Учения

Корпус не сразу ввели в бой. На юге Воронежской области, где сосредоточились казачьи дивизии, были проведены крупные учения. Литвинов называл их «генеральной репетицией».

Учения начались ночью, под проливным дождем. Батареи были подняты по тревоге. Полковая колонна быстро вытянулась у опушки соснового бора.

Темень. Ливень. Раскаты грома. Настроение паршивое — не дали доспать.

Слышу: ругаются ездовые. Подошел ближе. Кряжистый Хамов отчитывает тщедушного худенького Грязнова:

— Брешешь. Сам видел... Отвечай! Зачем брал?

— Не брал я твоего брезентового вядра, — бубнит Грязнов. — На кой леший оно сдалось? Свое имеется...

— Отдай, — не отступает Хамов. — Чужим пробавляешься?..

— Чего причепился? Свое в меня вядро...

— Свое... Эх, ты! Глянь-ка, Манька, Ванька идеть! — дразнит напарника Хамов.

Я прикрикнул на ездовых. В ту же минуту по колонне заскользил луч карманного фонарика, выхватил из темноты лицо Хамова.

— Брось! Кто балует? — зажмурился он.

— Капитан Завьялов. [11]

— Комиссар! — вырвалось одновременно у Грязнова и Хамова.

Да, это был Завьялов. Его звонкий, бодрящий голос нельзя было не узнать. Отменили в армии институт комиссаров. Ввели заместителей командиров по политчасти. А Завьялова, как и раньше, называли «товарищ комиссар». Объясняли просто: «комиссар» для него лучше подходит. В этом было нечто большее, чем уважение...

— Шуметь ни к чему, — спокойно заметил Завьялов. — Сбор по тревоге ничего подобного не предусматривает...

— Как не шуметь, товарищ комиссар? Ведро запропастилось... — пожаловался Хамов.

— Значит, плохой хозяин... Родом откуда?

— Недалече. Батайский район...

— Колхозник?

— Рабочим в совхозе... К хозяйству привычен...

— И ведро запропастилось... А-я-яй!

Завьялов рассказал о своих первых днях в армии. У него, молодого бойца-артиллериста, призванного на действительную военную службу, пропала как-то щетка для чистки лошади. Все обыскал — нету. А щетка нашлась в переметной сумке, что у седла.

Случай вроде обычный, а люди развеселились. Самое же интересное, что Хамов тут же извлек из переметной сумки пропавшее брезентовое ведро. От души хохотали. Забыли про сон. И дождь — нипочем!

Всю ночь были в движении. На рассвете эскадроны атаковали условного противника. Наши батареи с ходу развернулись, открыли огонь.

Не успели мы оборудовать огневую позицию, а Завьялов тут как тут. Легко соскочил с коня и — к моему окопу. Я — навстречу. Доложил.

— Политинформацию проводили?

— Проводили. Повзводно. Сегодня в восемь ноль-ноль. [12]

— Политзанятия?

— Вчера. До выхода на учения.

— С людьми беседовали? Индивидуально?

— Беседовали.

— Так-с-с... — Завьялов обвел взглядом минометные окопы. Резко повернулся ко мне. — А знаете, не чувствуется...

Я невольно пожал плечами.

— Взгляните, лейтенант, на окопы. У ваших соседей, в пятой батарее, они полного профиля. Тут — по колено... Выходит, не поняли люди своей задачи... Растолковать им не сумели... Что скажете, Иван Иванович? — обратился Завьялов к высокому, сухопарому старшему сержанту.

Иван Иванович Кириченко, помощник командира второго взвода, был парторгом батареи. Имел большой жизненный опыт. Слыл хорошим знатоком своего дела. Относились к нему с почтением, к слову его прислушивались.

— Зазналысь. От шо скажу. — Кириченко затеребил усы, сердито посмотрел на огневиков. — Комбат пидхвалыв — на марши був порядок. Тэпэр на огневой, якщо по совести, того порядку вжэ нэма. От як побачылы вас, товарыш капитан, враз закыпила работа.

— Любопытно, Иван Иванович. А что, если я дальше, на другую батарею уеду? — Завьялов смотрел то на меня, то на Кириченко. — Разве вы с лейтенантом для бойцов не авторитет?

— Почему не авторитет? Нас тоже, конечно, слухають, — поспешил уточнить Иван Иванович. — Мэнэ до вийны на Сумщыни цилый колгосп слухався... А комиссара всэ ж такы билынэ слухають. Законно...

— Нет, дорогой, — махнул рукой Завьялов. — Людей надо зажечь, увлечь делом. Кому, скажите, охота рыть окопы, коли известно — бой учебный, никого не убьют. — И тут же приказал мне: — Соберите людей. Я задержу их на пяток минут, не больше. [13]

Легкий ветерок перебирал льняные волосы комиссара. Зажав в ладони пилотку, он то поднимал над головой руку, то быстро опускал ее. И может, от этого каждая фраза казалась чеканной.

