«Есть связь!»

Связь с огневой позицией нарушилась во время атаки. Где-то произошел порыв кабеля. Для ремонта старший лейтенант Владимир Батиенко, ставший после ранения Никулина командиром взвода управления, послал телефониста Школу. Тот долго не давал о себе знать, и мы томились в ожидании.

Промозглый декабрьский ветер колючими ледяшками ощупывал наши лица. Вблизи НП с оглушительным треском рвались снаряды: противник пытался сдержать наступавших шквалами артиллерийского огня. В такой обстановке ожидание становилось невыносимо тягостным.

— Взгляните, товарищ комбат, — сказал Батиенко. — Это, я понимаю, связь!

Я посмотрел туда, куда указывала его протянутая рука, и заметил в кустарнике прикрытую маскировочной сетью специальную машину. Подле стоял офицер, наблюдавший в бинокль за полем боя.

— Самолеты на цель наводит, — с уважением пояснил Батиенко. — Слышите, идут!

Над нами низко пронеслась девятка советских штурмовиков. Они развернулись и показали, на что способны.

Впереди атакующих на десятки метров взметнулись столбы земли и густого черного дыма. Кругом то и дело [105] вспыхивали огненные молнии. Воздух безжалостно рвали светящиеся полоски пулеметных трасс.

«Ильюшины» трудились на полную мощь — бомбили позиции противника, обстреливали из реактивных установок, поливали свинцом из пулеметов. «Отрабатывала» свое одна девятка — на смену тотчас приходила другая. И все это — без малейшей задержки! Офицер с биноклем был пунктуален: связь у него действовала безотказно.

Мы по-хорошему завидовали авиаторам. Здорово помогли они атакующим эскадронам. А сами мы были вынуждены бездействовать. Батарея молчала. Нам оставалось лишь наблюдать за противником да засекать новые цели.

Впереди находился крупный населенный пункт Замой, который занимал особое место во всей линии вражеской обороны, получившей название линии Маргариты. Линия эта проходила западнее Будапешта и тянулась с севера на юг через всю Венгрию. Три полосы обороны состояли из отдельных позиций с разветвленной сетью траншей, а также множества одетых в бетон и дерево огневых точек. Замой был превращен в сильный узел сопротивления. Гитлеровцы пытались удержать его любой ценой. Потеряв три дня назад Секешфехервар, они цеплялись теперь за этот город. Враг понимал: здесь может замкнуться кольцо внешнего фронта окружения его войск в районе Будапешта.

Эскадроны приближались к Замою. Очередная девятка «илов» обрушилась на артиллерийские позиции врага. Наше наступление шло полным ходом, несколько отставал только правый фланг.

Наконец-то нам напомнил о себе телефонный аппарат. Батиенко схватил трубку, крикнул мне:

— Есть связь!

От души отлегло. Я, не мешкая, сосредоточил огонь батареи по траншее на пригорке. В этом направлении правофланговый [106] эскадрон посылал зеленые ракеты, означавшие: там цель, нужно подавить ее.

Траншея выглядела тоненькой желтой бороздой на темном фоне. Никакими вспышками огня себя не обнаруживала.

Батарея выпустила порядочное количество мин. Пригорок окутало дымом. Но, увы, правофланговый эскадрон продолжал сигналить зелеными ракетами... Что такое? Неужели цель ожила?

Недоумение рассеял Ватиенко. Наблюдая в стереотрубу, он установил, что в траншее никого и ничего нет, зато ниже ее, у основания пригорка, расположена, судя по всему, огневая точка противника.

— Попробуй засеки! — досадовал Батиенко, потирая озябшие на ветру руки. — С нашего НП не разглядеть.

Вернулся Школа. Сердитым простуженным голосом пожаловался:

— Танки шли в атаку... Кабель на гусеницы намотало... Метров сто...

— А вы с Ивлевым не могли подвесить кабель?! Связисты, называется! — вскипел Батиенко.

А в сторону пригорка все летели зеленые ракеты. Обстановка требовала немедленных действий. По всему чувствовалось: правофланговый эскадрон топчется на месте.

Было решено: Батиенко с одним разведчиком выдвинется вперед, займет в расположении эскадрона передовой наблюдательный пункт и будет корректировать оттуда огонь батареи. Для наведения связи назначались длинный как жердь молчаливый ефрейтор Ивлев и кругленький говорун рядовой Школа.

