Лампасы

Путь от училища до штаба Южного фронта оказался длинным и нудным. Шла весна сорок третьего. Фронт наступал. Штаб не стоял на месте.

Мы, три лейтенанта, добирались около месяца. На чем придется. Порядком надоели и грязные теплушки с жаркими «буржуйками», и очереди у продпунктов, и попутные машины.

— Скорее бы, мальчики, в часть и — в бой, — с раздражением твердил Валентин Соколов. — Пока доедем, войне — конец...

— Ничего, малость и нам достанется, — парировал невозмутимый Семен Локтионов.

Ранним апрельским утром прибыли наконец в штаб Южного фронта. Молодой подполковник не спеша ознакомился с нашими документами.

— Окончили, значит, Первое Ленинградское... На конной тяге. Что ж, комсомолия, направим вас в 5-й гвардейский Донской кавкорпус. Он как раз на отдыхе. Сразу станете гвардейцами, да еще в лампасах. Здорово? — Подполковник ощупал нас наметанным глазом. — Штаб корпуса разместился недалеко. Есть здесь, в Сальских степях, село Хлеборобное. Туда и держите путь, к командующему артиллерией...

— Товарищ подполковник, разрешите вопрос? — несмело обратился Соколов. — Нельзя ли в другое соединение, на мехтягу? [4]

Вопрос Соколова меня не удивил. Занятия по конному делу в училище не очень нравились ему. Особой любовью к лошадям он не отличался и не скрывал этого.

Подполковник холодно взглянул на него, и Валентин понял: просить бесполезно.

В тот же день отправились в Хлеборобное. Вначале ехали на товарняке. Потом шагали по укатанной степной дороге.

Полуденное солнце слепило глаза, вышибало пот. Сбросили шинели, сделали скатки. Подтянули вещмешки. Стало легче.

— Не пыли, пехота! — покрикивал Локтионов осипшим от непрерывного курения голосом. Он неторопливо вышагивал позади нас.

— Подтянись, тылы! — в тон ему бросал через плечо Соколов. — Что? И сапоги не помогают...

Локтионов имел перед нами серьезное преимущество: он носил, хоть и плохонькие, сапоги. А мы с Соколовым — английские ботинки с обмотками. В толстенную, несгибаемую подошву каждого ботинка, по подсчетам Валентина, было вбито ровно сто пятнадцать латунных гвоздей.

Вдали показались три всадника. Скакали во весь опор. Следом тянулся шлейф пыли.

— Казаки, ясное дело! — приободрился Локтионов. — Аллюр — три креста... Картинно получается.

Завидев нас, всадники придержали разгоряченных коней, остановились.

Мы невольно залюбовались. Ребята — как на подбор: крепыши! У каждого на бриджах широкие огненно-красные лампасы. Откормленные лошади-дончаки, с ровным золотистым отливом, в белых носках, неспокойно пританцовывали на месте.

— До Хлеборобного далеко? — смущенно спросил Соколов.

— Недалече, товарищ лейтенант, — бойко ответил за [5] всех большеголовый старшина. — Прямо по грунтовке четыре километра, не более. Вы к нам, в корпус?

— Получили назначение...

— У-у-у, — с присвистом протянул старшина. — Обмотки того... Не гоже... Особенно у нас. Казаки — народ справный!

Всадники поскакали дальше.

— Это, я понимаю, романтика! — произнес Локтионов, искоса глядя на Соколова. — А ему, видишь, мехтягу подавай...

— Красиво! Ничего не скажешь! — не выдержал Валентин и брезгливо поглядел на свои запылившиеся ботинки.

А я мигом представил себе лихую атаку конников. Сверкающие над головами острые казачьи клинки. Разворачивающиеся на галопе орудийные упряжки... Что поделаешь, в ту пору старшему из нас, Семену Лукичу Локтионову, едва исполнилось двадцать.

Хлеборобное оказалось довольно большим селом с аккуратными свежевыбеленными домиками, разделенными редкими деревьями.

В одном из таких домиков мы застали командующего артиллерией корпуса. Гвардии полковник Лев оказался невысоким плотным человеком с румянцем на круглом лице. Он долго рассматривал нас с нескрываемым любопытством.

— Ну и ну, добры молодцы, — подытожил полковник. — Внешний вид у вас, прямо скажу, неважнецкий.

Соколов машинально поправил старую, заношенную буденовку, вскинул ногу, обмотанную грязной портянкой.

— Одним словом, в казаки не годитесь, — пошутил полковник. Помолчал. И уже закончил серьезно: — А в общем беда не велика. Буденовки пора снять, тепло. Заменим пилотками. И с обувью что-нибудь придумаем... [6]

В дверях показался смуглый казак в широких галифе с напуском и яркими лампасами.

— Получил доппаек, товарищ гвардии полковник...

— Кстати, Харабузов... Сообрази-ка нам холодненького молока. Видишь, гости!..

Казак исчез. Лев направился к стоявшему на подоконнике телефонному аппарату, а нам указал на скамейку, черневшую в дальнем углу комнаты.