Ветераны рассказывали, как под Моздоком Завьялов появился на огневой пушечной батареи. В критический момент боя поднял людей на подвиг. Батарея уничтожила двенадцать фашистских танков. Орден Красного Знамени на груди у комиссара — награда за тот памятный бой.

Слушая Завьялова, я восхищался его умением говорить просто, ясно, а главное — добиваться нужного результата. В тот раз тоже равнодушных не оказалось. Огневая позиция была оборудована в короткий срок.

...Эскадроны снова перешли в атаку. Батареи полка поддерживали конников огнем и колесами. Мы передвигались на новую позицию. Небо давно очистилось от туч. Нещадно палило июльское солнце. Людей одолевала усталость.

У ветхого бревенчатого мостика застрял миномет. Ездовой первого уноса{1} Хамов не справился с парой норовистых каштановых лошадок. Ворчит, ругается, а кони не слушаются, боятся ступить на бревна.

— Стало быть, не идут Манька с Ванькой, — смеется на втором уносе Грязнов.

На мостике вырастает Завьялов. Он словно учуял, где возможна заминка, и потому не спешил вперед, ждал, пока все батареи преодолеют опасный участок.

«Что предпримет комиссар? Словом тут не поможешь», — думаю я.

— Уступи-ка место, батайский, — быстро говорит Завьялов.

Хамов сникает от стыда. Но приказ есть приказ. Слезает с коня. [14]

Завьялов удобно располагается в седле, берет на себя повод, активно работает шенкелями, что-то командует Грязнову. Считанные секунды — и упряжка влетает на мостик.

Батарея продолжает путь.

...Под вечер следующего дня состоялся разбор учений. На обширной лесной поляне были собраны офицеры корпуса.

За деревянным раскладным столиком — командир корпуса Селиванов и незнакомый генерал, представитель штаба Степного фронта.

Селиванов очень корректно сделал замечание командирам кавполков за недостаточно высокий темп наступления. Подошел к развешанной между деревьями огромной карте района учений, отметил указкой рубежи, где эскадроны продвигались крайне медленно.

— У меня все! — Селиванов зажал платком рот, едва сдержав кашель.

— Батю нашего чахотка мучает, — услышал я за спиной чей-то шепот.

— Пару слов, Алексей Гордеевич, — сделал знак Селиванову незнакомый генерал.

— Товарищи офицеры, — откашлявшись, объявил командир корпуса, — разбор наших учений заключит инспектор кавалерии Степного фронта генерал Исса Александрович Плиев.

Минутное молчание. Плиев вышел из-за стола. Рослый, с завидной осанкой.

— Командир вашего корпуса не случайно обратил внимание на необходимость высокого темпа наступления. — Плиев обвел поляну цепким взглядом. — Маневренность кавалерии приобретает исключительное значение в современном бою. Наша конница в сочетании с танками — мощная ударная сила, способная быстро развивать успех в глубине обороны противника. Речь идет о создании так называемых конно-механизированных групп...

Мысль Плиева заворожила всех. Я следил за капитаном [15] Завьяловым. Он сидел справа от меня. На коленях — полевая сумка. Льняная вьющаяся прядь свисает над записной книжкой. Рука легко скользит по бумаге, он фиксирует каждое слово.

— В составе конно-механизированных групп — кавалерийские и танковые соединения, — продолжал генерал Плиев. — Будучи в распоряжении командующего фронтом, группа вводится в прорыв на наиболее важном участке...

Свободно, уверенно, точно преподаватель на лекции в академии, излагал свои мысли Плиев. Тогда в лесу под Воронежем никто из нас не мог, конечно, предугадать, что инспектор кавалерии Степного фронта очень скоро сам прославится в боях как организатор и руководитель конно-механизированных групп, что он станет видным полководцем, дважды Героем Советского Союза, генералом армии.

После выступления Плиева был сделан короткий перерыв. Командиров задержали еще на некоторое время. Завьялова я потерял из виду. Когда вместе с другими взводными я вернулся на батарею, первое, что мы услышали, был сочный баритон Ивана Ивановича Кириченко:

— Конно-механизирована группа, про яку тилькы що говорыв гэнэрал Плиев, — цэ сыла, яка будэ розвываты успих наступления...

Бойцы плотной стеной обступили парторга. Увидев нас, Кириченко доложил, что по указанию капитана Завьялова во всех взводах полка проводится краткая информация о разборе учений. Подробно комбаты сами побеседуют с людьми утром...

«Ну и оперативность у нашего комиссара», — с восхищением подумал я.

Завьялов знал что делал. Время торопило. Учения были позади, а впереди нас ждали жаркие бои с врагом.

Вскоре корпус вновь совершал марш. Шли к Донбассу, к реке Кальмиус. Там предполагалось ввести казаков в прорыв. [16]