первом расчете из строя выбыл наводчик. Его заменил командир орудия гвардии сержант В. П. Павлюк. Хуже оказалось во втором расчете. Здесь ранения получили одновременно и командир орудия, и наводчик. И тогда за панораму встал командир батареи.

К переднему краю нашей обороны приближаются восемь вражеских танков. На борту каждого — автоматчики. Они что-то горланят, ведут беспорядочную стрельбу. Кругом сущий ад: грохот, дым и смрад от рвущихся снарядов и мин.

Гвардии лейтенант Солощенко подает команду:

— Огонь!

Первый же снаряд попадает в танк — над ним рыжее пламя. Автоматчики спрыгивают с машины, бегут под прикрытие других танков.

Солощенко отдает распоряжения спокойно, как будто он находится не на поле боя, а на учебном полигоне. Его спокойствие передается бойцам расчета — все они действуют уверенно и четко. И только побледневшие лица да горящие угольки глаз выдают их внутреннее напряжение.

Я слежу за танками. Вот один из них завертелся на [32] месте — снаряд, видимо, угодил в гусеницу, другой танк запылал...

В том бою расчет, возглавленный командиром батареи Солощенко, подбил три танка, расчет парторга батареи Павлюка — два. Мужественно отстаивали рубеж пулеметчики, петеэровцы, стрелки... Вражеская атака и на этот раз была отбита.

Я возвратился на позицию своей роты. И конечно же рассказал бойцам о том, что видел сам, предупредил, что атака противника вот-вот может повториться. Мнение минометчиков было единодушным:

— Гвардейцы не отступят ни на шаг!

Прошло немногим более часа, и гитлеровцы снова по шли в атаку. Из оврага мы их не видели, но с НП роты, вынесенного на пригорок, время от времени нам сообщали:

— Мины рвутся в цепи автоматчиков.

— Артиллеристы подбили еще один танк...

Очередная атака врага захлебнулась.

Так продолжалось три дня подряд: одна атака гитлеровцев следовала за другой. И всякий раз, как только танки с автоматчиками появлялись на рубеже нашей обороны, гвардейцы били по ним прицельным огнем{3}.

22 декабря враг был остановлен и перешел к обороне. На поле боя пылали десятки немецких танков.

2-я гвардейская армия в ночь на 24 декабря перешла в решительное наступление. Она прорвала оборону немцев на реке Мышкова и двинулась в направлении города Котельниково.

Бои под Котельниково проходили в исключительно трудных условиях: в степи бушевали вьюги. Дороги, многочисленные [33] овраги замело снегом. Все это затрудняло продвижение полков.

Отступая, фашисты разрушали населенные пункты, предавали их огню, оставляя после себя зону пустыни и выжженной земли.

Но никакая сила, никакие препятствия не могли остановить гвардию, выполнявшую теперь свою вторую заповедь: «Там, где гвардия наступает, враг не устоит!»

Наступление продолжалось быстрыми темпами. Если дивизии Манштейна от Котельниково до реки Мышкова прошли за 12 дней, то советские гвардейцы это расстояние — от реки Мышкова до Котельниково — преодолели за 4 дня! 29 декабря 1942 года они освободили город.

Фельдмаршал Манштейн еще раз получил гвардейский удар. Его войска не смогли выручить окруженную немецкую армию под Сталинградом. [34]