— Придвиньте к столу, усаживайтесь. Я пока наведу кое-какие справки.

Мы разглядывали полупустую комнату, с нетерпением ожидая конца телефонного разговора: там решалась наша участь.

Вновь появился молчаливый Харабузов. Ловким движением набросил на стол белоснежную простыню. Поставил глиняную миску с печеньем, стеклянную банку со сливочным маслом, котелок, доверху наполненный молоком, четыре алюминиевые кружки.

— Так вот, добры молодцы, — полковник осторожно положил телефонную трубку в гнезда аппарата, — служить вам в 63-й кавдивизии, в 1684-м артминполку. Командир полка — майор Литвинов... Часа через два будете на месте... А сейчас пополудничаем. Торжественного ужина по случаю вашего прибытия в полк не будет. На довольствие вас поставят не раньше чем завтра. Поэтому прошу не стесняться.

За столом мы услышали, что в корпусе имеются две гвардейские казачьи дивизии — 11-я и 12-я. Нам предстоит служить в дивизии, которая была сформирована в Таджикистане и не является казачьей.

— А как же с лампасами?! — не удержался Валентин. Его пухлое с курносинкой лицо выражало и тревогу и сожаление.

— С лампасами, добры молодцы, все в порядке. Бриджи [7] с лампасами — единая форма для всех бойцов и командиров корпуса.

Мы пялили глаза на добродушно улыбающегося командующего артиллерией — самого большого начальника, с которым когда-либо доводилось разговаривать. Все было и просто и необычно. Совсем не так, как представлялось по дороге на фронт.

На широкой лежанке русской печи были расстелены карты. Харабузов, сидя на пороге, прилаживал к гимнастерке новенькие погоны. Со двора доносились звуки патефона...

Обстановка располагала к откровенности. Очень скоро полковник узнал, что мы с Соколовым встретили Локтионова в Первом Ленинградском артучилище, что до этого оба занимались в специальных артиллерийских школах, что в училище все трое полюбили гаубицы.

— А теперь придется вам, ребята, полюбить и минометы, — сказал полковник. — У Литвинова, насколько мне известно, некомплект командиров взводов в батареях 120-миллиметровых минометов.

Валентин толкнул меня в бок — разговор о минометах явно не понравился ему. А полковник Лев, все более оживляясь, продолжал:

— Миномет — замечательная, предельно простая система. Судите сами: ствол, плита, двунога-лафет — и все! А как надежен в эксплуатации, какая скорострельность! Посмотрели бы вы, что творили наши минометчики в Кизлярских бурунах, под Ага-Батыром!

Полковник нарисовал картину боя, от которой у нас захватило дыхание.

— Что ни говорите, — заключил он, — а минометы — незаменимое оружие. Я не раз наблюдал за их стрельбой вместе с гвардии генерал-майором Селивановым. Это командир нашего корпуса, человек острого ума, новатор. Начнете служить, услышите о нем много интересного... [8]

Алексей Гордеевич считает, что минометы в армии никогда не состарятся.

...К вечеру мы были уже в полку. Десятка полтора домиков с дворами, огороженными жердинами, составляли его «расположение».

Дежурный по части проводил нас к командиру. Тот в соседнем дворе совещался с хозяйственниками.

— Будем знакомы, — протянул руку майор. — Литвинов. — На его загорелом лице блестели темные озорные глаза. — О вас знаю: звонили из штадива. С дороги советую отдохнуть. Завтра потолкуем. Да! Чтобы не забыть... — Литвинов подозвал к себе грузного капитана, глядя на нас, приказал: — Обмундируйте. Никаких обмоток! Сам проверю.

Утром состоялись назначения. Локтионов и я приняли огневые взводы в четвертой минометной батарее, Соколов — взвод управления в третьей.

Из беседы с командиром полка узнали: ожидается прибытие пополнения, потом — в путь, к линии фронта. Литвинов потребовал, не теряя времени, лучше изучить незнакомую нам технику.

После обеда раздобыли Наставление по миномету, стали штудировать параграф за параграфом.

— Дерзайте, дерзайте, мальчики, — подбадривал нас Валентин, — лампасы даром не даются. Торопитесь: пока воевать соберетесь, война кончится. — И он морщил курносый нос.

На первом занятии по огневой службе я подал неверную команду: назвал установку прицела «четырнадцать». В расчетах недоумевали. Мой помощник старший сержант Спринцын деликатно заметил:

— У минометов, товарищ лейтенант, прицела больше десяти ноль-ноль не существует...

После занятий мы с Локтионовым остались у минометов. Спринцын показывал и объяснял, мы слушали... [9]

Второго мая полк снялся с места. Перед маршем Соколов появился в нашей батарее радостный, возбужденный.

— Ну, мальчики, идем на Запад! — Валентин пританцовывал на каблуках начищенных до блеска сапог, от этого звенели шпоры, морщились и расправлялись алые лампасы.

...Колонны полков и дивизий двигались днем и ночью. Корпус по приказу Ставки поступал в распоряжение командования Степного фронта и теперь менял дислокацию. [10]