Все знали: первое слово — за связистами. Сумеют быстро установить связь между ПНП и НП, считай, что успех дела на семьдесят процентов обеспечен.

— Действуйте в темпе, — строго предупредил телефонистов Батиенко и, чуть погодя, добавил с подчеркнутой [107] серьезностью: — У вас есть шанс искупить вину...

Пригибаясь от осколков, группа выбралась из окопа. По отлогому спуску двинулась вниз.

Больше других доставалось Школе — на ходу разматывая катушку с кабелем, он часто припадал к мерзлой земле. А по спине больно колотила вторая катушка. Ивлев с телефонным аппаратом шел сзади, где нужно, поправлял жилку кабеля.

Миновали оскудевшую без листвы рощицу. До эскадрона оставалось не более четырехсот метров. У лысой высотки уже отчетливо были видны прижавшиеся к земле люди.

Телефонисты остановились. Первую катушку размотали. Школа держал наготове вторую. Ивлев привычными движениями сращивал концы кабеля.

Батиенко не стал дожидаться. Так или иначе идти дальше всей группой по открытой местности было небезопасно.

— Линию ведите к лысой высотке, — указал он. — Помните, мы ждем. — И вместе с разведчиком побежал к эскадрону.

Дело у связистов спорилось. Срастив кабель, они тоже ускорили шаг. Школе стало легче: он свободно справлялся с одной оставшейся катушкой. Ивлев не отставал от товарища. Все шло хорошо, пока не наткнулись на довольно широкую гудронированную дорогу, внезапно вынырнувшую среди чистого поля.

«Тянуть кабель через дорогу, как по земле? Нельзя. Пойдет транспорт — кабель порвется. Проделать на полотне борозду, закопать кабель? Саперной лопатой этого не сделаешь, нужны специальные инструменты, хотя бы лом. Подвесить кабель через дорогу? На чем? Столбов нигде не видно. Жердин не найти — поле. Разве что вернуться к рощице и вырубить пару жердин? А сколько на это [108] уйдет времени? Батиенко ждет их с минуты на минуту...»

— Старший лейтенант ушел, а ты вот ломай голову, обеспечивай связь, — ворчал Школа, озабоченно поглядывая по сторонам.

Ивлев, по обыкновению, молчал. Его внимание привлек бугорок на повороте дороги метрах в пятидесяти от них. Показалось: из бугорка торчат бревна. Бросился туда.

Бугорок оказался немецким дзотом. Рядом зияла солидная воронка. Бомба разрушила дзот до основания. Под обломками лежали трупы гитлеровцев.

Ивлев схватился руками за бревно и застыл: бревно упиралось в кусок коричневого эбонита, оказавшийся крышкой телефонного аппарата. Не без труда открыл крышку. Нажав кнопку, покрутил ручку индуктора. Линия была исправна! «Любопытно, куда же она ведет?»

Ивлев выбрался из дзота. Осмотрелся. Перед ним была высотка, на которую указывал Батиенко. Вокруг нее заметил черные пятна — следы бомбежки. У ближнего склона высотки были разбросаны бревна. «Наверное, и там был дзот? А что, если...»

Догадка не давала покоя. Ивлев позвал к себе Школу. Тот подошел к дзоту, не выпуская из рук разматывающейся катушки.

Взяв у Школы на всякий случай катушку, Ивлев ткнул пальцем в телефонный аппарат под бревном:

— Садись... Слушай. Я мигом. — И направился через дорогу.

Предположение Ивлева оправдалось. У лысой высотки совсем недавно был дзот, и его «выковырнули» из земли наши штурмовики. Этот дзот имел телефонную связь с другими огневыми точками и с той, что находилась у поворота дороги.

Школа несказанно обрадовался, услышав голос в трубке трофейного аппарата... Связь была установлена! [109] И какая связь! Самая надежная! По подземному кабелю...

Но больше всего обрадовались находке связистов эскадронцы: наши батареи быстро заставили замолчать вражескую огневую точку, чудом уцелевшую под ударами грозных «ильюшиных». Правый фланг больше не отставал...

Вечером Владимир Батиенко рассказывал мне о подробностях боя. Восхищался своими телефонистами.

Настроение у всех было приподнятое. В тот день войска 2-го и 3-го Украинских фронтов соединились в районе Эстергома и завершили окружение будапештской группировки противника. Произошло это 26 декабря 1944 года... [110]