Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

На берегу Оки

Шел третий год Великой Отечественной войны. 13-я гвардейская механизированная бригада 2-го Сталинградского механизированного корпуса, которой я командовал, стояла в обороне в Донских степях. На командном пункте было тихо. Радист терпеливо настраивался на московскую волну. Вдруг в репродукторе зазвучал низкий, спокойный женский голос. Кто-то говорил по-польски:

«...Двадцать пятого апреля тысяча девятьсот сорок третьего года прерваны дипломатические отношения между Советским правительством и лондонским польским правительством генерала Сикорского...»

Радист машинально крутнул дальше.

— В чем дело?

— На московской волне какой-то союзник выступает.

— Ставь обратно на Москву.

— Есть, товарищ командир бригады!

«...Польское правительство в Лондоне не олицетворяет собой ни тоски, ни желаний, ни стремлений поляков, стонущих под ярмом гитлеровцев на Родине, так же как и поляков, разбросанных по всему свету...»

Я напряженно вслушивался — удивительно знакомый голос. Кто бы это мог быть? И вдруг сразу вспомнил 1939-й год, случайную деловую встречу — говорила Ванда Василевская!

«...Это правительство в Лондоне показало свою враждебность к союзнику, уведя ранее сформированную и вооруженную на территории Советского Союза польскую армию генерала Андерса за границу, где она до сих пор бездействует. [6]

В Польшу, на Родину, к родным очагам ведет одна дорога — дорога борьбы и работы для победы. И кратчайший путь на Родину идет именно отсюда — из Советского Союза. Союз польских патриотов давно уже принимает меры к созданию на территории СССР польских частей.

Мы верим, что в ближайшее время сможем под польскими знаменами, плечом к плечу с Советской Армией доказать с оружием в руках нашу любовь к Польше и наше право на Польшу. Будьте же достойны Родины, которая четвертый год борется с оккупантами, обливаясь кровью...»

Я слушал Ванду Василевскую, и с каждой фразой на душе становилось как-то легче, проходил острый стыд за поляков, ушедших с генералом Андерсом в Иран в момент наибольшей опасности для Советского Союза.

Значит, настоящие польские патриоты борются против фашистских захватчиков!

И я твердо решил — мое место там, где создаются сейчас польские части, где возрождается Войско Польское.

Через несколько дней мне позвонил из штаба корпуса генерал Танасчишин и разрешил сдать бригаду полковнику Никитину.

Сдача бригады проводилась по-фронтовому — без лишних формальностей. Потом я сел в машину, и она доставила меня на берег широкой реки. Это была Ока.

Дальше, на противоположный берег, где обосновался лагерь польской дивизии имени Тадеуша Костюшко, нужно было следовать паромом. С нами вместе на паром погрузились польские солдаты. Когда паром тронулся, они, не сговариваясь, запели старинную песню о Висле.

Несколько грустная мелодия летела над тихой рекой, порождая далекое эхо. Лица солдат были серьезны и задумчивы. Плывя по широкой русской реке, они вспоминали свои родные просторы...

Штаб дивизии располагался в лесу, около деревни Сельцы. К командиру дивизии полковнику Берлингу меня провел начальник учетно-етроевого отдела штаба капитан Модзелевский. Маленький, сухой, подвижной, с пронзительными умными глазами, Зигмунд Модзелевский, в последующем министр иностранных дел народной [7] Польши, несмотря на офицерский мундир, производил впечатление глубоко штатского человека. Я невольно вспомнил, что он, Модзелевский, во время борьбы испанского народа против фашизма, будучи во Франции, налаживал там переброску польских добровольцев в Испанию, в интернациональные бригады.

Полковник Берлинг выслушал мой краткий рапорт, который я начал словами «пан полковник», хмуро покосился на капитана и резко сказал:

— Ну, с панами мы уже покончили, рапорт у нас теперь начинают словом «гражданин»... Вы откуда?

Я коротко отвечал на вопросы, с интересом рассматривая командира дивизии. Очень высокий, худой, он сидел в кресле ссутулясь. Глубоко запавшие хмурые глаза под насупленными бровями и широкий подбородок выдавали в нем потомка тех поляков, которые проводили больше времени в седле на поле боя, с саблей у пояса, чем за плугом на мирной пашне. Это они написали на своих клинках слова «Честь и Родина», хотя многие по-разному понимали их исторический смысл для польского народа.

