Балатон

Кто хоть раз побывал на озере Балатон, никогда не забудет его. Словно огромная палитра, расцвечено оно всеми цветами радуги. Голубое зеркало воды удивительно четко отражает изумрудную зелень берегов и ажурные строения под оранжевыми черепичными крышами. О Балатоне не случайно поют песни, слагают легенды.

Я тоже на всю жизнь запомнил Балатон. Но отнюдь не за его красоту. В сердце запало грустное событие, связанное с судьбой доброго друга и отличного солдата. А было это ранней весной сорок пятого года.

...Наш артминполк вошел в Шиофок вслед за кавалеристами. Город на берегу Балатона был пуст. Местные жители давно покинули его. Гитлеровцы успели убраться до нашего прихода.

Услышав команду «Командиры батарей — в голову колонны!», я пустил коня в галоп и нагнал командира третьей пушечной батареи Михаила Гроца.

— Эх, зажмуриться бы на часок, — услышал я, поравнявшись с ним.

Я отлично знал Гроца. Мы воевали бок о бок два года. Это был рослый, сильный человек, не ведавший усталости.

— Всю ночь не сомкнул глаз, — признался Михаил. — На марше отстало орудие. [124]

Но отдохнуть Гроцу не пришлось. Наши батареи были брошены вперед, туда, где преследовали отходившего противника эскадроны.

Двигались вдоль берега Балатона. Несколькими рядами тянулись здесь роскошные виллы и особняки. В один и два этажа. Со стеклянными верандами и причудливыми балконами. С цементными и мраморными лестницами, спускавшимися прямо к воде. Здания будто соревновались между собой в красоте и изяществе. Перед некоторыми из них спокойно покачивались у причалов быстроходные моторные лодки и нарядные яхты.

— Недурно отдыхала венгерская знать, — сказал подъехавший ко мне Гроц.

Где-то рядом затрещал пулемет. Снаряд-болванка угодил в камень и с визгом рикошетировал. В километре от нас, на окраине Аккаратьи, выползли из-за коттеджей два грязно-желтых танка со свастикой.

— Батарея, к бою! — прокричал Михаил и бросился к первому орудию.

Не успел добежать, у станин пушки разорвался снаряд. Когда рассеялся дым, Гроц увидел: в живых из расчета остались двое, и, не мешкая, сам встал у прицела. Первым же снарядом поразил танк. От радости захлопал в ладоши...

Вместе с Иваном Кнышовым и Петром Афанасьевым мы тут же у дороги заняли наблюдательный пункт. После короткой пристрелки батарея накрыла минометным огнем клиновидную рощу за Аккаратьей, где накапливалась пехота противника.

— Поглядите, товарищ комбат, — окликнул меня Афанасьев.

Пушка, из которой стрелял Гроц, находилась метрах в тридцати от нас. И мы хорошо видели каждое его движение. [125]

— Лихо ведет огонь комбат! — восхищался Иван Кнышов. — Любо-дорого смотреть!

А Гроц продолжал стрельбу. Бронетранспортер. Пулемет. Еще бронетранспортер... Одну за другой поражал он цели прямой наводкой. К всякий раз после выстрела приподымался над орудийным щитом, настороженно глядел вдаль, словно провожал глазами каждый снаряд.

К полудню эскадроны ворвались в Аккаратью. Туда же подтягивались и обе наши батареи. Разведчики шли со мной у самого берега. Гроц и его орудийные расчеты двигались чуть правее.

На какое-то время воцарилась тишина. Зеркальная гладь воды нежилась под лучами весеннего солнца. Мы шли, молча восхищаясь увиденным. И вдруг война напомнила о себе. В той стороне, где находилась третья батарея, ударили приглушенные взрывы.

— Что там еще? — проворчал Афанасьев.

— Стреляют... Як на фронте! — пошутил Кнышов.

Вскоре показался всадник. Завидев нас, вздыбил коня, крикнул:

— Третья батарея попала на минное поле... Комбат ранен...

Миша лежал на подстилке из одеял. Его продолговатое с бронзовым загаром лицо застыло от невыносимой боли. Узнав меня, с трудом выдавил:

— Вот тебе и Балатон...

Многое сказала мне эта фраза. В ней слышалась и горечь из-за бессмысленного ранения, и боязнь навсегда покинуть боевой строй, и сожаление о предстоящей разлуке с фронтовыми друзьями.

Санинструктор закончил перевязку. Отвел меня в сторону:

— Комбат три отвоевался. Ничего не поделаешь... Считайте, ноги у него нет. [126]

Гроца увезли в тыл. Через месяц все в полку узнали: за доблесть в бою у озера Балатон старший лейтенант Михаил Михайлович Гроц награжден орденом Красного Знамени.

За Аккаратьей бои вспыхнули вновь. В чудесной роще, что подступала к самому озеру, двое суток подряд рвались снаряды и мины. Только могучее вмешательство наших «илов», сровнявших позиции противника с землей, заставило его отступить.

Прощай, Балатон! Эскадроны идут к австрийской границе, к Альпам. [127]