Зигмунд Берлинг — кадровый польский офицер — состоял ранее в армии генерала Андерса на должности начальника штаба одной из дивизий. Когда Андерс в августе 1942 года предательски увел сформированную на территории СССР польскую армию в Иран, Берлинг отказался уйти вместе с ним. И вот он вновь формирует польские части, чтобы плечом к плечу с Советской Армией сражаться против общего врага — гитлеровской Германии.

1-я польская пехотная дивизия имени Костюшко спешно готовилась к отправке на фронт. Штаб ее размещался в бараках и дачах. Полки же располагались в летних палатках — лагерем.

Я прибыл в Сельцы в период дивизионных учений. Учения прошли организованно. Полки разворачивались, меняли боевые порядки и наступали вполне удовлетворительно.

По окончании учений почти сразу же началась отправка частей дивизии имени Костюшко на фронт, а в Сельцах стала формироваться 2-я польская пехотная дивизия имени Генриха Домбровского. Командиром ее назначили [8] бывшего начальника штаба 1-й пехотной дивизии полковника Сивицкого.

Вместе с дивизией, отправившейся на фронт 1 сентября 1943 года, в день четвертой годовщины с момента нападения гитлеровской Германии на Польшу, уехал и Зигмунд Берлинг. За себя он оставил только что прибывшего к нам генерала Сверчевского. На меня же было возложено временное исполнение обязанностей начальника штаба будущего Польского армейского корпуса в СССР.

Кроме 2-й пехотной дивизии, нам предстояло в кратчайший срок сформировать 1-ю танковую бригаду имени Героев Вестерплятте, 1-ю артиллерийскую бригаду имени Юзефа Бема и 1-й полк истребительной авиации «Варшава».

Добровольцы-поляки прибывали в деревню Сельцы непрерывно. Простые польские люди по зову сердца шли сюда, в рязанские леса за Оку, для того, чтобы снова надеть солдатский мундир, но на этот раз не андерсовекий, не лондонский, а свой, польский. Они шли под знамена народной армии польских патриотов, неся сюда свою последнюю надежду, свою мечту о счастье и свободе Родины.

Прибывающие поляки останавливались перед транспарантами и плакатами, вывешенными на стенах, на входных арках, и вслух читали все польские надписи. Подталкивая один другого локтями, как дети, подолгу стояли они, сняв шапки, перед изображением государственного герба, на котором красовался гордый белый орел, повернувшийся клювом на запад.

* * *

Генерал Кароль Сверчевский, уроженец Варшавы, в прошлом рабочий варшавских предприятий, с энтузиазмом взялся за порученное ему дело. Его военные знания и боевой опыт сыграли важную роль в преодолении трудностей, связанных с организацией и боевой подготовкой частей 1-го Польского корпуса.

На первых порах он откомандировал в мое распоряжение всего несколько офицеров, которых я, как говорят «для почину», временно назначил в будущие отделы штаба корпуса. Только во главе отдела строевого учета [9] и распределения сразу стал капитан Зигмунд Модзелевский с тщательно подобранной группой офицеров и писарей.

Затем стали прибывать начальники служб. В числе их были такие дельные и талантливые люди, как начальник артиллерии полковник Модзелевский, начальник инженерной службы полковник Любанский.

Блестяще проявил себя и полковник интендантской службы Иодынис. Созданная им система в последующем легко переросла в армейский аппарат, а сам он до конца войны оставался заместителем начальника штаба тыла 1-й Польской армии.

С самого начала работы по формированию корпуса встал вопрос о помещениях для штаба будущей 2-й пехотной дивизии имени Генриха Домбровского. Генерал Сверчевский передал ей все, чем располагали мы сами, а штаб корпуса перебросил непосредственно в деревню Сельцы. Там за три дня для нас переоборудовали большой колхозный клуб. С этого момента деревня Сельцы стала центром сосредоточения польских войск.

Дивизия имени Генриха Домбровского, женский батальон имени Эмилии Плятер, авиаполк «Варшава» и артиллерийская бригада имени Юзефа Бема остались на старом месте. Их личный состав размещался в обжитых костюшковцами землянках, на расстоянии трех — девяти километров от деревни Сельцы. Так же, как и дивизия имени Костюшко, они безвозмездно получили от советского народа оружие, боеприпасы, продовольствие.

Дальше всех располагалась 1-я танковая бригада имени Героев Вестерплятте. Танкисты находились в сухом сосновом бору у деревни Беломут, в шестнадцати километрах от штаба. Им пришлось самим рыть землянки, из-за чего на сложную и трудоемкую учебу времени оставалось мало. Польских офицеров-танкистов тогда еще не было, и всю подготовку вели русские инструкторы, не знавшие польского языка. Учеба проводилась в основном показом, а не рассказом, что требовало дополнительного времени, а его-то нам больше всего и не хватало.

Перед нами стояла задача — как можно быстрее закончить формирование 1-го танкового полка бригады и отправить его на фронт с таким расчетом, чтобы он принял [10] участие в боях одновременно с дивизией имени Костюшко. Несмотря ни на что, задание это штаб корпуса выполнил: польские танкисты сражались в бою под Ленино.

Кстати, хочется сказать здесь о возникновении одной своеобразной традиции, которая долго жила среди польских танкистов.

4 сентября 1943 года в бригаде состоялся первый выпуск командиров танков. После производства выпускников в офицеры и парада, который принимал генерал Сверчевский, гости отправились в столовую на банкет. Там все сверкало от начищенных котелков и солдатских кружек, столы ломились от роскошных для военного времени угощений: колбасы, местных белых грибов, селедки с аппетитной горячей картошкой. Но, к сожалению присутствовавших, водки не оказалось. Машина, посланная за ней, почему-то опоздала. Тогда хитроумный завхоз распорядился подать парное молоко.

— Ну что ж, новорожденные всегда пьют молоко, а сегодня родился первый польский танкист. Мы мужественные люди, и молоком нас не испугаешь. Давайте выпьем его, — сказал Сверчевский.

Под гром аплодисментов все дружно осушили кружки. И с тех пор на каждом банкете, посвященном очередному выпуску офицеров-танкистов Войска Польского, первая рюмка наполнялась молоком...

Генерал Сверчевский предоставил штабу корпуса широкое поле деятельности. Он никогда не превращал штаб в канцелярию при своей особе. У него был свой стиль работы, выработавшийся, видимо, еще в Испании, куда он в 1936 году уехал добровольцем сражаться против фашистских мятежников и где под псевдонимом «генерал Вальтер» командовал интернациональной дивизией.

Прежде всего Сверчевский создавал и тщательно обучал взаимодействию отделы своего штаба. Затем он подбирал и учил командиров частей и соединений, потом переключал свое внимание на обучение командиров батальонов и рот. Что же касалось солдат, то генерал Сверчевский всегда стремился узнать их лично и научить тому, что нужно для боя.

Он постоянно чувствовал себя на службе. Служение народу и забота о подчиненных заполняли всю его жизнь. [11]

Всегда уравновешенный, внешне даже флегматичный, генерал спокойно смотрел на мир, и в его глазах постоянно светилась искра острого юмора. Сверчевский был прост в обращении с окружающими, и однажды это вылилось в такой забавный случай.

Начальник пехотного училища, находившегося неподалеку от нас, пригласил генерала Сверчевского и меня на банкет. Когда мы вошли в зал, дежурный по училищу вначале, как водится, скомандовал «Смирно», а затем хотел было отдать рапорт, но остановился, взглянув на нас с некоторым замешательством.

Мы оба были в повседневном обмундировании, но я косил штабные белые аксельбанты. Стояли мы рядом, я — на целую голову выше Сверчевского. У обоих — двойные лампасы (у Сверчевского синие генеральские, у меня голубые уланские), но на погонах у меня три звезды и две полосы, а у генерала одна звезда и узкий зигзаг.

«Три всегда больше одного, к тому же аксельбанты», — решил дежурный и, подняв руку, начал отдавать рапорт мне. Поняв, однако, по моим сигналам, что произошло недоразумение, он вопрошающе посмотрел на Сверчевского, но тот, улыбнувшись, сказал:

— Продолжайте, продолжайте, гражданин дежурный. Это тоже командир, и даже мой начальник штаба.

Окончательно сбитый с толку, дежурный сперва замолчал, а потом весело рассмеялся вместе с нами...

* * *

В то время как в Селецких лагерях кипела работа по созданию армейского корпуса, дивизия имени Костюшко приближалась к фронту. Прибыв с берегов Оки в район Вязьмы, полки выгрузились из железнодорожных эшелонов и сомкнутыми колоннами пошли по Варшавскому шоссе на запад.

В эти дни Советская Армия наносила мощные удары по гитлеровским захватчикам. 23 сентября была освобождена Полтава. Затем войска, наступавшие на Украине, вышли к Днепру и форсировали его в районе Кременчуга. В те же дни был освобожден Брянск и началось наступление на Могилев и Гомель.

Успехи Советской Армии воодушевляли коетюшковцев. Польские патриоты стремились как можно скорее [12] принять непосредственное участие в сражениях с ненавистным врагом.

На границе Смоленской и Могилевской областей, недалеко от белорусского местечка Ленино, костюшковцы подошли вплотную к линии фронта. В этих местах отступавшие части противника задержались и создали сильную оборону. Перед костюшковцами и танковым полком имени Героев Вестерплятте стояла задача — прорвать ее на участке Сысоево — Ленино и в тесном взаимодействии с 42-й и 290-й советскими дивизиями уничтожить противника в районе населенных пунктов Ползухи и Трегубово. Затем следовало продолжать наступление в западном направлении, форсировать Днепр в его верховьях и захватить плацдарм на противоположном берегу.

На участке прорыва костюшковцев оборонялся 668-й пехотный полк 337-й немецкой дивизии, усиленный артиллерией и танками, надежно прикрытый с воздуха авиацией.

Местность не благоприятствовала наступающей стороне. Болотистые берега реки Мерея, которую костюшковцам предстояло преодолеть, ограничивали наши возможности по использованию танков и затрудняли маневр артиллерии колесами.

Учитывая все эти обстоятельства, Берлинг принял решение: боевой порядок дивизии построить в два эшелона. В первом эшелоне он поставил 1-й и 2-й пехотные полки, во втором эшелоне — 3-й пехотный полк. Танки действовали с полками первого эшелона.

На рассвете 12 октября 1943 года началась разведка боем. А ровно в девять часов поднялись в атаку главные силы костюшковцев. Они шли на врага во весь рост с таким мужеством и стремительностью, что при виде их советские артиллеристы, находившиеся на своих наблюдательных пунктах в боевых порядках польской пехоты, вставали из окопов и, бросая вверх фуражки, кричали:

— Молодцы, товарищи поляки! Нех жие Польска!

— За вашу и нашу свободу! — неслось по рядам атакующих. — Нех жие...

В два часа дня 12 октября полки первого эшелона, форсировав реку Мерея, прорвали передний край обороны противника. На правом фланге 2-й пехотный полк ворвался в деревню Ползухи, а 1-й пехотный полк вышел к [14] деревне Трегубово, откуда гитлеровцы продолжали вести фланкирующий минометно-пулеметный огонь. Активизировалась и вражеская авиация. За два дня она предприняла свыше тысячи самолето-вылетов в район действий нашей дивизии.

Однако костюшковцы продолжали продвигаться и вскоре полностью овладели деревней Ползухи. Затем дивизия своим левым флангом обошла Трегубово и только после этого стала в оборону.

Упорные контратаки гитлеровцев успеха не имели. Врагу не удалось отбросить польские части. Они твердо удерживали занятые позиции.

Во время боя полковник Берлинг все время Стоял на бруствере окопа наблюдательного пункта. На все уговоры уйти в убежище он спокойно отвечал:

— Солдаты должны меня видеть.

Это был первый бой возрождающегося Войска Польского, и такое поведение командира было, очевидно, оправданным.

Польские солдаты сражались самоотверженно. Советское правительство высоко оценило героизм, проявленный ими в бою под Ленино, и наградило двести сорок три человека орденами и медалями СССР. Три польских воина — капитан Юлиуш Хюбнер, капитан Владислав Высоцкий и автоматчица Анэля Кживонь — за исключительное мужество были удостоены звания Героя Советского Союза.

В ночь на 14 октября заместитель командира корпуса бригадный генерал Сверчевский издал специальный приказ, в котором оповестил войска об успехах боя под Ленино. В приказе говорилось:

«По полученным сведениям, вчера, 12 октября, 1-я пехотная дивизия имени Тадеуша Костюшко выполнила задание дня. Честь и хвала дивизии костюшковцев, которая своей собственной кровью первая открывает нам дорогу на любимую Родину.

Честь и хвала первым героям, павшим в бою за свободную, независимую и демократическую Польшу».

Эхо этого боя прокатилось по всей Польше. И хотя гитлеровцы истошно кричали по радио, что польская дивизия имени Костюшко уничтожена и что ее солдаты разбежались, никто им не верил. [15]

В Селецких лагерях стало еще многолюднее. После того как разнеслась весть об успешном исходе боя под Ленино, приток добровольцев усилился. :

11 ноября 1943 года вновь сформированные части 1-го польского армейского корпуса принимали торжественную присягу. Трибуны установили за селом, на опушке леса, вблизи расположения 4-го пехотного полка. Оформлением трибун и плаца занимался политотдел корпуса.

Утром поток легковых машин запрудил улицы деревни Сельцы. Одними из первых приехали Председатель Славянского Комитета СССР А. С. Гундоров и представитель «Сражающейся Франции» бригадный генерал Пети — настоящий гигант, ростом почти в два метра (хотя в переводе с французского языка его фамилия означает «маленький»). Приехала также масса английских, американских и даже австралийских корреспондентов.

Гостей встречал я, а затем их разводили по трибунам адъютанты.

С волнением дожидались мы приезда Ванды Василевской. Мне невольно вспоминалась ее речь, услышанная по радио в Донских степях, о позорном уходе армии Андерса, о формировании нового народного Войска Польского.

Когда автомобиль, на котором приехала Василевская, вырулил на плац, я подал команду «Смирно» и начал рапорт:

— Гражданка Председатель Союза польских патриотов!..

Ванда Львовна приняла стойку «смирно». Высокая и статная, в офицерской шинели, в конфедератке с пястовским орлом{1}, надетой не по-женски, а по-армейски — ровно и строго, она смотрела на нас, и глаза ее приветливо лучились. [16]

Позади Василевской, помахивая блокнотом и весело поглядывая из-под козырька походной конфедератки, маячила ее «тень», верный «оруженосец» и подруга Янина Броневская{2}.

Присягу от войск принимал генерал Берлинг. Он громко читал ее текст, который хором повторялся всеми выстроенными вокруг частями. Я стоял справа от Берлинга, ксендз дивизии Кубш — слева.

Над нами голубело чистое небо, дул свежий ветер. В небе кружили советские истребители, прикрывая Сельцы на случай внезапного налета фашистской авиации.

Перед трибуной, вместе с войсками, высоко подняв правую руку, принимал присягу и генерал Сверчевский.

Отчетливо звучали незабываемые слова:

«Приношу торжественную присягу польской земле, залитой кровью, польскому народу, страдающему в гитлеровском ярме. Клянусь, что не запятнаю имя поляка и верно буду служить Родине...».

После присяги перед трибуной прошли церемониальным маршем пехотинцы, артиллеристы, танкисты...

Корреспонденты с изумлением смотрели на возрожденное польское войско, вооруженное грозной боевой техникой, и что-то лихорадочно записывали в блокноты. Но во время банкета в этой пестрой и разноплеменной компании кто-то, сильно подвыпив, упорно выкрикивал по-английски:

— Все равно не признаем!..

Затем последовали трехдневные тактические учения, и корпус стал готовиться к отъезду на фронт. К сожалению, именно в это время ранение в голову, которое я получил на Варшавском шоссе, на несколько недель вывело меня из строя. [17]

Дальше